Скрестив пальцы

Джисон проводит очередной вечер за сериалом, когда афиша "Зеркал" снова выпрыгивает попрыгунчиком на весь экран, а на фоне во всю играет реклама ставок. Он шепчет ругательства и убавляет звук, прежде чем посмотреть уже затертый до дыр ролик. "Зеркала" — выставка, открывшаяся совсем недавно, и единственное, что оттягивало его от посещения — это место, где она находилась. Каждый раз, когда в голове всплывает «А может?...» он мысленно прокручивает все действия, которые ему нужно совершить перед тем, как он попадет в Дворец Отражения Души, сокращенно называемый ДОМом: сначала ему нужно дойти до нужной остановки, где был один маршрут. До него идти не меньше двадцати минут, по дорогам, где вечно что-то рыли, копали, грязь там была постоянным жильцом, а не гостем, а еще именно в том участке дороги самые ярые, сука, гонщики, которые то и дело проезжались по тем самым лужам и грязи на такой скорости, что он, злой и униженный, чуть ли не с ног до головы оказывался во всем этом дерьме. После того, как он так удачно добрался бы до остановки, добрые пол часа ему придется потратить на то, чтобы тот самый маршрут соизволил его забрать. Расписания у этого чертового тридцать первого, конечно, не было, и не раз водитель, желая, видимо, просто обедать по три раза на дню, проезжал мимо. Окей, допустим, он сядет в этот автобус. На нём он доедет почти до нужной ему точки — всего-то сорок пять минут пешком, казалось бы, ну, ничего же страшного, да? Он ненавидит ходить пешком. Короче говоря, обычно он вызывает такси и доезжает до точки назначения без приключений. Но! Такси может не быть поблизости, а значит, ни один, в здравом уме, водитель, не поедет спасать его, как принцессу, из болота за такие смешные деньги. Из-за того, что цены росли быстрее, чем чужие дети, он не раз видел, как рядом с ним уезжают, а его заказ так и висит в приложении, крича "выбери меня!". Таксисты в такие моменты будто знают, кто он и весь его путь, смотрят на него насмешливо, махая перед ним суммой, вдвое больше той, что он может предложить. Путь к ДОМу слишком сложен, чтобы в здравом уме посещать его просто так. Сериал Джисон, в итоге, смотрит весь вечер и часть ночи, добираясь до университета практически лежа, и на лекциях его грудь лежит на столе, как ему кажется, вечность. Слова проффесора мельтешат в голове, проносятся и не запоминаются, его жутко клонит в сон, и он почти погружается в приятную расслабленность, но их куратор так не думает. Его телефон, как и гаджеты всех его одногруппников, просто взрываются, как грёбаный вулкан. Сначала Хан вообще не понял, что происходит затишье перед бурей — у него отключен звук в беседах, где была их куратор, — а тихие "пиликания" у некоторых парней рядом его совершенно не беспокоили. До тех пор, пока всем им не позвонили по групповому звонку. Почему он, блять, не додумался отключить звук и на это? Лёжа на парте, он сложил руки перед собой и уткнулся лбом в них, а телефон оставил в этом домике, создавая вакуум. Когда трель ударила ему по перепонкам, Джисон не смог сдержать ругательства. Все рядом, видимо, тоже не подозревающие о том, что выключить уведомления — не равно выключить звук на звонок, отреагировали не лучше: кто-то умудрился выронить телефон из рук, с громким шлепком, прямо экраном вниз, на пол; у кого-то мелодия была не одной из заводских настроек и все слова смешались, кроме самой громкой "от винта”; девушки на первых рядах судорожно доставали телефоны из сумок, пугаясь тому факту, что им вообще кто-то звонит, кроме мамы и папы. Лично Джисон трубку не берёт — Чуна не тот человек, с которым он хотел бы иметь дело, — но рядом с ним на звонок отвечают, поэтому он становится непрошенным слушателем. Голос куратора, как из под воды, говорил об очередном мероприятии, которое состоится.. «В ДОМе, — повторил мысленно он за Чуной, — на выставку "Зеркал" нужно пять человек». Джисон потянулся к чужому телефону. Махнул рукой, чтобы владелец включил микрофон и заявил: — Я пойду! Из трубки звучит что-то похожее на: «я знала, что ты будешь в числе первых», после чего ее прерывают голоса других желающих, но Хану уже неинтересно. Сходить на выставку от лица университета было отличной возможностью: во-первых, бесплатно; во-вторых, ему не придётся тратить такое огромное количество времени на поездку, ведь он мог просто вызвать такси после пар, на те деньги, которые мог потратить только на билет. Да и в конце концов, он только и ждал случая, когда посетить Дворец Отражения Души получится хотя бы немного выгоднее. После короткого сна на лекции он заглядывает в мессенджер, отключает уведомления на чертовы звонки и только потом смотрит на дату и время, в которые ему нужно посетить ДОМ. Уже завтра. Джисон мог объяснить, почему Чуне вдруг понадобилось звонить им и уведомлять об этом — сроки подгорали. Их куратор часто забывала о своих обязанностях. Чуна была средних лет женщиной, которая помимо работы наставника, была еще и курьером, и дизайнером, и мастером красоты и фиг пойми кем еще. Стоило ли говорить о том, что дела ей до их группы, обычно, не было от слова совсем? Вживую он куратора видел, кажется, в начале сентября — сейчас уже начало ноября, — а голос ее услышал сегодня. До этого вся информация поступала только в беседу, и, как правило, за день-два до сдачи отчета или ещё чего похуже. Джисон иногда думает, что даже он, местами ленивый и ворчливый, справился бы с обязанностями куратора лучше. Весь день прошёл в тумане, и уснул Хан вечером, не поздними, а ранним, просыпаясь только к началу пар. И с треском опоздал на первую из трёх. «Срать, — подумал он, когда понял, что ему поставили пропуск, — хоть выспался». Пары текут так медленно, что под конец третьей он уже думает просто уйти — но понимает, что у него и так полно пропусков, а для того, чтобы хотя бы быть допущенным, нужно заработать те самые баллы за посещение. А капризная проффесор отмечала в начале и конце, специально для того, чтобы посещение было "честным" Выбегает он из университета так, словно его насильно там держали — и бежит к такси, у которого уже пошли минуты ожидания за дополнительную плату. ... Внутри Дворца Отражения Души без преукрас красиво — все светилось и отражалось даже в огромном фойе, где он подтверждал свою запись от университета вместе с еще четырьмя однокурсниками. К счастью, все они разбрелись по залу сразу же. А Джисон чуть ли не прирос к блестящему полу, когда увидел настолько яркое, приятное глазу помещение, и куда бы он не взглянул, везде виделось собственное отражение. Зеркала были разных форм, размеров и цветов, с разными отливами и украшениями, из разных стран и годов изготовления. Хан видел в этом особенное искусство. Он, как заколдованный, бродил по всему нескончаемому помещению, разглядывая каждое длиною в вечность. Все зеркала имели свою индивидуальность — только что он изучал то, что было странным, темным, и сам он внутри него был затемненным, в пыли и грязи; до этого в его глазах слепило золотое, до ужаса яркое зеркало, которое искрилось и светилось, как лампа; а сейчас он остановился около того, что привлекло его внимание слишком сильно. Само зеркало было необычным, но не настолько, чтобы выделить его на фоне остальных: средний размер, зеленые рубины в округлой раме, которая была деревянной; маленькие царапины на основании и местами потемневшее дерево. Но Джисон видел в зеркале не себя. Он в нем был блондином — в то время как на самом деле имел каштановые вьющиеся волосы. Смотрел как-то совсем зло, будто сам его вид вызывал в нем отвращение. Одежда на нем была не этих лет и не этих мест: форма, словно из темного дерева и лиан, с плотными, как из камня, плечами; лук за спиной и множество сумок и карманов на рукавах. И рядом с ним в этом зеркале стоял парень. Лицо его было острым, как нож, а взгляд как бритва, которая проехалась по всему его виду. Хан не скажет, что нечто в отражении было уродливым — вовсе нет. Но вся та хитрость и жестокость во взгляде, которым он смотрел, хищные повадки и, наконец, клыки, которые показались после того, как он улыбнулся, в край испугали и испортили впечатление. Джисон давно бы отошел, ушел и убежал, будь у него на это воля. Он, теперь правда чувствуя себя заколдованным, не смел перестать смотреть на иную версию себя и странно жуткого парня рядом. И Хан не смог сделать ничего, когда покрытие зеркала покрылось рябью, заурчало и забурлило, грань между реальностью и другим миром стерлась, и его же отражение протянуло к нему руку. Джисон уже подумал, что, видимо, его другая версия не обладает умом, если думает, что он протянет ее в ответ, но с ужасом понимает: «Это ведь мое отражение». Зеркало поглотило его руку уже наполовину. Рот будто зашили иголкой, завязав на два узла, в ушах плескалась вода, в которой он повяз, а перед глазами стоял образ того хитрого парня, который смотрел на него и улыбался. Улыбался и тихо смеялся, приговаривая: — Лучшее зеркало - старый друг. А другом я так и быть для тебя стану.