Непрощённые

      Антон после разговора в кабинете у Арсения сам не свой. Он третий день себе места не находит, готов буквально на стены лезть от безысходности, потому что ему действительно нужна помощь, а начинать всё с самого начала кажется невыносимым испытанием — не сможет он снова душу наизнанку перед кем-то вывернуть, просто не выдержит этого вновь.       А Арсений из головы упорно не идёт, и это уже на какое-то издевательство похоже, потому что не хочет Антон о нём думать, не хочет ежесекундно его слова про помощь вспоминать, не хочет помнить про тот поцелуй и о том, что он значил для них обоих, — тоже. Не хочет верить, что снова ошибся, доверившись не тому человеку.       «О чём ты молчишь, Антон?» — если бы только знал Арсений, о чём он на самом деле молчит. Если бы он только мог рассказать. Но сейчас дело уже не в страхе, а в нежелании сделать больно — ещё больнее. Правда, которая так тщательно скрывается все эти годы, Арсению только хуже сделает. Пусть уж лучше он и дальше винит Антона, чем тот позволит ему узнать, каким на самом деле был Андрей.       Арсений, несмотря на всё их, как оказалось, общее прошлое, хороший человек, и Антон отчаянно не желает делать ему больно. Снова. Ещё хуже, чем было до этого. Он достаточно жизней загубил и достаточно боли окружающим себя людям доставил.       Антон дров столько наломал, что на всю оставшуюся жизнь хватит.       — Так что скажете? — он отгоняет мысли, снова концентрируясь на сидящей перед собой Ляйсан. Она согласилась на срочную встречу не с первого раза, а Антону просто понять нужно, что делать дальше и есть ли вообще хоть какой-то смысл бороться. — У меня есть шанс сменить психолога так, чтобы не начинать всё заново? Я не смогу снова. Просто не смогу. Может, есть какой-то вариант провернуть всё это без дебильной справки?       О причинах того, для чего ему нужен новый психолог, Антон не говорит, очень надеясь, что Ляйсан не станет задавать лишних вопросов и просто согласится ему помочь. Та, конечно, устала изрядно, это видно по её стойкому, но измождённому виду — иногда ему кажется, что это он утомляет всех, имеющих неосторожность контактировать с ним, людей, он из них как-то энергию вытягивает, при этом сам становится не намного бодрее, какой-то бракованный он энергетический вампир, — и всё же выдыхает бескомпромиссно и жёстко, будто наотмашь словесно прописывает за неимением другой, физической, прерогативы:       — Нет, нельзя. Ответ на всё, Антон, «нет» и «нельзя», это ведь не шутки, ты должен понимать. Не хочешь начинать всё заново — не меняй специалиста. Тем более, что без справки тебя не признают безопасным для общества. Что ты собрался без неё «проворачивать»? Не глупи.       — Но я… — Антон губы снова кусает — ужасная привычка. — Вы не понимаете, я не могу больше с Арсением… Сергеевичем работать. На это есть причины, — он старается звучать уверенно, но слова Ляйсан про «безопасность для общества» из колеи вышибают.       Кажется, только один человек не видит в нём хладнокровного убийцу — и им с этим человеком явно не по пути. Даже Эд со своим бешеным желанием помочь всё равно каждый раз бьёт по той же старой ране, не давая ей затянуться до конца. Потому что даже лучший друг больше не видит в нём нормального человека.       — Какие причины? — Ляйсан хватается за неаккуратно произнесённые слова, как питбуль вцепляется зубами в протянутый ему кусок мяса — смертельный и крепкий захват. — Расскажи мне, что произошло.       Антон головой активно качает, отводя взгляд:       — Я не могу рассказать. Это не моя тайна.       Ляйсан брови свои, красиво выведенные, вскидывает в крайнем негодовании, а в глазах только холодный расчёт и неприкрытая сталь — человек выполняет свою работу.       — Если психолог злоупотребляет своими полномочиями, Антон, это уже не его «тайна». Если что-то произошло, значит нужен рапорт и официальное прошение о смене специалиста.       — Что? — Антон аж на месте подскакивает. — Нет. Нет, Арсений ничем не злоупотреблял. Он вообще ни в чём не виноват. Не нужно никакого рапорта…       — В каком смысле «ни в чём не виноват»? — Ляйсан не давит, но прёт просто напролом, даже с места для этого не поднимается, а холодок предупреждающий по спине так и гуляет. — Что произошло? Одно твоё слово, и мы меняем тебе специалиста.       — В прямом смысле. Считайте, что это просто моя прихоть, — Антон пальцы на руках нервно заламывает, потому что каждым словом может Арсения под удар подставить и не хочет этого до нехватки воздуха. — Я же говорю, ничего не произошло. Арсений Сергеевич — отличный специалист, просто мне он не подходит.       — Это бумажная волокита, Антон. Арсений Сергеевич действительно профессионал своего дела. Неизвестно, кого тебе выдаст государство и сколько ты будешь ожидать справку от другого психолога. Советую договориться с имеющимся. Но если не передумаешь, набери мне в понедельник, и я подам соответствующее прошение о замене. Пока так. Согласен?       Антон задумывается на какое-то время. Он не хочет продолжать работать с Арсением — это уже решено, но и подставлять его не имеет права. Что если, согласись он на смену специалиста, комиссия начнёт копаться и найдёт какие-нибудь подтверждения тому, что они оба в этом деле по уши погрязли. Что если у Арсения проблемы из-за этого будут?       Антон ведь достаточно вреда ему в жизни причинил. Не хочет он больше больно ему делать.       — Я… — он вздыхает. — Хорошо, я подумаю. У меня ещё один вопрос. Можно?       Ляйсан добреет на глазах, явно довольная, что Антон согласился, ещё и без активных споров и пассивной агрессии — он просто сегодня в ударе.       — Конечно, задавай.       — Вы сказали, что приёмная семья Киры собирается забрать её из страны… — он задумывается, подбирая слова. — У меня есть хоть малейший шанс не просто получить эту справку, но и вернуть опеку? Кира ведь уже не ребёнок, она может сама решать, с кем хочет быть.       — Антон… — Ляйсан выдыхает как-то скованно, и у него сердце в груди холодеет, замирает, умирает. Нет его больше. — Да. Конечно, шанс есть. Шанс есть всегда, но одной справки будет недостаточно. Ты ведь уже оформлял опеку, знаешь, что от тебя будут требовать целую папку документов. Она не ребёнок… но фактически — да. Поэтому органы не дадут разрешение без подтверждения твоей пригодности на роль опекуна. А из-за твоего прошлого будут ещё более придирчивы…       — «Твоего прошлого», — Антон усмехается не весело. — Называйте вещи своими именами. Я — убийца. Может, Вы и правы были тогда… Кире, наверное, лучше вообще не знать такого брата.       — В любом случае, — на лице Ляйсан не вздрагивает ни один мускул, — сначала тебе нужно получить справку, Антон. Всё остальное потом, не спеши.       — Не спешить? — он брови вскидывает. — У меня меньше месяца. Действительно, какая тут спешка?       — Получи ты эту справку сегодня же, — Ляйсан непреклонна и жестока, но правдива до внутренней истерики, — месяца на оформление опеки тебе бы не хватило.       — Но у меня был бы шанс не дать им увезти мелкую до начала суда, — возражает Антон.       — Значит, покажи хорошие результаты у психолога и получи эту справку. В любом случае, пока бумага не у тебя на руках, Кире с тобой видеться не безопасно… по мнению суда.       — А по вашему мнению? Скажите, вы ведь тоже думаете, что я… — он сглатывает. — Что я не достоин этой справки, свободы… жизни?       Ляйсан выдыхает устало и смотрит на него так, будто он обосрался, сам же в это кроссовками влез и растоптал по всему заведению, а затем говорит, вкрадчиво и спокойно:       — Я не занимаюсь делами безнадёжных людей. Считай я, что ты не заслуживаешь шанса, не боролась бы за твоё УДО. Бери себя в руки и борись за будущее. Никто за тебя твой путь не пройдёт.       Антон глаза прикрывает, проталкивая ком в горле.       — Я понял вас. Спасибо, — он с места первый поднимается, оставляя на столе деньги за выпитый ими кофе. — Я позвоню вам, как только обдумаю ситуацию с психологом.       — Хорошо, но не откладывай надолго, справка сама себя не получит. И деньги забери, я угощаю.       — Спасибо, но я не принимаю подачки, — Антон не ждёт ответа. Молча идёт к выходу. Его уже тошнит от этой справки, от этих разговоров и от людей вокруг.       От одного человека, к удивлению, не тошнит, но пойти к нему Антон ни за что не решится.

* * *

      Бар, уже ставший для Антона вторым домом, как обычно встречает приятной атмосферой и играющей с колонок не сильно громкой музыкой. А ещё шумными голосами завсегдатаев этого места — местных не то байкеров, не то рокеров, — но на их обращать внимания нет никакого желания. Впрочем, сейчас ни на что не хочется обращать внимания.       Антон проходит до барной стойки, кивает Стасу, который разговаривает с кем-то из гостей, в знак приветствия и садится рядом с Эдом. Тот на него взгляд улыбчивый переводит, протягивая руку для приветствия. И отчего-то от одного вида лучшего друга немного легче становится — по крайней мере, мысли про Арсения и его враньё уходят на второй план.       — Привет, — Антон отвечает на рукопожатие. — А ты чего один? Вроде собирался с Булаткиным прийти.       — Да он приболел что-то, насморк или что-то такое, в общем, дома остался, чтобы не усугублять, — Эд шею чешет задумчиво, о чём-то своём, видимо, думать успевая. Взрослая жизнь, к сожалению, именно такая. Никуда от тяжёлых житейских мыслей не деться.       От себя не убежать.       — Знаешь, — Антон улыбается, — может, оно и к лучшему. Я с тобой поговорить очень хотел, но при Егоре не смог бы… Эд… Блять, чувак, я в таком дерьме, — он голову роняет на сложенные на барной стойке руки, даже не замечая, как рядом с ними Стас оказывается.       — Что пить будете, друзья? — спрашивает он.       — Да как обычно, Шем, и орешки, наверное… да, давай орешки, — Эд выдыхает утвердительно, ладонь свою, татуировками испещренную, на спину Антона опуская с хорошим таким доходчивым хлопком.       Если фраза «поддержка до гроба» подразумевает под собой искусственное умертвление, Антон бы хотел отказаться.       — Что-то ты совсем раскис, Шаст, — замечает Стас, как обычно не отличаясь особой тактичностью и не спеша оставить их наедине. — Хочешь, я тебе свой фирменный коктейль сделаю? Крышу сносит на раз!       — Дно тоже… — Эд хрюкает тихо себе в кулак, пытаясь, по всей видимости, тайной поделиться только с Антоном. Но именно в этот момент предательская песня переключается на следующую, создавая секундную тишину. — Бля, но так-то неплохо!       — Ещё слово, и я вам обоим дно с крышей снесу, — фыркает Антон. — Шем, при всём уважении, исчезни по-братски.       Стас фыркает показательно, но заказ выполнять всё же уходит, а Эд снова внимание на Антона переводит:       — Так… что, говоришь, у тебя там стряслось?       — Я даже не знаю, с чего начать, — Антон опрокидывает в себя стакан виски, который Стас оставляет на стойке вместе с орешками, затем забирает стакан у Эда расправляясь и с ним. — Шем, повтори, — просит тихо и снова на Эда смотрит, пытаясь с мыслями собраться.       А после выкладывает всё как есть. Про Арсения, про Андрея, про поцелуй и всё, что было за время их терапии. А Эд слушает внимательно, перебивать не смея, только несколько раз жестом просит Стаса повторить напитки.       — Вот такие дела, — Антон ещё один стакан в себя заливает, уже даже не морщась от терпкого привкуса алкоголя.       Эд в лёгкие побольше воздуха набирает, видно, что собирается толкнуть целую речь, тираду на тома два, не меньше, и Антон с одной стороны рад немного отдохнуть от разговора и послушать, а с другой — не готов к тому, что тот сейчас это прям мусолить начнёт. Он и так в своей душе всё это по пятьдесят раз в минуту прогоняет.       И всё же Эд начинает говорить, размеренно и тягуче выпуская набранный воздух:       — Ну, это какой-то пиздец, — и замолкает, возвращаясь к стакану.       Интересно, Антон его переоценил или недооценил?       — Согласен, — кивает Антон. — Звучит, как вся моя жизнь.       — Звучит, как говенный, но всё-таки тост, — Эд стаканом своим об чужой чокается, ещё глоток мутного пойла делает и выдаёт уже более серьёзно и осмысленно: — И чё ты думаешь по этому поводу? Если он специально тебя засосал — его лицензии спокойно лишить можно. Сообщим куда-нибудь, Ляся точно места знает…       — Нет, Эд, — возражает Антон. — Во-первых, дело ведь не в поцелуе, а в самой ситуации. Ты вообще можешь себе представить, какова была вероятность, что я попаду на лечение к человеку… Блять. Да как такое возможно вообще? Представляешь, что из всех людей в Питере я нарвался на того, чьего парня убил… — усмешка ядовитая сама собой с губ срывается. — Судьба явно меня за что-то наказывает. Может, я в прошлой жизни нагрешил сильно? Хотя я и в этой делов наделал…       — Ты в детстве мою байдарку утопил… — Эд тянет как-то по-философски заунывно с таким видом, будто это уж точно объясняет многое. — Вместе с мотором, — прерывается на глоток и головой качает абсолютно потеряно, не представляя на пару с Антоном, как вообще эту жизнь правильно жить. Где инструкция? — Но ситуация просто… Я в ахуе.       — Понимаю, — Антон делает глоток виски. — Так вот. Во-вторых… А что во-вторых? Ах, да. Никаких жалоб и лишений лицензии. Я не желаю Арсению зла. Я ведь и так достаточно горя ему принёс. Он восемь лет живёт с мыслью, за что я так поступил, а мне ему сказать до обидного нечего, потому что… Я не могу. Я ведь даже тебе рассказать не могу ничего, кроме того, что ты уже знаешь, а Арсению… Это не просто опасно, братан, это его добьёт. Он не заслуживает всего этого дерьма.       — Бля, Шаст… как и ты. Как и ты, — Эд в стакан выдыхает бессильно, осушая его до дна с недовольным видом. Бросает Стасу шокированное: — А чего у меня на дне муха? — и обратно на Антона всё своё внимание переводит, уголки губ вниз кривя невольно. — Слушай, а вот чё мы с тобой всё о плохом да о плохом? Ты мне, вон, чё скажи… — он на стуле высоком вперёд подаётся, к Антону, чуть было на пол не промахнувшись. — Ты ж впервые с мужиком соснулся, получается. И как те?       — Выграновский, блять, — Антон стонет вымученно, головой в барную стойку падая. И всё же главное наказание в его жизни — это этот придурок. — Какой же ты… конченный. Никак, ясно? Я не гей!       — Ты смотри, а то мало ли чё, вдруг я на тебя в предыдущую нашу встречу подышал, и оно вон как… — Эд ржать начинает бессовестно, а потом ещё стаканом своим салютует, будто тост сказал.       Падла.       — Знаешь что? Пошёл ты, я тебе больше ничего не расскажу, — Антон сопит недовольно. — Я полжизни тебя знаю, никогда не думал, что ты мало того, что геем окажешься, так ещё и пидорасом.       — Ну, знаешь ли, до второго звания нужно было ещё дослужиться, у меня сёдня дебют…       Эд не успевает закончить, потому что они оба отвлекаются на какую-то возню позади себя, а после видят, как от входа к ним идёт Егор. Антон его уже много лет не видел, но тот не изменился ничуть: всё те же светлые кудри, голубые глаза и ослепительная улыбка, которая, впрочем, пропадает, стоит им встретиться взглядами.       — Для больного он выглядит хорошо, — говорит Антон тихо, допивая остатки из своего стакана и натягивая на лицо улыбку. — Крид, привет.       — Шастун, — тот его осматривает с ног до головы, оценивающе так, будто брезгливо даже. — Как жизнь… на свободе?       Эд с места встаёт сиюминутно, руки свои пьяные и загребущие вытягивая для объятий, но Егор только шаг назад делает, не даваясь и от Антона взгляд свой испытующий отрывать не спеша.       — Булка, ты же говорил, что не придёшь… — Эд хмурится с тихим иком, смотря на парня своего в непонятках и на Антона успевая переводить его, извиняющийся немного и растерянный.       — Я просто хотел убедиться, что ты жив, — Егор нос морщит, всё ещё Антону чётко в глаза глядя. — А то мало ли…       — Я… — Антон теряется от такого настроя — не так он себе встречу со старым товарищем представлял.       — Хватит, ну, серьёзно, ты чего? — Эд головой качает неодобрительно, всё-таки втягивая уже вяло сопротивляющегося Егора в свои объятия. Сам через его плечо на Антона смотрит, открыто так, с сожалением, видно, что и ему от слов Егора неприятно до одури, но всё же с внутренними ощущениями самого Антона не сравнится абсолютно ничего.       — Парни, если вы не прекратите обжиматься, — он старается сбавить градус напряжения шуткой, — то двенадцать не слишком толерантных байкеров дадут нам всем пизды.       — А мы им скажем, что ты убийца, — приторно улыбается Егор, выпутывавсь из объятий Эда и усаживаясь на свободный стул, — и они нас не тронут. Не переживай, Шастун.       Антон рот захлопывает с характерным звуком, не решаясь больше ни слова сказать. Он молча обратно к бару разворачивается, подзывает Стаса, чтобы тот виски подлил, и осушает стакан в один большой глоток.       — Ну так, как жизнь? — не отстаёт Егор. — Мне просто интересно, когда мой парень перестанет с тобой нянчиться.       Эд за спиной Егора руками разводит бессильно, брови свои заламывая шокировано и рядом спеша присесть, чтобы, видимо, хоть как-то Антона от гнева партнёра своего уберечь.       — Булка, ну, давай не здесь, пожалуйста, я ведь тебе уже всё объяснял. Я тебя прошу, вы не виделись столько… давай без этого всего…       — Ещё бы столько не виделись, было бы чудесно, — Егор руку протягивает, стакан у него забирая, чтобы содержимое в себя влить.       — Я… наверное, пойду, — Антон с места встаёт. — Егор, ты извини, если что не так… Мне правда жаль, — он на Эда взгляд кидает, но не говорит ничего.       — Не-не-не, братан, подожди, ну реально, чё за хуйня у нас получилась? — тот со стула этого барного уже второй раз за несколько минут соскакивает и не падает только чудом, за предплечье его хватаясь просительно. — Извини Булку… всё хорошо, просто… Блять, ребят, ну какого хера? Давайте лучше выпьем? Егор, я прошу тебя…       — Эд, — Антон вздыхает тяжело, — правда, не волнуйся. Я ведь всё понимаю. Тем более, Егор прав. Я пойду, развлекайтесь. Давай… завтра созвонимся…       — Тох, — Егор с места своего спрыгивает, на шаг ближе подходит и руку протягивает, — Эд прав, давайте посидим. Я… немного не в себе просто. Не уходи, — он это с таким видом говорит, что ясно сразу: нехотя выдавливает, ради Эда старается.       Антону мерзко так от этой ситуации, но он на Эда тоже смотрит, и в груди что-то покалывает неприятно. Эд ради него столько всего сделал, что можно один раз через себя перешагнуть, гордость свою продушить. Поэтому он на место возвращается, но не говорит больше ничего, дно стакана пустого разглядывая.       А Эд Стаса вновь подзывает, заказывает старый добрый виски на всех, ещё орешков зачем-то, хоть они предыдущие ещё даже наполовину не съели, и, когда на барной стойке оказывается новая порция относительно дешёвого пойла, выдаёт что-то максимально непредсказуемое, но тем не менее для него привычное.       Это ведь Эд.       Его лучший друг.       — А помните, как мы втроём в «Артек» поехали, и Булка в толчок уличный ночью провалился?       — Ты каждую пьянку это вспоминаешь, — Егор глаза закатывает, фыркая тихо. — Ничего приятнее нет в памяти?       — Например, как ты с коня прямо в дерьмо его упал? — встревает Антон с усмешкой, делая глоток алкоголя.       — Или как на тебя петух на ферме какнул? — Эд в стакан тихо хрюкает, давясь алкоголем и улыбаясь весело-весело, будто и не произошло ничего. Иногда его отходчивость действительно спасает.       — А помните ещё…       — Всё! — перебивает Егор, так и не давая Антону вспомнить очередную историю из разряда: «Егор и его любовь попадать в дерьмовые — буквально — ситуации». — Заткнитесь оба, — они хихикает тихо. — Вы всегда дебилами были, клянусь. Два гуся.       — Зато есть, что вспомнить, — Антон уже в открытую смеётся. — Ладно, Эд тоже хорош. Помните, как он в лагере хотел с вожатой замутить, чтобы она нам разрешила по ночам еду в комнаты таскать? А потом его повариха… Как её звали? Не важно. Его повариха спалила. Никогда не видел, чтобы тучная женщина так быстро с половником бегала. Катюха-то тебя подставила, ловелас ты наш.       — Он не ловелас… — Егор задумывается. — Блять, как его в лагере называли?       — Пусибой? — ржёт Антон.       Егор аж на месте подпрыгивает.       — Да!       — Идите-ка вы нахуй, сами были Шлангом и Рапунцель! А я норм мужик…       Антон смехом снова заливается:       — Братан, не хочу тебя расстраивать, но «пусибой» — это очень латентный гей.       — В смысле, блять? — Эда аж на стуле подкидывает, так он к Егору стремительно голову разворачивает. — Ты мне говорил, что это эксперт по кискам! Альфач!       — Ну, я… не хотел тебя расстраивать? — Егор улыбку на лицо невинную совершенно натягивает.       Эд опрокидывает в себя стакан с таким оскорблённым видом, будто это не воспоминания столетней давности, а событие вчерашнего дня. А потом со стула слазит с тихим кряхтением, уже не так сноровисто и энергично как тогда в порывах.       — Зато мы когда подсолнухи на поле пиздили, мне единственному солью в жопу не попало. Всё, блять, я ссать! Ща вернусь, — он уходит к нужной двери стремительно, видно, очень хочет оставить последнее слово за собой, ущемлённым. Прямо как когда-то, когда они ссорились в подростковые годы.       — Пусибой, блять, — Антон хихикает ему вслед, головой качая и взгляд на Егора переводит: — Ну… а ты тату-мастером работаешь? Эд что-то такое говорил.       — Ага, — Егор допивает из своего стакана, спрыгивает со стула и подходит ближе, почти на ухо ему выдыхая: — Давай заканчивать этот спектакль.       — Чего? — Антон аж вздрагивает от неожиданности. — Ты о чём?       — А то ты не понимаешь, — Егор говорит чётко, глядя при этом прямо в глаза. — Всё это, — он руками разводит, — только ради Эда. Я не собираюсь больше сидеть и вспоминать прошлое с убийцей. Оставь Эда в покое.       У Антона ком в горле такой тугой, что дышать становится трудно.       — Зачем ты так? Что я тебе сделал?       — Я восемь лет прошу Эда свалить отсюда, а он только и делает, что переживает за тебя. Ты сел, а мы почти уехали, но его самого загребли. Я ждал его с тюрьмы, потом ждал, пока он терапию пройдёт, теперь жду, когда он тебя, бедного-несчастного, из дерьма вытащит, — у Егора голос тихий такой, будто они о жизни просто говорят. — Эд полжизни с тобой носится, а я жду непонятно чего. Отвали от него, Шастун. Если он действительно тебе дорог, просто оставь его в покое. Он заслужил нормальную жизнь, а не вот это всё.       — Я ведь…       — Что «ты»? Ты как обычно ни в чём не виноват?       — Егор… — Антон сглатывает, глаза прикрывая, только бы слабость свою не показывать. — Ты прав. Хорошо. Вы и правда заслуживаете жить нормально. Прости, что мешаю… мне жаль…       Он с места медленно встаёт, забирает со стойки свой телефон, кидает оплату за выпивку и, не говоря больше ни слова, идёт в сторону выхода. Нужно просто выйти на улицу, а там уже можно будет отпустить себя — там никому не будет дела до какого-то потерянного полупьяного человека. Просто уйти. Как можно дальше. Только бы не слушать всего этого больше. Антон ведь и без Егора всё это знает, знает, что только и делает, что портит жизнь всем вокруг.       Улица встречает прохладным ветром, и Антон кутается в толстовку перед тем, как шагнуть дальше, но не успевает — кто-то на полном ходу впечатывается в него, пытаясь, похоже, в бар попасть. От сильного столкновения и количества алкоголя в крови ему едва удаётся своё тело на весу удержать, и то за счёт того, что руки вцепляются в чужие плечи.       А потом Антон поднимает взгляд и теряется окончательно.       — А… Арсений…       Тот смотрит на него удивлённо, дезориентировано слегка от такой резкой непредвиденной встречи, и вот тут-то Арсений действительно пересёкся с ним случайно — тут Антон верит, — а не как тогда, выследив его сделку. Достаточно в одни глаза эти, часто моргающие, всмотреться, чтобы понять степень растерянности человека.       — Антон… Я не слежу за тобой, — ладно, а вот теперь подозрительно.       Антон моргает глупо совершенно в ответ, всё ещё стараясь эмоции, с головой захлёстывающие, сдержать.       — Хорошо, — он кивает и руки от Арсения убирает спешно. — Извини. Я… мне идти нужно.       — Подожди, что-то случилось? — ну конечно, и как Антон мог в присутствии Арсения вообще понадеяться на такую роскошь, как право на «побыть наедине с собой»?       Он головой мотает активно, для больше убедительности:       — Нет. Я в норме, — и обходит Арсения, стараясь больше не прикасаться.       — Нет, что-то случилось, — у Арсения, видимо, маршрут перестраивается в ту же секунду, потому что он вместо того, чтобы в баре уже скрыться и дать Антону покой и уединение, в его сторону разворачивается, нагоняя в три быстрых шага.       — Арсений, — Антон замирает, глаза зажмуривая до белых бликов перед ними, но влага всё же сбегает по щекам. Он снова головой качает, не оборачиваясь. — Пожалуйста, не сейчас…       — Ты ведь на самом деле не хочешь один сейчас оставаться… разве я не прав? — Арсений голос понижает, говорит тихо совсем, будто их кто-то подслушать сейчас может, или как-будто они от всего мира спрятались, и он старается, чтобы их никто и никогда не нашёл. А уже через мгновение Антон ощущает на своей спине аккуратное прикосновение, едва-едва, одними кончиками пальцев.       — Я…       Господи, ну когда всё это закончится?       Антон больше не выдержит. Не может он больше. У него раз за разом мир вокруг рушится, а он не успевает новые стены вокруг себя строить, чтобы не так больно било каждый раз.       — Чего ты от меня хочешь? — он к Арсению всё-таки оборачивается, взгляд его ловя. — Что ты хочешь услышать? — и влагу с лица рукавом толстовки утирает.       Арсений вздыхает только, вновь непроницаемый, вновь невозмутимый до сводящих зубов, вновь будто ненастоящий в своей идеальности. Антону иногда кажется, что те вспышки слабости, моменты, которые он узрел собственными глазами, — сплошная иллюзия. Не вяжутся они с этим человеком, который даже сейчас, в вечер пятницы, одет как с иголочки и пахнет свежо, будто только с душа.       — Для начала хотел бы где-нибудь присесть, а не разговаривать у входа — излишнее внимание. Как насчёт парка?       — А я бы очень хотел, чтобы меня оставили в покое, — Антон на шаг назад отходит, сигареты в кармане находя и прикуривая. Он оглядывается вокруг, а после прямо на бордюр садится, выдыхая дым. — Пожалуйста, иди куда шёл. Я больше не твоя забота.       Арсений непробиваемый совершенно, кривится, смотря на этот заплёванный тысячу раз бордюр, руки на груди скрещивает, выглядит как порядочная восьмиклассница, сорвавшаяся на свидание с гопником и теперь не знающая куда себя деть в этом сером, лишённом джентльменских проявлений, мире. А потом всё-таки хмыкает что-то себе под нос, неразборчивое, но явно душное, и рядом плюхается, ноги бесконечные вытягивая. Молча. Продолжая молчать и погодя.       — Закат сегодня потрясающий, да? — Антон пепел с сигареты стряхивает, случайно роняя её из заходящихся в крупном треморе рук. И не выдерживает, просто роняет лицо в собственные ладони, всхлипывает тихо, стыдливо — он плакать не привык, особенно при посторонних людях. Слабость свою показывать — тем более.       — Очень красивый закат… — Арсений выдыхает это едва, тихо так, как ни в чём не бывало, но Антон всё равно слышит и вздрагивает, когда на его затылок рука холодная приземляется деликатно, а потом мир крутится начинает: от алкоголя ли, или же из-за того, что его дёргают на себя безапелляционно и уверенно, вжимая влажным лицом куда-то в своё плечо. — Похолодание обещают, — поглаживая подрагивающими пальцами спину.       — Блять… — с задушенным всхлипом из горла вырывается, когда Антон руками Арсения обнимает, в ткань на спине цепляясь отчаянно, будто утонет в этом океане без дополнительной опоры.       А Арсений всё гладить продолжает спокойно, на месте немного раскачиваясь, будто его, лба почти тридцатилетнего, убаюкать стараясь. И это ведь глупость полная, бред, откровенный стыд, Антону вырваться бы из этих рук, самому обнимать перестать, сорваться с места и бежать-бежать-бежать. И абсолютно плевать уже на устройство это на ноге, на жизнь, повторно загубленную в перспективе. Но руки продолжают сжимать рубашку до лёгкого треска, он только ближе жмётся, чувствуя в волосах чужое тёплое дыхание, а ещё шёпот. Неуместный такой, совершенно откровенную чушь рассказывающий:       — Красные и багровые закаты вообще обычно всегда к похолоданиям… может, ветрено будет? Или дождь… — выводя плавные узоры ладонями на лопатках.       — Я с детства ненавижу дождь, — выдыхает Антон, стараясь мысли и эмоции в кучу собрать, но не выходит ничего. Не выходит, даже когда он уговаривает себя оторваться от чужого плеча, заглянуть в глаза и прощения попросить за то, что натворил, за то, что жизнь испортил и продолжает это делать — он всем всё портит.       Егор абсолютно прав.       — Почему? А мне вот нравится, — в голосе Арсения слышится что-то улыбчивое, и Антон на месте погибнет, рассыплется пеплом, если признается самому себе, что это похоже на нежность. Потому что этого быть не может. Это всё из-за слёз и алкоголя. Он пьяный и в душевном раздрае, тут и не такое привидится, пока его укачивать продолжают, в макушку размеренно дыша и пальцами едва ощутимо рисуя что-то на коже.