Скрестив пальцы

По коридору раздаются шаги. Почему-то Джисон сразу узнаёт эту уверенную, открытую поступь. В проёме появляется силуэт Минхо. Секунда, и он замечает его на лавке. — Джисон? Рот будто зашивают плотными, грубыми стяжками, когда он пытается выдавить из себя хоть слово. Губы сухие, скрепленные нитками и залитые сверху клеем так и не открываются, когда Минхо заходит в комнату. Его тёмный силуэт движется медленно, ступая по дереву с тихим скрипом. Так и не доходя до него, он останавливается. Единственное, что Хан может, так это встать с лавки, почувствовав, насколько ватными стали ноги. Минхо молчит. Ловит его взгляд и не отпускает. Его лицо в тусклом свете комнаты, уже знакомое вдоль поперёк, с темными впадинами у скул, выглядит особо резко, словно он точно ранит себя, если коснётся. Привычно сияющие наглостью глаза отдают чем-то совсем иным, постыдным и унылым, когда Минхо выдыхает полной грудью и будто собирает все силы в горло, чтобы оно выдавило: — Тебе пора спать. Хан чувствует, как раздаётся до страшного сухой хрип, принадлежащий ему. Неприятное удивление течёт по его мышцам и пульсирует. И только потом Джисон осознает, что его губы расплываются к уголкам лица и норовятся порвать его, потому что внутри все хлещет теплом из-за неожиданной заботы. Хрипота перерастает в тихий, полный чего-то такого разочарованно-тоскуещего, смех, что он сам понимает, как это звучит. Джисон наконец чувствует, как может говорить, но вместе с этим его тело еле держится на ногах. — Ты ушёл. — Минхо словно ударяют в живот. Он едва заметно жмурится, не имея сил оторвать от него взгляд. — Оставил меня одного с этим воспоминанием. Почему? Джисон впервые видел Ли настолько плохо контролируемым. Он выглядел не просто ненормально. Не выглядел и потерянным. Он не выглядел обиженным или особо напуганным. Он выглядел так, словно ещё немного, и упадёт на колени перед ним, заливая сердце печалью. — Я солгал, — его голос звенит в комнате. — Не выполнил обещание. — И это повод сбегать? — Джисон отчётливо слышит, как его голос, и без того тихий, сходит на шёпот. — Ты правда думаешь, что я не приму тебя? Минхо не моргает. Смотрит на него неотрывно, приподняв брови. В его глазах мешается все: боль, печаль, негодование и злость на самого себя, но внутри всех этих внешних эмоций Джисон видит облегчение. Видит, как смягчаются его черты: как уходят тени под глазами и как осунувшееся лицо набирает воздуха за щёки; слышит, как он выдыхает мучительно долго и сбивчато, словно сказанные им слова выбили пол из под ног; чувствует, как по собственному телу бегут мурашки, когда такое искреннее признание выходит из него куда легче, чем он думал. Хан нервно бегает пальцами по затекшим ногам. Отбивает мягкий ритм и не раздумывает лишних секунд, перед тем как сказать: — Я принимаю всё в тебе. Минхо делает шаг вперёд. Один за другим, сокращая расстояние между ними настолько, что останавливается только в тот момент, когда следующий шаг будет на его ногах. Между их лицами — сантиметры. Дыхание Ли опаляет его лицо, плавит его и без этого горячую голову и манит так, как его давно ни к чему не тянуло. Джисон ощущает, как ноги прирастают к полу. И как бы он не отрицал, метался взглядом между глазами Минхо и его губами. Теперь он не мог это объяснить — ни своё поведение, ни то, что творил с ним Ли. Мурашки не собирались покидать тело, оставаясь не только на коже, но и заползая в его приоткрытые губы, поселяясь в сердце вечной судорогой, когда его чёртов лучший друг так непозволительно близко. — Минхо... Он не может сдержать судорожного вздоха, когда Ли выдыхает ему в губы. Всё немеет, застывает прочной маской и дубеет, как на морозе. Джисон закрывает веки, не в силах смотреть на него дальше, когда он был таким обессиленным. Минхо же смотрит неотрывно, осматривая пухлые, не исчезнувшие с годами, щёки, которые всегда вызывали в нем улыбку, особенно в те моменты, когда Хан смеялся и яблочки приподнимались к глазам, рисуя полумесяцы; на родинки, усеявшие его лицо, как дар; на губы в виде сердца, которые блестели в его глазах так сильно, что он всеми силами старался не смотреть. Но все равно смотрел. — Открой, — голос Минхо снова звенит в тишине. Джисон жмурится. Тон Ли такой мучительно-теплый и одновременно с этим горький, оседающий на языке, что он приоткрывает глаза, смотрит на их близко стоящие ноги и только потом встречается с ним взглядом. — Тогда, на поляне, — Минхо затягивает его, заставляя смотреть неотрывно и чувствовать, как ноги немеют окончательно. — Ты сказал, что не считаешь меня лучшим другом. — Хан уже знает, что будет дальше. Хочется упасть, скрыться и убежать, но Ли держит с ним линию взгляда слишком крепко. — Что сейчас? Джисон метается. Он наконец может отвести глаза от чужих, но с ужасом понимает, что блуждать остаётся лишь по острым скулам, губам и подбородку. Хан видит, сколько усилий прилагал Ли для того, чтобы стоять так близко и не дрожать от настоящего страха. Страха того, что услышит звонкое «нет» и будет отброшен, как забытая плюшевая игрушка, с потёртостями и вырванными зелёными глазками-пуговицами. — Ты больше, — признаётся он, смотря на Минхо вновь. — Ты больше чем лучший друг, Минхо. Я не знаю, но... Джисон замолкает, когда пальцы Ли бегут по его талии и сжимают. Так сильно, что по телу идут мурашки и впиваются в кожу. Обхватывая его ладонями по бокам, Минхо наклоняет голову. Прижимается носом к его раскалённой шее и выдыхает. Прикрывая глаза Джисон чувствует, как глаза щиплет. Осознание, что он только что признался Минхо в чём-то большем, чем обычная дружба, ударяет в виски и перестаёт держать его на ногах, но ладони на талии удерживают так крепко, что он даже не качается. Вместе с этим он чувствует, как Минхо прижимается к нему еще сильнее, а по шее течёт чужая слеза. Ли плачет тихо, без единого всхлипа, но Хан ощущает влагу на шее и едва содрогающийся живот. Джисон перестаёт сдерживаться — его тело мелко бьётся, руки обхватывают шею Минхо и виснут на ней, пока слезы скапливаются там, где Ли прижимался к нему. Тепло тела Минхо, его ладони и влажный от слёз нос заставляют зажмурится до темных кругов перед глазами. Внутри всё горит, как выжженное, ноет и пульсирует. Руки Минхо идут дальше — за спину, прижимая их тела полностью. Губы касаются шеи, из-за чего Джисон вздрагивает. Место поцелуя жжёт. — Феномен, — подаёт голос он спустя минуты, — настоящий феномен Хан Джисон. Джисон смеётся в его шею, вытирая последние дорожки слёз. Медленно отстраняется, чувствуя как ладони Минхо текут по талии, но не исчезают, как и опасно близкое расстояние между их лицами. — У меня кое-что есть, — улыбка расцветает на лице Минхо, слегка покрасневшем от слёз и сонливости. Он отходит, отворачиваясь. Его силуэт скрывается в коридоре, и шаги отдаляются, уходят вниз и пропадают. Джисон сразу же падает ватным телом на лавку. Запрокидывает голову и глупо улыбается, чувствуя как глаза и нос снова колет иголками. Он давно не ощущал себя таким счастливым. Прикосновения Минхо отдают теплыми шарами под кожей, согревая и щекоча шею, где он до сих пор чувствовал чужие губы. Улыбка не спадает, начинают болеть щёки, но ему нет до этого дела. Желание коснуться Минхо снова, встать так близко, что будет нечем дышать и ощутить тепло чужой кожи — все, чего ему хотелось. Силуэт бежит по стенам. Ли прячет руки за спиной и так же глупо, как и он сейчас, улыбается, озорно спрашивая: — Готов? Джисон не встаёт, но манит Ли рукой к себе. Он останавливается у его ног, смотря сверху-вниз, не забывая старательно прятать что-то за спиной. Хан ждёт, сверкая глазами. Минхо по-детски хихикает, впервые открываясь перед ним так искренне и просит: — Закрой глаза. На голову опускается что-то круглое. Воспоминание вспышкой появляется перед закрытыми глазами. Он распахивает веки и сразу же тянется руками к макушке, утверждая: — Венок... Он медленно снимает украшение, осматривая в полумраке до мурашек красивую композицию: розовато-белые цветки, ветки с будущими листочками, бережно переплетенные нитью и вшитые в него ягоды-светлячки. Его ладони сжимают венок в руках. Онемевшими руками вновь опускают на голову. — Минхо... — выдыхает Хан, поднимая взгляд. Ли закусывает губу и отражает своим видом искренне восхищением тем, как он выглядел в нём и ждёт, что он скажет дальше. — Мне кажется, мне стоит... Джисон манит его ладонью. Нахально улыбаясь, ничего не подозревающий Минхо наклоняется. Он обхватывает овал лица Ли ладонями и притягивает к себе, целуя его в щёку. Мажет губами и отстраняется, но так, чтобы продолжать удерживать чужое лицо в ладонях. Минхо опирается руками в лавку и затаивает дыхание. Он выглядит таким удивлённым, что Джисон не сдерживается и тянется к другой щеке, оставляя мягкое касание и на ней. Его собственные губы колет от всего того безумия, что он делал. Ладони скользят по шее и пропадают, но Минхо не торопился двигаться. — Сделай так еще раз, — просит вдруг он. Хан уже хочет рассмеяться, но голос Минхо полон нежности. — Пожалуйста. Кокон, в которой он был не оставляет выбора — он пойман, как самый наглый преступник. Нащупывая венок на голове, Джисон находит ягоду пальцами и аккуратно тянет, отрывая ее от веточки. Красный светлячок горит ярко и опасно, но его это не останавливает. Поднося ягоду к губам, он раскусывает ее клыками, слегка, так, чтобы с нее пошла струя сладковатого сока. Подносит ее к верхней и нижней губе по очереди, окрашивая их в ярко-красный. И только потом тянет руки к ждущему Минхо, оставляя следы на обеих щеках. Джисон целует долго, оставляя отчетливые следы и прижимается к мягкой, совсем не чёрствой коже с особой нежностью. Отстраняется только для того, чтобы выдавить остатки сока с ягоды на губы и оставить мимолетный поцелуй на кончике носа и лбу, не в силах сдержать хихикание от того, как лицо Минхо расплывается в довольном выражении. Съедая оболочку ягодки-светлячка он облизывает губы, убирая остатки красных разводов с губ, мимолетно замечая, как Ли следит за этим движением с особым вниманием. Выпрямляясь, Минхо тянется рукой к щеке и касается пальцем. На нем остаётся красноватый след. И мгновенно кладет палец в рот, пробуя на вкус. Закрывая глаза Джисон тянет долгое «у-у-у», не в силах наблюдать за этим. Минхо только усмехается. — Такой противный, — выдавливает из себя Джисон, когда картинка стоит перед глазами. — Придумал ты, а противный я? — он заметно наглеет, когда предлагает: — может, еще слижешь? — Минхо! — Ли хохочет, смотря на то, как он весь надувается от возмущения. Щёки превращаются в шары, а глаза округляются. Он наконец может почувствовать устойчивость в ногах, поэтому встаёт с лавки и стремительно движется к Ли, который с ещё большим хохотом вылетает из комнаты, словно буря. Джисон несётся вперёд ног вслед за ним, но Минхо быстрее — спрыгивает в лестницы, почти прокатываясь на поручням, сносит дверь с петель и бегает кругами около дома-дерева, не переставая хохотать. Венок спадает на лоб и листы щекочут веки. Он теряет время каждый раз, чтобы поправить его, не желая грубо обращаться с подарком Минхо. В чаще он может ускоряться, прыгая, но быстро понимает, что все-таки разница в возрасте имеет значение — Ли отталкивался от земли быстрее, прыгал выше и дальше, в конец втаптывая его уверенность в грязь. Единственное, что его радует — он не задыхается, не чувствует боли от напряжения мышц. И надеется, что и не почувствует ее на следующее утро. В лесу темно, глубокая ночь протекала незаметно, особенно для него, наворачивающего очередной круг вокруг дома. — Сдайся! — кричит он, когда венок снова спадает на глаза. — Ещё чего! Ли вновь прыгает, к массивной двери дома и, не забывая поправить поднявшиеся дыбом пепельные волосы, забежать внутрь дома. Джисону не остаётся ничего, как юркнуть за ним. Широкими шагами взлетая по лестинице Джисон мысленно просит прощения у всех, кого они разбудят, потому что это произойдет с ужасной точностью — их бег отдавался глухими ударами, дерево трещало и едва слышно скрипело, вкупе с неперестающим хохотом и вздохами создавая самые отвратительные условия для благополучного сна. Что они и совершают, когда Ли сворачивает в проём, ведущий в комнату Хенджина, даже не сразу осознавая это. Хван приподминается с нагретой лавки и тянет: — Ты что здесь... А потом Джисон пользуется той секундой, в которую Минхо растеряно замирает в изумлении, чтобы потянуть его за плечо, пригвоздив к стене с глухим ударом. Откидывая голову, Ли успевает зацепиться за его локоть — Хан неоспоримо падает на Минхо всем телом, прижимая его к стене, ощущая, как горит чужая кожа под одеждой. Глаза Минхо — лукавые, горящие особой наглостью и озорством, но теперь еще и нежностью, когда он так просто позволяет ему прижиматься к нему, сковывая и ограничивая. Джисон, желая оставить воздух между ними опирается ладонями по обе стороны от него и совсем забывает, что рядом есть кто-либо ещё, засматриваясь на Ли настолько, что он осторожно похлопывает его по боку. — Так что, слижешь? — Вы, конечно, извините меня... «Блять». Он жмурится, и последнее, чего хочет, так это встретится с младшим братом взглядом. Минхо напротив, кажется, совсем не смущён происходящим. Обращая на Хенджина внимание, он чуть выныривает головой, открывая вид на свое лицо. И только после того, как Хван кашляет, Джисон вспоминает, что щеки, нос и лоб Минхо усеяны его ярко-красными поцелуями. Ли выходит из его кокона окончательно, пока он стоит, всё еще не в силах отмереть и принять весь стыд, который обрушился на него огромным мешком. — Растормошили? — спрашивает Минхо без капли сочувствия. Его лицо меняется с печального на веселое за считанные секунды. — С кем не случается, да? И уходит, так, словно всё только что произошедшее не приснится Хвану в самых кошмарных снах. — Джисон? Голос брата настянуто-стыдливый, потому что он так и стоит, впечатавшись в стену взглядом и ведёт себя, как застывший во времени экспонат. Внутри плещется не просто смущение — внутри горит стыдом и чем-то особо личным. Он собирает всю оставшуюся уверенность, чтобы оттолкнуться от стены и посмотреть на брата. Его лицо сонливое, всё еще до конца не ясное, из-за чего Джисон надеялся, что Хван сочтёт происходящее кошмаром, а не реальностью. Его взгляд пробегается по нему, и он говорит спустя долгую паузу: — Красивый венок. Рука неосознанно тянется к голове, нащупывая плетение. На губах расцветает улыбка, мягкая и благодарная, когда Хан понимает, что не встретит осуждения и колкости. По крайней мере, сейчас. Он удовлетворенно мычит и делает шаг к проходу, желая исчезнуть, но останавливается, когда вновь слышит чужой голос: — Чепухи боялся. — Что? — он оборачивается. Хван чуть качает головой. — Минхо чепухи боялся, — поясняет он, укладываясь обратно на лавку. Джисон думает, что больше брат ничего не скажет, но уже в спину слышит: — не знаю, что должно произойти, чтобы ты его отверг. Минхо нет в комнате, вероятно, занятый тем, чтобы смыть с лица красные отпечатки, когда он подходит мимо. Закрывая глаза уже в своей обители, он в последний раз вспоминает тепло и мягкость чужой кожи, перед тем как заснуть. И кто же знал, что на утро в горле встанет ком, глаза превратятся в опухшие круги а тело заломит хрящами и узлами. Ощущая, как начинает гудеть голова и звенеть в ушах, он с больным скрипом тянет: — Люди...