Пристанище

      Приближалось Рождество. Проснувшись поутру за неделю до праздника, вместо редкого снега все обнаружили плотные сугробы, достающие до окон первых этажей. Как только радостное известие разлетелось по приюту, большинство юношей поспешило опробовать снежки на деле, за что некоторые экстремалы слегли с температурой тем же вечером.       Снег, который поначалу лежал неподвижным одеялом, вскоре превратился в снеговиков и протоптанные тропинки. Томасу эта беготня напомнила старые времена, когда он ещё ходил в школу и был одним из тех, кто погружался в ожидание зимних каникул. Он охотно присоединился к общему веселью и даже закинул Тревору Кэмпбеллу льда за ворот куртки. Когда тот заверещал и опасно замотал своей лопатой, юноша мгновенно ретировался, оставив под подозрением какого-то невинного парнишку.       С приходом зимы стало заметно холоднее, лёгкие куртки совсем не спасали от мичиганского мороза, тем не менее, народу снаружи только прибавилось. В доме было всего два камина — в кабинете директора и в общей комнате кураторов, — поэтому дом отапливался медленно и слабо. И если бы не обогреватели, находившиеся в каждой комнате, то дом точно превратился бы в суровую глыбу льда. Томас слышал, что даже они стали хуже греть. Но всерьёз задумался об этом только тогда, когда надел толстовку поверх свитера.       Все кураторы очень старались создать праздничное настроение, и с каждым пинком Алби где-то что-то да появлялось. На перилах деревянной лестницы повисла старая гирлянда с разноцветными лампочками в форме конусов. На всех дверях появились потёртые венки с ёлочными шарами и остролистом. Красные ковры, уже потерявшие яркость, обнаружились словно из ниоткуда и теперь покрывали полы в холле и во всех коридорах. Ещё большей находкой стали ржавые колокольчики, украсившие редкие настенные лампы.       В один из субботних вечеров, когда за окном валил сильный снег, на Томаса вдруг напало внезапное желание убраться в комнате. Он рассовал по полкам раскиданные вещи, поменял постельное бельё, сложил обувь в шкаф, не забывая про кроссовки Галли, протёр пыль там, куда смог добраться, не поленился найти швабру и ведро и даже помыл полы, залезая во все углы. Бережно сложив оставленные деревянные фигурки в небольшую тряпочку, он задвинул ящик, огляделся в поисках того, что мог упустить, и удивился насколько в комнате стало пусто без его раскиданных вещей. В отражении окна, уже без клееных газет, ему улыбнулся посвежевший, немного растрёпанный молодой человек.       После решил скоротать время за сном. Он укрылся двумя одеялами, но холод всё равно пробирался сквозь их дешёвую ткань. Вот если бы у него было одеяло из шерсти, пуха или хлопка… Можно было бы укутаться в него и сладко спать…       Он пытался задремать, но ворочался с бока на бок из-за гомона голосов, доходивших сквозь пол холодной комнаты. Шум только возрастал, и сон никак не шёл.       Пару минут он лежал без движения, что-то дёрнуло открыть соседний ящик. Из-за снега в комнату проникал туманный свет, благодаря ему на ладони прорисовались небольшие белые кнопочки.       Томас пошевелил пальцами, перекатывая их на ладони. При мысли, что для пополнения запасов теперь можно было пользоваться ключами Галли (умело пользуясь случаем), в груди образовалось затишье. Да и новый артефакт не мог не радовать. Словно до этого по всему телу бушевал ураган, перемешивая мысли и внутренности всмятку, но сейчас стало так спокойно и радостно. Вот оно счастье! В его ладони.       Чувство предвкушения было настолько сильным, что случайно вызвало слабую тошноту.       Томас улыбнулся.       Он не смог использовать их сразу после кражи по одной причине: хотелось взять всё и сразу, когда никто не будет мешать.       За дверью скрипнула половица. Томас тут же насторожился и спрятал руку под одеяло. Непрошеные гости были ни к чему, если только это не Галли, решивший навестить его. Но он быстро отбросил эту мысль: во-первых, у него не такая лёгкая поступь, а во-вторых, он бы не пришёл сюда просто так.       В дверь кротко постучали. В проёме показалась голова Терезы. Её волосы спали с плеча тёмным водопадом.       — Можно?       Она спасла его от скуки, заставив присоединиться к её партии. Тоже неплохой вариант времяпровождения, но даже из-за этого Томас с трудом откинул одеяло и вынырнул из тепла.       Когда он стал окружать одну из её фигур, она повела носом, но красиво обошла его слона конём:       — Знаешь, ты мне напоминаешь эту фигуру. — призналась она. На его недоумённый взгляд Тереза пояснила: — Слон ходит по диагонали, а ты такой же прыткий как и он: залезешь куда угодно, и никто не заметит. Кстати, мой тебе дружеский совет, научись думать как я, и тогда сможешь меня выиграть.       Они играли вдвоём в комнате в конце коридора. Оба понимали, что на втором этаже вряд ли попадут под раздачу ледяных снежков, которыми разбрасывались остальные, поэтому это место стало отличным убежищем. Да, здесь произошло то, о чём они не смели говорить, но Тереза сама вызвалась вернуться сюда, чем развеяла все сомнения относительно своего хорошего настроения.       В комнате всё также стоял электрочайник. Он довольно износился и теперь даже в выключенном состоянии тихо посвистывал. Откуда-то появились продавленный красный диван и такое же кресло. На столе у доски стояли две большие кружки с чёрным чаем без сахара. Томас и Тереза дружно решили, что ни копоть на дне, ни пресность чая не смогли перебить удовольствие от тепла, которое из раза в раз скатывалось по горлу в желудок, и оба время от времени отвлекались, чтобы погреть руки и спрятать их в складки свитера.       — Всё же я считаю, что он мог взять тебя с собой. — сказала девушка, нарушив тишину, но продолжив их утренний разговор о Галли, который умотал вместе с Зартом в Каламазý. — Сейчас такое красивое время года, все города украшены к Рождеству.       Три дня назад, за день до выезда, когда только стало известно о его скором отъезде, Томас не отставал от Галли ни на шаг, ходил по пятам, дошёл чуть ли не до душевой комнаты. Однако ему пришлось отказаться от этого дела: забыв о всяком стыде, он встал напротив кабины, совсем не понимая, почему душевую лейку оборачивают в его сторону.       Томас скуксился, с неприятным чувством вспоминая как получил отказ.       — Мог. — согласился он. — Но он так быстро уехал, что я даже не успел его уговорить.       К тому же, Галли хранил к нему некую фоновую обиду за ту ночь, когда он проснулся в бреду с ужасно высокой температурой и обнаружил в своей спальне Минхо. Эти оба подняли шум хлеще знаменитого скелета и тотчас получили по заслугам. Алби не стал церемониться и оштрафовал их на тридцать процентов зарплаты, а потом опрашивал всех кураторов: почему после Минхо никто из них не сбежался на шум. Себя оправдывал тем, что долго курил у границы приюта.       Галли дулся какое-то время, избегал его, потом при просмотре фильма оттаял. И ещё, как никак они виделись каждое раннее утро на пробежках, и долго воротить нос уже просто не получилось.       Когда на пробежках Томас стал пробегать столько же, сколько и Галли, и умудряться рассказывать что-то на ходу, тот всё закатывал глаза, но язвил гораздо меньше, даже иногда улыбался, когда проскальзывала особенно смешная шутка.       По его словам, Томасу «лишь бы языком чесать», хотя сам Томас никогда за собой не замечал этой черты. С самой начальной школы у него были сложности с социальной адаптацией: в каждой группе он был чужаком или тем самым парнем на задней парте, с которым редко кто заводил разговор. Даже если диалог и происходил, он обычно сводился к темам о романтике, парнях, девушках, выпивке, играх и вечеринках. Томас любил всё это, но не выносил похабщины и терял интерес. Как и одноклассники к нему. Словом, получалось открываться только близким друзьям, но ведь их — по пальцам пересчитать. Болтовни и в помине не было.       Совсем другое дело — проводить время с этими близкими друзьями. Галли, между прочим, готов был слушать его размышления каждый раз, когда Томас открывал рот, хотя и делал вид, что не обращал на него внимания. Можно сказать, что книгу, которую порекомендовал Хорхе, они освоили вместе: Томас читал, а Галли внимательно слушал и иногда вставлял свои комментарии. К сожалению, преподаватель литературы и естествознания приболел, поэтому чтение затянулось. В результате Томас уже несколько недель не навещал Галли, и испытывал острое и необъяснимое желание прийти просто так.       — Кстати, без шуток, — сказала Тереза. — Странно, что он так часто болеет. Галли ведь всё ещё не выздоровел?       — Он избегает лечения: не верит в необходимость пичкать себя лекарствами. Поэтому и не может поправиться уже несколько недель. Да и в его комнате ужасно холодно. Там особо не поправишься.       — Во всём доме холодно, — заметила Тереза, обводя взглядом их стаканы. — Ему не помешает выпить горячего чаю, желательно с мёдом.       Томас покачал головой. Вряд ли Галли оценит такие заботы и просто откажется, тем более мёд в этих краях — деликатес, который не так просто найти. Последняя капля мёда побывала у Томаса во рту на День благодарения, когда на обед вместо индейки подали курицу, политую медовой глазурью. Тогда, пожалуй, был один из самых сытных обедов, а сейчас, увы, порции становились всё меньше и скуднее.       Тереза между тем продолжала:       — Кофе я здесь не видела, так что чай — оптимальный вариант. У нас его раньше заваривали в больших чугунках, чтобы хватило на всех. Давай найдём что-то похожее на кухне?       — А если не будет? — скептически выгнул бровь Томас. — Заварим в кастрюле?       Она пожала плечами.       — Попробуем. Он будет рад.       Он не озвучил сомнения вслух, но лицо само собой выразило недопонимание, и Тереза успела сделать выводы:       — Не смотри на меня так. Он же твой друг. Почему бы не сделать ему приятно? Нас учили всегда сочувствовать тем, кому приходится хуже. И ещё, — она подняла указательный палец в воздух. — заставь его принимать лекарства, иначе к празднику все слягут. Даже у меня начинает болеть горло.       — Я же не болен. — задумчиво сказал Томас.       — Крепкий иммунитет. Это не отменяет того, что ты можешь быть переносчиком.       В её словах был смысл, даже в тех, где он будет показывать себя дураком. Он тут же вообразил себя на пороге комнаты Галли с чашкой чая в руках и с тупой неловкой улыбкой из-за того, что предстаёт перед ним в таком свете, и невольно заволновался. Галли наверняка сочтёт этот поступок девчачьим. Может, статус «изнеженного» поможет избежать его травли?       Изнеженный. Ещё и слово-то какое выбрал.       Тереза же вдруг подтолкнула освещать в нём это качество. И как оно проявлялось, если все вокруг видели его в нём, а сам Томас — нет? Он считал себя отстранённым, потерянным и замкнутым, поэтому слова Галли крутились у него в голове, не находя места в общем представлении о себе.       Томас снова посмотрел на девушку. Тереза из раза в раз заставляла его задумываться над своими поступками. Как, например, в последние дни отработки на кухне, вычищая самые грязные сковородки, у них завязался разговор, снова о Галли и его переезде.       — И как ты отреагировал? — спросила она.       Он молчал целую минуту. Блестящее пятно на сковороде, которое проявилось после двадцати минут усердной работы, отразило, как скривилось его лицо.       — Мне… было обидно, — выдавил он наконец.       — А потом?       — Не знаю, злился. Был раздражён.       Наступила её очередь молчать.       — Чувства — это сложно. Хорошо, что ты переживаешь весь спектр эмоций, — сказала Тереза.       Томас фыркнул:       — Так говоришь, будто тебя это не касается. Разве ты не испытывала чего-то подобного?       — Предпочитаю не испытывать, — ответила она сухо и механически. И тут же задала вопрос: — Так почему же ты разозлился?       Не успев обдумать её слова, Томас ответил:       — Не знаю. На меня это совсем не похоже. Я всегда один. Сколько себя помню. И мне было бы в радость жить одному.       Тереза заметила:       — Видимо, другая сторона тебя так не считает.       И она оказалась права.       Как бы он не пытался отнекиваться, Томас чувствовал, что назревает глубокое сопротивление неизвестного рода, которое ощущалось так, словно он проглотил что-то испорченное. Он боролся со своей тенью, отчаянно побуждающей сделать то, о чем он стеснялся даже думать: спуститься вниз и напроситься в комнату сто тринадцать — в его комнату. Узнать как дела, послушать его язвительные комментарии насчёт всего, что раздражает. Вместе почитать, вместе сходить в столовую, вместе поехать в город. Понемногу все мысли сходились на остром желании остаться у него переночевать.       Причина… должна быть причина для этого растущего желания, но как бы он не копался в себе, думать об этом было странно, в голове тут же образовывалась неприступная стена, которая тщательно скрывала природу его размышлений. Нечто начинало ныть и сразу в разных точках тела: в груди, внизу живота, а по рукам проходил электрический заряд.       За эти мысли Томас себя невзлюбил и по ночам силком заставлял спать. В такие моменты он думал обо всём и старательно избегал темы своих желаний, но он не мог себе не признаться: совместные пробежки по утрам были лучше кофеина.       Сейчас Тереза почему-то хотела помочь ему разобраться в самом себе. Может быть она чувствовала, что его что-то терзает? Она обладала невероятной способностью видеть его насквозь, читать его мысли. Или же переживания настолько видны на его лице? Если так, видит ли это Галли, Минхо или кто-либо ещё?       — Сходим вниз и сделаем.       Тереза сложила фигуры и поставила перед ним кружку с чаем, взяла в руки свою, чтобы согреться.       — Когда он приедет?       — Должен был вчера. С новой тачкой Зарта со скоростью не должно быть проблем. Ты её видела?       — Мельком, вроде какой-то джип. Наверное, вмещает много человек.       — Если бы не Дженсон, давно бы домчал вас до Ленсинга. Ну, если бы ещё умел водить.       Наконец-то отошли от этой темы.       Девушка посмотрела в окно и повела плечами.       — Было бы круто. — сказала она без тени радости. Было чудом как необычный свет с окна отражался на её коже, будто подсвечивал её белизну, и ещё губы и синие-синие глаза. — Единственное, по чему я скучаю — это по своей постели и по праздникам. — медленно произнесли коралловые губы. — Хотя на здешнюю кровать не жалуюсь, если бы не боль в пояснице, все было бы просто отлично. Совсем скоро двадцать пятое число… — оконная рама затрещала от ветра. — Хотела бы я почувствовать, что Рождество действительно наступило.       Он задумчиво кивнул. Одна тема лучшей другой… Томас и сам не ощущал духа Рождества уже очень давно.       Каждый раз, когда приходила пора спускаться в столовую, Томас по привычке ожидал увидеть её умеренно наполненной и что ещё важно — без всяких украшений. Однако сегодня внутри гудела толпа, а вдоль и поперёк слепили блестящие красные шары, скорее предназначенные для рождественских елей. Кому-то пришло в голову повесить их на торчащие гвозди деревянных рам.       Томас и Тереза присоединились к Гарри, Соне и Эрису, которые ещё не притронулись к ужину, так как наблюдали за тем, что происходило в другой части столовой. Томас присмотрелся: ровно по диагонали от них Минхо по старой традиции верещал на группу тринадцатилеток, которые сбили один ёлочный шарик запущенными варёными яйцами.       — Вот сукины дети! Бен, тащи швабры! Сейчас вы у меня попляшете!       — Он горячий, когда злится.       Соня сделала вид, что это произнесла не она, спрятавшись за стаканом чая. Уголки губ Гарриет дрогнули, она поспешила скрыть улыбку, осмотрев свою кофту на наличие несуществующих пылинок.       Соня подалась вперёд и заговорщицки сказала:       — Как вам идея устроить в канун Рождества день настольных игр? Отпразднуем вместе.       — Шахматы?       — Нет, — её аккуратный носик сморщился. — никаких шахмат. Карты, бутылочка, угадай героя, правда или выпивка.       Гарриет отнеслась к предложению серьёзно и покачала головой.       — У нас ведь даже нет алкоголя для последней игры.       — И не так много народу. — поддержала Тереза.       — Скажу по секрету, я слышала кое-чей разговор о том, что алкоголю быть. — Соня с трудом заставила себя понизить голос, так как рядом прошли два куратора. Она мечтательно продолжила: — И ещё… Можно было бы пригласили его… — её пальчик указал на Минхо, который злорадствовал над угнетёнными детьми. — Ох, Томас! Вы же друзья! Уговори его прийти поиграть с нами.       Прикусив щеку изнутри, Томас оглянулся на Минхо, лицо которого было недовольнее всех в ближайшей округе. А получится ли? У него же настроение прыгает как мячик, то вверх, то вниз.       — Хорошая идея — собраться вместе, — поддержал Эрис, возвращая Томаса к разговору. — если, конечно, твои «информаторы» не врут.       — Не врут, не врут, должен приехать этот, как его, который с Томми жил по соседству, он-то и привезёт нам то, что нужно. Ах, да, Томми, ещё кое что — сможешь уговорить его дать нам пару бутылочек?       Все четверо воззрились на него с надеждой. Ничего не оставалось, как поддаться их уговорам, тем более что плохого в том, чтобы оторваться по полной на праздник?       Томас застал Минхо сразу, когда тот удалился из столовой. В руках он нёс небольшую коробку, в которой позвякивали разбитые шары.       — Они что, только спят и видят провести со мной время? — он ухмыльнулся после того, как Томас поведал план о вечере.       — Не льсти себе. — с сарказмом ответил юноша. — Но почему бы действительно не провести праздник вместе? Рождество же.       Они шли по коридору первого этажа, совсем близко от того места, где они когда-то прятались от Дженсона. Здесь стоял странный кисловатый запах, исходящий словно отовсюду. Он появился больше месяца назад, его пытались отмыть всеми смесями порошков, оставшихся на крайний случай. И насколько Томас знал, в это дело запрягли Кэмпбелла и Грейса, что не могло не радовать.       Минхо завернул за угол и, скинув коробку на пол и порывшись в кармане, открыл одну из дверей. Она была из той же серии, что и другие, тёмная, потёртая, но ручка её не блестела как у остальных.       — Что это за место?       По началу, когда парень отворил дверь, юноша ничего не увидел из-за промозглой темноты, но у него сердце чуть не упало в пятки, когда Минхо шагнул через порог и вдруг уменьшился в росте. Длинная крутая лестница вела прямо под дом.       — Давай за мной, — сказал откуда-то снизу Минхо.       Пришлось обострить все чувства самосохранения, чтобы не навернуться и не сломать шею. Он спускался так аккуратно насколько мог, но дыхание спирало от любого скрипа. Минхо добрался до рубильника, и вскоре комнату облепил оранжевый свет. Это было просторное помещение, полностью покрытое бетоном и заполненное всяким хламом.       В этом месте находилось несколько десятков предметов мебели: стулья, скамьи, столы. Также здесь было какое-то тряпьё непонятного происхождения, старые глобусы со сколами, обычные доски для обучения с толстыми указками в комплекте, кровати с вылезшими пружинами и многое другое. Но в центре хаотичного водоворота находилось то, из-за чего у Томаса поневоле открылся рот: громадная водопроводная труба, покрытая толстым слоем пыли и грязи, так, что Томас в отражении предстал размытым туманным облаком. Юноша переступил с ноги на ногу, чувствуя слабую вибрацию. Труба гудела словно заведённый механизм, отдавала слабой пульсацией по полу точно бьющееся сердце.       Какого там года этот приют? Тысяча восемьсот восемнадцатого? Это же небывалые технологии для того времени!       Остатки от праздничных шариков отозвались жалобным писком, когда Минхо кинул коробку под стулья. Он потёр ладони.       — Это типа наш склад. — запоздало ответил он. — Храним тут всякую дребедень, которая вышла из строя или просто мозолит глаза.       Томас воодушевлённо вгляделся в множество любопытных вещиц. В отличие от Минхо, он видел в них не «дребедень», а раритет. Например, непонятно откуда взявшийся платяной шкаф с позолоченными ручками, рабочий стол из тёмного дерева с зелёным сукном на поверхности. Галли бы точно понравилось. Может, трельяж он нашёл здесь же? По всей видимости, только его и смог поднять.       Сбоку вдоль стен стояла гора коробок, нагромождённая чёрными пакетами для утилизации. Приблизившись, Томас раскрыл один из пакетов и обнаружил гору одежды. Хоть и ношенной, но чистой и глаженой.       А вот и остатки благотворительности. Надо и себе что-то взять. — подумал Томас, поворошив футболки, джинсы, вязяные джемпера. Два джемпера, синий и зелёный, настолько приглянулись, что он решил надеть их поверх футболки. Его обдало запахом свежего порошка.       В углу напротив коробок возвышался высокий конус, то было что-то вроде столба, на который накинули спальное покрывало.       — А там что?       Минхо проследил за направлением пальца и махнул рукой.       — Всего лишь искусственная ель.       — Но ведь канун Рождества через четыре дня! — юноша без разрешения полез в её сторону. — Надо достать её. — Обогнув пузатую трубу, он еле подобрался к цели, но его планы нарушили, потянув обратно за ворот кофты.       — Она сломана, дурень, её уже не восстановить. — Минхо с безнадёжной скукой потрепал сухие ветви, оглядел громадину снизу вверх, что-то надумав. — Или есть идея, как её починить?       — Сначала достанем из угла, разберёмся, что к чему.       Пока Томас лез в угол, от которого сквозило морозным холодом, он чуть не подвернул ногу, зацепившись за гору поваленных стульев, задел кроссовком шкаф и чуть не снёс учебные доски. Минхо заржал где-то позади.       Потеснив мебель у лестницы, парни всё-таки вытянули искусственное дерево из пыльных покрывал, и перед ними предстало почерневшее от времени лохматое нечто, достающее верхушкой до потолка.       — Она здесь ну очень давно. Какая-то уж слишком дряхлая старушка. Пыль, вон, сыпется. Может, ну её?..       — Не. Она многим поднимет настроение. Украшения остались?       Минхо поискал коробки под стульями и кивнул. Ствол искусственного дерева упирался на большую подставку, а её ветви сгибались и разгибались с протяжным скрежетом. Томас и Минхо проверили её на целостность, начав сверху, заканчивая подолом, когда Минхо коснулся одной из широких ветвей у самого основания, та упала, даже не издав скрипа, и ему пришлось напрячься, чтобы вставить её обратно. Пока он пыхтел где-то в листве и ковырялся в механизме, Томас с грустью оглядел раскиданные вокруг себя учебники биологии, географии и физики, которыми так давно не пользовались, что если бы он сейчас сдул всю пыль с их поверхности, то тут же задохнулся в ней. Настолько плотно пыль здесь осела.       — Кстати, я видел заявление на увольнение от одного из преподов. — Вдруг сказал Минхо.       — От кого же?       А сам зажевал губу: не хотелось бы, чтобы харизматичный латинос покидал их так быстро.       — Винс, тот, который ведёт математику и физкультуру. Только его заявление так и не рассмотрено. Да и он не особо Дженсона торопит. Передумал что ли… Хотя он-то приехал сюда не просто так. Я слыхал, что у него погиб сын.       — Приехал воспитывать других «сыновей»? — другого на ум не приходило.       Тот пожал плечами. И с тяжёлым вздохом сказал:       — Он и выглядит так, будто с ним что-то стряслось. И что же это место так тянет людей с проблемами?       — И с тяжёлым грузом на сердце.       Минхо неразборчиво промычал себе под нос.       — Сколько вы зарабатываете, если не секрет?       Тот стряхнул пластмассовые иглы и, поглядев на Томаса, глубоко вздохнул:       — Сам посуди, половины зарплаты не существует: после начисления она сразу улетает на нужды приюта. Платим за проживание, еду, тепло, воду и так далее. — в его голосе скользнула неприязненность. Произнеся тише, добавил: — Даже отложить нельзя… Зарплата никакая, даже говорить об этом не хочу.       — Раньше много преподов было?       — Штук тридцать, причём половина обычно шаталась туда-сюда. Кто-то придёт, кто-то уйдёт, постоянно новые лица. Так было всегда, сколько я себя помню. Вот увидишь, — не поднимая головы, Минхо дёрнул ею в сторону. — скоро и эти уйдут. Расположение неудобное, вокруг один лес, к дороге хер проберёшься. Ну ладно… Потом, когда нас оторвало от Батл-Крика, Барнс пытался заручиться поддержкой Каламазу, Лудингтона, Маунт-Лейка, Портеджа, Три Риверс, чего там ещё, — он почесал голову. — Стерджиса… И каждый отслужил, но потом начинались какие-то тёрки по поводу больших трат на жильё, и Барнс это дело прикрыл.       — И решил сделать из приюта интернат?       — Да. Ради этого дела, нужно было зарекомендовать себя с другим подобным заведением. Ленсингский интернат славится хорошим воспитанием и обучением. И это единственный приют, который согласился на сотрудничество. Точнее, та дамочка — единственная решилась вытащить нас из болота. А сейчас неизвестно, что будет дальше. Никто не желает здесь жить, работать и так далее.       Кроме Галли, судя по всему, — про себя фыркнул Томас, а вслух спросил:       — Ты тоже?       На это Минхо промолчал, что разогрело неподдельный интерес. Он наклонился вперёд.       — Увольняешься?       — Варежку прикрыл. — беззлобно сказал Минхо.       — Ты серьёзно? Увольняешься?       — Хотя бы ты не смотри на меня с осуждением.       — Но… — Томас закрыл рот. Что значит «хотя бы ты»? Минхо поделился желанием с Ньютом и не получил должной поддержки? — Я смотрю не с осуждением, а с удивлением. Сам посуди, зачем мне это?       Минхо поднялся, размял ноги. Он долго маячил неподалёку, но не выдержал тяжёлой тишины.       — Да ты сам посуди, это место изживает себя! И если ничего не делать, мы так и останемся подыхать здесь, вдали от всех. Вдали от настоящего мира.       — Я полностью с тобой согласен.       Тот поднял на него удивлённые глаза.       — Когда мы с тобой только познакомились, ты сказал, что надо поскорее валить отсюда. — издалека начал Томас. Он сделал паузу, стараясь прочувствовать почву. — Ты тоже хочешь уйти, я тебя понимаю. — продолжил он. — Тебе есть куда податься?       — Я думал о том, чтобы снять на заработанные деньги квартиру, но… этих денег не достаточно. Недавно я порядочно потратился. Да и… — на лице у Минхо выскочила несвойственная ему эмоция — задумчивость.       — И?       — Пока не складывается. — коротко закончил тот и спрятал лицо в тени.       — Ньют не поддержал?       Минхо прочистил горло и твёрдо произнёс:       — В общем, средств не достаточно. Мне нужно работать здесь ещё пять лет как минимум, чтобы заработать другой минимум. Аренда, сука, дорогая.       Томас покачал ногами в воздухе. Не поворачивая головы, Минхо посмотрел исподлобья:       — Понимаешь меня, значит?       — Понимаю, но у меня и подавно нет средств.       — Ну-у, я тебе приврал тогда немного, — Минхо прикусил губу. — после восемнадцати отсюда с голой задницей не выкидывают, дают средства на существование, но — есть большое «но», — тут же вставил он, видя вспыхнувший энтузиазм. — приют обнищавший, этих денег хватит максимум на месяц, если не на неделю или две. Ведь ещё необходимо найти работу, а это не так просто без должного образования.       Больше они к этой теме не приступали, но осознание неизбежного конца забило набатом у обоих. Труба беспрерывно гудела и забивала уши работой мощных механизмов.       Пока Минхо копался в вещах, Томас думал о том, что он услышал: его план, который затихнул на некоторое время, вновь проснулся. Теперь же вместо того, чтобы просто убежать в любой близлежащий город (или в Детройт, как он и хотел изначально), появился ещё один пунктик — дождаться совершеннолетия и только потом открывать дверь во взрослую жизнь. Приют уже не казался устрашающим, здесь он обрёл близких друзей, кого-то, к кому впервые после потери матери потянулось сердце. Может, стоило попробовать последовать этому варианту?       — Томас, иди сюда, сейчас твою ёлку потащим.       Покачиваясь от тяжести и дергаясь от атаки искусственных игл, парни кое-как вытащили ель на свет, но, к несчастью, оставили большой рубец на деревянном полу. Минхо сжал челюсти, но промолчал.       Они не без труда несли ёлку вдоль коридора, Минхо шёл спереди и указывал носом ели в нужное направление, а Томас замыкал процессию позади. Металлическим стволом рождественского дерева можно было убить не иначе. Один только гриф весил шестьдесят фунтов, не учитывая тяжесть веток. Вот Галли удивится, когда узнает, что он втихаря целую штангу таскал! С каждым днём самочувствие Томаса улучшалось: пропало потемнение в глазах, которое появлялось при подъёме на второй этаж. Раньше ему было трудно, но теперь, когда он окреп от ежедневных пробежек, он легко мог носить тяжести и не беспокоиться о том, что рассыпется. И хотя Томас пытался уклониться от благодарности, в глубине души он был очень признателен Галли за то, что тот взялся за него.       Когда колючая макушка показалась в холле, раздались взволнованные и радостные возгласы:       — Ого! Это ель!       — В этом году её наконец-то поставят!       — Наконец-то!       — Все сюда!       Улыбка появилась сама собой, радостные возгласы перебили неприятный запах в коридоре. Томас подтолкнул Минхо, желая поскорее увидеть детские улыбки. Морозный воздух со сладковатым запахом сосновой смолы дунул в лицо.       Минхо резко остановился. Гриф соскользнул с рук и с грохотом повалился между ног Томаса.       — Эй, Минхо! — прикрикнул Томас. — Ты чего там, ослеп?!       Ветки, которые они предусмотрительно завязали и частично обернули пакетами, вылезли в разные стороны, смешно топорщась и царапая одежду. Юноша, спотыкаясь, перелез через ствол и приблизился к другу.       — Ты глянь, что творится-то. — недовольно высказался Минхо, кивая на главный вход.       Стало ясно, откуда повеяло холодом: у дверей стояло несколько тепло одетых людей, которые, словно ощерившиеся животные, стряхивали с одежды скопившийся снег. Пока остальные совместными усилиями ставили ёлку к стене, Зарт снял шапку и предстал с порозовевшим лицом и растрёпанными светлыми волосами. Увидев их, парень широко улыбнулся и, радостно крикнув: «видали, красотку?», кивнул в сторону огромной девятифутовой ели. Рядом сновали дети и подоспевшие подростки. Они то и дело показывали пальцами на дерево, и если бы Бренда не была укутана в дублёнку, то она точно слилась бы с толпой.       Томас наблюдал, как она снимает верхнюю одежду, и задумался. Её появление не удивило его, но несколько озадачило: неужели она не боится, что к ней начнут приставать? Думала ли она об этом или была далека от этих мыслей? Рассказал ли ей Галли о случившемся или… Томас перевёл взгляд на него. Покусанный морозом, тот одной рукой расстегивал куртку и старался не смотреть на окружающую их толпу, но явно был доволен произведённым эффектом. Улыбчив, но немного зажат. Странно. Хотя, может Галли был доволен совсем другим? Он молчал, а Бренда перебрасывалась какими-то фразами с Зартом, крутилась, смеялась. Её смех был заразителен, как и настроение, невозможно не улыбнуться, но отчего-то у него самого радости не прибавилось.       Галли стянул куртку, Томас невольно проследил взглядом за его движениями и застыл. В груди образовалась дыра, словно в него только что отправили невидимую шальную пулю.       — Да уж, — цыкнул Минхо и вздохнул. — нас опередили. Берись за свой конец. Обратно тащить не вариант, все ноги переломаем. Давай, перетащим её куда-нибудь…       Томас его не слушал, замерев, как изваяние. Он смотрел куда-то вдаль, пытался привести чувства в порядок, но они не слушались и скакали в хаотичной пляске.       Чем дольше он смотрел, тем больше разрасталась бездна. Эти двое явно время зря не теряли: знакомые руки поправили ворот чёрного свитера и скрыли небольшие багровые пятна на шее. Так вот почему его не было два дня. Успели прихватить её по дороге, а потом что? Это просто поцелуи или что-то большее?       — Томас, здравствуй! — сияя улыбкой, подбежала Бренда. Она хотела его обнять, но, взглянув на его лицо, в последнюю секунду передумала и неловко отстранилась. — Счастливого Рождества! — кивнула она Минхо. — Я Бренда.       Минхо сухо кивнул в ответ.       — Эй, Галли, ты часом не охренел? Договорённости о ёлке не было! — даже сквозь внезапно настигшую грусть Томас почувствовал, что Минхо вовсе не злится, а навязывается специально, чтобы разбавить неловкость. Галли же его идеи не разделил, он тут же нахмурился, приблизился к ним. Отчего-то Томас не мог поднять голову и разглядывал заснеженные девичьи ботинки. Рядом с ними появились другие, такие же заснеженные, но в два раза больше.       — Ты чё, в голову долбился? Вот эта несколько лет в подвале лежала, какая проблема с новой ёлкой?       Придумывая аргументы на ходу, Минхо лениво гнул свою линию:       — Ну, ты хоть бы Алби предупредил, что везёшь новое дерево, мы бы не спускались, не доставали старую. Да и эта дама откуда здесь взялась?       — Она здесь работает.       Надо же, — подумал Томас, прикусив щёку с внутренней стороны, — заступается.       — Я подопечная Хорхе, — ответила Бренда. — подрабатываю здесь как могу, стараюсь не попадаться на глаза.       — Если работаешь здесь, то почему нас с тобой не познакомили? — перебил её Минхо, за девушку ответил Галли:       — В чём твоя проблема? Доебался с нихуя. Не притворяйся тупым, была веская причина не озвучивать о её присутствии.       — О, да ты льстишь, раз считаешь меня умным, — усмехнулся Минхо, но тут же прибавил: — Ладно, мадам, прошу прощения за наезд. Причина действительно веская… Непростые времена.       Терезу хоть и не озвучили, но её образ косвенно витал между ними. Томас громко вдохнул воздух, чем привлёк общее внимание.       — На второй этаж. — коротко позвал он, схватился за ствол ели и насильно потащил друга за собой. Хватит тянуть за яйца этот наигранный диалог, который перекинулся на тех, к кому не относился. Минхо, может, и хотел помочь, но ушёл совсем не в ту степь. А настроение упало глубоко под землю этого дома.       Уходя, Томас услышал как Бренда сказала:       — Поставьте её туда, а я пока сбегаю к машине за коробкой…       Как бы тяжело ни было забираться на второй этаж с этой огромной бандурой и вместе с этим игнорировать пыхтение Минхо, Томас был задумчив и неразговорчив. Даже когда они наконец прислонили ель к стене, и к ним присоединился Зарт, настроение не улучшилось. И только когда Зарт подошёл к Томасу вплотную и заглянул в глаза, он вдруг очнулся и отстранился.       — Всё окей?       Ёлку разместили в центральной нише. Ниша не была освещена, и из темноты тянулись раскидистые и искуственные ветви дерева, похожие на паучьи лапки. С обратной стороны ель упиралась в окно, которое скрипело от её постукиваний. Если бы очень захотелось, под этими ветвями можно было даже спрятаться.       — Алё, прием, — перед лицом возникла чужая ладонь, а следом Минхо. — Да ты чего так расстроился-то? Из-за ёлки что ли?       — Нет-нет, я… — он не нашёл, что сказать, благо Минхо продолжил болтать.       — Ну, давай на улицу вытащим? Ей там хоть бы что будет.       — Я не знал, что ты так начнёшь переживать, — подключился Зарт и по-дружески сжал плечо. — Знал бы, что так отреагируешь… Не знаю, что бы сделал, но, брат, с другой стороны, эта ель нам всем была нужна. Представь, мы несколько лет без неё праздновали святой праздник, а тут Бренда предложила купить. Сам понимаешь, пока женщина не скажет, мужчина не сделает. Заехали на ярмарку, купили. А сейчас деревце будет поднимать настроение всем нам. — чувственно приложив ладонь к сердцу, сказал он.       Какая она сообразительная, — фыркнул про себя Томас.       — Парни, всё нормально, — он оттолкнулся от стены и отстранился от друзей. Он дал себе мысленную пощёчину и сделал голос чуть веселее: — Это моё дело, не забивайте голову. Ель пусть стоит здесь, остаётся украсить. Минхо, ты оставил украшения снизу. Пошли, нужно принести.       Минхо и Зарт переглянулись, но спорить не стали.       Все трое спустились в подвал и к ужасу Томаса повстречали там Галли с Брендой. Те, собрав мешок игрушек, уже собирались подниматься вверх по лестнице, но уступили им.       Томас спускался после Зарта с Минхо, и как назло мысли были вовсе не о координации, а о том, как горело лицо от чужого внимания. К щекам прилила кровь, Томас видел краем глаза, ощущал всем телом, как все ждут пока он спустится, и смотрел не на ступени, а куда-то мимо.       Из ниоткуда возник торчащий гвоздь, которого он не заметил ранее. Бетонный пол стал медленно приближаться, внутри разом все похолодело, он вытянул руки, — повезло, что не закричал! — и влетел прямиком кому-то в объятья.       Одна нога зависла где-то на ступени, руки вцепились в чужие плечи, а глаза зависли на уровне шеи с багровыми пятнами. Томас тут же отшатнулся, бросил быстрое «спасибо» и забился в угол, старательно делая вид, что копается в коробках. Бренда что-то спросила, наверное, что-то вроде всё ли у него хорошо, но он не ответил. Рот просто не открывался от шока.       Теперь можно смело идти играть в театре роль дамы в беде, красиво падающей в руки верного рыцаря, — утопая в стыде, с иронией подумал Томас и прикрыл лицо ладонями. — Господи, угораздило же так упасть! В глаза ему потом не посмотришь…       Галли и Бренда забрали оставшиеся целые игрушки и удалились.       — Не, он не курит, Минхо. — послышалось за спиной сквозь гудение трубы. — Нервный, но ему лучше так не успокаиваться.       — Согласен, но это уже странно.       Томас резко встал.       — Всё нормально. Идёмте уже украшать.       И, не дожидаясь их, первым полез наверх.       Никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось разговаривать. Мысли не поддавались собственному объяснению, о каких разговорах могла идти речь! Сейчас бы просто запереться в комнате и лечь спать, но парни не отпускали его вплоть до самого последнего треснутого шарика. Они набросали разноцветных лент как могли, зелёное полотно их творчества выглядело безобразно, но частые шутки Минхо и смех Зарта вытащили из темной стороны сознания и немного привели в чувство.       Да что же со мной творится? — обеспокоенно подумал юноша. — Голова идёт кругом. — Он тяжело вздохнул. — Одновременно хочется спрятаться под одеяло, и бегать туда-сюда, лишь бы мысли пришли в порядок. Об этом совсем не хочется думать прямо сейчас…       Очередной смех Зарта вывел его из транса.       — Да, там стоял самый настоящий корейский Иисус! Прямо посреди церкви.       — Что, прям корейский?       — Что ни на есть настоящий. Даже глаза узкие.       — И что, ему молятся только корейцы?       — Фиг его знает. Может, он мультиконфессиональный? Принимает молитвы от всех, кто ему кимчи принесёт. А если принесёшь корейский алкоголь, то вообще чудо сотворит!       Они заржали, Томас не смог сдержать улыбки.       — О, Томми снова на связи. Что скажешь? — Минхо приобнял дерево.       — Я думаю… Выглядит исключительно ужасно.       — Лучше и не скажешь. — сказал Зарт. — Ещё бы иллюминацию и будет точно городская.       — Свет Пирсу не по карману. А ну-ка, кто краше, эта красотка с бульвара или я? — Минхо заиграл бровями и выгнулся так, как это делают модели на журнальных обложках.       Парни покатились со смеху.       — Обе!       — Эй, красотка, не дашь номерок?       — Это кому адресовано? — Минхо повёл пальцем от себя к дереву и обратно. — Имейте в виду, я не такой колючий, как она.       Ужин они пропустили, — Томас не хотел спускаться в столовую, где вовсю орудовали Галли с Брендой, — поэтому парни разошлись по своим комнатам. Перед тем как попрощаться, Томас снова спросил у Минхо, сможет ли тот присоединиться к их скромному празднованию.       — Сверюсь со своими планами, а там — посмотрим.       Прежде чем оставить Томаса одного, Минхо похлопал его по плечу и сказал тихо и вкрадчиво:       — Ты хороший парень, Томас, правда, как оказалось, с хрупким сердцем. Не расстраивайся из-за всякой ерунды. Бывай и… держи хвост пистолетом!

---○---

      Ночь с пилюлей решительно убрала лишние мысли и позволила отдохнуть от самого себя. Глотал насухую. Когда таблетка поползла вниз по глотке, виски пронзило сомнение. Так ли отчаянно он нуждался в подобном успокоении? Минхо отчётливо дал понять, что выслушает, поможет, чем сможет, но просить о помощи не в его стиле, да и животная сторона сознания шептала, что принять просто необходимо, это равноценно тому, чтобы пить воду, спать или дышать воздухом. Ничего не случится, тем более комната пуста.       Приняв её перед сном и дождавшись лёгкого головокружения, Томас с болью на сердце прикрыл глаза. Из-за открытого окна тело иногда дёргалось, челюсти стучали, но так было лучше и правильнее.       Всю ночь тело билось в лихорадке. Ему снились кошмары. Он бегал по дому и не мог найти выхода, все двери и окна оказывались запертыми. Все, кроме одного окна, в комнате двести четыре. Юноша вновь и вновь добегал до своей двери, спрыгивал вниз, и всё начиналось сначала. Коридоры видоизменялись, удлинялись, дом становился больше и шире. Его преследовал нéкто, он перемещался с такой же скоростью, имел зеркальные повадки и был до жути пугающим.       Обычно страх сковывал голову так, что даже после пробуждения Томас часто моргал и не мог понять, где находился. Но в этот раз, перед тем как проснуться, юноша отчётливо запомнил, что в самый последний момент, когда кошмарная игра в салки подошла к концу, и он уже перешагнул через раму, из темноты к нему потянулся кто-то ещё. Как бы ни вглядывался, образ сильно расплывался.       Подчиняясь далёкому чувству, он спрыгнул с рамы и своевольно направился к чему-то тёплому, излучающему свет и силу. Это чувство отделило от страхов. Дом свернулся в чёрную кляксу. Остался лишь свет.       Томас долго ворочался, пытался снова заснуть, — часы показывали четыре часа утра, поспать ещё можно было, — он отчаянно желал взглянуть в лицо этого человека, вытянувшего из мрака, но сон никак не шёл. Пришлось встать.       Он закрыл на ставень окно, оставил постель не заправленной, натянул синий джемпер, джинсы, кеды и огляделся. За окном была ночная чернь. Время слишком ранее, чтобы идти на завтрак, поэтому юноша решил скоротать время за книгой.       Настенная лампа приветливо замигала, когда он устроился под ней на голом матрасе. Было непривычно читать её без Галли, как никак, они столько ночей провели вместе, продвигались по сюжету страница за страницей, но что поделать сейчас? Тот занят по горло, к нему просто так уже не прийти. Смогут ли они теперь видеться по вечерам — неизвестно.       Томас принялся дочитывать. Время летело незаметно, как и строчки перед глазами. Про себя читалось намного быстрее, а с Галли он старался чётко проговаривать слова — просто так, без причины. Тот, вне сомнений, без трудностей понимал сюжет, но отчего-то для него хотелось читать без запинок, словом, идеально.       Дочитав книгу до конца, Томас закрыл её и достал небольшой блокнот, оставленный бывшим соседом за ненадобностью. В блокноте быстро набросал план и написал эссе по роману. Писал по структуре, какую когда-то дали в средней школе, но и от себя добавил пару категорий, включающих детальные объяснения. Так, он посчитал, лучше будет раскрыто его личное понимание.       Хотя у Хорхе, учителя литературы, в пятницу не было уроков из-за его болезни, сдать задание всё равно было необходимо. Томас порадовался, что его голова работает, и у него получилось сложить хоть какие-то мысли воедино. Когда днём Хорхе взял его работу в руки и начал читать, мужчина прищурил глаза, внимательно вглядываясь в текст.       — Хм, — только и послышалось из-под медицинской маски, после чего на несколько минут воцарилась тишина.       — Сэр? — Томас мялся в кабинете, не зная, как реагировать. За окном выла метель, стучала в окна, и как же хорошо, что в помещении было чуточку теплее.       Сидя за учительским столом, Хорхе поправил очки на переносице, затем снял их, и его взгляд устремился куда-то вдаль. Под золотистым светом лампы все мелкие возрастные морщины на лбу учителя углубились.       — Присядьте, — он указал на парту перед собой. Через минуту спросил: — Всё, что вы записали… Вы ведь не читали эту книгу раньше?       — Я вообще не читал Голдинга, — честно признался Томас. — Это первая его книга.       — Как вы написали эссе? Расскажите о своём плане.       — Ну… э… я прочитал… — Стоит ли признаться, что он в спешке написал эссе сегодня утром? — В общем, здесь всё предельно понятно, сэр. План помню из школы, но добавил кое-что от себя.       — Вы упомянули, что Голдинг специально выбрал детей в качестве главных героев. Объясните почему.       Разговор становился похожим на допрос. Томас заёрзал на стуле. Неужели он так плохо справился с заданием?       — Ну, они оторваны от взрослых, приближены к примитивности. За ними интереснее наблюдать…       — Это всё?       — Есть идея извращённости их сознания, но не у всех.       — Продолжайте мысль.       — Не знаю, что сказать ещё.       Хорхе посмотрел на него внимательным, проницательным взглядом, а затем откинулся на спинку стула и сказал уже мягче:       — Разумеется, вы не могли знать об этом факте. Несомненно, наблюдать за детьми, оказавшимися на необитаемом острове, невероятно интересно. Они спорят, решают, кто прав, а кто виноват, устанавливают свои правила. Как вы отметили, среди них есть положительные герои, есть отрицательные. Однако Уильям Голдинг не считал детей невинными созданиями и выразил мысль, что в них, как и во взрослых, присутствуют отрицательные черты. Посмотреть только на Джека, лидера группы охотников, и социопата Роджера — убийственный дуэт. Воплощение жестокости… В конечном итоге мысль автора такова: дети — изначально испорчены. С самого рождения. У вас есть другое мнение на этот счёт?       Проверяет или личный интерес? Тем не менее, юноша ответил искренне:       — Не может человек родиться абсолютно плохим или абсолютно хорошим. У нас есть черты с обеих сторон, но большую роль играют место и воспитание. Поэтому глупо утверждать, что дети были испорченными с самого начала.       Хорхе хитро поддел:       — Только Голдингу такое не скажите.       А затем добавил, и в его голосе проскользнула нотка горечи:       — Tu verdad, Томас. — Но не забывайте, что не только место и воспитание определяют нас. Мы можем расти в самых ужасных условиях, быть грушей для битья, поддаваться чужим уговорам, но всё равно умудриться вырасти совестливыми, добрыми людьми. Это своего рода талант, который далеко не все унаследовали. Вы им обладаете. И, между прочим, в своём эссе абсолютно правы во всём, кроме этого пункта. Как ни прискорбно, учёный мир учитывает лишь мнение автора, а не читателя. Если Голдинг решил, что дети — это испорченный фрукт с рождения, значит, так тому и быть. Но вы показали, как глубоко можно копнуть в суть произведения, увидеть то, о чём автор, возможно, даже не задумывался.       Юноша застыл в одной позе и удивлённо переспросил:       — Так вы меня не отчитывали?       Брови преподавателя взмыли вверх. Поправив маску, он добродушно усмехнулся:       — Мой мальчик, за что тебя отчитывать? Эссе достойно уровня университета. Напротив, в тебе виден большой талант!       — Но ведь и другие написали не хуже.       Юноша учился в школе и не прогуливал уроки литературы, но чтобы его навыки так проявились здесь?       Хорхе неопределённо повёл головой, встал со стула — Томас пошёл следом — и направился в свой маленький уголок. Растения на столе теснились зелёной очередью, музыка не играла, а книг стало ещё больше.       Бренда привозит? — подумал юноша.       — Ну что ж, действительно есть работы, которые так или иначе хороши. Есть и такие, в которых много ошибок и тавтологий, но в них точно есть изюминка — это самое важное! Есть те, которые пропитаны идеей наказания обидчиков, — по всей видимости, вдохновлённые недавним фильмом по роману Кинга. Есть и бездушные, откровенно скучные работы, но даже авторам этих работ я благодарен за вклад. Но вам, — он взглянул прямо в глаза, и в глубине сознания затеплилось нечто тёплое и щекотное, которое затеребило что-то далёкое и забытое. — вам близка эта сторона науки? Вы готовы продолжать вкладывать силы в работу? Чтобы не растратить талант понапрасну, я буду давать вам книги по мере продвижения, а вы будете делиться своим взглядом на них.       Томас отвёл взгляд в сторону. Он никогда раньше не думал о том, что его мнение может иметь значение, он никогда не получал похвалы за свою работу. Да она ему и не была нужна. Но наводящие вопросы о его интересах окончательно поставили в тупик, поэтому он застыл, сфокусировав взгляд на листьях какого-то ветвистого растения.       Мысль о побеге казалась свежей, но рассуждения о серьёзном будущем он давно забросил, они — как старые вещи в подвале приюта — покрылись пылью где-то в черепной коробке. Может быть, он действительно способен на большее, чем просто сидеть на задней парте и играть дурачка? Почему бы не попробовать?       — С радостью, сэр, — сказал он на одном дыхании и почувствовал облегчение.       — Отлично, Томас, отлично! — мужчина одобрительно хлопнул его по плечу. — «Повелителя мух» будем изучать всей старшей группой. Будьте готовы иногда отвечать на мои вопросы и пояснять некоторые символы. Не делайте такое лицо, у вас всё получится. А сейчас идите, — мужчина провёл Томаса до выхода, — вы знакомы с мистером Скоттом? Сообщите ему, что его заявление на переход в дневную группу уже подписано, и он может посещать занятия с утра уже с завтрашнего дня.

---○---

      Все выходные Томас провёл с девушками и Эрисом. Обустроившись в комнате отдыха на втором этаже, они играли в шахматы, упивались кипятком с сахаром и постоянно смеялись с того, что часто бегали в туалет.       Пожалуй, не было ничего лучше, чем провести с ними время. Приближающийся праздник усиливал это тёплое чувство в груди, а погружение в мир чёрно-белых клеток и стратегий в небольшой комнате, откуда он не выходил два дня, отлично отвлекало от окружающего мира. И если бы не появление Галли в субботу на физкультуре, он бы, может, вообще не вспомнил о его существовании. Конечно, тот пришёл не заниматься, а доложить Винсу о какой-то новости. В итоге остался с ним на разговор.       Что-то в его глазах светилось радостью, и Томас не смог удержаться — он отдалился от своей группы и приблизился, чтобы подслушать, о чём же они говорили так увлечённо, что Галли аж не смог сдержать улыбку.       — Я выделю самых сильных ребят, они помогут.       — Благодарю. — Винс кивнул. Томас впервые видел его в таком хорошем настроении. — Сейчас доставка стоит дорого. Привезут прямо к двери, а дальше — дело твоё. Доставка на следующей неделе, нужно будет занести всё в дом как можно быстрее, иначе заржавеет. Справитесь?       — Конечно, сэр.       Они пожали друг другу руки, и Винс добавил:       — Вы все тут крепкие ребята. Если кто-то из работников захочет воспользоваться тренажёрами, скажите им, чтобы не стеснялись.       Спортивные тренажёры, вот оно что! Значит, передумал покидать приют, иначе бы не строил планы об их перевозке. Галли, наверное, будет пропадать там всё свободное время и Томаса туда потащит.       В целом, идея неплохая. Бег он освоил, теперь можно научиться тренировать разные группы мышц.       — Ха-ха, ты выбрал не самое подходящее время, чтобы отвлечься, Томми, — сказала Соня, с которой Томас уже целый час не мог закончить партию. Они сидели у стены, прислонившись к ней головами, и лениво переговаривались.       — Куда подевался мой конь?       — Пал на поле битвы от суровой ладьи. Эй, куда потащил мою ладью!       — Не мешай сражать её ударом ферзя, — передразнил её Томас. — А ты куда… Эй! Так нечестно!       — Честно!       — А это ещё что такое?       — Новинка дня для тебя — рокировка!       Соня победоносно улыбнулась.       — Ты всегда проигрываешь, когда отвлекаешься.       Томас вздохнул и посмотрел на доску.       — У вас многолетний опыт игры, а у меня больше двух месяцев.       — Неправда, я научилась играть год назад, Гарри два года назад. Эрис чуть побольше, а вот Тереза и правда игрок с многолетним стажем. Но тебе повезло, что ты играешь с теми, кто уже не новичок, да и ты молодец, быстро учишься.       Томас снова посмотрел на доску и сказал:       — Ага, учусь, так что вы все можете пока расслабиться.       Играли до темноты. Все быстро разошлись по своим комнатам. Даже Томас чувствовал усталость, как никак каждое раннее утро бегал, а потом ещё умудрялся ходить на занятия.       — Скажи Скотту, что его перевели в дневную смену, в мою группу, — без задней мысли пролепетал Томас Эрису и сонно потёр глаза.       — Завтра. Он скорее всего уже спит.       Юноша пожал плечами.       Комната встретила разворошённой постелью и едва прогретым душным воздухом. Всё бы ничего, если бы не запах плесени. Со вздохом пришлось открывать окно. Раньше грибком пахло не так сильно, возможно, причина была в дыму от самокруток, а потом и от сигарет. Томас не курил, но почему-то в этот момент сильно захотел вдохнуть именно тот дым от сигарет, которые курил Галли.       Томас упал лицом на подушку, чувствуя как тяжелеет тело, как зудят руки и ноги.       А вот и новая одержимость… Виделись почти каждый день, теперь сложно отделаться от него. — он лежал не двигаясь пару минут, открыл глаза. — Одержимость не от него. От дыма. Устал, голова совсем не работает.       Пролежал ещё несколько минут, беспрестанно крутя в сознании «...Дым. Дым. Дым...», и наконец заснул.

---○---

      Ель стала не первым изменением в доме в преддверии Рождества. Праздник, по календарю, должен был наступить в среду, двадцать пятого декабря, и Хорхе с Винсом в начале недели решили внести свою лепту. На самом деле, именно Хорхе взял на себя инициативу, рассудил Томас, наблюдая за тем, как Винс таскается за помешавшемся на праздничном настрое латиносом. Хорхе, не стесняясь, щеголял в своих самых дорогих костюмах благородных оттенков, курил трубку, включал музыку 80-х и напевал их себе под нос. Во время обеденного перерыва он даже поставил у входа магнитофон. Алби не сразу понял его выходку, но после долгого разговора о важности создания положительной атмосферы в доме всё же согласился. Может, и ему, в конце концов, понравились Фрэнк Синатра и Пегги Ли.       Дерево поместили в одном из углов столовой, тщательно распушили ветви, накидали лент и игрушек, и по вечерам, когда наступало время ужина, все с благоговением и замиранием сердца смотрели на светящееся чудо. Здесь Алби тоже дал своё официальное разрешение — позволялось включать иллюминацию, но только по вечерам и недолго, иначе могло выбить пробки. Даже такая мелочь повысила всеобщее настроение, все мигом позабыли о рутине, и о том, как морозны были ночи и что даже водой в душе уже было не согреться. Томас впервые видел всех такими по-детски счастливыми, умиротворёнными и улыбающимися во все зубы.       На своих профильных занятиях во вторник, Винс выглядел живее живого. Его можно было сравнить с героем популярного телешоу о выживании на необитаемом острове, где чем сложнее условия, тем лучше справляется герой. На уроке физкультуры мужчина заставил пробежать дистанцию не вокруг здания, а рядом с забором, где окружность бега была в три раза больше. Тому, кто придёт к финишу первым, он пообещал не донимать вопросами по математике в течение недели.       Томас прибежал вторым — Кэмпбелл поставил ему подножку, и какой-то парень обогнал его. Томас не растерялся: упав на живот, он схватил Тревора за щиколотку, и тот упал на своего закадычного приятеля.       — Ты пожалеешь! — крикнул Тревор вслед Томасу.       — Я не жалею, что сейчас бегу по дороге, которую ты сам для меня проложил, — ответил Томас, вызвав волну смешков, и убежал вперёд.       У стартовой точки стоял уже не только Винс, но и Хорхе. Оба молча курили. Первый вдыхал тяжёлый табак, второй — лёгкий, в витиеватой трубке.       Юноша получил от Винса одобрительный сухой кивок.       — Уже лучше, Эдисон. Месяц назад подыхал от отжиманий, а сейчас вон, уже вторым в забегах прибегает, — больше коллеге, чем Томасу сказал Винс.       Не отрывая трубку ото рта, Хорхе оценочно посмотрел на Томаса.       — У людей нет предела, главное — указать верное направление.       Винс глядел немигающим взглядом куда-то вдаль несколько секунд, потом что-то пробурчал.       — Ага. Эдисон, сам занимался или кто помог?       Вокруг них — ни души, оба преподавателя ждали оставшихся бегунов, молча куря и изредка переговариваясь. Странный дует.       — Галли. Он работает здесь куратором, разговаривал с вами в субботу.       — Ага, подслушивал что ли? Смотри у меня, парень!       — Батюшки, опять он, — на вопросительные взгляды Хорхе непринуждённо ответил: — Последнее время только о нём и слышу. Говорят, способный юноша. Правда, без образования, плохо читает, пишет кое-как…       — Способный, это правда. Крепкий, дисциплинированный, мне такие работники нужны.       — А вы где-то ещё работаете? — спросил Томас, который всё это время прислушивался к разговору. Подумав, что нужно смягчить вопрос, он добавил: — Сэр?       Винс бросил на него недовольный взгляд и коротко ответил:       — Мастерская есть.       И закурил.       — Краткость — душа поэзии, но не в вашем случае, Винсент. — прокомментировал латинос, произнеся имя с испанским акцентом.       — У меня в Айдахо есть своя мастерская. Струбцины, электролобзики, машина для шлифования — с ними справится только человек с крепким телосложением. Вот и сказал, неплохо бы этого парня на работу запрячь.       — С каждым разом удивляете всё больше и больше, mi amigo. Значит, мастерскую для мебели держите?       — Для антиквариата. — уточнил тот.       Вот это новость! — про себя воскликнул Томас, не веря своим ушам.       Винс прямо сказал, что видит Галли своим помощником. Нужно непременно сообщить ему об этом! Юноша готов был прямо сейчас найти его в любой точке дома, лишь бы обрадовать и дать надежду на то, что ему не придётся оставаться здесь навсегда.       Но его энтузиазм тут же был уничтожен в пух и прах, когда Винс добавил:       — Но мастерская скоро перейдёт к другому владельцу.       Это искренне удивило преподавателя естествознания и литературы. В этот момент на Томаса обратили внимание.       — Иди-иди, парень. Ты сегодня молодец, отправляйся в душ.       — Простите, ваша история меня заинтересовала, — искренне сказал Томас. — Вы продаете мастерскую?       — Ну, можно и так сказать, — последовал короткий ответ, после чего повисло молчание. В этот момент начали подтягиваться остальные парни. Тревор показал средний палец и пробежал дальше.       Томас понял: разговор окончен. Искать расположения Винса дальше было бессмысленно. Он огляделся в поисках того, кто мог бы его задержать, и заметил Малькольма, который бежал к нему, тяжело дыша. Не успел тот и слова сказать, как Томас перехватил его за локоть.       — Эй, ты чего?! — запротестовал Скотт, чуть не потеряв равновесие. Вокруг раздавалось громкое дыхание и топот ног бегущих парней. Прежде чем рявкнуть на всех в своей манере, Винс выругался:       — Чёртовы банки.       — ¿Estás en bancarrota?       — Sí. — хрипло ответил он. Снег под ним захрустел, мужчина направился в сторону группы. — Не стоим, разминаемся, если мышцы свело! И марш отсюда! Поздравляю, Курт, вы прибежали первым. Но на математике я от вас не отстану.       Вот и вторая причина, почему он уехал в глушь.       Томас уже отпустил Малькольма и задумчиво брёл в сторону приюта. Снег забивался в кроссовки, и без него замёрзшие ноги начало жечь. Дом из красного кирпича ярко выделялся на фоне белоснежного горизонта, поэтому юноша, глядя вниз, краем глаза всё равно видел, куда шёл.       Лишился сына, стал банкротом… Не позавидуешь судьбе. Неужели они все здесь такие же потерянные… И Хорхе такой же? Почему он приехал сюда? А Бренда? Умная, красивая девушка, зачем ей торчать в этом убогом месте, когда она могла пойти учиться? У неё, конечно, появилась причина, но вряд ли Хорхе не настаивал на учёбе вместо юношеской симпатии.       — Эй! Томас, подожди!       Малькольм догнал его, всё ещё красный после пробежки. Он поправил перекошенные очки:       — Что это ты там устроил, а?       — Забудь.       — Ну ты чудной. Как… — он оглянулся. — как продвигается внедрение на вражескую территорию?       — Чего? Какую территорию? — не понял Томас.       Скотт посмотрел на него так, будто он только что заявил, что Шекспир жил в прошлом веке.       — И правда, чудной.       Юноша нахмурил лоб и, видимо, молчал так долго, что Скотт не выдержал:       — Нужно приструнить кое-кого, но сначала влиться в компанию его приятелей. Мы же договорились, что следим за Кэмпбеллом и Грейсом. Забыл?       Томас хлопнул себя по лбу: как он мог забыть! Хотя это даже нельзя было назвать договорённостью, они лишь обменялись мыслями, но раз Малькольм предложил эту идею, значит, он уже начал свою «операцию»?       — Если Тревор жесток, то и его приятели, скорее всего, такие же, — сказал Томас. — Мне будет сложно… втереться к ним в доверие. Следить за ними — запросто, но подружиться — пустая затея. Но раз ты об этом заговорил, уже есть какие-то успехи?       — Я наблюдаю издалека, пробраться пока что сложно. — Скотт неожиданно резко выругался, и небольшое облачко изо рта легло на стекло его очков: — И на самом деле, мне тоже не нравится идея налаживать с ними отношения. Я их терпеть не могу! — Он провёл ребром ладони по шее. — Когда их приставили ко мне оттирать безобразные рисунки в книгах, был сущий ад! Наверное, Алби думал, что я справлюсь с этой задачей, но эти негодяи устроили в библиотеке такой цирк, что страшно вспомнить.       Томас не смог ничего ответить, ему было жаль Малькольма, ведь этот долговязый парень, который носил одежду на размер меньше нужного, оказался вполне адекватным и вовсе не таким идиотом, каким показался при первом впечатлении.       Парни подошли к дверям, поднялись по ступеням и прошли в холл. Томас вдруг остановился.       — Сходим наверх?       — Иди, мне нужно в душ, — сказал Скотт.       — Мне нужно, чтобы ты пошёл со мной.       От пронзившей идеи Томас чувствовал себя окрылённым. Он влетел в комнату, а Скотт осторожно заглянул следом. Схватив смятый зелёный куль на кровати, Томас торжественно протянул его Малькольму. По размеру тот должен был подходить идеально, если не быть больше.       Тот состроил такое лицо, будто лимон проглотил.       — Это…       — Твой новый джемпер. С Рождеством.       Малькольм молча принял подарок и не сказал ни слова до того, как они спустились обратно в холл.       — Знаешь, — вдруг сказал он печально. Это заставило посмотреть на него с удивлением. Даже за стёклами очков глаза Малькольма кричали, как сильно он хочет донести свою мысль. — ты только не подумай, что я странный, раз говорю тебе это, но… Ты очень добр. Кажешься тем, кто идёт своим путём, несмотря на правила. Нас всех здесь что-то не устраивает, и мы продолжаем изо дня в день одинаково просыпаться и засыпать, ничего не меняя. А ты не такой, ты действуешь, говоришь о том, что тебе не нравится, и…       — Это твоя благодарность за подарок? — улыбнулся Томас.       Скотт опустил взгляд.       — Постой. — устремив задумчивые глаза куда-то вдаль, он продолжил: — Говоришь о том, о чём никто не осмеливался говорить… Чёрт возьми, — он покачал головой. По его паузам было понятно, что ему сложно продолжать озвучивать свои чувства. — Ты… Ты даже с Галли общий язык нашёл! Я слышал ваши разговоры и до сих пор не понимаю, как тебе удалось его разговорить. Невероятно. И как ты защищаешь Терезу и своих друзей, как докапываешься до вещей, до которых нам уже дела нет… В общем, хочу сказать, что я чуть-чуть, самую малость, прямо-таки совсем немножко тебя уважаю. И да, спасибо за джемпер. — Малькольм перевёл взгляд на ком в руках. — Такой же как у моего покойного деда.       Эти слова совсем огорошили, как внезапно включённая ледяная вода в душе. Малькольм хороший друг. Джемпер попал в нужные руки. Томас улыбнулся, но изо рта вырвалось что-то очень смутное.       — О-о, эм, даже не знаю, что сказать… Я очень...       — Какое прекрасное шоу! — громкий возглас со стороны двери поразил их. Оба вздрогнули. Тревор, бледный, но покрытый испариной от пробежки, приближался к ним, растягивая издевательскую улыбку. — Скотт, тебе лучше встать на колени, а то признание в любви будет не таким эффектным.       — Кухаркам слова не давали. — хмуро сказал Томас, уже устав от его компании. Стоило о нём позабыть, как он тут же оказывался рядом.       — А ну, повтори. — выставив перед собой указательный палец, Тревор быстро зашагал к ним.       Малькольм по-геройски выстоял на месте, хоть и по началу дёрнулся в сторону. Это же насколько этот придурок смог запугать двухметрового парня, что тот аж трясётся? Тем не менее, он проявил себя достойно, это придало храбрости, Томас пошёл в наступление:       — Тебе проблем не хватает? А тебе, Грейс? Катитесь куда подальше, пока ваш сон не заменили на отработки.       Глаза Кэмпбелла опасно блестели, он смотрел куда-то между ними, не сумев решить на кого наброситься первым. Видимо, Грейс был разумнее, он оттащил товарища подальше.       — Вот придурок несчастный. — плюнул Скотт. Они пошли в сторону душевых, у которых стояло несколько очередей. Из комнаты доносились звуки плесканий, льюшейся воды, но всё это перебивали громкие возгласы. — может, утопить его в сливном бочке?       — Вряд-ли его голова влезет.       Как бы не хотелось это признавать, но Кэмпбелла нельзя было назвать несчастным, хотя на него и возложили большую часть домашних дел. Похоже, его это только забавляло. Однажды стоило Томасу поймать его взгляд, когда тот мыл полы в столовой, его пробило на лёгкую панику: жуткая улыбка до сих пор не сходит с сетчатки глаза. Он словно не чувствовал усталости от своих обязанностей, был одновременно везде и нигде. Магнус Грейс же был сделан из другого теста. С ним всё было ясно: он уставал, раздражался и часто срывался на крик. Его-то отработки приструнили, а вот Тревора…       Парни прождали больше сорока минут, пока все не разошлись. И, закрывшись в новой кабинке, ещё не покрытой грязными надписями, Томас впервые за долгий день прикрыл глаза и расслабился.       По телу скатывались тёплые капли воды, которая уже не была такой горячей, как раньше. Она стала холоднее, однако теперь можно было спокойно наслаждаться уединением и мыться в своё удовольствие. Несмотря на множество событий последних дней, в голове было пусто, словно на безжизненном поле, где иногда появлялись небольшие деревца воспоминаний о человеке, который, в отличие от него, отлично проводил время. Может, настоящие друзья искренне радуются счастью друг друга, но, похоже, здесь Томас был в пролёте. Как бы он ни старался радоваться за него — не получалось. Не доглядел, не проследил, чтобы остановить их связь, и от этого в груди образовывалась страшная пропасть. Он стоял на краю, отчаянно отнекиваясь от причины её возникновения и не подозревая о том, что ждало внизу.       Стенка по соседству взорвалась громкими стуками.       — Чего тебе? — тихо спросил Томас.       — Верни шампунь, он упал в твою кабинку.       Не церемонясь, юноша закинул бутылку через верх, наслаждаясь воплем: «мог же отдать через низ!».       На последнем занятии уходящего года Малькольм сидел рядом с Томасом. На нём был зелёный джемпер. Хорхе и Винс коллективно отменили занятия до шестого января, все радовались до того момента, пока оба преподавателя не появились на естествознании и не устроили конкурс лучших стихов. Инициатива была снова на стороне элегантного латиноса, Винс всё занятие сидел за учительским местом, закинув ноги на стол.       — Ну-ка, все взбодрились! Сейчас вам предстоит написать небольшое стихотворение о своём соседе по парте или друге. У вас есть сорок минут. Главное — это оригинальность! Стихотворение не должно быть длинным. Для тех, кто напишет самые лучшие стихи, мы подготовили приз.       До того как прозвучали последние слова, все сидели с недовольными лицами. Но как только было произнесено слово «приз», в комнате поднялся шёпот.       Томас подтянул к себе листок бумаги и задумчиво посмотрел на Скотта. О чём бы таком написать? Малькольм будто почувствовал его взгляд и посмотрел в упор.       — И что делать? Я лучше справляюсь с прозой.       Томас пожал плечами. Он и сам не знал, как будет выполнять задание. Снова оглядел соседа: аккуратно убранные волосы, очки с толстыми линзами, синие глаза, нескладная фигура.       Нет, не подойдёт, — думал он. — Нужно что-то про ум и любовь к книгам.       Целых тридцать минут он провёл, ёрзая на стуле и глядя на свой лист то так, то эдак, но ничего не приходило в голову. Малькольм уже написал три стихотворения — ничего не поделаешь, талант! Когда Хорхе объявил о том, что осталось пять минут, Томас чуть ли не бился головой о парту, но в итоге стремительно начертал:

Малькольм — парень хоть куда, Любит книги он всегда. Ум его пытлив, как пятки, Убегай-ка без оглядки!

Он читает всё подряд, Знанья впитывая в ряд. С ним не будешь ты скучать, Лучше сразу удирать!

Малькольм любит поучать, Всё на свете объяснять. Если встретитесь вы с ним, То готовьтесь слушать, блин!

      — Гениально, — протянул Малькольм, вздёрнув чёрную бровь, когда взял в руки его творение. А потом вдруг рассмеялся. За его спиной на них воззрилось два человека, от которых глаза сами закатились.       — Ты смотри, они уже и стишки друг другу строчат, — громко гоготнул Тревор Магнусу. Они сидели по правую руку, около двери, и на них обращали меньше внимания, чем на тех, кто сидел за передними партами. Там уже расхаживал Хорхе, громко смеялся и давал комментарии, поэтому ребята могли смеяться, не боясь, что их заметят.       — Стишки строчат, под столом дрочат! — поддержал Грейс, и они снова громко засмеялись.       Томас ощущал, как раздражение Малькольма нарастало: парта тряслась из-за его нервных постукиваний.       — По себе сочинил? Вам-то, смотрю, времени теперь хватает побыть наедине. — отвернувшись от них, Скотт провёл ладонью по лицу и вздохнул: — Вообще не представляю как мы к ним подберёмся. Такими темпами наш план…       — Вдруг превратится в странный хлам.       Его сосед удивлённо раскрыл рот и, аккуратно подбирая слова, произнёс:       — …Который был так смел и крут…       — Что даже мухи засмеют, — закончил за него Томас.       Они смотрели друг на друга несколько секунд и прыснули, зажав ладонями рты. Но потом Малькольм хохотал так, что чуть не свалился со стула. На них стали оборачиваться, шикать и тыкать пальцами, даже сам Томас был удивлён, что вечно серьёзный Скотт улыбался во весь рот. Пришлось заткнуться, когда к ним подплыл Хорхе и взял в руки их листы.       — Высший пилотаж, — одобрительно закивал он и пошёл дальше по рядам. — молодцы! Готовьте свои работы, молодые люди!       Тревор вальяжно расселся.       — Так нет работы, дядь.       Возле него Томас заметил шевеление: Магнус нервно зажевал губу и исподлобья посмотрел на друга — лишь бы не сказал лишнего.       Вот только, верно ли Томас считал его эмоции? Весьма странное поведение для сотоварища Кэмпбелла.       — Работа была дана вам в начале занятия, мистер Кэмпбелл, вы сами выдумали, что её нет. А у вас как дела, мистер Грейс? Неплохо, две строки — начало уже положено, в следующий раз сможете больше.       Магнус быстро кивнул, Тревор больше не кривлялся.       В конце урока Хорхе попросил всех повесить стихи на доску, хитро улыбался и обводил взглядом толпу. Когда все затихли, он торжественно произнёс:       — Большинство из вас — молодцы! Спасибо, что приняли участие в небольшом соревновании. Vincent и я обещали вам небольшой приз. Второго января собираемся в этой комнате в два часа дня, мы всё объясним. — продолжил он. — А сейчас не забудьте взять домашнее задание на каникулы. Сделать обязательно!       После урока естествознания Томас был намного счастливее, чем до него. У Хорхе обнаружился талант поднимать настроение целому классу сразу, выдумывая задания на ходу и поддерживая всех без исключения. Взглянув на домашнее задание, Томас обнаружил, что оно снова состояло из двух частей: стихов и дюжины вопросов. Он прочитал один из вопросов: «Жизнь справедлива ко мне?» — и непроизвольно усмехнулся. Хорхе в своём репертуаре.       — Эй! — позвал знакомый голос.       — Ты смотри, Кэмпбелл с Грейсом скоро песни про нас будут петь, — прыснул юноша. Малькольм закатил глаза и махнул рукой:       — Пусть о себе поют, по-любому есть о чём. Держи, — парень достал что-то из-за пазухи и сунул Томасу в карман несколько листов бумаги. — Прочитаешь позже. — На вопросительный взгляд он пояснил: — Стихи. Я что, зря писал?       — Не хочешь с нами Рождество отпраздновать? Я и девочки, Минхо может прийти, — предложил Томас.       Скотт опасливо посмотрел на него:       — Куратор? Ну не знаю…       Томас усмехнулся:       — Да ладно тебе, будет весело. В приюте редко выпадает возможность, когда можно просто расслабиться и повеселиться.       — Не, не могу, я рано ложусь спать, тем более завтра нужно будет продолжить выставлять книги на полках в алфавитном порядке. Давай, счастливого Рождества, — последнее Скотт произнёс чуть дружелюбнее и зашагал в сторону лестницы.       — Многое теряешь! — крикнул Томас ему вслед.       Скотт лишь махнул рукой. Предложение было не для него. Видимо, ему нравилось проводить время в тишине и покое, даже в праздники, поэтому Томас от него отстал.       Он и сам до конца не верил в правдивость своих слов. Никто не знал, как пройдёт этот вечер, может, они вообще все заснут спустя час после первой бутылки? Или же алкоголя вообще не будет, и они проведут вечер как обычно, играя и разговаривая? Соня говорила, что Галли и Зарт должны были привезти что-то покрепче, но Томас не видел никаких коробок. Может быть, за ними пошла Бренда? Надо бы уточнить. Но где её комната? Или она уже успела переехать к нему?       Тотчас отмахнув эту мысль, он направился обратно в класс, спросил Хорхе, и тот, хоть и не сразу, сообщил, что комната номер сто восемнадцать выделили ей. Она была спрятана за небольшим выступом и находилась недалеко от спуска в подвал. Комната была заперта, и это говорило об интересном факте: у Бренды была одна из самых завидных привилегий — возможность закрыть дверь на замок. У девочек из Ленсинга такой возможности не было.       — Ты ко мне?       Томас вздрогнул и резко развернулся, натыкаясь на большие карие глаза. Как только она подошла, с ней прилетел сладкий ванильный аромат с примесью терпких древесных нот и мускуса.       — Да, хотел узнать привезли ли вы чего-то покрепче.       Она улыбнулась и поискала в кармане джинс ключи.       — Конечно, всё у меня. — ключ приблизился к скважине, вдруг девушка остановилась, отвела его в сторону и уже намного тише поинтересовалась. — А вы разве собираетесь пить в три часа дня?       — Просто узнаю заранее, всё ли есть. Что с тобой? — он глянул на дверь. — Что-то случилось?       — Да нет, просто… Галли запретил мне отдавать спиртное в чужие руки.       — Но я не «чужие руки»! — воскликнул он. — Мне он точно разрешит.       — Тише, прошу тебя. Отдать сейчас я не смогу.       Они вылупились друг на друга.       Он непонимающе заморгал, а она неловко улыбнулась.       — Прости, он лучше знает, что делать.       Томас молча отошёл от неё. Абсурд какой-то! Он бы охотно подумал о её верности Галли, но внимание перетягивало её странное поведение и непонятные ужимки.       Юноша ещё раз посмотрел на неё: девушка всё ещё следила за ним очень виноватым, но стоящим на своём взглядом.       — Ты ведь с ним договорился об этом? — она словно давала ему шанс оправдаться. — Половина сегодня разойдётся тем, кто делал заказ.       Томас мог соврать, но какая в этом тяжеловесная польза?       — Нет, не договаривался, но он бы понял меня. — он вздохнул. — Как будете праздновать?       Бренда посмотрела ему в глаза, размышляя, стоит ли сказать правду. Видя перед собой человека без дурных намерений, она всё-таки решилась:       — Мы хотели провести вечер вместе. — Она улыбнулась и прикусила губу, что-то вспомнив. Он прищурился, внутри стало как-то отвратительно вязко. Ну точно. Не показалось, а значит пятна на шее были реальными. И вот она чуть ли не млеет от картинок, появившихся в голове.       — Ясно.       — Ну знаешь, вино, музыка...       — Ага. Понял.       Он не мог винить себя за то, что слова сами вырвались изо рта. И вряд ли ребята обрадуются незваным гостям, но какая разница?       — Приходите сегодня в девять на второй этаж, в общую комнату в конце правого крыла. Отпразднуем вместе, — безапелляционно заявил он и, когда отошёл на приличное расстояние, сказал громче: — И не забудьте самое главное.       — Но…       — Будем ждать вас с нетерпением.