Ром Hennessy Paradis и белое полусухое

Скай ушла вслед за Мивой под предлогом, что та может заблудится. Виктор продолжал стоять на месте, боясь сдвинуться. Это ведь прорыв! Так почему на душе тяжко? Тяжко потому что она может быть права? Или потому что он сказал что-то больное? С носа потекла кровь. Не первый знак, что стоит поторопиться. Мужчина вновь уселся на свой стул и начал рассматривать хекскор издалека. Виктор, ощутив тяжесть своих собственных мыслей, машинально коснулся носа, стирая кровь с пальцев. Он долго смотрел на алую каплю, которая медленно стекала по коже. Голова слегка кружилась, но он всё равно сосредоточился на хекскоре, который мерцал, будто бы дразня. Он тяжело вздохнул, его ноги неосознанно несли его ближе к устройству. Рука дрогнула, когда он потянулся за бумагами на столе, стараясь отвлечься на расчёты и записи, которые оставил накануне. Но кровавая капля предательски сорвалась с его пальца и, словно замедленно, устремилась к хекскору. Когда она коснулась поверхности, пространство вокруг хекскора мгновенно ожило. Голубой свет, ранее тусклый и спокойный, вспыхнул ярко, словно он впитал что-то важное. Руны на поверхности начали вращаться, образуя сложные узоры, которые сменяли друг друга с невероятной скоростью. Виктор застыл, его взгляд не мог оторваться от происходящего. Он сделал шаг назад, но не из страха — из благоговения. — Что… — выдохнул он, не в силах оторвать глаз. Хекскор словно ожил. Внезапно энергия начала пульсировать сильнее, и устройство испускало странные звуки, похожие на гул вибрации. Алые оттенки смешивались с голубым свечением, образуя нечто, что невозможно было объяснить простыми словами. — Это невозможно… — шептал Виктор, подходя ближе, его руки дрожали. Он чувствовал притяжение, будто сам хекскор звал его. Неожиданно внутри устройства замерцали образы — иллюзии, символы, которые Виктор никогда раньше не видел. Что-то древнее и одновременно невыразимо прекрасное. Ему казалось, что он видит мелькающие силуэты — силуэты людей, рун, энергии. Но нечто всколыхнуло его внутри. Чувство ужаса и восхищения одновременно. Он понимал: это больше, чем он мог себе представить. Капли крови, казалось, дали хекскору не просто энергию. Они дали ему связь. Связь с жизнью. Виктор едва удержался на ногах, наблюдая за тем, как устройство утихает, его свечение стабилизируется. Теперь хекскор будто дышал, как живое существо. Мужчина опустился на стул, сжимая трость, его сердце бешено колотилось. Он понимал: это был шаг вперёд. Но какой ценой?

***

Мива лежала на кровати, сжимая в руке измятый лист бумаги, случайно захваченный в спешке. Его края слегка порвались, а чернила кое-где расплылись, но она не могла оторвать взгляд от неаккуратного почерка Виктора. На листе были простые заметки: расписание приёма лекарств, время ближайших семинаров, список дел с Джейсом и мелкие наброски механизмов. Всё это было так обыденно, но для неё — бесценным. Каждая строка, каждая корявая буква казались ей частицей его самого. Её пальцы нежно провели по линиям чернил, словно она могла ощутить тепло его руки, держащей ручку. Этот листок был живым напоминанием о нём — о его изысканной скромности, сосредоточенности, о том, как он посвящал себя своим идеям. Мива прижала бумагу к груди, закрыв глаза. На сердце становилось легче, будто этот маленький кусочек его жизни помогал заполнить пустоту внутри. Она чувствовала себя глупо — как ребёнок, который впервые влюбился, но не могла ничего с этим поделать. Она снова вспомнила его сосредоточенный взгляд, когда он работал, его лёгкую улыбку, когда он на секунду отвлекался и смотрел на неё, его голос — всегда тихий, но такой уверенный. Она вспоминала, как он случайно касался её руки, и её сердце бешено билось, словно она вот-вот потеряет сознание. Как тогда поцеловал её зная всего день. Ей хотелось понять: это была минутная слабость или же реальное увлечение ею. Желанное ли увлечение её рыжей фигурой. — Как же ты можешь быть таким… , — прошептала она, почти стесняясь собственных слов. Её щеки вспыхнули, и она плотнее прижала листок, будто тот мог скрыть её от этого чувства. На глазах проступили слёзы, что она силилась не обронить на лист и на уже и так мокрую от слёз кровать. Ей хотелось видеть его чаще. Хотелось слышать, как он говорит о своих изобретениях, даже если она ничего не понимает. Хотелось просто быть рядом, ловить его взгляд, надеяться, что он тоже заметит её. С детства он был для неё не просто другом, а кем-то большим — тем, кто заставлял её сердце биться чаще и верить в то, что всё возможно. Мива тихо вздохнула. Её чувства были такими хрупкими, такими пугающими, но в то же время бесконечно прекрасными.

***

Несколько дней в мучительной неопределённости. Мива блуждала по улицам, мысленно борясь с собой. Её гордость не позволяла просто так пойти к нему. Но каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ней вставало его лицо — уставшее, задумчивое, но такое близкое. Её тянуло к нему, как магнитом, и в то же время страх отталкивал. Она представляла, как могла бы просто зайти к нему, не говоря ни слова, просто подойти и поцеловать. Так, чтобы он наконец почувствовал её боль, её эмоции, всю ту бурю, что бушевала внутри. Поцеловать его так сильно, что ему стало бы больно — больно от её любви, от её отчаянного желания быть рядом. Эта мысль заставляла её сердце сжиматься и колотиться одновременно. Ей хотелось сбежать от этой идеи, спрятаться от собственной слабости, но она знала, что всё равно не сможет долго сопротивляться. Виктор стал для неё не просто важным человеком — он был её сердцем, её болью и её надеждой. Не раз Мива возвращалась в тот переулок, в ту лавку, где они встретились тогда. Она надеялась случайно наткнуться на него, словно по воле судьбы. Но его не было. Лишь призрак его присутствия преследовал её, как эхо в голове, и стук трости, которого на самом деле не существовало, отзывался в её сердце. Не от жалости — от нестерпимого желания услышать этот звук вновь. В этот вечер она шла по набережной, смотрела на Заун, который казался таким близким и одновременно недостижимым. Как же ей хотелось вновь броситься в объятия семьи, ощутить тепло родителей и шутливый смех брата. Но этому не суждено было сбыться. Дома больше не существовало. Их больше не существовало. Как и её надежд, мечт хоть раз вернуть это. Вдруг раздалось знакомое цоканье. Мива замерла. Затем к нему присоединился резкий крик боли, что пронзил тишину. Сердце девушки оборвалось. Она машинально обернулась на звук. Вдалеке, вдоль побережья, показалась фигура, что бежала, пошатываясь. Тяжёлые шаги, спотыкаясь, вдруг замедлились, а затем фигура остановилась. Фонарь под которым остановился человек, отбрасывал резкий свет. Мива смотрела, пытаясь различить черты. Это был он. Виктор. Её дыхание перехватило. Хотелось броситься к нему, но ноги не слушались. Она не видела, как он тяжело дышит, как его плечи подрагивают от едва слышимого, но явного хрипа. А вот он сразу узнал её. Виктор поднял голову, и его взгляд встретился с её. Он стоял, словно боясь сделать шаг, боясь, что она исчезнет, как видение. Но через мгновение он неловко поднял руку, словно извиняясь за свою слабость или за то, что прервал её тишину. Вдруг Виктор вновь сорвался с места, побежал, будто забыв о слабости. Мива замерла, её сердце болезненно сжалось от страха. Он упадёт! Он не добежит! Зачем же так торопиться? А как же его нога? Шатаясь, Виктор преодолевал шаг за шагом, словно сама боль отказывалась его удерживать. Когда он оказался ближе, она заметила, что трости у него больше нет. Где она? Почему он бежит без неё? Его дыхание сбилось, он резко остановился, словно понял, что уже не в силах сделать ни одного шага дальше. Мужчина опёрся руками на колени, тяжело дыша, его силуэт под светом фонаря казался одновременно сильным и хрупким. — Зачем… ты здесь? — выдохнул он, поднимая взгляд, полный усталости, но с оттенком надежды. Мива шагнула к нему. Гнев и забота смешались в её груди. — А ты зачем так бежал? Где твоя трость, Виктор? — спросила она резко, стараясь скрыть тревогу. Он выпрямился, хоть и с трудом, словно эти слова задели его. — Она… больше не нужна, — ответил он, дрожащей рукой указывая на свою ногу. — Это… оно. Хекскор. Мива ахнула, её взгляд метнулся вниз. Его шаг был более уверенным, чем она когда-либо видела. Но это не вызывало радости — только тревогу. — Ты… Ты использовал его? — еле слышно спросила она, боясь ответа. Виктор кивнул. В его глазах читалась смесь гордости и вины. — Он дал мне возможность. Я должен был… — начал он, но замолчал, заметив, как её лицо помрачнело. — Ты рисковал собой. Ты даже не подумал, что могло пойти не так, — её голос дрогнул, на грани гнева и слёз. — Виктор, это не спасение. Это… это проклятие. Её слова будто разорвали воздух между ними. Виктор сжал кулаки, но не отвёл взгляда. — Это моя жизнь, Мива. Я делаю то, что считаю правильным. Это шанс, которого у меня никогда не было. — А если бы ты умер? — она почти выкрикнула, шагнув ближе. — Ты думаешь, мне всё равно? Он хотел ответить, но не смог. Их взгляды встретились, и в её глазах он увидел страх. Не за себя, а за него. — Я уже сказал, что я делаю то, что считаю правильным. И есть то, что я хочу сделать, что будет точно правильным. Виктор подошёл ближе, его глаза пылали чем-то необъяснимым. Он схватил Миву за плечи, пальцы словно впились в её тонкую ткань пальто. Их лица разделяли считаные сантиметры, и прежде чем она успела что-то сказать, он наклонился и жадно впился губами в её губы. Голова кружилась, всё вокруг словно исчезло. Ноги подкашивались, но он стоял. На своих двух. Без трости, без её поддержки. Его руки, казалось, были железными, удерживая её так, что казалось — ещё мгновение, и она потеряет равновесие. Мива замерла, ошарашенная, но потом, словно опомнившись, схватила его за рубашку, отвечая на поцелуй с не меньшей страстью. Сердце билось в груди так громко, что, казалось, его можно было услышать на расстоянии. После одного поцелуя пошёл второй, третий, десятый. Она могла облокотиться на него, не боясь уронить. Это была его маленькая победа.

***

Лёжа на кровати, они пытались принять факт всего что было вокруг. Растворяясь друг в друге без остатка, было сложно вновь разделиться. Он мог нависнуть над ней. Мог коленями упереться в кровать не боясь свалиться. Только корсет выдавал его несовершенство. Но она так не считала, в тысячный раз проводя рукой по волосам, спине, рукам и лицу. Когда Виктор наконец отстранился, его дыхание было сбивчивым, а взгляд ошеломлённым, будто он сам не понимал, что только что сделал и где в принципе находился. — Мива… — начал он, но слова застряли в горле. Её лицо горело от смущения, но в глазах был тот же упрямый блеск. — Ты совсем с ума сошёл, Виктор, — выдохнула она, но голос был мягким. Она подняла руку, коснулась его щеки. — Что ты делаешь? Он прикрыл глаза, на мгновение отдаваясь её прикосновению, затем приподнялся, помогая ей сесть рядом, тяжело дыша. Её фигура в темноте обрамлялась отсветами улиц Пилтовера. Его волосы горели вместе с его лицом, ключицами и ладонями. — Я… я просто хотел показать тебе, что я ещё жив. Что я могу. Что это всё — не зря, — прошептал он, не сводя с неё взгляда. — Что ты не должна чувствовать обязанность помочь мне встать, сесть, лечь, не важно! Мива посмотрела на него, её сердце разрывалось между беспокойством и радостью. — Жив… — повторила она тихо. — Но какой ценой, Виктор? Ты хоть понимаешь, что это не только твоё испытание? Он молчал, осознавая глубину её слов. — Я боюсь за тебя, — добавила она, её голос дрогнул. — Я боюсь, что это… что ты сам себя разрушишь. Виктор посмотрел на неё, и впервые за долгое время его глаза потеплели. Он нагнулся ближе и снова взял её за руку. — Если это случится, — сказал он, тихо, но твёрдо, — обещай, что ты меня остановишь. Мива сжала его руку в ответ. — Только если ты пообещаешь, что будешь бороться за себя. Не за хекскор. Не за какие-то идеи. За себя, Виктор. Он кивнул, его губы тронула слабая, едва заметная улыбка. — Я попробую. И вновь тёплый поцелуй, когда он может увлечь её вновь на кровать. Когда может вновь запустить руки в её волосы и вновь возбудить ненасытное желание исследовать её тело. Коньяк утонув в белом полусухом, а белое в коньяке, превращаясь в Сангрию.