— Ты не бета, придурок!

Мицуя медленно попятился назад, тяжело сглотнув вязкую слюну. Перед глазами потемнело, когда он снова осмелился взглянуть на тело матери. Бледное, в болезненных гематомах, отёках, кровоподтёках, в разорванной одежде и вырванными клоками волос. — Пожалуйста, скажи, что она спит, — прошептал мальчик, всхлипывая. Из-за нахлынувших эмоций его голос дрожал, а ноги подгибались, — Папа, прошу… Икари торопливо стал вытирать кровь какой-то тряпкой. Мужчина перестал обращать внимания на сына, сосредоточившись на уборке. Выглядело абсурдно. Мицуя замер на месте, слезящимися глазами смотря на происходящее. Он растерялся, совершенно не понимал, что делать, как реагировать. Отец действительно убил мать? Послышалось торопливый топот, к комнате, хромая, подбежал дедушка Юки. Пожилой омега поморщился от запаха и ворвался в мгновение ока, быстро закрывая глаза Мицуи своей тёплой ладонью. — Что ты натворил!? Мы ведь говорили, что она не выдержит! Надо звонить в скорую! — Мы никуда не будем звонить, у неё пульса нет. — Что?.. Икари второй раз не повторил, лишь сплюнул прямо в лужу крови и продолжил вытирать пол. Мицуя дрожал, как осиновый лист, держа ладонь Юки своими трясущимися пальцами. Он старался не скулить и позорно не всхлипывать, но не получалось совсем. Зажмурил глаза, губы дрожали из-за волнения. Когда это началось?..

***

Когда Икари родился, казалось, об этом знала вся страна, целая Япония праздновала появление на свет молодого наследника клана Юи. Ведь Юки вёл себя именно так. Всё время посвящал ребёнку, не оставлял ни на минуты, принебрегал всем, даже общением с супругом. Лин не любил это, наоборот, даже ревновал возлюбленного к младенцу, как бы глупо не звучало. В жизни Икари альфа почти не учавствовал, как и полагается сильному полу, передал ответственность за ребёнка Юки, омеге. Молодой парень с трудом понимал, как именно воспитывать сына, но очень старался. Подъем в восемь утра, зарядка и умывание, сладкая каша на завтрак, игры, обязательная прогулка по меньшей мере час, вкусный обед, дневной сон, развивающие занятия, полдник, снова игры, ужин, долгожданная встреча с другим отцом, пусть и холодная, без эмоций, отбой не позже девяти вечера. По такому расписанию жила семья, пока Икари не исполнилось пять. Настало время водить ребёнка в школу, Юки вдруг неожиданно забеременнел вторым ребёнком. Радость, счастье, детская одежда, пелёнки, новые игрушки, но не для Икари. И медленно о нём забыли. Мальчик был ошеломлён. Как о нём могли забыть? Всю жизнь он был центром вселенной для своих родителей, для Юки точно, но вдруг в один момент стал почти никем. Конечно, это было преувеличенно, но Икари не мог понять этого. Или вовсе не хотел понимать и осознавать. А после школа, одноклассники, дом с новым членом семьи — младшим братом. Совсем младенцем ещё, грудничком, все вокруг не могли подавить улыбки, смотря на ребёнка, только вот Икари не чувствовал ничего. Только отстранённость, может быть отвращение. Он был таким противным, в слюнях и соплях, постоянно хнычущий и похожий на фиолетово-красное недоразумение. При виде младшего брата на лице мальчика само собой появлялось отвращение. Родители не пресекали этого, да и мальчик открыто ненависть не выражал. Молча, беззвучно проклинал ребёнка за то, что отобрал его внимание. Первым странным поступком было, наверное, то, как мальчик сжёг носки младшего брата. Сидел рядом с младенцем, долго молча смотрел на спящего… детёныша. После стянул носки и ушёл. Стащил спички с кухни, убежал на задний двор, понюхал носочки, поморщился от детских феромонов — смесь молока и отдалённый запах Юки — чиркнул спичками и поджёг. Икари долго смотрел, сначала на небольшое пламя, после на обожённую траву и обугленные остатки ткани. Ребёнок плакал навзрыд, без носков ему было холодно, Юки ломал голову, куда пропала вещь, а сам мальчик отрицательно качал головой. Не видел, младщего не трогал, даже близко не подходил. Так и не понял, для чего сделал это. Даже будучи взрослым.

***

Когда исполнилось четырнадцать, то узнал. Альфа. Не мог и сомневаться, Икари был уверен. Он представитель сильного пола, никак иначе. Гордился, даже, скорее, возгордился. Но конкуренция с Лином стала ещё больше. Икари перечил, кричал, пару раз почти поднял руку на младшего брата, но серьёзных наказаний не получал, словесные только. Не уважал никого вокруг, кроме, быть может, отца. Когда стал старше, то начали искать невесту. Икари к этому не проявлял интереса, занятый своими заботами. Первая школьная влюблённость, поцелуи в кладовой, первые подарки и цветение сакуры. Ему было не до невесты, его жизнь шла своим чередом. Он думал, что его спутницей будет та — на год младше, с окрашенными в светлый волосами, глупой улыбкой и заливистым смехом, пока его не огорошили новостью. — Мизуки теперь твоя невеста. Он долго кричал, даже пытался подраться, и подрался бы, если бы не Юки, вставший между Икари и Лином. Долго не мог принять, но смирился. Даже оборвал все связи с той, кого любил по-настоящему, заменив её Мизуки — на первый взгляд тихая, зашуганная даже, с чёрными волосами, вьющимися на концах, и грусным взглядом. В глаза девушке Икари старался не смотреть, а когда она переехала в их поместье, то игнорировать её стал. Не говорил ни с кем, магический техникум закончил с натяжкой — прогуливал много. Гулял по Токио, сидел в парках или скверах, просто закрывался в своей комнате. Мизуки, насколько он знал, магического образования толком не получила, только дома, среди соклановцев и членов семьи. Да ему и неважно было.

***

Всё обрушилось, когда узнал об измене. Икари с ума будто сошёл, поклялся убить и Мизуки, и того, кто пометил её. Это была даже не злость, ненависть. Как кто-то вроде неё мог изменить ему? Почему ради глупой свадьбы, ради договорённости, ради репутации он забыл о той, кого любил, а Мизуки не смогла? Впервые он хотел избить её, но не смог. Запах поменялся, понял сразу. Залетела. Икари замер с занесённым над телом Мизуки кулаком и молчал пару минут, пока не ударил по лицу, после ещё и ещё, а потом пнул прямо по животу. Девушка заливалась слезами, кашляла, пока не затихла, скривившись. — Я убью его ещё в зародыше, — пробормотал Икари под нос, глядя на свернувшуюся на полу Мизуки. Схватил девушку за волосы и дернул её голову вверх, — Ты слышишь, шалава? Только попробуй родить этого ребёнка. Икари ожидал выкидыша, молил об этом перед сном, но Мизуки, как собака, зализала раны и объявила всех радостной вестью. Забеременнела. Ни от кого иного, как от Икари. Он хотел убить её, разбить её голову о стену, вырвать язык, сломать руки и ноги, морить голодом до торчащих рёбер и бледной кожи. Но не мог. Потому что не разрешили бы. Зато как были рады его родители, все, даже младший брат, будь он неладен. Все восхваляли Мизуки, хвалили Икари, хотя, казалось бы, за что? Он сомневался, вернее, не верил совсем. Это не может быть его ребёнок. Но Мизуки клялась, слёзно обещала. — Клянусь… Это твой ребёнок, я клянусь, Икари!.. Как же противно было ему слушать это. Он не помнил, ни разу не помнил, чтобы проводил с ней ночь, даже в первую брачную он, кажется, не пометил её. А как без метки на шее, как без укуса можно зачать ребенка? Его всегда учили этому. Да и Икари знал точно — если это его дитя, то во время беременности он должен был с ума сходить, вокруг омеги виться, запах её полюбить. Но ни первого, ни второго, ни даже третьего не пришло. Ни через месяц, ни через два, ни даже когда живот Мизуки надулся, она походила на неуклюжего пингвина и, кажется… Полюбила его. Спала рядом с ним, просила ласки, как уличная кошка, прислуживала, одежду его утаскивала, чтобы вить гнёзда… Но Икари так и не было дела до неё. Даже в день родов. Мизуки оставили в поместье, пригласили лекаря, Юки кружился вокруг неё, помогал, давал советы, успокаивал, а Икари… Помнил только то, как пялился в одну точку на стене, слыша крики агонии из соседней комнаты. А ближе к вечеру был ещё один крик, заливистый, даже хлюпающий, незнакомый. Парень, как дикий волк, навострился, натянулся, словно струна, долго прислушивался, замерший на месте, пока в его спальню не зашёл Юки. Икари стеклянными глазами смотрел на родителя, чуть ли не плакал, видя в руках мужчины тихо сопящий свёрток. И вновь ему будто пять лет, а в руках папы его маленький брат. Парень замер, боясь двигаться, на глаза навернулись слёзы. Словно в полуобморочном состоянии он вытянул руки, чувствуя на них приятную тяжесть, и прижал свёрток к груди, слабо покачивая. Он осторожно раскрыл простынь, внутри был ребёнок. Может быть, чужой детёныш, но различить он не мог. И тогда наклонился, долго смотрел в сонное лицо, и вдруг заплакал. Прямо перед Юки, прямо перед подошедшим обеспокоенным Лином, сжимающий ребёнка в руках. Его ребёнка, единственного человека, который никогда бы не бросил его.

***

Мизуки он так и не полюбил. Наоборот, бил, унижал, насмехался. Омега большую часть времени была либо беременна, либо нянчилась с только родившимся детёнышем. Рожала, словно кошка, потому что в это время Икари не трогал её, даже не прикасался. Наоборот, больше времени он всегда уделял детям. Особенно Мицуе. Первый ребёнок, Икари ещё совсем не понимал, как стоит себя вести с ним, был импульсивным, делал странные вещи, но всё равно заботливо возился с ним, пусть и совсем редко. К другим детям он ничего похожего не испытывал. Чувствовал скорее вынужденную ответственность и отстранённую привязанность, словно их жизнь не совсем волновала его, но этим занималась Мизуки. Женщина, наоборот, почти не проводила времени с Мицуей, старалась не разговаривать, даже не смотреть в глаза. Они всегда были странными. И он ненавидел каждое мгновение, когда понимал, что Мицуя будет омегой. Презирал это, потому что боялся, что его сын — самое дорогое, что он обнаружил за всё время своего существования — будет хоть каплю похожим на мать, Мизуки. Что будет таким же терпеливым, покорным, нуждающимся, слабым. Одна мысль об этом почему-то ужасала Икари. Он мечтал, чтобы его страхи не оправдались, он был готов принять его даже бетой, но только не омегой. И когда Мицуя сказал:"Бета. Доминантный бета» с плеч Икари будто свалился груз, хватка на волосах Мизуки в тот момент стала мягче. Он сидел спиной к сыну, поэтому тот не видел облегчённой улыбки. Пусть наплёл что-то о том, что разочаровался, но на самом деле был даже рад. Хорошо, что не омега, лучше быть бетой. С бетами легче. Они спокойные, не подвержены инстинктам и чужому влиянию, самодостаточные, пусть и не такие сильные, как альфы, но и не слабые, как омеги. И все вокруг заметили преображение Икари, будто он был… счастлив. Стал уделять время и другим детям, хотя раньше почти не говорил с ними. Перестал так сильно избивать Мизуки и за те пару недель она будто расцвела, помолодела, даже улыбнулась пару раз. Словно всё стало хорошо. И Икари взаправду задумался, что так может продолжаться. Он не помнит, какой чёрт его дёрнул залезть в рюкзак Мицуи. Увидел блокнот, ручки, аарандаши, хотел… помочь. Стал убирать в рюкзак, а там… подавители. И снова, будто с ума сошёл, перед глазами поплыло. Мужчина ощущал себя диким быком, которому отчётливо махали красной тряпкой прямо перед глазами. Желудок скрутило от гнева, он сжал упаковку подавителей и просидел с ней по меньшей мере час, пялясь в одну точку и тяжело дыша. Мизуки за это время почти сошла с ума. Шептала, мол это её таблетки, сын купил их для неё, но альфа даже не слушал её. Она хотела говорить громче, но голос срывался, становился глухим и неразборчивым, пока её не выгнали в детскую комнату. Как он бил его… Словно хотел убить, не останавливаясь. Будто наркоман, не понимающий, что делает, но и не желающий останавливаться. Смог прийти в себя только когда вмешался Лин. Поднять руку на своего отца Икари бы не смог. Мицуя пропал, альфа думал. Постоянно, молчал и мерял спальню шагами. Может погорячился, может не стоило, может нужно позвонить, спросить о самочувствии. Но он бы не смог признать своих ошибок, никогда. Но Мизуки почему-то стала смелее, тихо, почти неслышно, но обеляла сына в глазах альфы. И тот почти поверил. Пока ему не позвонили. Аято. Будь он проклят…

***

Ах, значит связан… И ни с кем иным, как с Сатору Годжо. Малолетняя шалава. Только и крутилось в голове Икари, когда он дрожащими руками держал телефон-раскладушку. Руки медленно опускались, телефон упал на пол. Ему нет и четырнадцати, а уже связан с альфой. С будущей главой вражеского клана. Плевать, пусть омега, Икари бы выдал Мицую за какого-нибудь наследника, чтобы скрепить отношения. В крайнем случае продал бы Зенинам, они любят сильных детей. Но такого предательства он не вынесет. Ещё и Мизуки, как назло, что-то канючит под ухо. Как будто ей было разрешено разговаривать. Он вспомнил всё то, что когда-то давно хотел сделать с ней. А вдруг ребёнок правда не от него? Разве Икари мог зачать такого урода? — Икари?.. — пробормотала Мизуки, сидящая на их большом спальном футоне. Она слегка пригнулась, будто заранее готовясь к удару, но его не последовало. Женщина напряжённо сглотнула, выдавливая из себя дрожащую улыбку, — Дорогой, что-то… Что-то случилось?.. Это Мицуя? В ответ тишина. Мизуки начала волноваться. — Икари?.. Дорогой, это был Мицуя?.. Он скоро вернётся домой? На слабых ногах мужчина обернулся, медленно подходя к омеге. — Л-любимый? — голос её предательски дрожал. — Скажи, Мицуя… Мой сын? — тон тихий, едва понятный, пока Икари нависает над женщиной. — К-клянусь, я… Я точно знаю, что наш Мицуя… Это точно твой сын, даже… Даже если ты не пометил меня тогда, это всё равно… — Заткнись. Икари сжал зубы до скрипа, резко хватая Мизуки за волосы. — Я убью тебя. Медленно и болезненно. Потому что такая шлюха, как ты, недостойна жить в этом мире! Он говорил так отчаянно, криком заглушая слёзы и смятение. — А потом я убью Мицую! И всю эту грёбанную семью, я убью здесь всех!