Альквалондис.

— Эх, из рук вон плохо получается. — сказала Артанис, презрительно оглядев свою работу.       Хисильмэ подошла и заглянула через плечо, невольно любуясь переливами света чудесных локонов. — Ты слишком строга к себе. Что уж тогда мне думать? — Тебе простительно. Но не той, кому руки направлял сам Аулэ.       Артанис выпростала ткань из пялец и, свернув несколько раз, положила в ларец для рукоделия. — Не уж-то так скоро сказываются посулы Манвэ? Девы совсем распоясались. Не пристало им сплетничать о чужих чувствах. — сказала она, раскрывая истинную причину своей досады. — Имеешь ввиду все эти разговоры в беседках? — спросила Хисильмэ, понимая, на что намекает Артанис. — Если из-за меня волнуешься, то не стоит. — Но, скажи тогда, дочь Ольвиона, много ли правды в этих слухах?       Хисильмэ улыбнулась, так сейчас Артанис походила на Эарвен. — Недоразумение, не более. — О котором я осталась в неведении. — Извини. Сочла сей предмет не стоящим твоего внимания, как и своего. Финдекано перед уходом написал письма: Ириссе, лорду Нолофинвэ и мне. Их должны были нам передать после его отъезда. Но вышла путаница, и мне принесли письмо, предназначенное Ириссе, а моё — ей. Может быть кто-то ещё прочитал, пока Ирисе не отдала его мне и так стало известно о его содержании. Однако, это всего лишь нежное участливое послание. И только с большой фантазией можно разглядеть в нём любовную суть.       Хисильмэ встала из-за ткацкого станка и взяла со стола конверт из серо-голубой плотной бумаги. Впервые прочитав письмо, она хотела сжечь его, но белый гиацинт, нарисованный на конверте, дышал свежестью весеннего утра. Капли росы искрились на его сочных листьях, упругих цветках и бутонах, казалось источающих сладостный тягучий аромат.       Она достала письмо и снова пробежала взглядом по тенгварской вязи.       «Госпожа. Мысли о тебе не покидают моё сердце ни в работе ни в отдыхе. Ты явилась в час, когда все звёзды померкли, когда все источники прежней надежды угасли, и вера в дружбу поколебалась на весах судьбы. Хисильмэ. Само имя твоё сияет, и мне так радостно на душе, просто от того, что произношу его. Даже там, где голые чёрные камни и тлен, оно согреет мне душу и осияет путь. Я иду легко и с лёгким сердцем, ибо ты обещала ждать. Я знаю, что просил слишком о многом. Знаю, что не достоин просить, о, дивная дева из морского народа. Но всё же, я, склонив голову, прошу ещё — дождись.» — Могу прочитать, если пожелаешь. — Ни в коем случае! — остановила её Артанис и подошла к Хисильмэ. — Читать чужие письма вслух можно только в случае самой острой необходимости, тем более такие.       Она взяла конверт, рассматривая искусный рисунок. — Какие — такие? — удивилась Хисильмэ. Откуда Артанис знать, если она не читала содержания? — Хотя мы и родственники, наши обычаи заметно рознятся. — сказала Артанис, касаясь капель, преломляющих свет, что сиял художнику, их нарисовавшему — Потому ты сочла послание обычным. Язык цветов часто используют в домах Финвэ. Есть много цветов и они говорят разное: «я рад тебе», «жду нашей новой встречи», «наша дружба — свет моего сердца», «не грусти», и многие многие другие. Но Финдекано нарисовал тот, что говорит: «я очарован тобой навечно». — Вот как? — удивилась Хисильмэ ещё больше. Конечно, она видела, интерес Финдекано… и сочла его вполне объяснимым в той необычной и для неё и для принца ситуации. — Но, Артанис, можно ли очароваться навечно, увидев лишь однажды? — спросила она задумчиво. И тут же поняла, что сказала лишнее. — Разве вы не давно знакомы, как говорил Финдекано?       Хисильме поняла, что настало время открыть правду той, что приняла её, как родное дитя. — Мы с Финдекано в тот вечер, у заставы, встретились впервые. Точнее, первый раз я увидела его ещё в Альквалондэ, когда они с Майтимо прощались в трюме моего корабля.       Артанис слушала молча, сложив лёгкие руки на коленях. Тени затихли в складках её белого платья. — Так он сказал, чтобы ни у кого, а главное у лорда Нолофинвэ, не возникло вопросов ко мне, когда Финдекано уйдёт. Я никогда не рассказывала тебе о моей жизни после пожара в Лосгаре. Но знай, мы бы не скоро с тобой свиделись, если бы старший сын Феанаро не томился сейчас в плену. Не покинула бы я тогда стан Первого дома.       Артанис плавно проскользила к Хисильмэ и обняла нежнее первых весенних лучей. — Так вот о ком ты ночами грустишь под звёздами, вот кого выглядываешь с востока. —  Шептала она, прижимая Хисильмэ к груди. Золотые волосы её благоухали разнотравьем Яванны. От их аромата волнение улеглось. — Майтимо давно у Морингото.       Тёплые объятия выпустили её. В жаровне, тихо потрескивающей углями, вдруг резко хлопнула сырая щепка. — Инголдо подозревал это. Финдекано ведь пошёл туда один? — спросила она медленно, и будто вовсе не у Хисильмэ. — Ах, Артанис, я говорила ему, но… — Если уж так велело ему сердце, и нам следует довериться. Финдекано — один из великих, хотя и выглядит совсем юным. — Да. Майтимо рассказывал о нём, как о лучшем во всех добродетелях. И хотя я мало знакома с принцем, меня тронуло его благородное сердце, ценящее дружбу выше своей обиды. Вот только… — Милее тебе Нельяфинвэ? — продолжила за неё Артанис, наверное, чтобы остановить поток сетований об опасности грозящей Финдекано. — Милее — ответила она, помедлив. — Но это не важно.       Хисильмэ поблагодарила в мыслях свою славную родственницу, за то, что не расспрашивает, не бередит запертое с великим трудом в самой дальней части сердца.       Что делать, когда Майтимо окажется рядом? Разве только вырвать сердце и бросить в холодное озеро вместе с воспоминаниями о силе и нежности его рук, о волосах, пылающих ярче огня и наводящих любовный морок, о его последних словах: «забудь меня, Сияние тумана. Я –первенец Феанаро, ослабел тогда от язвы, что наш народ, и я в их числе, учинили своими же руками. Блуждая среди теней убитых мною родичей и преданных мною друзей, и сам почти превратился в тень. Свет мой, словно брезгливо оставив роа, нехотя волочился за ним. Блаженство, связывавшее нас воедино, — не более чем спасительное снадобье для умирающих. Мой свет вернулся, сплетаясь с твоим; я выздоровел, за что благодарен тебе навеки. Но я должен идти по узкой отвесной тропе на пропастью, где место лишь для одного. Ты говорила, не ждёшь обещаний, ибо знаешь, что мы прокляты. Прости, что не отнял эту горькую чашу от твоих пленительных губ, согласившись принять твой дар.»       Артанис задумалась. Таинственно мерцал её светлый взгляд среди слабых сумерек. И казалось Хисильмэ, что та знает все её мысли. — Печенье, наверное, уже испекли. — сказала дева, с материнской нежностью целуя Хисильмэ в висок. — Ты хочешь ромашковый чай или вересковый? — Вересковый. — ответила она, неохотно выпуская из рук золотые пряди.

***

      Нити — легче воздуха, ложились одна за другой, переплетаясь с грёзами, и тихим серебристым голосом, что звучал на телерине.       В покои проникал лишь рассеянный свет пасмурного дня; он пришёл в череде серых братьев-близнецов. Но вдруг, словно солнце вышло, позолотив белые стены шатра. Хистльмэ смолкла и обернулась к источнику света. — Прости. Я не хотел таиться. — сказал Финдарато, стоявший на пороге её покоев— Заслушался. Твой голос увлёк меня в детство. Матушку увидел, как она смеётся в жемчужных брызгах.       Хисильме улыбнулась. — Я рада. Проходи, Финдарато, садись, если желаешь ещё послушать.       Его белый парчовый кафтан, вышитый золотом, приятно шелестел при каждом движении, а волосы переливались разными оттенками золота в упругих локонах, более тяжёлых, чем у сестры.       Изящные пальцы провели по мягкой, но плотной ткани облачно-серого цвета, что успела соткать Хистльмэ за ночь и утро. — Красиво получается. Артанис очень хвалит тебя, говорит, всё на лету схватываешь. — У меня хорошие наставницы. И много времени. Слишком много. Но это даже хорошо, поскольку и работы не мало. — Твоё трудолюбие очень похвально, но я переживаю. Если ты не поёшь о Лебединой гавани, то бледна и грустна. Вот, как сейчас. — Это не я… Из-за дождя так кажется. — Разве же это дождь? — Ах, лучше бы он прошёл и уже закончился, чем эта неопределённость! — Хорошо уже то, что западный ветер рассеял ядовитый смог. И морось, что ты ругаешь, и дождь, что ждёшь, — несут свежесть и питают жизнь.       Неопределённость же всегда тяжела. И лекарства от неё только два — труд, чего у тебя вдосталь и надежда. Финдекано сейчас нужна твоя надежда. Она — его сила.       Хисильмэ вздохнула. Пусть все думают, что она ждёт Финдекано. Да, и его конечно она ждала. Астэль, как она назвала его в своём сердце. Липкий страх холодил душу, когда в ночном небе одна-единственная звезда меркла среди тяжёлых туч. Но если Отважная звезда, Астэль, вернётся с Майтимо, Хисильмэ всю жизнь свою отдаст ему в служение, станет преданнее любой подруги, нежнее сестры, добрее матери.

***

      Влажный воздух, заметно потеплевший в последние дни, напитался запахом камня и прели. Под ногами пружинила прошлогодняя трава. Она потемнела от влаги, но не подавала никаких признаков просыпающейся жизни. — Природа в забвения, и ты не знаешь, вдруг это на всегда. С тех пор, как я увидела Эндорэ, это время каждый год смущает меня своей мёртвостью. А слова Финдарато звучат убедительно лишь покуда он рядом. — сказала Хисильмэ, лаская свою любимицу Итиль. — Надеюсь Финдекано сильнее, чем моя надежда.       Лошадь, казалось, была недовольна лишь сугубой, по её мнению, неспешностью прогулки. Она то и дело фыркала, мышцы её напряжённо перекатывались под лоснящейся шкурой. — Как я тебя понимаю. Я бы тоже хотела сорваться вскачь и добраться до моря. Вдохнуть солёный туман, услышать музыку Айнур. Всё здесь наводит тоску. — продолжила она, бросив взгляд на затаившуюся чёрную гладь озера. В такую погоду звёзды меркли в головокружительной студёной бездне Митрима.       Кобыла вдруг загарцевала перед ней и, встав на дыбы, умоляюще заржала. — Итиль, что ты говоришь? Это опасно и безрассудно. — Хистльмэ оглянулась на лагерь и часовых.       Подойдя к часовым, она молвила. — Я желаю сделать выездку, поскольку лошадь моя утомилась от бездействия; передайте, если кто спросит обо мне. — Госпожа, это опасно, кругом враг. Лучше поручите это кому-то из мужей. — Итиль не признаёт никого, кроме меня. Да к тому же, она быстронога так, что и не каждый валинорский скакун догонит, а у орков лошадей нет.       Она вспорхнула на спину кобылы и дала ей долгожданную команду, оставив предостережения часовых.       На большой скорости мелкая морось приятно покалывала лицо. Капюшон сдуло с головы и пряди волос выскальзывали одна за другой, развиваясь за спиной перламутровыми стягами. Ветер подхватывал смех и рассыпал жемчугом по безжизненной долине.       Но иллюзия того, что все тяготы не поспевали за ней, таяла, по мере того, как начала хрипеть и покрываться пеной Итиль. Хисильмэ сбавила темп. Ведь скакали они уже несколько часов к ряду.       Вдалеке встали вершины Зычных гор, но за спиной послышались звуки приближающейся конницы. Хисильмэ обернулась, вглядываясь в даль. Глаза ее не обманывали. Гривы валинорских скакунов развивались на ветру, и Пёс Оромэ бежал между ними.       Она погладила Итиль по шее, и в жесте этом была и просьба, и мольба. Встретиться с сыновьями Феанаро ей хотелось ещё меньше, чем с орками.       Понемногу разгоняясь, Хисильмэ надеялась остаться незамеченной. Но тщетно. Под копытами Итиль сверкнула стрела. Следующая просвистела чуть выше. Хистльмэ обернулась и уже ясно разглядела Туркафинвэ. С этого гадёныша станется, он и в лошадь выстрелит. Пришлось останавливаться.       И, как бы там ни было, не орки ведь.       Хисильмэ развернула лошадь перед приближающимся отрядом. Турко подал знак, и все его соратники окружили их широким кольцом. — Вот это неожиданность! Приятная, надо сказать. — Я ожидала встретить орков, но не тебя. — сказала она и мысленно укорила себя, поскольку фраза прозвучала слишком лично. — Жаль тебя огорчать, мы только что положили небольшой кучку мерзких тварей, штук двадцать. Но, волосы всё же надо было прикрыть, а то, эдакий маяк не только квэнди за 10 лиг разглядят. — Стало быть я могу спокойно продолжить путь. — Погоди немного. Скажи хоть куда так летела. — Прогуляться по взморью. — ответила она неохотно.       Тьелкормо взорвался звонким смехом. — Заскучала, значит в Ноловинвэнских чертогах. Понимаю, я бы тоже заскучал, на твоём месте.       Он спешился и направился к ней упругой походкой, подавая ещё один знак. Его ратники рассеялись, кто куда. — Ну что же ты, даже не поприветствуешь ласково старого друга? — Скорее знакомого, Тьелкормо. Ты никогда на был мне другом. А будь им — не стал бы стрелять в мою лошадь и окружать словно зверя на травле. — Ну прости, — сказал он, ухмыляясь. Манеры — не по мне… Спустись, иначе, мне придётся поставить твою кобылу на колени.       Хисильме спешилась, но встала в пол-оборота к нему. — Твоя грубость — не отсутствие манер, а жестокость. — Кто меня таким сделал? Но если только пожелаешь, могу стать нежным. Вот сейчас, отпущу всех в лагерь и прогуляемся к твоему морю, вдвоём, только ты и я. — Сказал он, подходя совсем близко и кладя руку на холку лошади.       Хисильме спиной прижалась к Итиль, отстраняясь от его горячего дыхания. Тьелко грязно выругался. — Даже досада берёт! Ну чего нет во мне, что было в моём старшем брате, кроме рыжих волос, разумеется? Приглядись, я ведь сделан из той же плоти и крови, что и он. И в моих объятиях так же хорошо, а может и лучше. Ты хоть разок попробуй. — Хотя бы в память о Майтимо постыдись так себя вести! — Ночи здесь холодные. — сказал он, понизив голос, словно не понимал языка, — и глаза его, прежде светлые, потемнели как воды Митрима в пасмурный день, — Мало толку от этой памяти в моей постели, а вот от тебя — был бы, если судить по тому, как ты стонала под ним.       Хисильмэ хлестнула его красивое гладкое лицо. Тьелко дотронулся до розовой отметины на щеке, с таким видом, словно испытывал утончённое удовольствие. — Он ведь так и не взял тебя в жёны, хотя попользовал изрядно. Но мне не жалко, брат всё-таки… Стань моей, Хистльмэ, ты поймëшь со временем, что я гораздо лучше подхожу тебе, чем Майтимо. Я немного умнее тебя, поэтому заметил это сразу.       Хисильмэ отвернулась от него и положив руки на холку Итиль, спрятала в них лицо. Хотелось одновременно разрыдаться от бессилия перед его грубой настойчивостью, но она взяла себя в руки, измышляя возможные варианты побега.       Согласиться на прогулку с ним? Быть может тогда появится возможность убежать? Нет, этот жестокий охотник один равен целому отряду нолдор. К тому же, лишённый свидетелей, он может дать волю всем своим желаниям, чего Хисильмэ боялась особо. Или согласиться пойти с ним в лагерь, а потом вновь убежать за помощью Амбарусса и Амбарато?       Но ведь, она обещала Финдекано. Обещала дождаться. А что, если Турко насильно сделает её своей женой? Хисильмэ опустила взгляд. На поясе, под плащом сверкала самоцветами рукоять маленького клинка, что дал ей Финдарато для прогулок за стенами лагеря.       «Прости Финдекано, я не сдержу обещание.» Её рука скользнула под плащ и коснулась холодного металла. В это же время одна рука Тьелкормо легла на её плечо, а вторая — на талию, и Хисильмэ почувствовала, как он прижался к ней сзади. На Тьелко не было даже лёгких доспехов и тепло его тела и твёрдость, упиравшаяся в её поясницу, заставили содрогнуться. Она подумала, что снова в её судьбе сошлись вожделение и острие клинка, только в этот раз чужая страсть была горше смерти, и остаётся покориться последней. — Раз уж сама пришла в мои руки, как тебя не взять? — прошептал он очень близко от её уха. — Есть один, кто опередит тебя снова. Любое твоё движение, и я — в руках Намо. Ему — ты не соперник. Только переживёшь ли презрение своего народа из-за того, что сгубил беззащитную деву, одну посреди поля?       Тьелкормо отшатнулся и не сразу молвил. — Неужели я так отвратителен тебе, что ты готова с жизнью расстаться, но не быть моей? Словно я орк, а не одни из сынов Финвэ?! Что за глупость?! — Как же тебе ещё объяснять? — сказала она спокойно, на удивление себе. — Я люблю твоего брата. — Что здесь происходит, сын Феанаро, Туркафинвэ? — раздался сильный громовой голос, который Хисильмэ не сразу узнала. — Ты тоже решил прогуляться? Так езжай мимо, Финдарато, путь к морю свободен.       Хисильмэ услышала двоившийся серебряный звон, извлекаемых из ножен мечей. — Хисильмэ, с тобой всë в порядке? — спросил взволнованно Финдарато.       Но она не могла ответить, ибо вся её жизнь сейчас теснилась на острие клинка. — Отойди то неё! — Гневно потребовал Финдарато. — Господин, — послышался рядом вкрадчивый голос. — Нам лучше отступить. Ситуация опасная, лорд Макалаурэ будет крайне недоволен, если прольётся кровь вашего родича. — Только в этот раз. — Прошипел сквозь зубы Тьелкормо. И лучше не встречайся на моём пути, Финдарато.       Хисильмэ слышала, как звякнули его ножны о пояс, когда он вскочил на лошадь. И тут же конница подорвалась прочь.       Уже другие руки коснулись её, ласковые и лёгкие. Они успокаивали её, гладили. Одна скользнула по её руке, сжимавшей клинок, растворяя напряжение. Пальцы разжались сами собой и самоцветы Валинора заиграли в бурой траве.       Финдарато посадил её на своего коня, сев за спиной, и дал испить мирувора.       Итиль бежала рядом. Небесные слёзы изредка целовали лицо крупными каплями. Наконец-то дождь сменил водяную пыль, что неподвижно висела уже неделю.       Финдарато молчал. — Извини. — сказала она. — Почему не сказала мне; я бы проводил?! Глупая, — продолжил он сетовать, — Чуть не убила себя! Нужно использовать все возможные пути решения проблемы, прежде чем хвататься за клинок. — Ты не дева, тебе не понять.       Финдарато ничего не ответил. Верно, смутился.       Хисильме подумала, что «хвататься за клинок» превращается у неё в привычку, и неплохо было бы научиться им владеть.