***
Любовь – это слияние двух душ, момент, когда вы знаете друг о друге больше, чем сами о себе. Любовь – это желание защищать
своего человека, желание помогать и дать своей второй половинке то, в чем та нуждается.
Но как бы сладко о любви люди ни говорили, сколько бы не существовало стихотворений Великих писателей,
у этого чувства есть обратна сторона. Вскоре вы поймете, о чем я говорю.
Этот день не отличался от других: немое утро, встреча взглядами и холодное прощание. Рутина, без которой кажется уже невозможно жить, настолько отвлекала, настолько убивала физически и морально, что было плевать не только на окружающих тебя людей, но и на самого себя.
Чувства. Что он ощущал? Что он чувствует последние полгода? Почему на его глазах застыли горячие слезы?
– Романов - слышит за своей спиной. Он снова оплошался, снова подводит свою команду. День сурка. – Что с тобой происходит? Очнись! Я не узнаю тебя.
– Извините – вновь жалкие прощения слитают с уст на автомате. Когда он в последний раз получал удовольствие от своей работы? Когда в последний раз он обращал внимание на окружающих его людей?
– Только и слышу от тебя каждый Божий день "извините". Езжай домой, отдохни в конце концов нормально, чтобы завтра твоей кислой рожи здесь не было! Иначе я лично попрошу о твоём увольнении.
Ну вот, снова одно и то же. Завтра опять облажается, опять выслушает, какой он непутёвый, как он опустился на дно.
Как он оказался на пороге своей квартиры - не помнит. Повернув несчастный ключ, оказался в объятиях родных стен. Тех стен, которые эхом проливают слезы.
Тишина. Почему дома так тихо? Можно выдохнуть, он здесь один? И вновь он крадётся на цыпочках в комнату, надеясь на то, что не встретил там
его.
– Чего крадешься? –
черт, черт, черт.
– Просто дома тихо, я думал ты спишь, не хотел разбудить. – вновь русский выдавливает из себя. Вновь играет роль доброжелательного и любящего парня, по француз измеряет его оценочным взглядом.
– А чего это ты не на своей любимой работёнке? Что, клиента не нашлось? –
Мерзость, какая же ты мерзость.
– Какого клиента? Почему ты сравниваешь мою работу с проституцией? – русский посмел повысить на него голос. На свой страх и риск. Он вновь нарывается на скандал.
– Уже злишься? Так я прав? Не нашлось того, кто такую грязь захотел бы иметь? Ты торгуешь своим телом, у людей на него есть спрос, а ты ещё спрашиваешь, почему я сравниваю тебя с проституткой? Серьёзно?
Снова эта ядовитая ухмылочка на наглом французском лице. Настолько противно от неё, что начинало тошнить. Было невыносимо тошно от понимания, в каком безвыходном положении находится Ри. Он не может уйти от француза, ведь любит его.
А действительно ли он его любит или это жалкая привязанность? Это больше походило на правду. Кому он нужен кроме Фи? Никому. Сам себе предоставлен.
– Но моя работа не связана с плотскими утехами за деньги. Возможно, как ты выразился, я продаю своё тело, но лишь для того, чтобы радовать людские глаза его чистотой. Ты ужасного мнения обо мне и моей работе.
– Это даже работой не назовешь. Что ты делаешь? Как ты утруждаешься? Тяжело глазки на камеру строить да одежду красивую носить?
– Но я же рассказывал тебе, как проходит моя работа и...
– Мне это неинтересно. Пользы от твоей проституции всё равно никакой.
– Но я обеспечиваю нас. Ты сам не работаешь, так ещё нагло обесцениваешь мой труд.
– Я говорил тебе, что у меня пока небольшие трудности с получением новой работы. Скоро устроюсь и буду заниматься более полезным делом, чем некоторые.
– Если перебирание и подписание бумаг для тебя важное дело, то мне очень жаль.
Он позволил себе усмехнуться со слов возлюбленного, чем вызвал непонимание, а после читаемую по глазам агрессию. Схватив русского за руку, резко развернул того спиной к себе, с силой выворачивая руку Ри. Шикнув оо боли, опустил голову, жмурясь.
– Отпусти меня! – цедит сквозь зубы русский, стараясь пнуть Фи по ногам или в самые яйца.
– Отпущу, когда признаешь, что не прав.
Романов было начал возникать, всячески стараясь выбраться из хватки. Инстинкт самосохранения не давал покоя, желая спрятаться в безопасности. Но на жалкие попытки, ему лишь вывернули руку сильнее. Кажется, ещё чуть-чуть и связки порвутся, а с ними - сломаются кости. Вскрикнув, Ри опустился на колени, с грохотом сваливаясь на пол.
– Неужели тебе так нравится доводить меня до нервных срывов, милый?
– А тебе я смотрю очень нравится распускать свои руки!
Слышится смех за спиной. Сколько жалости, нежели презрения слышится в нём. Опять он стал поводом насмешки, поводом сопливой жалости. Неужели так будет продолжаться до самой смерти?
– Милый, пойми, ты сам меня вынуждаешь так поступать с тобой. Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты перечишь мне. Я хочу для тебя лучшего, как-никак беспокоюсь. Кто знает, что может с тобой произойти во время показа. Я так тебя люблю, милый.
Вновь манипуляции, вновь лживые признания в любви. Хотя... Может он действительно любит русского, просто не умеет показывать это?
– Любишь меня? Но если бы ты действительно меня любил, у тебя бы совести не хватило руку поднять. Если бы действительно любил, поинтересовался бы, а какова причина моего возвращения домой. Если бы действительно любил, ты поддержал бы в трудную минуту... Твою мать!
Из глаз посыпались искорки, кажется, что-то вонзилось в лёгкие, от чего становилось трудно дышать. В ушах противно звенело, а перед глазами стояла темнота. Руку освободили, схватившись ею за грудь, старался отдышаться, в надежде, что адская боль пройдёт.
– Не переживай я ничего не сломал. Пока что. Продолжишь показывать свой сучий характер - ты отсюда живым не выйдешь.
Послышались шаги за спиной, француз ушёл в кабинет. Проморгавшись, русский поднялся на ноги, держась за стены, которые переживали это всё вместе с хозяином. Подняв глаза в потолок, Ри старался задержать слезы, не давая им скатиться по холодным щекам.
– Мне больно. – вдруг шепчет стенам Романов. – Мне больно.
Он был готов разойтись в жалких криках и обвинениях, но решил, что оно того не стоит. Любимый переживает тяжёлый период в жизни, он лишился работы и едва может найти новую. Нужно дать ему время. Совсем скоро всё наладится. Он любит Ри, а Ри - его.
Дойдя до кухни, голубоглазый аккуратно сел на диван. Отойдя от шока, почувствовал, как сильно ноет лопатка. Взвыв от боли, свалился на бок.
– Какая же ты мразь! Надеюсь в аду для тебя припасут самый большой котёл, который вообще может существовать! – слезы предательски покатились по щекам, заставляя горячо всхлипывать.
Разве можно так говорить на человека, которого невыносимо любишь? Разве можно желать ему не найти покоя после смерти?
Вновь он слышит тяжёлые шаги в свою сторону. Мысленно молясь, что Франция просто пройдёт мимо. Но молитвы были зачитаны поздно и вновь его хватают за больную руку, заставляя подчинится и подняться с дивана, лишь бы не чувствовать боли. Голубые глаза со страхом впились в глаза напротив.
– Сука. Какая же ты сука, Ри. – грубо оттолкнув русского от себя, с призрением наблюдал за тем, как морщится от боли партнёр.
Допрыгался ты, зайчик.
