Прекрасные создания

      Ещё никогда пробуждение не было таким приятным и одновременно болезненным. Арсений шумно вдохнул, пытаясь набрать в лёгкие как можно больше воздуха, но этому мешали сдавившие её бинты. Память возвращалась медленно, и он далеко не сразу понял, где он и что произошло. И тут перед глазами замелькали картинки. Бал, награждение, Антон, танец, признание... Собственный трусливый побег и Алёна. Отчаяние и надежда. Все вчерашние чувства вспыхнули в груди, сплетаясь в некую невиданную, противоречивую и взрывоопасную смесь — добавь ещё одно, вспыхнет. — Арс? Арс, ты как? — донёсся сбоку взволнованный голос.       Арсений резко распахнул глаза и подскочил на кровати, тут же зашипев от боли в самых разных частях тела и плотно сцепив зубы в попытке этот звук заглушить. Комната перед глазами плыла.       Комната? Когда он успел вернуться в номер? — Чшш, не дёргайся. — на предплечьях сомкнулись сильные пальцы, а взгляд наконец сфокусировался на беспокойно блестящих травянистых глазах напротив. — Я, когда? — попытался спросить мужчина, но закашлялся. — Сейчас, вот, выпей. — ему под нос сунули стакан с прохладной водой, в который он тут же вцепился, делая жадный глоток. Когда вода закончилась, мысли немного прояснились. Антон долил в стакан ещё. — Как я попал сюда? — А, это... Извини, наверное? — взгляд напротив виновато сместился в сторону, — Я беспокоился за тебя вчера, не хотел оставлять одного, ну и пошёл за тобой. — Ты. Что!? — в голос просочился зарождающийся гнев. Призыв родственной души, самая чистая и личная магия на свете. Да как он посмел!?       Чужие глаза испуганно блеснули. — Если что, это, я не смотрел! Я не знаю, что ты делал. Мне приказали не смотреть, не бойся, я ничего не видел! — Антон быстро сообразил, за что Арс мог разозлиться. — Приказали? — гнев уступил место любопытству. Антон никогда ему не лгал, и обвинять его в этом Арсений не хотел, да и не мог, — Кто? — Эм, хм, ворон. — парень смущённо почесал затылок. — Ворон? — в голубых глазах сверкнуло удивление. — Эм, да, это странно? — Мм, скорее нет. И как именно он тебя предупредил? — взгляд теперь светился откровенным весельем. — Ну, каркнул. — Каркнул? — Да.       Арсений согнулся и тихо рассмеялся. — Что, блять, конкретно тебя так рассмешило? — насупился Антон. — Страж рощи, ха-ха, — не переставая смеяться, бормотал Арсений, — Божество, ставшее духом, — и снова приступ смеха, — Способное принимать любую, пха, форму, чтобы отпугнуть лишних людей, пхаха, который обычно становится человеком, чтобы объяснить, или хищником, чтобы запугать, пха-ха, и он, блять, каркнул, а тебе хватило, — он не мог остановить смех. — Тут, знаешь ли, не так сложно догадаться. — щёки Антона слегка покраснели.       Отсмеявшись, Арсений оглядел бинты на своём теле и отметил тот факт, что на ладонях их не было. — Хороша перевязка. — он принюхался, — Моя мазь, запомнил, и бинты наложены намного лучше, чем в прошлый раз. — Я в клане откопал книжку по первой помощи и тому подобном. Подумал, со временем ты реже куда-то встревать не станешь. — улыбнулся Антон. — Спасибо. — Арсений смутился. Антон подумал о нём, отыскал информацию и выучил. Получается, уже тогда он не хотел от него уходить? Заботиться... Мысли плавно подошли к событиям в конце вчерашнего бала, и веселье стремительно покинуло мужчину. Взгляд плавно опустился от улыбки на чужих устах и упёрся в снежно-белое одеяло, — Антон, то, что ты вчера сказал... — Я знаю. — перебил его парень, — Тоесть, я понимаю, Арсений. — он начал нервно теребить кольца на пальцах, — Я огорошил тебя вчера, вывалил всё, как лавину. Ты не был обязан отвечать вчера ни согласием, ни вообще. Я могу ждать ответа столько, сколько потребуется. Я просто... — он запнулся, — Я просто надеюсь, что ты не разорвешь нашу дружбу, я... Я правда не хочу уходить, хочу быть твоим хотя бы другом. — И тебя бы это устроило? — недоверчиво спросил мужчина. — Нет, но я бы это принял. — честно ответил парень, и взгляд его, до этого загнанный, наполнился решимостью. — Ладно... Прогонять я тебя точно не собираюсь, да и как ты себе это представляешь, дурья ты башка!? — возмутился Арсений, — Поселить тебя в доме по соседству? На работу ездить в разных такси а в самолёте сидеть в начале и в хвосте? Чушь. — фыркнул он.       Антон позволил себе истерический смешок. — Но дело не в этом. То, что ты сказал... Антон. Человек, в которого ты думаешь, что влюбился, просто не существует. — Что ты!?.. — Дай мне сказать. — Арсений поднял руку, чтобы прервать его, и глубоко вздохнул. Ну вот и всё, сейчас он сам, пусть не отказавшись, но показав, разрушит то прекрасное, что есть между ними. Этого ещё не произошло, но Арсений уже скорбел. Пусть здравый смысл вопил, что это правильно, что так должно быть, он хотел остаться для Антона хорошим человеком, — То, как ты меня охарактеризовал, не есть истина. — он выпрямился, приняв решение, и наконец поднял взгляд, встречаясь им с другим, растерянным. — Арс, я не... — Дай. Сказать. — и назад дороги не будет, и он взойдёт на неё осознанно, зная, что за поворотом его ждут только разочарование и одиночество, — Наверное, нужно начать с самого начала. — так будет правильно, — Моя жизнь пошла под откос ещё до моего рождения, но эту часть ты знаешь. Мать и отец, оба с проблемами с костным мозгом, из-за чего никто не хотел жениться на них, и у них не было выбора, кроме этого брака. И вот он я — плод неудачного союза, в который оба супруга вступили исключительно из безысходности. — его тон стал скучающим и безэмоциональным, словно то, о чём он говорил, было тривиальнее прогноза погоды и скучнее третьесортного мюзикла, — Я почти не помню своего детства. Мозг, знаешь, склонен затирать плохое, особенно в нежном возрасте. В этом мы с людьми похожи. Но я отчётливо помню две вещи: изматывающие тренировки, раз от раза заканчивающиеся увечьями, нанесёнными собственным отцом, и отсутствующее выражение лица матери. Знаешь, после стольких лет, первое меня почти не трогает. Он собственноручно сломал меня, но я вырос, придумал себя сам и собрал по частям. — взгляд мазнул по пропитавшимся кровью бинтам, — Возможно, я смог воспитать себя лучше, чем получилось бы у него. Он был... Паршивым человеком. — на минуту его взгляд стал расфокусированным, — А второе... Безразличие хуже презрения. Она не говорила со мной, даже не смотрела на меня после того, как мне исполнилось семь. Знаешь, я когда-то нашёл на чердаке старый портрет моей матери. Она сидела в шикарном кресле, солнечные лучи падали на её лицо, и она улыбалась. Очень красиво и чисто. Но улыбалась кому-то другому. Когда-то мне нравилось сидеть там и представлять, что она смотрит так на меня. Какое-то время я всем сердцем этого желал. Молился несуществующим богам, верил, что энергия неожиданно проснётся во мне, я смогу стать сильным, достойным, лучшим — таким, каким всегда хотел видеть меня отец. И тогда он положит руку мне на плечо, скажет, что гордится. А мать улыбнётся мне. Увидит меня. Но мне было уже девять, чуда не случилось, и я перестал мечтать. Так, ещё в детстве, во мне умер первый, фундаментальный тип любви. Тогда я, посвятив себя исследованиям... Наверное это звучит очень смешно для десятилетнего ребёнка, но это было так, начал изучать первый среди магических языков. Изначально я пытался писать на маг'хи-лаа — языке магов, но он идёт от воли, вложенной в собственную энергию. И как не было у меня энергии, так не было и воли. Да и не существует в нём слов, призванных поглощать энергию. И тогда я ушёл в самую древность. Но, когда я всё-таки смог обуздать чужую письменность, когда Энергия впервые обожгла пустующие каналы своим огнём, я не получил ни признания, ни одобрения. Этого всегда было недостаточно. Меня всегда было недостаточно. Отец как с цепи сорвался, тренировал меня так жёстко, как никогда прежде. Пихал меня на эти дебильные юниорские соревнования, чтоб ему гроб был цементом! Как же я это всё ненавидел. Думаю, ты можешь примерно представить, на каком дне находилось моё психическое здоровье. — Антон сидел напротив с широко распахнутыми глазами, но Арсений не собирался давать ему время на осмысление. Во второй раз он не решится, — И там, на очередном конкурсе, в пятнадцать, меня нашёл Паша. — ненадолго губ мужчины коснулась робкая улыбка, — Он взял меня в ученики, хотя у него уже был один. Это против правил, но чем-то я его зацепил. Паша, как Менталист, очень долго приводил мои мозги в порядок. Как он позже выразился, ментально я был почти овощем с эмоциональным диапазоном спичечного коробка. Это было сложно и больно, эмоции, столько лет не используемые, приносили агонию самим своим существованием. В то время мне, неожиданно, помог его первый ученик. Он же стал моим первым другом...       Воспоминания вспышками проносились перед глазами. Первая встреча, помощь, дружба, страх, разочарование и пожар, отнявший всё, что было ему дорого... — Его звали... Зовут, наверное, Серёжа. — его голос стал потерянным, бесцветным, — К нему мы ещё вернёмся. С Пашей я провёл год. А потом произошло то, что стало переломным моментом моей жизни: на мероприятии, посвящённому, если честно, хвастовству учителей своими учениками, одним из пунктов которого были бои один на один, я встретил свою жену. — улыбка стала печальной, на Антона он уже не смотрел, — В тот день она меня размазала, как дерьмо по асфальту. Сломала мне руку и обозвала мой старый меч "бесполезной громадиной". Каким-то чудом она смогла разговорить меня, социального инвалида, на тему мечей. Позже к нам подтянулись Серёжа и её сестра. Так началась моя вторая дружба, которая потом переросла в первую любовь, которая, я верил, должна была стать последней. Я искренне не понимал, чем был ей интересен. Видимо, она видела во мне что-то, чего не видел я сам. В отличие от бездарного меня, Алёна была гением. — любимое имя горьким вязким илом осело на языке, но уже не причиняло той же боли, что пару дней назад, — Она сочетала в себе дар ментализма и стихии электричества. Но её ментализм был чем-то запредельным. В ней проснулась эмпатия — истинный врождённый дар. Сила чувствовать и влиять на эмоции, которой обычный ментализм лишён. Можно сказать, она по-настоящему сделала из меня человека. Она объясняла мне эмоции, элементарно, как ребёнку. Я пускал её в свою голову, и мы вместе разбирали их на составляющие, пробуждали, придавали им смысл. С её помощью я понял, что то, что я испытывал к ней, называлось любовью. Не благодарностью, не дружбой и не симпатией. Очень сильное чувство. И она узнала о нём раньше, чем я сам. И ответила мне взаимностью. Через полгода мы обручились.       Антон слушал его, затаив дыхание. Он, естественно, понимал, что и до их с Арсением встречи у того была жизнь, он не был монахом и всё такое, но это... Слишком много, слишком сложно для одного человека. И эта Алёна... То, что Арсений любит её до сих пор, было слишком очевидно. От этого сердце колола глупая ревность, но парень не позволял ей отражаться на лице. Но, если их чувства так сильны, где же эта женщина? Арсений бы не смог столько месяцев возиться с ним, если бы она всё ещё была в его жизни. В животе тугой пружиной скручивалось нехорошее предчувствие. — Был скандал. — продолжал вещать тем временем Арсений, — Алёна была потомственной аристократкой, и не какой-нибудь, а третьего ранга, название не скажу, оно тебе не надо. Старшей дочерью, которая должна была унаследовать титул. Её стихии и дар — сочетание истинного менталиста. Вступить во временный брак с правильным человеком и родить ребёнка было её обязанностью. Но после клятв, которые мы принесли, это стало невозможным. Тогда я выжил после встречи с её отцом только чудом, ха. Я всё ещё не понимаю, за что она любила меня настолько сильно, чтобы пойти на это. Она порвала контакты с семьёй, из всех с нами общалась только её младшая двойняшка — Арина. Это, кстати, она недавно очень стремилась меня убить. Как ни крути, а я ей обошёлся слишком дорого... — Арсений прервался и сделал глоток воды, — Мы доучиличь, начали работать, в доме Паши появились сироты-воспитанники, которых я учил. Я порвал отношения с родителями, через год после этого умер мой отец. Жизнь налаживалась, и, закономерно, когда мне было двадцать четыре, у нас родилась дочь. Моя Кьяра. — и тон его был тёплым, но шёпот — отчаянным.       Антон задержал дыхание. — Слишком рано для магов. Мы даже не прошли второе совершеннолетие. Но мы не сомневались ни на секунду, когда узнали. Дети магов — дар. А я из-за проблем с энергией вообще не был уверен, что смогу их иметь. Истинное чудо. Тогда я осознал, что такое беспрекословная любовь. Какой должна быть любовь родителя, которой я никогда не знал. Это было... Прекрасно. И из всех на свете только это чувство оказалось настолько простым по своей природе. Единственным, в существовании, в реальности которого я никогда не сомневался. — всего на секунду он погрузился в воспоминания настолько глубоко, что печаль стёрлась с его лица, обнажая чистое, ничем неприкрытое, счастье, — Наша маленькая семья... Мы были счастливы. К тому моменту я уже создал неплохую карьеру, можно даже сказать, я был довольно известен в наших кругах. Алёна тоже. А потом... Потом Серёжа прошёл перерождение, и это стало началом конца.       Арсений надолго замолчал, его недавно блаженный взгляд затуманился болезненными воспоминаниями дней давно минувших, но так и не оставшихся в прошлом. — Он обратился в Тьму. — это прозвучало как приговор. — Но... Ты же говорил, что это не плохо? Что это просто по-другому? — озадаченно переспросил Антон. — Да, это так. Но тогда, к своему величайшему стыду, я этого не знал. — Арсений потупил взор, — Становясь личным учеником, ты привыкаешь верить своему Учителю. На слово и беспрекословно, не сомневаясь. А Паша, как ты мог заметить, предвзятый человек. Тёмных высших меньше в десять раз, и мне тогда встречать их не доводилось, а потому и опровергнуть то, что они опасны, было некому. И я... Малолетний идиот, верил Паше настолько сильно, был так уверен в его мудрости и непогрешимости, что в этом вопросе даже мнение Алёны не могло одержать верх над его авторитетом. Хотя она знала. Серёжа, он всегда был импульсивным, ярким, острым на язык, он сражался отчаянно и иногда жестоко. Но он умел заботиться и любить, он был мне старшим братом. Но я стал бояться его. Не скажу, что причин не было, он очень плохо справлялся со своими новыми эмоциями и силами, но это всё равно поступок труса. Но, хоть я боялся, я всё равно любил его и пытался заботиться, пытался стабилизировать его. А Паша от него просто отказался. У Серёжи не было отца, и Учитель заменил его ему. И это предательство что-то в нём сломало. У меня не получилось ему помочь.       В уголках глаз мага собралась влага, но ни одна слеза так и не пролилась. Всё уже давно оплакано, поздно сожалеть. — Однажды я пригласил Пашу в свой дом. Я хотел уговорить его отбросить свои предрассудки, взывал к его обязанности как Учителя помочь ученику, потому что его отрешённость только добивала Серёжу. По итогу мы едва не подрались. В запале я потерял контроль над своими словами. Я рассказал, какие эмоции у меня вызывал новый нестабильный брат. Страх, гнев, беспомощность, бессильную ненависть. — его дыхание хрипело от переполняющих его воспоминаний, — Я не был осторожен в формулировках. Я вывалил это всё, собираясь сказать, что, не смотря на всё это, я помогу, я не оставлю его, но не успел. Я почувствовал дрожь земли и услышал звон бьющихся оконных рам. Я обернулся, а Серёжа стоял за моей спиной. У него были ключи от моего дома, но он должен был быть в отъезде, никто не ждал, что он придёт! Святые Духи, я никогда не видел такого отчаяния на его лице. Несколько бесконечных секунд мы смотрели друг на друга, пока в его глазах разгорался гнев. — "Предатель" — сказал он мне тогда. — Арсений выплюнул это слово, будто самое грязное из ругательств, — Тогда прозвучало много слов, которые не должен был слышать этот мир. Он будто сошёл с ума, кричал, что уничтожит меня, что я не достоин даже памяти, даже того, чтобы жили те, кто будет меня помнить. Он хотел стереть меня из этой реальности. Его эмоции и магия окончательно вышли из-под контроля. Я не мог вставить и слова чтобы объясниться. Следующее, что я помню — скрежет сдавливаемых бетонными плитами газовых труб, за которым последовал взрыв. — его голос сорвался, и он надолго замолчал, пытаясь вернуть себе напускное спокойствие. В глубинах его глаз отражался тот давно минувший день. — Очнулся я уже в больнице. Очнулся, чтобы узнать... Узнать, что вся моя семья мертва.       Антон замер, перестав дышать. Его сердце разрывалось от боли за человека, сидящего перед ним и рассказывающего свою личную трагедию. Для него, который не мог представить жизни без своей семьи, эта боль казалась невыносимой. Но вместе с тем, где-то глубоко внутри давно живущее восхищение Арсением только крепло. Как и гордость за него. Ни страх, ни трусость, как назвал свои эмоции Арс, их не поколебало. Всё-таки он был человеком. А людям свойственно бояться и ошибаться. А признать ошибки, выжить и продолжить жить после такой трагедии, способен не каждый. Антон бы не смог. — Я пробыл в коме семь месяцев. — тем временем продолжал Арсений, этими словами заставив парня вздрогнуть, — В момент крайнего эмоционального напряжения энергия Серёжи вырвалась из тела и взорвалась, повредив мне, стоящему ближе всех, каналы и сломав почти половину костей. Позвоночник остался цел просто чудом. Череп проломило бетоном, осколки кости повредили мозг. — он безошибочно нашарил в отросших волосах тонкий шрам и провёл по нему пальцами, — Целители говорили, что я выжил на чистом упрямстве, но это не правда. Вот тут, — он положил руку на грудь, — На самом сердце, есть печать. Она не позволяет ему остановиться. Она запускала моё отказавшее сердце снова и снова, десятки раз, пока меня не вытащили из-под завалов. И десятки раз позже, в госпитале. — он не смотрел на Антона, иначе увидел бы, как его лицо по цвету сравнялось с простынёй, — Я создал её, когда родилась моя дочь, осознавая, что просто не могу, не имею права умереть! — его голос в очередной раз сорвался, — И я выжил! Выжил, чтобы проснуться и обнаружить, что жить мне больше не для кого! Какова, сука, ирония мира! Месяц реабилитации я просто существовал. Механически исполнял приказы врачей, делал упражнения, глотал всякую дрянь, надеясь, что в один прекрасный день просто подавлюсь ею и это мучение закончится. Я ненавидел себя, каждую частичку себя. Я не мог смотреть в зеркало. — пальцы прошлись по покрытому рубцами предплечью с такой силой, что на отметинах выступила кровь, — Я хотел содрать с себя эту мерзкую кожу, это напоминание о единственном провале, которого я не мог, не имел права допустить. Когда меня выписали, пришли следователи. Оказалось, врачи кое-что не знали, по нашим законам, им не могли сообщить. Тело... — он с силой втянул воздух и закусил щеку, — Тело моей дочери так и не было найдено.       Антон весь подобрался, не смея оторвать взгляд от лица Арсения, на котором проступила какая-то маниакальная, безумная улыбка. А затем из его рта вырвался отчаянный смех. — Даа, не нашли! Теперь я знаю точно, что она жива! Тогда уверенности в этом у меня не было. Я... Именно из-за того, что я делал после, я решился на этот разговор. — Арсений как-то разом сник и взглянул на Антона со странной жалостью, — Антон, я делал всё, чтобы найти свою дочь. И это вовсе не было обычное расследование. — он встретился взглядом с расширенными глазами Антона и больше не прятался, не отводил взгляд, — Я разыскивал всех, кто был способен помочь скрыться беглецу. Да, я подозревал и всё ещё подозреваю Серёжу. Он же, сука, маг земли, он мог почувствовать сердцебиение, дыхание, даже под завалами. Возможно поэтому не добил меня, думаю именно тогда моё сердце перестало биться и он решил, что я мёртв. И смерть Алёны он тоже почувствовал. Я всё ещё не простил Пашу за то, что он, оставшись относительно целым, отгородился щитом и затаился, скрыв своё присутствие. Пусть он тысячу раз не боец, не прощу! Думаю, Серёжа пришёл в себя достаточно, чтобы понять, что ребёнок ни в чём не виновен и не заслуживает смерти от огня. Она была в самой дальней комнате и, скорее всего, выжила только поэтому. Он забрал её. Раз меня и Алёны "больше не было", Пашу он ненавидел, а родителей Алёны презирал за отказ от неё, я не вижу другого варианта. Кем бы он ни стал, насколько бы не помутился его рассудок... Он любил Кьяру, как свою племянницу, и ни за что бы не оставил её кому-то другому. И я искал. Я пытал и убивал. — Антон вздрогнул и приложил усилие, чтобы не отшатнуться, но Арсений безжалостно продолжал, — Пять месяцев. Конечно, все они были преступниками. Но мы имеем право казнить. А это были не казни, нет. Я сам превратился в то, от чего поклялся хранить этот мир. — он замолчал, задумавшись. Его пустой взгляд прожигал картину на стене, — И это неизменно. Я таким и остался. Я не хороший человек, Антон. Возможно, когда-то был, но больше нет. — Зачем... Зачем ты мне это рассказал? — Антон не знал, куда себя деть. Этот рассказ, эта жизнь, пытки, боль, смерти... Всё это настолько не сопоставлялось с тем Арсением, которого он знал, что от противоречий плавился мозг. И Антон не знал, что он теперь должен был говорить, делать и чувствовать. Вчера, когда он обнимал Арсения, улыбался ему, признавался, вверяя в его руки клинок, всё было так просто. Так чисто, наивно и просто. Да... Наивно. Теперь Антон отчётливо понял, зачем. — Всё очень просто. — чужой взгляд вернулся к его лицу, — Ты — один из самых светлых людей, кого я встречал. Несмотря на всё, через что ты прошёл, ты сохранил свою душу чистой. И для меня великая честь, что такой, как ты, доверил мне своё сердце. Но... — он потянулся и взял с тумбочки кинжал Антона, который заметил рядом ещё при пробуждении, — Ты не знал. — слова прозвучали приговором, — И принять всё это при таком раскладе было бы лицемерием. Ты достоин не этого. — он оголил клинок, сняв ножны, и в зеркальном серебряном лезвии отражались его собственные печальные глаза, — Теперь, зная всё, ты сможешь решить. Достоин ли такой человек твоего сердца?       Выжидающий взгляд скользнул на лицо парня, которое выражало такой спектр эмоций, что от одного созерцания становилось физически больно. — Я понял. — произнёс Арсений обречённо и удобнее перехватил кинжал. Следующие слова раздались у Антона в голове, и от этого он вздрогнул, — Да прольёт клинок поклявшегося кровь предавшего его, ибо принятое однажды вернёт лишь воздаяние. — и он замахнулся, метя по своему запястью и прикрыв глаза. Он мог сколько угодно строить из себя бесстрашного, бесчувственного, но это — слишком. Отказываться от Антона подобным образом — слишком. Он не хотел видеть, как собственная кровь обагрит белое лезвие, смыв собой разочарование отвергнутой клятвы. Пусть никакая кровь не способна смыть разочарования Антона. — Стой! — испугавшись, Антон перехватил кинжал прямо за лезвие и тихо зашипел от пронзившей его тело боли. Арсений так и застыл, широко распахнув глаза. — Дурак! — воскликнул он, — Отпусти! — Нет. Ты отпусти. — упрямо произнёс Антон. По его руке вместе с кровью расползалась краснота ожога. — Всё, всё! — Арсений одёрнул руки, — Отпустил, видишь? Теперь раскрой ладонь!       На этот раз Антон послушался. Кинжал упал на одеяло под аккомпанемент его облегчённого вздоха. — Идиот! Ну зачем? — Арсений вскочил, метнулся к лежащей на столе аптечке и уже через секунду был возле Антона. Он разжал его стиснутую в кулак кисть и осмотрел: сквозь глубокий порез виднелись белые кости, края раны, прижжёные серебром, покрылись свернувшейся кровью, регенерация не работала, — Ебучие вампиры, будет больно. — сказал он, вытаскивая из аптечки скальпель. — Что ты? — Антон дёрнулся, но вырвать своё запястье из чужой хватки не смог. — Раны от серебра не заживают, вы же не просто так сражаетесь этим оружием. Я срежу повреждённые ткани, и регенерация запустится. — Арсений поднял на него серьёзный взгляд, — Усыпить тебя, или будешь терпеть?       Антон прикинул в уме, что засыпать ему сейчас уж никак нельзя. Не после того, что произошло только что в этой комнате, и, стиснул зубы. — Понял. — неожиданно, Арсений слабо, но с гордостью, улыбнулся, и без предупреждения срезал тонкий слой плоти. Антон зашипел, но руку отнять не пытался. Через минуту всё было кончено, и ставшая шире рана начала потихоньку затягиваться, — А ты стал сильнее. — произнёс маг, — Где тот щуплый пацан, который шипел и жаловался, стоило Захарьину повалить его на землю? Энзо хорошо тебя учил. Ты молодец.       Похвала отозвалась в сердце очень странным чувством, но Антон сумел выдавить из себя улыбку. — Ты не дал мне ответить. — сурово произнёс он, — Ты осознаёшь, что снова решил всё за меня!? — он был зол, — Когда-то ты признал меня равным, своим другом! Признал настолько убедительно, что я поверил, пытался соответствовать изо всех сил! И теперь ты снова отбираешь у меня моё право! Это для тебя — равный!? Это для тебя — друг!? Я знаю, что значат эти слова, ты собирался разорвать!.. — он запнулся, — Да как ты!? — Антон гневно размахивал руками, — Никогда больше так не делай. Не смей решать за меня. Или я, чёрт возьми, не смогу тебе верить. Арсений пристыженно опустил глаза. Надо же, как интересна жизнь? Его собственный Учитель уже долгие годы не был способен вызвать в нём чувство стыда, а этот мальчишка смог. И был абсолютно прав. — Я признаю свою ошибку. — ответил Арсений. — Ты понимаешь, что нельзя вот так вывалить на человека всю свою жизнь и ожидать, что он переварит это за секунду? — Антона сказанная фраза ни капли не успокоила, — Тебе не приходило в голову, что мне надо, не знаю, хоть немного подумать! Всё это... Чёрт возьми, мне так жаль, Арсений! — его эмоции из-за пережитого стресса и боли не могли оставаться сдержанными, на глазах выступили слёзы. Арсений... Только сейчас до него окончательно дошло. Его светлый, добрый Арсений. Не такой уж и светлый, как оказалось, но чёрт с ним! После всего пережитого... Это слишком. Как назло, в голове всплыли слова матери: Он кажется человеком, который слишком многое увидел за свою короткую жизнь. Да, она как всегда оказалась чертовски права. Слишком много боли для одного человека, — Мне жаль, что это с тобой случилось. Твоя семья... Боже, дочь. — Антон всхлипнул, — Прости меня. Прости, что вынудил тебя всё это рассказать. — быть может, ему следовало просто остаться другом рядом, чем вынуждать дорогого человека заново проживать самые тёмные моменты жизни. Но он не знал, и теперь было поздно.       Арсений потрясённо замер.       «Прости?»       За что извинялся Антон?       «Почему?»       Ведь Арсений был тем, кто его обманул. Выставил себя другим человеком, пусть и неосознанно, влюбил в того, кого просто не существует. После всего... Как Антон всё ещё способен заботиться о нём? Плакать о его боли?       Мёртвый узел затягивался, грозясь поглотить всё его существо. Раздавить, стереть в труху кости и внутренности.       Арсений схватился за грудь, дыхание спёрло, а пульс участился, как во время сражения. Мужчина понял, что просто не может дышать. Потому что он не мог понять. Почему именно этот человек всегда ставит его в тупик? Это неестественное непонимание стало той искрой, что запустила цепную реакцию. Он больше не мог контролировать эмоции. — Арс? — руки обеспокоенного Антона обвили его плечи, — Посмотри на меня, что с тобой? — в ясных зелёных глазах плескался страх. — Я. Не могу. — Арсений был неспособен объяснить, — Просто посмотри. — он протянул ему руку, доверчиво открывая запястье. Его взгляд почти умолял об этом. И пусть он не хотел этого, не хотел обнажать свою душу целиком, Антон должен осознавать, что именно творится с его эмоциями, что, даже если он решит остаться, это не будет просто.       К счастью, Антон понял. Он перехватил конечность, поднося её в своим губам и, не отрываясь от чужих глаз, следя за мельчайшими изменениями выражения лица, аккуратно проткнул вену клыком, припадая к коже устами.       На него тут же обрушился ворох чужих чувств. Боль, гнев, ненависть к себе, навеянные пробуждёнными воспоминаниями, тревога, страх от необходимости рассказать. Обречённость разрыва клятвы и испуг от его, Антона, раны. А затем непонимание, такое хаотичное, почти безумное, что хотелось выть. Нежность, доверие и забота, направленные на него. Мозг перегрузился, грозясь взорваться от этой ядерной смеси. Кажется, теперь Антон отчётливо понял, что Арсений подразумевал под неспособностью понимать свои эмоции.       Он не мог понять, а значит не мог прожить и отпустить. Ни их, ни себя, создавая мёртвую петлю, узел, удавкой сдавливающий его горло.       Безвольные руки Антона упали вдоль тела, выпустив чужую. Он рвано и быстро дышал, словно только что пробежал марафон, все наставления Энзо пошли коту под хвост. Он не мог перестать дышать, казалось, его сознание цеплялось только за дыхание, чтобы не заблудиться, не потеряться в океане чужих чувств.       И только осознание, что Арсению много хуже, что он прожил лишь отголоски чужих эмоций, заставило его взять себя в руки. — Так. — через силу выдавил он, — Тут есть успокоительное? — но Арсений его, кажется, не слышал, — Эй, Арс! — Антон обхватил его лицо руками, заставив взглянуть на себя, — В аптечке есть успокоительное? Соберись и ответь!       Понадобилось несколько мгновений, чтобы чужой взгляд сфокусировался. — Синий. Флакон. Надпись. Ами. Кшар. — рвано ответил маг.       Антон, кивнув самому себе, стал с максимально доступной ему скоростью вытаскивать из аптечки всё подряд. Коробочки, склянки, пакетики с порошками, всего было так много! С трудом он отыскал нужную вещь. Во флаконе еле текла вязкая густая жидкость. — Так. Просто выпить? Разбавить с водой, Арс, как?       Но мужчина просто вырвал у него из рук открытый фиал и сделал маленький глоток, морщась от, очевидно, не самого приятного вкуса, и откинулся на подушку. Вскоре его дыхание пришло в норму, и он смог сесть и открыть глаза. — Я идиот. — спокойно констатировал он, — Надо было сделать это сразу. — нет, эмоции никуда не делись. Не существует волшебного средства, способного просто их отключить. Они просто притихли, ушли на периферию сознания, позволяя мужчине снова мыслить здраво. — Надо было. — хихикнул Антон, а затем пространство наполнил его истеричный смех, — Прости, нервное.       На пару минут в комнате повисла напряжённая тишина. — Ты сказал пять месяцев. — А? — Арсений подобрался. — Ты... Охотился за помогающими беглецам пять месяцев. Что было потом? — Потом они закончились. — печально усмехнулся Арсений, разом сникая. Он понимал, как это звучит, — В России. — Ты... Перебил их всех? — неверяще переспросил Антон. — Нет. Большинство отдал под суд. Но перебил я многих, кто делал действительно плохие вещи, кто убивал невинных. Я жесток, но я не чудовище. И не псих. Я мог... Причинить им вред, вывернуть мозги наизнанку, я всё же посредственный менталист, так что многие шли под суд уже не совсем в своём уме. Но я не сошёл с ума настолько, чтобы убивать всех без разбора. — У тебя, — Антон осёкся и выдохнул, — Не было потом проблем? — Ха. Были, естественно. Хотя я был в своём праве, моё поведение... Вызывало беспокойство. Меня уволили. — Но, сейчас же ты?.. — Да. Стас помог мне. Чистое везение, что он оказался моим должником. Понимаешь, чувствовать чистоту энергии способен один маг из трёх сотен. Я имею ввиду ощущать не сам факт загрязнения — это встречается намного чаще, каждый второй обученный, а чувствовать его степень. У тех, кто не может, права казнить нет. Чтобы казнить — грязь должна превышать определённую отметку. Они могли усомниться, но проведённые экспертизы показали, что я был прав, всё-таки энергия со смертью рассеивается далеко не сразу. Стас следил, чтобы все процедуры были соблюдены верно. За свой крестовый поход я успел нажить много врагов, всё-таки многим влиятельным людям преступный мир приносит выгоду, а я ощутимо его встряхнул, и они усиленно пытались меня утопить, разрушить мою репутацию. Ну, последнее у них получилось, будто мне было не плевать. Хотя это всё же забавно. Я так сильно стремился доказать факт своего существования в этом мире... А потом это просто перестало иметь значение. Будто их презрение способно меня ранить. — но голос его не звучал уверенно. Всё, что он зарабатывал тяжёлым трудом, покатилось к чёрту. Всё, к чему шёл, потеряло смысл, — Я запятнал своё доброе имя сначала гибелью семьи — худшим, что способен допустить Хранитель, затем своим крестовым походом. Те, кто раньше уважали меня, стали смотреть с насмешкой, пренебрежением. По итогу меня посчитали слишком проблемным, чтобы оставить в обычной Конторе. Когда они... Закончились, я растерялся. У меня не было решения, и я запил. Мне до сих пор за это стыдно.       Голос Арсения был ровным. Успокоительное действовало, и его больше не кидало в крайности. Пока что. — Вытащил меня Захарьин, который вернулся с полуторагодовой миссии и обнаружил меня, пускающим слюни на могиле жены. Тени, они такие, темпераментные — за шкирку и в прорубь. Приобщился к поискам, тряхнул связи — ничего. Потом объявился Стас. Мне, как сертифицированному Хранителю, нужно было где-то числиться, всё-таки опасно позволять сертифицированным боевикам свободно шляться по миру. Да и зарабатывать на жизнь хоть как-нибудь мне нужно было. Жил тогда в какой-то дыре, из старого дома уцелела только библиотека, как самое защищённое место, которая тогда пылилась на складе на окраине. Но мне нужна была свобода, чтобы продолжать поиски, когда я наконец пришёл в себя. Относительно. Сошлись на том, что я буду числиться в его Конторе на особых условиях. Лезу, куда хочу, встречаю опасность — ликвидирую. И, когда надо, помогаю ему с не самыми светлыми делами. Убираю тех, кто опасен, но влиятелен достаточно, чтобы законно судить не получилось, и слишком мелкий, чтобы привлекать Теней. Ха, по итогу я, можно сказать, и сам переквалифицировался в Тень. Так и мотался по миру, сначала посетил все страны и города, где затеряться проще всего. Спрашивал, искал, чистил морды и мозги всякому сброду. Даже пошёл на поклон к Божеству. — Антон сглотнул, — Меня послали. Это было недостаточно "весело"! — ехидно процедил Арсений, — Видите ли, его высочеству заниматься пропажей мага скучно, а я в должниках ему не сдался! Пошёл нахуй! — мужчина повернулся в сторону двери и выставил фак. Антон догадался, что в той стороне света, по мнению Арсения, находилось это самое Божество, — Собственно, так и жил. Объездил пол мира, но всегда возвращался в Питер. Занимался исследованиями, пытался стать как можно сильнее на случай, если договориться с Серёжей мирно не получится, создавал печати, артефакты, оружие. В последнее возвращение... Ну, кроме как приступом идиотизма это нельзя назвать. — мужчина смущённо почесал затылок, — После очередной неудачи я расклеился, наводка из Азербайджана, с которой я бился месяц, никуда не привела. Я купил выпить и пошёл бесцельно шататься по городу. Ну и набрёл на вампиров с очень грязной энергией, похищавших человека. Даже пьяный, я не беспомощный. Вбитые годами рефлексы не пропьёшь. Скрылся в тени и последовал за ними, так и попал в отель. А как увидел, насколько грязные ауры были у них всех... Как пелена на глаза. Чувство долга в заднице взыграло, долбаёб. Ну, дальше ты знаешь. Трезвый я вполне мог бы их перебить, ценой всей своей энергии и нескольких увечий, довольно условно совместимых с жизнью, но пьяным... Ну, проредил и попался. Дальше ты знаешь.       Они надолго замолчали. И пусть оба думали об одном и том же, каждый по-своему. — И что будет теперь? — наконец подал голос Антон. — Теперь? — задумчиво, — Я не знаю. — все эмоции словно выветрились, перегорели. Осталось лишь смирение, — Это будет твоим решением. — Что ты делал на поляне? — задал мучивший его вопрос парень. — Прощался. — спокойствие ушло так же быстро, как появилось. На лице мага отразилась печаль. Глубокая и всеобъемлющая, — Роща хрустальных клёнов — священное место. Место, где истончается сама реальность, где материальное и нематериальное теряет границы. Место, на котором когда-то королева ангелов разделила миры. Душа, как одна из форм жизни, после смерти способна на какое-то время сохранить своё сознание и задержаться в мире, если маг, обладавший ею, был достаточно силён. Если не был готов уйти, превратившись в ничто. Это место притягивает такие души. — Ты встречался с ней. — тихо заключил Антон. — Да. — голос Арсения был хриплым, дрожащим, — Не мог не встретиться. Я так... Так скучал. Она... Она ни капли не изменилась. — слова сквозили такой нежностью, что от неё хотелось выть, — Она вела себя так, словно мы расстались вчера. И утешала меня, будто не я виноват в её смерти. — Ты правда очень любил её. — сочувственно произнёс Антон. — Нет. — услышав это, парень вздрогнул, неверяще подняв на него глаза, — Люблю. Нельзя перестать любить кого-то просто потому, что он мёртв, Антон.       Антон прикрыл глаза, пытаясь осознать то, что только что услышал. — Алёна подтвердила, что моя дочь жива. Мёртвые чувствуют больше. После стольких лет я начал сомневаться. — на лицо Арсения вернулась печальная улыбка, — И я найду её. — прозвучало тихо, но твёрдо. Словно по-другому не могло и быть.       Антон взял его руки в свои. — Я буду рядом. Помогу всем, чем смогу. — на лице напротив отразилось удивление, словно он ожидал любой ответ, кроме такого, — Я не могу сказать, что открывшееся ничего не меняет, это было бы ложью. Но ты не обманывал меня, Арсений. Я видел тебя тем, кем ты стал. Теперь вижу, каким ты можешь быть. И я благодарен за твою откровенность. — И ты примешь это? — сомнение, — Что ты почувствуешь, если, оставшись рядом, когда-нибудь увидишь, как я пытаю кого-то? — Антон вздрогнул, — Как под давлением моей магии плавится чей-то мозг, растворяется чья-то личность, превращаясь в ничто? — Арсений говорил честно, и оттого беспощадно, — А это произойдёт. Если будет нужно, я сделаю всё. Я убью, умру, буду пытать, я уничтожу весь этот чёртов мир, но найду свою дочь.       Антон не мог врать самому себе. И, пусть ему было страшно, что когда-нибудь он увидит то, что будет неспособен пережить, в глубине души он давно принял решение. Справедливость? Существовала ли она вообще в этом мире? Он вспоминал свои мысли месячной давности. Месяц... Прошёл всего месяц с тех пор, как он осознал тёмную сторону Арсения, но казалось, что прошла целая жизнь. Справедливость... Насколько Арсений был справедлив в своих планах и поступках? Тогда казалось, что это знание значило неизмеримо много. Так отчего сейчас больше нет? Антон просто верил в него. Верил, что он знает, что делает, и что где-то есть черта, которую он не переступит.       А если же нет...       Так пусть мир сгорит. Пусть его собственная душа окрасится кровью на этом пути. Даже если он никогда не сможет превзойти место мёртвой женщины в сердце этого человека... Готов ли он? А важно ли, готов или нет? Возможно, к такому просто невозможно быть готовым. Арсений — непростой человек, буквально не человек, его психика другая, сложная, и любить его, возможно, будет тяжело. Но он искренне, всей душой хотел остаться с ним. Ведь это тот, кого он полюбил. Тот, кому доверил свою жизнь, за кем шёл так долго, кто спасал его, ничего не требуя взамен, принимая его слабым, бесполезным и беспомощным. И теперь пришла очередь Антона принять его таким, какой он есть. Это не благодарность, не жертвенность и не самонадеянность, но нечто большее. Намного большее. — И я буду рядом. — ни одно сомнение не отразилось в его поднятом взгляде, — И приму любую роль, которую ты согласишься мне дать. — Роль... — к этому Арсений не был готов. Весь разговор он убеждал себя отпустить, был готов к истерике, обвинениям, оскорблениям. Но не к этому абсолютному принятию. И оно по истине выбило его из колеи, — Ты не разочарован? Всё ещё чувствуешь то, о чём сказал вчера? — он просто не мог поверить в это так легко. — Да. — самый простой и самый честный ответ. — Любовь. — произнёс Арсений задумчиво бесконечную минуту спустя. То, в чём признался ему вчера Антон, — Я никогда не думал, что в этой жизни меня кто-нибудь полюбит, но это случилось дважды. — какая всё же интересная штука — жизнь, — Я не уверен, как называется то, что я испытываю к тебе. Любовь... Очень интересное чувство, возможно, самое многогранное из всех. Изначально я не знал, как оно должно ощущаться. Доверие, нежность, забота, восхищение, собственничество, страх, боль — составляющие любви. Я даже по отдельности не был способен их все осознать. И где находится грань? — казалось он забыл, что говорил всё это вслух, — Когда любовь дружеская становится романтической? К мужчине? Я не знаю. Я никогда об этом не думал. В прошлый раз мне показали, и я увидел. Сейчас же... Любовь во мне определённо есть, но я не знаю, какая она, Антон! — впервые за весь вечер взгляд поднятых глаз прояснился. Синева грозового неба снова сияла в них, но не как обычно, с лёгкой улыбкой, озорством или сосредоточенностью. Арсений был по-настоящему растерян, — В первый раз всё было просто. Маги любят раз и навсегда, я в это верил и даже не думал, что когда-нибудь потеряю свою любовь. Но если она мертва... Могу ли я полюбить снова? Я не знаю, Антон. Пока она была жива, даже мысль об этом казалась противоестественной. Но сейчас... — он запнулся, потерявшись в собственных мыслях.       А Антон был озадачен. В его картине мира осознать, что чувствуешь, было настолько просто, что эта детская растерянность не поддавалась осмыслению.       Как он мог помочь понять? На ум приходил только один способ.       Если уж он разобрал любовь на составляющие, то была одна, которой в дружеской быть не должно. Страсть. — Тебе нравится быть со мной рядом? — спросил Антон и получил настороженный прямой взгляд в ответ, который принял за согласие, — Мои прикосновения, объятия, — он перехватил его руки повыше, — Не вызывают у тебя беспокойство? — Арсений отрицательно покачал головой, — Хорошо. Тогда просто закрой глаза. — он подсел к нему максимально близко.       И Арсений подчинился. Так просто и беспрекословно, что это обезоруживало. И это тот человек, что грозился спалить этот мир?       В момент, когда его сухих, плотно сомкнутых губ коснулись чужие, глаза Арсения поражённо распахнулись, чтобы в следующий момент закрыться снова, когда губы разжались и дрогнули, с робостью, так ему несвойственной, отвечая на неожиданно желанный поцелуй...