Вне купола цирка

Если их внезапная близость и могла показаться слишком спонтанной, слишком несвоевременной и дикой в своей торопливости, прямо как у подростков, то на это забивается хуй. Или два хуя, если уж на то пошло. Однако дело совсем не в близости. Вернее, дело точно не в ней. Прошёл месяц с тех пор, как Рома в Москве. И этот месяц был для Джонни самым живым, самым ярким и насыщенным на эмоции за последние пару лет. Он выбрался из однотонной рутины. Он привык заезжать на такси за Ромой после его выступлений и отправляться с ним куда-нибудь: в крутое кафе, любой сквер, к любой достопримечательности и вообще, куда бы им ни захотелось. Иногда Рома уставший, и это нормально, у него выматывающая работа. В такие моменты они просто говорят таксисту адрес одной из доступных квартир, выбирая по принципу холодной расчётливости и заполненности холодильника, потому что поездки по времени занимают примерно одинаково. Они проводят много времени вместе. Очень много с учётом того, что этого времени у них не так много. Иногда они видятся каждый день. И это много, поэтому порой они просто находятся в одной комнате или пределах одной квартиры. Бывает, когда они не видятся пару дней, и это становится невыносимо. Джонни, привыкший к отшельническому образу жизни, быстро начинает скучать, да и Рома, если верить его словам, тоже, поэтому они часто кочуют из одной квартиры в другую в странном подобии совместной жизни. Джонни влюблён, и он не знает, что с этим делать. Это не является проблемой само по себе, но его сердце тревожно бьётся, а желудок крутит в непрекращающемся нервозном расстройстве. Он так привык быть один и зависеть только от самого себя. Но оказалось, что в этом плане он очень податливый или это свойство всех живых организмов — привыкание, — потому что очень скоро он начал зависеть от Ромы. Не в худшем смысле, разумеется, в какой-то мере даже правильно. Подразумевается, эмоционально зависеть. А Рома был в этом плане крайне нестабилен. Хотя он пытался выглядеть надёжно. И Джонни искренне не понимал, в чём причина. Им было хорошо друг с другом. Во всех смыслах и возможных плоскостях. Разумеется, они иногда спорили, потому что порой расходились во взглядах, но даже совместная жизнь была для них удивительно лёгкой; даже не было спора про то, как должен висеть рулон туалетной бумаги — торчащим концом к стене или от неё. Рома был счастлив. Он сам по себе человек достаточно оптимистичный, а ещё эмоциональный и шутливый, а особенно, как оказалось, в компании Джонни, но иногда он был не в настроении. И он был не просто уставшим, а таким серым и подавленным, как будто на его плечах лежало что-то, с чем он не может справиться. Джонни чувствовал, что между ними есть какая-то недосказанность. Что-то, чего он не улавливает, зато Рома умело переводит тему. И Джоннины отношения всегда рушились именно на этом. Ему постоянно что-то не говорили, от него что-то скрывали, ему в чём-то врали. И ему это не нравится. Определённо и очень сильно, но… Рома как будто переживает о чём-то. Он печален, но в моменты счастья абсолютно с Джонни искренен. А ещё очень весел, нежен, внимателен, дрочлив (не сильно) и горяч. И Джонни решает его не трогать. Он успокаивает себя Роминым «всё в порядке, просто устал», решив, что пока это не его дело. Возможно, они действительно ещё не так близки.

***

— Что ты сегодня хочешь на ужин? — спрашивает Рома, когда перебирает шкаф в поисках чёрной водолазки среди множества других чёрных вещей, сложенных отдельной стопкой. — Спрашиваешь так, будто собираешься готовить, — хмыкает Джонни, сидя на диване и отвлечённо переговариваясь с клиентом, который из пальца пытается высосать проблему. — Можем съездить куда-нибудь или не париться и заказать доставку. Рома задумчиво мычит, не прекращая, как енот-полоскун, третировать содержимое шкафа. Джонни, забив на надоедливого клиента и отложив телефон в сторону, предлагает: — Хочешь, вместе что-нибудь приготовим? У нас же есть всё, если нет, закажем. Рома перестаёт перерывать вещи. Он оборачивается на Джонни через плечо, и его взгляд растерянный, какой-то странный в неожиданной печали и уязвимости. Джонни не успевает ничего спросить, когда Рома уже улыбается, прогоняя со своего лица тоску, и кивает: — Да, давай что-нибудь приготовим. Не хочу никуда ехать. Джонни, вздохнув, кивает в ответ и поднимается с дивана, следуя на кухню и по пути бросая: — Я пойду пока, покурю, приходи, как найдёшь водолазку. Рома не прекращает ему улыбаться, ещё раз кивает, видимо, находя это забавным, и продолжает поиски вещи. Джонни забирает из коридора пуховик, натягивает его и выходит на балкон. На самом деле, он больше не курит. У него даже сигарет в этой куртке нет. Зато осталась привычка и мятные леденцы в грудном кармане, которые ему Рома запихал — он как-то обронил, что ему не нравится запах сигаретного дыма. Это не было давлением или жирным, как выделенный текст, намёком, просто поддержка. Джонни был тем, кто предложил бросить. Как оказалось, Рома тоже когда-то курил. Когда Джонни выходит на кухню, Рома уже ждёт его, и с небольшого расстояния видно, что, сидя в телефоне, он смотрит какие-то рецепты. — Что ты выбрал? — спрашивает Джонни, уходя в коридор, чтобы повесить куртку в прихожей. Он замёрз, зато проветрился. — Не знаю пока! — кричит Рома из кухни. — Пока выбираю, что можно было бы приготовить, чтобы не спалить квартиру. Она чужая всё-таки. Джонни возвращается и, усевшись за стол на стул напротив, усмехается: — Ну, заплатим штраф, съедешь ко мне. — Да как-то… — Рома недолго смеётся и замолкает, будто хочет что-то сказать, но в итоге просто качает головой. — Давай приготовим запеканку? Джонни хочет сказать: «Давай поговорим», но вместо этого он идёт к холодильнику, отвечая: — Да, давай запеканку. Неловкая заминка быстро заканчивается, и они даже включают на фон юмористическое шоу, чтобы в процессе готовки отвлекаться на второсортные шутки и друг на друга и в итоге чуть не перепутать нахождение в противне мяса с картошкой. А ещё они забывают про помидоры, поэтому съедают их просто так. Через час они ужинают, моют посуду и перебираются в гостиную, где Рома, проигнорировав недавний ужин, начинает лёгкую растяжку, а Джонни продолжает ебаться с клиентом, потому что ему нужен хороший отзыв, высокий рейтинг и всё остальное, помещающееся в маленьких унизительных пяти звёздах. — Джонь, — зовёт Рома сдавленно, всё ещё находясь на полу на коврике. Джонни опускает на него взгляд, встречает скрюченную колесом спину (собственная поясница от этого вопит в ужасе) и потягивает: — Мм? Рома, всё ещё больше похожий на креветку, чем на человека, оборачивается на него через плечо и, попытавшись сдуть чёлку с покрасневшего лица, просит: — Можешь, пожалуйста, принести ноутбук из спальни? Мне должны были написать, это срочно. — Да, конечно, — Джонни поднимается с дивана и, потянувшись вниз, убирает чёлку с Роминого лица, за что получает благодарную улыбку. — Сейчас принесу, — и уходит в спальню. Он находит ноутбук на стуле рядом с кроватью, берёт его и несёт обратно в гостиную. — Поставить перед тобой? — спрашивает он, попытавшись сдержать смешок. — Ага, — пыхтит Рома и немного развязывается, чтобы руки были свободными. — Спасибо. Он открывает ноутбук и, всё ещё находясь в сложенной, как бумажный конвертик, позе, начинает что-то печатать. Экран открыто повёрнут к Джонни лицом. Джонни смотрит на экран из праздного любопытства. … Блять. Нет, не так. Бля-я-ать… Рома оформляет билеты. На конец следующей недели. А сегодня четверг. Конечно, это не было неожиданностью. Но с Ромой было так хорошо, а они так давно не говорили об этом, что Джонни успел забыть. И сейчас он, как идиот, пусто смотрит в экран ноутбука и, не удержавшись, хмыкает. Это не недовольство, не возмущение, не задумчивость. Этот звук вообще из себя ничего не представляет, это издержки Джонниных эмоций, которые он не в силах описать. Но Рома этот звук слышит. Он оборачивается и, поймав Джоннин взгляд, поджимает губы. Выражение его лица печальное, виноватое. А у Джонни в голове только: «Ну в чём твоя вина? Идиот», — и идиот — это, ну, всё ещё про него самого. Но они ведь это обсуждали. Ещё тогда, чуть больше месяца назад. И они не проебланили это время. Они провели его максимально с пользой. Да они практически съехались. Ну что, блять, не так? — Ром? — спрашивает Джонни настороженно. Он не зол, не раздражён, он в напряжении и немного расстроен, потому что у Ромы грустное лицо. В голове он начинает себя накручивать, но Рома раскладывается, пусть и как-то медлительно, неохотно, явно оттягивая момент, пока поворачивается в его сторону. Если Джонни напряжён, потому что у него от неизвестности нервы шалят и живот из-за этого крутит, то у Ромы в голове определенно что-то есть. И он определённо не хочет этим чем-то делиться. Но у них не так… Уже не так много времени. Джонни никогда не имел привычки понапрасну себя накручивать и высасывать гной из раны, которая уже давно покрылась шрамовой коркой. Однако в его жизни было столько говна и пиздеца, что в свои нестарческие года он смирился с мыслью, что как человек он, конечно, может, и ничего, но в отношениях, по всей видимости, дерьмо, раз так всё оборачивалось. Поэтому в этот раз, когда всё идёт так гладко, как нагретым ножом по маслу из холодильника, ему по привычке — блять, это всё-таки привычка — хочется тихо-мирно разойтись, чтобы без мозгоёбли и лишнего трёпа. Поэтому Джонни приходится одёргивать себя — это же, блин, Рома. Они говорили об этом с самого начала, обозначили, что всё это не интрижка на месяц, но… Серьёзно? Всё правда может быть так хорошо? Даже в российских сериалах конфликты посерьёзнее будут, а это, блять, жизнь, а не Домашний по вечерам на экранах перед разочаровавшимися в собственных жизнях женщинами. Пока Джонни пребывает в навалившихся и вырвавшихся из отложенных мыслей думах, диван рядом с ним прогибается — переминая пальцы, Рома садится на небольшом расстоянии от него. — Джонь, — говорит он, обращая на себя внимание. Выглядит он не то грустным, не то напряжённым, и это выражение лица, несмотря на его природную оптимистичность, с тоской признаётся привычным. — Ты мне нравишься. Очень. — Ты мне тоже, — вставляет Джонни, хотя чувствует, что перебивать не очень к месту. — Очень. — Я знаю, — Рома улыбается уголком губ, и от этого немного легче. — Ты помнишь, о чём мы говорили? Когда мне придёт время уезжать? — Конечно. Переезд, колесение по всей России, я перехожу на удалёнку… — Ты всё ещё этого хочешь? — в этот раз перебивает Рома. Он по-прежнему улыбается, но только губами, а в глазах — прижившаяся тоска. — Может быть, тебе ещё нужно время? Время на что, хочет спросить Джонни. Но на самом деле, он понимает. Он прекрасно слышит и понимает ноту сомнения в Ромином голосе и двойной смысл, скрывающийся за этим вопросом: «Хочешь ли ты такой жизни? Хочешь ли ты продолжать то, что между нами? Нужно ли тебе ещё время, чтобы всё хорошенько обдумать?» И Джонни хочется на это ответить: «Да! Я хочу такой жизни!» Чётко. Громко. Без сомнений. Однако что-то мешает ему это сделать, и он, как взрослый и разумный человек, пытается подумать, понять, в чём проблема или даже найти её — мысль о том, что проблемы и вовсе нет, почему-то кажется странной и несколько даже пугающей. Это удобно. Это хорошо. Это же идеальный, чёрт возьми, вариант. Но неужели так бывает? — Я хочу, — честно отвечает Джонни, отложив ноутбук и потянувшись к Роме, чтобы взять его руку в жесте, к которому он не думал, что привыкнет. — Конечно, я хочу. Я думал об этом и прикинул… Даже если всё делать без пинания хуёв, может понадобиться время. Успеть до твоего отъезда не получится. Рома вздыхает, и в этом вздохе облегчение мешается с тоской — такой коктейль горчит на языке. — Хорошо, — отзывается он с такой интонацией, что это едва ли «хорошо». — И что же ты прикинул? — Короче, схема примерно такая. Я собираю вещи, ну, всё, что нужно для «кочевного», — он делает кавычки свободной рукой, — образа жизни. Всё остальное убираю в шкаф на балконе и ищу, кому сдавать квартиру, у меня уже есть варианты на примете. Пока ищутся люди, полностью перевожусь на удалёнку. Может, пару раз встречусь с братками, которые здесь остаются. А потом присоединяюсь к тебе, и мы счастливо укатываю в закат под песню «We Are the Champions». Рома слушает его, не перебивая и, кажется, даже не моргая. Его лицо не выражает практически никаких эмоций, кроме хрупкого недоверия. — Ты сейчас серьёзно? — спрашивает он в конце концов, крепко сжимая руку. Джонни утвердительно кивает. — Абсолютно. И, ну, если он чувствует себя самым счастливым человеком, когда Рома бросается его обнимать, что ж. Остальной мир должен просто пососать и молча сглотнуть.

***

Всё оказывается сложнее, чем звучало на словах, и всасывает в итоге Джонни. Вот только хуй этот метафорический, потому что Рома уже уехал. Сначала всё стопорится из-за того, что он не может сдать квартиру. И как бы ладно с ней, это не основной источник его заработка. Но девушка, которая собиралась у него жить, так слёзно просила подождать день-другой, что Джоннино сердце, довольно придирчивое к большинству вещей, не могло не скривиться и не заставить его руки написать: «Конечно. Жду тебя на следующей неделе». Когда девчонка всё-таки заехала, Джонни ещё не выселился, хотя уже был вот-вот и готов покупать билеты, но потом началась запара на работе. Его долго не хотели переводить на удалёнку, поэтому пришлось мотаться по городу и лично договариваться с постоянными клиентами о новом формате работы. Это заняло целый месяц из-за грёбаных праздников, из-за которых население обменивало своё состояние на носки, пену для бритья и цветы. Затем, когда с работой было покончено, у Джонни сломался ноутбук. А ещё ему пришлось перебраться к Артёму, потому что девушка, которая к нему заехала — Алина, да будет вам для чего-то известно, — была настолько невыносимой в плане общего быта, что было проще взять уже собранные вещи и перекочевать в другую квартиру. За это время уже и Ромин день рождения прошёл, и снег растаял, и погода стала похожей почти на летнюю, а у Джонни выпилились последние нервные клетки, и он снова закурил. Когда его ноутбук наконец оказался у него на руках, лето было в самом разгаре. А Джонни, как будто по-другому и быть не могло, слёг с ветрянкой — он в детстве не болел, а Саша из садика принесла. За это время их отношения с Ромой… Ну, они не завершились, это можно было сказать наверняка. Но их энтузиазм держался едва ли первые пару месяцев, к концу четвёртого они тянули на взаимных заверениях и избитой надежде, но к началу осени умерла и она. Поэтому к тому моменту, когда всё наконец-то сложилось так, что они могли воссоединиться, Джонни засомневался. На протяжении нескольких дней вкладка с авиабилетами то закрывалась, то открывалась, закрывалась и открывалась… Это случалось так часто, что сайт высвечивал: «Вы не робот?» Джонни видел в этом «У вас есть чувства?» Он курил так много в те дни, что Артём прогонял его стирать вещи, потому что от них невыносимо воняло сигаретным дымом. Джонни хуёвило так, что его любимые футболки (да, пропахшие куревом, да, любимые) стали велики ему на добрые пару размеров. Рома давно перестал спрашивать, когда он приедет. Последний раз это было… Наверное, до того, как Джонни заболел ветрянкой. Было уже и не очевидно, хотел ли он этого. А если нашёл кого-нибудь другого? А если снова сошёлся с Оляшей? Несмотря на все сомнения, Джонни уже другой жизни и не представлял. За полгода он так свыкся с мыслью о переменах в жизни, что вернутся к тому, от чего он старался как можно скорее отлепиться, казалось невозможным. Поэтому спустя неделю, самую спокойную за последние чёртовы полгода, Джонни написал: Я заказываю билеты. До какого числа ты в Чите? 20:24 Рома ответил сразу: До вторника. 20:25 В тот день, когда Джонни взял билет на самолёт, было воскресение. В понедельник он был уже самым счастливым человеком.