дракон.

Глаза болели из-за быстрой смены картинок. Чонин лупился в окно электрички, провожая пролетающие мимо него пейзажи, словно он был внутри не огромной махины, а верхом на драконе. Тело согревалось в чужой одежде, а сердце не переставало в предвкушении чего-то неясного суматошно биться. Чонин так и не знал, куда вел его Сынмин. Из-за того, что с момента переезда в Сеул Ян только и делал, что бездумно спал, ел и существовал, тяжело было обозначить дату на листе календаря, определить время суток и осознать, что все происходящее с ним — реальность, а не странный сон с кошмарным послевкусием. Слезы с трудом успели высохнуть на щеках. Ладонь болела от того, с какой силой сжимала чужую. Перед тем, как покинуть многоэтажный дом, им не посчастливилось встретить слишком перевозбужденного Минхо, который горел озвучиванием какой-то очередной сумасшедшей идеи. Однако ему не дали возможности выдать чуть больше, чем несколько гласных. Ли забавно открывал рот с тяжелым дыханием и закрывал обратно, прежде чем сдаться и без всяких комментариев пробраться в квартиру Сынмина, чтобы перезагрузить роутер. Минхо любил воровать соседский интернет. — Сынмин, — Чонин сбился со счету, сколько раз произнес имя парня рядом. — Куда ты меня везешь? И руку сжали крепче. — Домой, — ответил в очередной раз Сынмин, но ответ Яну казался шуткой. У Чонина не было дома. Его дом остался в заснеженных горах и гремучем лесу. Его дом там, где проживал дракон, воспитавший в нем того человека, которым он сумел стать. И Сынмин понимал — он не сможет подарить Чонину ту социализацию в обществе, которая ему требовалась. Не сможет заменить ему Эрекуру, не сможет справиться со своей задачей на все сто процентов. Потому они вышли на следующей станции, оказавшись в знакомом Сынмину районе. Это место больше напоминало мягкое перетекание от городской суматохи к деревенской жизни. Большие постройки практически успешно сравнялись с уровнем двухэтажных и одноэтажных домиков. От станции в двадцати минутах ходьбы находилась художественная академия, в которую Сынмин совсем скоро вернется. Ноги помнили путь до района с милыми кофейнями и забегаловками со вкусными раменами и горячими мясными блюдами. Сынмин однажды здесь вырос. Однажды уехал отсюда незадолго до того, как сюда переехала пережившая одно горе семья. — Да, я вызвал такси, мы будем минут через пятнадцать, — телефонный разговор слабо доносился до ушей Чонина, что разглядывал перед собой открывшиеся ему виды. И это тихое место нравилось ему значительно больше, чем тот шум, среди которого расположились Сынмин и Минхо. Очередной маршрут внутри наземного транспорта. Чонин не сможет привыкнуть к такому способу передвижения, возможно, что никогда. Неожиданная помеха на пути в виде непредвиденной кочки заставила Яна рассмеяться. Сынмин забавно стукнулся лбом о стекло. В коротком искреннем смешке Ким услышал причину, по которой он делал то, что делал. Он делал это ради Чонина, ради того, чтобы тот наконец-то вновь начал улыбаться. Машина с шумом затормозила у двухэтажного домика, огороженного высоким забором. Ноги Сынмина онемели, он с трудом выбрался из машины, испытывая сильное волнение и колоссальную ответственность за свои деяния. Когда дверь со стороны Чонина хлопнула и он повернулся к нему, своим любопытным и ничего не понимающим взглядом пытаясь выпытать у парня причину их присутствия здесь, тогда распахнулась и калитка забора. Сынмин не ошибся. Его темный взгляд перепрыгивал с уставившегося на него Чонина на женщину позади него с таким же выражением лица. Они были одинаковыми. — И? Может уже скажешь мне, зачем мы здесь? — в голосе ноты раздражения. Сынмин нервно сглотнул, а после расслабил плечи, когда Госпожа Ян прикрыла рот ладонью, громко вздыхая. — Чонин? — её голос звучал неуверенно, но в нем таилась надежда. Надежда на то, что то, что она видела перед собой — было её сыном. Ребенок дракона резко обернулся, не совсем понимая, кто позвал его по имени. Его растерянный взгляд блуждал по незнакомой ему женщине с не совсем понятной ему реакцией на его существование. Она выглядела удивленной, одновременно и опечаленной, и радостной. Неизвестная Чонину смесь эмоций, но почему-то кажущаяся правильной и слишком знакомой. Сердце громко стукнуло под ребрами. Это было живой и настоящей реакцией когда-то потерявшегося ребенка на свою маму. На свою настоящую маму, на человека, что вынашивал свое дитя под сердцем и оберегал всеми возможными силами. — Мама… Чонин издал непонятный звук, тут же прикрывая рот ладонью, непроизвольно копируя Госпожу Ян. Его тело затряслось, а взгляд стал стеклянным. Хрустальная оболочка тут же треснула, выливаясь горячими слезами по щекам. Он не понимал, почему проживал такое странное состояние. Почему его извечно твердый и закаленный холодами голос вдруг стал таким высоким и плаксивым. Почему из взрослого юноши он обернулся маленьким ребенком. Его ноги сделали несколько неуклюжих шагов назад. Он не верил и боялся. Боялся, что все это было шуткой его сознания. Не мог контролировать те глубоко спрятанные эмоции, что выливались слезами наружу. И как только спина почувствовала крепкую ладонь Сынмина, тогда Чонин окончательно понял, что с ним только что случилось. Подтолкнули вперед, отдавая в крепкие материнские объятия. Это не было грубой чешуей дракона, не было теплыми руками Сынмина. Это было необъяснимым. Те объятия, через которые любовь от матери к ребенку ощущалась перманентно. Те объятия, которые мог подарить только самый близкий сердцу человек. Единственный человек, способный любить своего ребенка просто по факту его существования. Человек, чью любовь не надо было заслуживать и искать. Она всегда была у Чонина. Она не погибла в Бернских Альпах, не затерялась в снегу. Она ждала его все эти годы, не убирая фотографии первого сына с полок и стен. Не выкидывая детские вещи, не забывая вспоминать старшего ребенка каждое утро и желать ему спокойной ночи перед сном, сидя у его алтаря в небольшом помещении. Чонин всегда был жив в её сердце и всегда был жив наяву, потому что она верила, внутри себя, глубже, чем снег в тех местах, где выросло её дитя, верила, что он был жив. — Мама… — еще раз произнес, обнимая её в ответ значительно сильнее. Так сильно, словно она вот-вот могла испариться. — Мама. Сынмину оставалось лишь молча наблюдать со стороны долгожданное воссоединение Чонина с его семьей. Невольно в его голове рисовалась очередная картина. Вспоминал, как с такой же болью и таким же желанием Чонин обнимал Эрекуру, с болью на сердце понимая — им суждено было разминуться. И ныне внутри самого Сынмина зародилось это осознание. Теперь на месте Эрекуры окажется он. Исполнил свое обещание, стал переходником между двумя крайностями в жизни Чонина. Его ниспослали небеса к снежному мальчику, чтобы помочь пережить разлуку и повстречать воссоединение. Роль была исполнена. Сынмин вновь останется один. Один, со своим лучшим другом над потолком, мольбертом у постели и непоседливыми учениками. Его путешествие завершилось счастливым финалом. Сынмин вновь останется один.

***

С возвращением в Южную Корею они умудрились привезти с собой и зиму. Снег не переставал ворохом опускаться с небес, словно белоснежный дракон кружил над ними и делал все, лишь бы мальчику Ян Чонину стало лучше. И календарные листы срывались огрызками, и дни напоминали Сынмину бесконечное одно и то же. Разве что маленькая копия Чонина, такая же шебутная и вездесущая, продолжала приносить что-то теплое в жизнь молодого учителя. Напоминала ему о том, какой тяжелый путь он проделал, чтобы однажды криво нарисованная иллюстрация мальчиком стала реальностью. Семья Чонина неоднократно писала ему письма благодарности и звала в гости, но по-настоящему занятой педагог извечно отказывался, каждый раз находя все новые и новые причины, каждый раз ловя себя на короткой остановке сердца, стоило только увидеть в списке учеников Ян Юн. Сынмин понимал, что занимается самым настоящим избеганием по непонятным ему причинам. По тем же причинам тосковал по отсутствию тепла рядом с ним. Тепла, что исходило от самого холодного мальчика на всем белом свете. Почему-то Сынмин решил, что он больше ему не был нужен. Что он — неприятное воспоминание и прочная ассоциация с тем, с чем Чонин и по сей день расстаться не мог, пусть и в одночасье обрел семью, тепло и любовь. Ким не хотел причинять неудобства, не хотел становиться болью для человека, который однажды его спас. Никогда не задумывался об этом прежде, но все чаще начали всплывать картины в сознании: Чонин кормит его с ложки супом, бинтует его ногу, прислоняет нож к его шее, катает верхом на драконе. Чудеса. Ведь с Сынмином действительно случились самые настоящие чудеса. Он повстречал дракона и человека, который с подобными существами был на «ты». В это по-прежнему слабо верилось, это по-прежнему горело внутри и желало быть изображенным на холстах. — Учитель Ким, — Сынмин вздрогнул, когда его челюсть почти соскочила с затекшей ладони. Он почти уснул посреди занятия, тут же следом понимая, что занятие давно закончилось и все детишки разбежались по домам. За окном совсем темно, внутри слишком холодно для того, чтобы оставаться долго на одном месте. — Учитель Ким! Сынмин лениво повернул голову в сторону назойливого ученика в смешной шапке с помпоном. — Я нарисовал вас и моего старшего брата вместе! Он очень по вам скучает! — Юн говорил громко и будто заготовлено, прежде чем начать пихать в лицо сонному преподавателю рисунок. Напоминающий по стилистике такой же, какими были художества Чонина. Рука перехватила альбомный лист, и Сынмин уставился на двух нарисованных парней, держащихся за руки. За их спинами — леса и горы. — Как дела у твоего брата? — пытаясь игнорировать шумное сердце, поинтересовался Сынмин. — Он хорошо спит, плотно кушает? Его ничего не беспокоит? — Он в полном порядке! Представляете, он ходит в школу! — продолжал громко констатировать факты Юн. — Правда не утром, как я, а вечером. Он вроде хорошо разбирается в математике, но совсем не умеет нормально писать, и мама учит его всему заново, как однажды меня. Но все же Чонин умный и всему учится очень быстро, но иногда я вижу его очень грустным. Это ведь из-за школы, да? Губы Сынмина плотно сжались. Что же ему нужно было сделать, чтобы Чонину не было больно? Возложил на себя слишком много ответственности. Он поклялся Эрекуре, что позаботится о нем, но неужели возвращения в родную семью было недостаточно? — Да, это наверняка из-за школы, — отмахнулся, сгибая листок пополам и убирая в свой рабочий блокнот, слыша тихие возмущения маленького художника. — Ты почему еще здесь? За тобой еще не пришла мама? — За ним пришел я. В дверном проходе застыла одновременно знакомая и незнакомая глазам Сынмина фигура, облаченная в огромную плюшевую куртку с не менее огромным шарфом, обмотанным вокруг шеи и головы. Щеки Чонина красные, и то ли из-за холода, то ли из-за того, что Ян стал невольно свидетелем детской глупости своего младшего брата. Видеть такого Чонина было чем-то подобным усладе. Подобным тому, что Ким однажды созерцал в своем сне. В этот самый момент Сынмин понял, как сильно он соскучился. Как невыносимо все это время ему было без Чонина рядом, и как же больно было осознавать — не будет так, как прежде. Они преодолели слишком сложный путь, чтобы оказаться простыми парнями, познакомившимися при самых обыденных обстоятельствах. — Чонин, — Сынмин поднялся с места и сделал несколько шагов вперед, будто захотел прикоснуться к нему, неосознанно обнять. Спешное осознание — не к месту, однако Чонин сделал те же самые по ширине шаги вперед, и они застыли в метре друг от друга. Сынмин сжал руки в кулачки, после пряча их в растянутых карманах своего кардигана. Взгляд, спрятавшийся за круглыми линзами очков, опустился на носки своих туфель. Он чувствовал себя идиотом. — Уже поздно, я думаю, вам нужно с Юном поспешить домой, — невнятно попросил Сынмин, слыша крики в своей голове. Крики о том, что он полный придурок, боявшийся в очередной раз стать нелегким напоминанием. Ведь если бы не он, если бы не его нерасторопность, если бы не его нога, то Чонин, возможно, остался бы там, где его оставила судьба. И, возможно, был бы счастливым в паре со своим драконом. Сынмин слишком часто думал о том, что тот период, когда Ян лежал бесконечно на постели в молчании, был обусловлен легким эгоизмом с его стороны. Что, если перевезти сюда Чонина было эгоистичным поступком? Что, если Сынмин сделал это не потому, что пообещал Эрекуре, а потому, что всего лишь хотел, чтобы Чонин был ближе? — А меня папа заберет, — и с этими словами Юн вылетел из кабинета, оставляя парней наедине. Чонин топтался на месте, блуждая взором по стенам, прыгая от мольберта к мольберту. Его грудь тяжело вздымалась из-за несказанных слов. — Сынмин, — так правильно сорвалось с его уст. — Я очень по тебе скучаю, пожалуйста, не избегай меня, не отстраняйся и не исчезай. Не думаю, что смогу пережить потерю тебя. Ты нашел мою семью, и я признателен тебе, но по-настоящему я чувствую себя собой только тогда, когда вижу тебя. Когда рядом с тобой. Совсем недавно он был диковатым парнем, неспособным без желчи высказать все то, что было у него в голове. Однако сейчас со снайперской точностью выстреливал столь нужными словами, что давались тяжело. Чонин вырос. — И я… — Мне не хватает тебя, — перебил Сынмин. — Я чувствую себя виноватым за ту боль, которую ты испытываешь, но я не могу без тебя. Я не знаю, как обозвать это чувство, но я скучаю. Чонин услышал писк сквозняка и шум разбушевавшейся за окном погоды. — Я скучаю по тому времени, когда мы были вместе в том дурацком домике, по той тяжелой и одновременно волшебной атмосфере, и я знаю, что уже не будет как прежде. Что все то, что было среди Альп, останется только там, и здесь мы совершенно чужие друг другу люди, познакомившиеся при диких обстоятельствах, но мне этого невыносимо не хватает. Мне не хватает тебя. Возможно, я хочу обратно в ту зимнюю сказку, в тот убивающий тело холод, но в то тепло, которое исходило от костра в твоей тупой печке. И я скучаю. Не могу отпустить тебя и принять тот факт, что ты пойдешь другой дорогой. Сынмин закончил высказывать тираду туфлям и поднял голову, забывая, как дышать. Лицо Чонина горело, а щеки слегка надувались из-за переизбытка эмоций. Он выглядел смешным, милым и одновременно слишком желанным, чтобы в очередной раз бросить все вещи в сумку и убежать. У Сынмина больная нога, он никуда не сможет убежать. Не сейчас, когда спустя столько времени смог осознать для себя это холодное и отрезвляющее чувство — любовь. Он так очевидно нуждался в Чонине и так очевидно был влюблен в него. Возможно, еще с того момента, как к его кадыку приставили нож. Возможно, еще с того момента, как Чонин вырезал свои фигурки. Возможно, еще с того момента, как с губ юноши напротив срывались язвительные комментарии. Возможно, что с самого начала. И стоило Чонину предпринять попытку выдать что-то чуть менее разумное в ответ, как Сынмин не сдержался и, возможно, совершил ошибку, которую Минхо со смехом запишет в свой список тупых промахов Ким Сынмина. Поцеловал. Клюнул, боднул, сделал самое глупое и невинное движение, задерживаясь на губах чуть дольше, чем нужно было, потому что больше терпеть не мог. — Я, наверное, очень сильно влюблен в тебя, потому что я не знаю, зачем я это сделал, — выдал самую глупую глупость, на которую был только способен. — Сделай так еще раз, пожалуйста. Шарф опустился до плеч, а после и вовсе на пол. Сынмин согревал и без того пылающие щеки своими ладонями, чувствуя внутри себя странное облегчение. Думал о том, что их первый поцелуй и странное признание случились не под падающими хлопьями снега, не при свечах романтического ужина у него в квартире, а посреди одного из кабинетов художественной школы, в который однажды пришел Ян Юн со своим рисунком. Рисунком, на котором был изображен мальчик с белым драконом. Так было правильно. Такового требовала их судьба. — Ты не умеешь целоваться, — не смог не подколоть Сынмин, но получилось убого. В его голосе вперемешку со сбитым дыханием было слишком много теплых чувств, чтобы предпринимать попытку задеть. — А откуда мне уметь! — тут же смущенно завопил Чонин, вздергивая руки, не имея возможности выбраться из хватки на своих щеках. — Еще и предъявляешь мне что-то! Это вообще-то не моя проблема, а твоя проблема! Сынмин засмеялся, опуская голову на плечо Чонина. — Я люблю тебя, — на своем языке произнесли слегка опухшие губы. И Сынмину не нужен был перевод, чтобы обрести счастье.

***

Когда стало теплее, когда Сынмин научился без вздрагиваний просыпаться в чужих стальных объятиях, тогда чудеса вновь вернулись в их жизнь. Оно случилось совершенно случайно. В один из дней посреди выходного в компании Чонина шея Сынмина чересчур зачесалась, а после едва не загорела, подобно ожогу. Справиться со жгучей болью было тяжело, терпеть было невыносимо, и Ким не понимал, что случалось с его телом. — Это твоя драконья метка так полыхает, — Чонин осторожно поглаживал болезненное место, пытаясь разобраться в сути происходящего, пусть и у самого внутри все сжималось. Ведь его пятнышко не полыхало и не болело. — Она начинает все больше и больше походить на чешую, — продолжал трактовать факты Чонин, не зная, что делать в подобной ситуации. Однако для решения любой проблемы, с которой сталкивались ребята, природа породила на свет одно создание. Оно равнозначно приносило и проблемы в их жизнь, и следом же решения, пусть и самые безумные, кардинальные, но решения. — А я хотел вам рассказать еще тогда! — Минхо появился в квартире из неоткуда, никого не удивляя своим появлением, лишь слегка раздражая. — А я говорил! А я вам всем говорил, но кто бы меня слушал. — Минхо, не тяни. — Тянуть не буду, я кое-что обнаружил со своими ребятами. Точнее, обнаружил только я, разумеется, в силу своего чересчур высокого интеллекта для моих-то скромных лет. Тяжело быть гением, но так уж и быть, я над вами сжалюсь… — Минхо! — ныне рыкнул Чонин, заставляя Ли закашляться. — Собирайте вещи, мы отправляемся на Чеджудо. Лица парней искривились в непонимании, но Минхо, извечно легкий на подъем и готовый драться с чудовищами одними кулаками, живо заставил их подняться с мест. Минхо выдерживал интригу, а по мере приближения к точке, обозначенной на физической карте, Сынмин все сильнее и сильнее мучился от палящего пятнышка на затылке, заставляя Чонина переживать и испытывать странное чувство. Его драконий опыт подсказывал — им предстояла встреча с чем-то необузданным. — Помнишь, я говорил тебе о том, что метка на твоем затылке — это связь с драконом? — Помню. Думаешь, это как-то связано с идеей Минхо? — Мне кажется, что угодно связано с любой идеей Минхо, — фыркнул Чонин, а Сынмин улыбнулся. Очередная вылазка, очередное небольшое путешествие под руководством опытного туриста. Сынмин не успел осознать то, как быстро они добрались до нужного места и как легко миновали цивилизацию, пробираясь туда, где прятались водопады. За мгновение до судьбоносного момента, Чонин заставил всех остановиться. — Что случилось? — недовольно спросил Минхо, готовый к самому важному моменту в его жизни. — Мы почти пришли! — Нам дальше нельзя, — тихо произнес Чонин, оглядываясь по сторонам. Водопад, окруженный зеленью. Ни единой души, ничего такого, что заставило бы сердце ребенка дракона забиться быстрее прежнего, но что-то настораживало. — Дальше можно только Сынмину, — объяснил Ян, поворачиваясь к парню. Стоило ему сделать шаг вперед, как Ким ощутил это вновь. Боль от метки и чувство восхищения перед тем, что увидел перед собой. Речной дракон, все то время невидимый для их глаз прежде, находился в воде у подножья водопада. Он напоминал огромную змею, но с привычной головой «ящерицы», длинными усами и клыками. Тот самый дракон, спасший Сынмина в его детстве. Однако что-то по-прежнему было не так. Зачем дракон звал его сюда и откуда Минхо прознал про это место? — Ким Сынмин, — обратилось к нему чудище неописуемым голосом, по которому парень сразу смог обозначить пол особи. — Я спасла твою жизнь и хочу, чтобы ты вернул мне долг за свое спасение. Чонин насторожился, боясь, что его любимому может грозить опасность. Однако присмотревшись, он вдруг увидел у брюха дракона маленькое нечто. — Мое время жизни подходит к концу, однако я не могу покинуть этот мир, не оставив после себя свою частичку, — продолжал дракон, опуская мордочку ниже. Из воды высунулась голова маленького дракончика. — Драконы не живут вечно, нас осталось мало. Тяжело выживать в современных реалиях, но я почувствовала в тебе силу помочь справиться нам. Моему ребенку. Взгляд дракона метнулся к силуэту Чонина. — К тому же, одного ребенка тебе уже доверил более мудрый дракон. Внутри Яна все сжалось, и он молча кивнул, вдруг понимая всю связь и причастность к тому, что происходило. — Чего оно несет? — влез Минхо, не смог удержаться, за что тут же получил по голове от самого младшего. — Ты хочешь, чтобы я позаботился о твоем детеныше? — не веря и не представляя себе такую возможность, спросил Сынмин. — Такова была твоя судьба с того самого момента, как твою жизнь спас дракон. Мы выбрали тебя не потому, что ты оказался не в нужное время не в нужном месте. Такие люди, как ты, люди драконов, рождаются раз в сто лет. И я не могу уйти, не доверив тебе в руки свое дитя. Происходящее не казалось Сынмину бредом. Оно было чем-то правильным и закономерным. Словно жизнь после того самого дня не могла сложиться иначе и течь спокойной рекой среди покрывшихся слоем льда камней. Сынмин почувствовал свою значимость. Никогда он не был простым ребенком, решившим стать художником. Его душа имела предназначение. Имела силу, чтобы помочь тем, кто столкнулся с чудесами и оказался ими порожденным. Совсем недавно он бы не решился и в испуге убежал бы, не поверив в увиденное. Однако теперь рядом с ним стоял человек, посланный ему судьбой. Ставший ему испытанием и подготовкой к тому, во что была обязана превратиться вся его последующая жизнь. Не медля и зная правила мира, в который его занесло снежной лавиной, Сынмин произнес: — Я позабочусь о нем. Не имел и малейшего представления о том, как он сможет воспитать дракона и уберечь его от рук злых людей, Сынмин согласился. Согласился на то, чтобы принять от жизни своего собственного дракона. Их с Чонином дракона. Существо кивнуло, а после подтолкнула к парням свое дитя, что осторожно проплыло небольшую дистанцию и на маленьких ножках выбралось наружу, любопытными глазами осматривая сначала бледного от ужаса Минхо, спокойного Сынмина, а после растрогавшегося Чонина. И из всех он подошел к тому, с кем сможет разделить свое горе. К такому же ребенку, как и он. Чонин вздрогнул, когда к нему на руки запрыгнул змееподобный дракончик, тут же укладываясь в его руках, как довольный кот. Мокрый нос коснулся ладони, и Ян дрогнул, смотря на то, как спешно начала появляться метка. Теперь его руки — руки драконов. — Понятно, — со смешком бросил Сынмин, тут же понимая, что стоит лишить себя всех орденов за смелость. — Кажется, Чонин, драконы любят тебя больше, чем меня. Белый маленький речной дракончик непроизвольно напомнил ему Эрекуру, заставляя сердце слабо сжаться в боли. Чонин тяжело вздохнул, начиная поглаживать влажную чешую, периодически вздрагивая. Попрощавшись с драконом, парни по пути домой не переставали думать о том, что делать им с врученным ребенком. Минхо бурно рассказывал о том, как наткнулся на это место во время съемки и заметил дракона первым. Однако дракон его чуть не убил, и пришлось давить на педаль газа в пол, лишь бы выжить и рассказать об увиденном своим странным друзьям. Тем не менее Минхо особо никто и не слушал. Все внимание Сынмина и Чонина было обращено к сопящему ребенку дракона, что так правильно смотрелся в их компании, будто бы иного случиться и не могло. Сынмин чувствовал этот трепет. Трепет, по которому он так сильно скучал. Трепет приключений, крылатых драконов и волшебства, которое не оставит их до конца их дней. День заканчивался суетливыми разборками с новоиспеченным малышом, которого было решено поселить в ванной комнате. Чонин, напоминая со стороны свою суетливую маму, не переставал вспоминать все когда-то прочтенные им о драконах книги. А Сынмин неловко наблюдал со стороны, выжидая нужный момент, чтобы завершить этот день тем, что он так давно хотел сделать. Когда на плечи Яна вновь свалилась печаль из-за Эрекуры, а взгляд его опустился на ужаленные метками ладони, тогда Сынмин и достал из-под кровати завернутый в подарочную упаковку холст, не долго думая вручая Чонину. Картина. Картина, посреди которой были изображены Чонин и Эрекура, уложившая свою голову на плечо парня. Как воспоминание, увековеченное талантливыми руками художника на полотне. — Я знаю, что тебе больно помнить, но я все же решил, что не хочу, чтобы ты забывал её. Она по-прежнему с тобой, у тебя в сердце и меткой на ладони. Она будет и здесь, вместе с тобой на моем холсте. Картина, простым словом подписанная на обороте «Дракон». Подписанная названием того существа, что смогло однажды подарить двум заблудшим душам друг друга. Покой за пределами квартиры сменился бурным снегопадом. Ночной Сеул в очередной раз начал утопать под снежным покрывалом, и люди не видели выше сугробов. Не видели, как среди густых туч летал силуэт, оберегающий покой своего дитя. Силуэт белоснежного существа, прозванного в кельтском народе именем богини. «Это существо звали Эрекурой, и она была последним выжившим ледяным драконом в тех краях».