Прекрасные создания

      Арсений спал, но в его сне не было умиротворения. Он тяжело дышал, ворочался, поджимал под себя ноги, иногда бормотал что-то неразборчивое и сжимал руками простыни.       Весь его торс был неплотно забинтован, и это добавляло ещё большей надломленности и боли происходящему.       Антон сидел рядом, сжимая рукой его плечо, но Арс не чувствовал его присутствия, и легче ему не становилось. Парень не будил его целенаправленно, а мужчина слишком устал, чтобы обычные кошмары помешали его сну. Он заснул ещё когда Антон бинтовал его после того, как обработал раны. Прямо так, как сидел, в позе лотоса. И Антону позже пришлось перетащить его на кровать. Даже если Арсению нормально спать на полу или крыше, он такого не допустит.       И сейчас он сидел рядом, поглаживая чужое, покрытое бинтами плечо, и не мог перестать думать обо всём произошедшем. И о шрамах, что скрывали эти бинты. И о ранах под ними же. Об отпечатке Тьмы, печатях, запахе крови. Проекции, которая так и осталась стоять посреди комнаты, пустом взгляде Арсения и стальном "не смотри". Обо всём, что было после, когда Антон обрабатывал бесчисленные порезы, сначала смывал с них засохшую кровь мокрым полотенцем, затем наносил мазь, а Арсений даже не менялся в лице. Насколько человек мог привыкнуть к боли, чтобы реагировать так!? Его лицо не выражало ничего, кроме умиротворения. Иногда Антону казалось, что он даже улыбался.       Что происходило в его голове в тот момент? Какая логическая цепочка привела к такой реакции?       «Он кажется человеком, который слишком многое увидел за свою короткую жизнь. — вспыхнули в памяти мамины слова, — Он словно прилагает огромные усилия, чтобы просто жить. Чтобы улыбаться.»       Хотелось притянуть Арсения к себе, обнять крепко-крепко, спросить, узнать, понять, прочувствовать. Но тогда никто из них не смог произнести ни слова. Словно единственный звук способен разрушить мир.       «Что именно ты пережил? Что произошло в твоей жизни, что резать себя для тебя — адекватно!? Что терять сознание — ничего страшного!?»       Кулаки сжались от бессильной ярости, но Антон даже не был способен понять, на кого именно злился.       «Так же... Так же не должно быть! — Антон перехватил руку мечущегося во сне Арсения, как делал уже множество раз. Ему казалось это, пусть самую малость, но помогало мужчине. Или это всего лишь глупое успокоение. Второй рукой он нежно провёл вдоль линии челюсти, к губам с застывшей на них кровью, коснулся бережно, словно Арсений хрупче фарфора, — Ты ведь такой светлый. — лёгкое прикосновение к раскрасневшейся щеке, — Такой добрый.» — Арсений перевернулся во сне и теперь оказался к Антону спиной. Не думая, парень опустился на кровать и аккуратно обнял его, чтобы точно не зацепить ни одну рану. — Ты не должен истязать себя. — прошептал на ухо, пусть мужчина не способен был услышать. Зарылся носом в короткие волосы и вдохнул неизвестно отчего проявившийся запах тела, крови, до одури яркий, будоражащий сознание, — Даже если для тебя это ничего не значит, — ещё тише, почти беззвучно, — я не хочу, чтобы тебе было больно.       И невесомый поцелуй в затылок. Прямо в шероховатую поверхность шрама, в место, где он переходил в чувственно белую кожу. Единственный поцелуй, который Антон мог себе позволить. Арсения хотелось обнимать, Арсения хотелось касаться, целовать, словно его любовь и нежность могла доказать, что его, Арсения, боль ценна. Его, Арсения, тело безупречно. Он не должен его стесняться. Ни его, ни своего прошлого. Антон уже понял, было в нём что-то, чего Арсений неимоверно боялся, и это нечто связано с этим шрамом. Страшно не уродство, а воспоминание о нём. То, что оно собой запечатлело.       И пусть в глазах Антона каждая часть Арсения прекрасна, то, как смотрел на него мужчина час назад... Неописуемо. Сколько непрожитой боли было в его взгляде.       Антон оставил на коже Арсения последний, нежный поцелуй, вложив в него все плещущиеся внутри чувства. Да, его хотелось касаться, любить, утешать, но не так, не скрытно. Но имея на это право.       «Я боюсь, что рядом с таким человеком ты окажешься под угрозой.»       «Я уже под угрозой, мам. — мысленно усмехнулся Антон, проваливаясь в беспокойный сон вслед за Арсением. Быть может он встретит его там, в мире снов, а пока... — Я собираюсь спасти этого человека от себя самого...» — нет, он не верил в целебное свойство любви, ровно как не считал себя или свою значимость особенными. И комплекса спасателя у него тоже не было, он действовал полностью осознано. Может, он был безнадёжным глупцом, но, плавая в реках чужой боли, вспоминая каждый момент, когда самооборона Арсения давала трещину, он вспоминал и решимость, и надежду, которые следовали за ним едва различимыми тенями.       Никто не способен спасти того, кто не желает быть спасённым. Но, пока Арсений находил в себе силы искренне смеяться, заботиться, доверять... Доверять ему. Ведь чем можно назвать вчерашнюю открытость и покорность, если не доверием? Пока он позволит видеть, заботиться: Антон сделает всё возможное, чтобы помочь ему...

***

      Когда Антон проснулся, солнце уже сияло высоко в небе. Его лучи пробивались сквозь неплотно зашторенные шторы. Арсений спал, сбросив с себя одеяло и уткнувшись носом в плечо Антона.       Парень полюбовался его расслабленным лицом некоторое время, прежде чем собраться с силами и выползти из постели. Беззвучно, стараясь не разбудить мужчину. К счастью, ему это удалось.       Окинув взглядом комнату при нормальном теперь освещении, он ужаснулся. Кровавые печати, битое стекло, опрокинутые тумбочки... Золотистая проекция в центре комнаты.       Антону, конечно, интересно, как они объяснят этот погром администрации отеля, но проекция его волновала сильнее.       Чтобы подойти к ней пришлось обуться. Пусть его регенерация теперь на высшем уровне благодаря подарку Матери, боль осталась такой же яркой, как и прежде. Одного селфхармера-мазохиста на них двоих достаточно.       Кровавые линии светились золотом и в месте пересечения сплетались, образуя чёткую фигуру человека. Словно анатомически правильным манекен, магия очерчивала каждую кость, мышцу и вену. И печати.       Антон не понимал, для чего именно Арсений использовал эту модель, но, глядя на неё, он не испытывал ничего, кроме восхищения и страха. И если с восхищением всё просто — магия наверное никогда не перестанет казаться ему чудом, то страх... Это совсем другое.       На фантомном теле не было живого места. Самые сложные на вид печати разительно отличались от остальных. Сотни мелких сливались с телом оттенками жёлтого и красного, эти же светились чёрным, мерцающим светом, и расположены были вдоль всего позвоночника. Подобные им, но не такие большие и яркие, были на всех крупных костях.       В памяти живой картинкой вспыхнула сцена: полубессознательный Арсений, откровенная му́ка на его лице и задушенные болезненные стоны, хмурый Паша и Эд с иголкой в руках, воткнутой в нежную шею Арсения, покрытую кровью...       Он взглянул на аккуратный изгиб шеи проекции, на то самое место, которого касалась игла. Там чернела огромная в сравнении с остальными, зловещая печать. Значит, вот, что тогда происходило? Они ведь так и не поговорили об этом после, хотя... Даже поговори, что Арсений мог сказать? Тогда они были почти незнакомцами.       Но, если та печать была нанесена подобным образом, значит, все они...       «Магия такой силы не терпит стороннего воздействия.» — нанесены на живую, без анестезии.       Будь Антон человеком, на его коже выступил бы холодный пот.       Это слишком.       Разве человек... Да кто угодно! Хоть маг, вампир, Божество или Дьявол, способен выдержать столько боли!?       А если да... Он хотел знать ради чего.

***

      «Холодно.»       Так странно. Он давно не ощущал холода.       «Холодно.»       Арсений упорно цеплялся за остатки уплывающего сна, но было уже поздно. — Апчхи!       «Стоп, холодно?» — мужчина наконец-то осознал, что что-то не так. Он не должен чувствовать холод. — Проснулся? — тут же услышал он над ухом.       Воспоминания о прошедшей ночи ярким калейдоскопом вспыхнули перед глазами. Арсений резко сел, отчего голова закружилась, и упёрся взглядом в чужое лицо. Антон смотрел выжидающе и явно не собирался говорить первым. — Я... Пропустил Новый год? — растерянно произнёс Арс. Отчего-то именно это сожаление выбилось из клубка мыслей.       Взгляд Антона мигом изменился, и он уставился на него поражённо. — Ты невозможен, Арсений. — сказал он, — Учитывая всё, ты серьёзно переживаешь об этом!?       До мужчины тем временем медленно доходило собственное положение, и пропущенный праздник отошёл на второй план. Он стремительно подтянул одеяло к горлу. — Хей, — Антон сразу заметил, сколько напряжения в этом действии и понял, что был слишком резок, — не загоняйся, ладно? Всё хорошо. — он протянул к Арсению руку, но вовремя остановился.       Откровенность и вседозволенность прошлой ночи остались в прошлой ночи. — Я в порядке. — сухо сказал Арсений.       А вот это было зря. В памяти Антона лавиной пронеслись вчерашние твёрдое "я в порядке", и издевательская струйка крови, тянущаяся от губы. Гнев, который он успел было подавить, вылез наружу. — В порядке, та ну!? — кулаки непроизвольно сжались, — Чем это твоё "в порядке" отличается от вчерашнего, а? Когда ты в обмороке валялся весь изрезанный! В порядке, блять, он! — Антон порывисто встал и отошёл на несколько шагов. Он был так зол, что в моменте ему показалось, что он мог Арсения ударить. Его давно никто не выводил из себя настолько сильно.       Арсений смотрел на него загнано. По телу мелкой волной прошла дрожь. Он ещё не успел отойти от вчерашнего потрясения эмоционально и физически, и не мог просто как всегда сделать вид, что всё в порядке. Его мнимая психологическая стабильность помахала ручкой и вышла в окно, позволив комплексам и сомнениям бесчинствовать в море сознания.       Он ошибся? Неправильное истолковал вчерашнее поведение Антона? Было это принятие, или... Жалость? Нежность или... Жалость?       Это оно, да? Конец? Антон злился. Он никогда раньше не вёл себя так. Антон видел... Да теперь почти всё: взгляд зацепился за золотую проекцию.       «Зачем я кому-то? — издевалось подсознание, — Проблемный, раненный, уродливый, вечно сомневающийся. Не способный ужиться с собственными эмоциями.» — холод волной пронзил тело.       Арсений не понимал, что чувствовал сам, и что чувствовал нервно наматывающий круги по комнате Антон.       Слишком сложно.       Эмоции тяжким мёртвым узлом сплелись под лёгкими, удушая, давя на внутренности. Сердце непроизвольно ускорилось, дыхание стало рваным.       Арсений с силой закусил щеку изнутри и ощутил на языке вкус собственной крови.       «Я в порядке.» — любимое самовнушение.       В порядке.       В порядке.       В порядке...       «На что злится Антон? Всё ведь было хорошо... Минуту назад всё было хорошо.» — он искренне не понимал. — Арс? Арс! — различил он робкий оклик, что вырвал его из водоворота эмоций, который грозился поглотить его без остатка.       Он не заметил, когда Антон оказался на кровати напротив него и схватил его руку.       Да, с ним определённо не всё в порядке.       Парень нежно приподнял его голову за подбородок, как вчера. И выражение лица у него было такое же. Ощущение дежавю было настолько сильным, что Арсений засомневался, точно ли он проснулся. — Арс, что с тобой? — взгляд медленно прояснялся. Рука перехватила выше, теперь сжимая предплечье, — Арс?       «Нежность. Не жалость.» — Я... Я не знаю. — он отвернулся, избегая прикосновения, — Кажется я всё испортил. — Что? — удивлённо, — Ты о чём?       «Отвертеться не получится, да?» — по правде говоря он сам запутался. — Странный день. — неопределённо сказал он и откинулся обратно на подушку, подтянув одеяло повыше, — Прости.       «Зачем пытаешься убежать?» — Эм, ты за что конкретно извиняешься? — голос Антона казался растерянным. — За то, что не могу ответить. — мужчина накрыл одеялом голову. В моменте его посетило абсурдное желание стать маленьким и невесомым, прозрачным, бесшумным, отгородиться, не думать, не решать, не чувствовать. Он понимал, что поступал по-детски, но не умел по-другому.       Он проснулся то всего пять минут назад! Мысли загнано метались по черепной коробке, как искорки Света и Тьмы в его руках вчера. Противоречивые и такие глупые.       Но он всё же взрослый человек. Ну, пытается строить из себя взрослого. И это то, что делают взрослые люди: берут себя в руки. Произошедшее произошло, как бы глупо это не звучало. Дальше всё зависит от них самих.       «Арс, что с тобой?» — точно, он ведь так и не ответил на вопрос. — Мне холодно. — откровенность же многогранна, да? Ничего ведь не случится, и мир не рухнет, если он будет чуть более честным?       Пусть он пока не мог переварить всё случившееся, беспокойство во взгляде Антона было почти осязаемым, это он видел чётко. На тех, кто безразличен или противен, точно не смотрят так. Для начала этого достаточно. — Холодно? — Антон опешил, — Но твоя печать? — Не работает. — голова полностью скрылась под одеялом. — Блять, щас.       Минуту шорохов и шагов спустя Арсений ощутил на себе тяжесть второго одеяла. Матрас прогнулся, когда другой человек опустился на него у мужчины за спиной. — Теплее? — тихо. — Да...       Какое-то время никто не издавал ни звука, пока Антон не произнёс: — Ты же понимаешь, что на этот раз не можешь промолчать? — жёстко? Да. Изначально Антон не хотел на него давить, но почувствовал, что, если этого не сделать, мужчина просто закроется, и всё останется как было. А на это он не согласен. Теперь этого недостаточно.       Арсений не ответил, поэтому Антон обошёл кровать и присел на корточки перед его лицом. Глаза мужчины были плотно закрыты. — Ты похож на опоссума. — серьёзно произнёс парень. Пришлось сильно сдерживаться, чтоб не заржать, когда в него упёрся возмущённый взгляд, — Они при опасности притворяются мёртвыми. — Ебать опасность нашлась! — Арсений подскочил на кровати и преувеличенно гневно ткнул в него пальцем, — Да ты! — ему и так тяжело, а он шутит! — Да, я. — Антон лукаво улыбался. — Ты серьёзно сравнил меня с опоссумом!? Ты невозможен! — от резкого движения одеяла спали с плеч, и Арсений сразу напрягся, — Блять. — Хей, перестань, пожалуйста. — парень перехватил его руки, — Ты и так весь в бинтах, я ничего не вижу, не дёргайся. — Я не дёргаюсь, мне холодно! — не соврал Арсений только на половину, — А вообще, какого фига!? — он резко встал и, не обуваясь, в три шага оказался у проекции, закутавшись в одно из одеял. — Арсений, блять, стекло!       Мужчина его проигнорировал. Он уселся на пол возле проекции, прямо так, в одеяле и на одеяло, и уставился ей куда-то в область пресса. — Ты что, ёбнулся? — Антон подошёл к нему. — Ой, да это крошка! Оно даже не режет! — отмахнулись от него.       Антон снова начал раздражаться. Ну почему этот человек не мог просто о себе заботиться!? Как он вообще дожил до тридцати?       Парень наклонился и потянул ноги Арсения вверх, чтобы убедиться, точно ли он не поранился, из-за чего мужчина завалился спиной на пол от неожиданности. — Я начинаю подозревать тебя в фут-фетишизме. — раздражённо буркнул Арс, наблюдая за его действиями. — По такой логике я подозреваю тебя в садомазохизме. — Бито. — недовольно. — К тому же твои ноги, без сомнения, прекрасны, но это не моя стезя. — Антон выглядел совершенно спокойным, произнося это непотребство.       «Хотя я бы с удовольствием коснулся твоего тела в других местах... Например губ, ушей, шеи, ключиц.» — вчера он наконец детально рассмотрел всё то, что обычно скрывала одежда. И если не брать во внимание шрам, тело Арсения было прекрасным. Спортивное, с гладкой, аристократически бледной кожей, покрытой россыпью родинок, почти безволосое. Чёткие рельефные мышцы перекатывались под кожей. Чёрт, у Арса даже были кубики пресса... Антон бы с радостью оставил поцелуй на каждом. — Блять. Пошляк. — Арсений откинул голову назад, чтобы избежать его взгляда. Щёки мужчины предательски заалели.       «Никогда бы не подумал, что он так отреагирует на такой тупой недо-комплимент...» — Антона радовало, что он, пусть смущался, хотя бы больше не пытался сбежать. Позлить его было определённо хорошей идеей. — Ага, я такой. — подтвердил парень и выдернул из пятки Арсения малюсенький кусочек стекла. Затем неохотно выпустил ноги из хватки, с трудом сдержавшись, чтобы не чмокнуть в щиколотку: дразнить Арса слишком весело, и сходил за отельными тапочками, — Хотя бы их одень. — Надень. — Душнила. — Ага. — он наконец перестал изображать мёртвого опоссума и тапки всё-таки надел.       Арсений молча вглядывался в проекцию несколько минут, затем создал миниатюрный сгусток голубоватой энергии и, занеся его в золотистую вену, проходящую сквозь отпечаток Тьмы, позволил бежать вслед за искусственной кровью. — Что ты пытаешься сделать? — спросил Антон, внимательно наблюдающий за этим действом. — Понять, что не так. — И как успехи? — Прекрасно. — в этот момент голубой огонёк, который успел распасться на десяток других и пробежать по разным венам, достиг икроножной мышцы и разбился о горящие на ней алые печати. — И что это значит? — Что сейчас ты опять будешь беситься. — пространно ответил Арсений и снова откинулся на пол, вперившись в потолок усталым взглядом. — В плане? — напрягся Антон. — Четыре печати сломаны. — безрадостно отметил маг. — И это значит?.. — Антон уже понял. — Ага. — А без этого никак? — парень встал и наклонился над Арсением так, что их лица оказались напротив. — Антон, это просто печати. — произнёс, глядя в глаза. — Говори правильно. "Это просто самоповреждения". — Не драматизируй. — Кто бы говорил. — Хочешь поссориться? — Нет.       Антон беспокоился, это читалось даже слишком явно. И это льстило и уязвляло одновременно.       «Неужели в его глазах я настолько слаб?» — мысль гневом окатила внутренности. Он позволил себе слишком многое рядом с этим человеком. Он вел себя неосмотрительно и по-детски. Арсений принципиально не винил себя за срывы в Нижнем мире: Дерево снов всколыхнуло в нём настолько травмирующие воспоминания, что не думать о них после того, как справился — лучшее решение. Но что было после?.. Когда его защита прохудилась настолько, что он позволил себе показать своё отчаяние другому? Не суметь скрыть истинные чувства к картине чужого счастья? Позволить Антону таскать себя на руках и залечивать раны? Всё это Арсений в состоянии сделать сам. И другой человек, как сейчас, не будет позволять себе лишнего. Но отчего тогда...       «Отчего... Что?» — мысль оборвалась, когда Антон помахал рукой у него перед лицом. «Отчего я не хочу сопротивляться?»       Затем он протянул эту же руку, и Арсений, не думая, схватился за неё и, подтянувшись, сел. — Арс, я не хочу ссориться. — спокойно произнёс Антон, — Я просто хочу понять, хорошо? — его большой палец едва уловимо поглаживал чужую кисть, — Вчера ты назвал это "Путь". Путь в магии? — и взгляд его ни на секунду не отрывался от глаз другого человека, — Ты говорил, у тебя нет стихий, хотя они должны быть у всех. Каждый раз, когда ты колдуешь, я вижу, как на твоём теле загорается печать, при этом у других магов, пусть я сужу только по Эду, Юле и Антону, я такого не видел. Ты называл себя "ошибкой природы", это связано с твоими стихиями и печатями? Из-за этого твой Путь такой? И поэтому ты в Энергии ощущаешься как воронка? Я же не тупой, Арс. И мне интересно. — "И я беспокоюсь", не добавил он очевидное.       «Тут явно более, чем не-тупой, Антон. — в душе Арсений был восхищён. Антон не переставал удивлять. Получается, ещё в самом начале, он подмечал всё это? Даже в точности запоминал его слова? Уникально. Он вывалил на него обработанный комок той скупой информации, которую Арс ему дал, обдумал всё и сделал собственные выводы. Верные выводы. — Бездарный менеджер, говоришь? — теперь это звучало ещё менее убедительно, — Нет, Антон. Будь ты и дальше человеком, твоя жизнь была бы феерична... — последняя мысль отдалась сожалением где-то в груди и породила другую, — Нужно найти ему достойное занятие. Но это потом.» — Эй, ты чего так смотришь? — Думаю. — О чём? — О тебе. — Эм, а поконкретнее? — Антон засмущался. — Чем дольше мы знакомы, тем лучше я понимаю, насколько моё первое впечатление о тебе было ошибочным. — честно ответил Арсений. — А... Это типа комплимент? Или оскорбление? — Комплимент. — мужчина встал и направился к своему рюкзаку, из которого вскоре выудил набор игл и скальпелей и маленькую ступу, несколько тёмных баночек, захватил стоящую на полу аптечку. Он расстелил второе одеяло на полу, положил на него всё необходимое и сел сам, принявшись перетерать травы и смешивать мази, купленные и собранные в Нижнем мире. — Это значит ты расскажешь?       Арсений вздохнул, прикинув, что драматичность, которую они разводили, не соответствовала ситуации. Антон слишком беспокоился, он сам же слишком не хотел тревожить старые раны. И кому-то придётся пойти на уступки, и это явно будет не Антон.       В конце концов рано или поздно этот разговор наступил бы. И уж что, а самую лёгкую его часть он превращать в трагедию не собирался. — Стихии — вещь довольно интересная. — начал он, — Это дикая составляющая жизненной Энергии, которая плещется во всех живых существах. Энергия есть всё, и без неё всё исчезнет, как и сама Энергия исчезнет вслед за всем. Стихии — то, что делает нас ближе к природе и не даёт забыть, что, при всей своей силе, мы всё ещё часть этого мира и подчиняемся его законам. Они же показывают нашу над ним власть. — Арсений добавил в зелье какой-то порошок, и оно выделило едкий сладкий дым, из-за чего он закашлялся, — А иногда отсутствие власти. — он зажёг скрытую на ступе печать, из-за чего она начала медленно нагреваться, и он отставил её в сторону. Продолжил, подняв взгляд на Антона, — У меня власти не было. — Почему? — на лице парня читалась напряжённая работа мысли, он пытался уложить в голове эту странную, но в то же время простую и понятную философию. — Как мир не может существовать без Энергии, так и Энергия не может существовать без мира. Живые существа служат ей источником, по иронии, она же даёт им жизнь. Идеальный цикл. Маги используют энергию, которую вырабатывает костный мозг в их телах, чтобы творить магию. Я же... На это не способен. — зелье закипело, и Арсений затушил печать. — Почему? — завороженно спросил Антон. — Я не уверен на все сто, но оба моих родителя пытались переродиться... И не смогли, получив травму. На самом деле им повезло, — абсолютно безэмоционально, словно говорил о погоде или вечерних новостях. Антон сглотнул, — Обычно провал в перерождении означает смерть или что-то близкое к ней. Как бы то ни было, их костный мозг почти потерял способность вырабатывать Энергию, и она вышла из баланса. Возможно поэтому я такой. — Ты раньше не говорил о родителях. — заметил Антон. — Не вижу смысла. — Арсений пожал плечами, — О мёртвых либо хорошо, либо ничего кроме правды, а меня оба варианта не устраивают.       Антон опешил. Если бы Арсений не отвлёкся на зелье, он смог бы лицезреть крайне занимательную смену эмоций у него на лице. — Мне... Жаль? — выдавил он из себя, не зная, что уместно сказать. — Не стоит, даже мне не жаль.       Антон вспомнил, как Арсений смотрел на его семью. Пусть ему уже тридцать, желание подобного тепла... Оно ведь навсегда, так? Как и детские травмы и обиды не забываются.       «Даже мне не жаль.» — насколько сухо это было сказано, будто не стоило даже упоминания. Так может, это безразличие показательно?       «Арсений слишком эмоциональный, чтобы не чувствовать ничего по-настоящему. — сформировалась наконец законченная мысль, — Он врёт.» — и Антон ничего не сможет с этим сделать. Жаль, что он не мог понять, помочь или утешить, ведь абсолютно ясно: до такого уровня откровенности они ещё не дошли. И парню только оставалось, что ждать и слушать. — Собственно, то, какой я — огромная редкость. И точная причина не ясна. Я не встретил другого такого за целую жизнь. — тем временем продолжал Арсений, вернувшись к смешиванию трав, — И родители не сразу поняли, что со мной не так. Обычно интенсивная выработка энергии начинается в период с пяти до восьми лет, и магия пробуждается. Меня воспитывали как будущего воина-мага. Тренировки, языки, расположение каналов в теле, медицина. Тревогу забили, когда мне исполнилось семь. Вскоре, когда меня обследовал не один десяток лекарей и надежда была убита, обо мне забыли.       «Это очень грустно.» — С детства мне твердили, каким великим магом я обязан стать, и когда оказалось, что я не смогу, я не знал, что делать. Не знал, что бывает другой путь. Не знал ничего о жизни людей или других рас. И я... Хотел быть частью этого мира. — он поднял взгляд на Антона и улыбнулся, так печально и открыто подрагивающими губами, которые с головой выдавали его истинные чувства, что это обезоруживало, — Этот мир... Очень красив.       «И я счастлив, что сейчас, благодаря тебе, снова способен увидеть эту красоту, хотя в моих глазах она с годами померкла.»       Антон не нуждался в объяснениях. — К счастью, я никогда не был глупцом. — эмоция исчезла с лица так же быстро, как появилась, — Не всегда известный путь — единственный. И вместо того, чтобы использовать энергию, выработанную моим собственным телом, я научился поглощать её из окружающего пространства, хранить в каналах и костях, где ей и положено быть, и использовать, когда нужно. — он надолго задумался. — И?.. Как именно ты это делаешь? — Думаю, как бы преподнести. — Арсений высыпал в ступу последнее составляющее и, отставив её в сторону, облокотился о стену, теперь неотрывно глядя на Антона, — В любом проявлении мысли есть Воля. То, что даёт тебе твой гламур. Для магов она — элемент контроля Энергии. Она олицетворяет жажду связи с миром и власти над ним, порождает нашу магию. Обычно маги проявляют её через слова и мысли. Я же придумал способ транслировать волю через то, что сейчас используют только целители и отступники, как проклятые метки у вашего клана, хотя они относятся к тёмной энергии. Письменность. — он демонстративно зажёг на ладони небольшую печать, — Конечно, для этого недостаточно просто написать слово и понадеться, что оно впитает твою волю. Отличие между мыслью, словом и печатью как... Всё равно, что общение с кем-то вживую и через спутниковый телефон. По сути и то и то общение, но связь барахлит, пропадает, может вы вообще говорите на разных языках и находитесь в разных частях планеты, кто знает? Так и магия. Нужно написать так, чтобы твоя Воля звучала на всех языках. У меня ушло несколько лет чтобы понять это. Нельзя написать "огонь, зажгись" и рассчитывать на результат. — И что это за язык? — завороженно спросил Антон. — Енохианский. Язык древних ангелов, ныне вымерших. Тех, кому мы обязаны нынешним мироустройством. Первый язык магических рас. — Ангелов!? — глаза Антона поражённо расширились, а брови взлетели на середину лба, — Типа, прям ангелов!? Люди с крыльями, нимбы, вот это!? — Ну, нет. К человеческим религиям они не имеют прямого отношения. Крылья у них были, но на людей они были похожи очень отдалённо... По крайней мере так описано. С тех времён сохранилось не так много рукописей. Но не суть. Ни до ни после Великого разделения не было других высших существ, способных контролировать нейтральную энергию. Даже маги, перерождаясь, не способны остаться нейтральными, как и переступившие порог Божества. Поэтому я взаимодействую с ней именно с помощью их языка. Смотри. — Арсений собрал энергию на кончике указательного пальца и принялся писать ею прямо в воздухе.       Антон уверен, в человеческой письменности не найти чего-то похожего. Буквы и слова были словно бездонными. Пусть это не то, что он мог прочитать, он чувствовал. Каждый завиток впитывал и исторгал Энергию. Каждый миг, каждую секунду своего существования.       Когда Арсений закончил, он отпустил объемные символы парить по комнате. Антон вертел головой, стремясь увидеть как можно больше. Текст гипнотизировал. — Красиво, да? — Арсений кусал губы, наблюдая за его реакцией, — Ты седьмой человек, которому я это показал. — Вау... Значит ты... Прям сам это создал? — восторженно. Арсений, насколько невероятным этот человек мог быть? — Получается, да. Точнее, я взял за основу древнюю магию и на ней построил свою собственную. От первоначально богатого языка со временем почти ничего не осталось, и многое пришлось выводить самостоятельно методом проб и ошибок. И я ещё не закончил. Всё это, — он обвёл широким жестом парящие буквы, — моя жизнь. — Арсений вглядывался в лицо напротив, силясь запомнить сменяющиеся на нём эмоции. Ещё никто и никогда не смотрел на него с таким неподкупным восхищением, даже Алёна, — Кто бы мог подумать, что из меня что-то выйдет, хах. — его это искренне забавляло. — Мне... Жаль. — Антон не мог представить, какого Арсению, такому замечательному, такому умному, чувствительному, в глубине души нежному и доброму Арсению, было остаться одному всего в семь лет. — Не стоит.— сам же мужчина не выглядел грустным, скорее наоборот: он был в восторге. Впервые за много лет поделиться с кем-то своим прошлым оказалось неописуемо приятно, пусть тяжело, — То, что я не родился особенным не значит, что я родился слабым, Антон. — Это не отменяет того, что никто не должен бросать своих детей. — Антон отвлёкся на проплывающую мимо него букву и не заметил, как на этих словах лицо Арсения болезненно скривилось, а огонь в глазах потух. — В жизни происходит многое из того, что не должно происходить. — пожал плечами мужчина, вернув своё самообладание, — Сейчас я буду восстанавливать печати, а ты будешь нервничать. Пострадала не только печать-терморегулятор, но и три других, так что это надолго. Печать, глушащяя запах крови, тоже среди них. Думаю, тебе лучше уйти, чтобы он не тревожил твою сущность. — Арс... — Антон болезненно выдохнул, — Ладно. — в конце-концов он вправду не мог ничего с этим сделать, — Я останусь. — произнёс твёрдо. — Твоё право. — ответил Арсений и щёлкнул пальцами: парящие символы потухли, погрузив комнату в полумрак. Солнце, до этого светившее ярко, скрылось за тучами...

***

      Больше часа Антон наблюдал, как Арсений, предварительно, слава всем богам, приняв обезбол, восстанавливал свои печати. Все они находились ниже левого колена, на мышечной ткани, кости, и даже венах, и когда мужчина закончил, конечность представляла собой одно сплошное кровавое месиво. По крайней мере так казалось Антону. — Всё. — Арсений откинулся на испачканное кровью одеяло и блаженно прикрыл глаза. Его руки мелко дрожали от напряжения. — Что теперь? — выдавил из себя Антон. — Осталось обработать. — мужчина зевнул, — Сейчас, полежу минуту, и всё... — Как вчера обработать? — Да, наверное. — ещё зевок, — Я не спешил, так что раны аккуратные. Большее ни к чему. — Славно. — Антон подскочил и метнулся за мокрым полотенцем. Присев возле Арсения, он принялся смывать с его ноги кровь, чтобы хотя бы рассмотреть масштаб повреждений. Хотя он всё время наблюдал за его действиями, в какой-то момент, когда кровь залила всё, это потеряло смысл.       Арсений не протестовал, он слишком устал: такая тонкая работа требовала слишком много моральных сил, особенно учитывая, что он, по сути, проводил операцию на самом себе. Ничего особо не болело, и он даже задремал и проснулся только когда Антон закончил с перевязкой. — Спасибо. — потянувшись, произнёс он. — Не за что.       Между ними повисло неловкое молчание. — Ты голоден? — внезапно спросил Арсений. Всё-таки в последний раз Антон пил кровь ещё во время их вылазки в ресторан четыре дня назад. Пусть с подарком Матери его потребность в крови снизилась, но не исчезла окончательно, — Наверное взаимодействовать с кровью сейчас тяжело, да? — он так и не активировал печать-подавитель. В этом всё равно не было смысла: она не подействует на кровь, что уже покинула тело. Так что комнату наполнял густой запах железа. — Вовсе нет. — закатил глаза Антон, — Я же не животное какое-то. — Так голоден или нет? — Арсений сел. — Голоден... — неохотно признал парень. — Моя кровь... Вкусная? — неожиданно даже для самого себя задал вопрос маг. Не сказать, что он об этом не думал, но спросить не осмеливался. Как-то это неловко, — Как она пахнет?       Антон опешил. Как? — Очень вкусная. — честно ответил он, засмущавшись, — Пахнет, как смесь сахара с перцем, очень ярко. — Что ж... — Арсений отодвинулся к стене и прислонился к ней, — Иди сюда. — он приподнял бинт на левой руке, оголив запястье, и протянул его Антону, — Пей. — Что, прям так!? — взгляд парня потемнел, — Из вены!? — У нас кончились шприцы. — пожал плечами мужчина, — Так будешь или нет? — нетерпеливо. Он сам пока не смирился с внезапным порывом позволить Антону испить из своей вены. Достаточно было увидеть, как взгляд парня периодически цеплялся за артерию на его шее, как он тяжело, и всё чаще и чаще вдыхал воздух, хотя в дыхании не нуждался.       Антон беззвучно придвинулся к нему, сел рядом и аккуратно перехватил запястье, не отрывая взгляда от лица Арсения, словно говоря: я боюсь сделать тебе больно, твоего слова, жеста, выражения лица достаточно, чтобы я остановился.       Арсений не мог не улыбнуться. Чувства, которые он испытывал, парадоксально контрастировали с ситуацией. Боли не было. Когда Антон кончиком клыка проколол его венку, чтобы тут же припасть к ней губами, он не испытал ничего, кроме всепоглощающей нежности и непонятно откуда взявшегося прилива жара. Он шумно выдохнул, ощутив на своей коже движения чужого языка. Происходящее казалось правильным и неправильным одновременно. Боевая выучка стремилась оттолкнуть от себя вампира и пронзить его сердце мечом. Но его собственное сердце плавилось под прожигающим взглядом Антона, который ни на секунду не отрывался от его лица. От места укуса по коже расползалось приятное покалывающее онемение, которое Арсений списал на вампирский яд.       Было что-то очень интимное в этом моменте, настолько непривычное, что мозг Арсения отказывался это переварить. Это слишком. Просто слишком.       Закончив, Антон прошёлся языком по ране и отстранился, только убедившись, что она сомкнулась, нежно, будто невзначай, чмокнув бледную кожу напоследок, словно извиняясь, прощаясь, пуская по ней волну мурашек.       Оба мужчины смущённо отвернулись друг от друга, не зная, как вести себя теперь. Оба стыдились своих реакций, мыслей и желаний, но ни один не был готов признаться в них. — Это было очень вкусно. — Антон не мог не сказать, как бы странно это не звучало. Тёплая, живая кровь оказалась слишком приятной: раньше ему не доводилось пить из вены. Эмоции Арсения в ней тоже разительно отличались от всех предыдущих раз, пестрили усталостью, удовлетворением, покоем и нежностью, и... Возбуждением. Но последнее парень не смог понять, ни разу не испытав подобного прежде.       Если бы Арсений смотрел на него, смог бы лицезреть стыдливый румянец на щеках, но он был слишком занят, скрывая свой собственный. Так что он тихо рассмеялся, поднявшись на ноги: — Вам всегда рады в нашем ресторане. — и ушёл умываться, желая смыть с себя непрошенный жар и смущение, пока Антон не пришёл в себя. .