Сонный монстр

Крики других становились все громче и агрессивнее. Простые «пинания лишь бы ушел» превращались в подобие натуральных избиений. На каждый синяк они продолжали повторять, что он все это заслуживает. Что ему стоит наконец-то заткнуться. С того момента, в общем, его план не особо-то поменялся. Лишь появлялась возможность, как он, бодро улыбаясь, созывал младшеньких в круг и пытался пересказать им слова его матери. Поведать если не «реальную», то более «небанальную» историю, в которой таилось что-то более важное, нежели обычная страшилка про монстра. Иногда к ним присоединялись и некоторые его одногодки, в числе который, по большей части, были девочки. Сперва они слушали это скорее от скуки, но потом, стоило ему начать договаривать какие-то особые детали, как и им становилось в каком-то роде… интересно? Особенно ему нравилось, если кто-то не стеснялся задавать какие-то уточняющие вопросы, чтобы ему было легче ориентироваться. «А ночной собеседник приходит только один раз?» «А как он понимает, что вот именно сейчас стоит заговорить?» «А ты сам с ним уже виделся?» На последнем, правда, приходилось аккуратно все уводить на другую тему, дабы не рушить всю складность и правдивость этой легенды. Махиру и сам не до конца понимал, существует ли он на самом деле или действительно является отголоском чьей-то детской фантазии, но ему хотелось бы верить. Для памяти о маме. Чтобы хотя бы одна ее частичка все-таки сохранилась в этих стенах, даже несмотря на то, как все пытаются вытеснить ее прочь. Обычно ему удавалось держать внимание других не больше десяти минут, ведь потом «старшие» возвращались в этот спокойный уголок и уже, не скрывая, прогоняли Сироту подальше. Уверяли, что он полнейший идиот, и что если кто-то на полном серьезе будет воспринимать его бредни — пожалеет. Вопрос «почему» никто уже задать не стремился. Снова сонный монстр. Снова бессмысленное пожирание всего и вся в угоду «атмосфере», как выражались большинство. Видимо, в поддержание этой «атмосферы» также входили приватные беседы между ними и Сиротой. В которой они уже не сдерживались в своих высказываниях, все чаще обзывая его «нюней», «треплом» и другими обидными словами. Они хотели, чтобы он замолчал. Хотели, чтобы прекратил эти самые попытки напомнить о том, что они уже почти позабыли. Почти — лишь из-за него одного. После неудачных личных бесед последовали «совершенно случайные» неудачные происшествия. Кто-то украл твою кофту? Видимо, ты сам ее куда-то дел, а теперь найти не можешь. Подножка? Ты не смотрел, куда идешь! Канцелярские кнопки? Боже, да у кого-то они просто выпали, а ты, дурак, даже не глянул, куда садишься. Букашки в еде? Ну, залетели они сами, другие-то тут причем? И еще десятки идеальных оправданий на чтобы это ни было. Что-то, Сирота, ты какой-то совсем неудачливый, бедняжка. Может быть, как мамочка, однажды также глупо поскользнёшься и свернешь себе шею? Вот тот раз молча стерпеть не удалось. Махиру кинулся на сказавшего этого парня и заработал огромный болезненный синяк под глазом. Вместе с ним и спустил крючок, превративший те самые «совершенно случайные неудачные происшествия» в уже не особо-то и скрываемую агрессию в свою сторону. И никакие выговоры от взрослых совершенно не помогали. Да и не сказать, чтобы они имели хоть какой-нибудь вес. Для них все это — детские незначительные разборки. Они сами со всем разберутся, детишки же часто ссорятся друг с другом и ничего. А то, что одна из сторон почти никогда ничем не отвечала — так, мелочь. Вывихнутая рука? Точно растяпа, опять споткнулся и упал на лестнице. Хорошо хоть, что ничего больше не повредил. Теперь придется ходить в повязке несколько дней, если не пару недель. Должно быть, неудобно, но, наверное, могло быть и хуже. В тот момент он думал лишь о том, что теперь у него и у его обидчиков появилось очень много оправданий на то, что он не появился на обеде или ужине… Он успевает лишь раз наведаться к маме прежде, чем происходит очередная стычка, в ходе которой его под напором толпы буквально заставили зайти в самую дальнюю кладовку, в которой хранилось по большей части старое непригодное оборудование, что было как-то жалко просто так выбрасывать. Оно запиралось на полу-ржавый ключ, что хорошо можно было отличить в толстой связке ключей охранника, высоко висящей в его маленькой коморке. А, учитывая, что охранник очень часто выполнял также роль садовника, зависая над заросшим двором по полчаса, — уж быстренько выкрасть эти ключи и не слишком быстро вернуть обратно успел бы кто угодно. Вот план и созрел сам собой, жестокий, зато, по мнению большинства из них, уж точно действенный. Может быть, когда его все-таки отыщут тут спустя день или два — Махиру наконец-то поймет, за что получал все это время. Это он издевался над ними, а не они над ним. Это он должен понести наказание. Если по-хорошему он не хочет, значит, будет так. — Подумай над своим поведением! — было последним, что мальчишки прокричали перед тем, как захлопнуть дверь и сделать два оборота ключом в замочной скважине. Еще и отрубить свет, чтобы уж этот урок Махиру точно воспринял серьезно. Вывихнутую руку неприятно кольнуло. Он аккуратно присаживается на один из ящиков в углу около двери и тяжело вздыхает. Если они думают, что темнота пугает его — то они явно прогадали это. Неважно, в темноте или нет, он в любом случае тут заперт без возможности выбраться. Никаких окон, ближайшие жилые помещения слишком далеко, чтобы его крик о помощи кто-то услышал, а сломать дверь он просто не сможет. Да даже если бы мог, вряд ли бы это сделал, потому что тогда он получился бы еще и от взрослых за то, что «просто так» что-то сломал. Слушать они его не станут, на виду все здесь были сущими ангелами, чтобы не заработать лишних проблем. Это еще когда мама была здесь, ребятки не стеснялись показывать хоть что-то еще, а теперь… Не злиться на все это было крайне тяжело. Пусть в голове он и до бесконечности повторял ту мантру о том, что все переживают потеряю по-разному. Что никто не виноват в своей боли и незнании, что с ней делать. Ему помогали разговоры с могилой, им — затаптывание всего, что было с ней связано. Измывательства, издевательства, ругань, пинки, — он терпит все, искренне веря в наследие мамы. — И все-таки, это обидно, — сдерживать слезы он больше не может. Все равно, вокруг никого нет. Вечно притворяться сильным бессмысленно. Сирота поджимает коленки и одной рукой обнимает их, пока другая все еще мирно весит на повязке. Его голову снова наполняют непонятные мысли, смысл которых расшифровать сил не было. Что-то отдаленно похожее на страх, но им конкретно не являющееся. Просто становится до жути тяжело, тело становится будто налито свинцом, даже банальное моргание ощущается, как нечто сложное и непосильное, пусть в полной темноте оно бессмысленно. Шатен не понимает, что конкретно с ним происходит, и в чем была причина. — Мамочка… — внезапно он понимает, что прошло ровно три года. Сегодня тот самый месяц и то самое число. И что сегодня они решили сделать ему подобный «подарок». За что? За простую историю. За обычные слова, которые они могли просто не слушать, но вместо этого посчитали, что это он должен заткнуться. А он не хотел. Не хотел терять мамину частичку. Такую глупую, но до боли родную. — надеюсь, хотя бы тебе удалось поговорить с ним. Он сидит и плачет, потом, немного успокоившись, принимает пару жалких попыток «достучаться» хоть до кого-то. Махиру кричит изо всех сил, бьет по двери и просит, чтобы его выпустили. Но когда никакого результата не наступает, беспомощно скатывается вниз и прижимается спиной. Бьется затылком, будто это принесет что-то, помимо неприятной боли, и снова прикрывает глаза. Старается думать о маме, но понимает, что сейчас воспоминания о ней приносят лишь такую же, как от битья затылком, боль. Поэтому снова тихо нашептывает себе историю ночного собеседника. — Его имя… сонный пепел. Почему сонный пепел? Потому что он сам похож на серую дымку. Он осторожно летает вокруг вас, пытаясь понять, нужна ли вам помощь. Почему просто не подойдет напрямик? Стесняется, наверное. Все мы можем стесняться новых знакомств. А может он изучает вас, пытаясь выяснить, что же потом ему следует задать. Да, ведь все вопросы, что он вам в итоге задает, на самом деле те, что вы хотели бы задать себе сами. Вы сами ответите на них, сами поймете, что вам нужно и затем… Он уйдет, окутав вас тем самым пеплом, от которого вам захочется спать. Хотя, иногда и он может не понадобиться. Возможно, вы уже сами будете слишком сонными, чтобы продолжать диалог. Да… Сонный пепел… Я бы тоже хотел услышать от тебя вопросы, на которые сам боюсь сказать ответы… — он открывает глаза, пытаясь вглядеться в темноту, словно бы прямо сейчас он точно выцепит взглядом ту самую желанную дымку. Точно выцепит. Но ему ничего не удается, ведь внезапно дверь за ним открывается, и он болезненно падает на пол, неприятно щурясь от подступившего света. Ему хватает пары секунд, чтобы прийти в себя и понять, что его выпустили. Правда, вокруг никого не было.