Hidden

— Чшш, тише, — мягко говорит Сынмин, аккуратно прижмая пальцы к губам Чанбина, чтобы заглушить его скулеж, практически отчаянные всхлипы. Любопытные слуги часто шныряют по кладовым, выискивая новые поводы для сплетен, а будущий муж короля, тайно доводящий простого слугу до оргазма, наверняка представил бы собой отличную возможность для пикантного шантажа. — Сынмин, — Чанбин тихо скулит сквозь прижимающиеся ко рту пальцы. Его имя звучит как мольба. Чанбин настойчиво двигает бёдрами вверх вопреки движениям руки Сынмина вокруг его члена. — Сынмин, нам не следует… — Тише, — повторяет Сынмин. — Нас не поймают, если ты соберешься и кончишь, Бин. Чанбин стонет, пальцы Сынмина практически ничего не заглушают. Слуга утыкается лбом в деревянную дверь, пока Сынмин обнимает его сзади, надрачивая. Сынмин видит, что тот старается изо всех сил, но из-за ощущения, что их вот-вот поймают, кажется, что Чанбин не способен отпустить себя и просто насладиться мягкими касаниями, хотя это именно он был тем, кто затащил Сынмина в эту кладовую. Но Сынмин продолжает настойчиво гладить его, и в конце концов он добивается успеха, Чанбин вздрагивает в его руках, прежде чем рухнуть грудью на дверь. — Хороший мальчик, — Сынмин шепчет, касаясь губами шеи, теперь покрытой тонким слоем пота. Он отпускает член и обнимает Чанбина за талию, прижимаясь всем весом к широкой спине, нежно целует его кожу. — Осталось совсем немного времени, пока мы можем делать это, прячась по углам. Это расползается тёмным пятном в душе, это угнетает, и Сынмин действительно не хочет думать о предстоящей свадьбе с королём. Но… осталось всего несколько дней, и это напоминание постоянно мигает красным предупреждением в его сознании. — Мин, — Чанбин хнычет, оборачиваясь, чтобы коснуться губ Сынмина. — Мы должны быть аккуратнее теперь. Мы на прицеле. — Но я пока ещё не замужем, — Сынмин возражает, гладит щеку Чанбина, поворачивая его голову, чтобы соединить их губы в нежном поцелуе. — Думаешь, это имеет значение? Если нас увидят прямо сейчас, то меня, наверное, просто убьют. Я всего лишь слуга, Мин. Сынмин думает, что всё было бы именно так. Он сам отделался бы лёгким испугом, он был бы опозорен, его бы выгнали из дворца, но он хотя бы остался жив. Его отец — довольно уважаемый и высокопоставленный герцог, почётный член королевского двора, поэтому Сынмина не стали бы убивать за измену своему будущему мужу. Чанбин, однако, всего лишь простой дворцовый слуга, и он прав: его, вероятно, убили бы за то, что он имел связь с женихом короля. — Значит, нам нужно прекратить всё это, — Сынмин бормочет, уктнувшись носом в волосы Чанбина. — Да, — Чанбин соглашается, и его голос наполняется огорчением, становится сдавленным, словно в горле застревает комок слёз. — Но… но Мин, я… — Я знаю, — бормочет Сынмин, крепче обнимая Чанбина. — Я тоже люблю тебя, Бин. Я никому не позволю причинить тебе вред. Я обещаю. — Когда ты станешь мужем короля, — Чанбин шепчет, прижимаясь спиной к груди Сынмина, — тогда мы остановимся. Но будь моим до тех пор. — Я твой навсегда, — Сынмин прикрывает глаза, потому что он навсегда принадлежит Чанбину, и ничто столь незначительное, как королевская свадьба, не изменит этого.

***

Хенджин только-только возвращается с небес, его взгляд затуманен, а губы приоткрыты, пока он старается вернутся к нормальному дыханию. Он сидит, растянувшись на коленях Минхо в теплой, ароматной воде, с уже размягчающимся членом внутри. — Эй, — он шепчет, и губы Минхо нежно скользят по его волосам. — Забыл сказать тебе, Мин, но флорист заболел. Мне придётся искать замену, чтобы сделать твои цветочные композиции на свадьбу. Минхо тут же напрягается, словно струна, потому что, конечно, Хёнджин выбрал этот идеальный, идиллический момент, чтобы испортить его. — Хёнджин, — он говорит тихо, практически угрожающе. — Сейчас не время обсуждать мою предстоящую свадьбу. И я тебе уже говорил, что она меня вообще не волнует. Ничего не спрашивай у меня, делай, что хочешь. — Хорошо, но у меня-то это занимает бóльшую часть времени, — Хёнджин отвечает. — Это будет таким облегчением, когда всё наконец закончится. — Рад, что хоть для одного из нас наступит облегчение после свадьбы, — Минхо бормочет, выпуская Хёнджина из своих объятий. На самом деле, он готов снять его со своего члена, приказать вытереться и вернуться в свои собственные покои. — О, не драматизируй, — Хёнджин отчитывает его, как мальчишку, хлопая по крепкой груди. — Как давно ты знал, что я не буду тем, на ком ты женишься? Примерно всю свою жизнь? — Но это должен был быть ты, — голос Минхо наполняется раздражением. Он кладёт подбородок на плечо Хёнджина и прижимает крепче к себе; осталось всего несколько драгоценных дней, когда они могут так нагло и легко говорить об этом. Как только он женится, от него будут ожидать, что он перестанет быть таким прямолинейным по отношению к своему любовнику. Хёнджин закатывает глаза. — Я никогда не был даже в списке, и ты это знаешь. Я недостаточно благороден. Но Сынмин — идеальная пара для тебя. Его дедушка когда-то открыто восстал против королевства, и женитьба на Сынмине гарантирует тебе, что его семья не попытается повторить это снова. Минхо знает это, он знает, что этот союз имеет смысл логически и политически. Но это не значит, что он должен хотеть Сынмина. По его убеждениям, он не может хотеть Сынмина, пока он всё ещё хочет Хёнджина — любит Хёнджина. Не помогает и то, что Хёнджин как-то слишком легко и беззаботно относится к предстоящей свадьбе короля. Он крутится в руках Минхо, а на его лице расплывается плутовская ухмылка. — Хочешь попрактиковаться в исполнении супружеских обязанностей? — Хёнджин, — голос Минхо звучит ровно, безразлично. — С тобой не весело, — Хёнджин вздыхает, разворачиваясь и прижимаясь к его груди, наслаждаясь теплой водой. — Всего лишь дразнюсь, Мин. — Хорошо, что хоть кому-то из нас весело от всего этого, — он кисло бормочет. — А что ещё остается? — Хёнджин шепчет, ласково уткнувшись носом в его шею. — Если мы будем грустить, это ничего не изменит. И вообще, ты король, так что, полагаю, тебе всё равно сойдёт с рук тот факт, что ты будешь трахать меня и после свадьбы. Я, кстати, не против, что ты будешь трахать своего мужа тоже. — Только один раз, в брачную ночь, — Минхо сухо отзывается. Хёнджин фыркает на это и закатывает глаза: — Ты мне льстишь. Не думаю, что тебе удастся избежать исполнения супружеских обязанностей, ты не можешь жениться и больше никогда не трахать своего мужа. — Я король, — Минхо крепче обнимает Хёнджина, собственнически впиваясь зубами в мягкую кожу на плече. — А это значит, я могу делать то, что хочу, не так ли? Глаза Хёнджина многозначительно сверкают, когда он смотрит на своего возлюбленного: — По крайней мере со мной, ты можешь делать всё, что желаешь. И Минхо полагает, что на данный момент этого должно быть достаточно.

***

Сынмину даже не позволено увидеть Чанбина утром перед свадьбой. Уже на рассвете его уводит слуга (к сожалению, не Чанбин), чтобы подготовить к церемонии. Сынмин проходит пытку водой (его купают в сладко пахнущей ванне, пока его кожа не начинает светиться). Ему выдергивают половину волос (слуга вплетает в его роскошные локоны металлические украшения). Из него делают какое-то нездоровое подобие живой куклы (наряжая в соответствующие свадебные одеяния). Это отвратительно, потому что в конце концов он смотрится в зеркало и признается, что выглядит очень и очень привлекательно. Но Сынмин хотел бы, чтобы это всё было для кого-то другого, не для короля. Реальность обрушивается, и он понимает, что он действительно обречен на гибель (свою свадьбу), после утренних пыток (пыток во имя красоты) ему больше не остаётся куда бежать. И дело не в том, что он больше никогда не увидит Чанбина, потому что это не так, а в том, что он будет видеть его, но не сметь прикоснуться, Чанбин больше никогда не будет его, и каждый взгляд, каждое касание после свадьбы, вероятно, будет сопряжено с риском для жизни Чанбина. Откровенно говоря, теперь, когда он станет официальным супругом короля, это может грозить смертью и самому Сынмину тоже. Его ведут в главную часовню дворца. Он побывал на множестве пышных свадеб, он знает, чего ожидать. Он пройдёт по проходу до алтаря, туда, где будет стоять король Минхо, они возьмутся за руки, произнесут несколько бессмысленных лживых слов и проведут остаток жизни вместе. И сегодня вечером ему придётся трахаться с кем-то, кто не является Чанбином. Вероятно, он успеет напиться на приёме после свадьбы, и может быть, это сделает всё чуть более терпимым и сносным. В часовне собралась огромная толпа — в основном важные аристократы, их фаворитки, министры. Небольшое помещение украшено с таким размахом, какого Сынмин ещё не видел, всё тонет в отвратительном количестве цветов. Его тошнит. Он видит Минхо, стоящего в конце прохода, и чувствует себя ещё хуже. Он никогда не думал о короле, как о простом человеке, возможном муже для кого-то. Всего несколько месяцев назад он даже не знал, что ему придется жениться на нём. Именно тогда они встретились лично впервые, хотя на этой встрече в основном говорили его отец с королем, его советником и несколькими другими важными людьми — они обсуждали детали предстоящего союза, в то время как Сынмин сидел в угрюмом молчании. Король выглядит таким же мрачным — его кожа приобрела серый оттенок, свидетельствующий, что он чувствует себя также плохо, как и Сынмин. Он не понимает, является ли тот факт, что король не хочет этой свадьбы так же сильно, как и Сынмин, утешением или нет. Чанбина нигде не видно, и Сынмин не знает, хорошо это или плохо. Он не уверен, что смог бы произнести свои клятвы, если бы Чанбин был рядом, он даже не уверен что не пялился бы на своего возлюбленного всё время. С другой стороны, присутствие Чанбина утешило бы его, придало сил, Чанбин всегда так действует на него. Он идёт по проходу, решительно игнорируя людей, стоящих по бокам. Его руки сжаты в кулаки, и он однозначно не является воплощением удовольствия и грации, каким должен быть королевский жених. Над головой короля возвышается поистине гротескная арка из цветов. Когда Сынмин достигает конца, то резко разворачивается на каблуках, чтобы встретиться лицом к лицу со своим будущим мужем. Его суровое выражение контрастирует с общим сиянием его одежды. На голове Минхо корона, и он, вероятно, подвергся такой же пытке этим утром, как и Сынмин. Сынмин послушно берет короля за руки, когда тот протягивает ему раскрытую ладонь, хотя он практически уверен, что видит, как кривится идеальное лицо напротив от этого касания. Руки короля мягкие и нежные, очевидно, недавно наманикюренные — Сынмин тоже подвергся этому утром. — Всем встать, — глухо произносит король Минхо. И это едва ли отличается от его обычного разговорного тона, но все повинуются, — когда говорит король, вы слушаете. Он смотрит прямо на Сынмина, но с явным безразличием, написанным на лице. Минхо кажется отстраненным, словно его нет в этой часовне вместе со всеми. По крайней мере, мрачно думает Сынмин, они придерживаются одного мнения об этом браке. Король глубокого вдыхает и произносит необходимые слова столь бесстрастным тоном, словно читает их со страницы книги, отказываясь вникать в их смысл. — Настоящим я объявляю перед двором и небесами о своём намерении взять в мужья моего нареченного, лорда Сынмина, сына герцога Незерхоллоу. Да будет наш союз процветающим, плодотворным и благословенным. А затем он пристально смотрит на Сынмина, побуждая его высказаться. Сынмин прочищает горло, стараясь смотреть куда угодно, только не в глаза королю. Он сосредотачивается на крошащемся камне за спиной короля. — Я польщён и благодарен, что удостоился внимания короля, я обязуюсь служить ему не только в качестве подданного, но и в качестве супруга, — он прокручивал эти слова в голове миллион раз, но ему всё ещё приходится бороться с инстиктивным позывом к тошноте, когда он наконец произносит их вслух. — Я заявляю перед королевским двором и небесами о своём намерении быть связанным с королём Минхо узами брака до тех пор, пока мы оба будем живы. — Отвратительно. Подло. Сегодня же вечером он собирается с себя смыть эти лживые клятвы кипятком, хотя даже это ничего не изменит, не заберет силу слов, не предотвратит ущерб, который они только что нанесли. Их союз объявляют действительным перед всей собравшейся толпой. Это звучит как смертный приговор, и церковный колокол возвещает о конце счастья Сынмина.

***

Прием проходит ужасно. Сынмин не сказал ни единого слова своему новому мужу, а тот — ему. Всё, что ему остается, это угрюмо ковыряться в собственной тарелке. — Гм, — рядом раздаётся голос, до боли знакомый, немного кроткий. — Ещё вина, ваше Величество? — Пожалуйста, — король отвечает так, словно его загнали в ловушку, и теперь он находится в безвыходном положении. Он тут же хватает бокал, что предлагает ему Чанбин, и осушает его одним глотком. — И… эм… ваше Высочество? Это новый титул Сынмина, и из уст Чанбина он звучит ужасно неправильно. Он, наконец, отрывает безразличный взгляд от своей недоеденной еды и смотрит на Чанбина, который, похоже, даже слегка пошатывается от напряжения. Его глаза печальны, его руки дрожат, и Сынмин так сильно жалеет, что не может предложить ему своего утешения. — Да, пожалуйста, — он бормочет, и Чанбин аккуратно опускает поднос, на котором стоят несколько бокалов. Его рука подрагивает, хрупкий хрусталь бокалов ударяется друг о друга. — Вообще, мы возьмём всё остальное тоже, — решает Сынмин, прежде чем Чанбин успевает уронить или разбить оставшиеся бокалы. Он берёт каждый из них с подноса и аккуратно ставит между собой и своим новоиспеченным мужем, выстраивая некую стену, разделяющую их. — Спасибо. — Я…эм… конечно, ваше Высочество. — Спасибо, Чанбин, — он старается звучать как можно тише, и Чанбин удаляется с низким поклоном. Король с презрением переводит взгляд на Сынмина, затем на разделяющую их стену из бокалов с вином — Сынмин уже опустошил первый. И, наконец, впервые за весь вечер обращается к Сынмину: — Ты знаешь этого слугу. Сынмин пожимает на это плечами, возобновляя ковыряние в тарелке. — Я знаю многих людей, — он пренебрежительно отвечает. — Я тоже провёл большую часть своей жизни во дворце и окрестностях. — Но кажется, что с этим ты довольно близок. Вот она. Опасность. Не столько для Сынмина, сколько для Чанбина. Ему бы следовало всё отрицать, возможно, извиниться, за то, что королю показалось. Но вино придает ненужной смелости — вся эта ситуация, обстоятельства придают ему смелости. Сынмин просто в ярости, он чертовски зол на судьбу, на короля. И он снова думает о советнике короля, о том, как тот тепло поздравил короля со свадьбой, а затем сжал плечо Сынмина, поцеловал в щёку и поздравил его. Он думает о долгом, пристальном взгляде короля, о зыбком ужасе на его лице. О том, как он, казалось, не хотел отпускать своего советника, о тихом «Хёнджин», сорвавшемся с его губ, словно он не смог сдержаться. Сынмин делает ещё один большой глоток вина и парирует: — Кажется, ты близок со своим советником. У короля имеется непозволительная роскошь не притворяться, и Сынмин ненавидит его за это. Тот даже не дергается, не запинается и не заикатся. Он невозмутимо берет один из бокалов с вином, которые Сынмин поставил между ними, и делает глоток. Затем аккуратно ставит на стол и поворачивается всем телом к своему новому мужу. — Да, — король отвечает, впиваясь взглядом в Сынмина. Сынмину хочется кричать от несправедливости. Король открыто может признаться в таком, практически хвастаясь. Но если бы Сынмин сделал то же самое, то его бы с позором вытащили из зала и бросили на растерзание собакам. По крайней мере теперь он может надеяться, что король не притронется к нему этой ночью. Он реагирует по-детски, потому что ему непозволительно взрываться в своём гневе. Он с грохотом брасает столовые приборы на тарелку и осушает новый бокал. Смаргивает слёзы ярости и сопротивляется невыносимому желанию пойти и найти Чанбина. Король впивается в него взглядом, Сынмин чувствует его на своей коже. Это вызывает зуд, раздражение, нервозность, ему хочется разодрать кожу, чтобы избавиться от этого взгляда. Его руки сжаты в кулаки, и ему уже всё равно, видит ли это его муж. Король знает, что Сынмин не желает его, не хочет его. Король остаётся совершенно невозмутимым, аккуратно потягивая вино. — Ты, конечно же, знаешь, что должен быть осторожен, — он небрежно продолжает. Сынмин в потрясении поворачивается к нему лицом, едва осмеливаясь поверить своим ушам. — Я… Прошу прощения? — слова застревают в горле. Король пристально смотрит на него, его взгляд прожигает Сынмина насквозь. — Мой суд назначит тебе суровое наказание, — он многозначительно говорит. — Но тебя накажут только если ты проявишь глупость и тебя поймают. Должно быть, всё дело в алкоголе. Должно быть, из-за алкоголя весь мир вокруг поплыл и затуманился. Или же Сынмин окончательно потерял всякое самообладание. Тем не менее он заставляет себя оставаться невозмутимым. Никто не обращает внимание на приглушенный разговор молодожёнов. — Поймают… вы имеете в виду… королевский двор поймает? Ваше Величество? — Конечно же, — король скользит взглядом по его лицу. — Не думаю, что у меня хватило бы духу сдать своего … мужа, — Он выдавливает из себя это слово, словно оно покрыто шипами. — И это было бы большим лицемерием с моей стороны. Так что… будь осмотрительным. Сынмин понимает, но не понимает. Это, безусловно, беспрецедентно…а может, и нет. Королевские браки редко когда бывают счастливыми. Он не первый несчастный, которого заставили выйти за короля, и явно не последний. Но обычные люди не посвящены в личные дела королевской четы, они сами себе устанавливают правила совместной жизни. Он тяжело сглатывает. — Для слуги гораздо опаснее оказаться пойманным в такой ситуации, — он едва слышно бормочет. — Я не могу рисковать чужой жизнью. — Если только мой супруг решит соблазнить несчастного слугу, — король говорит с отсутствующим видом, — и тот окажется в опасном положении. Тому не повезёт в любом случае, решит ли он ответить моему мужу, или решит отказать ему. Я вряд ли позволю своему суду убить человека, которого попросили ответить на вопрос, на который нет ответа. Последствия ясны, как белый день: развлекайся с Чанбином, не попадайтесь двору, а если попадетесь, то я позабочусь о том, чтобы Чанбина, по крайней мере, не убили за это. А взамен король может продолжать трахаться со своим советником. — Я умею быть осторожным, — Сынмин, наконец, отвечает, потому что они вместе с Чанбином с подросткового возраста. Они знают, что это такое. Его муж одобрительно кивает: — Это отличное качество для супруга, — его взгляд, снова полный презрения, скользит по Сынмину. — Этот брак вряд ли можно назвать счастливым, Сынмин. Я не хотел жениться на тебе, а ты не хотел жениться на мне. Я могу вкладывать в этот союз необходимый минимум. И я думаю, мы должны ставить в приоритет то, что делает нас обоих счастливыми. Это… удивительно благородно со стороны короля. Не то чтобы у него не было скрытых мотивов, конечно… но он даёт Сынмину шанс, хотя и не обязан делать этого. Это всё равно будет опасно, и Сынмин не до конца верит, что король защитит его, если его поймают с Чанбином. Но тот факт, что он готов закрыть глаза на откровенную измену, является неожиданной добротой, даже добродетелью, учитывая его обещание защитить Чанбина от смертной казни в случае чего. Сынмин прикусывает губу, глядя на короля, на своего супруга. — В этом и заключается вся суть брака, не так ли? — он спрашивает, расправляя плечи. — Угождать своему супругу? Губы короля изгибаются в ухмылке. — Именно так, Сынмин. Я рад, что мы с тобой на одной странице.

***

После свадебного приема Хёнджин провожает их в королевские — теперь уже их общие — покои. Теперь эти комнаты принадлежат и Сынмину. Теперь ожидается, что он будет проводить каждую ночь именно здесь, в постели своего мужа. Фу. За весь вечер он практически ничего не съел, но выпил достаточно, чтобы слегка пошатываться. Хёнджин любезно придерживает его. Всё, что лезет в голову Сынмина это то, как его муж занимается сексом с Хёнджином. Это единственное, о чём он может думать, потому что другой вариант — это думать о Чанбине или о том, как ему придётся трахаться со своим мужем через несколько минут. И то и другое кажется невыносимым. Хёнджин кажется по-настоящему добрым и любезным, совершенно не таким обеспокоенным всем происходящим, как король. Он относится к Сынмину доброжелательно, легко кладёт руку на плечо, чтобы тот не врезался в стену. Может быть, он сочувствует, может быть он не любит короля так, как король любит его, или в конце концов, может он просто знает, что Сынмин ему даже в подметки не годится. Какой бы ни была причина его доброты, Сынмин благодарен ему за это. Король же снова угрюм, недоволен, и даже немного надут и обижен. — Отставить всё это, Мин, — Хёнджин ругается на него, пока придерживает Сынмина за плечи и останавливает его возле покоев короля — их покоев. Сынмин думает, что это очень странно, слышать как советник так небрежно говорит с королем, потому что сам Сынмин даже не осмеливается думать о короле, как о неком Минхо. — У тебя есть ещё одно дело на эту ночь, так что иди, — Хёнджин смотрит на короля и осторожно подталкивает Сынмина к двери. — Джинни, это должен был быть ты, — голос короля звучит тихо, даже тоскливо. — Нет, не должен был, — Хёнджин ни на секунду не сомневается в своих словах. — А тебе следует быть потише, иначе ты оскорбишь своего мужа, заденешь его чувства. — Он снова смотрит на Сынмина и подмигивает тому, у Сынмина сжимается всё в груди от вида этой пары. — А теперь иди, и не дуйся из-за всего этого. Повеселись, — он говорит так, словно это возможно, словно переступив порог спальни, у короля действительно улучшится настроение. Хёнджин делает шаг, целует Сынмина ещё раз в лоб, но не предлагает своего утешения королю. — Идём, — король снова угрюмо бормочет. Он проходит мимо и ясно ожидает, что Сынмин последует за ним. Дверь зловеще захлопывается за спиной, оставляя Хёнджина в коридоре. В комнате чувствуется напряжение, но не такое, как должно быть между молодоженами в первую брачную ночь. Король возлагает свою корону на туалетный столик, без какой-либо помпезности сбрасывает с себя верхнюю мантию. Снимает внешнее одеяние, внутреннее, затем снимает себя самый последний предмет одежды и остается стоять совершенно обнаженный и равнодушный, потому что Сынмин не стоит того, чтобы перед ним стеснялись или смущались. Король вздыхает. — Чем скорее ты разденешься, тем скорее всё закончится, — он напоминает и садится на край кровати, чтобы подождать. Сынмин совершенно не возбужден, как и король, но он послушно раздевается, скидывая всю свою одежду на ближайшее кресло. По комнате разносится скользкий звук, король самостоятельно делает всю работу, потому что Сынмин однозначно не сделает этого. Уже обнаженный он заползает на середину огромной кровати и подкладывает подушку под голову. Для предстоящего Сынмину не обязательно быть возбужденным. Он может быть просто сосудом, вместилищем, и это является небольшим утешением. — Я предполагаю, что ты уже делал это раньше? — король спрашивает, его рука всё ещё скользит по члену. По всем правилам, Сынмин не должен был этого делать. Но он занимался этим уже много раз, и больше нет смысла отрицать. — Трахали ли меня? — он спрашивает. — Да. Но его трахал только Чанбин, и он ненавидит, что ему приходится портить свой список любовников, состоящий из одного, самого драгоценного имени. — Хорошо, — его муж хмыкает и бросает пузырек с маслом. — Тогда сделай мне одолжение и подготовься сам. Так всё закончится ещё быстрее. Разве это не более позорно, чем если бы это делал его муж? Сынмин не уверен, но король сидит на краю кровати, смотрит в другую сторону, так что, по крайней мере, он избавлен от осуждающего взгляда. Перевернувшись на живот, он представляет, что находится не в королевских — их — покоях, готовясь к тому, чтобы король мог сделать необходимый минимум, чтобы заключение их брака считалось полным и окончательным. Вместо этого он думает о Чанбине. Сынмин делает это иногда, когда они подолгу не видятся, вспоминает и представляет, как толстый член Чанбина буквально раскалывает его надвое, снова и снова, как он входит в него до самого упора, как в этот момент на его животе появляется небольшой выступ из-за того, как глубоко Чанбин в нем. Сынмин едва ли возбуждается, потому что слышит, как король ускоряется, как спешно надрачивает себе. Сложно предаваться фантазиям о Чанбине, когда король сидит буквально в метре. Но он, по крайней мере, достаточно растянул себя — теперь уже три пальца лениво трахают его дырку, достаточно для того, чтобы не испытывать дискомфорт, когда король войдёт в него. — Ты готов? — голос короля звучит слегка нетерпеливо. Конечно, он скорее всего думает о Хёнджине. И судя по всему, он уже близок к оргазму. — Да, — Сынмин равнодушно отвечает и вздергивает свой зад так, чтобы его мужу было легко войти в него. За спиной раздаётся шуршание, грубая хватка обжигает бёдра, и затем тупая боль от твёрдого члена, что вдавился одним резким движением до самого основания. Король тут же кончает в него — он буквально довёл себя до предела, чтобы сразу же кончить в Сынмина. Никаких толчков, никаких ласк и лишних движений, лишь едва заметное подрагивание бёдрами, пока он заполняет дырку своего мужа. А затем он выходит, и Сынмин чувствует, как тёплая струйка спермы стекает по внутренней стороне его бёдер. Вот и всё, чем он является — тёплой дыркой для мужа, где он может оставить своё семя, в тепле и безопасности, и от этой мысли у него кружится голова, он чувствует слабость в конечностях, нервы искрят от чего-то жгучего. Сынмин думает, что стал твёрже, чем был до этого, но это, конечно, только из-за ощущения члена внутри, и ни от чего больше. Он наполовину возбуждён, удивительно ошеломлён, пока остаётся стоять на четвереньках. Он ничего не ел, выпил слишком много вина, а теперь сперма его мужа-короля стекает из его дырочки на простыни под ним. Тот толкнулся в Сынмина лишь раз, довёл себя до оргазма думая о другом мужчине. Сынмин задыхается, прижимаясь к матрасу мокрым от пота лбом. — Можешь искупаться первым, — его муж благосклонно произносит, тяжесть его тела уже исчезла. Бёдра Сынмина всё ещё позорно вздёрнуты, выставлены во всей красе на обозрение мужу, хотя он и не желает этого, не хочет ни самого Сынмина, ни его близости. — Тебе нужно больше времени, чтобы помыться. — Хорошо, — Сынмин выдыхает, перед глазами всё ещё плывёт. Он сжимается, когда, наконец, садится, делает это, чтобы не устраивать беспорядок, не расплескать семя мужа по простыням, на которых им ещё предстоит спать этой ночью. Это не доставляет ему тайного удовольствия — ощущать тепло внутри себя, держать эту частичку своего мужа как утешение. Или всё же?

***

Когда Сынмин выходит из королевской ванны, он видит короля, который развалился в одном из кресел у камина с книгой в руках. Тот уже успел облачиться в ночной халат — ему не пришлось отмывать столько, сколько пришлось Сынмину. В ванной, глядя в зеркало, он не мог избавиться от дрожащего чувства, что должен был ощущать себя иначе — лучше или хуже. Но отражение оставалось прежним, за исключением металлических нитей, всё ещё вплетённых в волосы, которые он не сумел распутать. Его муж даже не удостаивает его взглядом, когда он выходит из ванной полностью обнажённым. — Где лежат мои наряды? — спрашивает он, и король, наконец, поднимает глаза. Тот смотрит на его обнажённое тело с равнодушием, словно оно облачено в одежду. — Теперь ты носишь мои ночные халаты, — король лениво замечает и рассеянно машет в сторону комода. — Бери что хочешь. Они теперь мужья, а значит, делят вещи. По крайней мере, ночные халаты, в которых они становятся равными друг перед другом. С дневной одеждой дело должно обстоять иначе: Сынмин не король, а лишь муж короля, и его наряды не должны быть такими роскошными. Король никак не комментирует взъерошенные волосы Сынмина или его очевидные попытки убрать металлические нити. Ему, наверное, можно было бы вообще остричься, и король всё равно смотрел бы с той же апатией. Он выбирает халат наугад и натягивает его через голову; под кожей что-то зудит, по шее ползёт тепло. Если бы он мог найти Чанбина, он бы это сделал. Но сейчас его брачная ночь, и не дело блуждать по дворцу в поисках утешения. Его муж не позаботился о нём и, похоже, вообще его не замечает, так что наверняка он не станет возражать, если Сынмин займётся собой сам. Да, он только что из ванны, но был слишком погружён в собственные мысли в горячей воде, чтобы заметить внезапную яростную твёрдость между ног, и слишком напуган, чтобы задержаться ещё дольше, доводя себя до разрядки. Он плюхается в кровать, выбирает сторону наугад — он не знает, на какой стороне спит король, — и задирает ночную рубашку. На тумбочке всё ещё стоит масло, он смазывает руку, обхватывает член и воображает, что это Чанбин. В комнате тихо, но не настолько, чтобы заглушить всё. Единственный звук — треск огня в камине, случайное шуршание страниц книги, которую читает король, и влажное скольжение руки Сынмина по собственному члену. Он тихо стонет, задаваясь вопросом, не оглянулся ли его муж через плечо. Ему всё равно — он представляет себе красивые, как у лани, глаза Чанбина, его подрагивающие веки, пушистые ресницы и мягкие губы. Он тихо ругается, задирает халат до груди, чтобы не испачкать его, когда достигает разрядки. Если бы здесь был Чанбин, он бы нежно укусил Сынмина за бедро и слизывал бы всё с его живота. Но Чанбина нет, он где-то в покоях слуг, наверняка свернувшись клубком и чувствуя себя покинутым, пытаясь не представлять, как Сынмина трахает его новый муж. Он тянется к тряпке на тумбочке, чтобы вытереться, — и понимает, что это та самая тряпка, которой его муж вытер свой член после того, как едва трахнул Сынмина. Он приводит себя в порядок, опускает рубашку на место и забирается под одеяло, так и не удостоверившись, взглянул ли муж хоть раз в его сторону.

***

Он просыпается от того, что чья-то рука гладит его по волосам. Чанбин. Так делает Чанбин, в те редкие моменты, когда им удаётся заснуть вместе. Он открывает глаза, но это не Чанбин. И уж точно не его муж. Это любовник и заодно советник его мужа, сидящий на краю кровати и аккуратно распутывающий металлические нити в волосах Сынмина. — Доброе утро, — бодро приветствует он, заметив, как глаза Сынмина приоткрылись. — Можешь снова засыпать, дорогой. Я просто подумал, что стоит вытащить это, раз твой нерадивый муженёк не потрудился. — Хёнджин, — раздаётся предупреждающий голос его нерадивого муженька с другого конца комнаты. — Слишком устал вчера вечером, да? — с сочувствием спрашивает Хёнджин, нежно поглаживая щёку Сынмина. — Позволь мне. Это… странно. Чудно. Необычно. Хёнджин сам по себе странный, чудной, необычный. Интересно, не поэтому ли его муж так сильно любит Хёнджина? — Разве у тебя нет никаких… советнических дел? — спрашивает Сынмин, хотя остаётся послушно неподвижным, позволяя Хёнджину аккуратно водить пальцами по его волосам, освобождая их от металла. — Одним выстрелом двух зайцев, — отвечает тот. — Минхо рассказал мне о слуге. Ах. Они не обсуждали это — или вообще что-либо — вчера вечером после приёма, но, похоже, он всё выложил своему советнику, возможно, между отчаянными поцелуями. — Это единственное место, где мы можем обсуждать это открыто, — говорит Хёнджин, не прекращая возиться с его волосами. — Я надеюсь, у тебя хватит здравого смысла держать лицо на людях. — Да, — подтверждает Сынмин. — Тогда, есть слуга. — И где этот слуга обычно работает? — спрашивает Хёнджин. — На кухне, — отвечает Сынмин, и Хёнджин одним движением освобождает из его волос крупное украшение. — Он ещё работает на банкетах и приёмах. Хёнджин сочувственно цокает языком. — Тяжело видеться со слугой, да? Ты ведь не можешь ночевать в покоях слуг, особенно теперь. Что вы делаете, встречаетесь в кладовках? — Типа того, — он уныло бормочет. — Не переживай, — мягко говорит Хёнджин, снова беря его лицо в ладони. — Мы что-нибудь придумаем, правда, Мин? — он оглядывается через плечо на короля, и теперь Сынмин видит, что тот сидит за своим столом, углубившись в стопку документов. Это прозвище — точь-в-точь то, как зовёт его Чанбин, — и оно бьёт прямо в сердце. — Это будет справедливо, моя любовь. — Не втягивай меня в это, — угрюмо просит его муж. — И ты ведь знаешь, что меня почти весь день нет. У Сынмина, полагаю, нет обязанностей, кроме как выглядеть красиво. Если его слуга хочет прийти сюда, пусть. Но мой муж не должен быть замечен, ночующим где-либо, кроме как в моих покоях. Хёнджин задумчиво напевает себе под нос, продолжая бездумно возиться с волосами Сынмина. — Как ты думаешь, это было бы слишком — сделать твоего слугу твоим личным камердинером? — уточняет он. — Это дало бы ему более веский повод находиться здесь, чем есть сейчас. Сынмин оторопело замирает — тёплая тяжесть Хёнджина, прижимающегося к его боку, отвлекает, а нежное касание пальцев к волосам сбивает с мысли. — Ну… он не совсем квалифицирован, — признаётся он. — Это может выглядеть подозрительно. Хёнджин оборачивается через плечо в сторону короля. — Нет, если его назначит сам король, — многозначительно замечает он. — Ты прекрасно знаешь, где я держу свою печать, Джинни, — рассеянно отвечает его муж. — Конечно. Мне всё равно. — Твой муж такой любящий и заботливый, — говорит Хёнджин, с каплей иронии, нежно пощипывая щёки Сынмина. — Назначает личного камердинера специально для тебя. — Хёнджин, — мягко произносит Сынмин; Хёнджин освободил уже большую часть тонкой металлической проволоки из его волос, но ещё не всё. — Это… это нормально, да? С Чанбином ничего плохого не случится? — Милое имя, — комментирует Хёнджин. — И нет, сюда не разрешено заходить никому, кроме тебя, короля, меня и теперь ещё милого Чанбина. Я подготовлю бумаги, как только закончу с тобой, и заставлю Минхо их заверить, поставив печать, этот ленивый засранец. — Как скажешь, — бурчит король из-за своего стола. — Мне стоит спросить, как прошёл прошлый вечер, или Минхо сделал его мучительно неловким? — спрашивает Хёнджин. — Всё… официально завершено, — отвечает Сынмин с гримасой, и это, пожалуй, всё, что можно сказать о вчерашнем вечере. Хёнджин вздыхает: — Да, наверное, это всё, чего можно было ожидать, да? Он наконец вытаскивает все металлические украшения из волос Сынмина и сбрасывает жгут проволоки на прикроватный столик. Поворачивается к Сынмину и снова нежно проводит рукой по его волосам. — Кстати, мне жаль, что так получилось. Но я сделаю всё, что в моих силах, чтобы тебе было хорошо. Если тебе что-то понадобится, просто дай мне знать, ладно, Сынмин? Он не знает, что ответить, поэтому выбирает молчание. Хёнджин, кажется, не против; он нежно проводит большим пальцем по щеке Сынмина, а затем направляется к столу короля. Покопавшись в ящике, он достаёт чистый лист пергамента, что-то быстро записывает на нём, после чего протягивает руку и просит: — Твоя печать, Мин. Король молча передаёт печать. Хёнджин берёт свечу, горящую на столе, и даёт воску стечь на край пергамента. Затем он ставит печать на ещё мягкий воск, и когда убирает её, оттиск королевского герба остаётся на документе. — Спасибо, — говорит он королю, прежде чем опуститься ему на колени и поцеловать его глубоко, жадно. Сынмин видит, как их губы движутся в унисон, как пальцы его мужа цепляются за складки мантии Хёнджина. Странным образом у него трепещет что-то внутри при этом зрелище. — Я люблю тебя, — шепчет его муж своему советнику, глядя на него так, будто он источник всей радости в его жизни. И, вероятно, так оно и есть. — Я тоже тебя люблю, милый, — бормочет Хёнджин в ответ. — Потерпи немного, хорошо? Я разберусь с этим вопросом по поводу слуги, — его муж снова склоняется к нему, чтобы нежно прикусить губу Хёнджина, будто не может удержаться, в животе Сынмина снова что-то трепещет. Король уходит вместе с Хёнджином — то ли проводить суд, то ли участвовать в совещаниях, или чем ещё там занимаются короли. Сынмин не может найти в себе сил подняться с постели. Он переворачивается на бок и с пустым взглядом уставляется на роскошные покои. Он мог бы пойти поискать Чанбина, но, вероятно, Хёнджин уже занимается этим. Хёнджин заглядывает обратно в комнату, когда свеча, на которую Сынмин полусонно смотрит, догорает примерно до половины. Сынмин поднимает взгляд, когда Хёнджин входит внутрь, и его сердце замирает, когда за ним нерешительно следует Чанбин. Сынмин резко садится, увидев Чанбина, а Хёнджин нежно улыбается. — Ну что ж, Ваше Высочество, — говорит он Сынмину, — ваш новый слуга. — Чанбин, — шепчет Сынмин, уже протягивая к нему руки. — Я… Ваше Высочество, — произносит Чанбин, искоса глядя на Хёнджина. — Не мог объяснить всё в коридоре, извините, — говорит Хёнджин, беря Чанбина за плечи и усаживая его на край кровати рядом с Сынмином. — Итак, король полностью осведомлён о том, что между вами происходит, и, конечно, хочет, чтобы его муж был счастлив. Так что, знаете… развлекайтесь или что там. Чанбин смотрит на Сынмина в крайнем недоумении. Сынмин кивает в сторону Хёнджина: — Мой дорогой муж трахается со своим советником, — поясняет он. У Чанбина отвисает челюсть, что выглядит немного комично: — То есть… Хёнджин, однако, громко смеётся. — Мы любим друг друга, засранец, — говорит он Сынмину, шутливо боднув его плечом. — А раз уж мы любим друг друга, а вы двое, как я понимаю, тоже, мы просто хотим, чтобы всё было взаимовыгодно для обеих сторон. Минхо отсутствует почти целыми днями, так что здесь вы можете делать всё, что угодно. Но если вы пойдёте куда-то, то исключительно в статусе принца-консорта и его слуги. Чанбин снова смотрит на Сынмина; тот находит его руку и успокаивающе сжимает. — Всё будет хорошо, Бин, — подытоживает он, чувствуя то же волнение, которое ощутил утром, когда увидел, как Хёнджин целует его мужа. Чанбин снова смотрит то на Сынмина, то на Хёнджина, недоверчиво и с таким видом, будто считает Хёнджина своим ангелом-хранителем. Когда Сынмин притягивает его к себе и крепко обнимает, он легко поддаётся, прижимается к Сынмину, уткнувшись лицом в его кожу, словно не хочет, чтобы тот когда-либо его отпускал. — Ладно, голубки, — говорит Хёнджин, растрепав волосы обоим. — Развлекайтесь или… делайте что угодно. Мы с Минхо вернёмся к ужину. Не то чтобы я настаиваю, чтобы вы к тому моменту вели себя прилично, думаю, было бы весело, если бы это было не так. Он уходит, кокетливо подмигнув, и Сынмин даже не знает, серьёзно ли он это говорит. Но ему уже всё равно, потому что Чанбин в его объятиях. — Бин, — мягко говорит он, как только за Хёнджином закрывается дверь. Он поднимает руку и нежно берёт лицо Чанбина в ладони. — Я могу быть с тобой? — спрашивает он, не веря. — Правда? — Да, — подтверждает Сынмин с мягкой улыбкой. — Я твой. Я принадлежу тебе гораздо больше, чем когда-либо буду принадлежать своему мужу. Что-то во взгляде Чанбина дрогнуло при этом напоминании. — Тогда… прошлой ночью… Всё завершилось? У Сынмина внутри всё сжимается от воспоминания. — Мы сделали достаточно, чтобы считаться женатыми, — подтверждает он, чувствуя, как горло перехватывает. — Но я… — Слёзы жгуче подступают к глазам, размывая образ Чанбина. — Бин, можешь прикоснуться ко мне? — умоляюще просит он, его голос становится жалобным. — Можешь заставить меня забыть? — Конечно, — шепчет Чанбин, затыкая всхлипы Сынмина поцелуем, поднимая его робу, чтобы вернуть своё.

***

Сынмин живёт так, словно его муж это Чанбин, а не король. Они проводят дни вместе, редко покидая покои. Снаружи им приходится держать слишком большую дистанцию, и теперь, когда они наконец могут быть друг у друга в полной мере, мысль о каком-либо другом варианте становится невыносимой. Всего за несколько дней всё превращается в отлаженный механизм. Хёнджин приходит каждое утро в одно и то же время; иногда Сынмин всё ещё спит. Он и король уходят как раз к моменту прихода Чанбина. И тогда весь день принадлежит только им. Они спят, читают, играют в карты, — они трахаются. Это брачное блаженство, о котором Сынмин и не мечтал. Муж Сынмина не всегда пропадает на весь день. Иногда он или Хёнджин забегают, чтобы забрать забытые бумаги. Хёнджин может перекинуться парой слов, если у него есть время, а король молча входит, хватает нужное и так же молча уходит. Их ещё ни разу не застали в откровенно компрометирующих ситуациях. Пару раз они вместе принимали ванну, оставаясь вне поля зрения. Несколько раз их находили спящими вместе или разгадывающими тонкости карточной игры. Однажды они заснули, и член Чанбина остался внутри Сынмина под одеялом. Сынмин почти терял рассудок от желания, прижимая ладонь к животу, чтобы ощутить, как член Чанбина заполняет его, меняет, лепит его тело. А Чанбин при этом мирно спал позади, едва ли осознавая, как близок Сынмин к тому, чтобы разрыдаться. В тот момент его муж ворвался в комнату, как всегда стремительно, перебирая бумаги на своём столе. Но на этот раз его взгляд задержался на Сынмине. Тот уверен, что в его глазах читалось желание (к Чанбину) — глубокое, затуманенное. Сынмин отчаянно откинулся назад, прижимаясь к бедрам Чанбина, тихо всхлипывая, чувствуя, как выпуклость на его животе от члена Чанбина сместилась под его ладонью. Его муж тогда впервые покраснел, схватил бумагу со стола и поспешно вышел. А Чанбин проснулся от того, что Сынмин снова трахал себя на его члене, с диким, горящим взглядом. Каждый вечер Чанбин укладывает Сынмина спать, осыпая его губы поцелуями, пока тот не смирится, что ему нужно вернуться в покои слуг. Хёнджину позволено задерживаться дольше, и Сынмин часто слышит странные, подозрительные звуки, доносящиеся из-за королевского стола или кресел у камина. Однажды, когда Сынмин настолько вымотан, что Чанбин настоял, чтобы тот лёг пораньше, обнимая его до самого сна, он просыпается от движений рядом с собой. В темноте комнаты раздаются многочисленные прерывистые стоны. Ему не нужно поворачиваться, чтобы понять, что происходит рядом, но в полусонном состоянии он всё же делает это. Хёнджин лежит на спине, его голова запрокинута на подушках. Муж Сынмина — не более, чем выпуклость под одеялом, но то, чем он занимается, достаточно очевидно. — Мин, — выдыхает Хёнджин. Его рука спрятана под одеялом, вероятно, запуталась в волосах мужа Сынмина. На нём ночные одежды, хотя он здесь и не спит, и Сынмин узнаёт их из ящика с ночными рубашками, который он делит с мужем. Похоже, он будет ночевать здесь сегодня — или нет, по крайней мере, не сейчас. Голова Хёнджина склоняется в сторону, и он замечает взгляд Сынмина. Его зрачки расширены и полны безумия из-за того, что делает муж Сынмина. Может, его язык скользит в дырочке Хёнджина, или член Хёнджина глубоко в его горле. — Он правда очень хорош в этом, — хрипло произносит Хёнджин, на его лице расползается глупая улыбка. Он тянет руку через матрас к Сынмину, сжимая и разжимая кулак. Ему хочется, чтобы Сынмин взял его за руку. Ему приходится довольствоваться их сцеплёнными мизинцами — на большее Сынмин пока не готов пойти. Ему нравится Хёнджин. Это странно, но у него снова трепещет в животе, и он нервно сжимает ноги, словно не может устроиться поудобнее. — Однажды, — обещает Хёнджин, — я заставлю его сделать это и с тобой, Сынминни. Желудок Сынмина совершает сальто, и он очарован и восхищён, как красиво выглядит Хёнджин в этот момент. — Он классно трахается, — добавляет он, всё ещё запыхавшимся голосом. — Тебе следует трахнуть своего мужа. — Хёнджин, — раздаётся строгий голос его мужа. Тот высовывается из-под одеяла. Его волосы растрёпаны, а в тусклом свете Сынмин видит, какими пухлыми и влажными выглядят его губы. Сынмин задерживает взгляд на муже дольше, чем обычно. Хёнджин, похоже, не испытывает ни малейшего раскаяния, обхватывая короля ногами и притягивая его к своей дырочке. — Трахни меня, Мин, — он шепчет. — Думаю, твой муж хотел бы посмотреть. Лицо Сынмина заливается ярким румянцем, и он готов рухнуть с кровати от возмущения. Но Хёнджин продолжает: — Я бы хотел увидеть, как ты трахаешь своего мужа, Мин. Держу пари, он очень хорошенький, когда его трахают, да? И Хёнджин поворачивает голову в его сторону с улыбкой, столь чарующей, что захватывает дух даже в темноте комнаты. Муж Сынмина одним толчком входит в Хёнджина, и его голова опускается ему на грудь. Хёнджин обхватывает затылок короля ладонью, двигаясь в размеренном ритме навстречу его толчкам. — Ты позволяешь Чанбину трахать тебя, милый? — спрашивает он. Его голос звучит буднично, но взгляд полон голодного желания, будто он готов сожрать Сынмина прямо сейчас. — Или ты трахаешь его? — Сынмин лихорадочно размышляет, был ли это риторический вопрос, и что делать с внезапной твердостью между ног. — Нет, — с трудом выдыхает Хёнджин, выгибаясь дугой, когда муж Сынмина попадает точно в нужное место. — Нет, вы двое наверняка меняетесь, верно? Так лучше всего. Его муж оттягивает ворот халата Хёнджина, чтобы засосать след на его ключице. Сынмин видел такие же следы разбросанные по всему телу его мужа, когда тот переодевался — небрежно, как будто Сынмина там не было. Может быть, король тоже замечал синяки на бёдрах Сынмина, оставленные в запале страсти, или следы пальцев, которые он оставил на животе Чанбина. Сынмин сжимает ноги, подавляя тихий стон. — Хочешь, я отсосу тебе, милый? — предлагает Хёнджин. — Твой муж не будет против. Конечно, король даже не вздрагивает при этих словах — видимо, он привык к выходкам Хёнджина. — Я… Чанбин, — выдыхает Сынмин в отчаянии. — Правильно, малыш, сначала спроси разрешения у Чанбина, — Хёнджин мягко хвалит. — Если он скажет «нет», может я смогу хотя бы посмотреть, как он тебя трахает. У него большой член, да? По нему видно. Король резко толкается вперёд сильнее, и у Сынмина снова кружится голова от смятения и жара. Он очень, очень смущён. — Он… Он выпирает у меня в животе. Когда он внутри. Ты можешь видеть, как он двигается. — Сынмин тихо стонет, прижимая ладонь между ног и извиваясь. — Чёрт, — выдыхает Хёнджин, и движения его мужа становятся ещё более нетерпеливыми. Сынмин теряется в происходящем, как в тумане. — Ты слышал, Мин, детка? — спрашивает он у Минхо, перебирая пальцами его волосы. — Он, наверное, даже не почувствовал твой член, дорогой, не после того, как Чанбин так хорош его трахал. Но Сынмин почувствовал — слишком ярко, слишком осязаемо. Он чувствовал, как член Минхо пульсировал в нём, как внутри было жарко. И теперь он снова жаждал этого — так же, как жаждал Чанбина. Как жаждал Хёнджина. Он хочет прижаться к матрасу, он хочет почувствовать язык Минхо у своего входа, он хочет быть тем, кто будет трахать Хёнджина. Он хочет, чтобы Чанбин был тут, рядом, глубоко проникал в него, удерживая ладонь на его плоском животе, где выделялся бы контур его члена. Минхо, кажется, достигает пика, его бедра замедляются, пока он кончает внутри Хёнджина. Где-то под одеялом его рука обхватывает член Хёнджина, заставляя и его достичь кульминации. Спустя несколько мгновений Хёнджин содрогается и издаёт приглушённый крик. — Подожди, любимый, — бормочет Минхо, потянувшись к прикроватному столику. — Дай я тебя вытру. — Подожди, — произносит Хёнджин, замечая безумный огонёк в глазах Сынмина. Он подносит указательный палец к своему животу, собирая немного спермы, и тянет его к губам Сынмина. Тот тянется и обхватывает палец губами, обсасывая его дочиста. Это горько, солоновато и неприятно, но взгляды Хёнджина и Минхо, устремлённые на его рот, делают это более чем стоящим. — Хороший мальчик, — мягко говорит Хёнджин. — Я бы позволил тебе слизать остатки, подполз бы к тебе и отсосал, но тебе нужно сначала спросить у Чанбина, хорошо? Сынмин кивает с болезненно напряжённым видом. — Да, хорошо, — выдыхает он. Минхо вновь бросает взгляд на Сынмина, пока вытирает торс Хёнджина. Их глаза встречаются; взгляд Минхо всё ещё тяжёлый и тёмный, но он наклоняется, чтобы поцеловать Хёнджина, глубоко и жадно, словно ему этого было мало.