И приятен ты мне, и противен

Сюжетные главы снов между паузами шепчут истины. Глаза широко открыты, и по комнате гуляют тени, вальяжно. Тяжёлый звон затихает, когда на поверхность всплывает новый фрагмент. Знаешь, те самые истины помогут поймать равновесие, ты ведь канатоходец, которого трясет при мысли о высоте. Однако эти истины не дают ответа на самый главный вопрос. «Когда это началось?» Да и забываются они при пробуждении, растворяясь в вечернем смоге, а вопрос всё ещё стоит остро. Звон продолжается.

* * *

      Чимин говорит: «Революция — это не вымысел», — когда Чонгук сомневается в высоте его помыслов, и продолжает: — «А вот книги про счастье в кармане — да», — строит из себя фокусника, достаёт из ниоткуда карманные часы: крышка в царапинах, а золотая цепочка давно заменена на медную. — «Ещё и на обложке подобное изобразят, будто все клюнут на такую дешёвую метафору». Чонгук отвечает раздраженно: «Это якобы утешение для Нижнего города, все ведь могут выбраться». — Именно поэтому и нужна революция, — Пак не унимается, он не верит в безграничную энергию, извлекаемую из воздуха, о которой твердит Тэхён днями и ночами, стараясь создать что-то получше парового двигателя. Это не революция, хотя Тэхён в неё верил. Чимин же верил, что узурпация власти это то, для чего он был рожден. Может, Чонгук и прав в своих суждениях. — Но на самом деле это для тех же высших слоёв, которые ищут ответ для себя, потому что нет им радости в жизни, да и цели. Помогают сиротам, к примеру. Добиваются равноправия. Такие нередко принимают свинец в висок. Чимин молчит, прячет часы в нагрудный карман некогда белой рубашки с кружевом. Сегодня был важный день, как и когда он надевал её в последний раз. За образовавшейся тишиной аккуратно спрашивает: «Нуждается больше тот, кто хочет отдать?» На удивление ответ выходит спокойным. Чимин опасался резкости, а Чонгук верил в свою непринадлёжность ко всему. — Спорно. У всех бывают и хорошие и плохие дни. Поговори с Намджуном — у него на этот счет есть правильная мысль. Старший задумывается: верно, ему нужно связаться с Намджуном. Кажется, вот он ключ к замку от двери, перед которой он топчется больше, чем Тэхён перед своей. Чимин глядит на Чонгука и кажется ему, что он что-то упустил. — Тебе что-то было нужно? — Определенно, нет. Никогда и ни разу. — Тогда, тебе нужно это сейчас? Чонгук хочет поторопиться с ответом, чтобы закрыть тему, но мешает рвущийся из горла кашель и он решает промолчать. Чимин на него уже не смотрит, удовлетворенный первым ответом, а второй, судя по всему, его не особо беспокоит. Чонгук отворачивается и кашляет в руку: в ладони остаются маленькие фиолетовые лепестки, он комкает их в кулак, надеясь, что тканевые митенки ничего в себя не впитают. — Определенно, нет.

Определенно, да. Сейчас и сразу.

— Flashback —

      Услужливо посеянное в Чонгуке Восточным королевством, Нижний город взрастил то, что убьёт его чуть больше, чем за один календарный год. Где-то в глубине сердца, задолго до того, как это стало известно, маленький стебелёк пустил свои корни. Рос, заполняя собой всё доступное ему пространство, небольшое, а потому в один день прорвался сквозь плотные ткани слизистых с прямой точностью, ровно через правое и левое предсердие, остановившись у средних и верхних лёгочных долей. Было неприятно. На самом деле, больно. Возможно, можно было бы начать лечить, даже несмотря на то, что он тогда скептически относился к Тэхёну. Обратить внимание, в конце концов, но это всё в теории. Сознание блокировало боль и не давало расценивать как нечто серьезное, потому что всё может быть. Вдохнул неправильно или резко, акклиматизация, грязный воздух.

Не паникуй.

      Боль не утихала несколько дней, и не то, чтобы это было чем-то важным в их положении. Совсем неважным, но дискомфорт в груди не давал сосредоточиться на простых вещах и командах. Чонгук старался резко не выдыхать, ходить с прямой спиной. Заставлял себя сфокусировать внимание на одной из мыслей, которая терялась в водовороте сознания, беспорядочным потоком сталкиваясь с другими и выбрасывая из воронки те, что твердили о страшном. Тэхён наблюдал, задавал точные сформулированные вопросы, будто знал, что и как у Чонгука болит, но, как повелось, не разъяснял совсем ничего.       Чон начинает день сбивчивыми обрывками предложений. Внутри, будто неприятно щекочет сердце, саднит почти. Считает правильным озвучить пойманную и кричащую уже неделю в голове мысль. Чимин обрубает его попытки, всучает поднос с мыльными колбами Тэхёна и даёт понять, что не желает ничего слышать. Уходя, у дверей бросает, что если Чонгук не хочет нарваться на драку, то лучше заткнуться: у них одинаково хреновая жизнь.       Живёт Чонгук с "неудобствами", с уже привычным дискомфортом, веря в свою теорию о грязном воздухе. В Чимина, который с понедельника на среду какого-то месяца обещает переворот и нормальную жизнь в Новом городе. Есть ещё и Тэхён, забивший свою промышленную революцию на полночь пятницы. В него верилось меньше, но в этом был повинен Чимин.       Вторая резкая и уже нестерпимая вспышка боли произошла очень невовремя. Чимин где-то там за домами ведёт переговоры о возможной вывозке наверх под видом машиниста, Тэхён в центре, со скрипящем сердцем обменивает вычислительную машинку на новые сюртук, цилиндр и кожаные перчатки. Чонгук должен забрать «подарки» из сувенирной лавки. По старой дружбе, один клерк, будучи в Новом городе проездом, согласился предоставить револьвер и трость с именным гербом дома Столицы, и в Нижний может отлучиться лишь на пару часов, во время обеда и пока ходят поезда. Но до места встречи Чонгук не доходит. Боль не даёт двинуться, стрелой пробивает, а потом из раны словно начинает сочиться кровь, что жжёт и щиплет. Равновесие теряется, ноги подкашивает. Чонгук плечом находит опору в кирпичной стене, припадает к ней виском. Хочет вдохнуть, но вдох застревает в груди, не проходит. Медленно поднимает голову: грязь стены мажет по щеке, царапает. Он смотрит наверх, надеется достать воздуха, а над ним ничего, кроме угольного смога. Чонгук моргает, и чёткие картины размываются. Стебель разросся и прорубил себе путь к обоим легким. Во рту ощущается горький привкус крови, в груди пульсация горит огнем.

Точно стрелой пробило.

Нежелание двигаться и размеренность происходящего испаряется, когда голова начинает кружиться в обе стороны. Чонгук резко сгибается, теряет опору и подаётся вперед, чудом не упав головой в грунтовую, полную стекла, ржавого железа и мусора землю. Боль волнами бьёт по телу, он упирается руками в колени и кашляет так, будто хочет вырвать. — Эй, — глухо доносилось откуда-то издалека. Он игнорирует плывущий мир, боль и кровь во рту, резко откидывается назад и жмётся лопатками к стене. Чёрные круги перед глазами застилают свет от газовых фонарей на другом конце улицы.

Чёрт. Чёрт. Чёрт. Кто-то идёт. Надо бежать. Куда. Направо. Потом налево.

Прямо. Куда. Куда бежать.

Он держится за горло, проглатывает кровь со слюной и пытается ухватить ртом воздух, сосредоточить взгляд. Смотрит по сторонам, но не видит ничего, кроме мутного жёлто-медового пятна. Дрожащие ноги больше не держат, и, перед тем как скатиться по стене, его подхватывают за предплечье. Стальная хватка и рука с пальцами железной проволоки. Взгляд внезапно сфокусировался.

Аа-ах.

Прощаться с жизнью совсем не хотелось, думать о следующей минуте тоже. Хотелось, чтобы Чимин сейчас оказался здесь и вытащил его отсюда. Как обычно это делал. Внутри всё ещё остро колит, по подборку к шее катится кровь, а ещё сказки Тэхёна приобретают форму и перестают таковыми быть.       Потерял он сознания от страха или от болевого шока — Чонгук уже не вспомнит.