Альквалондис.

Серебряная чаша глухо опрокинулась — наши губы сомкнулись быстрее, чем я оказалась на руках Фингона. Только не потерять эту искру. Не спрашивай меня. Обними крепче. Доспехи жалобно поскрипывают и похрустывают. Избавляться от облачения Фингона слишком долго, он только проворно расстёгивает мой пояс, корсет; на мгновение замирает, обласкав меня потемневшим взором и начинает осторожно целовать, спуская с плеч порванную сорочку. Руки твои и губы — другие, непривычные, и в каждом движении — восхищение; и вопрос — можно? Прикосновения нежны, словно к розе, сделанной мастером из сахара. Ты ещё не знаешь, что страсть похожа на поединок, больше, чем на поэтический вечер, так смотри… *** Кольчуга Фингона почти вросла в мою обнажённую кожу. Не могу поверить, что я не в чужом сне, что безумство это произошло наяву. Тёплые руки, обнимающие спину, заскользили к талии, давая понять, что Фингон тоже не спит и не собирается меня отпускать. — Пленила, повергла ниц, а теперь решила упорхнуть? — проворковал он хрипловато, не открывая глаз, тёплый, разомлевший, словно полдень на васильково-маковой поляне. — Пленила? — Что ещё за юмор? Разве ты сам не желал этого? Фингон нежно убрал волосы с моего лица. Мелиндо, а тебе сейчас не помешает немного мази на губах, припухших и покрытых спёкшимися ранками, но и поцелуй сойдёт… — М…так что я хотел…сказать…? Да… Пока ты спала, у меня с отцом состоялся разговор. Не волнуйся, он не ругал ни меня ни тебя. Учитывая обстоятельства, король счёл нужным, дать мне вольную; официально я в плену и наши армии учатся как-то выходить из этой ситуации. — Никогда не бывать тебе в плену! — воспоминание Маэдроса, костей, обтянутых кожей со страшными шрамами, и тёмные круги вокруг глубоко-запавших глаз, и его жуткие крики заставили меня содрогнуться. Фингон, перекатился, уложив меня на спину, удерживаясь на весу, чтобы не задеть кольчугой, осторожно поцеловал в уголок губ. — Не бойся. Никогда враг не получит меня. Но…есть один желанный плен. Обычно я не люблю, когда кому-то удаётся опрокинуть меня, и делать со мной всё, что заблагорассудится, но когда ты… — горячее дыхание касается кожи, и остывшие металлические пластинки все же задевают, обжигая, соски, заставляя меня вздрогнуть. — Прости — Фингон приподнялся, посмотрел вниз, закусив губу; закутал меня в плащ дрожащими руками. — Исмангиль… моя Исмангиль. Если бы только сейчас я появилась на свет, подумала бы, что синий — самый тёплый и прекрасный цвет; мне самой хочется обнять этого нолдо. И ни к чему скрывать чувства. Фингон, убедившись, что моя кожа защищена плащом, обнимает тесно, и от его поцелуя разливается свет под моими веками. В осанвэ я вижу невысказанный вопрос. Кольчуга, холодный металл вместо супружеского ложа. — Почему сейчас? — улыбается Фингон — Неужели в доспехах я нравлюсь тебе больше чем в шелках? — Просто совпадение. — Однако в осанвэ, от него не может ускользнуть моё сомнение, за которым надёжно спрятано другое, что касается Маэдроса и Фингон знать не должен. — Мелиссэ… не стоит этого стесняться. Мы что-нибудь придумаем. — Твои слова заставляют меня краснеть. И по всему видно, что тебе это нравится. — Что уж скрывать, сама всё видишь. — улыбнулся он, глядя на меня, как на самую удачную работу работу своих рук, как на Тельперион и Лаурелин, как на звёздное небо. — Ты перевернула мой мир: я хожу среди звёзд и поднимаю глаза, чтобы увидеть траву над головой. Теперь, когда я знаю, какая ты, я словно окольцованный голубь, никогда… никогда не смогу жить, как прежде. Слова эти напомнили мне о том, что и я хочу изменить мой мир, хочу, чтобы в нём появился кто-то по-настоящему близкий и родной. Я прислушалась к роа. Малыша нет. Никому не ведомо, когда приходят дети, известно только, что муж и жена должны желать ребёнку прийти и любить друг друга телесной любовью — без этих двух условий ребёнок не может зародиться, однако, есть какая-то тайна, недоступная эльдар. Может малыш сам должен пожелать прийти? — Ты хочешь, чтобы появился ребёнок? Ты…? От меня? То есть, наш с тобой? Никогда не видела Фингона более взволнованным. «В земле чудесной я живу. Ласкается сияющий туман*, Стекают капли жемчугами в мурава. Источник мой питает звёздный свет, в тумане дивном растворённый. Возделал я прекрасные холмы, И щедро мне ответила земля Родив дитя для жребия звезды…» * — Ты помнишь? — удивился Фингон. А ты словно не рад. Неужели не желаешь сына или дочь? — Наверное ты права, сейчас самое спокойное время, с тех пор как мы прибыли в Эндорэ. Отец тоже так считает. Понимаешь, с одной стороны я счастлив, от того что ты желаешь привести на свет новую жизнь, в которой соединится твоя кровь с моей, но с другой, я бы хотел подождать. Может удастся совсем уничтожить зло, и наше дитя будет таким же счастливым, как мы, не знающие лиха в Валиноре. Но… если ты считаешь, как наш король, тогда и я буду желать ребёнку прийти. Теперь понятно, мой принц хочет насладиться телесными ласками своей супруги. Что ж, разве могу я обвинять его, ждавшего так долго, несмотря на пылкий нрав? — Не всегда дети приходят сразу, даже если делать…всё необходимое для этого. Ты ведь знаешь, что может пройти много лет супружеской жизни, прежде чем случится это чудо. — Исмэ, позволь мне задать откровенный вопрос. — Прошу, мелиндо, будь откровенен со мной всегда. Долгие секунды собирались мысли под бархатными ресницами и тень легла меж широких бровей. — Ты проявила ко мне нежность и страсть, ради ребёнка? Или…- Я едва сдержала смех, не дав договорить Фингону, положила пальцы на его губы. — Разве можно отделить одно от другого? Как я могу желать дитя от нежеланного мужа? — ответ вполне убедительный. Но я до сих пор не понимаю, люблю ли Фингона вопреки, или, он как вода в скале, проложил путь к моему сердцу? Или это всё моя испорченность, просто взыгравшая кровь после сильного потрясения, как тогда, в Ласгаре? И наш ребёнок будет ждать, пока мы не отдадим друг другу себя ради самой любви, а не ради своих личных целей. Фингон выдохнул, закрыв глаза, целуя центр моей ладони. — Наверное я потерял разум от счастья. И от голода. Даже в Хелкараксе я не испытывал такой нужды, ни в хлебе, ни в еде, и никогда не желал так ничего, как сейчас желаю тебя. Но я понимаю, что отныне моя судьба — терпеть этот голод. Отец сказал, у нас есть время только до темна. — Тогда позволь мне привести в порядок твои волосы. Фингон сладко потянулся, заложив руки за голову, давая мне понять, что он весь в моём распоряжении. — Приводи, если хочешь. Вот так. Впервые вижу принца таким ленивым. Рядом лежит его пояс, единственная вещь, которую Фингон снял с себя; порывшись в поясной сумке в поисках гребня, я нащупала круглую вещицу, знакомую мне до последней маленькой жемчужинки — мою игольницу, которую Фингон до сих пор прячет и не знает, что её судьба давно мне известна. Я достала гребень, с невозмутимым видом, словно не заметила. — Может ты встанешь? Ответом стал томный вздох. Зря король разбудил Фингона. Теперь от него толку не будет, пока он не проспится как следует*. Единственное, на что принц согласился — положить голову на мои все ещё обнажённые колени.

***

Финтуима оказалась тяжелее, чем предполагал Маэдрос. Пока нёс её, он не вымолвил слова ни вслух, ни в осанвэ, чтобы не выдать вперемежку со злостью, для самого него непонятные чувства, кусающие, как маленькие неуловимые насекомые, забравшиеся под одежду. С сегодняшней ночи мир словно попал в мясорубку, потерял весь существующий порядок, восстановленный трудами лет. Ко всему — эта дурацкая никчёмно посвежевшая физиономия*, вынуждающая не снимать шлем, чтобы не привлекать внимание дружины к разительной перемене. — Займись леди Финтуимой. — Маэдрос уложил кузину на топчан, не обращая внимания на её протесты, и только теперь позволил себе снять шлем; стёр испарину со лба. Арто бесшумно поставил на стол корзину с лечебными снадобьями и робко оглядел фронт работы. — Госпожа Исмангиль…в порядке? — О ней позаботится принц Фингон, а ты помоги моей кузине, будь любезен. — голос Маэдроса хлестнул металлическими нотками. — Он не прикоснётся ко мне! — Арталато смущённо поклонился Финтуиме, упомянувшей его в пренебрежительном третьем лице. — Ты знаешь, что делать. — подбодрил Маэдрос молодого эльфа. — Зря отказываешься, у Арто руки нежнее, чем у любой твоей девы… — он поднял Нолдоварно* Финтуимы, лежащий на шкуре, внимательно осмотрел лезвие, лизнул. — Нэльяфинвэ, в чём ты хочешь обвинить меня? — Келегорм не брезгует ядом для своих врагов, я должен был убедиться. «Исмангиль слабо ранена, нет никакой опасности для её жизни. Так чего же сердце, как лист осиновый»? — вертелось в голове. Пара глотков мирувора согрели нутро в груди, усмиряя непонятную дрожь. — Ты совсем озверел в своём Химринге, забыл элементарную учтивость. Отнеси меня к матери! Маэдрос набрал побольше воздуха. — Ты желаешь рассказать Иримэ, как сама забыла об учтивости, опростоволосилась пред четырьмя домами Финвэ, нарушила дисциплину, отвлекла главнокомандующих и угрожала жизни супруги наследного принца?! — Воспитывай свою дружину, Нельяфинвэ! У меня голова на плечах не только для плетения волос и шлема! — Ещё и нанесла оскорбление двум тысячям моих прекрасных воинов! — Могу я разрезать ткань, чтобы получше промыть…? — тихо спросил Арто — Нет! — Режь! Почти одновременно скомандовали кузина и Маэдрос. Арталато переводил взгляд то на своего господина, то на деву. Маэдрос глотнул ещё мирувор, напоминая себе, что не подобает срывать гнев на кузине, хоть она и редкостная заноза в непроизносимом месте. — Представь, если бы рука твоя дрогнула… — Как видишь, — перебила Финтуима, — это мне нужна помощь! — Не перебивай! — повысил голос Маэдрос, — Арто, чего ждёшь? Режь! — Если бы ты смертельно ранила принцессу Дор Ломина и Хитлума, — продолжил он, — не дождалась бы пощады Фингона. Арталато как раз затянул кожаный ремень над раной длиной с ладонь. Она оказалась довольно глубокой, быстро теряла кровь. Финтуима чуть улыбнулась и выдохнула, облизнув пересохшие губы. — Ты не знаешь её. Или какому-то колдовству в Дориате научилась супруга нашего Фингона или она не та, за кого себя выдаёт. Я сомневалась, с женщиной ли сражаюсь из плоти и крови. Мэльдо, я не поддавалась! Слова кузины скользили над слухом, как туман над рекой — «Финья думает я волнуюсь о ней больше, чем стоит? Хорошо, пусть думает. Пусть все так думают. Тьелкормо! морготово дерьмо!.. Что б тебе на ежа наступить босиком!» — Маэдрос осушил фиал до дна и бросил на пол. Закрыл лицо рукой, чувствуя, как теплеет и разглаживается напряжённый лоб. «Прости… прости… Я могу есть камни за твоим столом и пить серную воду, готов отдать последнюю руку, ногу, всё, если тебе станет легче от этого, только жизнь — не могу, извини, Исмангиль. Не могу отдать то, что мне не принадлежит». — Я знаю подобное состояние. Думал к нему способны только нолдор. О твоей любви к Исмангиль можно складывать легенды, чем-то ты зацепила её хорошенько… — лукавил Маэдрос, прекрасно понимая, что Финтуима была лишь малой последней каплей, переполнившей чашу отчаяния Исмэ. — Она бывает слишком импульсивной…как Финдекано. — Ты считаешь какая-то… Телериэ способна на такое? Да её же обычно ветром сдувает, откуда там взяться Огню нолдолиэ*? — Госпожа, я позову вашу деву, одежду нужно снять полностью, чтобы сделать перевязку. — Иди в мой шатер — безлично она обратилась к Арто, не удостоив взглядом — позови Лаорантэ, она самая маленькая, темноволосая. — Ты показывай своему золотому мальчику* дев, хоть на картинках, а то совсем дикий — фыркнула кузина, едва Арто исчез в полах шатра. — Смущаться — нормально для неженатого эльфа, особенно, если он давно не мальчик — Маэдрос поднял, брошенный в пылу гнева, сосуд, и положил на стол. — А Лорд Маэдрос никогда не смущается, — кузина стрельнула топазовыми искрами из-под тени ресниц, расстёгивая наруч. — Даже когда меня обнажённой увидел — ни кончиком уха не покраснел. Маэдрос пытался припомнить. Ах, да. Было такое. Он тогда извинился, (за то, что не вовремя вошёл в свою же купальню) и больше о том не говорили. — После того, что видел я в Тангородриме, мои глаза ничто не смутит, Финтуима. К сожалению. — И в том причина, почему увидев тебя после плена, я сделала последний выбор. Маэдрос только тяжко вздохнул в ответ и вернулся к насущной теме, смягчив тон — Мой тебе совет — скрой от матери свои раны. Исмангиль, вернее всего, не станет раздувать скандал. Довольно мне раздоров братьев с сыновьями Финарфина. Если хочешь жить в Химринге, учись не добавлять мне проблем. — Ты позволишь?! — С матерью договаривайся. — Может сам с ней поговоришь? Маэдрос не поверил своим ушам. «Где же предел наглости этой девы?! Финтуима уже выставила всё, как будто я хочу соединиться с ней Обещанием». Он развернулся в пол оборота. — Позаботься не попадаться мне на глаза в Зале трёх сотен светилен, я страстно желаю напиться, а, следовательно, буду не очень вежлив. Не хочу огорчать Иримэ… Ээй…постой, дева, если я видел тебя обнажённой, это не значит, что можно теперь всегда раздеваться в моём присутствии. Маэдрос плотно задернул вход, слыша заливистый смех. «Сегодня день принятия каких-то неправильных решений. Рассудок твердил, что Финтуима в Химринге действительно нужна, и к тому же «защитит» от взглядов супруги Фингона в его сторону, но сердце противилось, как дикий жеребец, готовое довольствоваться скудной и редкой пищей воспоминаний и грёз об Исмангиль, но быть свободным от посягательств на себя.