Just one day

Май 2024

             — Так ты поговоришь с ним?              Вопрос Джозефа пробирался в мозг, бесил до ужаса, потому что отказать ему сейчас, значило бы перечеркнуть для себя всё окончательно. Сидя в углу небольшого диванчика в кабинете главного балетмейстера, Хосок прятал лицо в собственной руке, изображая не то скуку, не то мигрень, опираясь лбом на раскрытую ладонь. Прошла пара дней со стычки с новичками — последние выходные, и он бы рад воспользоваться именем брата, сослаться на дела и занятость, чтобы не приходить в театр до самого завершения сезона, но ему необходимо получить желаемое. Впервые настолько остро. Он тянул время, пытался продумать варианты ответов и ответвления последствий, но что-то не складывалось. Пазл упрямо не подходил деталями — Хосок уже не раз напарывался на этот штырь вранья, пронизывающего насквозь.              «Поговори с господином Кимом, тогда сможешь принимать больше участия в постановках».              «Может, ты позовёшь господина Кима на пробы в начале учебного сезона, а не только на финальное утверждение?»              «Если бы нам выделили дополнительный бюджет, постановки стали бы ещё более масштабными, Хосок. Вы же братья, просто замолви словечко».              Ещё ни одно обещание Джозефа не отыгрывалось в пользу Хосока. Ни единого раза.              Джозеф ни черта не знал. Возможно, был фанатично погружён в жизнь театра. Возможно, излишне вдохновлён. Возможно, Джин развязал ему руки слишком неосторожно, имея власть над театром и происходящим внутри. Только в отличии от балетмейстера, брата не волновал балет, но Джозеф… Хосок не отвечал ему слишком долго, знал, что уже приводил мужчину в бешенство, но наплевать — в голове яростно крутились шестерёнки, входя пазами в положение выгоды наконец-то для самого себя.              — Ваш план на сезон не поменялся? — взвешенно спросил Хосок. Выпрямившись, он откинулся на спинку дивана и посмотрел перед собой, пересекая взглядом расстояние до стола. Он знал ответ, но должен был получить ещё одно подтверждение. Теперь очередь Джозефа молчать, удостоив его лишь смазанным кивком. — Значит, на место Саманты и сцен с парами влюблённых, мы всё ещё ставим Солиста?              — Ты показал хорошую часть партии на знакомстве, — хмыкнул Джозеф, вставая из-за стола и обходя его. — Но тебе ещё есть куда расти, Хосок.              — Довольно забавно слышать это в контексте плана на сезон.              Между ними несколько метров, и Чон хотел бы знать, что происходило в чужих мыслях, но не мог. Казалось бы, роль помощника главного хореографа — одна из тех ступеней, до которой многие мечтают добраться, но не он. Не его цель. Его поставили. Всё ещё швырнули эту работу, как подачку и прикрытие основной деятельности. Хосок мог стараться сколько угодно: убиваться в залах театра, мучить себя в арендованных репетиционных, вносить слишком весомый след в ход спектакля — это всё не открывало ему путь дальше. Он усмехнулся… Смысл Солиста скрывался в теме индивидуальности, творчества и внутренней борьбы танцора. В поиске своего места и отражении вызовов. Однако, казалось, что за Хосока эту битву проиграли заранее.              Увольнение примы стало неожиданностью, но в то же время шансом. Саманта была хороша — талантлива, не строптива, покорна. Джозеф всегда выбирал не проблемных. Тех, с кем в любом случае было комфортно работать. Тех, у кого даже при наличии такой роли не играла разноцветными камнями корона на голове. Когда она просто не пришла на репетицию, Хосок подумал, что даже у невероятно пунктуальных и точных людей, мог бы не сработать будильник. Тем более после громкой премьеры, сопряжённой с одной из важнейших сделок Джина. Однако позже всей труппе сообщили о её поспешном переезде и, соответственно, увольнении. Экстренные анонсы; пресса; замена примы на дублёршу. Театр был готов всегда, пусть даже они и не добились больше такого же успеха, как на открытии сезона. Иногда Хосок скучал по Саманте… Невероятная отдача танцу, горящие глаза, тихий голос, золотые волосы, которые девушка никогда не завязывала на репетициях, отшучиваясь, что это её единственный акт неповиновения.              — Вы хотите, чтобы Джин выбрал новых премьеров? Обоих? — Хосок уже знал, что просить. Всегда знал, чем давить, но теперь был нацелен излишне точно.              Он не рассказал Джозефу о новеньких, об их стычке с ним пару дней назад. Ни времени, ни желания так и не появилось, так что он собирался наблюдать за ними самостоятельно. Хосок знал вкус Джозефа на премьеров и прим, загвоздка лишь в том, что кто угодно мог показать нечто невероятное на ознакомительном просмотре, что был внесён в общее расписание на сегодня. Он задумался…              — Хотя бы посмотрел. Они важны для него не меньше, чем для меня, не так ли?.. — утвердительно спросил Джозеф, но Хосок едва ли слышал его, погрузившись в свои мысли.              Шум чужого глубокого голоса не добирался до подсознания, фразы оставались в пределах слышимости, но не понимания. «Мы не можем второй сезон провести без основного артиста…», «…Теперь, когда их будет двое, господин Ким может быть против…», «…Время очень ограничено. Всего три месяца и, возможно, пара после начала основного сезона с готовой программой».              Розовая макушка внезапно всплыла в воспоминаниях, заволочённых агрессией. Он знал, что театр ждал ещё одного танцора — Пак Чимина. Кореец. Двадцать с чем-то лет… Мотнув головой из стороны в сторону, не цепляясь за логичные выводы, что в тот день ему встретился именно последний новоприобретённый участник, Хосок поднялся с дивана, одёрнув лонгслив.              — Я поговорю с Джином, но вы дадите мне настоящую возможность сейчас. — В тоне проскользнули ледяные ноты. Он научился этому у брата. Или у отца… Хотя его он видел ещё реже, чем Сокджина. Борьба взглядов с Джозефом не имела даже шанса на то, чтобы остаться проигранной. — Я буду пробоваться наравне со всеми. Отсмотрю новичков. Подготовлю труппу, как обычно. Но, если я подойду лучше остальных — значит, я подойду. И после мы утвердим афишу сезона.              — Что ж, — начал Горден, хитро щурясь. В кармане завибрировал телефон, но Хосок не разорвал зрительного контакта. Джозеф сел на край стола, поёрзав, и широко улыбнулся. — Если он разрешит, то я согласен.              Сердце бешенно заходилось в груди. Разрешит. Согласен. Облизнувшись, будто почувствовав вкус победы на кончике языка, Хосок поднял подбородок выше. Он не позволял мыслям одолеть его, не позволял закрасться сомнениям — Джин никогда не шёл ему навстречу в вопросах работы в театре, но оставлять брату выбор на этот раз Хосок не собирался. Ему двадцать девять, каких-то полгода и возраст приблизится к критичной отметке «не годен, чтобы только начать сверкать». Решительно направившись к выходу из кабинета, намереваясь занять один из свободных залов, пока весь основной состав не соберётся для плановой репетиции перед закрытием сезона, Хосок кинул быстрое: «Не забудьте про просмотр желающих на место солистов после обеда», и больше не оборачивался. Дверь хлопнула, подчинившись сквозняку кондиционеров, карман прожигала вибрация, и, почему-то, ухмылка Джозефа сигнализировала в мозг подозрением от излишней лёгкости в согласии…              Шум коридоров отвлекал от гнетущих мыслей: вокруг сновали танцоры, знакомые лица, трескучая болтовня… Опомнившись, Хосок потянулся к карману, чтобы достать телефон, и, взглянув на экран, замер, позволяя кому-то врезаться в собственную спину.        К.С.: «Выходи». 09:28 AM        К.С.: «У меня нет времени. Быстрее». 09:29 AM        К.С.: «Три». 09:34 AM              Переведя взгляд в верхний угол экрана, Хосок посмотрел на время как раз в тот момент, когда полоска уведомлений показала ему новое сообщение с единственным словом: «Два». Из-за спины послышалось тихое извинение, будто это не он был причиной столкновения, и мимо проплыла белая макушка. Взгляд расфокусирован. Путаясь в эмоциях, катаясь на американских горках от опасений до предвкушения, Хосок пару раз дёрнул головой, сначала в одну сторону, потом в другую, до отчётливого щелчка, и двинулся по коридору. Ноги несли его сами, позволяли ускориться, и он даже не пытался промотать варианты диалога в мыслях — бесполезно.              С каждым шагом Хосок выуживал из глубин агрессию, собирал ярость по частичкам, радуясь, что далеко тянуться не приходилось. События прошедших двух дней отлично подогревали в нём худшее, но, как сказал бы Джин: «Лучшее, что могло родиться в тебе».              Прохлада кондиционера осталась позади. Духота конца мая горячей волной обдала кожу, однако, и это вкусить Хосок не успел. Чёрный автомобиль, припаркованный ровно напротив выхода для сотрудников, маячил перед глазами настойчивым пятном. Он абсолютно не вписывался в серость закоулка, пусть даже в сердце города. Крупный новый водитель каменной стеной прирос к земле возле пассажирской двери, ожидая его, и это раздражало ещё сильнее. Стиснув зубы, Хосок в пару шагов преодолел короткое расстояние, и, проигнорировав неВинса, схватился за ручку первым, открывая себе путь в салон.              — Один, — буркнул он, закончив счёт и захлопнув за собой дверь, как только рухнул на сиденье.              — Мог бы отве-е-тить, если был занят, — растянул Джин, вполоборота развернувшись к нему.              Посмотрев на невозмутимое лицо брата, Хосок приподнял одну бровь в удивлении. «Серьёзно?» — проскочило в мыслях, но там и осталось. Выдохнув возмущение, он быстро скользнул по чужой фигуре, по привычке считывая намерения. Неизменно костюм — на этот раз серый, однако, без пиджака — только рубашка и жилет, и это сразу указывало на то, что Джин уже начал готовиться. Сегодняшняя причина встречи понятна и прозрачна, но всё же, Хосок надеялся, что их спарринг перенесётся на чуть более позднее время.              — По-моему, ты сам себе противоречишь, — спокойно произнёс он, откидываясь спиной назад и наслаждаясь холодом обивки. — Если я занят, я не могу ответить. Даже тебе.              — По-моему, в этом месте ты занят исключительно моими делами, разве нет? — тонкая усмешка сквозила и обвивала чужие слова, но на такие провокации Хосок не вёлся уже давно.              Расслабившись, вытянув ноги, он отвернулся к окну, точно зная, что его ответ не требовался. Дверь хлопнула ещё раз, впустив в салон теперь уже водителя, и оставалось лишь выждать жалкие секунды, пока заведённый двигатель приветливо зарычит, когда машина сдвинется с места.              — Можем ехать, босс? — послышалось спереди, и Хосок фыркнул, не сдерживаясь. С такими вопросами этот парень долго не продержится. Должен был сам понимать.              Джин молчал. И отчего-то под горлом скапливалась жалость к услужливому тону нового водителя, охранника или кем бы тот ни был.              — Едь уже, — кинул Хосок, вновь разворачиваясь к брату. — Так что? Всё в порядке? Мы договорились, ты должен быть доволен. Порт открыт.              Он говорил сумбурно. Продолжал тараторить о том, что все проблемы улажены. Не давал Джину вставить и слова, пусть тот и не спешил отвечать, улыбаясь ехидно и сверля его взглядом. На дне карих омутов плескалось яростное предвкушение, удовольствие, жадность… И Хосоку бы обратить на это внимание, запастись подсказками на ближайшие пару часов, но он нещадно пропускал каждое изменение в мимике, пока в кармане надсадно вибрировал телефон; пока автомобиль пересекал перекрёстки и проспекты; пока Ким Сокджин не отрывал от него глаз.              — Нью-Джерси? Мы вдвоём? Босс, это же круто!              Разделить возбуждение Тайлера никогда не представлялось возможным. Тот едва ли не подпрыгивал от открывшейся перспективы, смаковал момент доверия главного босса, ввергая Хосока в лишние опасения.              — Вот это вот всё — прекрати, — скептично отрезал Хосок, двумя руками обводя в воздухе всего Тайлера, намекая, что тот вёл себя слишком взбудораженно. — Ты будешь молчать. Едешь только потому, что Джебом должен остаться в театре на всякий случай. Если что-то сорвётся, поверь мне: Джин с тебя шкуру сдерёт.              — С нас? — лучезарно улыбнулся Тайлер. Это должна была быть хищная ухмылка, но тот, ломая образ, выглядел словно ребёнок, которому сулили конфету.              «Только с тебя», — подумал Хосок, точно зная, что с ним на этом не ограничатся.              — Садись за руль, — устало слетело вслух, и он уже занял место на переднем пассажирском сиденье.              Громкий возглас «Рэ-э-эндж!», поворот ключа в замке зажигания, щелчки ремней безопасности, мерный голос из навигатора — всё слилось в единую какофонию, на которую Хосок не обращал внимания. Лёгкий, пока моросящий дождь, не вписывался в планы, но был лучше, чем внезапная аномальная жара.              Внешне невозмутимый, Хосок гонялся за мыслями, просчитывая успех переговоров. Он не так часто ездил на такие встречи — прерогатива главы и его помощника, но в последнее время Джин слишком сильно взялся за то, чтобы вовлекать его в максимум возможных сделок. Он мог бы быть в театре, мог бы снова проехаться по самолюбию тех, кто взбесил его вчера, посмотреть, на что они в действительности способны без бахвальства и попыток сунуть ему денег. Возможно… Лишь возможно… Они чего-то да стоили, раз агент театра подсунул им их анкеты и записи, и вообще пригласил их.              Гулко выдохнув, Хосок приоткрыл окно, позволяя нарастающему дождю пробраться в салон. Мост Джордж Вашингтон или Туннель Хадсон — он не посмотрел, какой путь проложил навигатор, но это неважно. Дорога в любом случае займёт не больше часа, и у него не было бесконечного запаса времени.              Клан или, как они привыкли себя называть, группировка Нью-Джерси, мешала Джину особенно сильно. После того как несколько лет назад он получил в своё распоряжение театр в самом центре города, как укоренил своё влияние, как за несколько балетных сезонов обзавёлся множеством важных связей с государственной верхушкой, именно Северо-восточная группировка, что держала основной международный порт, не давала Джину прохода. С недавнего времени он начал заниматься поставками оружия, и Хосок мог быть сколько угодно не в восторге — это не отменяло факта действий. Чтобы получить то, чего хотел он сам, стоило дать брату желаемое вперёд.              — Успели проскочить пробки! — радостно раздалось с водительского места.              Переведя взгляд, Хосок напоролся на широкую улыбку. Сегодня, когда напряжение в собственном теле грозилось проломить кости, когда ответственность ложилась особенно ощутимо, он смотрел на Тайлера и не мог понять, почему Джин решил изменить первоначальный план, не поехал на последние переговоры сам. Почему отправил его в такой компании. Даже Келли подошёл бы лучше. В меру спокойный, не болтливый, определённо сильный… Хосок смотрел на Тайлера — самого молодого среди их четвёрки, и не понимал смысла, разве что…              Тайлеру двадцать четыре — Чон не смел забывать об этом. Ни из-за повадок, ни из-за излишней активности. Незаметно покусывая внутреннюю сторону щеки, пытаясь угомонить раздражение, Хосок зачем-то вспоминал, как тот пришёл к ним. Как бросил университет, мечтая присоединиться к банде, которой когда-то был должен сосед их развалившейся семьи. «Фанат криминала» — окрестил Тайлера Джебом, и был прав от и до. Хосок не любил работать с ним именно поэтому. Джин явно обожал этот факт, мечтая, чтобы ему передалось предвосхищение мальца. Дождь уже во всю колотил по крыше, замыливал обзор в лобовом стекле, но Хосок смотрел на рыжеволосого парня, не впервые задумываясь о том, что тот будто не совсем понимал, что они имели дело с богатеями в той же степени, что и с мелкой шушерой вроде Гилберта.              — Вы взяли оружие, босс? — выдернув его из размышлений, Тайлер пытливо заглядывал в сосредоточенное лицо Хосока, едва ли посматривая на дорогу, когда входил в финальный поворот к порту.              — Мы едем на переговоры, — отчеканил Хосок, расставляя акценты после каждого слова. — Мне не нужно оружие, потому что мы тут только для того, чтобы завершить оговорённую сделку, и ты это знаешь.       — Да ла-а-дно. — Смахнув отросшие кудри со лба, Тайлер быстро огляделся, ловко паркуясь, и снова повернулся к Чону. — Ваша малышка давно не гуляла, а? Не поверю, что не хотелось пострелять. Паф — и вопросы решены.              Паф — и Хосок навсегда потерял бы себя, поддавшись влиянию общей атмосферы. Он знал это. Раздражение и агрессия, что вырывались раз за разом всё с меньшими промежутками, злость от нереализованности желаний — он прекрасно осознавал, что мог стать слишком ведомым в этой игре, потому отказывался следовать выверенным сценариям.              — Пошли. — Не глядя открывая дверь, Хосок кивнул в сторону входа в здание, возле которого они припарковались, миновав большую часть порта. — И, Тайлер… — Уже ступив на землю, он обернулся и посмотрел через крышу на парня. — Не думай, что ты самый умный. Оставь пушку в машине. — Тот напускно-обиженно распахнул рот, но потянулся за спину к поясу джинсов. — Мы не можем заставлять конгрессмена ждать, так что нам нужна эта сделка. Не будь идиотом.              Откашлявшись, Джин прервал поток слов. Его язык прочертил путь от клыка до клыка, позволяя проникнуться оскалом.              — Всё хорошо, говоришь? — Он цыкнул, отворачиваясь к своему окну, но в одно резкое движение вернулся обратно. Даже ближе. Почти нос к носу.              Чужая рука сграбастала тонкую ткань лонгслива, натянув её, но Хосок не боялся. Страх рядом с братом атрофировался ещё в подростковом возрасте, как бесполезный. Отвалился, как хвост ящерицы, но новое чувство на его место так и не пришло.              — Был в больнице? — выдохнул Джин прямо в лицо, напирая лбом. — Проверял?              Раздражение подкралось к кромке горла так знакомо… «‎Тайлер»‎, — проскочило в мыслях. Они разъехались после встречи, Чон точно знал только то, что выволок Тайлера из здания, затолкав его в машину, но не мог быть уверенным в том, что тот остался безнаказанным. Впрочем, слова Джина отсылали к тому, что нет.              Медленно подтянув руки выше, он снял с себя чужие ладони, к удивлению приложив больше усилий, чем рассчитывал. Карий прожигающий взгляд скользил по его лицу почти осязаемо, однако так же и привычно. Расправляя тонкий лонгслив, Хосок пытался просчитать ход диалога, но мелкая ярость мешала и путала. Краем глаза наблюдая за тем, как сбоку Джин возвращался на своё место, снова обрисовывая расстояние между ними, он небрежно потянулся к карману джинсов, чуть приподнявшись. На экране лента уведомлений: несколько сообщений от Джебома; одно взолнованное от Келли; звонок от недавно удалённого контакта, но память ещё хранила последние цифры номера; напоминание о спектакле послезавтра, которое отбивалось не переставая; и ни одного слова от Тайлера. Хмыкнув, Хосок бросил мобильный в центр сиденья и столкнулся с чужим взглядом.              — Проверил, — напускно-спокойно сказал он. — Стоит заехать?              Машина остановилась. С водительской стороны донёсся осторожный и неуверенный возглас: «‎Мы на месте, босс»‎, и Джин улыбнулся. Клыкасто. Выжидающе. Опасно. Так, как умел только он.              — Надеюсь, тебе не придётся. У нас завершение сезона на носу. — Он звучал настолько беспечно, настолько предвкушающе, что мурашки на загривке собирались как по команде. Угрожающе. Покинув салон, Джин заглянул внутрь, не заметив дублирующих действий от Хосока, и, поторапливая его, бросил: — Ты же ещё не устал для семейного спарринга?              — Нет.              Выйдя из машины, Хосок гулко выдохнул, вперившись взглядом в трёхэтажное здание, которое и являлось точкой назначения. Каждый раз, приезжая сюда, он зачем-то пересчитывал окна по вертикали, будто всё время забывал, что скрывалось за лестничными пролётами с высокими потолками. Его больше не торопили. Из машины больше никто не вышел, да и не должен был — сегодня это место только для них. Мышцы по привычке заныли заранее. Ещё только начало дня, после обеда предстояло много работы, но недвусмысленные намёки брата заставляли задуматься о том, что в театр он может сегодня не вернуться. Широкая спина маячила впереди, уже в дверном проёме — Хосок поторопился бы, но ноги словно прирастали к земле, именно сегодня отказывая ему. Именно сегодня, потому что несмотря на заключённый в итоге договор, он прекрасно знал, как прошла встреча.              Он помнил…              Тайлер скулил. Растеряв свою спесь, лежал, прижатый лицом к бетонному полу. Обе руки до боли выкручены назад, и тот пытался продолжать посмеиваться, но сипящие звуки вырывались из глотки неудержимо. Над ним нависали двое, играюче нажимали на запястья, будто настоящая опасность этих действий никогда не была таковой. Они здесь от силы минут двадцать… Однако Хосок точно знал, в какой момент всё пошло не так.              Точно был уверен, что приехать в Нью-Джерси с Тайлером изначально было ошибкой.              — Э-эй, да ладно вам… Ауч! — шипение смешивалось со вскриком, соревнуясь в первостепенности, но Хосок не двигался, стараясь даже не смотреть направо, где распластался Тайлер. — Я просто хотел добавить немного огонька. Вдруг вы забыли, зачем мы приехали.              «‎Господи, какой придурок»‎, — удерживая себя от закатывания глаз, Хосок не сводил взгляда с Рика Грейвза, второго по важности лица северо-восточной группировки.              От начала встречи прошло от силы двадцать минут, но вопреки логике, договорённостям, правилам, Тайлер открыто показывал свою неприязнь к месту, где находился. Он будто был запрограммирован самолично на то, чтобы показать себя с худшей стороны, а как следствие и Хосока, в том числе Джина… Всех.              — Не будешь просить отпустить мальца? — хмыкнул Грейвз, двигаясь вглубь кабинета к двум широким диванам, стоявшим друг напротив друга.              — Представим, что его здесь нет? — сквозь зубы предложил Хосок и, уловив мимолётный смешок, принял взмах руки, как приглашение присесть.              Шаг за шагом приближаясь к диванам, он топил свою ярость в знании дела. Оттягивал её за поводок подальше, считывая в чужой мимике ожидание подставы от него самого. «‎Не-ет»‎, — протянул он в мыслях, отказываясь следовать маршруту неминуемой расправы, как раз когда встал напротив сидящего Рика. Вдох. Вдох. Выдох. Опустившись на сиденье, Хосок небрежно откинулся назад, действительно не обращая внимания на хрипящие звуки, доносившиеся со входа в кабинет.              — Если вы позволите, я продолжу… — Слова вылетали автоматически. Заученно.              План по использованию порта Ньюарк-Элизабет; объёмы поставок, что были даже меньше, чем Джерси ожидали, учитывая их стандартные грузообмены; оплата; козыри Джина в виде допуска на территорию и процента с поставки. Хосок умело обходил тему заказчика, лавировал между вопросами о приглашении на встречи после спектаклей и о том, когда же господин Ким Сокджин посетит Нью-Джерси лично. Перед глазами пеленой вставало лицо брата, но он отмахивался от образа, не понимая, что раздражало больше — это или непрекращающийся поток слов из пасти Тайлера. Мысленно сделав заметку о том, что необходимо будет что-то решить с членом своей же стороны, Хосок едва не потерял самообладание, когда услышал щелчок предохранителя.              Вдох. Выдох. Вдох.              — Мне нравится ваш подход, Хосок Чон, — как ни в чём ни бывало сказал Грейвз, отбрасывая тёмную чёлку назад, и закурил.              Никотиновая стена дала секунду передышки. Реакции не должны были подвести. Вымуштрованные до миллисекунды, инстинкты вопили ринуться вперёд, одновременно с этим уговаривая его оставаться на месте. Хосок не следовал корейским традициям, не праздновал Чхусок, надевал ханбок разве что в детстве с подачи матери, но всегда просил обращаться к нему не на американский манер, отчего-то раздражаясь с переворачивания имени. Грейвз умело разделял его и Джина на разные категории, добавляя брату даже уважительное «‎господин»‎, но очевидно не считал Хосока достойным того же. Грейвз следил за ним. Смакуя рыжий фильтр сигареты, бросал короткие взгляды в сторону своих людей, которые направили пистолет на Тайлера. «‎Чёрта с два…»‎ — скандировал в голове Хосок, на самом деле даже не меняясь в лице. Он не шелохнулся. Не позволял злости вести, расплываясь в опасной ухмылке.              — Наши намерения прозрачны, Рик. Нам нужен порт, у вас будет доступ к складам на Гудзоне в определённые часы, так что вы сможете перебрасывать часть своего товара, и…              — И быть подальше от любимого театра Джина, не так ли? — оскалился Рик, выдохнув дым. — А я всё мечтаю посмотреть балет.              Хосок видел чужой скабрёзный взгляд. Следил за его перемещением вдоль комнаты. Хотел избавиться от него. Неохотно повернувшись вслед за Грейвзом, он нашёл зрительный контакт с Тайлером и нахмурился. Это всё больше походило на провокацию — «‎повестись»‎ на неуместные речи одного из них; раздуть ссору до крупной разборки; отказать, заручившись обоснованием; получить шанс на то, чтобы отобрать что-то важное. Кровь кипела в жилах, пока мозг обрабатывал пути удачного завершения встречи. Хосоку нужно, чтобы всё прошло хорошо. Необходимо до ужаса, если он правда намеревается просить о шансе для себя внутри театра.              — Мне кажется, вам там будет скучновато, — растянул Чон, отворачиваясь от Тайлера, которого уже подняли на колени, но один из людей Грейвза всё так же удерживал его за волосы.              — Ну почему же… — Затянувшись напоследок и затушив сигарету в пепельницу на подлокотнике дивана, Рик насупился. — Политики и члены уважаемых семей, которые приходят к вам, звучат вполне себе интересно.              «‎Они все будут пытаться урвать кусок пирога, Хосок»‎. «‎Держи в руках себя, но каждого из своих собеседников держи за горло»‎. Слова Джина отчётливо пульсировали в сознании, пока Хосок пропускал успокаивающие вздохи. Он выдержит надменный тон, справится с давлением и провокацией из-за глупости Тайлера, который размахивал оружием перед чужими носами.              — Вы уводите разговор в совсем другую сторону. — Вытянув одну руку и уложив её на спинку дивана, Хосок, казалось, наконец поймал то самое состояние, которое было ему до одури необходимо. Он цокнул языком, задрал голову к потолку, будто тоже намеревался выпустить едкий дым, и устало выдохнул с громким звуком. — Тц-тц-тц.              — Да? У меня бывает, — ухмыльнулся Рик, но Хосок уже смотрел прямо ему в глаза, железно хватаясь за нити чужого сознания.              — Гудзон вас больше не интересует? — накренив голову, спросил Чон, игнорируя то, что фоном для его вопроса стало шипение Тайлера. Ритм сердца выровнялся до идеальной частоты ударов. Едва заметных. Выжидающих, так же, как и он сам.              Грейвз медлил. Он резал синими глазами насквозь, оттягивал время, ведь решение, наверняка, было принято задолго до приезда Хосока в Джерси. Жевал тонкие губы, словно не наигрался, словно ему было мало, словно это всё — не доведённая до конца шутка. Хлопнув в ладоши, он поднялся с дивана, поворачиваясь ко входу, но осёкся, когда понял, что Чон даже не шелохнулся. Обернувшись на него, тот вопросительно поднял брови и хмыкнул.              Кончиками пальцев Хосок отстукивал одному ему известный ритм по спинке дивана, наблюдая за тем, как Рик пожал плечами и двинулся в сторону своих людей. Секунды превращались в минуты тишины. Напряжение сквозило по полу, отбиваясь от стен кабинета. Подойдя к Тайлеру, Грейвз схватил его за подбородок. Хосок поднялся с дивана. «‎Не бойся потерять пешек — бойся последствий, если попытаешься защитить их»‎. Проскрежетав зубами, Чон запустил руки в карманы джинсов, напускно-расслабленно наблюдая за происходящим. Рик крутил чужое лицо пальцами, рассматривал со всех сторон, но в конце концов кинул самодовольное: «‎Какие-нибудь бумажки для закрепления слов будут?»‎ Бумажки… Раздражение собралось на кромке гортани, облизывая нёбо.              — Помощник Джина свяжется с вами.              Шаг. Шаг. Шаг. Ступая к выходу, Хосок выдыхал чуть громче нужного, заталкивал резкие фразы глубже, не позволяя им вырваться наружу. Поравнявшись с четвёркой людей, он не опускал взгляд до уровня Тайлера. Слышал его похихикивания, но не реагировал. Шаг. За пределы линии, где скопились все присутствующие в кабинете.              — А щенка оставите? — задиристо спросил Рик, наконец выпустив чужой подбородок из захвата.              Вдох. Выдох. Вдох.              — Мы договорились? — Обернувшись через плечо, уточнил Хосок. На лице непроницаемая маска. Наплевательская. Ненастоящая. — Да или нет?              — Хм… Ну давайте попробуем, грэйсеры.              Хосок помнил. Переступая порог здания, прокручивал в мыслях, как волочил через такой же Тайлера. Помнил, как сжимал в кулаке воротник его ветровки, как навязчивое шипение вырывалось из чужой глотки, как почти швырнул парня в салон автомобиля, после сев за руль.              — Поторапливайся, — донеслось спереди.              Пустой коридор с десятками дверей давил. Словно сужался с каждым шагом, который Хосок делал вслед за Джином. Он видел, как брат достиг лестницы и, зацепившись за перила одной рукой, отклонился назад, чтобы посмотреть на него в ответ. Чёрный взгляд мазнул по его собственной фигуре, оскал, казалось, стал шире. Он всё ещё не спешил, как его просили. Всё ещё медленно перебирал ногами, оттягивая момент, когда они закроют изнутри зал номер четыре, в который Джебом, к примеру, даже не зашёл бы. Комната, ставшая обителью только двух несуеверных, двух почти не говорящих по-корейски. Опираясь на лёгкий смешок Джина, на его топот по ступеням, Хосок ускорился. Ладонь на перилу, отсчёт ступеней начался с тройки. Вдох-выдох. Если Тайлер в больнице — это не его рук дело, но гадать и не приходилось. Хосок здесь не для семейной встречи — для наказания за чужой длинный язык.              После лестничного пролёта поворот, далее пару метров вглубь за угол. На каждом из тёмных этажей нумерация начиналась заново, могло бы путать, но Хосок был в этом здании достаточно часто ещё когда отец был жив. Зал номер четыре за девятнадцать лет только оброс следами истязаний родства, но не нарастил даже миллиметра пыли на своих стенах.              Звук поворота ручки слишком громкий. «‎Пора бы заменить»‎, — подумал Хосок, но эта иллюзорно-отвлечённая мысль не успела задержаться. Шагнув за порог, Джин стянул с себя жилетку, беспечно бросив её на пол при входе, и, закатывая рукава рубашки, медленно двинулся к оборудованной в центре «‎арене»‎. Комната — огромный монстр, поглощающий звуки ударов. Комната — кладбище братской любви и связей. Комната — полигон не только его собственных неудач. Сложно было предугадать, почему на это здание никогда не нападали после смерти отца, почему недоброжелатели, дышащие в спину Джина, никогда не пытались взять его здесь, на выходе, в мрачных пустых комнатах, ни на одном из этажей помещения на отшибе территории клана, что отобрал себе сердце Нью-Йорка. Проходя вслед за братом, Хосок не впервые задумался о том, что в такие дни, как сегодня, из охраны на десятки метров рядом находились лишь водитель и он сам. Однако охранять сейчас следовало бы именно его.              — Чёрт, давненько мы тут не были, да? — спросил Джин, бросив возиться с рукавами и потянувшись к пуговицам на груди.              — Мне больше нравятся залы на третьем этаже, — буркнул Хосок, вспоминая мансардные окна, что дарили вид неба, когда его в очередной раз укладывали на лопатки в щадящем режиме.              — Скажи спасибо, что не первый. — Улыбка скользнула по пухлым губам, просочившись в тон. Не надо было видеть воочию, не надо было стоять лицом к лицу, чтобы быть уверенным в этом. Хосок знал этого человека настолько хорошо, насколько мир вообще мог это позволить. Джин уже расправился с рубашкой и, перебросив её через ограничитель своеобразного ринга, развернулся к нему. — Итак, сделка с Джерси.              — Даже не дашь зайти на арену?              — Ну что ты-ы, — угрожающе великодушно протянул Джин. В пару лёгких движений разувшись, тот выпрямился, разворачиваясь полубоком, и приглашающе указал рукой на «‎ринг»‎: — Проходи.              Они не виделись лично несколько недель… Дни не были спокойными и Хосок уже давно не обманывался ложными надеждами в отсутствие встреч. Закрытие сезона слишком близко и, если на его плечах лежали подброшенные сделки, на которые он раньше почти не ездил, то Джин готовился куда более тщательно. Конгрессмены, дипломаты, богачи — они ждали его в позолоченных стенах театра, прикрывая свои преступные желания высоким. Следуя примеру брата, Хосок стоптал с себя обувь и потянул лонгслив вверх, оголяя мишень. Выпутываясь из ткани, он вздоргнул, когда услышал оркестр. Сегодня его встречали Танцем рыцарей. Усмешка сползла на губы непроизвольно — классика, то, что скрывало в своих переливах шёпот об оружии и контрабанде. Классика так давно вплелась в их семейную жизнь… Джину стоило лишь добиться обладания театром в районе Линкольн-центра, чтобы закрепиться в высшем эшелоне власти.              Бросив взгляд на ринг, ограждённый плотными канатами, который они настойчиво называли ареной, Хосок едва заметно сглотнул. Они не виделись несколько недель, но даже в последнюю встречу брат не казался ему таким. И без того крупный, широкоплечий, Джин выглядел иначе в стенах кабинета, в салоне автомобиля… в костюме. Их ожесточённые тренировки чаще становились полноценной заменой семейных ужинов, чаще не набирали в открытой агрессии, чаще не сопровождались настолько яростным взглядом Джина. В карей радужке пятнами переливалось недовольство, а Хосок не мог отделаться от мысли, что тот набрал мощи. Словно отлитый из стали, чужой пресс нагло маячил перед глазами — это его старая точка удара. Когда-то наиболее слабая. Тяжёлый вздох прорывался наружу, он перемахнул через ограждение, напрягаясь одновременно каждой мышцей. Каждым сантиметром собственного тела вытягиваясь в подобие несгибаемой скалы. Если бы только это могло помочь.              Джин царственно нарезал круги по периметру арены, посмеивался себе под нос, не произносил ни слова. Его молчание стоило порой куда дороже разговоров, и Хосок не скучал. В тени тренировочного зала, где никогда не горел верхний свет, среди запаха старого дерева и пота, раздавались приглушённые звуки шагов. Хосок стоял в центре, сотрясая воздух короткими разминочными взмахами рук. Его взгляд был сосредоточен, но по всему телу проскальзывала едва заметная тревога. Джин, напротив, выглядел почти расслабленным, но это спокойствие было обманчивым — каждый его шаг выверен до миллиметра.              — О чём думаешь? — гипнотизирующе спросил тот, чуть прищурив глаза.              Больница. Сделка. Недовольство. Их сегодняшняя встреча на втором этаже, заместо третьего.              Хосок стиснул зубы и двинулся вперёд, первым нанося удар. Третий этаж — для обсуждения мирских дел. Его кулак прошёл чуть выше плеча Джина, который уклонился с почти ленивой грацией. Сердце разгонялось в собственном темпе, набирало и плавило грудную клетку. Развернувшись для следующего удара, Хосок на секунду замешкался, но брат не терял времени. Схватив его за запястье, рывком дёрнул, выводя из равновесия. Первый этаж — для секретов, что останутся там похороненными под аурой безумства злости. Падение могло бы быть неминуемым, но они изучили друг друга достаточно. Оба. Пошатнувшись, на мгновение перенеся вес на дальнюю ногу, Хосок отбил коленом попытку Джина зайти сбоку.              Второй этаж — для наказания семьи.              Когда отец был жив, вход в зал номер один, логично-первый от лестницы, был открыт только для Джина. Ким Донсок закалял его. Приносил в жертву своим кулакам. Распространял на теле подростка синяки как заразу, чтобы после… Чтобы после Хосок, заботясь, проводил время рядом с братом.              Комната номер четыре — его личное поле боя. Индивидуальное.              — Так и не научился следить за своими людьми? — Чужая усмешка продиралась в мозг на пару с сердечным ритмом, разрывающим перепонки. Отпустив запястье, Джин двинулся на него, совершенно не опасаясь сокращения и без того маленького расстояния. — Знаешь сколько?              Вибрации разливались в воздухе. Дыхание, движение, взмахи и удары под аккомпанемент оркестра, скулящего где-то на фоне. Джин точными сериями попадал в живот, рёбра, плечи. Закрываться бесполезно — Хосок помнил. Только нападать в ответ с куда бо́льшей агрессивностью, иначе таран задавит его окончательно. Отступая назад, умело пригибаясь и отклоняясь, он распалялся. Заданный вопрос пульсировал в сознании. Сколько могло относиться к чему угодно. Сколько времени потребовалось на то, чтобы в итоге подтвердить даже утрясённые договорённости. Сколько денег потеряет Джин, когда люди из Джерси прибудут в Нью-Йорк… Такова была первичная цель — дать им эту возможность, но брат не хотел этого с самого начала, поэтому не удивительным было недовольство. Могло бы быть. Сколько могло распространяться на количество часов наказания, и этого Хосок не мог допустить, зная сегодняшнее расписание театра.              — Знаешь сколько твой мальчишка пролежит в больнице, а ты останешься без одного человека? — Удар рассёк скулу. Слишком сильно отвлёкшись, Хосок принял твёрдый кулак почти напрямую. Его вело, Джин наступал, снова целясь в солнечное сплетение. Струнные из подвешенных колонок вопили так же, как его сознание, но поток чужих слов не останавливался: — Месяц в лучшем случае, дорогой братец. Месяц, на который твой контроль не распространяется.              «‎Никогда не распространялся»‎, — сказал бы Хосок, но он начинал ответное наступление.              Оттесняя Джина, он умело наносил удары, чередуя руки, целясь в давно подзабытые места: ключицы, грудная клетка, бедро. Подсечки, отскоки назад. Никто не смел отвечать тому, кто венчал наказание, но их случай всегда был исключительным. Ярость простиралась из лёгких наружу. Текла по дыхательным путям, находила путь через рот. Выдох. Выдох. Выдох. В следующий момент Хосок резко бросился вперёд, его удары становились всё более ожесточёнными и, если минуту назад Джин с лёгкостью уходил от них, сейчас едва заметная испарина на теле превратилась в мокрые пятна.              — Я говорил, что не стоит… брать Тайлера, — прошипел Хосок, сбившись от удара под дых в середине фразы. — Ты сам настоял на этом, мне передали.              Смешок царапнул слух. Собственное суматошное дыхание соревновалось с натренированной выдержкой. Он мог вынести сколько угодно часов любимого дела, но в схватке с Джином это никогда не имело значения. Отказывая самому себе в том, чтобы вести диалог, Хосок урывками слышал чужие фразы, колющие под рёбра. «‎Ты не можешь быть помехой, Хосок»‎. Удар. «‎Научись уже держать своих людей»‎. Подсечка. Лопатки встретили пол. «‎Ты. Примешь. Мои. Дела. Когда. Придёт. Время»‎ — и каждая пауза сопровождала болевые ощущения, нанесённые ему. Захват рук, удушье, переворот туловища, чтобы сделать ещё более невыносимым каждое мгновенье в этих стенах. Братское сострадание не смело переступать порог зала номер четыре.              Бурно выпуская воздух через ноздри, чувствуя чужой вес на своей спине, Хосок сжал челюсти, напрягаясь. Он собирал силы, держался, пока суставы грозили предать его прочностью. Нужно всего несколько секунд… Небольшая передышка. Но огонь распространялся по венам, пока Джин вдавливал ладонь в шею с задней стороны, вбивая его в пол. Опять эти ненавистные разговоры. Опять пророчества власти, которая была не то что не нужной, до тошноты отвратительной.              — К-ха… — Перед глазами темнело. Он попытался вытянуть туловище наверх, но колено врезалось в поясницу, возвращая его на место.              «‎Блядство!»‎ — в мыслях, потому что вслух больше не произнести ни слова. Воздух подходил к критической отметке. Несколько секунд кончились.              Ускоренной кинолентой перед глазами проплыли воспоминания о каждом разе в зале номер четыре, в зеркально таком же на этаж выше. И бессменной пластинкой в ушах звенели угрозы о том, что он заменит Джина однажды. «‎В один чудесный день, братец»‎… Огонь из артерий поражал органы — перебрасывался на нервную систему, вопил сигнальной сиреной в сознании.              «‎Ни за что…»‎ — прошептал Хосок самому себе, не имея голоса, чтобы выкрикнуть вслух. Пульс зашкалил — бум-бум-бум — по перепонкам. Обжигающая ладонь снялась с задней стороны шеи, и он рванул. Одним быстрым движением выдернув руку из чужой хватки, минуя боль, оттолкнулся ею от пола. Разворот. Лицом к лицу. Собранные силы циркулировали вдоль мышц — подъём. Лоб встретился с чужим, Джин дёрнулся назад, не успев уйти от удара, явно не ожидая прямого столкновения. Счёт шёл на секунды.              Никогда Хосок не будет в том же восторге от издевательства над личностью.              Подавшись вперёд, он налетел на брата, меняя их положение и тут же перекатываясь в сторону.              Никогда Хосок не будет наслаждаться и упиваться такой властью.              Ярость от принуждения и навязывания стратегии жизни клокотала внутри. Поселилась глубоко под рёбрами, отбитыми уже давно. Джин поднимался на ноги, но он не был намерен позволить ему сделать это. Выдох. Выдох. Выдох. По чужому телу скатывались капли пота, и это единственное, что успел заметить Хосок, прежде чем ринулся к брату. Не существовало причины, по которой он бы принял партию. Не было ни единого основания желать этого. Шестёрка в собственной семье — достаточная благодарность за всё данное ему. Он рычал. Издавал нечеловеческие звуки, набросившись на Джина сверху, успев как раз вовремя, чтобы тот не выпрямился окончательно. Чужое горло идеально ложилось в ямку локтя, вторая рука — замок. Он давил. Опустив их обоих на колени, стоял за спиной брата, плавил в собственной хватке, противоречиво впитывая в себя ещё и чужую злость в довесок к своей.              — Набрался силёнок, — смеясь, прохрипел Джин, схватившись за его предплечья.              — Я не согласен… — Фраза вылетела необдуманно, интуитивно. Но брать слова назад Хосок не намеревался, лишь вуалировал их суть, возвращаясь к теме встречи: — Я не собирался брать Тайлера. Я сделал то, что от меня требовалось.              Кашель, теперь уже не его, прорвался наружу, сбивая градус бешенства. Глава клана должен быть в порядке. Ослабив хватку, Хосок слегка отклонился назад, так, чтобы чужие колени не соприкасались с полом. Джин посмеивался и этот звук приводил всё в равновесие — возвращал на места.              — Довольно, — оскалился тот, отдавая хищность в тон. Рывок, чужие руки на запястьях Хосока. Секунда. И он на лопатках. Снова. — Неплохо.              Боль распространялась вдоль позвоночника — резкий полёт на пол сбил спесь, ярость, недовольство. В голове лишь один вопрос, который тут же сорвался с губ:              — Я должен встать? — Хосок смотрел в глаза брата, больше не видел там ни грамма застоявшегося недовольства. Тот протянул ладонь, молчаливо кивнув ему. — Сегодня даже быстрее, чем обычно.              — Ну как посмотреть, — махнув головой в сторону настенных часов, ответил Джин. Реальность не имела ничего общего с внутренними ощущениями, потому что в действительности… — Продержался дольше обычного, почти уложил меня. Неплохо, Хосок.              В его «‎неплохо»‎ не укладывалось расположение. Не укладывалась вероятность согласия, озвучь Хосок свою просьбу о просмотре его самого для сезона. В его «‎неплохо»‎ шифровалось только удовольствие от противоборства и силы. В его «‎неплохо»‎ не было ничего хорошего для Хосока.              — Хочешь чего-нибудь? — И, конечно, в этом как и всегда скрывался вопрос о предпочтениях на обед, никак не запрос реальной просьбы. — Паста?              — Мне надо вернуться в театр, — пытаясь отдышаться, отсёк Хосок, даже улавливая недовольство в чужой мимике. — Сегодня придётся пропустить обед, у нас ознакомительный отсмотр желающих на главные роли и финальные презентации новеньких в составе. Ты же в курсе?              — Мне и без этого есть о чём беспокоиться. — Отмахнувшись, Джин подошёл к натянутому канату и схватил свою рубашку. Тишина завоёвывала территорию по миллиметрам. Ожидание нагнетало новый виток беспокойства. Одному из них театр нужен как воздух, тогда как второму лишь в качестве инструмента. Начав возиться с пуговицами, как только накинул рубашку на взмокшее тело, Джин обернулся, сталкиваясь с выжидающим взглядом Хосока. — Что-то примечательное?              — Пока не знаю. Хотелось бы.              Так просто. Пожав плечами, не вкладывая ничего лишнего. Но брат читал его, как самую простую детскую сказку.              — Ты что-то недоговариваешь.              — Джозеф меняет концепцию сезона. — Сидящий по фигуре лонгслив лёг на плечи быстрее чужой «‎униформы»‎. На ходу натянув её на себя, Хосок огибал зал дугой, непроизвольно отходя всё дальше, но не понижая громкости голоса. Возможно, это его единственный шанс — озвучить всё сейчас, и он отчаянно подбирал ключи, опираясь на выстроенные годами знания. — После увольнения прошлой примы, Саманты, если ты помнишь, теперь он настроен на инновации. Двое солистов. Постановка с двумя премьерами.              — М-м-м…              Заминка рисовала шанс. Задумчивое мычание могло означать отрывки воспоминаний; в противовес — абсолютное неузнавание даже имени. Спекулятивная ярость медленно погибала под рёбрами, тушила себя сама, пока капли пота скатывались по горящему телу под тканью лонгслива. Ноги гудели, отказывались нести Хосока дальше вдоль зала, и он упрямо втянул воздух носом, усаживаясь на пол резким нырком. Они в правильном положении — глава клана в лице его брата должен был быть выше, и он был. Как раз для прошений.              Сейчас. Сейчас. Сейчас.              — Джин, я…              — Навести своего придурка. Мои ребята хорошо промяли его. — Не обращая внимания на смену их положений, Джин излишне придирчиво осмотрел манжеты, будто не собирался сдёрнуть вымазанную потом рубашку, как только прибудет в свой офис, дом, куда бы то ни было, после их прощания. Сердце прорывало грудную клетку, дыхание постепенно приходило в норму. «‎Сейчас»‎ растягивалось по чужой вине, и Хосок был бы рад хотя бы на секунду задуматься о состоянии Тайлера, о том, сколько косточек ему пришлось собрать после встречи с людьми брата, но «‎сейчас»‎ выглядело как его последний шанс. Джин удовлетворённо кивнул самому себе, наконец переведя взгляд на него. Это столкновение. Он продолжил, напуская командности в тон: — Потом проведи с ним тренировку в индивидуальном порядке.              — Джин…              — И, ты же понимаешь, что не отправился в больницу только потому, что ты нужен мне в театре, а не потому, что ты мой брат, да?              Дела-дела-дела. Полностью сосредоточенный на бизнесе, брат едва ли замечал то, как жался Хосок. Как непривычно для них обоих долго подбирал слова и не решался продолжить. Между ними двумя резко-игривый тон — норма. И Хосок уже нарушил её, так и не собравшись с силами, чтобы просто попросить. Наблюдая за тем, как Джин подпрыгнул на месте пару раз, сбрасывая с себя налёт нанесённых ударов, он медленно начал подниматься, хотя внутри всё вопило о том, чтобы вскочить. Вцепиться в чужие плечи, встряхнуть. Джин собирался уйти. Покинуть зал номер четыре, не слушать его и дальше, быть глухим к его просьбам. Злость вновь собиралась под кадыком, выливалась наружу громким вскриком.              — Да, я в курсе! — Следом тише: — Я хочу пробоваться… — Он видел широкую спину. Смотрел точно между лопатками, понимая, что брат уже готов выйти за порог, не принимая его слова всерьёз, и погасив неуёмное раздражение, Хосок подскочил к нему. Ладонь на чужом запястье, там идеально ровный пульс. — Подожди. Премьеров двое. Я нужен тебе там. — Джин обернулся через плечо, будто не посчитав нужным разворачиваться полностью. Его тёмные глаза сверлили недовольство Хосока, пытались гасить его, но он не намеревался сдаваться. Не сейчас. Не сегодня. — Это мои последние годы, когда я могу попытаться. Горден не даст мне роль, если я не буду идеален. Никаких поблажек. Но он не пустит меня из-за тебя.              — Ты мог бы соврать ему, — улыбнулся Джин, всё же разворачиваясь, откровенно веселясь с того, как Хосок тараторил, пусть и пытался звучать рассудительно.              — Это «‎да»‎?              Это ва-банк. Он сделал финальную ставку, раскрутив рулетку. На дне чужих глаз плескалось ехидство, играло огнями неверия в то, что вопрос в целом прозвучал, сжигая Хосока дотла.              — Нет, — хмыкнул Джин, дёрнув запястье, следом скрестив руки на груди. Его хладнокровный тон давил на мозг, снова возвращал в детство, где отца уже не было, мать ушла ещё раньше, а старший брат не гнушался заимствованных воспитательных мер, не забывая колко подстёгивать его. Чернота взгляда поглощала, пока для озвученных слов требовались субтитры перед глазами, потому что писк в ушах становился невыносимым. Так разбивалась мечта. В который раз. — Мне нужно, чтобы ты контролировал процесс изнутри. На время сезона ты должен смотреть за танцорами. Должен проводить моих партнёров. Должен следить за тем, чтобы никто не нужный не был в курсе, что за сделки проводятся в театре. И ты всё ещё не показал себя тем, кто на эти встречи будет допущен, Хосок. Я говорил тебе — нет.              — Нас будет двое. — Ему снова десять. Тогда он почти канючил. Был близок к этому и сейчас, чувствуя, как только обретшее себя дыхание по бесконечному кругу сбивалось с пути. Вздох. Вздох. — Ты сможешь выбрать, кто подойдёт тебе для сделок. — Осколки дела всей жизни впивались в сердце, причиняя почти физическую боль. Он заводился, видя перед собой мелькающие лица тех, кто был допущен Джином не просто в сделки. Был допущен на сцену. Хосоку двадцать девять, и он больше не канючит — требует, заявляя о себе, наконец, громко и чётко. — Я, блять, точно не хуже Саманты! Я смогу быть более полезным для тебя, если буду вариться в этом ещё глубже.              Хосок за закрытыми дверьми. Сделок, жизненного выбора, понимания. Ткань лонгслива противно липла к коже, и он чувствовал это так явно, не в состоянии сосредоточиться ни на чём больше. Грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, прерывистого, как и разрозненные мысли, а Хосок смотрел на брата исподлобья, надеясь увидеть там проблеск надежды для него самого.              — Нет. — Незримая ладонь швырнула сердце об стену. Воображаемые ноги потоптались сверху. Джин мотнул головой, отворачиваясь к часам слева от них, отрезав нить, что горела золотым свечением.              Немо глотая воздух, Хосок разлетался на частицы. Ему пятнадцать, и это первый раз, когда двадцатитрёхлетний брат избил его, воспитывая злость. Перед глазами пролетали школьные годы, гангстеры вместо друзей-одноклассников; лицо мамы, которая с трепетом вложила в его детские ладони чешки; семейные ужины, когда в любой момент в родительскую квартиру могли ворваться те, кто желал забрать себе оставленное отцом без присмотра. Территории. Хосок — одно из владений семьи. Актив, что должен был служить на благо, но пока пытался выбраться, отрабатывая впрок. Безуспешно. Он старался быть не эгоистичным — Джину тоже пришлось повзрослеть излишне рано, пришлось бороться и выгрызать их общий путь. Пришлось пачкать собственные руки, карабкаясь на вершину. Опустив подбородок и закрыв глаза, Хосок слышал гулкие шаги вглубь по залу. Музыки больше не было — иссякла, как и ярость, сменившаяся опустошением. Он хотел бы ухмыльнуться, но наружу вырвался лишь едва заметный хрип. Последний козырь. Разрывающий душу в клочья, мучающий кошмарами по ночам. Козырь и преимущество. Это грязная игра, но Хосок был готов запачкаться. Он открыл глаза.              — Джин… ради мамы… Пожалуйста.              — Ты унижаешься, — сквозь зубы прошипел Джин, вынудив повернуться на звук своего голоса. Он в центре зала, совсем близко к арене. Он раздражён, взбешён упоминанием и слабостью. Хосок знал куда бить, но это впервые, когда он пользовался этим настолько беспардонно.              — Перед братом не стыдно.              Враньё. Выпрямив спину, он запустил обе ладони в тёмные волосы, отбрасывая их назад. Маскируя за этим движением опасения, Хосок считывал в чужой мимике бурю эмоций: негодование; неверие, что это вообще прозвучало вслух; секундная грусть; тоска; что-то ещё, чему сложно было дать определение.              — Какой состав? — деловито спросил Джин. В голосе всё ещё сквозили раздражение и толика обиды, чужие ладони будто сами по себе сжимались в кулаки, разгоняя кровь.              Хосок медленно выдохнул. Ему двадцать девять. Он возвращался к самому себе, отрывая из-под толщи нерешимости перед братом собственную хваткость.              — Два премьера. Кордебаллет. Подтанцовка. Мелкие сольные женские партии. Новенькие, возможно, тоже пройдут уже в этом сезоне, и…              — Пробуй, — перебил Джин. Сердце забилось чаще, обжигая пульсовые точки. — Если Джозеф тебя поставит, пусть сообщит мне, кто будет вторым.              — Что? — неверяще переспросил Хосок, сумев протолкнуть ком в глотку. Джин немногословен. Отдалялся от него снова и снова. Тоном, движениями, разрешениями. Шаг за шагом брат покидал пределы ореола света над ареной, приближался к выходу, наконец, оставляя его в одиночестве.              Тело реагировало на расстояние. Словно Хосок только вспомнил о произошедшей драке, сбросив накал адреналина, и теперь каждый сантиметр откликался болью, что привычно пройдёт, когда капли душа оближут кожу контрастными полосами. Шаг. Вздох. Джин переступил порог, но прежде чем исчезнуть в темноте коридора второго этажа, повернулся, сталкиваясь с его растерянным взглядом.              — Пробуй, — наплевательски хмыкнул он. Разрешит. Согласен. Но наклонив голову, посмотрел куда более сурово, чем когда-либо вообще, добавив: — И больше никогда не шантажируй меня своей матерью.       

***

      Звуки оркестра уже долетали до его слуха, проникали в разум, затмевая зарождающуюся боль в теле. Каждый шаг по коридору отбивался спешкой, недостатком времени. В кармане спортивных штанов наконец-то не вибрировал телефон, но это не значило, что Джозеф не спросит позже.        Джозеф Горден: Опоздание. 03:37 PM       

:

Сокджин просил связаться с ним, когда оба премьера будут выбраны. В том числе, если буду выбран я — представить ему второго.

03:43 PM

Джозеф Горден: Он одобрил Солиста? 03:51 PM

:

Я думал, что это уже решённый вопрос, раз мы уже начали работать над ним. В любом случае, он сказал да. Так что, я могу закрыть сегодняшний просмотр собой.

03:54 PM

Джозеф Горден: До просмотра на премьеров ещё рано. Это просто отсмотр способностей. 04:02 PM Раз он разрешил, я отсмотрю тебя отдельно от всех, чтобы не ронять авторитет, если ты не подойдёшь. Ты же понимаешь, что можешь не подойти? 04:04 PM       

:

Да.

04:05 PM

Я буду в театре через десять минут.

04:05 PM

Джозеф Горден: Уменьшаешь свои шансы на премьера. 04:07 PM              Десять минут ровно — Хосок не соврал. Из-за нужной ему двери грохотала музыка, и он надеялся, что за прошедшие пятнадцать минут от просмотра он упустил не многое. Тяжесть воспитательной драки не шла ни в какое сравнение с мандражом от полученного разрешения и допуска. Сокджин… Джин всё ещё оставался единственным, перед кем Хосок пытался сдерживать льющееся недовольство, с кем считался далеко не из-за силы или власти. Брат дал так много, но он сам хотел откусить больше положенного и раздражаться из-за этого больше не имело смысла. Карты получены, раскиданы по столу, и теперь только от него самого зависело — как пройдёт партия. Он замер, потянувшись к дверной ручке, впервые ощущая не власть и главенство, а нерешительность.              Контрастный душ будоражил сознание, раскидывал мурашки по коже, будил. Стоя под ледяными струями воды, Хосок мысленно просчитывал свои следующие действия: он уже рассказал Джозефу о том, что Джин согласился на концепт сезона, упомянул опоздание, но это не отменяло грядущей борьбы. Он в привилегированном положении для всех, кроме себя. Под вуалью защиты театра, по очевидному заранее мнению тех, кто не пройдёт отбор, когда он займёт место. «‎Если…»‎, — подумал он, но, запустив пальцы в волосы, отогнал от себя это разрушающее слово. Местами уже проглядывали миллиметры, что будут украшены разноцветными синяками, но это не имело значения, до выступлений ещё далеко, и он был в полной уверенности, что в любом случае успеет обновить эти пятна.              Выстроить линию поведения сейчас казалось самым важным. Осознание только докатывалось до него в полной мере, и от того искрило лишь маленькими всполохами. Он будет демонстрировать свои навыки отдельно от всех — это резонно, но одновременно с этим беспокойно. Не хотелось думать о том, что у кого-то в голове могла бы возникнуть так себе картина. Не хотелось рассматривать вариант, что он не пройдёт. Эта маленькая мечта стала целью, когда Хосок впервые попал в театр. Эта цель разрослась достаточно, чтобы почти погаснуть, но шанс появился и не воспользоваться им было бы глупо. Он знал, что хорош. Знал, что мог даже больше. Но Джозеф никогда не брал его в расчёт. Никогда не смотрел как на танцора, а не на помощника.              Ручка поддалась давлению как раз в тот момент, когда оркестр стих. Не было смысла пробираться осторожно, красться как вор, потому что его роль в происходящем важна и значима. Кивнув ему, Джозеф хлопнул в ладоши, заговаривая с танцорами, сидящими на полу у стены напротив зеркала. Расстояние огромное — зал для просмотра и знакомства выбран наилучший. Обычно здесь репетировал кордебалет, который явно перевешивал в количестве участников, в отличие от солистов и основного состава дуэтов.              — Спасибо, Кевин, это было неплохо, — резюмировал Горден, пока Хосок двигался к месту рядом с ним. По левую сторону сидели люди, их лица смазывались в единый периферийный фон, а Джозеф сверялся со списком на планшете, вызывая следующего: — Чимин Пак.              Хосок запнулся на мгновенье, пытаясь промотать в голове список целиком. Они миксовали в очерёдности действующих танцоров и новоприбывших, но этого парня он сам не видел ещё ни разу. Почти. Обернувшись к толпе, он в секунду заметил розовое пятно, что мельтишило особенно буйно. Смазанность приобретала черты, он фокусировался и наблюдал, как молодой парень поднимался с пола, неловкой улыбкой портя пухлые губы. В глубине своей прошлой ярости он нашёл его образ. «‎Пугливый»‎, — подумал Хосок, и в противовес этой мысли громко и резко отрезал:              — Пак Чимин, — исправил, ударяя акцентом на фамилию в начале. — Он кореец, Джозеф, давайте проявим немного участия. Адаптироваться итак трудно.              Помощь со звёздочкой. Сам не понял, как это вырвалось из глотки, достигло общего слуха, и обеспокоенный взгляд мазнул по нему самому. Этот парень, вероятно, думал, что дело в их схожести. Думал, что это привилегия, но Хосок… Хосок вспоминал Рика Грейвза. Думал о чужом намерении указать на контраст положений, и он не хотел быть таким же.              — Всё в порядке, — донеслось тихо, но довольно уверенно. Холодно. Пак Чимин поравнялся с Хосоком, и посмотрел прямо в глаза. Между ними разность роста. Между ними ледяная стена, выстроенная новичком. Он смотрел снизу вверх, будто пытался даже так выдавать превосходство. Раздражающе. Однако, что-то на дне его глаз не клеилось с презентуемым образом. — Главное, чтобы вы знали, как меня зовут. Положение фамилии не играет роли. А у вас?              — Это господин Чон Хосок, — вмешался Джозеф строгим тоном, — когда мы подписывали контракт, я говорил о моей правой руке. Если тебе всё равно, Чимин, тогда, может, ты уже готов к просмотру и продемонстрируешь нам?              — Конечно, мастер Горден, — тихо ответил парень, разом теряя спесь.              — Просто Джозеф, я уже говорил тебе.              Хосок не фокусировался на коротком диалоге. «‎Правая рука, ну надо же»‎, — хмыкнул он про себя, отмечая, что никогда не слышал, как представлял его Джозеф за закрытыми дверьми. Все уже по умолчанию знали, кто он. Видимо, от того двое новеньких и прибились к нему пару дней назад. Наконец дойдя до Джозефа, Хосок развернулся к залу, внезапно осекаясь.              — Что? — Он непонимающе уставился на Гордена, но заметил на его лице лишь довольную улыбку. Вместо того, чтобы махнуть головой и дать музыке ход, Чимин опустился на пол, принявшись за свою обувь. — Ты танцуешь на пуантах?              Его острый взгляд прикован к чужим хрупким ногам. Изувеченные ступни мозолили глаза, не позволяли отвлечься, но Хосок сместился выше. Ещё выше. Зрительный контакт найден, и в карем омуте он увидел насмешку. Сердце пропустило удар — резкий, отрывистый, совершенно вне общего темпа.              — Вы правда изучали моё портфолио? — спросил новичок, заканчивая с лентами. Пара хлопков по лодыжкам, подъём на ноги. Чужие движения даже в мелочах излишне грациозны.              — Мужчины не танцуют на пуантах. — Нахмуренный лоб, наверняка, выдал его с потрохами. У него не было времени ознакомиться со всеми документами, которые притащил агент театра. Не было времени, пока чья-то жизнь заканчивалась за его спиной.              — Хосок.              Горден вплетал свой голос в его размышления. Разбивал пульс недовольным тоном, пока Чимин бойко поднялся на кончики пуантов и пару раз, будто красуясь, прокрутился вокруг своей оси.              — Не переживайте, я достаточно лёгкий для этого, — усмехнулся тот, кивая, — я могу начать, мастер?              «Дело не в этом», — запоздало подумал Хосок. Где-то совсем рядом с ним Джозеф хлопнул в ладоши, следом указав кому-то из труппы включить музыку, а он сам грозился разбиться о построенные надежды, что летели за ним с обрыва. Оставалась лишь маленькая вероятность, что что-то пойдёт не так… Мизерный шанс… Который испарился слишком быстро.              Чимин стоял у центра зеркальной стены, делил её своим силуэтом, и одновременно с этим почти поглощённый в неё. Хосок, вероятно, не забудет это никогда. Первые аккорды рояля — поднятие рук к потолку, из пятой позиции в тандю, вытянув ногу в сторону, едва заметно касаясь мыском пола. Даже в такой мелочи… Идеально. Со скрипкой пришёл рывок, и Чимин начал вращение — один поворот, затем другой, и третий, уводя в водоворот визуализации, погружая в себя глубже и глубже. Сердце нарастало в своей гонке на пару с музыкой, дыхание не смело тревожить и отвлекать. Покоряя собой пространство, Чимин перемешивал фуэте и пируэты, заставлял смотреть и впитывать. Заставлял чувствовать. Облегающий костюм позволял рассмотреть линии его тела, что идеально входило в каждый элемент, но Хосок только кивал. Кивал. Кивал. Будто «болел» за новичка. Будто родитель, наблюдающий за исполнением от предмета своей гордости. Гранд-жете, прыжок. Он кусал губы, отдавая лавры уже сейчас. Впивался пальцами в ладони, понимая, что этот парень подходил для Солиста идеально.              «Совершенство», — почти прошептал Хосок, но Горден опередил его.              — Хорошая находка, да? — тихо сказал Джозеф, приблизившись. — Думаю, он понравится Джину. Есть ошибки, но если он успеет схватить всю постановку, полагаю…              — Тш!              Плевать, что нёс Джозеф. Плевать. Плевать, когда перед глазами идеальный арабеск на кончике пуантов. Завершив ещё один прыжок, рассёкший воздух одновременно с гулом скрипки, Чимин вытянул ногу назад, ломко выпрямив руки перед собой. Казалось, подушечками пальцев, он мог проникнуть в душу, и Хосок хотел бы оказаться тем, кого настигнет это касание. В танце не было места ошибкам, и в миллиардный раз плевать, что говорил Джозеф, потому что внутри клокотала зарождающаяся боль — он сам никогда не танцевал так, никогда не забывал, как дышать. Или так только казалось.              В мозг проникали мелкие диалоги. Шуршали удивлёнными фразами, что доносились от дальней стены. Опустившись на полную стопу, Чимин отбросил розовую чёлку назад и с ужасающей неловкостью посмотрел на Джозефа — только на него. Его рука медленно потянулась куда-то к ключице, но он тут же осёкся, прикусив губу. «Спасибо, что дали возможность танцевать», — тихо брошено в воздух вместе с ненужным поклоном, а Хосок будто снова внедрялся в реальность, быть в которой за несколько минут стало до боли непривычным.              — Отлично, — режуще громко от Гордена. Так, что удержать нахмуренную гримасу стало испытанием. — Следующий, Джеймс Уилсон.              Ещё один новичок. Оскал лез на губы самостоятельно и неконтролируемо. Он до отвратительного предвзят после произошедшего в тёмном зале. Хосок до поразительного предвзят после того, что увидел только что. Холод собрался в подушечках пальцев, он наблюдал, как Чимин осторожно сдвинулся с центра, как дошёл до стены, подальше от всех, чтобы снять пуанты. Хрупкий… Маленькая передышка, пока музыка не заиграла вновь — карие омуты боязливо столкнулись с его любопытным тайфуном. Перед глазами зачем-то не этот зал, в воспоминаниях первая встреча. До слуха донеслись те же аккорды рояля, но Хосок смотрел киноленту, в которой затравленно-испуганный взгляд скользил по его лицу. Ту, в которой неизвестный парень с розовыми волосами застал завершение «воспитания» и его агрессии.              На несколько мгновений Чимин позволил зрительному контакту быть — секунда, вторая, третья, четвёртая… Они сглотнули одновременно, и Хосок бы попробовал выдавить из себя улыбку, знаменующую одобрение, но это движение мимики слишком непривычно. Это место для борьбы с братом, обязанностями, собой — не для сражения за кого-то. Не для фаворитизма. Последний взгляд — он и так разрешил себе задержаться слишком надолго. Сидя поодаль от всех, Пак Чимин разминал обнажённые ступни, опасливо поднимая глаза к труппе, что впитывала нового игрока.              «Будь внимательнее», — приказ набатом в голове. Реальность окатила контрастным душем и Хосок отвернулся, оставляя новую фигуру за гранью видимости, сместив фокус.              Уилсон, казалось, усвоил урок. Невесомый пассаж вдоль зеркала, подъём на цыпочки, прыжок. Чисто, без нареканий. Джозеф что-то отмечал в планшете, Хосок запоминал чужие шаги и повороты, падая изгибом собственных плеч всё ниже и ниже. Этот учебный сезон будет тяжёлым… Он не рассчитывал на блат, не стремился к единоличию, но вступал в гонку непозволительно поздно.              — Хорошо! — выкрикнул Горден, когда музыка снова стихла, и повернулся к Хосоку. — С притоком свежей крови, остальные тоже стали работать усерднее, тебе не кажется?              — Определённо. Тренироваться с ними будет занятно.              Джеймс расслабленно вернулся на место рядом с Майклом, что по очерёдности шёл через одного от своего «друга» или кем бы они ни были. Сердце вошло в нормальный ритм, разрешая дыханию стабилизироваться. Вдох. Выдох. Вдох. Надевая профессионализм подобно заношенной знакомой форме, Хосок наблюдал, как следом с пола поднялся Фи́липп Моро — действующий артист труппы. Всё так ново и зазубрено одновременно. В мыслях противоборства помощника балетмейстера — помочь и поставить, вывести на сцену; танцора — занять место, которое уже определил своим; брата главы клана — любым путём получить желаемое, добиться, отобрать, схватить за хвост утекающую мечту. Гулко выдохнув, Хосок повернулся к Джозефу, стараясь игнорировать разрывающиеся в голове бомбы.              — Выбирать из вас тоже будет интересно, — ехидно улыбнулся балетмейстер, кивая в сторону зеркала.              «Из вас», — и сердце предательски отреагировало на брошенную фразу, ускоряя бег. Хосок сжал кулаки, впитывая танец Фи́липпа, но атомный взрыв не заставил себя ждать.              — Жаль, что я не смогу показать Сокджину новичков уже послезавтра, они хороши, — добавил тихо Джозеф. Тихо в реальности и оглушающе громко для сознания.              Сделка, отборы, учебный сезон. Своими руками Хосок должен будет помочь создать искусство, в котором, возможно, не примет участия, однако, всё ещё должен… Договор с Джерси был заключён не просто так, театр продолжит свою работу независимо от того, станет ли Хосок премьером. Позволят ли ему. Не слышно проскрипев челюстью, он начал для себя новый отсчёт дней — до завершения сезона, до первых тренировок, до момента выбора. До момента, когда Джин финально утвердит тех, кто на ближайшее будущее будет включён в закулисную жизнь этого места.              — Да, жаль.