Снег кружится, летает, летает

Заметает зима, заметает

Всё, что было до тебя.

— Да заводись же ты! — шипит Антон сквозь зубы, безуспешно раз за разом проворачивая ключ зажигания. На четвёртый раз у него наконец получается завести машину, и он, с облегчением улыбнувшись, выезжает со двора навстречу поднимающейся метели. В этом году конец декабря погодой совсем не радует. Антон бы, возможно, и не нервничал так, но уже седьмой час вечера, а он ещё не забрал дочку из детского сада, хотя имеет привычку приходить за ней немного заранее, сразу после работы. Их вечерний ритуал — пешая прогулка от садика до дома мимо магазина и ларьков с продуктами и всякими мелочами, от журналов и газет до игрушек. Аглая, а именно так зовут его принцессу, каждый раз замирает у них, рассматривая пёстрые обложки или аляповатые брелоки, пока Антон покупает газету, и обязательно что-то да выпросит. Он почти никогда дочери не отказывает, просто не может. Но сегодня с самого утра всё идёт не так: и клиенты попадаются склочные, с которыми его сотрудники не могут справиться сами, и конец года уже дышит в затылок бесконечными корпоративами и ёлками, и бухгалтерия озадачивает его непонятно откуда взявшейся недостачей. Хоть волком вой, хоть на стену лезь, а разгребать это приходится бодро и резво всем коллективом. Доезжает он довольно быстро, вопреки залепляющим лобовое стекло крупным снежным хлопьям, паркуется у закрытых ворот и цепляет на голову капюшон, прежде чем выходит под пронизывающий ветер. Зимняя сказка, ничего не скажешь. Голые руки едва не примерзают к калитке, и Антон зябко морщится, широкими шагами направляясь к зданию, в котором сейчас горят лишь парочка окон. В предбаннике приходится потратить время на бахилы, чтобы пройти дальше, и краем глаза Антон замечает, видимо, другого забывчивого родителя, копошащегося рядом. Обоняние щекочет свежий и будто морозный запах пионов, и рот невольно наполняется слюной. Господи, Антон, тебе же не пятнадцать лет, чтобы терять голову от омежьего запаха. Он с раздражением отмахивается от подобных мыслей и спешит мимо охранника на второй этаж, где его уже заждалась Аглая. Антон, вспотев, расстёгивает куртку на лестнице и ускоряет шаг, быстро находит нужную дверь и дёргает её на себя. Сразу слышится звонкий голос Марины Леонидовны, их бойкой воспитательницы, и становится немного стыдно, что своим опозданием Антон заставил её задержаться тоже. Он идёт дальше, заглядывает в группу и видит свою девочку играющей на полу с ещё одним ребёнком, кажется, её подружкой. Аглая, совсем сонная и понурая, нервно теребит оборки платья и трёт глазки: у Антона от этой картины сжимается сердце. — Ая? — зовёт он, и дочка поднимает на него удивлённый взгляд, оторвавшись от кукол. — Ай, пойдём скорей. — Папа! — вскрикивает она тонко и бежит к нему, неуклюже поднявшись, бросается на руки и цепляется крепко-крепко. — Ты почему так долго? — Прости, птенчик, на работе завал был. — Антон целует её в светлую макушку и видит подошедшую воспитательницу. — Марин Леонидовна, здрасьте, вы извините, что так... — Да ничего, не переживайте, мне ещё с Агушей здесь сидеть, — она мягко, пусть и немного устало, улыбается и кивает на другую девочку. Антон давит смешок, услышав имя маленькой альфы, и спускает дочку с рук. Та, помахав подружке, убегает к шкафчику собираться. — Кстати, Антон, вы... Только договорить она не успевает: из-за спины Антона, чуть пихнув его, появляется тот самый второй родитель, омега, пахнущий пионами. Шастун было смотрит на него хмуро, но вспышка раздражения гаснет столь же быстро, как появилась. Высокий и статный, с разметавшимися тёмно-каштановыми кудрями под пуховым платком, алым румянцем на бледном лице и горящими синими глазами — этот омега кажется чем-то неземным и прекрасным, но наваждение пропадает, стоит незнакомцу заговорить. — Гусён, ну что ты сидишь? Бегом собираться, — суетливо говорит он дочери, и та, быстро прибрав игрушки, проносится мимо него к шкафчикам, получив лишь короткое объятие. — Марина Леонидовна, здравствуйте, вы просили меня зайти?.. Агния что-то натворила опять? — Нет-нет, Арсений, всё в порядке, — успокаивает его Марина. — Как раз с вами обоими я и хотела поговорить. — По поводу? — Антон напрягся, не уверенный, чего стоит ожидать. И почему именно они двое? Удивительно, но они с этим Арсением сталкиваются впервые за два года: тот даже на родительские собрания не приходит, и это озадачивает только сильнее. — Надеюсь, вы помните, что двадцать восьмого утренник? — Как же не помнить, про себя усмехается Шастун. Они с Аглаей каждый вечер повторяют её часть стишка и реплики, а в прошлые выходные весь день катались по городу в поисках подходящего платья. Но как бы его это ни утомляло, главное, что дочь довольна. — Мне правда не хотелось бы напрягать вас, но наш завхоз, который обычно играет Деда Мороза, с переломом угодил в больницу, на льду расшибся. Теперь каждая группа сама ищет человека на замену, вот я и хотела вас попросить, Антон... У вас же своё праздничное агентство, может, получится что-то сделать? Из отцов-альф кого ни попросишь, все отказываются, — вздыхает она, и видно, как её саму эта проблема тяготит, как и необходимость кого-то упрашивать. — У нас всё до конца года уже расписано... — начинает было Антон, но понимает: если он сейчас открестится, его малышка, скорее всего, лишится праздника. И если для Аи он ещё сможет организовать персональную ёлку, то как же остальные дети, её друзья? — Но я могу побыть Дедом Морозом, раз так получилось. Главное костюм подобрать, с моим-то ростом... — Спасибо вам, спасибо большое! — тут же расцветает Марина Леонидовна в широкой улыбке. — По поводу костюма не беспокойтесь, для этого я вас и позвала, Арсений. Вы же шитьём занимаетесь? Арсений, кажется, успевший заскучать, округляет глаза, услышав невыраженную просьбу. — Занимаюсь, но... — лепечет он, растерявшись, и бросает на Антона быстрый взгляд. Тот виновато заламывает брови, не зная, что и сказать: с костюмом он мог бы и сам разобраться, конечно. Катя, жена его соучредителя и лучшего друга Димки, тоже занимается одеждой, и он уже собирается сказать об этом, но его перебивает воспитательница. — Вот и замечательно. Выручите нас, пожалуйста? — С радостью, — выдыхает Арсений немного кисло, помолчав, и поправляет платок. Неудобно получается, ничего не скажешь, и Антону приходит в голову хоть как-то поблагодарить омегу за готовность помочь. — Гусь, ты собралась? — громко обращается он к дочке, развернувшись, и проскальзывает мимо Антона в предбанник, обмахиваясь ладонью. — Нет, молния закусилась, — жалуется Агния, надувшись, и снова безрезультатно дёргает за язычок застёжки. Омега садится перед ней на корточки, вздохнув, и отцепляет пуховик от пёстрого свитера. Антон тем временем подходит к почти готовой дочери и помогает ей застегнуть ботиночки, чтобы было быстрее. Та сопит и пыхтит в воротник куртки, явно уставшая — вырубится дома по приезде сразу, без всяких «Спокойной ночи, малыши!», как пить дать. Антон подхватывает её на руки вместе с вещами и поворачивается к Арсению: — Давайте я вас подвезу, там метель жуткая, — предлагает из вежливости, конечно, но навести мосты всё же необходимо. Да и Арсений — омега, как за ним не поухаживать? После скоропостижной смерти жены под колёсами пьяного водителя Антон больше отношений не заводил, поглощённый ребёнком и работой — так проще было не думать о той аварии и не винить себя, что не забрал Иру от друзей в тот вечер. Тем не менее, он остаётся джентльменом. Арсений с полминуты обдумывает его предложение, подняв на альфу внимательный взгляд, в котором плещется неуверенность. — Я хочу с Аей, — канючит вдруг Агния, дёрнув папу за пальто, и тот обескураженно хлопает ресницами, прежде чем сдаётся под напором дочки. Антон только усмехается и кивком указывает им в сторону выхода. За окном уже густеет поздний зимний вечер в вихрях метели, и если им ехать на два адреса, то лучше поторопиться. — Антон, бахилы, — мягко напоминает ему омега, притормозив у выхода, и Антон с досадой ставит дочку на ноги, чтобы снять это шуршащее безобразие. Когда он заканчивает, девочки уже убегают на улицу, а Арсений держит для него тяжёлую дверь в ожидании. Порывы сурового ветра треплют его тёмные кудри и забираются под платок. Такой он красивый с этим спокойствием в чертах, несмотря на глубоко залёгшие тени усталости под глазами. — Спасибо, — говорит он с лёгкой улыбкой и пропускает омегу вперёд. Тот уходит, утопая по щиколотку в снегу, ловит малышек от падения в сугроб и за руки ведёт за ворота. Антон снимает машину с сигналки и догоняет их, чтобы помочь пристегнуть девочек сзади. Те воркуют о чём-то своём, и нежная дружба видна невооружённым глазом: странно, что раньше Антон как-то не обращал на других детсадовцев внимания и писки дочери слушал вполуха, пока висел на телефоне с Позом или заказчиками. Арсений устраивается на переднем сиденье, стряхнув снег с сапог, и растирает замёрзшие руки; Антон плюхается за руль. Завестись снова получается не сразу, и им приходится потерять ещё немного времени на прогрев, но никто, кажется, не против. — Где вы живёте? — уточняет, чтобы прикинуть расстояние, и украдкой смотрит на омегу, спустившего платок с макушки. На мгновение их взгляды сталкиваются. Благо салон быстро погружается во мрак, и Антон может скрыть мимолётное смятение. — Тут недалеко, старое общежитие около универмага, — отвечает Арсений тихо, будто стесняясь, но Антон лишь кивает, выруливая в нужную сторону. В конце концов, не будет же он оценивать омегу по этому; у всех возможности разные. Сам он, пережив голодные девяностые, на рубеже веков организовал с Димкой агентство, бегал раздавал листовки в любую погоду и выступал с другом на корпоративах — очень даже успешно. Так и выплыли. Арсений трогательно растирает озябшие пальцы, Антон замечает это краем глаза и включает печку, о которой позабыл. По салону постепенно разливается умиротворяющее тепло, и аромат пионов, наполняющий тесное пространство, щекочет чувствительное обоняние Антона. Омега сидит тише воды ниже травы, устремив взгляд вперёд, и Шаста подзуживает желание немного его разговорить и расслабить — возможно, это профессиональное. А может, Арсений ему просто понравился. Мысль об этом опаляет мгновенным стыдом, непонятным смятением: они едва знакомы, а после утренника и вовсе перестанут пересекаться, вероятнее всего. Незачем с головой бросаться в этот омут, пусть он и манит обещанием чего-то хорошего. Интуиция Антона, конечно, никогда не подводит, но здесь не тот случай. — Куда дальше? — уточняет Антон, когда они проезжают мимо универмага, и омега указывает пальцем на один из длинных домов-гусениц, как их называет Аглая. Даже жаль немного, что не удастся подышать пьянящим ароматом ещё чуть-чуть. Шаст, кажется, впервые не может найти подходящих слов и сидит, проглотив язык, будто ему снова четырнадцать и понравившийся омежка сел с ним рядом на литературе. Когда он тормозит напротив нужного подъезда, то поворачивается к Арсению, чтобы уточнить, когда он может приехать с костюмом, но тот уже вылезает из машины и принимается отстегивать прикорнувшую дочь. Айка тоже заснула, и от возни ожидаемо открыв сонные глазки, хмуро оглядывает полутёмный салон. — Пока, Ай, — коротко звучит голосок Агнии, и дочка тянется к ней напоследок, чтобы обнять — такое очарование. — Мне когда завтра подъехать? — успевает спросить Антон, пока омега не захлопнул дверь. — Лучше в обед, вечером у меня выступление, — торопливо объясняет он, а после добавляет нерешительно: — Можете прийти, если хотите, у меня есть пара билетов. Шаст соглашается, едва ли успев обдумать предложение, и Арсений с дочкой на руках уходит к подъезду, более не оборачиваясь. Благо метель унимается, и можно спокойно доехать до дома без страха попасть в аварию. Антон трогается с места, выдохнув, и в зеркало смотрит на насупленную дочку. — Ну ты чего, птенчик, сейчас домой поедем, включим мультики, хочешь? — воркует он с дочерью, зная, чем её легче всего отвлечь. Пересматривать в сотый раз «Русалочку» или «Аладдина» он не горит желанием, но иногда можно и потерпеть. — Хочу, хочу! — тут же оживляется Ая, заёрзав на сидении, чем вызывает у него улыбку. — Про кошечек поставим? — Поставим про кошечек, — усмехается Антон тепло и возвращает внимание к дороге. На светофоре он даёт себе хорошенько зевнуть и трёт уставшие глаза, думая, что сегодня они доедят остатки макарон с сосисками, а завтра с утра надо бы постоять у плиты, пока Аглая будет спать. Хороший план. Ира, он надеется, могла бы им гордиться. Вздохнув, альфа сворачивает на перекрёстке и уже видит приветливо горящие окна их многоэтажки. Его, как и всегда в такие моменты, накрывает толикой облегчения, понимания, что ещё чуть-чуть, и он будет дома. Парковочное место находится почти сразу, даже рядом с нужным подъездом, и Антон, аккуратно втиснув свой «хёндай», выбирается на свежий морозный воздух. Аглая, как самая самостоятельная, пытается было открыть дверь, но он её вовремя тормозит, чтобы не задеть соседнюю машину. — Птенчик, аккуратнее. Аглая, пыхтя и явно испачкавшись, всё же выкарабкивается наружу, и Антон захлопывает дверь, прежде чем подхватить дочку на руки. Та цепляется за него голыми ладошками, видимо, забыв надеть варежки, но и бог с ними. Он на автомате вытаскивает ключи из кармана, дёргает приоткрытую дверь подъезда и выпинывает осколок кирпича, который её зачем-то подпирает, впуская внутрь мороз — и потенциальных грабителей. Путь на второй этаж не занимает много времени, и уже совсем скоро Антон спускает дочку с рук, чтобы та спокойно переодевалась и мыла ручки. Сам он первым делом идёт на кухню и вытаскивает ужин из холодильника, заодно проводит короткую инспекцию, чтобы ничего у них не залёживалось. У Аглаи есть привычка схватить что-то и слопать, а потом лежать дома с отравлением под надзором случайной няньки из друзей отца. Пока макароны с сыром и сосисками греются в микроволновке, Антон наскоро переодевается и складывает одежду на стул, а вместо колючего свитера влезает в мягкую футболку. Из гостиной доносится возня, скорее всего, Ая уже ставит диск с мультфильмом в дивиди-проигрыватель — вот же не терпится ей. — Папа, ты скоро?! — зовёт его звонко, и Антон торопливо раскладывает подогретый ужин по тарелкам. Забыл поставить чайник, но ничего, сделает это позже, слишком уж хочется есть. — Уже иду, птенчик! — откликается, устроив всё аккуратно на большом деревянном подносе, и несёт его в комнату под первые звуки песенки из открывающих титров. Обычно едят они, конечно, на кухне, но есть что-то особенно уютное в таких совместных посиделках перед телевизором. Айка ставит свою порцию на подлокотник и принимается кушать, не отрывая горящего взгляда от экрана, по которому бегают весёлые котята. Шаст смотрит и слушает лишь вполовину, привыкший воспринимать мультики скорее как фоновый шум, поэтому и не замечает, как их тарелки пустеют. — Будешь чай? — спрашивает, поднявшись вновь, пока собирает посуду. — Да, с конфетками! — кивает дочка и смотрит озорно, зная, что отец ей не откажет. Антон лишь со вздохом треплет её по кудряшкам: в такие моменты она слишком напоминает свою мать, и это ненароком пронзает ядовитой стрелой в самое сердце. Ира была самым светлым человеком в его жизни, и с этой потерей он, кажется, не смирился до сих пор — но почему тогда он так заинтересовался едва знакомым омегой потому, что тот сладко пахнет? Но ведь не только запах его привлёк. Отмахнувшись от назойливых мыслей, Антон возвращается к чаю, достает сладкое из холодильника и уже переходит было порог гостиной, как слышит томный голос кота О’Мэлли из телевизора: — Твои глаза, как сапфиры в снегу… — а в кадре лишь мерцающие в полумраке синие глаза кошки Герцогини, такие же бездонные, как те, в которые он смотрел совсем недавно, сидя в машине. Он ставит перед Аглаей поднос и присаживается рядом, глядя словно сквозь пространство, прямиком в воспоминания о недавних неловких переглядках и глазах Арсения, при одном взгляде которых берёт дрожь. Они увидятся уже завтра, и Антон лишь надеется, что всё пройдёт хорошо.

***

Антон за это утро успевает вспомнить все матерные слова, которые знает, и даже выдумывает несколько новых, пока настырно ездит от одного проката к другому и нигде не может найти костюм Деда Мороза подходящего размера, а если быть точнее — роста. Все едва ли достигают середины голени, и выглядит это так, будто он натянул Иркин халат, пока та не видит. Аншлаг, одним словом. Хорошо ещё, что его Ая просто чудо-ребёнок, и её спокойно можно оставить в одиночестве, зная, что она не набедокурит и себе не навредит. Таскать её с раннего утра по всему городу у Антона нет ни сил, ни желания: пусть манюня выспится и без спешки насладится утренними мультиками под сок и коржики, которые он оставил на столе. — Оксан, в «Карнавале» тоже ничего, — раздосадованно сообщает он, в очередной раз позвонив своей сотруднице и подруге; за радость будет, если он сегодня не разорится на звонках. — Где стопудово будет? Уже время поджимает. — Да не знаю я, Шаст, — удручённо вздыхает она, и Антон так и видит её усталое лицо. — Я тебе все прокаты из наших списков назвала. — Она замолкает на долгое мгновение, и он уже хочет отключиться, как Оксана вдруг кричит ему в ухо. — Или стой! Заедь в импровизационный театр, где вы с Димой выступали несколько раз, там должно быть что-то на тебя. Антон едва по лбу себя не бьёт, потому что сам не подумал о нём в первую очередь и только время потерял: у Захарьина, худрука этого сумасшедшего заведения, удивительным образом всегда оказывается воплощение самых странных фантазий — и кружевные комбинации, расшитые вихрем перьев и страз, и разномастные костюмы на любой рост и вес, и головные уборы один безумнее другого. Практически все они результат ручной кропотливой работы по воплощению его выдумок. Коротко поблагодарив Оксану, Шаст бодро выруливает с парковки перед прокатом и на всех парах мчит в сторону нужного театра. Снаружи тот довольно непримечательный, вход в закутке на углу здания, но внутри там постоянно кипит жизнь, а свет в окнах приветливо горит до позднего вечера. Костюм же обнаруживается быстрее, чем Антон успевает объяснить ситуацию заспанному худруку, на которого приходится смотреть сверху вниз. Зохан буквально жестом тормозит проходящего мимо работника и просит снять дед-морозью шубу с шапкой с определённой вешалки. Шаст лишь в изумлении ждёт и топчется на одном месте, немного смущённый тем, как легко и быстро удовлетворили его беспардонную просьбу — он, конечно, оставит деньги в залог, но это мелочь. — Ты только смотри, он потасканный немного, — предупреждает его Захарьин, передав костюм. — Правый рукав по шву пошёл ещё, и бороду вычесать бы… — Ничего, — отмахивается Антон, забирая шубу, чтобы примерить, и выпутывается из собственной куртки. — Мои люди подлатают, вернём в лучшем виде. — Слушай, а хорошо сидит, — довольно улыбается Зохан, оглядывая Антона со всех сторон. Тот и сам чувствует, что наконец нашёл костюм под себя; только потайные пуговицы перешить бы, иначе шуба на нём не застегнётся, и маячащая из-под нее футболка явно поубавит градус сказки. — Ничего, что он белый, а не красный? — Думаю, детям всё равно, главное, чтобы подарки раздали, — смеётся Шаст, вновь раздеваясь и аккуратно сворачивая всё, чтобы убрать в уже раскрытый Захарьиным пакет. — Где работать собрался? — Да нигде, считай. У дочки в саду попросили, не оставишь же ребёнка без праздника. — И то верно, — усмехается Зохан и провожает его до двери. — Вернёшь, как сможешь, Антох. — Замётано, — кивает ему Шаст и, только когда за ним закрывается дверь, понимает, что так и не оставил ничего в залог, никто даже не заикнулся об этом. И Антону бы стоило, наверное, вернуться, всё-таки дать гарантию, что всё будет в порядке, но он бросает короткий взгляд на экран телефона и ругается под нос, понимая, что уже везде опаздывает: если не поторопится, то может и не поймать Арсения дома. А увидеть его очень хочется — он пока не задаётся вопросом, почему, чтобы в очередной раз не погружаться в тяжёлые вязкие размышления. Побыть честным с собой и с омегой он ещё успеет. Если у них вообще что-то выгорит. Без дальнейших топтаний на одном месте он возвращается к машине и, поставив пакет на переднее сиденье, резво трогается, радуясь, что сегодня выходной и нет такой жести с пробками в обеденное время. Он лишь надеется, что Аглая его не потеряла и не загрустила дома в одиночестве; какой бы самостоятельной его малышка ни была, надолго оставлять её всё равно тяжело. Антон успевает покурить, пока едет, лишь бы не таращиться на дорогу или в серое пасмурное небо, темнеющее с каждой минутой. Сердце в груди трепещет при воспоминании о запахе пионов и одной мысли, что он снова сейчас встретится с его обладателем. Шаст думает — ну не могли же его зацепить одни только глаза и эти дурацкие цветы. Он что-то упускает, вероятно, но пока сам не понимает, что именно. Просто чувствует, что Арсений какой-то особенный, неземной. Он и не замечает, как заворачивает в нужный двор, проехав универмаг; втискивает машину в первый увиденный зазор и, подхватив пакет с костюмом, выпрыгивает из салона. Тут же ожидаемо набрасывается кусачий ветер, и Антон широкими шагами идёт к подъезду, но тормозит, стоит ему осознать, что он, дурья башка, забыл спросить номер комнаты. И где теперь искать Арсения в этом муравейнике коммуналки? Была не была. Может, наткнётся на кого из соседей и сможет спросить у них. За тяжёлой дверью его встречает тепло и бьющая в нос мешанина различных запахов, из которой уже невозможно вычленить хоть один. Антон морщится с непривычки и спешно шаркает ботинками по ковру, сгребая с подошв снег. Не зная, куда податься дальше, он прислушивается, и вдруг воздух разрезает детский смех и топот нескольких ног проносится по коридору. Шаст следует за ускользающим звуком, мимоходом отмечая куцые самодельные украшения — бумажные фонарики и снежинки, облезлые гирлянды на скотче и карандашные рисунки. — Ребята, не мешайте! — раздаётся окрик знакомого голоса, и Антон расцветает, понимая, что нашёл Арсения, ускоряет шаг и заглядывает в комнату, оказавшуюся общей просторной кухней. На лицо тут же ползёт улыбка из-за открывшейся картины: омега, сидящий за одним из столов, весь облеплен снующими вокруг детьми, пока сам пытается, скрючившись и щурясь, корпеть над тканью. — Ну дядь Сень, когда уже печеньки будут? — канючит один из альфят, и только сейчас Шаст замечает сладковатый запах теста. Он будто на мгновение возвращается в детство, когда так же сорванцом крутился вокруг мамы в ожидании угощения, и та шутливо отмахивалась. — От того, что вы ходите меня отвлекаете, они быстрее не испекутся, — ворчит Арсений, оторвавшись от своей работы, и его взгляд, остановившийся на Антоне, словно теплеет, но омега почти сразу опускает глаза, смущённый, что его застали в подобном виде — растрёпанного и в халате. — Антон, я уже подумал было, ты не приедешь. Где костюм? Так, разбойники, идите-ка играть в другом месте, — добавляет он, обращаясь к ребятне, и те делают ноги, понимая, что ничего вкусного им в ближайшее время не светит. — Да я полдня прокатался из-за этого костюма, всё не мог нормальный найти, — неловко оправдывается Шаст, подойдя к столу, и вытаскивает из пакета шубу со всем к ней прилагающимся. — Тут вроде нормально всё, подлатать чутка, пуговицы перешить да мех вычесать, справишься? Арсений деловито оглядывает костюм на предмет изъянов, цепляет поехавший рукав парой булавок и, раскрыв полы, берёт из пенальчика небольшой голубой обмылок. Антон наблюдает за процессом в благоговейной тишине и так же безропотно позволяет Арсению себя одеть, чтобы посмотреть, насколько всё плохо с пуговицами. — Ну ты и шкаф, — усмехается омега, и только сейчас, когда тот стоит так близко, Шаст полноценно ощущает их разницу в росте. — Ну всё, дальше я разберусь, можешь завтра вечером заехать для примерки и забрать сразу, если всё будет нормально. Арсений, отстранившись, чуть приподнимает лицо, чтобы заглянуть Антону в глаза, и мягко улыбается, выгнув брови, в ожидании ответа, но альфа безбожно залип, потеряв дар речи и забыв, что вообще здесь делает. Вот же она, та самая робкая, не видная сразу особенность: даже сквозь усталость и раздражение у Арсения проглядывает свет. Ира была такой же — мягкой, светящейся вопреки невзгодам и проблемам, всегда готовой быть для Антона луной, отражающей его сияние. — Д-да, заеду, — квакает он, опомнившись, и снимает шубу, в которой успел упариться. — И ты что-то говорил про театр, мы с дочкой с удовольствием… — А, конечно, спасибо, что напомнил, — прерывает его Арсений, и улыбка становится чуть менее искренней, будто он надеялся, что Антон не вспомнит о предложенных билетах. — Они наверху, пойдём. Он быстро пихает костюм в пакет, надевает его на руку и принимается собирать свою работу, видимо, чтобы не оставлять на растерзание соседской детворы. — Давай помогу, — предлагает Антон неожиданно и осторожно забирает у Арсения его ношу под внимательным взглядом. — Показывай, куда нести. — Тут недалеко, только на второй этаж подняться, — отвечает омега с благодарностью во взгляде и первым выходит за пределы комнаты, шлёпая задниками тапочек при каждом шаге. Антон следует за ним, пытается поравняться, но довольно узкие коридоры не дают ему такой возможности. Приходится пыхтеть сзади с ворохом выкроек, ткани и шкатулочек в руках. Поднимаясь по лестнице, альфа вновь мимолётно отмечает куцые украшения тут и там, намотанную на перила мишуру и тихо хрустящие под ногами осыпавшиеся еловые иголки. — Посторони-и-ись! — раздаётся внезапно высокий детский крик, и Шаст едва успевает прибиться к стене, прежде чем мимо пролетит очередной ребёнок. — Агния, не носись, упадёшь! — кричит Арсений вслед улепётывающей, как оказывается, дочери, притормозив на последней ступеньке, но та вряд ли успела хоть что-то услышать; он вздыхает, покачав головой, и продолжает путь к комнате. — Бойкая она у тебя, да? — с усмешкой спрашивает Антон, чтобы разрядить немного повисшую между ними с самого начала неловкость. — И не говори, — отвечает Арсений, и, пусть Шаст видит лишь его спину, слышит подавленность в голосе. — Не слушается никого, а потом меня срывают с репетиции, чтобы мы поехали к хирургу накладывать швы. Совсем от рук отбилась, меня не слушается, а отец её с нами не живёт. Услышав это, Антон чувствует, как его прошибает холодный пот, а от стыда вспыхивают кончики ушей: он, дурья голова, всё засматривался на Арсения и ни разу не задумался, свободен ли омега вообще, чтобы иметь на него какие-то виды. И пусть альфы у Арсения, по всей видимости, нет, это всё равно не избавляет от гадкого ощущения. — Она, наверное, скучает по нему, — говорит Антон тихо, когда они подходят к нужной двери, и Арсений нажимает на ручку. Слова, должно быть, задевают его, и он оборачивается, чтобы сердито зыркнуть на альфу, и так Антон понимает, что тему лучше не развивать. Он проходит вслед за омегой в небольшую комнатку, в которой помещаются лишь крохотная кухня и отделённая от неё перегородкой гостиная-спальня с диваном и стареньким телевизором. Сердце сжимается при мысли, что Арсению приходится ютиться здесь с дочерью — всё вокруг заставлено вещами, на полу раскиданы игрушки, которые омега с тяжёлым вздохом наклоняется поднять. Антон спешит помочь ему, видя, как тот устал. — Вот, держи, — говорит Арсений, чуть позже протягивая ему два билета в сложенном на пополам листе. Шаст проверяет время и адрес, прикидывает, далеко ли ехать, и убирает их во внутренний карман куртки. — Будешь чай с печеньем? Я только схожу за ним вниз. Антон хочет отказаться, сославшись на оставленную дома в одиночестве дочку, но заглядывает в сапфировые глаза и кивает на автомате, не в силах сказать «нет» их обладателю. С Арсением хочется быть как можно дольше, пусть альфа и понимает, что ни к чему это не приведёт. Попов покидает его, легко улыбнувшись и словно бы на мгновение просветлев лицом. Возвращается через пять минут с тарелкой печенья и повисшей на руке Агнией. — Па-а-ап, ну мы играем ещё, пусти, — канючит малышка, желая вырваться из хватки, но Арсений крепко держит её за запястье, втаскивая в комнату. — Я потом всё уберу, обещаю! Антон наблюдает за этой сценой, чувствуя себя неловко: хочется вмешаться, успокоить омегу, потому что девочке, кажется, больно, а глазки её блестят от слёз, но он молчит, понимая, что не имеет права лезть в чужую семью. — Я уже слышал это обещание с утра, — раздражённо отвечает Арсений и закрывает за ними дверь. — Прекрасно знаешь, что нам вечером идти в театр, и всё равно носишься с альфятами весь день. Иди прибери художества свои со стола. Арсений кивком указывает ей на разложенные на столе открытые краски с кисточками и разбросанные фломастеры, и Агния дуется, сложив руки на груди — только сейчас Антон замечает, что мелкая и сама вся перепачкана в краске, что вряд ли умаляет злость её папы. — Я ещё не всё! — хмурится она, обиженная, пока Арсений ставит кипятиться воду в чайнике и убирает полотенце, которым было накрыто печенье. — Там подарок для отца, он сказал, что придёт на утренник. — Агния, мы это уже обсуждали, — вздыхает омега, и Антон видит, как тяжело ему сейчас удержаться от резких слов. — Хватит быковать уже, скоро собираться будем. Антон хочет сказать хоть что-то, предложить им поехать с ним, забрать Аю и добраться до театра с комфортом на машине — лишь бы разрядить накалившуюся обстановку. Сейчас он чувствует себя лишним здесь, нежеланным гостем, греющим уши, когда не следует. — Я не хочу в театр! — неожиданно выдаёт Агния и поджимает раскрасневшиеся губы. Сама она вся идёт пятнами, и Шасту становится её невозможно жаль. Арсений собирается сказать ей что-то резкое в ответ, но не успевает, потому что его всё же перебивает альфа, не выдержав: — Мы с Аей тоже сегодня придём посмотреть на твоего папу вечером. — Он старается говорить мягко, и глаза Агнии загораются, стоит ей услышать имя подружки. — Поиграете с ней, правда ведь? Малышка кивает и оттаивает, шлёпает было убирать учинённый ей беспорядок, но её коротко останавливает Арсений, уже разливший по кружкам чай. — Потом вместе уберём, Гусь, пойдём пожуём лучше, пока печеньки не остыли совсем, — говорит он извиняющимся тоном, и мелкая обнимает его за руку, ластится замученным котёнком, но тут же веселеет и берёт печенюшку с тарелки. — Аккуратнее, не кроши. Антон присоединяется к ним, поняв, что буря миновала, отпивает немного чая и устраивается рядом с Арсением, который лишь устало потирает слезящиеся глаза — видимо, зрение так напряжено у него из-за шитья. Агния бодро хомячит так, что за ушами трещит, и альфа на секунду жалеет, что не взял дочь с собой. — Может, мы в театр все вместе поедем, что думаете? — предлагает он свой план, о котором уже успел раздумать. — Нам только за Аглаей нужно домой заехать. Арсений глядит на него с сомнением, сжимая в руках кружку, и кусает сухие обветренные губы, на которые Антон невольно залипает. Агния помалкивает, опустив глаза в стол, и, видимо, тоже ждёт решения. — Мы доберёмся на метро, не хотелось бы тебя обязывать, но спасибо, — тихо отвечает омега с неохотой, и малышка рядом с ним вздыхает, понуро опустив плечи. — Ты видел, что на улице творится? — Антон кивком указывает в сторону единственного в комнате окна, достаточно большого и незашторенного, сквозь которое отчётливо виднеется метель и комья снега, бьющиеся о стекло. — Ты ничем меня не обяжешь, я ведь сам предложил. — Ну хорошо, — соглашается всё же Арсений под радостный писк малявки, и у альфы отлегает от сердца. Он выиграл себе ещё один вечер, ещё одну возможность побыть с этим омегой подольше и решиться на что-то, пока ему самому до конца не ясное. — Тогда давай собираться, Гусь, не будем дядю Антона задерживать. — Я могу выйти, чтобы вы спокойно оделись, — спешно предлагает он и после кивка Арсения выходит за дверь с парой печенюшек, чтобы было чем себя занять. В общем коридоре оказывается на удивление тихо, по-видимому, всех шкодников-альфят мамы и папы разогнали по домам. Он приглядывается к висящим тут и там рисункам, криво вырезанным снежинкам и умиляется — с дочкой они тоже делали украшения сами, но все для детского сада, дома у них висят семейные реликвии, привезённые ещё из Воронежа. В неловком детском творчестве же есть живая искорка, даже самую уродливую поделку превращающая в шедевр. Антон бросает взгляд на часы, хмурясь, когда из дверей как раз выходят сначала Агния, а потом и Арсений, всё такой же прекрасный в изношенной шубе и пуховом платке. Он суетливо запирает замок, ловит дочку за руку и смотрит на альфу, намекая, что они могут спускаться — Антон шустро застёгивает дублёнку и спешит за ними вниз по лестнице, надеясь, что Ая не будет дуться на него за долгое отсутствие. — Нам нужно быть там в четыре, само представление в шесть, — объясняет Арсений, когда они оказываются в машине и выезжают с парковки. Антону приходится стряхивать с неё снег, и обычно он курит под это дело, но с нынешним ветром он решает не рисковать. Омега зябко потирает голые ладони, покрасневшие от мороза, и Шаст душит в себе порыв отдать ему свои огромные тёплые варежки. — Понял, я с Аей быстро постараюсь, — говорит он, поддавая газу, чтобы не задерживаться на светофоре. Благо живут они в одном районе, и почти весь путь у него проходит по заметённым дворам. Оказавшись у своего подъезда, Антон быстро паркуется и глушит мотор, забрав сзади пакет с костюмом, чтобы бросить дома — не таскать же его с собой. — Я вас запру, если замёрзнете, набери мне, ладно? Он надиктовывает омеге номер, и тот уверяет, что всё запомнил, скорее отпуская его: время у них поджимает. Антон, поднявшись на свой этаж, в удивлении обнаруживает дочку сидящей на обувнице в прихожей — в одной маечке и трусиках, растрёпанную, с любимой пёстрой книжкой в руках. — Папа? — зовёт она, услышав его, и спрыгивает на пол, тут же устремляясь к разувающемуся Антону. — Я тебя потеряла. — Знаю, малыш, я был очень занят, — винится он, подхватывая дочь на руки, и несёт её в комнату собираться. — Зато сейчас мы поедем в театр с Агнией и её папой, посмотрим, как он выступает. Малютка довольно улыбается и, оказавшись вновь ножками на полу, убирает книжку на место, чтобы следом с головой залезть в свой шкаф. Всякой одежды у неё довольно много, в том числе нарядной — Антон часто берёт её с собой на разные мероприятия. Сейчас, пока она выбирает одно из платьев, Шаст отыскивает тёплые колготки с рисунком из блестящих снежинок и чистую белую маечку. — Пап, помоги, — просит Ая, вытащив нужную вешалку, и тот усаживает её к себе на колени, чтобы было быстрее. Жаль, русые кудряшки красиво прибрать они уже не успеют, надо хотя бы заколоть передние прядки, чтобы не лезли в глаза. — Красиво? — спрашивает малышка, когда они заканчивают, и крутится на месте, отчего её пышная юбочка развевается. — Очень, Ай, — нежно говорит ей Антон, чмокнув в макушку, и поднимается, за руку уводя дочь в прихожую. До театра им ехать минут десять, если не будет пробок, и ему остаётся уповать лишь на это. К машине они подлетают запыхавшиеся и вспотевшие, альфа спешно помогает дочке устроиться на заднем сидении рядом с задремавшей Агнией, пристёгивает её и, запрыгнув на водительское место, почти сразу трогается. Сзади слышится оживлённый щебет девочек, и Антон хотел бы бросить взгляд на Арсения, но побаивается — лучше смотреть на дорогу, так спокойнее. — Не замёрзли? — виновато интересуется он, заворачивая на перекрёстке. Он смутно представлял, где должен быть этот театр, но омега, думается, скажет ему, если они поедут не туда. — Разве что немного, — вполне спокойно отвечает Арсений — уже хорошо. — Вот здесь лучше через дворы заехать, перед театром парковочного места не найдёшь, — добавляет он спустя пару минут, когда они подъезжают. Машину приходится впритык втиснуть между двумя другими, мысленно матерясь, как бы ничего не задеть, и омега первым выпархивает на улицу. — Давайте скорее. Антон помогает девочкам отстегнуться, вытаскивает обеих и подгоняет следовать за Арсением, пока сам он проверит всё, закроет машину и заодно покурит, потом возможность вряд ли представится. С неба снова сыпет снег, медленно укрывая землю белым покрывалом — только бы не грянуло потепление и не растопило бы эту чарующую зимнюю сказку. Да, она доставляет неудобства, но за моменты, подобные этому, Антон готов всё простить. Жаль, что через пару минут приходится ринуться догонять остальных, чтобы не задерживать Арсения. Антон находит их в гардеробной уже без верхней одежды и на ходу расстёгивает свою дублёнку. — Ну всё, мне пора, Гусён, — обращается омега к дочери, погладив её по коротким тёмным волосам. — Не шали и слушайся дядю Антона, хорошо? Мелкая кивает, на мгновение прижавшись к папе, и с неохотой отпускает его готовиться к выступлению. Им же троим предстоит ещё пару часов до первого звонка околачиваться в здании, и Антон, уточнив, хочет ли кто-то в туалет, ведёт девочек присесть на мягкий диванчик в фойе — буфет откроют только за час до начала представления, так что придётся немного потерпеть. Всё это время малышки говорят о чём-то своём, играют и исследуют каждый угол театра, пока Антон ходит за ними по пятам и следит, как бы ничего не случилось, но мыслями он совсем не здесь. Сердце заходится от понимания, что совсем скоро он увидит Арсения блистающим на сцене, а после вновь предложит отвезти их домой, и по пути можно будет где-то остановиться, чтобы продлить мгновение — не в шумной пиццерии, где они с Аей периодически бывали, а в каком-нибудь ресторане. Вряд ли омегу так часто туда приглашают. Вскоре открывают буфет, и Антон уводит девочек к ломящейся витрине, уставленной всякими бутербродами и напитками. Дочку он привычно уже поднимает на руки, чтобы ей с высоты его роста было лучше видно, но замечает оставшуюся внизу Агнию, которая с любопытством привстаёт на носочки, ручонками уперевшись в деревянную поверхность. — Иди-ка сюда давай, — говорит он ей, вновь склонившись, и маленькая альфа смотрит на него удивлённо. — Держись крепче за шею. Несмело Агния цепляется за него маленькими сильными пальчиками, и Антон распрямляется, тут же чувствуя на себе взгляд буфетчицы, немолодой полноватой омеги, которая одаривает их улыбкой, заметив Агнию: — О, привет, Гусёнок, — её голос разливается теплотой, — а это что за красавица, сестрёнка твоя? Не знала, что у тебя есть. — Её взгляд переходит к Аглае, которая смущённо тычется носиком отцу в шею. — Не бойся, лапонька, я не кусаюсь. Что будете? Антон чувствует себя столь же неловко, но решает не пускаться в оправдания: всё равно он сейчас не объяснит, какие отношения связывают их с Арсением. По сути, никакие — они лишь оказали друг другу помощь, их едва ли можно назвать приятелями. Они выбирают себе по паре бутербродов и соку, чтобы затем удалиться к одному из столиков. Вышло достаточно дорого, но детям нужно высидеть два часа спектакля с одним антрактом, так что, скорее всего, в буфет они ещё вернутся. Девочек он спустил на пол, чтобы спокойно взять еду, но, стоит им устроиться, как Ая снова лезет к нему на колени. — Ай, что случилось? — Антон убирает светлые кудряшки от её лица и видит, как дочь дует губы. — Я хочу с тобой, — канючит она с глазками на мокром месте, и альфа, всё же вздохнув, усаживает её к себе. По Агнии же, сидящей напротив, он видит, как ей обидно и грустно, что рядом нет ни папы, ни отца, к которым можно так же попроситься. Хочется обнять её, как-то утешить, но он вовремя себя одёргивает: он этой девочке никто. — Мы скоро уже пойдём? — Скоро, птенчик, — обнадёживает её Антон, открывая для девочек коробки с соком. — Актёрам ведь нужно переодеться, и декорации ещё нужно поставить на сцене. Мы же ходили на работу к тёте Кате, она тебе всё показывала. Когда он вспоминает Катьку Варнаву, свою давнюю подругу, на лицо невольно наползает улыбка: та всё ещё служит в нескольких театрах, хоть Антон и утянул её частично к себе в агентство — обойти такой талант стороной он просто не мог. Ая от неё в восторге, хотя обычно чужих взрослых альф боится и не признаёт. — Да, там было здорово, — улыбается дочка и откусывает от бутерброда. — Гусь, а твой папа нам что-то покажет? Агния как будто сникает ещё больше от этого вопроса и смотрит куда-то вниз, на пол. Антон хочет уже перевести тему, но тут девочка всё-таки отвечает: — Он всегда занят. — Её голос звучит устало, странно по-взрослому, будто она понимает больше остальных детей её возраста — уж точно побольше Аи, избалованной маленькой принцессы, окружённой безграничной любовью и достатком. — Мы поэтому торчим здесь. Дурацкий театр, — буркнула она особенно зло, но тихо, словно боясь, что кто-то услышит. — А как же твой отец? — вопрос срывается прежде, чем Шаст успевает подумать, стоит ли вообще его задавать. — Он тоже занят, — вздыхает девочка, задумчиво глядя на надкусанный бутерброд с сыром и копчёной колбасой. — Я хочу жить с ним, но папа не разрешает. И Антон, как ему кажется, даже понимает, почему — вряд ли его бывший сам горит желанием воспитывать дочь, но крайним в детском восприятии маленькой альфы всё равно остаётся Арсений лишь потому, что она многого ещё не понимает. Остаток перекуса проходит в напряжённой тишине, пока не слышится первый звонок, и Аглая в нетерпении тянет их в зал, скорее сесть по местам — как будто от этого представление быстрее начнётся, — но Антон не спорит. Пригласительные билеты оказываются на первый ряд, у самой сцены, и альфа радуется возможности смотреть на Арсения так близко. Раздаётся второй звонок, и постепенно людей становится всё больше. Ая прислоняет головку к его плечу, и Антон целует её в макушку, вдыхая тонкие нотки их с Ирой запаха и детского яблочного шампуня. На мгновение становится грустно, но он тут же отгоняет эту мысль: сегодня он сделает шаг навстречу чему-то новому, а там уж пан или пропал. С третьим звонком и началом постановки гомон разговоров в зале стихает, Аглая, встрепенувшись, садится ровнее, а Шаст вглядывается в сцену за открывшимся занавесом. Оказывается, что ставят сегодня очередное переосмысление «Рождественской песни» Диккенса, которую Антон знает исключительно по мультфильмам, только здесь русские имена, а место действия — Санкт-Петербург начала двадцатого века. Всё остальное на своих местах: и злой жадный старик, и его несчастный племянник, и три духа Рождества, хотя в первом акте им довелось посмотреть лишь на одного. Арсения они так и не увидели, и потому Антон с замиранием сердца ждёт окончания перерыва. И ожидание того стоит. Омега, оказывается, играет мужа бедного племянника: носится по сцене с детьми, причитает и ругается, заламывая руки, на нерадивого родственника, который всем им не даёт житья. Антон не может отвести взгляда от него, такого красивого в старомодном домашнем одеянии, следит за каждым движением и дышать старается потише. — Не печалься, мой ангел, — громко говорит Арсений, обращаясь к маленькому больному Тимошке, которого качает на руках. — С тобой мы обязательно встретимся в раю и больше не расстанемся… Антон прокашливается, чувствуя подкатывающие к глазам слёзы — хоть он и знает, что по сюжету смерть этого мальчика не коснётся, всё равно не может не проникнуться полным скорбной нежности голосом. Больше Арсений на сцене почти не появляется, зато, когда актёры выходят на поклон, Шаст аплодирует громче всех, неотрывно глядя на него. Из зала они с девочками выходят в числе последних и встречают омегу уже на улице — тот несёт охапку из букетов, и Антону становится самую малость стыдно, что сам он не купил цветов, во всей спешке и кутерьме им было просто не до этого. — Давай я помогу, — смущённо предлагает альфа, освобождая Арсению руки, и тот цепляет ладошку Агнии, пока они вместе возвращаются к машине. — Вы… не торопитесь домой? Я хотел предложить заехать в ресторан, я угощаю, конечно же. Арсений внимательно смотрит на него и обдумывает предложение, закусив губу, но девочки в один голос поддерживают идею, и ему приходится сдаться. Антон расплывается в улыбке. — Вот и славно, тогда садитесь скорее, холодно, — подгоняет он всех и, положив букеты в багажник, чтобы не помялись, устраивается за рулём. Омега уже привычно сидит рядом, зябко потирая ладони, и что-то в сердце ноет от нежности. — Держи. Антон не думая протягивает ему свои рукавицы, и Арсений, хлопнув ресницами, молча их принимает. И кажется, будто именно в этот момент между ними происходит нечто важное — пока невесомое и неуловимое, но Антон знает, чувствует. Оно взаимно.

***

— Птенчик, просыпайся, — шепчет Антон дочери, носом потираясь о её щёчку ранним утром среды. Сам он уже пару часов носится, как угорелый, потому что впереди утренник, и нужно ничего не забыть: ни костюм для себя, ни платье с заколочками и туфельками для Аи, ни камеру, на которую всё должен будет снять Арсений. Отчего-то он ужасно волнуется, хоть и Деда Мороза будет играть не впервые. Но одно дело прикалываться с пьяными взрослыми, а другое дело — с маленькими детьми. — Мы сейчас везде опоздаем, и кто-то останется без сладкого подарка. Аглая хмурится, и её реснички трепещут, прежде чем она открывает заспанные глазки. Такое очаровательное сокровище и абсолютная сова — вся в него. Антон хихикает, собирая резинкой её растрёпанные волосы. — Ну па-а-ап, — недовольно тянет она и дует губы, — не смейся. Шаст откидывает одеяло и подхватывает дочку на руки, чтобы отнести на кухню. Завтрак уже стынет, а время поджимает: приехать им нужно сильно заранее, если они хотят спокойно переодеться, не толпясь с другими родителями и детьми. — Как можно, ваше высочество, — Антон поцелуями щекочет ей горячую со сна шейку, и Ая взвизгивает счастливо, дрыгая ножками. — Надеюсь, каша с ягодами вас устроит. Он усаживает Аглаю на стул и придвигает к ней тарелку с овсянкой на молоке, на которой голубикой выложена мордочка. Пока дочка с аппетитом ест, он делает ей какао, мыслями неизменно возвращаясь к Арсению. После того вечера в ресторане они больше не виделись, и всё внутри трепещет в предвкушении новой встречи. Им было так хорошо и спокойно общаться за едой, пока девочки бесились в детском уголке. Арсений впервые, кажется, с момента их знакомства немного приоткрыл Антону душу: выслушав душещипательный рассказ о погибшей жене альфы, сам он стыдливо признался, что отец Агнии отсутствует в их жизни по одной причине — у него другая семья, есть муж и сын-омежка. Арсений для него был лишь мимолётным развлечением, которое, к неудовольствию нерадивого бати, оказалось с последствиями в виде нежеланного ребёнка. — Отец Агнии тоже актёр, — рассказывал омега, печально глядя в чашку с имбирным чаем. — Мы познакомились во время работы над спектаклем. Знаешь, это было, как в красивом кино — вспыхнула искра, и вот мы уже целуемся в такси, пока едем ко мне. Мы не афишировали отношения, а я совсем потерял голову от любви и не задавался вопросами. Так радовался, когда забеременел, думал, что теперь-то у нас всё будет по-настоящему… А потом он со всеми коллегами поделился радостной новостью, что стал отцом. Оказалось, его муж накануне родил ему сына. Я думал, умру со стыда. Он просто меня использовал. Антон тогда накрыл его ладонь своей в жесте сочувствуя, изнутри распираемый желанием начистить этому мудаку рожу — иного отношения подобные мудаки не заслуживают. Арсений лишь прикрыл глаза, и тени от длинных ресниц легли ему на щёки. — И ты… любишь его до сих пор? — спросил неуверенно Шаст, тут же усомнившись, что стоило бередить эту рану. — Не знаю, — выдыхает омега мгновение спустя. — Он приезжает изредка, цветы, подарки, «прости, что всё так», и снова пропадает. Иногда мне хочется, чтобы Агния совсем его не знала. Она так тянется к нему, просится переехать к отцу, он что-то обещает, но никогда не выполнит, конечно. Она не нужна ему. Была бы нужна, давно бы развёлся и остался с нами. Антон тогда не сказал об этом, но сейчас, помешивая какао, задумывается: почему Арсений не отпустит его, оборвав все связи, если это причиняет им с дочерью лишь душевную боль и смятение? Что его держит привязанным к этому мерзавцу? Наверное, Антон и не хочет знать ответы на эти вопросы. — Так, птенчик, давай скорее, уже пора умываться, — обращается он к дочке, поставив перед ней чашку. — Я пока постель заправлю, а ты доедай. Так за суетой проходит пара часов, в которые они с Аей одеваются и, нагромождённые пакетами, едут в сад — мелкая раскапризничалась из-за ненавистных ей тёплых колготок, и Шаст малодушно пообещал ей уломать Деда Мороза на ещё один подарок, если она потерпит этот ужас хотя бы сегодня. Аглая, поджав губы, согласилась. В группе они оказываются одними из первых и среди пары других родителей-омег, носящихся со своими чадами, замечают Арсения, упорно пытающегося собрать буйные волосы Агнии во что-то вразумительное. Сегодня он одет как-то по-особенному изысканно, и уложенная причёска мерцает в неверном свете желтушных ламп. — Привет, — привлекает его внимание Антон, пока радостная Ая в расстёгнутой курточке обнимает подружку. — Прекрасно выглядишь. Арсений чуть краснеет, скромно улыбаясь, и альфа ни о чём больше не может думать, кроме этих ямочек и тонких бледных губ. Приходится отвлечься на дочку, оторвать её от Агнии и помочь переодеться, прогоняя с ней ещё раз пару её реплик и стишок. В пышном нежно-розовом платьице с убранными назад кудряшками Аглая так напоминает маму, что сердце печально ноет — жаль, не Ира сейчас крутится здесь, суетливая и счастливая. Она обожала праздники, особенно Новый год, и каждый год стремилась сделать его особенным. В декабре он всегда скучает по ней особенно сильно, и унявшаяся было тоска снова сдавливает горло. — Арсений, присмотри за Аей, ладно? — обращается к омеге Антон, потому что ему пора уже бежать готовиться к роли. Начнут они нескоро, но Марина Леонидовна ещё должна помочь ему нанести мало-мальский грим и одеться. К тому же, им нужно повторить все имена детей в группе, чтобы обращаться к ним не на «мальчик» или «девочка». Он же Дед Мороз, это его работа — знать каждого ребёнка. — Вот камера, как обещал. Сними Аю с Агнией, копию тебе сделаю потом. Арсений смотрит на него с необъятной благодарностью, забирая дорогую видеокамеру, и вешает её себе на шею. — Пап, а ты куда? — спрашивает Аглая, распахнув глазки, и цепляется за его руку. — Тебя не будет на утреннике? Её несчастный вид разбивает ему сердце, но сказать мелкой правду он не может, слишком уж дорожит её хрупкой верой в чудо. Благо на выручку приходит Арсений. — Котёнок, у твоего папы очень-очень важное дело, — словно по секрету шепчет ей омега, приобняв за плечи. — Ты ведь знаешь злюку Гринча, который украл Рождество? Так вот, папе нужно его спасти. А я сниму для него весь праздник, он потом посмотрит и порадуется, хорошо? Ая смотрит на него внимательно и кивает с улыбкой, тут же поднимая взгляд на отца. — Ты правда посмотришь? — спрашивает она с надеждой в голосе, и по лицу Арсения видно, как он рад, что его уловка сработала. — Конечно, вместе с тобой посмотрим, птенчик, — обещает ей Шаст и, поцеловав в макушку, в обнимку с пакетом уходит искать воспитательницу. Она обнаруживается в отдельном помещении при группе и встречает Антона мягкой улыбкой, хоть и видно, насколько её выматывает вся эта суета. — Ещё раз спасибо вам большое, Антон, — говорит ему Марина Леонидовна, бойко помогая с шубой и всем остальным. — Не знаю, что делали бы без вас. — Не за что, — улыбается альфа и пытается не чихнуть, пока ему специальной красной краской мажут нос и щёки. — Это же моя работа. Несмотря на всю нервотрёпку, Антон не жалеет, что когда-то выбрал заниматься организацией праздников — столько светлых улыбок и смеха, сколько видел он, кажется, не видел никто другой на планете. — Вот, всё, — довольно объявляет она, протянув ему вычесанную Арсением бороду. — Вы посидите здесь, как только услышите крики детей, выходите. Окно можете открыть, чтобы не запреть. — Так точно, — кивает Антон и подтягивает к себе бархатный мешок со сладкими подарками, оказавшийся достаточно тяжёлым. В ожидании выхода он улавливает звуки старенького пианино, голоса детворы, старательно выговаривающей свои реплики, и тихо вздыхает. Жаль, что он не может сидеть в зале и наблюдать за дочкой, но иногда нужно идти на такие маленькие жертвы. Когда-нибудь потом он расскажет Аглае о спасённом празднике для маленькой кучки ребят, и она обязательно поймёт, он уверен. Чуть позже его наконец зовут громогласным криком, и Антон, собравшись, выдвигается навстречу. Так удивительно видеть эти горящие взгляды детей, а особенно Аин — мелкая даже теряется немного от волнения, когда рассказывает свою часть стишка, но под тёплым взглядом зелёных глаз словно бы расслабляется. Интересно, узнала она его или нет? В зале он мимоходом замечает светящегося улыбкой Арсения, который держит наготове камеру в бледных пальцах и мягко кивает девочкам, стоит тем остановить на нём взгляд. Кажется, будто всё на своих местах, всё так, как и должно быть — Антон знает, чувствует это. Внутри с каждой секундой крепнет уверенность в своём решении, и внутри всё узлом стягивает в нетерпении. Проходит, кажется, целая вечность, прежде чем все подарки оказываются у малышей, а Шаст наконец может уйти и переодеться — вспотел он страшно, ещё и лицо всё чешется. Грим он смывает водой, тихонько забежав в туалет при группе, а после выходит с пакетом как ни в чём не бывало и отправляется на поиски дочки. Ему бы не забыть заехать сегодня вечером и вернуть Захарьину костюм — вдруг понадобится кому там, нечего держать его дома без необходимости. Обнаруживается Ая у шкафчика ручонками в картонной коробочке с конфетами — они с Агнией с интересом рассматривают, что им досталось. — Папа! — радостно зовёт Ая, приметив его высокую фигуру, и широко улыбается. Антон подходит к ним и пытается выцепить взглядом Арсения, но того почему-то нигде нет. — А где твой папа? — обращается он к Агнии в некотором замешательстве. Он же должен был присматривать за девочками, куда он мог испариться? — Вниз пошёл, — пожимает та плечами, и Антон вздыхает. С разговором придётся немного подождать, но он не успевает даже задуматься о том, что скажет, как видит Арсения вернувшимся под руку с каким-то альфой. Сердце обрывается в тот момент, когда Агния, бросив всё, подскакивает и бросается им навстречу, чтобы спустя мгновение оказаться на руках незнакомца. Видимо, это её отец. Тот самый мерзкий тип, обманывающий всех вокруг. Взгляд омеги останавливается на Антоне, и он легко улыбается, кивнув альфе в его сторону. — Игорь, познакомься, это Антон, отец Аглаи, — представляет его Арсений, и мужчина протягивает руку для приветствия, продолжая удерживать дочку на одной. Антону совершенно не хочется жать ему руку, но приходится, а насквозь фальшивая доброжелательная улыбка лезет на лицо сама собой, профессиональная привычка. — Приятно познакомиться, — говорит Игорь со знакомой Антону хрипотцой. — Сень, вы с Гусей собирайтесь, там водитель уже заждался. Игорь спускает девочку с рук, и та уносится к шкафчику, сияя от того, что отец почтил её визитом — какая честь. Арсений споро складывает их вещи, помогает дочке одеться, а Антон всё стоит, наблюдая за этим, не в силах пошевелиться. — Спасибо за всё, Антон, — говорит Попов ему на прощание, и это почему-то звучит, как жирная точка. Его надежда на счастье разбилась, не успев оформиться, и теперь даже печалиться по этому поводу становится стыдно. Чего Антон вообще ждал? Чего угодно, но не того, что Арсений готов на подобные унижения ради чёрт пойми чего. Когда они втроём уходят, Шаст чувствует, как его дёргают за руку, и вздрагивает, но это оказывается всего лишь Ая — ещё недавно светящаяся от радости, теперь она смотрит на отца с тревогой, насупившись. Антон гладит её по кудряшкам. — Пап? — тоненько говорит она. — Я хочу домой. Он тоже. Вот только дом для него — не стены квартиры, а крепкие объятия любящего сердца. Иру он никогда уже не обнимет, а Арсений для него теперь стал недосягаем, хотя подобрался так близко. Антон же знал, что не стоило открывать душу, не наивный альфёнок ведь, но наступил на эти грабли, потому что не мог иначе. Шаст увидел в Арсении этот тусклый манящий свет и полетел на него, готовый сгореть. — Поехали, птенчик, — отвечает он и видит в глазах дочки отражение своей тоски.

***

Антон чувствует себя безумно уставшим. Казалось бы, ничего ужасного не происходит — работы столько же, сколько и всегда, Ая почти не капризничает, всё близится к праздникам, во время которых у Шаста, естественно, не будет свободной минуты, но это давно его не пугает. Только вот он почему-то, уложив дочку, не идёт в гостиную к телевизору, как всегда, а уже который вечер курит у окна, звонит кому-то из друзей, лишь бы тишина не давила, и ждёт, когда ему захочется спать. Прошло несколько дней с утренника, и за всё это время он ни разу не связался с Арсением, накрутивший себя до крайности — вдруг тот занят этим Игорем, смотрит на него горящими глазами и наслаждается семейной идиллией. Может, вообще случилось чудо, этот альфа одумался и решил развестись, тогда Антону тем более нечего делать в жизни омеги. От мысли об этом на душе становится ещё противнее. Затушив третью сигарету, Антон закрывает окно и вздрагивает из-за резко раздавшегося звонка. Возникает первая мысль, что это что-то срочное по работе, но на экранчике возникает имя Арсения, и сердце, кажется, забывает, как нужно биться. Он принимает вызов, но не успевает ничего спросить, когда слышит безутешные рыдания в трубке, и всё внутри сжимается в инстинктивном желании броситься к нему, несмотря на поздний час и метель. — П-пож-жалуйста, с-спаси, ин-наче он убьёт м-меня… — говорит Арсений дребезжащим голосом, пока на фоне раздаются крики и странный шум. — Где ты? — единственное, что в состоянии выдавить Антон, уже идущий в коридор. За Аю он не переживает, вряд ли она проснётся до утра, а вот с Арсением может случиться непоправимое. — Дома. С-cкорее, — после этого звонок обрывается, и Антон, выругавшись, спешно обувается, хватая ключи от машины и дублёнку с собой. Наденет по пути. Сейчас нет времени даже задуматься о том, как лучше действовать: если он промедлит хоть мгновение, может попросту не успеть. Тем более что в опасности не только Арсений, но и его дочка. Антон выбегает из подъезда и, не помня себя, устремляется к машине, глубоко проваливаясь в свежий, только наметённый снег. Счищать его со стёкол времени тоже нет, приходится действовать экстренно, включив дворники и открыв боковое окно. В ушах шумит, и дышать тяжело, но он не может поддаться панике, нужно ехать. Дублёнку он в итоге забрасывает на заднее сидение, потому что адреналин и страх так бурлят в крови, что ему становится жарко. Он боится не успеть. Боится, что приедет, и спасать будет уже некого. Грудь сдавливает от невыносимого чувства несправедливости — почему это происходит именно с Арсением из всех людей? Будто ему мало тех трудностей и невзгод, что уже на него свалились. Антон корит себя, что промолчал тогда, дал ему уйти. Хорошо, что путь до общежития он выучил наизусть и мог бы доехать с закрытыми глазами, поэтому метель не становится помехой. Машину он бросает напротив главного входа, вываливается из неё, и первое, что видит — зарёванную Агнию, которая в такую погоду стоит в одних тапочках и курточке поверх пижамы. Заметив его, она тут же бросается навстречу. — Дядь Антон, там папа, папа… — булькает она совсем неразборчиво, и он слышит сдавленный крик из полутьмы здания. — Садись в машину, — командует он, но как можно мягче, и девочка упрямо мотает головой. — Садись скорее! Всё будет хорошо, я обещаю. Убедившись, что Агния топает к задней двери, Антон устремляется на звуки возни, надеясь, что не опоздал — и от увиденного в крови пуще прежнего вскипает ярость, подкрепляемая адреналином. Арсений — в свитере, надетом на короткий халат, и в одной тапочке — из последних сил пытается вырваться из рук озверевшего Игоря, который всё тянет омегу к себе, рыча. Шаст сам не отдаёт себе отчёт в том, в какой момент он всей своей двухметровой мощью набрасывается на альфу, а тот, отвлёкшись, отпускает Арсения, который падает прямиком в снег. Антон бьёт без разбора, почти вслепую, терпит редкие удары и попытки отбиться, но не сдаётся. — Я так и думал, что этот блядун с кем-то спутался, — выплёвывает Игорь и обнажает клыки. — Думаешь, ты нужен ему, герой хренов? Мечтай. Всё равно потом ко мне приползёт, шлюха сраная. — Лучше ты мечтай скорой дождаться, мудила, — рокочет Антон и наконец припирает чужака к стене, хорошенько ударив об неё затылком. Альфа морщится от боли и больше не предпринимает попыток ударить в ответ. — Если не хочешь проблем, то отвали от Арсения. Я, может, тебе ничего не сделаю, а вот мои кореша в ментовке так благосклонны не будут. Уяснил? Вместо ответа Игорь пытается исподтишка пнуть его, но Антон оказывается быстрее и валит альфу в сугроб, не давая подняться. На белоснежное покрывало падают тяжёлые капли крови. Только убедившись, что опасность миновала, он находит взглядом омегу, пытавшегося отползти подальше, и подбегает к нему, чтобы взять на руки. — Тихо, тихо, это я, Агния в машине, — Антон сразу сообщает ему всю нужную информацию, чтобы успокоить, и Арсений судорожно всхлипывает, вцепившись в альфу покрасневшими от мороза руками. — Всё, всё, сейчас согреетесь… — С-спас-сибо, — еле выдавливает он из себя, дрожа всем телом, пока Антон устраивает его на заднем сидении. Малышка, укутавшаяся в Антонову дублёнку, тут же оживляется и прижимается к папе всем существом, и Арсений, поморщившись от боли, гладит её по голове. — Ш-ш-ш, птичка моя, всё хорошо… Остаток фразы оказывается заглушён хлопком двери, и Шаст немедля садится за руль, сразу срываясь с места. В скорую он звонит, но лишь скрывшись за поворотом, чтобы мерзкий ублюдок лучше усвоил, что руки распускать нельзя. — Арсений, — зовёт Антон, отдышавшись наконец, — что он с тобой сделал? Может, в больницу лучше поедем? — Нет, нет, ничего… ничего такого, — отвечает омега без промедления. — Не надо в больницу. Хоть и снедаемый сомнениями, но альфа не перечит — если бы жизни Арсения что-то угрожало, они бы уже это поняли, а так им действительно лучше как можно скорее оказаться в тёплых стенах квартиры. — Я не хочу больше видеть папу, — сквозь слёзы зло выговаривает Агния, пристроившись у Арсения на груди. — Он плохой. — Не увидишь, родная, — выдыхает Арсений ей в макушку. — Я больше не дам ему к нам приблизиться. Антона так и подзуживает спросить, что произошло, разобраться в ситуации, но он понимает, что это не для ушей маленькой девочки. Придётся подождать, пока она не уснёт. — Сейчас поедем к нам, хорошо? Побудете там какое-то время, сколько сами решите, — говорит он, взглянув в зеркало заднего вида, в котором замечает блестящие в полутьме глаза Арсения. — Мы не хотим вас стеснять, Антон… — смущённо начинает омега, которому очевидно не хочется оставаться в долгу, но об этом и речи быть не может. — Мы бы домой вернулись, но я боюсь, что Игорь может подкараулить нас там. — Перестань, мы только рады будем вашей компании, — отвечает Антон, уже сворачивая в свой двор, более освещённый и приветливый. Только сейчас он замечает, как руки и всё тело гудит от перенапряжения: адреналин схлынул, и на его место пришла боль от ударов. Ему бы выпить горячего чая и лечь спать, но сначала нужно обустроить внезапных гостей. Стоит ему припарковаться, и он выходит первым, чтобы помочь Арсению — как бы тот ни отпирался, но в одной тапочке он не дойдёт, так что приходится взять его на руки. — Чувствую себя принцем из сказки, — неловко шутит он, от ветра пряча лицо у Антона в вороте свитера. Агния выбирается следом, с головой укрытая дублёнкой, и семенит рядом, дрожа от холода. Шаст прибавляет шаг, чтобы они скорее оказались в тёплом подъезде. — Тогда я сегодня твой рыцарь, — усмехается Антон и фыркает от того, как тёмные волосы щекочут подбородок. Он и правда ощущает себя рыцарем — прискакал по первому зову, одолел злого дракона и спас своего принца, которого теперь несёт прямиком в квартиру. Жаль только, что безоговорочное «долго и счастливо» им не уготовано. Дома первым делом Антон отправляется за пледами и тёплыми носками, пока Арсений с Агнией моют руки, уводит их на кухню, кутает и встаёт заваривать чай. Омега сопит покрасневшим носом, и в ярком свете люстры Антон видит, насколько у него заплаканные глаза. — Есть будете что-нибудь? — альфа предлагает им и сладости, и что-то более серьёзное из остатков ужина, но оба отказываются, довольствуясь лишь парой конфет да фруктовым пряным чаем, от которого всё вокруг наполняется чарующим успокаивающим запахом. Антон, оставив их в этом мареве, стелит диван в гостиной и даже приносит Агнии пару Аиных игрушек на случай, если той будет страшно. Хочется как-то показать им: здесь хорошо, здесь безопасно, чувствуйте себя как дома. Словно так вероятность того, что они задержатся в их с Аей жизни, возрастёт. Антон, как бы ни тосковал по Ире, понимает: дочке необходим родитель-омега, чтобы подарить ей всю полноту любви. Шаст всё же альфа, он по-другому скроен, пусть и воспитывался в основном омегами. — Можете ложиться, — объявляет он, вернувшись в кухню, и Арсений кивает ему, тут же привлекая дочь к груди и поднимая на руки. Агния зевает, едва держа глаза открытыми, и жмётся к папе, пока тот тихонько покачивает её, закутанную в плед. Антону бы пойти спать самому, чтобы завтра продержаться до курантов, но он вслушивается в тихий голос омеги, что-то нашёптывающий, и продолжает стоять у окна, наблюдая за снегопадом. Уйдёт, когда всё стихнет, — в том числе и его колотящееся сердце. Он и не замечает, в какой момент за спиной раздаются лёгкие шелестящие шаги: это оказывается Арсений, вернувшийся к нему, и на немой вопрос Антона омега только поджимает губы, явно собираясь с мыслями. — Правда, Антон, большое тебе спасибо, что приехал, — говорит он тихо, и в голосе снова слышатся непролитые слёзы. — Я в таком долгу перед тобой. Если бы не ты… — Да брось, любой бы на моём месте сорвался, — скромно отмахивается Шаст, но понимает, что это не так. Ведь было же целое общежитие людей, которые должны были что-то слышать, но ничего не сделали. — Ты лучше расскажи, что случилось. Вы после праздника выглядели такими счастливыми, прям семейство какое… Арсений глубоко вздыхает и трёт лицо руками, будто пытается прийти в себя и сложить внятный ответ, после которого не останется недосказанности. Антон не торопит его, прекрасно понимая, как это непросто, особенно сразу после таких потрясений. Приглядевшись, он замечает появляющийся на скуле омеги синяк, и внутри всё сжимается от мысли, что стоило врезать этому Игорю ещё сильнее. — Я ведь говорил тебе, какая у нас непростая ситуация, — тихо начинает Арсений, присев за стол и будто бы виновато опустив глаза. — Игорь всегда приходил, когда хотел, пользовался нами и уезжал к своей настоящей семье. И я ведь соглашался на это, верил, что что-то изменится, даже надеялся забеременеть снова — уж с двумя-то детьми он точно выбрал бы меня… Он замолкает, потому что голос слегка надломился, и Антон садится напротив, сжимает его дрожащую ладонь, выражая поддержку. — Так… раз ты такой верный и преданный ему, что случилось сегодня? Почему он на тебя напал? — альфа смотрит на него с сочувствием, видит побежавшую по щёке слезинку и сам едва не плачет от злости на всё вокруг. Почему такой во всех смыслах замечательный омега должен страдать от любви к какому-то идиоту? Он бы носил Арсения на руках за один лишь факт его существования — за его верность, храбрость, его непоколебимый свет, не гаснущий вопреки всему. — Мне и до этого, бывало, прилетало, но я терпел, очень долго терпел, искал ему оправдания, лишь бы дочка меня не возненавидела, — говорит Арсений, изо всех сил стараясь не удариться в истерику. Антон хочет похвалить его, но прикусывает язык: ещё подумает, что это из жалости. — Но сегодня… я сказал ему, что хочу уйти, что нашёл другого и больше знать его не желаю. Шаст аж отшатывается, распахнув глаза, смотрит на Арсения не мигая и ничего не понимая. Сердце подскакивает в горло, глухими ударами отдаваясь во всём теле. — Другого? — спрашивает еле слышно, сам не знает зачем. — Тебя, — выдыхает омега, наконец подняв взгляд, полный искренней благодарности. — Я же видел, как ты… Как ты заботишься о нас. Сначала не хотел этого замечать, но с каждым днём мне становилось всё сложнее не думать о тебе. А потом и вовсе… До утренника, когда ты ушёл, Ая сказала мне, что… что хотела бы такого папу, как я. Тогда я понял, что, возможно, зря я все свои чаяния возложил на Игоря. Вероятно, я и не любил его никогда, просто принял мимолётную влюблённость за что-то серьёзное и поставил на себе крест, лишь бы он не ушёл. С тобой же, Антон… я не чувствую себя скованным, обязанным, вечно униженным. С тобой у меня будто… снова крылья за спиной. На мгновение Антон словно бы теряет дар речи, совершенно не ожидавший подобного признания. Он-то убедил себя, что на взаимность надеяться не стоит, почти смирился с этим, и теперь всё внутри будто оживает вновь. — Так давай… — он запинается, силясь подобрать слова. — Давай попробуем, если ты этого хочешь. Арсений несмело смотрит на него из-под бровок домиком, долго думает над ответом и всё же говорит: — Я хотел бы… быть с тобой, но только если ты готов. Ты же понимаешь, что Игорь так просто нас не отпустит? Агния — альфа, и это единственная причина, почему он вообще удостаивает её вниманием. — Понимаю, — отвечает Антон, скрипнув зубами от злости. — Об этом не беспокойся: тебе не нужно ни на что соглашаться сейчас, у нас будет время обо всём поговорить. Я готов взять ответственность за ваши с Агнией жизни. Шаст всё же тянется, чтобы утереть слёзы Арсения, и тот ластится к его ладони котом-мурлыкой, всхлипывает только горше, но улыбается всё равно. — Хорошо, Антош, пусть будет так, — шепчет омега, своей ладонью накрыв его, и Антон чувствует, как сердце трепещет от одних лишь нежных ноток в его голосе. Он и не знал, что простые пять слов могут сделать его таким счастливым.

***

— Папа! — раздаётся звонко над ухом, и Антон морщится от резкого звука и ударившего в глаза света. Как оказалось, не солнечного, а люстры, которую кто-то зачем-то включил в такую рань. Широко зевнув, он пытается понять, что происходит, а нарушитель спокойствия тем временем продолжает: — Папа, ты почему не сказал, что Гуся с её папой приедут в гости? Встава-а-ай! — Всё, всё, я проснулся, не кричи, Ай, — умоляет альфа и снова зевает, сгребая дочку в охапку. Та довольно визжит, на секунду оглушая его, но всё сглаживает её быстрый поцелуй в колючую щёку. Антон отпускает её и выбирается из постели, пошатываясь. — Кто ещё проснулся? — Гуся, её папа пока спит, — отчитывается Аглая и убегает в сторону детской, где они с подружкой, видимо, уже уселись играть. Арсений действительно оказывается спящим. Шаст поправляет на нём убежавшее одеяло, чтобы омега перестал так трогательно поджимать ноги, и идёт за девочками, чтобы проверить их. Стоит ему приоткрыть дверь в комнату, как Агния, заметив его, подскакивает на ноги и несётся к нему в объятия, как ещё совсем недавно рвалась к своему отцу. Антон опускается на корточки и ловит её, удивляясь тому, сколько силы в этом маленьком тельце. — Спасибо, дядь Антон, — говорит она ему в шею. — Вы такой сильный и храбрый, лучше бы мой отец был похож на вас. Антон прижимает её к себе крепче, тихо вздыхая, и разжимает объятия. — Ты тоже храбрая маленькая пташка, Гусён, — отвечает он и приглаживает её растрепавшиеся со сна волосы. — Ты мне очень помогла вчера. Девочка скромно улыбается, и Антон встаёт, оглядывая разбросанных вокруг домика кукол. Ничего, прибраться ещё успеют, пока же им нужно поесть и подумать, что они сегодня будут делать. Обычно он тридцать первого числа отмечал с кем-то из друзей, чаще всего с Димой и его семьёй, но теперь неясно, как в это вписать Арсения с дочкой. Вряд ли он захочет поехать в чужой дом, значит, нужно звать всех сюда. Готовка завтрака не занимает много времени, тем более что мелкие почти не шебуршат и не отвлекают, а потом и вовсе спокойно уплетают кашу, пока Шаст набирает другу. — Дим, здоров, — начинает он с улыбкой, закрывая остатки овсянки крышкой до пробуждения Арсения. Сам он обойдётся бутербродами, но это подождёт. Голос Поза на том конце провода звучит заспанно, и Антону даже малость его жаль. — Это, знаешь, мы с Аей не сможем приехать, у нас тут случилось кое-что. Давайте лучше вы к нам? И ещё кого-нибудь можно позвать. — Шаст, что у вас случилось? — Дима сразу просыпается и серьезнеет, настоящий друг и ответственный соратник. — Помощь нужна? — Разве что Катина, — посмеивается Антон, но Поз сразу понимает намёк и передаёт трубу жене. — Катюш, привет. — И тебе не хворать, — в привычной манере отвечает Катя. — С чем помочь? — Да мне тут на голову свалился один омега с дочкой-альфой, ровесницей моей Аи, — заводит Антон издалека, понимая, что объяснить всё придётся, но позже. — Праздник на носу, а им совсем нечего надеть. Подбери им что-нибудь тёплое и праздничное у себя, мы потом с Димкой рассчитаемся. — Да конечно, Антош, не переживай, всё в лучшем виде будет, только по размерам меня сориентируй. Закончив с Катей, Шаст лишь довольно вздыхает, забирая у девочек грязную посуду, и ставит чайник. Всё же, как Диме повезло вытащить счастливый билет с такой женой, а ему, Антону, с таким другом, с которым нерешаемых проблем просто нет. Арсения он находит всё таким же спящим, что немудрено после такой несладкой ночки, но всё же лучше его разбудить, чтобы приход гостей не был для него громом среди ясного неба. Альфа присаживается на постель и осторожно приглаживает тёмную кудрявую чёлку, гладит его по голове, и всё внутри тянется оставить поцелуй на лбу или щеке, но приходится сдерживаться. Арсений хмурится во сне, наморщив нос, и Антон продолжает наступление. — Ну ты и соня, — усмехается он, когда Попов приоткрывает глаза и смотрит на него непонимающе из-под ресниц. — Уже обедать пора, а ты ещё не завтракал. Вставай. — Антон? — зевнув, спрашивает Арсений, и приподнимается на подушках. — Он самый. Ты иди, там каша на плите, я пока соберу диван. К нам скоро приедут гости. — Какие гости? — в голосе омеги столько растерянности, что Шаст виновато закусывает губу. Вероятно, всё же стоило сначала уточнить у него, а потом уже кого-то приглашать. — Мои друзья, семейная пара с двумя детьми, но они прекрасные ребята, правда. Арсений смотрит на него с сомнением, но кивает и встаёт с постели, переводя тему на более насущные вещи: — Где Агния? — Папа! — девочка как раз врывается в гостиную и виснет на омеге, вызывая у него смех. — Мы с Аей покушали. — Какие вы умницы, птичка, а мне оставили? — спрашивает он своим мягким, игривым тоном, от которого в сердце Антона трепещут бабочки. Ему мимолётно думается, что именно этот голос он хотел бы слышать первым каждое утро, когда просыпается. — Конечно! — отзывается малявка, уводя папу прочь из комнаты. Антон же не спешит, прижимает к носу одеяло, которым укрывался омега, и вдыхает нотки оставшегося на нём запаха. По загривку бегут мурашки, но приходится взять себя в руки, чтобы пережить этот день — у них всё обязательно будет, но пока им обоим необходимо выдохнуть. Закончив с уборкой, Шаст возвращается в кухню, чтобы помыть посуду, но видит, что с ней уже разобрался Арсений; хочется сказать ему, что не стоило утруждаться, но Антон молчит, украдкой наблюдая, как девочки дружно тормошат омегу, пока тот ест. — Антош, а что у вас с праздничным ужином? — уточняет Арсений как ни в чём не бывало и встаёт, чтобы убрать посуду. Шаст только сейчас замечает, что тот по-прежнему в своём халатике, в котором сбежал из дома, а потрёпанный свитер остался лежать на кресле в гостиной. Вчера, когда он на руках уносил его сначала в машину, а потом в квартиру, у Антона не было времени задуматься, что под этим атласным халатом у омеги толком ничего и нет. Зря он теперь об этом подумал, очень зря, потому что загоревшиеся кончики ушей и щёки сразу его выдают. Арсений же, правда, только одаривает его скромной улыбкой и мимолётным кокетливым взглядом из-под ресниц. — Да я обычно не заморачиваюсь, пару салатов нарезаю, всё равно ведь по гостям ходим. Надеюсь, Позовы что-то с собой возьмут, — пожимает плечами альфа и заглядывает в холодильник. — Даже если и возьмут, неправильно встречать их с пустыми руками. Я могу сделать что-нибудь, — вызывается Арсений. — Папа очень вкусно готовит! — звучит бойкий голосок Гусёны, и омега оборачивается на неё, смерив коротким взглядом. — А что? Правда же! — Нет, кто у меня гость, так это ты, — настаивает Антон, закрывая холодильник. — Поэтому отдыхай и наслаждайся этим днём, а я что-нибудь придумаю. — Я уже придумал: ты с девочками быстро сходишь в ближайший магазин, а я из того, что вы принесёте, соберу что-нибудь. Позволь мне отплатить тебе добром за добро, — добавляет он, видя, что Шаст приготовился протестовать, и приходится сдаться, потому что отступать Арсений явно не намерен. Собравшись в рекордные сроки, они с девочками отправляются в магазин шариться по полупустым в такой час полкам. Люди спешно докупают то, что не успели или забыли, а Антон, посадив Аю и Гусю в тележку, счастливо катит её вдоль стеллажей, вслушиваясь в их щебет. Домой они возвращаются нагруженные пакетами, передают их Арсению и остаются помогать, каждый занятый своим делом. Стоя бок о бок с омегой в кухне, Антон словно бы возвращается в светлую и безмятежную пору своего брака, когда они с Ирой так же готовили в четыре руки, переговариваясь и дурачась. Но особенно Антона согревает то, как Арсению спокойно и хорошо рядом с ним, как он, такой красивый, светит, почти слепит так, что аж дух захватывает. Антон бы смотрел на него и смотрел. Незаметно суетный день перетекает в не менее суетный вечер, ведь приходят долгожданные гости, и Шаст первым встречает на пороге друзей, которые, конечно же, натащили и еды, и вещей, и подарков. — Прости, Антош, что задержались, — говорит Катя, чмокнув его в щёку. — Столько всего нужно было собрать. Ну, показывай своего омегу, будем наряжать. Ой, и тебе привет, Аюшка, какая ты красавица, — обращается она уже к выбежавшей поприветствовать всех Аглае, а Антон всё не может отвиснуть и унять резко забившееся сердце. Его омега. Понятно, что Катя не то имела в виду, но всё равно что-то сладко ёкает внутри. Они с Димой привычно здороваются за руку и обнимаются, затем к Антону липнут Савина с Тео, повиснув на шее, прежде чем Ая уводит их беситься в гостиную. Шаст уже хочет было позвать Арсения, который как раз вытаскивал мясо по-французски из духовки, но тот, оказывается, уже стоит в прихожей, скромно сложив руки. Катя, заметив его, улыбается шире. — Так вот кто сегодня моя модель. Приятно познакомиться, Катя, а там копается мой муж, Дима. — Арсений, мне тоже приятно, — отвечает он сдержанно, но по глазам видно его небывалое облегчение. — И ничего я не копаюсь, — раздаётся бурчание Поза у двери, и тот передаёт другу многочисленные пакеты. — Дальше сам там разбирайся, я уже не помню, где что. Антону жуть как хочется проследовать за омегами в комнату, чтобы посмотреть, что там привезла Катя, но Дима занимает его разбором блюд и подарков, которые необходимо убрать под ёлку. Любопытных детей они упорно выпроваживают вон, чтобы те не углядели что-то раньше времени, а еду раскладывают на накрытом уже столе. Куранты пробьют уже через несколько часов, и им бы потихоньку усаживаться, чтобы поесть, но Арсений с Катей всё ещё не закончили. — Дядь Антон, смотри! — первой к ним вбегает Гуся, и ленточки бантика на её голове подпрыгивают в такт движениям, пока она красуется. Костюмчик на ней простенький, но если приглядеться, можно заметить, что хлопковая рубашечка вышита стразами на рукавах и воротнике, а штанишки — бархатные. — Ты прямо звёздочка, — улыбается ей Антон и поднимает на руки, чтобы чмокнуть в щёку. — А папа твой готов? Девочка не успевает ответить, когда взгляд альфы цепляется за идущего к нему Арсения в приталенных широких брюках и тёмной шёлковой рубашке, из-за которой его голубые глаза становятся ещё ярче. Шаст замирает, приоткрыв рот, и омега растягивает бледные губы в лёгкой улыбке, очевидно, польщённый такой реакцией. — Спасибо, Антош, — говорит он, глядя на него снизу вверх, и тянется забрать дочку себе. — Катя рассказала, что это твой подарок нам. Скажи тоже спасибо, Гусён. — Спасибо! Девчушка крепче обнимает папу за шею, и так лишь сильнее бросается в глаза их сходство: одни и те же тёмные кудряшки, светлые глаза в обрамлении пушистых ресниц и бледная кожа в родинках. Даже приглядевшись, в Агнии сложно заметить черты её отца, и, наверное, хорошо — пусть ничего ни ей, ни Арсению не напоминает об Игоре. — Всегда пожалуйста, — отвечает Антон, просияв. — Пойдёмте за стол, нужно успеть поесть, пока всю детвору не потянуло в сон. Ай, мы садимся! — зовёт он дочку, заглянув омеге за плечо, и его собственная принцесса прибегает, шурша многочисленными юбками своего платья. За столом они с Арсением оказываются сидящими бок о бок, и до самых курантов Шаст чувствует его тепло совсем рядом, иногда даже урывает мимолётные прикосновения пальцев, особенно когда они тянутся передать что-то друг другу. По телевизору идёт «Голубой огонёк», которому подпевает Катя, пока дети, наевшись всего и сладостями сверху, разбирают подарки. Один за другим звучат тосты, пожелания всего наилучшего, а Антон только и может думать о том, что для него уже всё случилось. Его заветное желание само его нашло. Поэтому, когда начинают бить куранты, и все спешно пишут на бумажках то, чего хотели бы сильнее всего, он на мгновение теряется. На ум приходит одно лишь имя, никакой конкретики, он и не уточняет, угловато выводя на обрывке листочка: Арсений. Он едва успевает сжечь её и выпить вместе с шампанским, которым давится, но желание всё же загадано. Начинается гимн, они все встают, и омега вдруг кладёт голову ему на плечо, прижимаясь близко-близко, а Антон дышит его запахом эти несколько минут, чувствуя себя уже невозможно счастливым. — Знаешь, я ведь загадал тебя, — признаётся он Арсению в макушку, не боясь, что теперь не сбудется. Ему почему-то показалось важным сказать ему об этом. — А я — тебя, — отвечает тот, подняв на альфу взгляд, и привстаёт на носочки, чтобы поцеловать. Антон склоняется к нему, встречает на полпути и обнимает крепко-крепко, надеясь, что больше никогда уже надолго не отпустит.