Сонный монстр

Не будешь ложиться вовремя спать — за тобой придет пепельный монстр. Огромный и бесформенный, словно дым от пылающего костра, он осядет на твоем теле и будет пытаться вдавить тебя в матрас, полностью сковывая твои движения. Ты будешь не в состоянии пошевелить и пальцем, и тебе только и останется, что беспомощно лежать и наблюдать. Его «дым» окутает тебя, погружая в подобие дремы. Поздравляю, ты все-таки заснешь, да, вот только сам этого и не осознаешь. Монстр проникнет в твое тело через нос, рот, уши, глазницы, постепенно подчиняя себе твои капилляры, органы и мозг. Все будет ощущаться сперва как неприятная щекотка, затем пощипывание, а после невыносимая боль, будто бы внутри тебя кто-то насильно пытается выдернуть внутренности. Это монстр подготавливает себе «ужин», пока ты сам лишь бьешься в агонии, не в силах предпринять хоть что-то. Первый укус, второй, ты все большее пустеешь, но почему-то продолжаешь смотреть в потолок, не моргая и не шевелясь. Под конец трапезы ничего не изменится. Ведь с самого начала ты превратился в безвольную куклу, преподнесенную страшному монстру на блюдечке. Но, к твоему счастью, все окажется лишь наваждением разума, окутанным удушающим дымом, правда, судьбу твою это не изменит. Ты пролежишь на мягкой кровати все свое оставшееся существование, даже не подозревая о своем реальном исходе. А какой он? Никто еще не отважился проверить. Эта глупая и кровожадная страшилка уже давно передается из уст в устах в стенах этого ветхого забытом всеми приюта. Кто первый сочинил ее — неизвестно, также как и ее первоначальная версия. Да, ведь у пепельного монстра были и другие имена, другой внешний вид, другая «суть», но чья же версия была «оригиналом» — неизвестно. Эта страшилка была в каком-то роде возможность оставить свой след, показать, что ты был здесь «своим». Сделать хоть что-то, чтобы когда ты покинул это дрянное место, хоть какая-то память о тебе сохранилась. Зачем это было? Ну, детишкам всегда нужно что-то кому-то доказать, в основном, самим себе. Оттого каждый раз история на какое-то время или даже навсегда могла обрести новые, «неизвестные ранее» детали. Монстр прячется глубоко в чаще леса, да-да, в том самом, что находился прямо напротив приюта. Оттого выходить ночью было еще опаснее, чем метать ворованные с кухни ножи. Чудовище прячется в тени, не перенося солнечного света. Почему? Ну… Он был проклят людьми, живущими много-много лет назад! За что был проклят? Конечно, за то, что он был ужасным и страшным монстром! И жители хотели хоть как-то защитить себя от него. Иногда, когда монстр не слишком голоден, он может от скуки спрятаться в твоем теле, живя бок о бок с твоим сознанием, когда ты об этом можешь даже не подозревать. А когда ему наскучит — без проблем свернуть тебе шею. Больше всего монстру нравится пожирать маленьких детишек, ведь те обычно начинают истошно вопить от ужаса еще до того, как он появится в комнате. Чужой страх — приятная закуска к основному блюду. Монстр… На самом деле просто пытается поговорить, но страх неизвестности мешает людям понять его. — Да что за бред! — крикнул чумазый мальчишка, вставая со своего места. Громко топнув ногой, он нахмурил густые брови и беспардонно указал на сидящего напротив него ребенка. — Поговорить? Монстры не умеют разговаривать! Они могут только есть детишек и наслаждаться чужим ужасом! — Действительно, — поддакнул другу другой мальчик с царапинами по всему лицу. Он поправил замотанную скотчем черную оправу своих больших очков и недоверчиво глянул на обвиняемого. — Не будет ли логичнее, что чудовище просто пытается себе брюхо набить для удовольствия? Что ему, в общем-то, и питаться не нужно. — Зазнайка дело говорит, — продолжил за предыдущим самый крупный по габаритам. — Мы тут страшилку мелкотне пытаемся рассказать, а ты своими телячьими нежностями опять пытаешься все испортить. Три малыша от своего упоминания лишь сильнее прижались друг к дружке на еле теплом ковре с частыми некрасивыми дырками на нем. Они переводили свой взгляд то туда, то сюда, пытаясь понять, нужно ли продолжать пугаться или уже задавать все больше вопросов. Уже не в первый раз один из их «братьев» пытается обелить пепельного монстра. — Но моя мама… — пытался отразить всеобщие нападки ребенок. Но в два шага крупный мальчишка оказался рядом и уставился тяжелым взглядом на него. — «Мама», «мама», «мамочка»! Тебя самого не достало это? Два года прошло, а ты все продолжаешь это… Махиру, прекрати, пока не получил, — он упирается левой рукой над головой с взлохмаченными волосами и наклоняет голову, теперь уже тихо шепча, чтобы его услышал только виновник. — У тебя такими темпами и трупы из-под земли начнут разговаривать. Махиру не успевает даже отреагировать, как на него вслед излились бесконечные упреки и оскорбления уже от остальных детей. И пусть в этой комнате их было всего лишь девять человек, мальчик ощутил, словно весь мир упорно тыкал в него пальцем. Даже малыши подхватили этот жестокий запал и пытались вытеснить него, лишь бы старшие продолжили свой интересно-пугающий рассказ. Все снова кончилось этим. Мальчик спрыгивает с высокого кресла и старается быстрее убежать отсюда, не оглядываясь. Стоило покинуть комнату, как сзади наступает тишина. Снова. Правда, этот раз был немного дольше, чем предыдущие. Миновав вечно дремлющего охранника, мальчик спускается по потресканным ступенькам во двор. Оглядывается вокруг, выискивая кого-то поблизости. Убедившись, что никого рядом нет, он направляется к малехонькой калитке, что на фоне очень высокого забора смотрелась немного комично. Помимо удручающего размера, она, к его удобству, была и достаточно гибкой, чтобы ее можно было без проблем отодвинуть снизу и протиснуться в образованную расщелину. Вступив на тропинку за воротами, он мигом срывается с места и несется в одном лишь ему знакомом направлении в страшный лес, в коем, по словам остальных, его должен дожидаться монстр. Через пару метров на глаза попадается дерево с вырезанными на нем тремя крестиками, он оббегает его и поворачивает налево. Минуя засохшие кусты и поломанные ветки, что, если присмотреться, образовали собой круг, он быстро достигает родник, через который резво перепрыгивает. Снова еще одно дерево уже с пятью крестами, на этот раз налево, пара метров — и он на месте. За эти пару дней опять успели вырасти различные «сорняки», а в углах образовалась паутинка. По-хорошему, ему бы все поправить, да только сегодня он решил прибежать сюда при первой же возможности, совершенно не подумав о предстоящей уборке. Ладно, теперь уже в следующий раз, ничего не попишешь. Если он попытается сейчас вернуться и снова ускользнуть — воспитатель, скорее всего, успеет перехватить и задать пару лишних вопросов. — Мам, привет, а я тут… — он устраивается рядом с небольшим бугром земли, уставившись в «сорняки», что, по большей части, представляли собой свежую мокрицу, вперемешку с другой зеленью. — Ладно, прости, думаю, ты уже поняла, что и на этот раз сдержаться особо не получилось. Шатен прикасается к траве вокруг, оглаживает и немного даже наслаждается этим щекочущим чувством. На глаза попадаются два небольших стебля одуванчика. — Хах, я вроде как на этом же месте их недавно вырывал, видимо, напрасно, — кончиком пальца он касается ярко-желтого лепестка, а затем, словно ошпаренный, убирает руку. — Ты же все еще их любишь, верно? В уголках глаз ощущается неприятное жжение. Подступающие слезы сдержать тяжело, но он искренне старается, понимая, что она бы не хотела видеть его такого. — Я… Я стараюсь… П-прости… Махиру понимал, что никто в том доме по-настоящему не желал ему зла. Ни у кого бы и мысли никогда не возникло причинить ему хоть какой-то вред, а уж тем более настолько жестоко прогонять, даже несмотря на царившую там иерархию, где слова старших должны были восприниматься на уровне воспитателей, если не директора. Просто… Дело было в ней. В том, что Сирота слишком сильно напоминал им о том, что когда-то и она ходила по этому дому, окутывая его теплотой и уютом. Такая добрая, такая милая, такая отзывчивая, честная, всегда готовая поддержать и помочь. Он был точной ее копией, оттого после того случая видеть Махиру — стало равносильно какой-то изощренной пытке. Акира-сан пришла к ним уже со своим годовалым малышом на руках. Абсолютно никто первое время не воспринимал ее всерьез, считая, что та, при первой же возможности убежит подальше от брошенок и этого сомнительного заведения в целом. А ее вечная улыбка на лице слепила своей яркостью и раздражала своей навязчивостью… Кто же знал, что спустя пару недель никакие прогнозы на юную воспитательницу не сбудутся. Девушка мало того, что идеально выполняла свои обязанности по уборке, так еще и каким-то образом находила время поиграть с детишками. Даже несмотря на собственную родную кровь, она стремилась подарить любовь и заботу каждому ребенку, пусть конкретно за это она не получала и гроша. Лишь после шести долгих месяцев бесконечных мытьев полов и вытирания пыли, она доросла до роли полноценной воспитательницы, что также, пусть и не официально, но могла считаться главной, уступая одному директору. Акира была какой-то волшебницей, способной подобрать индивидуальный подход к каждому человеку, не взирая ни на характер, ни на возраст или что-либо еще. Самая капризная девочка из ее рук могла с удовольствием есть ненавистную ей кашу. Задиры под ее надзором извинялись перед теми, у кого пытались отнять игрушку и даже предлагали поиграть вместе. Вечно угрюмый охранник широко ей улыбался, а недовольный всем повар прислушивался к ее рекомендациям по составлению недельного меню. В этом приюте все прониклись этой ангелоподобной особе. Для детей она стала примером для подражания, дарящая заботу и поддержку, для взрослых — приятным собеседником и в каком-то роде дельным советчиком. А вот для Махиру… Она была всем. Всем, умноженным в сто крат. Всем тем, что он даже описать не мог. Возможно, за счет этой идеализации он тогда сразу и не понял, что произошло. Поздняя осень, неприятный ветер, пробирающий до костей. Новая молоденькая уборщица подхватила какой-то вирус и отлеживалась в постели. Прогноз вещал, что со следующего дня настанет неделя дождей, поэтому уборку скопившегося на крыше мусора из веток, листьев и всего остального откладывать было нельзя. Акира вызвалась добровольно, пожелав коллеге соблюдать постельный режим и ни о чем не волноваться. Что было потом — ветер, случайность или еще какая-то страшная неведомая сила, он не знал. Он видел лишь ее тело в какой-то странной густой луже в районе головы. Она была как-то неправильно повернута… Наверное, тогда он думал, что мамочка прямо сейчас встанет, отряхнется от пыли и увидит, что он, несмотря на ее наставление, вышел на улицу без шапки, — отругает и даст ему на полдник половину печенья вместо полноценной штуки. А потом скажет, что с ней все хорошо. Что под ней не лужа крови из ее ужасно выглядящей раны на виске, шее, щеке, носу. Что у нее ничего не болит. Сломанная шея заживем также быстро, как рука или нога. Дети плачут лишь потому, что испугались громкого звука от странного хруста. Пусть никто такового и не слышал. Взрослые что-то кричат и спорят, потому что… Почему? Возможно, не поделили между собой оставшееся печенье, да, верно. Махиру ведь умный мальчик, он всегда все схватывал на лету, был самым смышленным среди всех своих друзей и все равно тогда почему-то не понял, что мама умерла. Для этого понадобилась целая неделя, в течении которой он отчаянно пытался засыпать, тихо нашептывая самому себе сказки, что когда-то очень много раз читала ему мама. Грустные, веселые, поучительные, такие разные и интересные, что хотелось переслушивать снова и снова. Так он и поступал, пока на седьмой день его соседу по комнате не надоели этим кряхтения и мычания. — Прекрати. — Прости… Просто я привык, что мама всегда читала нам перед сном. Скоро она вернется и все будет-… — Ты еще не понял? Он еще что-то пытался пробормотать, пытаясь успокоить своего друга, как тот, внезапно даже для шатена, вспылил и начал истошно кричать на него, проливая слезы. — Хватит! Она не вернется! Махиру, наш-… твоя мама мертва! Она свернула шею, ты же сам видел! Он снова попытался ему что-то сказать, но на этот раз тот не стал слушать и сразу полез в драку, чтобы Сирота наконец-то заткнулся. Чтобы прекратил повторять эти чертовы истории, что когда-то помогали ему засыпать. Хватит делать больно, хватит напоминать, пусть прекратит и заткнется. Почему это должна была быть она, а не он… После последней фразы воспоминания Сироты обрываются. Тогда мальчик очнулся уже закутанный в одеяло в лесу. Одна из воспитательниц что-то пыталась ему сказать, но ее постоянно перебивал директор, норовивший погроме наорать на него и отчитать за эту страшную глупость. Свозив его к врачу и убедившись, что с его здоровьем все в порядке, они быстро вернулись. Вернулись ко всему. Похороны решили не проводить. Тело оперативно кремировали и выделили совсем крохотный участок на одной из многочисленных кладбищ, дорогу к которому он успел позабыть. Поэтому, не имея возможности регулярно навещать ее, Сирота сам воздвиг ей могилу, запрятанную в этом самом лесу. Когда все были заняты своими делами, он быстро нашел это место и по дороге оставил для себя ориентиры, чтобы без проблем снова добираться сюда. Заместо праха решил использовать оставшийся у него связанный ей же свитер, который она любила носить зимой в особенно холодны дни. Один из свитеров, второй он оставил себе, как напоминание. Он неглубоко закопал вещицу и насыпал поверх нее небольшой холмик. Вместо могильной плиты — обычный камень, лишь отдаленно напоминающий что-то похожее. Когда он пришел в следующий раз, притащил с собой мелки и написал ими ее имя, что после он постоянно подрисовывал, когда надпись со временем блекла или вовсе стиралась из-за дождей. Первое время хотелось рассказать другим детям об этом месте, ведь те тоже любили его маму и не имели возможности на посещение могилы в городе. Но потом Сирота передумал, каждый день ощущая на себе десятки наполненных болью глаз. Возможно, несмотря на всеобщие упреки и больные замечания, в действительности же именно все вокруг, а не шатен, не могли до конца признать ее смерть. Точнее, им было в принципе слишком невыносимо признавать, что ее тепло когда-то окутывало эти стены. Проще было сделать вид, что никакой Акиры Сироты никогда здесь и не было. А самого Махиру когда-то привезли сюда неизвестные и быстро скрылись, оставив только мальчика. Только мальчик. Никакой любви, никакого света надежды, все всегда было по-старому, со своими законами и порядками. Все, что осталось, это болезненные шутки, что пытались переписать реальную историю, прямо как в случае с той дрянной страшилкой. Поэтому, если бы он снова попытался напомнить им о ней подобным образом… — А ведь они снова вернулись к той версии сонного монстра, от которой тебя тошнило… Хах, кажется, ты назвала ее слишком бессмысленной и «по-дурацки пытающейся напугать». Поэтому через пару дней и сочинила им свою новую версию, которую все всегда готовы были переслушивать хоть сотни раз. Более осмысленную, добрую... То, чего им так не хватало... Мальчик подминает к себе коленки и утыкается в них хлюпающим носом. Он понимает все, и причины их поведения, и то, почему старая клишированная страшилка вновь оккупировала эти стены. Но не может перестать ощущать это странное чувство в своей груди. Большое непрекращающееся покалывание, сопровождающиеся табуном неприятных мурашек. Правый висок опять гудит. Он то сильно надавливает на него, то пытается помассировать, словно бы эти нелепые действия хоть чем-то помогут. Это состояние кажется невыносимым, но он старается посидеть на месте еще немного времени. Желание не возвращаться в эту удручающую пустоту было сильнее.