Рождественность

Сегодня самое несчастливое Рождество в жизни Чонгука. Он негромко вздыхает и слегка ерзает, осторожно двигая бедрами, надеясь, что, возможно, в новом положении станет хотя бы немного приятнее. Интересно, долго еще?.. Чонгук жмурится на несколько секунд, но вскоре вновь открывает глаза, осознавая тщетность своих попыток сделать так, чтобы чувствовать себя не столь мерзко. Что бы он ни делал, ничего не работает. Так что ему остается только смириться со своим положением и терпеливо дожидаться конца, надеясь, что до него осталось не слишком долго. — Можешь сжаться туже, детка? — хрипит ему на ухо Джисон, вызывая у Чонгука непроизвольную дрожь от неожиданно раздавшегося прямо ему в ухо хрипа в унылой тишине, нарушаемой лишь ритмичным скрипом кровати. Вздохнув, Чонгук послушно напрягает мышцы и невольно сглатывает от отвращения, слыша довольный стон альфы, который продолжает вколачиваться в его безвольное тело, придавливая его к матрасу всем своим весом и пыхтя ему на ухо так, словно разгружает вагоны, а не занимается любовью со своим омегой в его самый первый раз. Сегодня случился его первый раз. Чонгук прикусывает губу и заставляет себя обнять Джисона за шею, чтобы усилить трение между их телами, и тут же слышит очередной довольный стон. А еще сегодня Рождество. Его самый любимый праздник. И, уставившись невидящим взглядом в потолок, Чонгук никак не может понять, как могло случиться так, что все, о чем он столько мечтал, в один миг обратилось в ничто и оставило его один на один с беспросветным тленом, из которого, казалось, он больше никогда не сможет выбраться. Он ведь так ждал этот день и так готовился к нему! На самом деле картинка того, как именно все должно будет произойти в его самый первый раз, сложилась в голове Чонгука еще в сентябре, когда он впервые по-настоящему начал встречаться с альфой. Не то чтобы он фантазировал о чем-то таком всю свою жизнь. Ему было всего двадцать лет, так что он, слишком поглощенный учебой и не являющийся сторонником разовых связей, не испытывал никаких переживаний о том, что до сих пор ни с кем не состоял в отношениях, не целовался и, разумеется, не спал. Хотя все вокруг него — его одногруппники, реклама на ТВ и в Интернете и, главное, Нетфликс — словно только о сексе и твердили практически 24/7, он не видел никакой проблемы в своей неопытности и не особенно задумывался о том, чтобы как можно скорее избавиться от такой части себя, будто бы вызывающей непонимание и осуждение окружающих, как девственность. И все же, вступив в свои первые серьезные отношения с альфой, от каждого прикосновения которого он моментально покрывался трепетной дрожью, смущенно краснел и чувствовал тот самый рой бабочек в животе, Чонгук довольно быстро понял, как бы он хотел, чтобы все случилось впервые. В праздничную Рождественскую ночь. Невероятно особенное для него событие должно было случиться в самый особенный для него праздник. Это казалось ему настолько очевидным выбором, что, едва подумав об этом всего на мгновение, он тут же воодушевленно принял эту мысль практически за свершившийся факт, который всего-то осталось дождаться. Но в остальном это казалось ему настолько решенным делом, будто в каком-то смысле это и правда уже произошло с ним. Ведь до Рождества оставалось еще почти четыре месяца. Этого времени как раз должно было хватить для того, чтобы они с Джисоном хорошо узнали друг друга, позволили своему чувству укрепиться, обсудили, если уж не все, то многие важные детали своих отношений, вроде личных границ, предпочтений каждого из них и всего такого, и осознанно подошли к своей первой близости, которая казалась Чонгуку чем-то очень значимым. В каком-то смысле даже немного торжественным. Ведь первый раз… Это первое обнажение перед другим человеком, которому ты готов всецело отдаться, подтверждая наличие между вами истинной, глубинной связи… Это станет тем, что они никогда уже не смогут повторить. И потому, когда Рождество наконец замаячило на горизонте, а с Джисоном они действительно все еще продолжали встречаться — пусть и не без ссор, но и без каких-то особенно серьезных конфликтов, — Чонгук, едва ли не облизываясь в томительном предвкушении, весьма детально продумал план самого идеального дня в его жизни, который должен был закончиться его первым разом с альфой. Не просто с альфой. С Джисоном, на которого он смотрел так, что, пожалуй, даже сам чувствовал, как два громадных сердца в его глазах вот-вот должны были лопнуть и разорваться на тысячу маленьких сердечек, которых едва было бы достаточно, чтобы передать всю степень его преданности и обожания. Они должны были встретиться около трех часов дня — потому что Чонгук, бывший жаворонком всю свою жизнь, прекрасно знал, как Джисон ненавидел ранние подъемы — рядом с тем самым кафе, в которое они случайно завалились, спасаясь от неожиданно зарядившего дождя, после сеанса в кино, куда они ходили со всей своей университетской тусовкой, и в котором Джисон так неожиданно вдруг предложил ему встречаться после того, как они станцевали пару медляков. На самом деле это кафе вовсе не отличалось изящным меню, приятным персоналом или уютностью обстановки. И после того раза они с Джисоном больше никогда не бывали в нем. Но Чонгуку казалось особенно романтичным в такой день начать с самых истоков и всколыхнуть в них обоих воспоминания о первых неловких, наполненных волнительным смущением днях их отношений. Затем они должны были отправиться на небольшую прогулку на фуникулере к Сеульской телебашне на горе Намсан. Сам Чонгук не находил особого удовольствия в том, чтобы в девятый раз за четыре месяца отношений с Джисоном посещать одни и те же экскурсии, которые еще чуть-чуть и он мог бы сам проводить для других туристов. Но, зная о том, как Джисон едва ли не с детства лелеял мечту однажды стать известным телеведущим и пытался любым доступным ему способом соприкоснуться со столь манящей его реальностью, Чонгук не видел проблемы в том, чтобы пару раз в месяц провести день не самым увлекательным для себя образом. Зато, пока Джисон в который раз с интересом рассматривал экспонаты, внешний вид которых, наверное, уже должен был запомнить в самых мельчайших деталях, пожалуй, даже лучше самих сотрудников музейного комплекса, Чонгук во всю наслаждался искренними улыбками на его лице и чувствовал себя счастливым оттого, что был счастлив его альфа. К тому же ему нравилось кататься по канатной дороге. А еще он не упускал случая бросить монетку в Пруд желаний, расположенный на втором этаже башни и обещавший всем посетителям вечную любовь, и искренне верил в то, что количество оставленных им в том пруду вон уже точно должно было обеспечить его взаимностью с его альфой на всю оставшуюся жизнь. После же пяти — Чонгук точно знал, что быстрее Джисон никогда не соглашался возвращаться с горы Намсан — часов экскурсии по телебашне они должны были вернуться домой к Джисону, чтобы заняться совместным приготовлением ужина. В обычные дни Джисон никогда не проявлял рвения в этом деле и мог только сделать что-то конкретное — и не слишком сложное, — если Чонгук прямо и детально озвучивал просьбы о помощи. Но Чонгуку, который ради своего альфы — пусть и не без некоторого сожаления, но все же довольно решительно — отказался от традиционного празднования Рождества со своими родителями, казалось, что в такой день Джисон должен быть рад провести рядом с ним каждую минуту, подготовить праздничный стол, а затем выпить шампанское в полночь, таким образом постепенно создавая вместе с ним их общие маленькие традиции и одни на двоих воспоминания, которые будут разделять только они одни. Пусть Чонгук прежде и не состоял в отношениях, это вовсе не значило, что у него не было представления о том, какими бы он желал их видеть, если бы когда-нибудь повстречал альфу, который захотел бы стать только его. И Чонгук считал очень важным проводить как можно больше времени вместе не потому, что не мог бы придумать, чем себя занять без альфы, но потому, что только так, по его мнению, и могли сложиться по-настоящему крепкие отношения, наполненные общими радостями и тайнами, недоступными всем прочим людям на свете и делающими их такими особенными друг для друга. Ну а кульминацией этого чудесного дня — в котором Чонгук постарался учесть все предпочтения своего альфы, чтобы тот тоже проникся атмосферой праздника и полюбил Рождество так, как любил его он, Чонгук, — должен был стать их столь долгожданный первый секс, который, по восторженным представлениям Чонгука, должен был пройти немного неловко, со смущенными смешками и взглядами из-под опущенных ресниц, с осторожными, изучающими прикосновениями к обнаженной коже друг друга, но в гораздо большей степени нежно, чувственно и с полной взаимоотдачей. Предвкушающе прикрывая глаза, Чонгук вполне отчетливо видел, как неуклюже он бы впервые в жизни пытался раскатать презерватив на члене своего альфы — возможно, им бы даже пришлось использовать пару пакетиков, — и как терпеливо Джисон поправлял бы и направлял его, придавая уверенности своим ласковым шепотом. Еще он видел, как, покончив с резинками и, не удержавшись, оставив еще парочку ярких меток на шее сдержанно постанывающего альфы, он бы откинулся спиной на подушки и, закусив губу, неторопливо, перебарывая природное стеснение, приглашающе развел ноги в стороны, покрываясь мурашками от осознания того, с каким неприкрытым желанием Джисон все это время смотрел на него. Сводя брови на переносице, он представлял, как альфа, придавливая его к кровати приятной тяжестью своего тела, наконец вошел бы в него, вырывая первый полуболезненный-полувосторженный стон, а затем тут же остановился бы и, приподнявшись на локтях, удостоверился в том, что с его омегой было все в порядке, прежде чем продолжить. И особенно ясно он видел, как уже после, спустя, может быть, два или три часа — Чонгук не представлял, насколько могла бы затянуться прелюдия и сам процесс, но был уверен в том, что им бы потребовалась почти вся ночь, чтобы всласть насладиться друг другом, — они лежали бы в обнимку и обсуждали совместные планы на будущее, пока Джисон мягко перебирал бы пряди его немного влажных от пота волос. А еще… Так далеко он старался не заходить, но все же невольно думал о том, что уже утром они, возможно, могли бы повторить все снова на какой-нибудь другой поверхности. Например, на кухонном столе, чтобы он мог и спустя годы, когда, возможно, у них уже будут дети, невольно краснеть от воспоминаний о том, что за этим столом обедал не только он, но и им. И… — Детка, я скоро! — сквозь зубы цедит Джисон, заставляя Чонгука проморгаться и вернуться к разочаровывающей действительности. Чонгук поворачивает голову в сторону и смотрит на стоящий на тумбе будильник. Двадцать минут. Прошло всего двадцать минут с момента, как Джисон, едва помыв руки после ужина — хотя, как Чонгук понимал теперь, ему стоило поблагодарить своего альфу за, как выяснилось, не слишком свойственную ему предусмотрительность, — повалил его на кровать, небрежно избавил их обоих от одежды и несдержанно вошел в него, предварительно пару раз попихавшись в него двумя пальцами. Повезло еще, что смазки из него прилично натекло в то время, как они ели, от долгого томительного ожидания и сладких фантазий о том, как потрясающе будет наконец всецело принадлежать своему альфе. Вряд ли его ненаглядный альфа в противном случае удосужился бы самостоятельно помочь ему возбудиться или хотя бы использовать искусственный лубрикант. Теперь Чонгук не испытывает на этот счет никаких иллюзий. А ведь он так много раз говорил с Джисоном о том, как для него важно, чтобы в первый раз все прошло неторопливо и аккуратно, так, чтобы он не стал одним из тех омег, кто вспоминал свой первый опыт исключительно с дрожью и кислой миной на лице. Ему так хотелось превратиться в то самое исключение, которое потом с искренним сожалением сочувствует всем, кому не повезло так, как ему, и то же время влюбляется в своего альфу еще сильнее за то, какой тот потрясающе чуткий и любящий. Каким же глупым он был! Настолько, что теперь его почти тошнит от самого себя. В особенности от осознания того, что, пусть и самую малость, но его телу нравится близость с альфой, нравится, как смешиваются их запахи, нравится ощущать заполненность и принадлежность кому-то, кто сильнее него. Самому же Чонгуку становится все сложнее сдерживать слезы, пока он слушает усердное пыхтение на ухо и чувствует, как тяжелые яйца ритмично шлепают об его скользкие от натекшей смазки ягодицы. Хорошо, что у него сегодня хотя бы нет течки и его внутреннее я, поддавшись гормонам, не захочет получить еще и узел. Нет уж. Такого Чонгук точно не смог бы пережить. Ему мерзко и от того, как Джисон собственнически — что еще пару часов назад при других обстоятельствах обязательно привело бы его в полный восторг — шарит руками по всему его телу, как грубовато дергает его торчащие соски, не потрудившись выяснить, что они никогда не являлись его эрогенной зоной, и потому эти резкие щипки лишь приносят ему дискомфорт. От того, как самозабвенно Джисон слюнявит его шею, напрочь игнорируя пахучую железу и игривые намеки на метку, как он тесно сжимает его бока наверняка до отчетливых отметин, которые придется потом залечивать еще пару недель. И больше всего от того, как Джисон даже не пытается изменить положение, попробовать толкнуться под каким-нибудь особым углом, чтобы выбить из своего омеги хотя бы один-единственный негромкий стон. Все, что делает Джисон, лишь пихается в него с настойчивостью отбойного молотка в одной и той же позе, словно дрочит себе кулаком, а не живым телом, у которого вообще-то есть свои потребности. Конечно, нельзя исключать вероятность, что Джисон относится к тем альфам, которые свято убеждены, что одно только проникновение без прочей стимуляции может довести омег до оргазма такой силы, что они видят звезды перед глазами. И да, это вполне возможно. Может, без звезд, но приятно вполне могло быть. Если бы кто-то, например, позаботился о том, чтобы отыскать простату. В конце концов это требует не такого уж титанического количества усилий. И тогда Чонгук, возможно, даже удовлетворился бы таким первым разом. Да, смазанным и вовсе не таким, как он представлял. Но все еще довольно приятным, приправленным толикой заботы. Но… Насадка на член. Чонгуку приходится почти до крови впиться зубами в нижнюю губу, чтобы не всхлипнуть от внезапного осознания того, как именно воспринимает его Джисон. И ничего больше. Бездушная кукла, необходимая для удовлетворения своих потребностей, которой не положено иметь собственных желаний и которая, очевидно, должна испытывать благодарность уже за одно то, как ее облагодетельствовали, когда засунули член в ее мокрую и жадную дырку. Слушая омерзительное влажное хлюпанье, пока пульсирующий в нем член продолжает конвульсивно толкаться в него, Чонгук все крепче сжимает в обоих кулаках простыню, считая секунды до того, как все закончится. Он никогда прежде не спал с альфой, но по тому, как тяжелеет теперь прерывистое дыхание Джисона, как мелкой судорогой сводит его бедра и как он почти по-звериному, мелкими толчками пытается, очевидно, догнать свое удовольствие, Чонгук с облегчением моментально понимает, что терпеть осталось совсем недолго. И чувствуя, как замерший Джисон, надавливая ему на колени и заставляя принять как будто бы еще более развратную позу, так и не выйдя из него, наконец-то долго, с жалким поскуливанием кончает в презерватив, Чонгук, внезапно встрепенувшись, в то же время не может не задаться вопросом, откуда вообще в его альфе обнаружилось такое завидное терпение. Ведь на протяжении всех этих месяцев Джисон особо не давил на него в плане секса и, казалось, был совсем не против дождаться момента, когда он сам захочет перейти на новый уровень в отношениях. Джисон и руки себе особенно не позволял распускать, чем на самом деле так сильно и очаровал Чонгука, наслышанного о том, какими грубыми, настойчивыми и абсолютно нетерпеливыми могли быть альфы. Если бы он заметил за Джисоном что-то подобное, он бы ни за что в жизни не связался с ним. Как бы ни было больно разрывать отношения с тем, кто так сильно нравился ему, он бы ни за что не позволил так с собой обращаться. Но Джисон никогда даже не пытался облапать его. Даже в те моменты, когда они оставались наедине. Ну… Может, раз десять и пытался. Но всегда не слишком серьезно, словно в шутку, и убирая руки, едва Чонгук, на самом деле весьма довольный тем, что действительно привлекал своего альфу во всех аспектах, просил его об этом. И теперь у Чонгука совершенно не укладывается в голове, что все это делал альфа, которому достаточно было всего-то несколько минут попихаться туда-сюда, а затем тут же с чистой совестью завалиться спать, будто ничего важного только что не произошло. Смаргивая слезы, Чонгук в миллионный раз прокручивает в голове одну и ту же мысль. Джисон даже не поинтересовался, не больно ли ему было… Неужели он не заслужил даже этого? Неужели за четыре месяца бессонных ночей, чтобы принести Джисону вкусный обед для большой перемены, таскания с ним на дурацкую телебашню, чтобы поддержать его мечты и веру в себя, пренебрежения своими родителями, чтобы как можно больше провести времени с ним, он, Чонгук, заслужил только ощущение абсолютной использованности и омерзения ко всему, что происходит с ним прямо сейчас? Ко всему, что еще несколько часов назад являлось главной радостью в его жизни? Неужели все, чем он жертвовал ради своего альфы, искренне веря в то, что и тот приносил аналогичные жертвы ради него, неужели все это было напрасно? И неужели… Неужели все дело весьма банально заключалось в том, что его альфа, не желая лишаться его по теперь довольно очевидным эгоистичным причинам, все это время без каких-либо угрызений совести всего лишь находил себе кого-то на стороне?.. Кого-то более сговорчивого и не витающего в облаках, не строящего воздушных замков о том, каким сказочным и незабываемым должен быть первый раз? И именно поэтому так долго не проявлял особого рвения? Потому, что он вовсе и не был в этом заинтересован. Чонгук был полезен другим: своей безграничной, искренней заботой. И если ему, Чонгуку, хотелось поиграть в романтику, что-то там себе нафантазировать и провести особенный обряд инициации… То, ладно. Джисон вполне мог и снизойти до этого. Беспрерывно дрожащий от столь болезненных открытий, одно за другим сыпавшихся ему на голову, Чонгук, вновь поворачивая голову к будильнику, ожидает увидеть на нем глубокую ночь, но удивленно округляет глаза, когда обнаруживает, что на самом деле уже почти шесть утра. Пытаясь стереть слезы с опухшего лица, что совершенно бессмысленно с учетом того, что он тут наревел целое озеро, от которого промокли его подушка и простыня вокруг него, Чонгук все же с облегчением выдыхает. Он-то все боялся, что дождаться утра будет куда сложнее. Идти домой по темноте не хотелось, да и было не слишком безопасно. Вызывать такси было дорого. Так что он почти сразу смирился с тем, что ему придется дожидаться утра, слушая отвратительно гадкий — и как он раньше этого не замечал?! — храп альфы. На деле же он, слишком глубоко погруженный в попытки отыскать тот момент, когда он сделал что-то не так и позволил случиться с собой тому, от чего он был много лет уверен, что сможет себя уберечь… Слишком занятый своими мыслями Чонгук совсем не заметил, как прошло несколько часов, что он провел в постепенно становящейся все более сырой постели. Но, наконец осознав, что больше ничто не мешает ему убраться подальше из квартиры, в которой все — особенно запах Джисона, который он прежде с таким удовольствием втягивал поглубже в легкие — вызывает в нем тошноту, Чонгук тут же подрывается с места и осторожно, чтобы не разбудить Джисона — еще не хватало, чтобы этот мудак увидел его красное от слез лицо, — но довольно торопливо одевается и собирает вещи в рюкзак. Натягивая капюшон худи, Чонгук несколько мгновений топчется на месте, думая о том, не слишком ли неблагоразумно оставлять спящего альфу в незапертой квартире. А еще о том, что, может, стоит оставить записку, чтобы Джисон даже не думал звонить или писать ему. А затем вздыхает, решив, что с Джисона будет достаточно и черного списка — нужно было не оставить альфе ни единого шанса связаться с ним, чтобы не дай бог не надумать дать ему второй шанс! — и выходит за порог, откладывая принятие финального решения до вечера. Аккуратно прикрыв дверь, Чонгук закидывает рюкзак на плечо и, слегка развернувшись, застывает на месте от неожиданности, когда вдруг видит, что лифт стоит на его этаже с открытыми дверьми. А затем он запоздало понимает, что двери постепенно начинают закрываться, и тут же бросается вперед, спеша ворваться в лифт в последний момент. Он не хочет оставаться здесь ни секунды дольше! Забившись в угол, Чонгук пытается отдышаться после внезапного рывка и замечает наконец, что, помимо него, в лифте также стоит какой-то альфа. Не то чтобы ему было до этого какое-то дело, но он все же опускает голову, стараясь спрятать за объемным капюшоном свое красное, отекшее лицо. Все же привлекать лишнее внимание своим унылым видом ему сейчас совсем не хочется. Ему только хочется поскорее попасть к себе домой, закрыть шторы, накрыться одеялом с головой и пролежать так всю оставшуюся — желательно не слишком долгую — жизнь, оплакивая свои разрушенные мечты, умершую веру в альф и безвозвратно утраченную наивность на пару с невинностью. Поэтому он старательно удерживает себя от того, чтобы не начать нервно покачиваться из стороны в сторону, и только покусывает нижнюю губу, нетерпеливо считая этажи, еще не зная этого наверняка, но отчего-то предчувствуя, что, если он как можно скорее не окажется на свежем воздухе, его точно окончательно размажет снова на этом самом месте. А впереди еще пять этажей. Какого черта Джисон снял себе квартиру у самой стратосферы? И какого черта лифт не может ехать быстрее? И вообще, какого черта… Чонгук напряженно хмурится, а затем негромко ойкает, когда во внезапно затрясшемся лифте моргает свет. А затем он ойкает снова, испуганно округляя глаза, когда после еще одного толчка лифт вдруг останавливается. — Приехали, — хмыкает незнакомый альфа. И Чонгук словно сквозь толщу воды слышит, как тот начинает суетиться, судорожно нажимать на кнопку и вызывать диспетчера. Но все ощущается так, будто он не сам находится в эпицентре событий, а лишь смотрит на все происходящее через какую-то завесу. Потому что чувствует, что все. У него нет больше сил держать себя в руках. Его несильно колотит, когда он сползает вниз по стене, больно ударяясь поясницей о поручень, и, подтянув колени к груди и закрыв лицо руками, начинает плакать, мелко подрагивая плечами. От бессилия. От жалости к себе. От того, как униженно себя чувствует. От того, как жестоко растоптан его самый любимый праздник и его светлые надежды на безмятежное будущее с его первым в жизни альфой. От того, что он застрял в этом долбаном лифте и не может убраться отсюда куда подальше. От того, что… Особенно отчаянно всхлипнув, Чонгук на секунду вздрагивает и тут же замирает, когда чувствует прикосновение чужих мягких рук к своим ладоням. — Эй? С тобой все в порядке? — обеспокоенно спрашивает незнакомец, осторожно отнимая ладони от лица Чонгука. А Чонгук, жмурясь от ударившего в глаза яркого света лампочек и стараясь куда-нибудь отвернуться, чтобы спрятаться от пристального взгляда, направленного прямо на него, вдруг заодно невзначай успевает отметить, что у этого альфы удивительно теплые руки. — У тебя клаустрофобия? Не волнуйся, ладно? Я уже поговорил с диспетчером. Нас скоро отсюда вытащат, — продолжает взволнованно почти что шептать альфа, все еще сжимая руки Чонгука в своих. Не слишком сильно, чтобы стало больно или некомфортно, но достаточно крепко, чтобы совершенно растерянный Чонгук внезапно почувствовал, что он действительно не один и никто не собирается бросать его разбираться со всем в одиночку. Даже если речь все еще шла о такой ерунде, как застрявший лифт. Испытывая прилив благодарности к располагающему к себе альфе, Чонгук, все еще стыдливо прячущий взгляд в коленях и за низко съехавшим капюшоном худи, все же пытается не слишком внятно пробормотать в ответ, что нет у него никакой клаустрофобии. Но, очевидно, не разобрав его гнусавый бубнеж, незнакомец довольно быстро прерывает его лепет и говорит: — Вот. Выпей воды, — Чонгук непроизвольно расстроенно выдыхает, когда альфа все же отпускает его руки, чтобы достать из рюкзака бутылку с водой. И пока он делает несколько больших глотков, Чонгук, несколько ошарашенный своей реакцией, пытается спросить себя, не должен ли он был теперь возненавидеть вообще всех альф в принципе? Или, если уж и не возненавидеть, то как минимум захотеть держаться от них как можно дальше. Очень-очень далеко. Но… Игнорируя необходимость ответить самому себе, он только незаметно втягивает носом заполнивший лифт лимонный запах альфы, чувствуя, как это действительно помогает ему немного успокоиться. — Меня Ким Тэхен зовут, кстати. — Нет у меня клаустрофобии, — заметно более разборчиво наконец произносит Чонгук и тут же громко икает, чем боится вызвать смех у альфы. Но тот только все продолжает взволнованно всматриваться в его лицо, словно пытаясь предугадать, стоило ли ждать новый приступ, или он, Чонгук, и правда пришел в себя. — Чон Чонгук. — Тогда почему ты плачешь, Чонгук-и? — участливо спрашивает Тэхен. И Чонгук… Здравомыслящая часть него твердит, что он должен соврать. Придумать что-нибудь. Что позавчера у него умер кролик и он до сих пор не смирился с утратой. Например. Или еще что-нибудь такое же жалобное. Еще можно сказать, что все в порядке и он просто встал не с той ноги. Но… Тэхен с таким неподдельным вниманием продолжает смотреть прямо ему в глаза, что Чонгук — совершенно по-дурацки и вообще непонятно зачем — честно признается: — Из-за Джисона, — и уже сказав это, запоздало понимает, что Тэхену, вероятно, это вообще ничего не прояснило. Он сосредоточенно хмурится, пытаясь собрать мысли в кучу и как-то дополнить свой не слишком исчерпывающий ответ, но застывает с удивленно приоткрытым ртом, когда слышит слова Тэхена: — Подожди-ка. Это что, из-за мудака из 905 квартиры? — Ты его знаешь? — настороженно хмурясь, уточняет Чонгук. А заодно думает о том, что даже если весь альфий род он все же в конечном итоге действительно возненавидит, Тэхен точно станет исключением уже за одно то, как, судя по его кислому выражению лица, они единодушны в своем отношении к Джисону. — Угу, — Тэхен кивает, нервно дергает бровью и недовольно кривится. — Стабильно раз в неделю ругаюсь с ним из-за его пятничных тусовок. — Тусовок? — переспрашивает еще более удивленный Чонгук, пока его сердце в тысячный раз ухает глубоко в желудок. Ему Джисон всегда говорил, что по пятницам они не могут видеться потому, что он проводит эти вечера каждую неделю с родителями. Что-то вроде их семейной традиции… — А ты не в курсе? — Тэхен поджимает губы и медленно выдыхает, чтобы не позволить себе слишком разойтись. — Половиной дома не можем спать нормально в выходные из-за этого урода. А ты?.. — Его парень. Бывший, — мрачно добавляет Чонгук, вздыхая. То есть все его рожденные истеричным сознанием подозрения, что Джисон ему с кем-то изменял, были не так уж далеки от истины?.. — Он говорил, что проводит пятницы с родителями. Так что мы ни разу никуда не ходили вместе в пятницу. — Оу… Прости, — тут же тушуется Тэхен и с явным сожалением опускает руку ему на плечо. — Мне жаль. Я подумал, что ты из его этих… — он осекается и не договаривает. Но Чонгук и по красноречивому сочувствию на лице Тэхена все прекрасно понимает. Задушенно всхлипнув, он утыкается носом в колени и обхватывает их обеими руками. И как бы неловко ему ни было за то, какой размазней и плаксой он выглядит перед Тэхеном, он никак не может остановить слезы, нескончаемым потоком льющиеся из его глаз. Он и правда такой глупый! Ведь наверняка всем вокруг него было понятно, что Джисон лишь играл с ним и использовал его. Даже вот Тэхен, всего лишь сосед Джисона, и тот знал куда больше него. А он со своими глупыми фантазиями и сказками все это время предпочитал жить в придуманном им самим мире и не обращать внимания на все те знаки, которые давно должны были дать ему понять, с каким альфой он на самом деле связался. Но нет. Ему так нравилось жить в своих иллюзиях, что он даже не допускал мысли о том, что что-то могло быть не в порядке. — Я знаю, что это очень больно, но, пожалуйста, не плачь из-за этого долбаеба, — дождавшись, когда Чонгук хотя бы перестанет так убивающе отчаянно всхлипывать, наконец прерывает длительное молчание Тэхен, усаживаясь рядом и обхватывая его одной рукой за трясущиеся плечи, а второй — поглаживая по левой ладони. — Из-за кого угодно, только не из-за него. Он не заслужил твоих слез. И… Пожалуйста. Не вздумай винить себя, ладно? Ты ни в чем не виноват, Чонгук-и. Просто иногда мудаки случаются. — Как я мог ничего не замечать? — шмыгая носом, прерывисто выдавливает из себя Чонгук, активно качая головой. И в то же время старательно вслушиваясь в то, что говорит ему Тэхен. Потому что эти слова… Даже если он и правда чувствует себя так, будто его сердце грубо и безжалостно растоптали, в глубине души он верит словам Тэхена. Потому что всю свою жизнь именно так и считал он сам. До тех пор, пока не встретил Джисона, который отчего-то решил, что имеет право внушить ему чувство вины за то, в чем он был совершенно не виноват. Он был виноват в своей абсолютной слепоте и наивности. Но не виноват в том, что неделя за неделей ему систематически изменяли и вытирали об него ноги. — Нет ничего плохого в том, чтобы верить людям, Чонгук-и, — вздыхая, отвечает Тэхен, сжимая пальцы на его плече. И Чонгук, утирая глаза правой рукой — высвобождать левую из-под согревающей ладони Тэхена совершенно не хотелось, — не может не думать о том, что как-то слишком быстро он, кажется, крайне опрометчиво совершает ту же ошибку, ведя столь откровенные разговоры со все еще незнакомцем-альфой. Но ничего не может поделать с зародившимся где-то глубоко внутри него ощущением, что он может доверять Тэхену. — Жаль, что не всегда они этого заслуживают. Но это не значит, что стоит становиться черствым и закрываться вообще ото всех. Жить тогда станет совсем грустно. А нельзя доставлять мудакам такой радости! — Мне и так очень грустно, — тихо бубнит Чонгук, испытывая желание просто возразить хоть что-нибудь, чтобы куда-то направить клокочущий в нем гнев. Вместе с тем вновь соглашаясь с каждым словом Тэхена. — Расскажешь, что он натворил? Только, если хочешь. Точнее… Если тебе станет легче от того, что расскажешь. И Чонгук… рассказывает. О том, как еще на втором курсе начал заглядываться на альфу, учившегося на курс старше него, и как был вне себя от счастья, когда внезапно оказался с ним в одной компании и смог не только наконец узнать его имя, но и познакомиться с ним лично. Как следующие полгода он всячески старался не быть навязчивым, но порой не мог удержаться и таки подсаживался поближе к Джисону, робко надеясь обратить на себя его внимание. Как он все никак не мог прийти в себя, когда после летних каникул, на протяжении которых они не виделись целый месяц, Джисон сам пригласил его на танец, когда они с друзьями забежали в первое попавшееся кафе, спасаясь от дождя. И как земля еще стремительнее ушла у него из-под ног, когда после очередного медляка Джисон вдруг поцеловал его и предложил встречаться. Как все следующие четыре месяца он считал себя самым счастливым омегой на свете, даже если в их отношениях было не все так уж гладко, они временами ссорились и обычно именно он был тем, кто делал первые шаги к примирению. Как он был счастлив проводить каждую свободную минуту с Джисоном, даже если ради этого нужно было в очередной раз тащиться на набившую оскомину Сеульскую телебашню. И, конечно, о том, как он с нетерпением ждал Рождество, чтобы наконец подарить всего себя своему альфе. И о том, чем это для него закончилось. Чонгук и сам не знает, зачем делает это. Зачем в красках расписывает малознакомому альфе, какой он неудачник. Но слова так и льются из него рекой, так что он просто отпускает себя и позволяет себе безостановочно жаловаться на свое горе. Потому что… Возможно, та самая часть него, которая так безотчетно отчего-то доверяла Тэхену практически с самого начала, также верит и в то, что этот альфа выслушает и поймет его. Не станет осуждать и говорить, что нужно было как следует думать с самого начала и не игнорировать все знаки, которых, как выяснялось теперь, было очень даже предостаточно. И с теплой рукой Тэхена на его плече, утешающе поглаживающей его во время всего его печального рассказа, верить в это с каждой секундой все сильнее совсем не сложно. — Как он мог так испортить мой любимый праздник?! Я ведь миллион раз говорил ему, как для меня важно, чтобы все произошло именно в Рождество! — негодующе восклицает Чонгук, заодно со смущением отмечая, что намеренно дергается в этот момент не слишком резко, чтобы случайно не смахнуть со своего плеча руку Тэхена. Разве в его ситуации было нормально так быстро идти на контакт с другим альфой? Хотя… Не то чтобы он искал чего-то такого намеренно. Но окруженный плотным лимонным ароматом Тэхена он чувствует себя рядом с ним удивительно комфортно и просто не успевает рационально влиять на свои такие естественные по отношению к этому альфе реакции. Да и в конце концов он теперь свободный омега, которому четыре месяца подряд самым кошмарным образом пудрили мозги! Пожалуй, он вполне мог позволить себе впервые за эти месяцы перестать волноваться о том, кто и что о нем подумает, и просто наконец делать то, чего ему, видимо, хотелось на самом деле. — Я же так старался для него… В смысле… Я не говорю, что всегда был идеальным. Конечно, нет. Мы ссорились периодически, и все такое. Но мне казалось, за все, что я делал для него… — Чонгук не договаривает и, всхлипнув, трет глаза рукавом худи. — Альфы часто воспринимают такое отношение как должное, — печально вздохнув, признает Тэхен. — Мало того, что доминирующий вид. Так еще и почему-то считается, что альф меньше, чем омег. И вообще-то мне казалось, что в исследованиях все в основном сходятся на мысли, что альф наоборот больше где-то на один процент. Но в обывательском сознании как будто бы все наоборот. И альфы почему-то думают, что меньшая численность делает их более привилегированным классом. — Сомневаюсь, что Джисон в принципе думал чем-то, кроме своего члена, — шмыгая носом, Чонгук усиленно трет лицо руками. Слезы наконец закончились, а рассказанная им Тэхену история действительно помогла ему как бы со стороны взглянуть на все, что происходило с ним в последние месяцы, и прийти к выводу, что Джисон совершенно точно не стоил того, чтобы он так убивался и плакал из-за разрыва с ним. Несмотря на всю свою наивность, он, конечно, не верил в то, что теперь по щелчку пальцев забудет обо всем и продолжит жить так, словно ничего и не было. Как бы там ни было, но он был искренне и довольно сильно привязан к Джисону, чтобы в мгновение ока забыть обо всем. К тому же теперь, видимо, он вместе с парнем лишится и всех своих друзей. Потому как сомневаться в том, на чью сторону встанут все общие друзья из их компании, не приходилось совершенно. И все же он был рад хотя бы тому, что так быстро — как будто даже слишком — смог хотя бы рационально оценить ситуацию верно. Это давало надежду на то, что он сумеет не натворить глупости, поддавшись какому-нибудь особенно отчаянному эмоциональному порыву. — С этим, конечно, трудно поспорить, — хмыкает Тэхен, вновь протягивая Чонгуку бутылку с водой, которую тот с благодарностью принимает. — Но вообще… — Тэхен на мгновение замолкает, словно обдумывает, действительно ли хочет озвучить то, что пришло ему в голову, и в повисшей тишине они оба вдруг слышат, как по ту сторону дверей матерится наконец явившийся к ним на выручку мастер. — Рождество так-то еще только началось ведь. Так что еще можно успеть все исправить, — спешно проговаривает Тэхен, будто торопится обсудить что-то очень важное прежде, чем их обоих наконец вызволят из душного лифта. Тут вообще с самого начала было так жарко? Прежде поглощенный своим горем Чонгук совершенно этого не замечал. Но теперь, поежившись, резкими движением расстегивает куртку, пока ощущает, как все его органы чувств постепенно вновь начинают работать в штатном режиме. — Да? И где я за сутки найду себе нового альфу? — раздраженно уточняет Чонгук, скидывая капюшон с головы и руку Тэхена со своего плеча, и, поднявшись на ноги, отходит к противоположной стене, откуда угрюмо взирает на отчего-то оживившегося, выглядящего излишне радостно Тэхена. Самому ему что-то вообще нерадостно. Едва сбежав от своего ублюдского альфы, он застрял в этом дурацком лифте, из которого неизвестно когда сможет выбраться, потому как бурчащий снаружи мастер пока никакого доверия не вызывал абсолютно. Он весь опухший и красный, с липким от слез лицом, так что максимум, на что он мог рассчитывать, — это на унизительно сочувственные взгляды, но уж явно не на заинтересованность со стороны альф. И самое главное. Он больше не был девственником! Все. Джисон навсегда забрал у него это. Отнял возможность почувствовать в самый первый раз, каково это — ощущать такую абсолютную, драгоценную близость с тем, в кого ты так сильно влюблен. И никто в целом свете не мог это исправить! Поэтому Чонгука слегка злит воодушевленный вид Тэхена, но… Но в то же время он так застигнут врасплох внезапной сменой темы, что не может даже самому себе соврать, будто совершенно не заинтересован в том, чтобы услышать продолжение. Так что, продолжая довольно забавно, даже на его собственный взгляд, то и дело икать, Чонгук прикусывает губу и выжидательно смотрит на Тэхена, заодно наконец имея возможность как следует рассмотреть альфу, который так обескураживающе заботливо вел себя с ним весь последний час и приятный свежий аромат которого так плотно обволакивал его не только снаружи, но, казалось, и внутри тоже. — Ну… Это, очевидно, как раз самое простое, — пожимает плечами Тэхен и тоже поднимается на ноги под непонимающим взглядом Чонгука. — Кхм… Это немного обидно, если ты не заметил. Но. Я вообще-то тоже альфа. — И что? — Чонгук нетерпеливо дергает бровью, надеясь, что его обычно слишком честные глаза — которые он всегда считал своим главным недостатком — не выдадут, насколько сильно на самом деле он заметил. После проведенного рядом с ним часа Тэхен отчего-то кажется ему достаточно проницательным, чтобы все понять и без слов. — И то, что мне сегодня нечем заняться и у меня как раз подходящее настроение для подобной авантюры, — объясняет Тэхен, расслабленно опираясь спиной о стену лифта. — Ты же в курсе, что Рождество — это символ нового начала? К тому же в некоторых языках слова начало и конец исторически являются однокоренными, откуда и пошла вся эта тема с конец чего-то — это новое начало и бла-бла-бла. И… Мне очень жаль, что этот дятел Джисон так поступил с тобой. Но если ты по-настоящему хочешь забыть о нем, сделать вид, что ничего не было, и начать все сначала, то сегодня — самый подходящий для этого день. И впереди еще… — Тэхен небрежно закатывает рукав, а Чонгук вдруг обнаруживает, что невольно сглатывает и слегка подвисает, уставившись на его предплечье, туго стянутое ремешком часов. Крепкие руки альф всегда были его слабостью. — Почти семнадцать часов. Можно успеть дофига и больше. — Зачем тебе это? — настороженно спрашивает Чонгук, нервно покусывая щеку. — Не знаю. Просто, — Тэхен пожимает плечами. — Я верю, что случайностей не бывает. Тем более в такой день. Так что… Может, мы должны были встретиться. Понимаешь? — Чонгук не уверен, что понимает хоть что-нибудь, но не может оторвать завороженный взгляд от ласково смотрящих на него глаз Тэхена. — Ну и… Честно? Я буду вообще не против немного отомстить этому мудаку. Он терпеть меня не может. Так что уже представляю, как он взбесится, если узнает, что ты от него сбежал ко мне. Чонгук громко фырчит и закатывает глаза. Но… Отчетливо чувствует, как сердечко предательски екает. Романтичной — то есть самой огромной — части его натуры так хочется верить во что-то такое сказочное. И… Почему бы хотя бы в такой день, как Рождество, в день, когда его так сильно и незаслуженно обидели, с ним не могло произойти что-то настолько волшебное? К тому же… Глупо было отрицать, что он находил Тэхена крайне приятным и привлекательным. И этот его лимонный аромат… Чонгук осторожно втягивает его поглубже в легкие. Заставляет внутри него расцветать что-то такое, что он пока не может определить, но от чего ему совершенно точно не хочется так быстро отказываться. — Давай так, — вновь нарушает молчание Тэхен. — Дай мне эти семнадцать часов. И если я смогу все исправить, в полночь ты поцелуешь меня. — А если не сможешь? — робко спрашивает Чонгук, стараясь не косить взгляд на зеркало, чтобы не видеть свои пунцовые теперь уже от смущения, а не от слез щеки. И вдруг всего на секунду думает, что Тэхен сможет. Точно сможет меньше, чем за сутки, помочь ему вновь поверить в то, что не все альфы такие, как Джисон. — Тогда сделаем вид, что ничего не было, и ты вернешься к своим страданиям по этому уебку, — буднично отвечает Тэхен. Настолько, что Чонгук почти успевает слегка оскорбиться тем, что для Тэхена, похоже, все происходящее выглядит как удовлетворение спортивного интереса, но… — Давай. Соглашайся, — замечая проскользнувшую во взгляде Тэхена нежность, возвращается к ощущению необъяснимо глубокой симпатии к этому странноватому, но такому притягательному альфе. — Хуже уже точно не будет. — Ага. Если только ты не из якудза и не прирежешь меня за углом дома, как только нас отсюда вытащат, — мрачно замечает Чонгук, в глубине души соглашаясь со всеми приведенными Тэхеном аргументами. Хуже, пожалуй, и правда не будет. И даже если за сутки он не обнаружит, что они с Тэхеном и впрямь разлученные родственные души, этот альфа во всяком случае выглядит как тот, кто сможет не позволить ему вновь с головой окунуться в невеселые мысли обо всем, что с ним произошло. И одно это уже кажется ему достаточно заманчивой перспективой, чтобы не отвергать столь любезное предложение. А если вдруг он действительно что-то почувствует к Тэхену… То есть. Что-то большее, чем то, что уже чувствовал к нему сейчас… Чонгук неосознанно прикусывает губу, запрещая себе думать о таком. — Да. Это, пожалуй, было бы хуже, — Тэхен широко улыбается, наконец вызывая и у Чонгука непроизвольную ответную улыбку. Все-таки этот альфа необыкновенно обаятельный. — И с чего начнем? — поворачиваясь к зеркалу, чтобы оценить, насколько кошмарно он сейчас выглядит, интересуется Чонгук. Ну… Пожалуй, получше, чем он ожидал. И, наверное, небольшая прогулка на свежем воздухе даже поможет вернуть вполне сносный цвет его лицу. — С кофе, — тут же отзывается Тэхен и поднимает с пола их рюкзаки, после чего закидывает их оба себе за спину, когда двери лифта наконец открываются, впуская внутрь заметно более свежий воздух. — Если ты не против. В этом худи ты выглядишь так, что тебя обязательно хочется накормить чем-то вкусным. Не привыкший к подобным комплиментам — это ведь комплимент, да? Джисон абсолютно во всех ситуациях предпочитал обходиться одним-единственным словом: милый — Чонгук смущенно отводит взгляд в сторону. А затем, широко округлив глаза, обхватывает себя за живот, когда слышит, как громко тот урчит. И под тихий, понимающий смех Тэхена он ощущает, как горечь, так долго держащая его за горло, действительно окончательно отпускает его. И вместе с проснувшимся голодом он наконец чувствует себя так, как чувствует обычно. Так, как чувствовал себя пять месяцев назад, до того, как связался с Джисоном. И это немного странно. Но куда больше приятно. И выходя из лифта вслед за Тэхеном, Чонгук чувствует, как доверие к этому альфе, рождающему в нем столько неожиданных, но таких необходимых ему ощущений, становится окончательно безграничным. Настолько, что немного страшно. Но отчего-то он лишь продолжает несмело улыбаться, теперь с нетерпением ожидая, какие еще сюрпризы принесет ему этот день. В кафе в восемь утра, кроме них, никого нет, так что Чонгука совсем не удивляют мрачные взгляды, которыми их то и дело одаривает сидящий за кассой сонный официант. Но, увлеченно изучая меню, он не слишком об этом беспокоится. С сидящим напротив него Тэхеном беспокоиться в принципе не хочется вообще ни о чем. Разве что о том, какую булочку из весьма богатого ассортимента ему хочется попробовать больше всего. На самом деле к моменту, когда они наконец добрались до круглосуточного кафе, у него почти разболелась голова от голода, так что он готов умять все, что могут предложить в этом заведении. Но, к сожалению, ему нельзя много есть. Джисон частенько напоминал ему о его склонности к полноте, так что все мучное для него под категоричным запретом. И каким бы соблазнительным ни выглядел тот вензель с вишней на обложке меню, в конце концов он останавливает свой выбор на кусочке пирога с лимоном. Если уж ему и придется нарушить давно установленное для него правило, ему хочется, чтобы это было что-то, связанное с Тэхеном. — Я буду капучино и пирог с лимоном, — наконец говорит Чонгук и откладывает меню в сторону, провожая его голодным взглядом. Вензель с вишней все еще так и манит. — И все? — Тэхен, записывающий в телефон все, что сам бы хотел заказать, поднимает на Чонгука удивленный взгляд. Ну еще бы. Ламантин в его желудке всю дорогу надрывался так, что было совершенно очевидно: одним жалким кусочком пирога невозможно будет его задобрить. — Ага, — все же кивает Чонгук и невольно косится в сторону, не выдерживая контакта с пытливыми глазами Тэхена. — Куки… — Чонгук моментально дергается и вновь смотрит прямо на Тэхена. Тот начал называть его так, предварительно спросив разрешения, еще по дороге к кафе, но Чонгук все равно реагирует каждый раз, как в первый, будучи не в силах что-либо поделать с тем, как его сердце отчего-то всякий раз пропускает удар, едва заслышит, как необычайно ласково звучит всего лишь его имя, когда его произносит Тэхен. — В чем дело? — Ни в чем, — между тем продолжает отпираться Чонгук, радуясь, что капюшон худи снова на нем, так что Тэхену, наверное, не так отчетливо видны его горящие от смущения щеки. — Я думал, мы договорились, что сегодня на один день оставляем все прошлое в том лифте и начинаем все с самого начала. Разве нет? — терпеливо и без какого-либо укора в голосе говорит Тэхен, и Чонгук вынужден тут же снова кивнуть в ответ. В конце концов это он, предварительно предупредив родителей, что сегодня будет очень занят весь день, перевел телефон в режим полета, чтобы ничто не помешало их с Тэхеном дню. Отключая связь со всем внешним миром, он словил тысячный шок с самого себя и с кажущейся очевидной беспечности своего поведения. Но… Лучше уж его и правда прирежет член якудза, чем он будет тухнуть дома, портить праздник всей семье и только плакать из-за долбаного Джисона в свой самый любимый день в году. — Тогда расскажешь, что не так? — У меня склонность к полноте. Так что мне нельзя есть много мучного, — тихо признается Чонгук. Ощущение такое, будто он выдает свой самый страшный секрет. Но Тэхен просит так осторожно и вместе с тем участливо, что кажется чем-то кощунственным просто проигнорировать его. — Кто это тебе такое сказал? — в голосе Тэхена столько неприкрытого, искреннего изумления, что Чонгук моментально тушуется еще сильнее, немедленно ставя под сомнение то, что он привык принимать за аксиому. — Джисон, — почти пищит Чонгук. И вдруг хмурится. Ему говорил об этом только Джисон. А за собой, тем собой, которым он был до своих первых отношений, он, кажется, никогда не замечал мыслей, будто его хоть сколько-нибудь не устраивал собственный вес. Конечно, до топ-модели ему было, как до Луны. Но он никогда и не стремился к подобной худобе. На самом деле… Чонгук нервно прикусывает губу. На самом деле он всегда считал свое круглое лицо с мягкими щеками частью своего очарования. До тех пор, пока не узнал от Джисона, что ни один альфа не находит круглощеких омег хоть сколько-нибудь привлекательными, так что ему необходимо как можно скорее избавиться от этой части себя. Но… Если Джисон, как выяснялось, все это время врал о своем отношении к нему. Может, и этим его словам не стоило доверять?.. — Он всегда говорил, что мне нужно как следует похудеть, если я хочу нравиться альфам. Ну то есть альфе. Ему в смысле, — сумбурно договаривает Чонгук, чувствуя себя невероятно глупо, пока на лице Тэхена отображается целая буря эмоций, из которых он успевает определить лишь замешательство, а затем довольно сильное раздражение. Кажется, будто Тэхен сейчас разразится гневной тирадой, и Чонгук даже непроизвольно сжимается, готовясь услышать явно что-то сердитое то ли в его адрес, то ли в адрес Джисона. Чонгук пока не понимает, на кого из них направлено недовольство Тэхена, но в целом не слишком удивится, если это окажется именно он. В конце концов слушать, как альфа отчитывает его, не является для него чем-то непривычным. Джисон никогда не отказывал себе в удовольствии высказать ему все, чем он был недоволен. И все же ему совсем не хочется услышать что-то такое от Тэхена. Даже если ворчать и сердиться на него Тэхен будет из лучших побуждений. Потому что в нем теперь живет какая-то поразительная для него самого уверенность в том, что если и существует альфа, не соответствующий ни одному гадкому стереотипу, с которыми обычно вынуждены мириться омеги, то это точно должен быть Тэхен. — Возьми все, что понравится на картинках. Все, Куки, — выдыхая, наконец с нажимом произносит Тэхен, в остальном никак не комментируя услышанное и лишь внимательно глядя Чонгуку прямо в глаза, который, в свою очередь, не может сдержать не слишком широкую, но бесконечно благодарную улыбку. А заодно осознает, что ни за что не посмеет ослушаться. И именно потому, что вовсе не чувствует, будто Тэхен давит на него. Напротив. Пожалуй, впервые он вдруг понимает, каково это — испытывать на себе мягкое влияние альфы, которому по-настоящему не наплевать на него, который не пытается слепить из него что-то под свои стандарты, а лишь хочет, чтобы ему было хорошо. И впервые в жизни он вдруг чувствует себя абсолютно защищенным. Потому что чувствует, что альфа заботится о нем. — И просто чтобы ты знал, — вдруг вновь заговаривает Тэхен, и Чонгук замирает с приоткрытым меню в руках. — Мне ты очень нравишься. Чонгук растерянно округляет глаза и, приоткрыв рот, все только хлопает ресницами, пока Тэхен как ни в чем не бывало возвращается к своим заметкам в телефоне, будто не сказал только что ничего такого, на что стоило обращать внимание. Сам же Чонгук во время своего небольшого приступа аритмии все силится понять, неужели и правда. Неужели заботливый, чуткий, внимательный альфа не был обречен так навсегда и остаться лишь плодом его воображения, а вполне себе существовал и в действительности? И неужели в тот самый день, когда он чувствовал себя растоптанным и практически уничтоженным, он и впрямь умудрился повстречать именно такого альфу?.. В конечном итоге в дополнение к лимонному пирогу — который уже увеличился в количестве до двух кусочков — Чонгук берет вишневый вензель, пончик с бананом, кленовый пекан, турновер с малиной и круассан с соленой карамелью. Он совершенно не уверен в том, что сможет все это в себя уместить. Официант, судя по тому, как постепенно все выше ползла его бровь, пока он записывал состав заказа, тоже испытывал довольно серьезные сомнения на этот счет. Но Чонгуку на все это абсолютно все равно. Тэхен сказал ему взять все, что ему понравится, и именно так он и поступил. И ему вовсе не нужно смотреть в зеркало, чтобы знать, как ярко заискрились от счастья его глаза, стоило официанту наконец донести до их столика все, что они с Тэхеном на пару назаказывали. Он и сам это чувствует. Но еще сильнее убеждается в справедливости своих ощущений, глядя на то, с какой невероятно ласковой улыбкой Тэхен смотрит, как он, облизываясь, тянет руки то к одной сладости, то к другой, никак не решаясь, с чего же начать. Пожалуй, уже завтра он вновь перестанет так налегать на углеводы. Но сейчас… Он так долго отказывал себе во всем, что любил, из-за Джисона, что хотя бы на один день, как они и договорились с Тэхеном, он собирается отключить голову, перестать беспокоиться обо всем на свете и просто позволить себе насладиться своим любимым праздником в компании альфы, который до сих пор только и делал, что подталкивал его к этому, а не навязывал свои желания и не указывал, как ему нужно себя вести. И почему вообще он столько месяцев позволял Джисону так с ним обращаться?.. — Вкусно? — прерывает очередной виток самокопания Тэхен, который, так и не притронувшись к своему омлету с ветчиной и сыром и подперев щеку кулаком, наблюдает за тем, с каким аппетитом Чонгук уминает кусок пирога. — Угу, — смачно чавкая, Чонгук расплывается в довольной улыбке и чуть было не роняет изо рта драгоценный кусочек лимона, который вовремя успевает подцепить языком и вернуть на положенное место. — Расскажешь мне о себе? — спрашивает он, отпивая немного горячего кофе. — Что ты хочешь узнать? — Тэхен согласно кивает и тоже наконец берется за вилку. — Все, — пожимает плечами Чонгук, обводя все еще голодным взглядом все составленные рядом с ним его сокровища. Что ему стоит съесть, когда он прикончит пирог?.. — Сколько тебе лет? Ты учишься или работаешь? Чем занимаешься в свободное время? Какой у тебя любимый цвет? Мне все интересно, — безостановочно выдает вопросы Чонгук, параллельно продолжая решать свою дилемму. — Мне двадцать два. Я учусь на последнем курсе юрфака. Люблю читать, играть в гольф и тру-крайм. А цвет — фиолетовый, — загибая пальцы, перечисляет Тэхен. — Уже знаешь, куда пойдешь стажироваться? — спрашивает Чонгук, спешно отодвигая от себя опустевшую тарелку: так и хочется собрать с нее все крошки, но отпугивать Тэхена своими безобразными манерами, пожалуй, не хочется, так что он скорее переключается на круассан. — Неа, — дергая бровями, отзывается Тэхен, почти поднося ко рту кусочек омлета, но затем вздыхает и кладет вилку обратно на тарелку. — Изначально я должен был устроиться в фирму одних знакомых моих родителей. Вообще-то… — Тэхен замолкает, словно решает, стоит ли продолжать, но затем все же снова начинает говорить: — вообще-то я из-за них и переехал в Сеул. Сначала собирался поступать у себя в Тэгу. Там и квартиру снимать не нужно, и родители бы меньше волновались за меня, да и в целом мне нравится Тэгу, так что я не особо горел желанием куда-то переехать. Но один коллега с папиной работы познакомил его с каким-то своим знакомым из Сеула, у которого своя юридическая фирма. И они как-то договорились, что, когда я закончу универ, если у меня будет приличный диплом, он сразу возьмет меня к себе стажироваться. Но в итоге как раз в начале года у фирмы дела пошли не очень, так что им пришлось сокращать штат. И теперь вообще неизвестно, не закроются ли они к моменту, как я выпущусь. — До этого еще несколько месяцев. Может, все еще наладится, — утешающе проговорил Чонгук, прекращая жевать и неотрывно глядя на Тэхена, задумчиво ковырявшего несчастный омлет вилкой. — Да. Папа то же самое говорит. Но… Не знаю. Все сложно. Я раньше как-то не задумывался об этом, потому что мне казалось, что все и так решено и я могу быть абсолютно спокойным и просто выполнять свою часть сделки, то есть хорошо учиться. А теперь постепенно накатывает какое-то пугающее чувство безысходности. Потому что я вообще не представляю, куда податься после выпуска. — Уже пытался присмотреть что-то? — Пытался, — поджав губы, кивает Тэхен. — Но во все приличные фирмы все либо по связям, либо портфолио должно быть настолько уникальным, чтобы они там померли от восторга, читая его. А у меня… Ни первого, ни второго. — Я уверен, что все образуется, — вновь сочувствующе почти шепчет Чонгук, игнорируя навязчивое желание, накрыть лежащую на столе ладонь Тэхена своей. — Ты смотрел дораму «Адвокаты» с Чан Донгоном? — Тэхен отрицательно качает головой. — Посмотри. Не в смысле, что я верю, что у всех в жизни тоже все вот именно так радужно и складывается, — слегка кривит душой Чонгук, стараясь не обращать внимание на то, как ему, похоже, с каждой минутой, проведенной в компании Тэхена, все сильнее хочется, чтобы происходящее сейчас и дальше шло по сценарию классической романтичной дорамы. — Но просто, может, тебе станет немного легче. И Чан Донгон там… — Чонгук на секунду мечтательно прикрывает глаза. — Такой красавчик! Ну знаешь. С этим солидным вайбом, временами слегка заносчивый, но в душе мягкий котик, — договаривая, Чонгук неосознанно облизывается от удовольствия. — Да, понимаю. Звучит шикарно. Намного привлекательнее, чем вот это мое жалкое нытье. Не особо презентабельный портрет для альфы, верно? — Тэхен криво усмехается, и Чонгук моментально понимает, что его, видимо, частенько этим попрекают. — На сайты знакомств с таким точно не пойдешь во всяком случае, — Тэхен старается звучать расслабленно и шутливо, но вся его поза так и сквозит напряжением. — Почему? — искренне удивляется Чонгук. Он-то сам похож на нормального человека, счастливо улыбается и смеется, и не вспоминает о мудаке-бывшем исключительно благодаря Тэхену, который вместе со своим лимонным, отдающим приятной кислинкой, ароматом пробрался ему в голову и расставил там все по местам. И в последнюю очередь его, испытывающего невероятную благодарность за это, интересует, кем там Тэхен является: обычным студентом, что совершенно естественно для его возраста, или суперпупер-успешным специалистом со своей собственной компанией, которую он, видимо, должен был успеть основать где-нибудь через год после рождения. Так неужели все остальные не замечали, каким чудесным Тэхен был, и только капали ему на мозг по поводу его неуспешности и несостоятельности так часто, что он выглядит теперь таким затравленным?.. — Разве омеги не хотят себе богатых и успешных альф, которые позволят им до конца жизни нигде не работать? Как минимум предоставят такую возможность как вариант, — в свою очередь Тэхен тоже выглядит заметно удивленным. — Ты же сам только что сказал. Шикарный успешный Чан Донгон, и все такое… — Ну это же в дораме! — Чонгук закатывает глаза, словно вынужден объяснять какие-то прописные истины. — А в реальной жизни… Я бы не хотел, — он пожимает плечами и откидывается на мягкую спинку дивана. — Я из достаточно обеспеченной семьи, чтобы родители на мое поступление в вузе купили мне однокомнатную квартиру, — он старается проговорить это почти скороговоркой, не планируя хвастаться, так что прикусывает губу, когда Тэхен впечатленно присвистывает. — Но я никогда бы не хотел сидеть на чьей-то шее. Так что на этом все. У нас с родителями такой уговор. Что они помогают мне с жильем, а дальше я сам. И с альфой… Мне бы хотелось… Даже не знаю. Не в смысле быть самим по себе. Но быть с альфой на равных в плане положения. Чтобы мы всего добивались вместе, поддерживали и мотивировали друг друга двигаться вперед. А быть с кем-то, кто уже суперуспешен… Это точно не для меня. Я бы чувствовал себя крайне неловко рядом с таким альфой, потому что мне было бы совершенно нечего ему предложить. Ну, кроме очевидного, конечно, — Чонгук против воли краснеет, произнося эти слова, но старается не отводить взгляд, чтобы донести до Тэхена основной посыл своего монолога. — Но мне отношения нужны не для этого. Не для того, чтобы просто тратить чьи-то деньги и валяться целыми днями на диване, волнуясь о том, что со мной будет лет через пятнадцать, когда молодость закончится. — Надеюсь, этот придурок Джисон не забывал хотя бы раз в неделю говорить тебе, какой ты удивительный, — после недолгой паузы, выдыхая, говорит Тэхен, выглядя наконец вновь по-настоящему расслабленно. — О боже! — но он тут же громко восклицает и взмахивает руками, считывая ответ на лице Чонгука, красноречиво закусившего губу и смущенно потупившего взгляд. — Он абсолютно точно не заслужил тебя! Чонгук почти собирается снова загнаться по этому поводу, но… Вместо этого только непроизвольно тихо смеется. Ему тепло и вкусно. А еще очень спокойно. Что все еще немного удивляет его, но в какой-то момент лимонный аромат так плотно обволакивает его со всех сторон, что ощущение умиротворения становится необычайно привычным и словно само собой разумеющимся. Так что он сидит и, ни о чем не волнуясь, просто рассказывает Тэхену о себе буквально все подряд, прерываясь лишь на то, чтобы откусить очередной кусок от вкусной булочки. Он совсем не замечает, сколько времени проходит — наверное, много, потому что в кафе начинают появляться и другие люди, — но зато отмечает, как внимательно, с искренним интересом в глазах его слушает Тэхен, который то и дело задает уточняющие вопросы, а еще так невероятно открыто реагирует на особенно забавные, жуткие и, конечно же, позорные моменты в его историях. И когда Тэхен отходит за еще одной порцией кофе, Чонгук, глядя на его удаляющуюся спину, вдруг думает, что этот завтрак — самое романтичное, что когда-либо случалось с ним. Будто это и правда его первое первое свидание. Настоящее. Именно такое, какое он себе и воображал, представляя, каково будет встречаться с альфой. Даже если это все до ужаса банально, это именно то, чего ему всегда так хотелось. Быть с тем, кто нравится ему и кому не безразличен он сам, чувствовать себя нужным, знать, что его слушают, видеть в глазах собеседника интерес к себе и ощущать, что о нем заботятся. И неотрывно глядя на вновь усевшегося напротив него Тэхена, который немного дует на кофе, прежде чем отпить из кружки, Чонгук задает себе сразу два вопроса. Первый. Он знает Тэхена — Чонгук кидает беглый взгляд на висящие на стене часы — шесть часов. Отчего же в нем все сильнее разгорается ощущение, будто они знакомы целую вечность? Второй. Как он со своей такой любовью к обычным милым и уютным взаимодействиям, без каких-то особых запросов и требований, с единственным желанием быть настоящим партнером своему альфе, как он мог столько месяцев терпеть то, как Джисон совершенно ни во что его не ставил? Как с ним могло случиться именно то, отчего он был уверен, что сможет уберечь себя? Ведь он много лет, слушая разные пугающие истории от знакомых омег об их отношениях, думал, что в отличие от них всех не попадется на это, не позволит какому-то мудаку очаровать себя, а сразу распознает мудачьи замашки и сбежит от такого альфы, потому что слишком уважает себя. А на деле… Именно в такие отношения он и попал. И если бы не случай, то, наверное, следующие несколько дней он бы еще и провел в бесконечных рыданиях, оплакивая то, что с ним в принципе не должно было случиться. — А куда ты вообще собирался сегодня с утра? — спрашивает Чонгук, когда думает, что еще пара мгновений и то, как он, почти не моргая, пялится на Тэхена, качающего головой в такт звучащей в кафе мелодии, станет совсем неприлично. — Ну то есть… У тебя ведь, наверное, были какие-то планы, — продолжает свою мысль Чонгук и тут же ловит себя на том, как неожиданно ему становится очень грустно. От одной только мысли, что он совершенно не вписывался в планы Тэхена на этот день и, возможно, тот на самом деле отложил ради него что-то более стоящее… — Не парься, Куки, — вместо ответа Тэхен лишь улыбается ему и пожимает плечами. — В смысле? — В смысле мне не пришлось забить на что-то сверхважное из-за тебя. Так что, пожалуйста, не волнуйся из-за этого. — Откуда ты… — Чонгук так и не заканчивает предложение, растерянно моргая. Джисон порой и с десятой попытки не догадывался, чего он хотел, даже если он, отчаявшись, давал ему буквально миллион намеков. Так как Тэхену удалось мгновенно понять, о чем именно он думал, задавая свой вопрос?.. — У тебя слишком честные глаза, Куки, — с тихим смехом отвечает Тэхен. — Так что на твоем очаровательном личике написано буквально все. — Да? Ну и что на нем написано сейчас? — с вызовом интересуется Чонгук, слегка прищуриваясь и изо всех сил надеясь, что это поможет ему скрыть жгущее его изнутри смущение. — Он считает меня очаровательным?! О боже… — обхватив ладонями щеки, Тэхен удивленно приоткрывает рот и вскидывает брови. И Чонгук со вздохом признает, что нет, не помогло. — И да. Если тебе интересно. Я именно так и считаю. — Не уходи от темы, — нахмурившись, бубнит Чонгук, покорно смиряясь с тем, как наверняка бесконечно очевидно сейчас пылают его щеки под хитрым взглядом Тэхена. Неужели для нормальных альф честно говорить такие вещи было чем-то в порядке вещей?.. Если бы он только знал об этом раньше, ни за что бы не связался с Джисоном, который расщедривался на комплименты в лучшем случае раз в пару недель, в остальное время считая их чем-то совершенно не нужным. А сам он… По большей части мирился с тем, что ему достался не самый чуткий альфа, и убеждал себя в том, что это не являлось такой уж проблемой. Но, слушая все эти будто невзначай брошенные фразы Тэхена, Чонгук заодно слышит и то, как его сердце начинает биться все чаще. — Ты же для чего-то вышел из дома в такую рань. — Куки, я и правда никуда не собирался. Просто думал проторчать весь день на улице. Без каких-то определенных планов. Я не особо люблю Рождество, так что… — Как это? — довольно бесцеремонно перебивая Тэхена, Чонгук хмурится еще сильнее. Пожалуй, после того, что сделал с ним Джисон, он должен был хотя бы в какой-то степени приблизиться к пониманию того, что кто-то мог не любить его любимый праздник. Но… Нет. Как бы больно ему ни было всего двенадцать часов назад, он все равно не понимает. — Рождество — это ведь подарки и волшебство, и исполнение желаний, и вкусная еда, — Чонгук прикрывает глаза от удовольствия и облизывается, вспоминая фирменный торантан его папы. — Да, это все верно. Но просто… — посерьезнев, Тэхен вдруг впервые за этот день мнется, так что Чонгук тут же распахивает глаза и вперивается в него внимательным взглядом, пытаясь понять, что же вдруг пошло не так. — Для меня Рождество — семейный праздник. Но моя семья в Тэгу, и… Все непросто, — со вздохом договаривает Тэхен и косится куда-то в сторону, явно давая понять, что не собирается вдаваться в подробности. И Чонгук, вспоминая свои недавние подсчеты времени их знакомства, с уважением относится к тому, что Тэхен не хочет делиться с ним чем-то совсем уж личным, но… Вдруг ловит себя на мысли, что очень хочет однажды стать кем-то настолько близким Тэхену, чтобы тот захотел поделиться с ним тем, что его так гложит. — Поверни голову вправо, — вдруг привычным тоном говорит Тэхен, и Чонгук, вновь занявшийся уничтожением лежавших перед ним булочек, мгновенно подчиняется. — У тебя на щеке капля варенья, Куки, — Чонгук испытывает облегчение, вновь видя на лице Тэхена расслабленную улыбку, и тянется пальцем туда, куда тот показывает ему. — Не там, Куки. Чуть выше. Ага. Да. Почти. И… Неа, не там, — Тэхен качает головой и умиленно смеется над Чонгуком, сведшим глаза на переносице и усиленно пытающимся разглядеть, куда же заныкалась предательская капля. — Давай я сам. Чонгук не успевает до конца осознать смысл последних слов Тэхена и лишь застывает от внезапно накатившей паники, наблюдая за тем, как альфа тянется рукой к его лицу. Чонгуку кажется, что все вокруг них моментально застывает. И он только слышит оглушительный стук своего сердца, когда видит, что с каждым мгновением Тэхен становится все ближе к нему. Сейчас эти аккуратные, наверняка очень теплые пальцы коснутся его кожи, и… Когда Тэхен действительно касается его, Чонгук несильно вздрагивает, словно по всему его телу пустили электрический разряд. Такой, от которого тело, еще секунду назад натянутое до предела, обмякает, передавая власть над собой в руки альфы. А затем Тэхен аккуратно подцепляет пальцем вишневое варенье, и завороженному Чонгуку чудится, будто тот сейчас слижет ее, делая все происходящее окончательно предназначенным исключительно для них двоих. Но Тэхен, плюхаясь на свое место, лишь вытирает палец о салфетку. И Чонгук, который, как он обнаруживает только теперь, все это время не дышал, наконец сглатывает. Да. Пожалуй, лучше так. Иначе было бы слишком. — Чем займемся сегодня? — спрашивает Чонгук и вновь краснеет от того, как хрипло внезапно звучит его голос. — А что бы ты хотел сделать? — отвечает вопросом на вопрос Тэхен, и Чонгук ежится под его взглядом, все таким же ласковым и мягким, но пугающим своей проницательностью. — Я? — наконец отмирает Чонгук и тут же кривится, вспоминая, что Джисон не часто его о таком спрашивал. Точнее. Он вот вроде и спрашивал. Но как-то удивительным образом каждый раз все выходило так, что они делали именно то, что хотел Джисон. Прежде Чонгук и в этом никогда не видел большой проблемы, радуясь любой возможности провести время вместе. А сейчас… Он словно совершенно другими глазами наконец смотрит на то, что творилось в его жизни последние четыре месяца. Наконец-то открытыми. — Ну да, — кивает Тэхен. — Ты только не подумай, что я вот настолько джентльмен, — поджав губы, Тэхен отрицательно мотает головой и трясет ладонями, вызывая широкую улыбку у Чонгука, который именно так и думает. — Но ты говорил, что составил целый план идеального дня для тебя и муд… Джисона в смысле, — поправляется Тэхен, но, не сумев сдержаться, все равно закатывает глаза. — Примерно представляя его, предположу, что в списке не было того, чем хотел бы заняться ты, — Чонгук в подтверждение многозначительно хмыкает, пока Тэхен вновь качает головой; на этот раз с явным сожалением. — Как я и сказал, у меня не было планов на сегодня. Так что… Чем, Куки? — Я… — Чонгук запинается, когда мысль о том, что именно он хотел бы попробовать сделать вместе с Тэхеном, моментально проносится в его голове. Он столько раз обсуждал это с Джисоном, что ему не нужно было сидеть и долго думать, прежде чем найти самый верный ответ. Но от Джисона он всегда получал крайне негативную реакцию, так что в какой-то момент все же решил забить на свою банальную крошечную мечту и отложить ее до лучших времен, которые, вероятно, никогда не должны были настать. Но… Теперь он настроен не столь пессимистично. Ведь… Ведь это же Тэхен. К которому он все еще испытывает лишь доверие, непомерность которого никак не может объяснить самому себе. Он просто чувствует это, и все. И, может, он не ошибается? А раз так, то, может, стоит рассказать Тэхену честно обо всем?.. — Я ни разу не был в тире. И очень хотел бы туда попасть. — В тире? — Тэхен удивляется, но внимательно смотрящий на него Чонгук не замечает в его глазах ни осуждения, ни недовольства и осторожно выдыхает. — Представляешь на месте мишени кое-чье лицо? — Да нет… Хотя… Ну да. Теперь, возможно, — Чонгук невольно смеется вслед за Тэхеном. — Но в целом нет. Я просто… Я знаю, что это банально. Но мне всегда хотелось попробовать. Наверное, я пересмотрел всяких криминальных дорам, но мне всегда было жутко интересно. Потому что вроде кажется, что это очень легко. Просто нужно совместить прицел с мишенью. Но… На самом деле, наверное, это не особо просто. Иначе никто бы не мазал никогда. Ну вот… А Джисон все говорил, что это занятие не для омег вообще-то. И сам он не был в этом заинтересован, так что мы ни разу вместе так и не сходили. А одному… — Чонгук не договаривает и, прикусив губу, смотрит Тэхену прямо в глаза, надеясь, что тот и на этот раз поймет все без слов. — Давай тогда сходим сейчас? — превосходя все его ожидания, откликается Тэхен и заодно машет официанту, чтобы тот принес счет. — Прямо сейчас? — неверяще переспрашивает Чонгук, во все глаза глядя на Тэхена. Неужели… Неужели альфа и правда вот так просто согласился сделать то, что хочет он? Без уговоров, бартера или истерик. А просто. Просто потому, что он даже не попросил, а лишь сказал, что хочет… — Ну да. Ты ведь хочешь. Почему нет? — Тэхен пожимает плечами, будто согласиться с тем, что предлагает омега для альф — не что-то из ряда вон выходящее. И… Прежде Чонгук именно в это и верил. Прежде он думал, что отношения должны строиться исключительно на взаимном уважении и желании проводить время вместе, а каким образом — это второстепенно. Но Джисон довольно эффективно убеждал его в обратном, так что он и сам не заметил, когда это произошло, но в какой-то момент, очевидно, внутренне перенял представления своего альфы на этот счет. И избавление от этих оков теперь ощущалось как пробуждение после очень долгого и очень неприятного сна. — К тому же… Мне всегда нравилась в спортивной стрельбе ее контактность. Благодаря этому как-то теряется ощущение, будто ты действительно просто пришел перестрелять всех, кто тебя задолбал. Наблюдая за тем, как Тэхен, обмениваясь с официантом дежурными любезностями, оплачивает их заказ, Чонгук медленно вязко сглатывает, переваривая только что услышанное. Стрельба — контактный вид спорта?.. Прежде ему так совершенно не казалось. Но теперь… Все мысли о Джисоне окончательно выветриваются из его головы, уступая все место в ней одним лишь изящным пальцам Тэхена, которыми тот отточенными движениями открывает свой кошелек, достает из него карту, прикладывает ее к терминалу, а затем убирает обратно, после чего небрежно поправляет слегка растрепавшиеся волосы, открывая лоб. Чонгук сглатывает снова. Что там Тэхен говорил ему о символическом смысле Рождества? В эту самую секунду он не вполне понимает, что именно с ним произойдет, когда эти пальцы вновь коснутся его: он возродится из пепла или окончательно кончится как личность. Но что бы с ним ни случилось, он абсолютно точно согласен на любой исход. — Все понял? Куки?.. — Чонгук слышит Тэхена словно из параллельной вселенной, осоловело моргая и совершенно ничего не понимая. — Все получится. Тебе только нужно сосредоточиться. Чонгук сглатывает. Нужно только сосредоточиться. Прямо сейчас это для него самая невыполнимая миссия из всех возможных. Как он вообще должен сосредоточиться, когда Тэхен стоит так близко к нему, приобнимая за талию, и, давая ему наставления, выдыхает теплый воздух прямо ему на ушко?! На самом деле… Крепко зажмурившись и пытаясь хоть немного прийти в себя, Чонгук признает, что, пожалуй, воспринимает все происходящее слишком драматично. На самом деле ничего особенно интимного не происходит. Тэхен… Он… Пользуясь случаем, он вполне мог бы сделать что-нибудь действительно двусмысленное и, возможно, не слишком приличное. Например, вплотную прижаться к нему сзади всем телом, оправдывая себя необходимостью научить его стрелять. Это выглядело бы более чем уместно в ситуации, когда он, Чонгук, сам же с округлившимися от шока глазами отшатнулся от работника тира, собиравшегося инструктировать его, заметив, что это был явно подвыпивший альфа, который, совершенно очевидно, не собирался контролировать ни взгляд, ни язык. Но вместо этого Тэхен каким-то удивительным образом, находясь действительно очень близко — настолько, что его лимонный аромат захватывает Чонгука в плотное кольцо, проникая в каждую клеточку его тела, — все еще умудряется самым естественным образом не пересекать черту. Он лишь аккуратно приобнимает Чонгука за талию, стоя при этом сбоку от него, а не позади, помогая ему занять наиболее удобную стойку, и обхватывает его ладонь своей, не позволяя совершить слишком поспешный выстрел. И Чонгук вместо того, чтобы сосредотачивать все свое внимание на мишени, которая безбожно десятерится в его глазах, думает лишь о том, как сильно он хочет, чтобы Тэхен не отпускал его. Может, это все влияние волшебной атмосферы Рождества, его явной склонности к романтизации любых взаимодействий с альфами, или он просто глупый. Но ему так хорошо в теплых, осторожных руках Тэхена, что он совсем не хочет задумываться о чем-либо. Ему только хочется наслаждаться этими ощущениями как можно дольше, похоже, действительно позволяя Тэхену все исправить. — Давай первый раз вместе, а потом ты сам, хорошо? — слышит у самого уха тихий шепот совсем разомлевший Чонгук. Кажется, в тире, кроме них, есть и другие посетители. Но для него прямо сейчас существуют лишь он сам, закрепленная на стойке пневматическая винтовка, которую он сжимает до побелевших костяшек, и Тэхен, словно заботливо окружающий его со всех сторон, закрывая собой от всего внешнего мира. — Хорошо, хен, — так же тихо шепчет Чонгук и облизывает пересохшие губы. Тэхен еще раз проверяет его стойку, немного поправляет прицел и плавно давит на палец Чонгука, нажимая им на спусковой крючок. — Десятка, хен! — Чонгук широко открывает рот от восторга и подпрыгивает на месте, запоздало понимая, что тем самым слегка оттолкнул от себя Тэхена. Но он так сильно рад, что со второй попытки — и при непосредственном участии Тэхена — у него все получилось, что даже не успевает слишком расстроиться из-за этого. — Я же говорил, что все получится, — Тэхен одобрительно слегка ерошит его волосы, и Чонгук, тут же замерев, неосознанно задерживает дыхание, не желая снова нарушить установившийся между ними контакт. — Теперь давай сам, Куки. Помни. Дыши глубоко и не целься слишком долго. Чонгук ощущает, как по спине пробегает холодок: без стоящего рядом с ним Тэхена ему вдруг становится как-то неуютно. Но, поймав одобрительный взгляд альфы, он, стараясь вспомнить, зачем вообще сам же захотел прийти в тир, все же занимает нужное положение и, прикрывая один глаз, пытается прицелиться, воспроизводя в голове все отданные ему указания. Он покрепче сжимает винтовку и пытается сосредоточиться на стоящей перед ним мишени, считая до десяти, чтобы успокоиться, но вместо этого отчего-то достигает обратный эффект: покрывается мурашками и мелко дрожит, чувствуя на себе внимательный взгляд Тэхена. В тот миг, когда он, устав от собственной непонятно с чего вдруг возникшей нерешительности, наконец стреляет, уже совершенно безразличный к результату, его поражает внезапное осознание: ему нужно, чтобы Тэхен обнял его. По-настоящему. Не так, как это было пару минут назад, когда Тэхен проводил для него небольшой мастер-класс. А по-нормальному. Он и сам не знает почему. И ему слегка неловко перед собой за то, как, похоже, быстро он решил переключить все свое внимание на альфу, с которым познакомился только сегодня. Но, стоит ему перестать паниковать и слишком много думать, как его всецело затапливает ощущением необходимости почувствовать вокруг себя эти невероятно теплые и мягкие руки. Словно стоит им коснуться его, обхватить и крепко прижать к груди их обладателя, как все в его жизни встанет на свои места. — Девятка! — Тэхен восхищенно присвистывает, выдергивая Чонгука из пучины фантазий. — Кажется, в первый раз ты решил поскромничать, Куки. А я-то поверил, что тебе и правда нужна помощь. Тэхен негромко смеется, качая головой, а Чонгук тут же вновь припадает к оптическому прицелу, чтобы скрыть, как густо он покраснел. Он вообще не уверен, что достаточно четко видел мишень, чтобы сделать выстрел. Так что и сам не понимает, как ему удалось не то что не промазать, а почти попасть в самый центр. Но — кроме все усиливающегося платонического влечения к Тэхену — чувствует за себя невероятную гордость. А еще то, как всю его грудную клетку постепенно заполняет ощущение счастья, когда он слышит, как искренне Тэхен радуется за него. Альфа горд и рад за него… Сказал бы он себе еще полгода назад, что это будет для него чем-то из ряда вон выходящим, и точно громко фыркнул, чтобы перестать выдумывать всякие глупости. И все же его утешает мысль о том, что все, через что ему пришлось пройти в последние месяцы, в конечном итоге привело его к Тэхену. А затем эта мысль звучит все громче в его голове, когда в следующие семь попыток он вновь попадает исключительно в девятку и десятку и слышит, с каким воодушевлением Тэхен хвалит его за каждый новый выстрел. Кажется, так совершенно искренне и открыто за него всегда радовались лишь его родители. И оттого ко всем его уже существующим чувствам к Тэхену заодно вдруг примешивается ощущение чего-то очень родного от каждого даже самого крошечного взаимодействия с этим альфой. — Так. Ну что тут у нас? — Чонгуку приходится перестать так по-дурацки широко улыбаться от всепоглощающего счастья и сделать пару шагов в сторону Тэхена, когда после его последнего выстрела к ним подходит работник тира. — Ого. Вот это меткость! — вскинув бровь, впечатленный альфа, явно не ожидавший такого результата от омеги, одобрительно качает головой. — Поздравляю. За ваш результат полагается приз, — и Чонгук, позабыв на мгновение о своей неприязни к этому альфе, в предвкушении закусывает губу, готовясь идти туда, куда ему скажут, чтобы выбрать положенную ему игрушку. Но в следующую секунду растерянно оборачивается к Тэхену, когда слышит слова работника: — Можете выстрелить еще один раз. — Приз — это дополнительный выстрел? — уточняет, кажется, тоже весьма удивленный Тэхен, пока Чонгук переводит взгляд с одного альфы на другого. — Да. Все верно, — альфа кивает и приглашает Чонгука вновь занять позицию у винтовки. — Да уж, — это кажется чем-то невозможным, но Чонгук проникается еще более сильной симпатией к Тэхену, когда слышит, каким разочарованным тот звучит. — Хен… Давай вместе? — немного робея, все же заставляет спросить себя Чонгук, дождавшись, когда отчего-то не собиравшийся оставлять их одних альфа все же вынужден подойти к другим посетителям тира. — Уверен, что не хочешь сам, Куки? — удивленно уточняет Тэхен. — Это же последний раз и… — Если бы я хотел сам, то пришел бы сюда один, — бесцеремонно перебивает его Чонгук, побаиваясь того, что, если не проявит прямо сейчас настойчивость, может струсить в последний момент и лишить себя того, чего прямо сейчас ему хочется больше всего на свете. А затем внезапно пугается того, что своим натиском вообще-то может наоборот спугнуть Тэхена. И расслабленно аккуратно выдыхает, когда не замечает на лице Тэхена ни тени недовольства. — Хорошо. Если ты так хочешь, давай, конечно, — улыбнувшись, Тэхен подходит ближе, но в паре шагов от него вдруг замирает в нерешительности. — Как ты хочешь, чтобы я… — Можешь, как в прошлый раз? — смущенно почти шепчет Чонгук, но твердо смотрит Тэхену прямо в глаза, надеясь таким образом достаточно ясно выразить, чего он на самом деле хочет. — Я… Не думаю, что смогу снова попасть… без тебя. — Сказал тот, кого хоть сейчас можно брать в снайперы, — хмыкает Тэхен, но не выглядит так, будто собирается что-то возразить. Но затем он вдруг становится заметно серьезнее, и сердце Чонгука уже так привычно для этого дня пропускает удар, когда Тэхен открывает свой невозможно манящий рот и говорит: — Но, конечно, Куки. Для тебя я могу что угодно. Чонгука прошибает мелкая дрожь, когда Тэхен, словно не он только что сказал нечто такое потрясающее, мягко разворачивает его лицом к винтовке и, надавив ему на спину, заставляет наклониться, после чего встает сбоку от него и плотно обхватывает своей рукой так, что его ладонь оказывается у Чонгука на животе. — Ты хорошо прицелился, Куки? — вкрадчивый хрипловатый шепот затекает в уши Чонгуку, который в этот самый момент может сосредоточиться лишь на ощущении жаркой ладони на своей талии. Даже сквозь хлопковую ткань худи она жжет слишком отчетливо, лишая возможности думать о чем-то еще. — Давай, Куки, соберись в последний раз. Давай покажем им всем, что нет ничего тупее идиотских стереотипов о том, что все эти крутые штуки вроде стрельбы не для омег. Кажется, Тэхен говорит ему что-то еще очень милое и подбадривающее. Но Чонгуку, сосредоточенному на том, как нежно Тэхен поглаживает тыльную сторону его ладони большим пальцем, и в остальное время крайне активно поддерживающему борьбу за равное отношение к альфам и омегам, прямо сейчас глубоко наплевать на то, кому и что он там может доказать. Настолько, что в момент, когда Тэхен наконец вновь жмет вместе с ним на спусковой крючок, он плотно закрывает глаза, наслаждаясь лимонным теплом, тесно окутавшим его со всех сторон. И Чонгуку хорошо и спокойно настолько, что его не отпускает даже тогда, когда они с Тэхеном, поблагодарив работающего в тире альфу, наконец выходят из ставшего ощутимо душным помещения. Настолько, что даже его разочарование от так и не выигранной игрушки как будто слегка притупляется. Хотя… Ладно. Возможно, не настолько. Разумеется, он вовсе не ради этого хотел попасть в тир. На самом деле он и не верил сперва, что вообще сможет во что-то попасть — тем более с таким мощным отвлекающим фактором, как Тэхен, — чтобы надеяться унести с собой какого-нибудь медведя или слона. К тому же он не был таким уж большим фанатом мягких игрушек. Возможно, потому, что ему с ними с детства не везло: он ни разу не вытащил ни одной из автоматов, в которые спустил, наверное, тонны родительских монеток, и никогда не был хорош во всяких играх, где их вручали в качестве призов. Так что он действительно привык относиться к ним довольно равнодушно. Но сегодня… Сегодня было бы так здорово и мило принести домой что-то такое на память об этом дне. Об их дне с Тэхеном. Который, возможно, никогда больше не повторится, но зато навсегда сохранится в виде плюшевого воспоминания. Такого же мягкого, как этот удивительный альфа, который идет сейчас рядом с ним, изредка задевая его ладонь кончиками пальцев, и одним своим присутствием пробуждает непоколебимую веру в то, что все теперь будет хорошо. — Хочешь что-нибудь, Куки? — А? — Чонгук рассеянно откликается, а заодно оглядывается по сторонам, обнаруживая, что, всецело доверившись Тэхену, за которым следовал по пятам, даже не особо понимает, где именно они сейчас находятся. — Мне обычно после таких активностей всегда хочется что-нибудь съесть, так что… Куки! — восклицает Тэхен и тут же хватает все еще дезориентированного Чонгука за рукав, чтобы притянуть поближе к себе и спасти от столкновения с каким-то несущимся прямо им навстречу подростком, явно не собирающимся тормозить или огибать их. — Куки, ты в порядке? — взволнованно спрашивает Тэхен, пока Чонгук заторможенно моргает, пытаясь прийти в себя и не умереть от осознания того, что прямо сейчас практически исполняет то свое заветное желание, о котором столько думал в тире вместо того, чтобы сосредотачивать свое внимание на мишени: он вжимается носом в плечо Тэхена, так тесно, что, кажется, слышит мерный стук его сердца, и чувствует твердую руку, крепко удерживающую его за талию. — Эй, Куки? Все хорошо? — вновь спрашивает Тэхен, наконец отлепляя от себя Чонгука. — Угу. Все в порядке, — кивает слегка нахмурившийся Чонгук, думая лишь о том, что ему совсем не хочется никуда отлепляться. Хочется обратно. В тесное кольцо аккуратных рук альфы. — Спасибо, хен, — вдруг говорит он, прекрасно понимая, что благодарит Тэхена вовсе не за спасение. А за то, что своим примером показал, какой альфа ему на самом деле всегда был нужен. И пусть все между ними закончится, как только часы пробьют полночь. Он все равно теперь ни за что не забудет, какими должны быть правильными отношениями с альфой. И это станет самым драгоценным подарком, который он только мог получить на Рождество. — Точно? — явно не убежденный его сбитым с толку видом с сомнением уточняет Тэхен. — Ну так что, хочешь что-нибудь? — снова интересуется он, когда добивается от Чонгука на первый свой вопрос только не слишком уверенного кивка. — Может, пуноппан? — скорее спрашивает, чем утверждает Чонгук. — Кажется, я видел, что их продавали у входа в центр. — М-м, да. Кажется, я тоже их видел, — соглашается с ним Тэхен. — Тебе один? — и наконец оставляет Чонгука одного, получив от него очередной кивок. Не то чтобы Чонгуку так уж хотелось есть. Еще меньше ему хотелось провести хотя бы несколько минут не рядом с Тэхеном. Только не тогда, когда эти самые драгоценные минуты постепенно словно утекают сквозь пальцы, неумолимо приближая его к завершению этого дня. Но иначе он бы ни за что не смог прийти в себя. Не в окружении словно только распустившихся цветков лимона, дарящих одновременное ощущение умиротворяющего уюта и неукротимого желания броситься вперед навстречу чему-то неизвестному, но наверняка — в этом не могло быть никаких сомнений — прекрасному. Он прежде всегда полагал, что запахи у альф были куда более густыми и тяжелыми, будто припечатывающими неподвижно к месту, сдвинуться с которого можно будет только с разрешения альфы. Но рядом с Тэхеном он не испытывал никакого прежде так хорошо знакомого ему давления. Только отчетливое осознание себя как равного в отношениях с альфой. И все же как бы ни было приятно растворяться в этом ощущении, ему нужно было немного времени наедине с собой, чтобы перестать выглядеть так очевидно пугающе разбитым на мелкие кусочки своими внезапными открытиями. Не хватало еще, чтобы Тэхен и впрямь начал беспокоиться за него, когда он на самом деле был в полном порядке; просто слишком поражен тем, как все ощущалось рядом с тем самым альфой. Правда, спустя полчаса, прошедших с момента, как Тэхен оставил его, беспокоиться начал сам Чонгук. Может… Может, устав от него, альфа просто решил сбежать под удачным предлогом?.. Чонгук тут же мотает головой. Наверное, было что-то очень поспешное в том, чтобы испытывать ту уверенность, которую испытывал он, в человеке, которого знаешь меньше суток. Но Чонгук нисколько не сомневается, что Тэхен не стал бы молча бросать его, если бы действительно захотел нарушить заключенный ими договор. Для этого Тэхен казался слишком порядочным. Так что наверняка сказал бы все прямо, а не просто трусливо смылся, воспользовавшись моментом. К тому же… Чонгук нервно покусывает губу. Он старается не слишком себя обнадеживать, но… Отчего-то ему вовсе не кажется, будто он надоел или не понравился Тэхену. Он прежде никогда не был таким самоуверенным. Да и в целом довольно скептически относился к тому, что и впрямь мог бы встретить альфу, который стал бы его идеальным дополнением. Но отчего-то Тэхен с каждой проведенной рядом с ним минутой воспринимается именно так. И он просто не может поверить в то, что его такие сильные внезапные чувства могут оказаться невзаимными. Не может быть такого, чтобы Тэхен не чувствовал того же, что и он: то, как сильно они подходят друг другу; как понимают друг друга так, будто знакомы всю жизнь и теперь лишь встретились вновь после долгой разлуки. Так что он продолжает терпеливо стоять на месте и только то и дело непроизвольно расплывается в несмелой улыбке. — Прости, что так долго! — Чонгук слышит сбившееся дыхание явно бежавшего к нему Тэхена и, едва обернувшись в его сторону, ничего не успевает сказать, лишь округляя глаза и рот от непомерного удивления. — Держи. Это тебе, — с широкой улыбкой говорит Тэхен, протягивая остолбеневшему от шока Чонгуку огромного радужного Hello Kitty. — Хен… — только и может пролопотать Чонгук, все еще не решаясь взять протянутую ему игрушку. — Ты заслужил нормальный подарок, Куки. А не какой-то там одиннадцатый выстрел, — Тэхен недовольно закатывает глаза и заметно настойчивее пихает игрушку Чонгуку в руки. — И я вообще-то чуть не подрался с каким-то школьником за этого радужного гиганта. Но… — Тэхен замолкает на мгновение и заставляет себя выдохнуть, восстанавливая дыхание. А затем добавляет заметно тише, и Чонгуку кажется, что это делает всю ситуацию еще более значимой: — Я подумал, что ты бы выбрал именно его. И мне очень хотелось, чтобы у тебя осталось что-то на память после сегодняшнего дня. — Спасибо, хен, — наконец принимая подарок из рук Тэхена, Чонгук слышит в ушах бешенный стук собственного сердца. Он совсем не привык получать подарки просто так. И в основном относился к этому спокойно, не закатывая никаких истерик по этому поводу. Заодно втайне мечтая о том, чтобы такие банальные романтичные глупости случились и с ним хотя бы раз в жизни. И потому он готов растечься лужей на этом самом месте от такого чуткого внимания к себе. А заодно представляет, как теперь каждый вечер будет проводить исключительно в обнимку с новым плюшевым другом. — Большое спасибо! — он преданно смотрит Тэхену в глаза и нисколько не сомневается, что тот действительно понимает всю степень его признательности. Гораздо большую, чем могут выразить какие-то слова. — Я рад, что тебе нравится, — Тэхен улыбается ему, и Чонгук видит в его глазах, что он понимает. — К тому же я и правда никогда не видел, чтобы новичок так метко стрелял. — Дуракам везет, — смущенно шепчет Чонгук, зарываясь носом в мягкий ворс игрушки, чтобы спрятать в нем горящие щеки. Ему еще нужно будет привыкнуть к тому, чтобы реагировать спокойно на такую открытую похвалу. Хотя… Подавляя застенчивую улыбку, Чонгук думает, что никогда — если ему только дадут шанс — не сможет спокойно реагировать на Тэхена. — Дуракам — да. Но в случае с тобой все дело в том, что ты умница, — Тэхен снова осторожно треплет его по макушке, и Чонгуку приходится стиснуть Hello Kitty покрепче, чтобы подавить вновь проснувшееся желание броситься к альфе и изо всех сил обнять его. Потому что если он сделает это, то уже точно не сможет отпустить. И даже если собственное поведение кажется ему легкомысленным и поспешным, он не хочет ничего менять. Только не в Рождество. Только не в тот единственный день, когда он и вправду может позволить себе поверить, что и с ним наконец случилось что-то сказочно прекрасное. — Пойдем за пуноппанами, Куки? Согласно кивая, Чонгук думает, что пойдет за этим альфой куда угодно. К десяти часам вечера Чонгук так не думает; он знает. Все следующие пять часов после плотного перекуса пуноппанами на первом этаже торгового центра они с Тэхеном просто бесцельно бродили по не слишком снежным улицам. И все эти пять часов Чонгук каждой клеточкой своего тела ощущал, что это было самое лучшее, что когда-либо происходило с ним. Они успели полюбоваться нарядными улицами, поучаствовать в дегустации сладостей, понаблюдать за толкающимися ребятишками, которым не терпелось поскорее занять очередь на снежную горку, и, согреваясь горячим глинтвейном, даже посмотреть небольшое сказочное представление в исполнении какого-то любительского объединения. Словом, вкусили все привычные радости его любимого праздника. Но Чонгук нисколько не сомневался, что в действительности причина его невероятно приподнятого настроения заключалась вовсе не в столь любимых им атрибутах Рождества, а в цитрусовом аромате, который, казалось, намертво въелся в его мозг и перепрограммировал все в нем так, чтобы он, Чонгук, даже думать не смел беспокоиться о всяких придурках и только наслаждался тем, каково это — когда тебя ценят. И именно этим Чонгук и занимался: наслаждался. Низким, бархатным голосом Тэхена, которым тот рассказывал всякие истории о себе, позволяя узнать его поближе; ощущением защищенности рядом с этим альфой, который пристально следил за тем, чтобы он, поскользнувшись, ненароком не шлепнулся, и пару раз цепко хватал его за руку, спасая от падения; возможностью самому говорить с альфой обо всем на свете, не чувствуя никакой скованности или неловкости, и открыто проявлять рядом с ним любые эмоции, не стесняясь их и не волнуясь, что он может казаться альфе неуместным или странным; а еще — и это ему, обычно крайне скромному, было немного неудобно осознавать, но — самим собой. Потому, что после приключившегося с ним он не закрылся в себе, не возненавидел всех и вся и не позволил желанию оградиться от всего мира ядовитой броней завладеть им. Возможно, он всего лишь не успел. И Тэхен просто так очень вовремя встретился ему на пути, чтобы помочь не наделать новых глупостей. Но так или иначе он не собирался недооценивать себя. Так что благодарил не только Тэхена за то, что тот появился в его жизни и оказался таким замечательным, но и себя за то, что разглядел это, не позволив своему несчастью помутить ясность его взора. И потому с каждой проведенной вместе с Тэхеном секундой Чонгук наполнялся все более уверенным осознанием того, что это был самый волшебный день в его жизни. Настолько, что, когда они наконец добрались до огромной нарядной елки в центре города, он, немного замерзший и уставший после такого насыщенного и долгого дня, не обращал на это никакого внимания, по-прежнему чувствуя себя потрясающе. Потому что рядом с Тэхеном было так по-домашнему тепло, что все остальное не имело никакого значения. — Еле урвал нам два фонарика, — немного взмыленный, но явно невероятно довольный собой объявляет Тэхен, когда наконец прорывается к Чонгуку сквозь снующую туда-сюда толпу. — Современные школьники какой-то тихий ужас! Хотел взять для тебя в виде сердечка, так они мне чуть глаза не выцарапали! — Современные? — хмыкает Чонгук, заодно старательно убеждая себя в том, что щеки у него уже ощутимо розоватые от легкого мороза и долгого пребывания на свежем воздухе, а вовсе не от мыслей о том, как Тэхен расстроен, что не смог принести ему фонарик-сердечко. — Хен, ты всего на четыре года старше выпускников этого года. — Ну и что! Мы такими борзыми не были! — возмущенно пыхтит Тэхен, метая гневные взгляды в сторону палатки, в которой школьники продавали фонарики. — К тому же. Я же не украсть его пытался. А собирался по-честному заплатить! Чтобы они заявили, что это не для продажи. Ага. Как же! — Тэхен снова недовольно щурится. — Хоть бы сказали честно, что для себя оставили. — Все в порядке, хен. Мне и обычный тоже очень нравится, — Чонгук примирительно несильно сжимает плечо Тэхена слегка окоченевшими пальцами и прикусывает язык. Чтобы не выдать заодно вслух, что сам хен нравится ему еще больше. — Спасибо! — Пойдем? — выдыхая, спрашивает немного поутихший Тэхен. — Кажется, я где-то там видел, что зажигали фонарики. Чонгук согласно кивает и прикусывает щеку, стараясь скрыть улыбку: в глазах Тэхена он все еще видит грозные молнии, недвусмысленно намекающие на то, что он обязательно придумает, как отомстить зарвавшимся школьникам, если вдруг ненароком снова с ними столкнется. Но довольное выражение быстро сменяется на его лице смущенной растерянностью, стоит вдруг Тэхену взять его за руку. Альфа никак не комментирует свой порыв, молча утаскивая его за собой в нужную сторону, и Чонгук тут же придумывает парочку логичных объяснений, что вдруг побудило Тэхена пойти на такой контакт. Наверное, боялся, что они могут потерять друг друга в толпе или что он, Чонгук, решит свернуть куда-нибудь не туда, не расслышав, куда именно нужно идти. Но… Сжимая ладонь Тэхена в ответ, Чонгук думает, что его совершенно не интересуют причины поведения альфы. Только то, как томительно покалывают кончики его пальцев всякий раз, когда Тэхен покрепче перехватывает его руку. Будто боится, что иначе он исчезнет. Чонгук несильно машет головой. Пожалуй, шлепнуться посреди шумной площади, не справившись с собственными эмоциями, было не самой лучшей идеей. Так что, проморгавшись, пока уютное тепло так стремительно расползается от его ладони вверх по всему телу, все ближе и ближе к сердцу, Чонгук заставляет себя думать о кое-чем более насущном. Желание. Подавившись слюной, Чонгук снова трясет головой. Не то желание, не самые приличные мысли о котором с неожиданной для него готовностью живо наполняют его сознание. Такие яркие, что ему стоит больших усилий не дернуть руку, все так же невероятно удобно, словно это место было создано специально для него, лежащую в руке Тэхена. Нет. Желание, которое ему нужно будет загадать, когда он будет запускать фонарик в небо. И что ему загадать? С этим на самом деле у него всегда были проблемы. Так что, как бы сильно он ни любил свой день рождения, временами ему хотелось почти плакать от мыслей о том, что придется задувать свечи на торте и что-то загадывать. Что-то, что совершенно точно не сбудется. Поэтому обычно он просил что-то не для себя лично, а для всех, чтобы, когда оно так и не случалось, не слишком расстраиваться. Например, мир во всем мире. Лекарство от рака. И чтобы Винкс не портили новой убогой рисовкой. А еще… Совершенно случайно подняв глаза и наткнувшись ими на спину Тэхена, Чонгук пропускает вдох. Он пару раз моргает для верности, все так же не дыша. Но вдруг ловит себя на том, что, кажется, в этот раз он знает, что хочет попросить у Вселенной. И вовсе не потому, что внезапно обзаводится верой в то, что ну вот теперь все его мечты точно исполнятся. Даже Рождество не может сделать его настолько наивным. Просто… Чонгук немного пугливо прикусывает губу, но чувствует себя все еще довольно твердо в отношении того, что крутится в его голове. Просто на этот раз он, кажется, уверен: никакая Вселенная не помешает произойти тому, чего он так сильно желает. И потому он выжидает несколько минут с фонариком в руках, лишь следуя инструкции волонтера, который помогал ему поджечь фитиль, на самом деле четко произнеся про себя свое желание в первые же несколько секунд. А затем с предвкушающей улыбкой отпускает фонарик и, наблюдая за тем, как плавно тот удаляется ввысь, похоже, впервые в жизни так сильно мечтает о том, чтобы время ускорило свой ход. Заметив, что Тэхен все еще стоит с закрытыми глазами и что-то там увлеченно нашептывает над своим фонариком, Чонгук отходит в сторону, чтобы никому не мешать, и, достав телефон из кармана куртки, отключает режим полета. Дожидаясь, пока сеть снова заработает, он вдруг с удивлением понимает, что за целый день ни разу даже не подумал о том, чтобы взять в руки телефон, хотя обычно практически ни на секунду не расставался с ним. И, шмыгнув носом, обнаруживает, что, кроме стандартных уведомлений от разных приложений, у него только одно сообщение от папы, который просит его позвонить, когда он будет свободен. — Куда пойдем теперь? — спрашивает Тэхен, подошедший как раз тогда, когда Чонгук отправляет папе согласный стикер. — Может, в кино? Кажется, стало слишком прохладно. Ты не замерз? Или, может, голодный? Можем зайти в одно кафе по дороге к кинотеатру. Тут недалеко. И там делают просто обалденный горячий куксу! И кстати… Спрятавший во внутренний карман куртки телефон Чонгук, нахмурившись, поднимает глаза на Тэхена, не понимая, почему тот вдруг умолк. А спустя секунду, проследив за его взглядом, понимает. Потому что видит Джисона. В шумной компании. С висящим на нем омегой. — Хочешь подойти к нему? — тихо и заметно менее воодушевленно, чем всего пару мгновений назад, предлагает Тэхен. — Или хочешь уйти отсюда? — Никуда не хочу. Ни в кино, ни в кафе. Хочу остаться и посмотреть представление на катке. И еще глинтвейн! — неотрывно глядя на Джисона, отвечает Чонгук. И вдруг улыбается. Расслабленно и совершенно искренне. Потому что он смотрит на Джисона и ничего не чувствует. Абсолютно. А… Хотя… Нет. Кое-что чувствует. — Хен… — вновь повернувшись к Тэхену, он замечает, с каким напряжением тот замер, еще более очевидным из-за того, каким насыщенным стал его запах. И отчего-то Чонгуку снова хочется улыбаться. Широко-широко. — Хочу остаться здесь с тобой. Хен, я… Чонгук так и не договаривает, вместо этого бросая взгляд в сторону часов, расположенных на башне неподалеку от них. 22:35. Он делает небольшой шаг в сторону словно приросшего к своему месту Тэхену. А затем еще один. И подходя все ближе, отчетливо понимает, что ему вовсе незачем ждать до полуночи. Потому что единственное, что он чувствует прямо сейчас — нестерпимое желание поцеловать Тэхена. Чонгук чувствует, как Тэхен несильно вздрагивает, то ли от неожиданности, то ли от холодного соприкосновения их замерзших рук, когда аккуратно прижимается к его губам своими. Он прежде никогда не проявлял инициативы ни в чем, что касалось любых его взаимоотношений с альфами, так что немного ждет, что сам же испугается своего порыва и спешно отпрянет от явно оторопевшего Тэхена. Но вместо этого только теснее вжимается в него, заодно пряча окоченевшие ладони в глубоких карманах его куртки. Потому что рядом с этим альфой он совсем не боится быть самим собой. Не боится того, что у него есть свои желания. Не боится, что его не поймут и оттолкнут. Ведь за секунду до того, как Тэхен действительно делает это, он уже знает, что сейчас альфа крепко обнимет его, окутывая своим пьянящим ароматом, обещающим, что теперь он в полной безопасности. Поэтому Чонгук, смелея, действует все увереннее, чтобы тщательно распробовать и как следует посмаковать вкус таких невероятно сладких, чуть обветрившихся губ Тэхена. — Еще же не полночь? — удивляется Тэхен, когда ему наконец позволяют вздохнуть, звуча заметно хрипло — что кажется Чонгуку бесконечно соблазнительным, — так и не выпуская его из крепкого кольца своих рук. — Нет смысла тянуть, если и так все понятно, — Чонгук пожимает плечами, стараясь скрыть внезапно всколыхнувшуюся в нем нервозность. Но тут же незаметно выдыхает от облегчения, когда видит на лице Тэхена понимающую улыбку. — Скажешь мне, что ты загадал? — Тэхен трется носом о его щеку. И это на самом деле немного холодно. Но Чонгук лишь прикрывает глаза, блаженно замурчав. Ему наконец-то так хорошо. Ведь он наконец-то чувствует себя на своем месте. — Куки?.. — Не скажу, — вопреки своему крайне кроткому настроению вдруг отвечает Чонгук, качая головой. И сразу же видит неподдельное удивление в глазах Тэхена. — Куки… — Не скажу, иначе не сбудется, — надув щеки, продолжает капризничать Чонгук, наблюдая за тем, какая богатая гамма чувств отражается на лице Тэхена. — Ау! Хен! — Чонгук почти вопит от неожиданности, совершенно точно не ожидая такого предательства. И начинает извиваться ужом в руках щекочущего его Тэхена. — Хен, так нечестно! Это же запрещенный прием! Чонгук бьется из стороны в сторону и заливисто хохочет, пока все неунимающийся Тэхен тискает его, умудряясь метко попадать по его ребрам даже сквозь куртку. И он чувствует, как слегка ноет его горло от того, сколько холодного воздуха он наглотался, и как выбивается из сил, постепенно все стремительнее обмякая в надежных руках Тэхена. А потом окончательно теряется, когда Тэхен, предоставив ему обманчивую секундную передышку, аккуратно встряхивает его и тут же, не давая опомниться, целует, проникая языком в его приоткрытый от замешательства рот. Раскрасневшийся Чонгук, даже не надеясь восстановить сбившееся дыхание, наконец сдается и, глядя Тэхену прямо в глаза, почти шепчет: — Хен… Я загадал… Встретить следующее Рождество с тобой. — Я тоже, Куки, — Тэхен улыбается ему, а затем подается вперед, чтобы оставить теплый поцелуй на его щеке. Сегодня самое счастливое Рождество в жизни Чонгука.