12 grapes

                           — Хенджин, не закатывай глаза, а послушай меня...       — Да, мама, хорошо, мама, — тот самый Хенджин закатывает глаза и валится на кровать, завершая звонок и раскидывая руки во все стороны. Тихий вдох, тихий выдох. Глаза прикрыты, прохладная комната погружена в темноту.       Рядом загорается экран телефона, оповещая, что до полуночи осталось не более двух часов. Но Хенджин этого не видит, продолжая лежать с сомкнутыми веками. Тихий вдох, тихий выдох. Пальцы заползают в длинные черные волосы, наматывают кудри, тянут, заставляя почувствовать напряжение и легкую боль. Хенджин снова вздыхает. Он как-то давно хотел обрезать всю длину и попробовать короткую стрижку. Может быть, осветлиться. Но так и не сделал этого. Что бы ему это принесло? Интересно, что бы он смог почувствовать?       Почувствовать.       Хван старается закрыть глаза еще сильнее. Худая грудь начинает вздыматься быстрее, тревожнее. Хенджин кусает губу до щиплющей боли. Как всегда: сейчас в его жизни не происходит ничего, но от этого не менее тревожно и больно. Он жмурится, трет уставшие глаза пальцами, надавливая до выступающих слезинок. Непрошенная грусть оплетает горло.       Хенджин тихо всхлипывает, позволяя тревоге прорваться наружу.       Конец года — тяжелое время, сложное. Особенно 31 декабря, которое он впервые проводит в тишине. В этом году он не поехал к родителям, не сказал ничего друзьям, приняв решение быть одному. Сердце в этот год особенно уязвимое, и он хочет просто заснуть и проснуться утром. Ведь ничего не изменится с изменением даты на календаре.       Но Хенджин продолжает лежать и чего-то ждать. Он прокручивает свой год, отматывая месяц за месяцем назад. Ничего плохого не произошло. Но и ничего хорошего тоже. Хван мотает и мотает назад, на два года назад, три... Находя всё то же самое: университет сменился работой, одногруппники — коллегами в большой компании, но внутри... Внутри Хенджину всё так же семнадцать, а не двадцать пять, и он, думая о новогоднем желании, хочет только одного — сказки в новогоднюю ночь. О которой фильмы, истории, все картинки и картины, что он так любит... Которые о любви.       Хенджин вздыхает и переворачивается на бок, кутаясь от раскрытого окна в одеяло. Но сказки с ним в жизни никогда не случалось.       А ведь так хотелось... Чтобы мир яркий, сердце трепещет от эмоций, а в его руке — чья-то рука, теплая, надежная, и взгляд на мир один на двоих. Хван снова тяжело вздыхает.       Сколько себя помнит, загадывал всегда в последнюю минуту уходящего года одно — влюбиться. Найти применение своему глупому, чувствительному и робкому сердцу, которое так хочет жить.       В этом году Хван планирует ничего больше не загадывать. Впервые отступить от своего главного правила и просто проспать новый год. Но ролики в телефоне, который вновь оказался в руках, убеждают в обратном.       Пустое пролистывание мутит разум, доводит до тошноты, и Хенджин уже готов бросить телефон в стену. Или, по крайней мере, спрятать под подушку. Он еще не настолько выжил из ума. Но тут ему, вероятно, в десятый раз попадается видео с одним и тем же посылом: съешь под столом в ночь с 31 декабря на 1 января двенадцать виноградин, и твоя любовь найдет тебя в новом году.       Хенджин хмыкает.       Затем хмыкает вновь. И хмурит брови.       Это глупость. Полнейшая глупость.       Но в холодильнике есть виноград, а до полуночи меньше часа.       Хван снова крутится, хмурится и кусает губы. Он не поддастся на эту глупую шутку из соцсетей. Нет.       Снова на другой бок. Снова ворчание себе под нос.       До полуночи пять минут.       — Да боже... — Хенджин встает с постели и раздраженно топает в сторону кухни, признавая внутреннее поражение. Хорошо, что он один. И об этом никто не узнает.       До полуночи три минуты. Хенджин говорит себе, что он ни торопиться, ни надеяться ни на что не будет. Успеет к нулям минут, так хорошо. Нет — не судьба.       Вот только внутренняя дрожь все равно колет нервы, а пальцы шустро разрывают упаковку.       — Раз, два, три, четыре... — Хван отсчитывает четко, быстро подставляя крупные ягоды под струи холодной воды. Кран барахлит почему-то, но все же выплевывает влагу, омывающую ярко-зеленые виноградины. Хенджин нервно стучит виноградом по воде, подгоняя капли. — Ну же...       Он трет быстро, снова пересчитывая каждую. Двенадцать.       Вода перестает шуметь, хотя в трубах немного гудит, и это добавляет лишней тревожности хмурящемуся и сомневающемуся Хенджину, который стоит с горстью винограда в ладонях посреди маленькой кухни. Но на телефоне загорается экран с пугающим временем — 31 декабря 23:59.       Хенджин бросается под стол, бережно прижимая ягоды к груди. Футболка становится мокрой от оставшихся капель, но он не обращает внимания, старательно подбирая голые ноги и пытаясь уместить всё длинное тело под небольшим столом.       — Ладно, всё равно никто не узнает, — Хенджин ворчит сам на себя и на свою дурацкую затею, но телефон у него над головой вибрирует. Сам оставил его на столешнице и сам испугался. Хван дергается, ударяясь затылком об стол, ойкает, но усердно начинает запихивать в рот ягоды — 1 января 00:00.       Одна, две, три, четыре... Все двенадцать. Хенджин на всякий случай пихает все разом и жует усердно, с трудом успевая сглотнуть. Но к первой минуте нового года он справляется, дожевывая последние кусочки.       Чувство неловкости и смущение тут же топят его в себе, заставляя покраснеть от абсурдности происходящего и выбраться из-под стола. Несколько поздравлений от семьи, коллег и пары друзей. Хван отвечает им и вновь оказывается под одеялом.       Румянец немного касается щек, а улыбка трогает губы. И пусть эта маленькая выходка ничего не даст, зато на мгновение Хенджину стало очень легко из-за сделанной глупости. Пусть она и не перестанет от этого быть глупостью, но Хван всё равно улыбается, засыпая глубоким сном. Пусть он сам — одна сплошная глупость, наивная, мечтательная, но всё у него будет хорошо.       У Хенджина всё плохо.       Он выясняет это буквально через два часа, когда разлепляет глаза в темноте и под нервные и быстрые удары в его входную дверь. Страшно.       Хенджин подскакивает на постели и заворачивается в одеяло. Но удары не прекращаются, и он боязливо смотрит на дверь.       — Откройте! — теперь из-за двери на него еще и кричат, продолжая бить нещадно. — Откройте сейчас же!              Хван на цыпочках подбирается к двери и боязливо глядит в глазок, но отскакивает снова — опять удары и крики.       — Что вам нужно? — все же находит силы проскулить он из-за двери.       — Ага! — нервное, напряженное. Очень и очень злое. — Что мне нужно? Вы меня заливаете!       Хенджин хлопает глазами. Он что делает? Кого?       — Что? — он все же решается переспросить.       — Вы! Меня! Заливаете! Я ваш сосед снизу!       Раздраженное пыхтение пускает мурашки.       И только сейчас Хван Хенджин понимает, что стоит в мокрых тапочках.       Блядство.       — Черт! — Хван распахивает дверь прямо перед носом соседа. На пороге его квартиры оказывается высокий растрепанный парень в халате поверх футболки и пижамных штанов и со злобным, раздраженным взглядом, не прикрытым короткими черными волосами. Выглядит как обозленный доберман, который его сейчас сожрет.       — Ну наконец-то! — он смотрит на нерасторопного хозяина и отпихивает его, бесцеремонно вваливаясь в квартиру. Тут же идет по откуда-то появившимся лужам, хлюпая розовыми тапочками, в сторону кухни.       — У вас трубу прорвало!       Хенджин, так и оставшийся стоять у своей открытой двери, слышит ворчание с кухни. Ногам становится холодно от зимнего сквозняка, пробравшегося по воде и щиколоткам, поэтому он закрывает дверь и, обработав до конца информацию, бросается на кухню.       — О боже! Что же делать? — Хван хлопает глазами, пока вода разливается все дальше по его квартире, а парень в халате ковыряется у него под раковиной так долго, пока вода не перестает фонтаном изливаться из трубы.       — Хотя бы тряпки принести или швабру, — парень хмыкает, не вылезая из-под раковины. А когда всё же делает это, то Хенджин так и продолжает стоять болванчиком и пялиться на него.       — Ох боже... — парень цокает и прячет откуда-то взявшийся ключ в карман халата. — Тяжелый случай, да?       Он дергает темной бровью и разочарованно качает головой, а Хенджин оседает, ойкая себе под нос. Чувствует себя полнейшим идиотом и краснеет сильно-сильно.       — Извините, — он мямлит тихо и переминается с одной мокрой ноги на другую. — Я всё возмещу.       — Конечно! — парень раздраженно хмыкает и скрещивает руки, оставаясь стоять перед растрепанным и помятым Хенджином.       — Мне действительно очень жаль, — Хенджин беспомощно окидывает взглядом свою развороченную кухню.       — Неудачное начало года...       — И не говорите, — тяжелый вздох Хенджина что-то меняет в лице парня перед ним: оно разглаживается, а брови перестают толпиться у переносицы.       — Вам помочь убраться? — уже совсем другой тон, и Хенджин краснеет еще сильнее. Еще и жалости от человека, которого он сам и затопил, ему не хватало...       — Да нет, нет... — он крутится на месте, пытаясь найти чем бы убрать воду. Хватает небольшое кухонное полотенце и тут же понимает, что в нем нет никакого смысла: масштабы не совпадают с разлившимся океаном, в котором они все еще стоят.       — Я о себе забочусь, — сосед снова смотрит строго, заставляя Хенджина прекратить отнекиваться и пререкаться. — Быстрее уберем у вас, быстрее и у меня уберемся, чтобы течь перестало.       — Ай! — до Хенджина доходит, куда уходит вся вода. — Ой! Извините! Извините!       Он опять мечется, бросая все текстильное на пол, надеясь, что оно впитает воду. Несется в ванную за полотенцем, шваброй и пылесосом сразу. Притаскивает все скопом, путаясь в устройствах и собственных длинных ногах, но сосед небрежно успевает схватить его за плечо цепкими пальцами и спасти от падения.       — Спасибо, — Хенджин уже шмыгает носом. Отчаяние наваливается молниеносно, размазывая чувством собственной никчемности. Эмоции взрываются внутри, и он все же хлюпает носом пару раз, сжимая в руках и тряпки, и пылесос, и швабру.       — Эй, вы в порядке? — сосед настороженно обходит его и замирает, сталкиваясь с полными слез глазами. — Вы чего? Да бросьте. Меня не так сильно затопило. Только потолок сделать, стен даже не коснулось. Ну что вы...       А Хенджин уже натурально тянет носом сопли и глотает слезы. Вот так начало года...       — Извините, — приходится все же взять себя в руки, ведь воды, учитывая слезы Хвана, становится только больше. — Я сейчас все уберу.       — Давайте сюда, — парень забирает из подрагивающих пальцев швабру и принимается за уборку. Хенджин, пару раз всхлипнув, молча присоединяется к нему.       — Сынмин, — тихий спокойный голос пускает тепло по коже. Приятно слышать его без агрессии и злобы. — Меня зовут Ким Сынмин.       Он выпрямляется, расправляя свои широкие плечи, отчего халат немного сползает, и уставше улыбается отжимающему тряпку Хенджину.       — Хван Хенджин, неудачник года, — Хенджин протягивает ему руку и с такой же усталой улыбкой принимает ответное рукопожатие.       — Не зарекайтесь, — Сынмин хмыкает и выливает воду из ведра.       — Да уж... — Хван качает головой, окидывая взглядом сухой пол.       — Ну а теперь пойдемте ко мне? — Сынмин снова протягивает ему руку, помогая встать, и тянет за руку к выходу из квартиры. Хенджин не противится и шаркает следом, спускаясь на этаж ниже. Ким отчего-то не отпускает его запястье. Наверное, боится, что Хенджин сбежит...       В квартире у Сынмина тепло и уютно, хотя и довольно сдержанно на первый взгляд. Вот только огромный золотистый ретривер вносит долю хаоса.       — У вас есть собака? — Хенджин удивлен, когда ему в ладонь утыкается влажный холодный нос. — Я никогда не слышал лая.       — Он очень воспитанный, — Сынмин гордо вздергивает подбородок и улыбается. — Чамон, сидеть.       И пес послушно садится, преданно впериваясь блестящими глазами в хозяина.       — Лежать, Чамон, — тут же послушное исполнение.       — Какой хороший мальчик! — Хенджин с восхищением и завистью протягивает руку, пряча пальцы в теплой шерсти. — Всегда мечтал о собаке.       — А я чтобы меня не затапливали, — Сынмин ворчит снова. И у Хенджина опять красные уши.       — Извините, господин Ким, — он снова смущается и, как провинившийся школьник, следует за хозяином квартиры на кухню. Кажется, Ким из злопамятных.       Тот лишь хмыкает и тыкает пальцем в пятно на потолке.       — Я вызову ремонтников утром и сообщу вам цифру для компенсации, — Ким внимательно следит за кивающим и согласным на все Хенджином. Пусть он и проспал всё, но действительно ведь затопил.       — Хорошо, — Хенджин тихо добавляет. Пальцы рефлекторно гладят Чамона, который ластится и тычется мордой в холодную ладонь.       — Хотите чаю? — лицо Сынмина вновь разглаживается, будто жалеет сжавшегося до точки Хвана.       — Лучше кофе, — Хенджин нервно дергает плечом и закусывает губу, всё еще топчется в мокрых тапочках.       — Хорошо.       Пока Сынмин крутится по кухне, иногда бросая незначительные вопросы, Хенджин продолжает гладить Чамона, положившего голову ему на бедро, и задумчиво смотрит на Сынмина.       Тихий уют чужой квартиры почему-то притягивает, хотя ее владелец и отталкивает иногда своим хмурым взглядом.       — Он редко когда так спокоен с незнакомцами, — Сынмин отпивает крепкий кофе из своей кружки и с обожанием смотрит на задремавшего в ногах гостя Чамона. Пес, заслышав голос хозяина, ведет ухом. — Вы ему понравились.       — Он мне тоже, очень, — Хенджин вновь касается мягкой золотистой шерсти, а Чамон, шустро проснувшись, лижет его руку. И Хенджин не может сдержать звонкого смеха.       — Что такое? — отсмеявшись, он замечает на себе пристальный взгляд Кима. — У меня что-то на лице?       — Нет, господин Хван, — теперь Сынмин прячет взгляд, но это отчего-то приятно. — Просто у вас... интересный смех.       Он подбирает слова аккуратно, и это заставляет Хенджина почувствовать себя неловко.       Но кофе заканчивается, а солнечный свет пробирается на кухню. Сынмин идет гулять с Чамоном по зимнему утру в первый день года, а Хенджин возвращается к себе в пустую квартиру. И, если честно, очень радуется, когда к вечеру в дверь раздается стук.       Куда спокойнее, чем ночью, но за дверью вновь оказывается Сынмин, пришедший сообщить, сколько будет стоить ремонт.       Хенджин переводит деньги без вопросов. И они оба остаются молча стоять, разделенные порогом квартиры Хвана, и украдкой разглядывают друг друга. Когда Хенджин предлагает кофе, Сынмин тут же соглашается, с облегченным выдохом проходя на кухню уже привычным маршрутом. А потом в первый раз зовет Хенджина погулять с ним и Чамоном. Разве Хван Хенджин мог отказаться?       Февраль сменяет январь, а зиму — весна, за которой быстро подтягивается лето. С наступлением тепла прогулок с Чамоном становится все больше, как и Сынмина в жизни Хенджина. Одиноких вечеров в его квартире уже почти что нет. Всё чаще ужин — у Сынмина, но готовит Хенджин. Хвану нравится готовка, а еще нравится, как Сынмин довольно улыбается, утягивая еще один кусок мяса с тарелки.       После ужина — непременно кофе, иногда они выбираются в кино, а иногда... Иногда Сынмин ему читает до глубокой ночи, пока Хенджин, свернувшись клубочком на диване, слушает и борется с тяжелым сном от навалившегося уюта. Сынмин любит страшные истории и готические романы, а иногда что-то сладкое и влюбленное из романтизма. Хенджину в принципе всё равно — ему всё нравится, потому что у Сынмина голос приятный. И милая привычка: он собирает губы бантиком и морщит нос, когда задумывается над текстом и читает уже молча, думая, что Хенджин уже давно крепко спит. Но Хенджин не спит, подглядывая за немного ссутулившейся фигурой в кресле. Сынмин тихо переворачивает страницы, чешет Чамона за ухом и тихо уходит в спальню, предварительно накрыв Хенджина еще одним пледом. Хван же остается на диване в своем укрытии.       Иногда Чамон остается с ним, оставляя хозяина одного. И от этого немного щиплет сердце, как от тонких слез на щеках.       Под утро Хенджин обязательно уйдет, тихо прикрыв за собой дверь. Поднимется к себе, сварит кофе и будет смотреть на серое небо, уступающее место солнцу. И много-много думать. О себе. О Чамоне. О Сынмине.       И вот так наступает новое Рождество.       — Прекрати! — Хенджина сгибает хохот, пока он моет нож после резки мяса. — Прекрати сейчас же!       Смех потряхивает все его тело, а остриженная голова закидывается назад от того, как громко он смеется.       — Вы же просто одинаковые! — Сынмин сидит рядом на столешнице и болтает ногами, а еще подкидывает в руках киви, которое достал из пакета. — Ну ты вылитый он. Или оно?       Низкий, чистый смех Сынмина пускает мурашки по открытой хенджиновой шее. И он смеется вновь.       — Ким Сынмин! — Хенджин все же падает на пол от смеха, когда Сынмин ловко приклеивает ему на блондинистый ежик волос этикетку от киви и делает быструю фотографию, пока Хенджин катается по полу.       Они смеются, а Чамон наваливается на Хенджина, облизывая лицо.       — Ким Сынмин! Спаси! — Хенджин пытается отпихнуть пса от себя и сделать спасительный вдох, но не получается. И ситуация становится еще хуже, стоит Сынмину навалиться на него сверху и начать щекотать.       — Спасите! — Хенджин выкрикивает легкие и дергается всем телом. Он боится щекотки, но это лишь раззадоривает и пса, и его хозяина.       — Прекрати, Сынмин, соседи же услышат! Вызовут полицию! — Хван откатывается на бок и тяжело дышит, не оставляя своих попыток отсмеяться.       — Ну не знаю, — Сынмин всё же отпускает его и возвращается к киви, крутя фрукт в руках. — Сосед сверху вот точно никого не вызовет.       — Ах ты! — Хенджин стремительно подползает к нему и кусает за открытую коленку, которая не скрыта домашними шортами.       — Ай! — Ким взвизгивает, и теперь очередь Хенджина смеяться. И атаковать щекоткой. Он остается на коленях, но тянется пальцами к животу Сынмина, быстро и совсем не думая забирается под футболку. В себя приходит только тогда, когда его запястья с силой сжимают.       — Сынм... — Хенджин замирает на коленях перед Кимом, смотрит снизу вверх прямо в блестящие в свете рождественских гирлянд глаза и тяжело моргает, боясь отвести взгляд. — С-с-... Сынмин?       Дыхание становится тяжелее, в груди давит, а колени разъезжаются, подрагивая от напряжения. Хватка на одной руке ослабевает, и Хенджин чувствует прикосновение к коже головы. Сынмин проводит пальцами по коротким волосам, задумчиво разглядывая светлые короткие волосы между своими длинными пальцами.       Хорошо так, что Хенджин не может сдержаться и на мгновение прикрывает глаза, упиваясь этим контактом. Но когда он открывает их, то Сынмин черным взглядом смотрит на него.       — Тебе идет... — Ким говорит будто с собой и продолжает гладить его, пальцы соскальзывают на медовую кожу и замирают у подбородка. Хенджин видит, как потемневший взгляд останавливается на губах, и пальцы Сынмина сильнее сжимают подбородок.       — Что ты делаешь? — дыхание сталкивается с рукой у лица, и Хенджин чувствует всем телом каждое прикосновение. Всё внутри натягивается до остроты.       — Не думал, что ты решишься, — Сынмин всё еще будто не слышит его. — Ты снова удивил меня, Хенджин.       Ким усмехается своим мыслям и наконец-то смотрит в распахнутые, удивленные глаза человека, который продолжает стоять на коленях перед ним.       — Ты удивляешь меня с первой встречи, Хван, — Ким качает головой, снова расплываясь в задумчивой улыбке. — Ты просто невероятный.       Мир останавливается, когда Сынмин наклоняется к нему и прижимается губами к искусанным губам Хенджина.       Сухой поцелуй длится лишь мгновение: Сынмин поддался порыву, но будто по щелчку пальцев выпрямляется и уже снова хмурит брови.       — Извини, — Сынмин намеревается сделать шаг в сторону, но Хенджин резко хватает его за бедра и рывком поднимается с колен, тут же впечатываясь в распахнутые губы.       Хван заламывает брови, когда впервые так глубоко целует кого-то. Жар опаляет всё тело, руки трясутся и сжимают шею Сынмина сильнее, пока губы увеличивают напор. Хенджин вжимается в него всем телом, вдавливая в столешницу, цепляется губами, пальцами, выдохами и целует снова и снова, не давая передышки ни одному из них. И в конце концов Сынмин отвечает на поцелуй.       Меняет их местами, теперь прижимая Хенджина худой задницей к дереву стола. Обе ладони Сынмина на его лице, он не дает пошевелиться, не дает увернуться, прижимаясь влажными губами к распахнутым для него губам. Хенджин лишь успевает сделать несколько быстрых вдохов и облизать губы, как Сынмин нападает вновь, покусывая нежную кожу, вырывая тихий всхлип и пуская дрожь по долговязому телу.       У Хенджина подгибаются колени, а руки находят спасение на широких плечах, цепляясь крепко.       — С-с-с-сынм-м-м-м-м... — слова тонут в поцелуях, и Хенджин уже не помнит, что хотел сказать. Он может только мычать и продолжать отвечать на поцелуи.       Хван таил эти чувства уже некоторое время. Некоторое время назад он стал думать о том, что Сынмин не просто задержался в его жизни, он встроился в нее так, что без него он себя уже представить не может. Сынмин у него вшит куда-то слишком глубоко, где-то в область сердца. И Чамон. И их тихие ужины, поздний кофе, долгие прогулки, ночные разговоры и то, как Сынмин проводит по его волосам глубокой ночью, прежде чем убрать недочитанную книгу на полку и уйти спать. Думает, что Хенджин не знает, не чувствует и не видит. Но Хенджин каждое это прикосновение сложил глубоко внутрь себя и взрастил. И вот оно... Расцвело, распахнуло свои листья, обнимая сердце этой холодной зимой.       В одно свое серое утро Хенджин на своей одинокой кухне понял: влюбился. Сильно. В него. В Ким Сынмина.       И вот сегодня он держит его в своих руках и целует. А затем еще. И еще.       Поцелуями Сынмин мажет по подбородку, царапая ногтями бритую макушку, когда прижимает Хенджина еще и еще ближе к себе. Хван выгибается в его руках, всхлипывает от резкого толчка, с которым Сынмин вжимается в его бедра и проникает языком в рот.       А затем все исчезает. Поцелуй, наполненный влажными, натянутыми звуками, разрывается, а красные щеки Сынмина прячутся где-то на плече у задыхающегося и размазанного по столешнице Хенджина. Ноги дрожат, колени вот-вот подведут и подкосятся, но Сынмин крепко держит его за талию обеими руками и не дает упасть. Как и отстраниться.       — Сынмин-и... — Хенджин закатывает глаза, когда проводит языком по влажным губам и снимает с них их перемешанную слюну. Он уже напряжен и возбужден, но тяжелые выдохи Сынмина цепляют мозг, не давая отключиться полностью.       — Давай проясним, — Сынмин, отдышавшись, всё же выпрямляется и нависает над ним. Его широкие плечи заставляют Хенджина почувствовать себя таким маленьким и сжаться, хотя тело Хенджина и более развито в мускулах, но он все равно съеживается под тяжелым, мрачным взглядом.       — Давай, — язык нервно по губам, и Сынмин на секунду теряет концентрацию, прослеживая это движение. Но затем тяжело сглатывает и продолжает:       — Ты мне нравишься, Хенджин, — Ким смотрит прямо, решительно, но отпускает его тело, переставая нависать. Дает свободу.       — Я понял, — Хван криво усмехается и проводит пальцами по румяной щеке Кима. С удовольствием подмечает некоторую растерянность на вечно серьезном и собранном лице. Сынмин обычно выглядит так, будто знает всё на свете. И иногда Хенджину кажется, что так и есть. Но не сегодня. Сегодня Хенджин знает кое-что еще, о чем Ким пока что не имеет понятия. Но всё меняется очень быстро, потому что Хенджин молчать дольше не может:       — И ты мне тоже, Сынмин-а, — улыбка Хенджина отражается на лице Сынмина, который спешно притягивает его вновь в свои объятия.       — Ты мне очень нравишься, — Сынмин шепчет это на ухо, почти неслышно. Но Хенджин всё равно, разумеется, слышит. И сердце готово вылететь из груди. А руки тем временем оплетают Сынмина крепко, впитывая каждым прикосновением чужое тепло.       — Сынмин-и-и-и... — Хенджин тяжело дышит, задыхается в горячих руках, и всё потому, что Сынмин вновь возвращается к поцелуям, от которых шея уже пылает.       — Ммм? — Ким губами у виска, сжимает в руках и глубоко вдыхает, носом проводит по выбритому виску. Хенджин пытается уловить его взгляд, и ахает, когда сталкивается с помутневшей, застланной бездной, которой Сынмин пожирает его.       Это становится точкой невозврата.       — Сынмин-и-и-и, — Хван выгибается под прикосновениями. — Я хочу тебя.       — Сейчас? — Сынмин втягивает воздух, стискивая челюсть, будто сдерживается. И эта реакция заводит только сильнее. Хван требовательно прижимается пахом к нему, давая почувствовать напряжение во всем теле.       — Сейчас.       Он улыбается и ластится под прикосновение, пока пальцы Кима водят по его голове и давят на затылок, вынуждая податься вперед и сорваться в новый поцелуй.       Они топчутся по квартире, врезаясь то в стены, то в мебель. Чамон непонимающе пытается виться у них под ногами, а затем оскорбленно смотрит на дверь спальни, когда та закрывается прямо перед его носом.       Хенджин хихикает и делает мысленную заметку между жаркими поцелуями: завтра купить псу новую игрушку, но сначала...       Сначала губы Сынмина на его теле.       — Сынмин...       Шепот Хенджина ползет по их телам, пока Сынмин продолжает целовать его жаркую кожу: линия челюсти, шея, тянет ворот футболки, открывая ключицы, на которых вот-вот вспыхнет цепочка засосов, а вторая рука касается голого живота, давит на острые косточки, заставляя встрепенуться и почти взвыть. Хенджин сходит с ума от ощущений. Хочется впиться губами, заскулить, прижаться, извиваться и касаться. Так много хочется его касаться.       Он сжимает шею Сынмина крепче, целует неотрывно глубже, пока стоны скользят по языкам вместе с влажной слюной.       — Ты прекрасен, — Сынмин не перестает его нахваливать, гладить и целовать. Будто упивается каждым вдохом и прикосновением. И Хвана от этой мысли ведет только сильнее. От комплиментов растекается лужей сердце.       — Ты хочешь сразу...? — Сынмин осторожно касается линии шорт и немного забирается пальцами под резинку, но Хенджин смущенно тупит взгляд.       — А как можно? — щеки окрашивает красный, и у Сынмина ухмылка на губах, но он быстро стирает ее и целует в висок.       — Ложись на кровать.       Хенджин вздрагивает, но слушается, быстро заползая на аккуратно заправленную постель.       — Можно я коснусь тебя здесь?       Уверенным движением Сынмин оглаживает коленку и закрадывается пальцами под шорты, давит на нежную кожу подрагивающего бедра и прижимается губами к острой коленной чашечке, как только получает разрешение от завороженно кивающего Хенджина. Бедра разводятся шире сами собой, Хенджин захлебывается накатившим возбуждением и трепетом, которые цепляют и натягивают каждый нерв.       — Ты в порядке? — Сынмин с беспокойством смотрит на него из-под серьезно сведенных черных бровей. Его голос ниже, чем обычно, и Хенджин не узнает и свой собственный тоже, когда отвечает.       Его "да" выходит хриплым, шершавым, граничащим с задушенным стоном, и они оба вздрагивают от этого звука.       — Я позабочусь о тебе, — улыбка Сынмина могла бы быть милой и теплой, если бы в это мгновение он не опускался бы между широко расставленных ног Хенджина и не впивался пальцами во внутреннюю сторону бедра.       — С-с-с-сынм-м-м... — Хван взбрыкивает от игривого легкого укуса, оставленного улыбающимся Кимом. Но тот не обращает внимания и тут же зацеловывает слегка покрасневшее место.       То, как Сынмин нежит его, выцеловывая каждый сантиметр тела, сводит с ума. Он осторожно обнажает его, снимая прикосновениями и губами не только одежду: оголяет до открытых нервов и трепещущего сердца. Каждый поцелуй отзывается ярким стоном, срывающимся с раскрытых губ Хенджина.       — Я сейчас с ума сойду, — Хенджин стискивает покрывало обеими руками, когда Сынмин спускает пропитанное влагой нижнее белье по длинным ногам.       — Рано, милый, — с тихим смешком Сынмин тянется к нему, прижимаясь всем телом, чтобы поцеловать в губы. А затем опять оказывается у паха, разглядывая возбужденный, подрагивающий член. — Ты даже здесь невероятно прекрасный.       — Сынмин...       Хенджин закрывает лицо руками, по привычке хочет зарыться пальцами в длинные пряди, но не находит их, путаясь в мягких коротких волосах. Глаза закатываются, когда он слышит тихий смешок Сынмина и получает поцелуй в выбритый лобок.       — Господи, Ким Сынмин...       Хенджин скулит и краснеет, видя лицо Сынмина у своего возбужденного члена. Тот с улыбкой оставляет поцелуй у влажной головки и трется щекой о покачивающийся ствол, пачкая собственную кожу в предэякуляте.       Это просто невыносимо.       Хенджин порывается закрыть глаза, но в медовом голосе Кима вдруг сталь поскреживает:       — Смотри на меня.       И это совсем не просьба.       И Хенджин не может не выполнить указание. Смотрит. Умирая с каждым выдохом и с каждым вдохом воскресая вновь. Сынмин так близко. Так горячо облизывает весь его член, мягко пропуская головку меж губ. Дрожь бежит по телу, путая сознание, и Хенджин охотно теряется в этих ощущениях, пока одно желание не вспыхивает в его голове, подрывая все тело.       Он резко дергается, пугая тем самым посасывающего его член Сынмина.       — Что такое? — Ким облизывает губы, и от этого Хенджин тихо скулит, поджимая таз. Хочется вернуть губы, тепло — всего Сынмина. Но ему и еще кое-что хочется.       — Я тоже хочу... — загнанное дыхание не дает сразу произнести все желанные слова. Сынмин хмурится, не понимая. Но Хенджин не хочет объяснять и тратить на это драгоценнейшее время.       Он наваливается на Кима, стягивая с него футболку и шорты за один раз. Расцеловывает все тело, клеймя своими губами грудь.       — Ох... — Сынмин вскрикивает, когда Хван меняет их местами и валит Кима на подушки, а сам нависает сверху, жарко вылизывая вздымающуюся грудь и посасывая соски.       — Мммммммм... — Хенджин скулит и хмурится, ощущая пальцы Сынмина на своем затылке. Так близко, так приятно. И он лижет соски усерднее, отмечая их чувствительность: Сынмин стонет плаксиво. И это сводит с ума еще сильнее.       — Хенджин, — быстрое дыхание Кима заставляет Хенджина улыбнуться, но серьезный тон и похлопывание по плечу вынуждают оторваться от ароматной медовой кожи.       — Да, Сынмин-и? — он хлопает глазами и облизывает губы. Как же хочется прижаться вновь. Член ноет от вида Кима сверху: блестящие голодные глаза и острые скулы, нервные выдохи и неконтролируемо оглаживающие Хенджина руки. И всё это Хван наблюдает, прижимаясь грудью ко вставшему члену Сынмина.       Этот вид однозначно станет для Хенджина любимым.       — Ты хочешь взять мой член в рот? — Сынмин сосредоточенно смотрит в загоревшиеся идеей глаза Хенджина, который яростно кивает.       — Да, пожалуйста, — он облизывает губы и смотрит вниз, туда, где ткань боксеров внушительно натянута.       — Тогда давай сделаем вот что.       Сынмин тянет его к себе и снова целует ласково и сладко, пока из Хенджина не начинают вырываться плаксивые и нетерпеливые стоны.       — Повернешься ко мне спиной и ляжешь на меня? — Сынмин разрывает поцелуй и, дождавшись вновь положительного ответа, довольно хмыкает, когда задница Хвана оказывается перед его лицом.       — Ай! — легкий укус за половинку заставляет Хвана дернуться и, не удержав себя, сесть Сынмину на грудь.       — В следующий раз я ее попробую, — он смеется тяжело, придавленный телом Хенджина, но его слова все равно заставляют Хвана покраснеть.              — Мгхммм... — но Хенджин краснеет не очень долго, ведь в отместку он проходится шершавой ладонью по истекающему члену Кима.       — Не дразнись, милый, — Сынмин мнет его задницу и подталкивает вверх, призывая встать с себя так, чтобы бедра Хенджина были над его лицом, а губы Хвана — у его члена.       Возможно, Хенджин мог бы что-то ему возразить, но все мысли были убиты наповал, стоило головке вновь проскользнуть в жаркий и полный слюны рот.       Стоны Хенджина наполняют комнату, и сам Хван забывает обо всем, почти падая на Сынмина от удовольствия. Язык кружит по чувствительной головке, глотка ощущается так тесно, что у Хвана мутнеет в глазах. Но он видит, как член Сынмина подрагивает от каждого его звонкого стона.       И не может устоять.       Пытаясь сосредоточиться, Хенджин жмурится, втягивая носом воздух и шумно выдыхая его. Но Сынмин, почувствовав опаляющее дыхание, громко мычит, дергая брови нетерпеливо и сжимая губы вокруг чужой плоти сильнее.       — Минн-и-и-и... — слово само скатывается с губ, и Хенджин вздрагивает от этого обращения. Оно так идеально вплетается в стон, что он повторяет его вновь и вновь, забывая о напряженном члене Кима перед собой и утопая в удовольствии, которое ему дарят мягкие губы и нежные руки, оглаживающие бока и напряженный живот. Сынмин его заласкивает, и одно понимание этого доводит Хенджина до сладкой истомы. Теплая забота обвивает его, утаскивая глубже в чистое удовольствие.       — Минн-и... — получается хнык вместо слов. И наконец-то расслышавший прозвище Сынмин тихо стонет в ответ, не переставая работать над его членом.       Хенджин размыкает потяжелевшие веки и пытается сморгнуть навалившуюся истому, чтобы все же оставить первый поцелуй на блестящей головке. Солоноватый привкус раскатывается по губам, и Хенджин с удовольствием снимает его языком, а затем осторожно пропускает пульсирующую плоть в рот.       Ощущения заставляют задохнуться: Сынмин двигается по его члену интенсивно, будто высасывая душу. И Хенджин не уверен, что его расползающиеся колени и дрожащее тело выдержат этот напор. Он сглатывает вокруг горячего ствола, пропуская со стоном глубже.       — Мгхмммм... — реакция Сынмина незамедлительно лавой прокатывается по позвоночнику. Он сбивается, выпуская член из глотки и слегка подается вперед бедрами, загоняя себя глубже в рот Хенджину и постанывая. Сперва это пугает, но Хенджин охотно расслабляется, принимая так глубоко, как только может, и позволяет Сынмину медленно толкаться в свою глотку, пока губы Кима возвращаются к его члену.       Толчки Сынмина мягкие, почти нежные, в отличие от того, что он творит своими губами.       — Минн-и... — Хенджин вынужден отстраниться. Дрожь по всему телу, он на пределе и может только вышептать имя Сынмина, пытаясь предупредить о приближающейся разрядке.       — Ты можешь кончить мне в рот, милый, — Сынмин отстраняется на мгновение лишь для того, чтобы убить окончательно. Со смешком и поцелуем в мошонку он возвращается его члену, доводя Хенджина до крика и края.       Хенджин вжимается лицом в бедро Сынмина, пока его член выплескивает сперму в так хорошо принимающий его рот. Сынмин проглатывает все, продолжая обводить языком по напряженным венкам и не отпуская, пока не выжимает до последней капли.       — Сынмин... — Хенджин обессиленно пытается подняться, чтобы завершить начатое, но Сынмин гладит его спину, расслабляя только сильнее.       — Всё в порядке, — Ким посмеивается, переводя тяжелое дыхание. — Ты можешь просто коснуться меня, и я уже кончу. Ты выглядишь слишком красиво.       — Минн-и, ты... — у Хенджина нет сил договорить, он с трудом поднимает тяжелую руку, чтобы обхватить покрасневший член и пару раз провести по нему рукой. Сынмин действительно кончает с красивым долгим стоном, и тут же тянет Хенджина к себе, чтобы утянуть в долгий и разморенный поцелуй.       — Я о таком и мечтать не мог, — Хван прячется в руках Сынмина и прижимается ближе.       — Я тоже, — Ким снова прикасается губами к виску с улыбкой. И Хенджин не может на нее не ответить, пусть и слабой, но очень счастливой.       Хенджин прикрывает глаза, прислоняясь лицом к голой груди Сынмина. Чувствуется усталость, измотанность, сонливость и... много, очень много распирающего счастья. Ладонь наощупь находит ладонь Сынмина на его бедре и сжимает пальцы. Сынмин где-то сверху усмехается и целует в лоб, а затем под ухом и опускается к шее, туда, где яркая родинка. И сердце Хенджина все же взрывается, оплетая тело чистой любовью.       А 12 виноградинок всё же сработали.