Эффект бабочки

„Бабочки полет

Будит тихую поляну

В солнечных лучах.“

      Лучи поднимающегося из-за горизонта солнца пробиваются сквозь густые кроны деревьев. Капли утренней росы оседают на кружевах паутины и переливаются радугой. Лёгкий ветерок петляет меж стволов высоких сосен, шелестит листьями, пробегается по травинкам и, наконец, игриво запускает свои невесомые пальцы в небрежно собранные на затылке волосы и выуживает прядь тёмно-каштановых, практически чёрных, волос. Девушка ёжится от резкого порыва холодного ветра и сильнее кутается в походный плащ. Тяжело вздохнув, она откидывает голову на шершавую кору дерева и прикрывает глаза.       Наверное, будь ей сейчас десять, она бы с нескрываемым восторгом разглядывала рассветную красоту леса, слушала непрекращающийся щебет птиц, выясняющих отношения с утра пораньше, и задавала нелепые вопросы отцу, которого разбудила ни свет ни заря, чтобы вместе встретить новый день. Она всегда любила рассвет. Поэтому, когда вместе с семьёй они выбирались в небольшое лесное путешествие, мужчина не был против раннего подъёма, чтобы полюбоваться счастливой улыбкой дочери или разгладить маленькую морщинку на лбу девочки, нахмурившейся после очередного забавного вопроса. Сейчас же эти далёкие воспоминания казались не большим, чем играми затуманенного рассудка. Настолько болезненными они были.       Помотав головой из стороны в сторону, девушка стряхивает наваждение и потягивается. Находиться в одном положении несколько часов подряд, сидя у корней дерева и вглядываясь в темноту, было не в новинку. Только вот глаза и тело, казалось бы, привыкшие к такому, всё равно отзываются тупой болью в голове и затёкших мышцах. Медленно встав с земли и расправив складки плаща, смотрит по сторонам. Не обнаружив незваных гостей, расслабляет плечи и шумно выдыхает. Девушка потягивается ещё пару раз в попытке избавиться от ноющего ощущения во всём теле, но это слабо помогает. Смирившись со своей участью, она медленно направляется к месту, где ещё недавно горел слабый костер. Рядом лежит спальник, а в нём, укутавшись в точно такой же плащ, спит ещё одна девушка. Мягко погладив ту по волосам, брюнетка шепчет:       — Нацуки, просыпайся, — ласковый голос с ощутимыми нотками нежности заставляет спящую девушку вздрогнуть и лениво приоткрыть глаза, — солнце встаёт, нужно идти.       Сладко потянувшись и протерев глаза, девушка вылезает из тёплого спальника.       — На завтрак времени нет, поэтому можешь перекусить остатками риса и ягодами по дороге, — не поднимая глаз, торопливо говорит брюнетка, попутно собирая вещи в рюкзак, — если хочешь, конечно.       Нацуки складывает руки на груди и с укором смотрит на старшую сестру.       — Ты опять не разбудила меня на дежурство, — не вопрос, упрёк слетает с языка девушки.       Нотки старательно скрываемой обиды всё-таки просачиваются и долетают до слуха старшей сестры. Она защёлкивает последнюю застёжку на рюкзаке и с лёгким уколом вины поворачивается к Нацуки, но ничего не говорит. Девушка устало прикрывает глаза и трёт переносицу, в надежде избежать продолжения диалога, но взгляд младшей говорит об обратном.       Поднявшись на ноги и отряхнув плащ от грязи, она закидывает рюкзак за спину и тихим голосом объясняет:       — Да, ты слишком сладко спала, не хотела будить, — девушка улыбается, но, видя совсем не дружелюбный ответный взгляд, тушуется. Времени на разборки нет, поэтому, быстро натянув до глаз маску, всё это время висевшую на шее, и запахнув посильнее плащ, она уверенно подходит к сестре и заглядывает в серо-голубые глаза.       — Я прекрасно вижу, как тяжело тебе даётся дорога, поэтому даю тебе отдохнуть. Не перебивай, — она видит, как на лице ещё сильнее проступает обида и, не давая запротестовать, продолжает с едва уловимой сталью в голосе, — Не нужно пытаться доказать мне обратное. Ты моя сестра и я вижу тебя насквозь. То, что я даю тебе больше времени на передышку, не означает, что ты слабая. Просто нужно беречь силы, ты же сама это знаешь, верно?       Девушка поднимает руку и большим пальцем разглаживает морщинку на лбу сестры, залёгшую там из-за хмурости. Нацуки опускает глаза, пристально разглядывая свои ботинки, и неуверенно кивает в знак согласия. А потом бормочет себе под нос:       — Но Хитоми, ты же… Из-за меня…       Она не успевает договорить, когда старшая сестра приподнимает её лицо за подбородок и прислоняется к чужому лбу своим.       — Я не устала, правда, — губы Хитоми касается едва заметная улыбка, — мне спокойнее, когда я охраняю твой сон. Я представляю, что тебе снится что-то хорошее…       Она поджимает губы, прикрывает глаза, крепче сжимая ладонь сестры, и с тихим выдохом, сдерживая неожиданно накатившуюся на саму себя злость, договаривает:       — Что хотя бы на мгновение ты счастлива, а не скрываешься в лесах и бежишь в неизвестность. Что у тебя нормальное детство, как у обычных подростков. Что ты гуляешь с мальчишками за ручку, а не думаешь, где разбить ночлег и можно ли есть те странные грибы у реки.       Нацуки робко прижимается к сестре, обхватывая ту руками и зарываясь носом в шею. Хитоми обнимает её в ответ, мягко гладит по русым волосам и невесомо целует в лоб. Они стоят так несколько минут, наслаждаясь мгновением спокойствия. Хитоми отстраняется и с улыбкой смотрит в глаза сестры, натягивая на её лицо точно такую же чёрную маску.       — Теперь нам точно пора уходить, — девушка щёлкает сестру по носу и, наигранно нахмурившись и схватившись за спину, жалуется, — а то я не выспалась, да ещё и спина болит жутко. Из-за тебя, — выделив интонацией последние слова, Хитоми беззлобно усмехнулась, — Вот бы поскорее лечь в мягкую постель и забыться в сладком сне.       Нацуки, уловив нотки веселья, старательно сдерживает улыбку и локтем толкает сестру в бок. Та, театрально ахнув, растирает ушибленное место и бормочет что-то про то, что теперь будут болеть ещё и рёбра, а потом тихо смеётся.       Окончательно собравшись, девушки отправляются в путь. Сказав, что устала, Хитоми не врала. Спина действительно ныла, а взгляд замылился. Но до места назначения оставалось всего десять часов бега. Девушка планировала добраться туда до захода солнца. И неважно, через какие трудности предстоит пройти. Главное, чтобы сестра не думала, что является обузой. А всё остальное — пустяки.

***

      Спустя пять с небольшим часов Нацуки просит остановиться. И сколько бы Хитоми не убеждала себя, что эта остановка нужна сестре, она понимает — та видит, что старшая на гране изнеможения, и, тактично промолчав о её состоянии, ссылается на небольшую усталость и необходимость промочить горло. Хитоми мысленно благодарит Нацуки, садится у дерева и прикрывает глаза, борясь с сонливостью. До границы рукой подать. И когда они её пересекут, то можно будет немного успокоиться и передвигаться медленнее. Под палящим солнцем девушка расслабляется, и, перестав воспринимать окружающие звуки и проиграв борьбу с усталостью, проваливается в дрёму.       — Хитоми!       До ушей доносится жуткий крик. Вскочив с места, девушка кидается к сестре. Она мысленно даёт себе затрещину за минутную слабость, хотя уверена, что находилась в беспамятстве не менее двадцати минут. Все мысли испаряются, когда она видит Нацуки, схватившуюся за бедро и корчащуюся от боли. Из её бедра торчит кунай, вошедший в плоть как минимум наполовину. Кость, судя по всему, тоже была задета. Ругнувшись под нос, Хитоми выхватывает из-под плаща сюрикен среднего размера и метает туда, откуда предположительно прилетел кунай.       И не ошибается.       С дерева со стоном валится грузное тело и, держась за окровавленный бок с полностью вогнанным туда сюрикеном, переворачивается на спину. Хитоми распахивает плащ и вытаскивает толстую верёвку. Шепча указания сестре, она перетягивает бедро над раной. Нацуки, кривясь в болезненном оскале, резко вытягивает оружие из ноги и метает куда-то в сторону, с точностью попадая в другого ниндзя, тем самым давая сестре драгоценное время. Хитоми, не теряя ни секунды, кладёт руки на рваную рану и пускает в неё сгусток целительной чакры. Этого мало для полного исцеления, но порез начинает затягиваться и практически перестаёт кровоточить. Оторвав край своей водолазки, девушка быстро перевязывает бедро и моментально откидывается назад, вовремя уклоняясь от куная. Тот, пролетев в чудовищной близости от её носа, вонзается в землю в метре от неё.       — Дело дрянь, — хрипит Хитоми, снимая кунай с бедра, — нужно убираться. Их слишком много, чтобы попытаться отбиться. Я понесу тебя…       Не договорив, она резко выбрасывает руку вперёд и отбивает несколько сюрикенов, предназначенных для её сестры, а затем, крутанувшись на коленях, перерезает горло мужчине, успевшему подобраться к ним очень близко.       — Я понесу тебя на спине, — стальные нотки в голосе заставляют Нацуки подчиниться без лишних пререканий.       Девушка взбирается на спину сестры и крепко обхватывает за шею. Хитоми резво поднимается на ноги и, отправляя окровавленный кунай в последний полёт, срывается с места. Оружие достигает цели и попадает прямо в горло наёмнику.       Она никогда не промахивается.

***

      Солнце, практически выкатившееся из-за горизонта, ласкает яркими лучами всё, чего может коснуться. Просторная квартира заливается оранжевыми красками. Её владелец стоит возле окна в одних пижамных штанах и потягивает только что приготовленный кофе. Горячий напиток обжигает горло и заставляет прикрыть глаза в блаженстве. До начала рабочего дня остаётся несколько часов, поэтому мужчина может сделать ещё много чего полезного. Например, почитать любимую книгу. Или полистать страницы нового томика Ича-Ича. Или перечитать старые издания. Да, он определённо займётся этим сейчас. Достав книгу из кармана, он открывает её на нужном месте и принимается за чтение, периодически отпивая остывающий кофе. Спустя полчаса Какаши понимает, что перевернул страницы всего три раза, что было, как минимум, в пять раз меньше, чем обычно. Положив раскрытую книгу красочными картинками вниз, он упёрся локтями в стол и положил подбородок на сложенные в замок пальцы.       Что с ним такое, он не понимает. Не может сосредоточиться на любимой книге, удивительно. Что-то внутри тревожит, но вот что…       Обычно такое непонятное чувство внутри предвещало изменения, только вот хорошие или плохие, увы, предугадать было невозможно. Да и спал он сегодня непозволительно плохо. Кошмары не снились, но просыпался он не реже, чем каждые сорок минут. А потом сидел ещё как минимум десять, вглядываясь в темноту и успокаивая сбившееся дыхание. Может он просто забыл что-то очень важное или опаздывал на запланированную встречу, как, собственно, и всегда.       Какаши медленно разминает шею и встаёт.       Нет. Хоть порой он и бывает слегка ленивым и отстранённым, на сегодняшний день, в его тридцать то лет, у него точно не было проблем с памятью. И ни на какую встречу он не опаздывает. Ну, по крайней мере, не более, чем на то время, на которое обычно задерживается.       Какаши идёт в душ, чтобы наконец окончательно взбодриться. Спустя двадцать минут он надевает перчатки без пальцев, уже полностью облачившись в форму джоунина, и выходит из квартиры, попутно натягивая на лицо маску. Он спускается с семнадцатого этажа пешком, игнорируя лифт и мысленно называя это разминкой перед тренировкой.       Когда Коноха начала перенимать новшества из других прогрессирующих стран, всё это казалось Какаши чем-то странным и заоблачным. Многоэтажные дома, электронные приборы и многое другое стало неотъемлемой частью жизни шиноби, привыкших большую часть времени проводить в походных условиях на миссиях. Изначально мужчина не думал, что сможет привыкнуть к новой жизни. Но кофемашина делала удивительно вкусный кофе, стирать вещи не вручную стало приятнее, а по телевизору крутили отвратительные комедии, помогающие расслабиться после тяжёлого дня. Хотя чаще всего он засыпал под них раньше, чем успевал понять суть.       Да и вид из окна радовал. Всё-таки рассветы и закаты с семнадцатого этажа ощущались по-особенному. Повезло, что окна выходят в обе стороны.       Хотя прогресс и двигался вперёд, от телефонов и интернет сети Коноха, как и другие скрытые деревни, решила отказаться. Опасность перехвата и утечки важной информации волновала сильнее, чем удобство связи друг с другом. Да и живое общение было в приоритете, нежели безэмоциональные переговоры по телефонной трубке.       Какаши, решив немного оттянуть время до утренней тренировки, медленным шагом направляется вдоль многоэтажек.       Деревня лениво просыпалась. В окне на первом этаже взрослая куноичи следила за готовящимся на плите завтраком, одновременно успевая поливать цветок на подоконнике. В продуктовой лавке напротив зазвенели колокольчики, оповещая о приходе владельца. Несколько джоунинов шли навстречу и вполголоса обсуждали результаты только что завершившейся миссии.       Какаши лениво зевает под маской и чешет затылок.       Путь до тренировочного полигона занимает около получаса. Солнце уже висит высоко на небосводе, едва нагревая воздух до двадцати градусов. Начало лета выдалось не таким уж и жарким как в прошлом году. Частенько шёл дождь, вынуждая проводить тренировки на размытых площадках. Недавно получившие звание чунина шиноби жаловались на грязь после очередного спарринга, оказывающуюся даже на скрытых под одеждой частях тела.       Во время занятий с Седьмой командой Какаши нередко наблюдал за подобной картиной. Пока учитель отстранённо сидел на дереве и коротал время за чтением, Наруто, успевший заляпаться в грязи, плевался землёй, Саске с раздражением вытирал слюну со своей щеки, прилетевшую изо рта друга, а Сакура пыталась хоть немного распутать слипшиеся розовые пряди. Хатаке намеренно пропускал ругательство повзрослевших учеников и тактично хмыкал в кулак.       Со дня, когда Учиху вернули в деревню после его эффектного побега, прошло три с небольшим года. Это было сложно, но необходимо. Несколько недель Саске приходил в себя, иногда пытаясь сбежать, но холодные стены тюремной камеры и печати на глазах были непреклонны. Не лучшее место для тринадцатилетнего ребёнка, однако, другого выхода старейшины не видели. Когда приступы ярости сменились на безразличие, Саске выпустили, но наблюдение не прекращалось ни на секунду. Специальный отряд АНБУ следовал за ним по пятам, умело прячась в тени. Учиха чувствовал — с него не спускают глаз. И поэтому старался не высовываться и не вызывать подозрения. Внешне он казался невозмутимым и отступившим, но Какаши допускал возможность, что его ненависть никуда не делась, а просто притаилась где-то внутри, с каждым днём накапливая силу, и ждёт того самого момента, чтобы вырваться. И всё же он мысленно просил, чтобы его предположение было ошибочным.       Но всё-таки предпоследнему из Учих сильно повезло. У него были друзья. Поначалу он обходил их стороной и огрызался. Но Наруто был непреклонен в попытках спасти друга. Сначала с осторожностью, а потом с несдержанной настойчивостью. Водил друга поесть рамен, тащил на полигон метать сюрикены, а потом, лёжа на траве, вымотанный, но счастливый, рассказывал о всякой ерунде. Саске всегда слушал, сидя рядом, хоть и выглядел незаинтересованным. Наруто никогда не забудет первую кривую улыбку друга, проступившую на губах почти через год после случившегося. В тот день Сакура была слишком нервной после тренировки с Цунаде, а Узумаки как обычно шутил и рассказывал всякие глупости. Когда скудный запас спокойствия Харуно иссяк, она, не стесняясь, показала результат занятий с наставницей и отвесила мощный подзатыльник другу, вкладывая туда чуть больше чакры, чем нужно. Потирая ушибленное место, Наруто неосознанно перевёл взгляд на Саске и застыл с приоткрытым ртом. На губах показалась измученная улыбка, наполненная неловкостью, будто ему было стыдно за такое проявление эмоций. Положительных эмоций. И тогда Наруто понял, что ничего не потеряно.       Сакура тоже не оставалась в стороне. Сначала она боялась проявлять какие-либо дружеские жесты в сторону парнишки. Если он не послушал её тогда, на выходе из деревни, то что она может сделать сейчас? Но со временем она поняла: не важно, что было тогда, главное то, что сейчас. Она сможет помочь Саске справиться с трудностями. Каждый день, когда Учихи не было дома — уходил тренироваться или хотел побыть один вне стен дома — Сакура приносила ему домашнюю еду, жертвуя сном и тратя уйму времени на её приготовление. А ещё оставляла записку с парочкой милых пожеланий, выведенных кривым от волнения почерком. Правда, когда они виделись вживую, смущение вырывалось наружу, и Сакура, краснея, отводила взгляд. Саске смотрел на неё не так как раньше. Более открыто и свободно, не срываясь на колкости, без усмешки. В такие моменты, ей до жути хотелось забраться к нему в голову и понять, что он чувствует. А может её чувства хотя бы капельку взаимны? Но это всегда оставалось загадкой.       Когда Проклятая Печать давала о себе знать, Наруто и Сакура всё равно оставались рядом. Выдерживали полный ярости взгляд и колкие фразы в свой адрес. Пока эту проблему решить не удавалось, но надежда теплилась в сердцах друзей.       Какаши возвращается из своих мыслей, когда обнаруживает себя стоящим в центре тренировочной площадки. Он подтягивает спортивные штаны, поправляет форменный жилет и немного разминается. Пробежав несколько кругов по полигону, мужчина останавливается, прокусывает палец, задумавшись перед этим всего на несколько секунд, и бьёт ладонью о землю. Через мгновение на поляне появляется стая нинкенов, сонно зевающих и потирающих лапами носы.       Самый маленький, но упитанный пёс садится перед Какаши и кладёт голову на сложенные лапы.       — И зачем так рано? — мопс обиженно смотрит на хозяина, — Нет, конечно, если у тебя для нас важная миссия, то мы готовы. Но ты выглядишь не слишком то и напряжённым.       — Да, Паккун, есть одно важное задание, — Какаши задумчиво смотрит куда-то сквозь деревья.       Паккун заинтересованно поднимает глаза и шевелит ушами.       — Вы должны оставаться в форме, поэтому утренняя пробежка не помешает, — мужчина складывает руки на груди и хмыкает, — Скажем… Двадцать кругов. Тебя это особенно касается, ленивая задница.       Последние слова Какаши добавляет с ощутимым нажимом. Мопс обиженно фыркает и бормочет себе под нос:       — Весь в хозяина.       Хатаке удивлённо вскидывает брови.       — Повтори.       — Говорю, двадцать так двадцать. Не будем терять время, — Паккун срывается с места вслед за стаей, резво виляя хвостом, и скрывается в клубах пыли, не желая испытывать раздражение мужчины на себе.       Какаши трёт переносицу и тихо выдыхает. Ну ничего, он это ему ещё припомнит. Например, вместо собачьих консервов положит в миску рыбные кости, даже от запаха которых у мопса появляется желание убежать куда подальше.       Пометав кунаи по мишеням и создав пару техник, понимает, что в продолжении тренировки нет смысла — он в идеале помнит каждую печать и может попасть в цель даже во сне, ну или просто сегодня не может сосредоточится на упражнениях — усаживается у дерева, скрестив ноги, и достаёт излюбленную книгу. Вторая за утро попытка почитать всё-таки срабатывает, и Какаши освобождает голову от мыслей, тревоживших его ещё пару часов назад. Он изредка бросает собакам небольшую палку, не отрывая взгляд от страниц, и чешет их за ухом, когда те возвращаются с ней обратно. Так проходит ещё час.       Неожиданно Какаши поднимает глаза и замирает, всматриваясь в лес. Он водит носом, принюхиваясь.       — Ты тоже чувствуешь? — он поворачивается к Паккуну, лежащему у него в ногах. Пёс приоткрывает глаза и вопросительно смотрит на своего хозяина.       — Да, думаю, тебе действительно стоит принять душ ещё раз, — весело подмечает мопс, наблюдая за ответной реакцией.       Но Какаши не замечает насмешки и снова посильнее вдыхает воздух.       — Кровь. Ты её чувствуешь?       Паккун закатывает глаза, но всё равно поднимается на лапы и шумно принюхивается.       — Ну кровь и кровь, ты же знаешь, что АНБУ иногда бывают жестоки в своих методах, — пёс снова дразнит Какаши, но вдруг принимает серьёзный вид, — Хотя что-то тут не так. Она пахнет по-другому.       Хатаке опускает взгляд на нинкена и чешет затылок. Что-то тут и правда не так. Обычно кровь не пахнет так сильно, если только он сам не по уши в ней. Чужая чакра не ощущается, значит источник запаха далеко от Конохи. Почему же тогда он чувствует этот металлический привкус на языке так отчётливо?       Отогнав навязчивые мысли, Какаши убирает книгу в карман. Если случилось что-то серьёзное, ему уже очень скоро сообщат об этом. Ну а пока нет смысла нагонять панику. Лучше он сейчас действительно вернётся домой и примет душ ещё раз.

***

      Деревья проносятся мимо с необычайной скоростью. Холодный воздух безжалостно бьёт по щекам, напоминая не сбавлять заданный темп. Хитоми, стиснув зубы, удобнее перехватывает сползающую со спины сестру и, направляя последние капли и так скудных запасов чакры в ноги, ускоряет шаг. До Конохи остаются считанные минуты, но именно сейчас тяжесть наваливается с особой силой.       Первые часы погони пролетели незаметно. Адреналин бегал по венам, разгоняя кровь, тело двигалось на автомате, а в голове билось только отчётливое «беги». Когда эйфория развеялась, её место заняли липкий ужас и настойчивое желание обернуться и проверить, есть ли за ними хвост. Глубокий порез на кисти, появление которого она даже не заметила, начинал заметно пульсировать, а ручейки крови текли по предплечью, скрываясь за широкими рукавами плаща. Когда тыльную сторону ладони пронзила неприятная режущая боль, девушка была уверена, что это неудачное столкновение с веткой и что это всего лишь царапина. Но на деле всё оказалось намного неприятнее.       Хитоми считает каждый шаг, стараясь приглушить ураган мыслей и отвлечься от физически неприятных ощущений. Сейчас она как никогда переживает за сестру. Нацуки бьёт крупная дрожь, а жар от её тела просачивается сквозь толстый походный плащ, обдавая теплом спину Хитоми. Было наивно полагать, что в бедро попал обычный кунай без ядовитых добавок. Но времени на опознание токсина и тем более на его устранение не было. Только перевязать и бежать. Даже тот небольшой сгусток чакры, который Хитоми пустила в ногу Нацуки, особо не помог. Всю дорогу девушка чувствовала липкую кровь под пальцами левой руки, крепко держащими младшую под коленями. Видимо от резких движений едва сросшаяся кожа снова разошлась, а яд начал циркулировать по телу с новой силой.       Спустя несколько минут, Хитоми своими глазами видит приближающееся спасение. Граница. Несколько прыжков, и им помогут. Только бы успеть.       Неожиданно резкая боль рассекает правое плечо, и девушка морщится, едва не выпуская сестру из рук. Кровь пропитывает разодранный плащ, расплываясь жирной кляксой. Голова начинает кружиться, а ноги подкашиваться. Из последних сил девушка отталкивается от ветки и приземляется на мягкую траву, падая на колени и снимая сестру со спины. Уложив бессознательное тело рядом с собой и осмотрев его на наличие новых повреждений, девушка облегчённо выдыхает.       Нацуки не задело. Можно было подумать, что она просто спит после утомительного дня. Но ручейки холодного пота и судорога в раненой ноге выдают её болезненное состояние с головой. Хитоми прижимает ладонь к своему плечу. Слабое зелёное свечение проникает под кожу, пытаясь остановить кровь. Девушка знает, что залечить полностью не получится, поэтому просто старается облегчить боль. Она поворачивает голову и всматривается в лес за её спиной — туда, откуда они только что пришли. Вымученная улыбка трогает искусанные губы. Граница со Страной Огня пройдена. Они успели. Они в безопасности.       Усталость начала побеждать. Хитоми кладёт дрожащую руку на голову Нацуки, мягко гладит ту по волосам, успокаивая, и прикрывает глаза.       — Всё будет хорошо, потерпи ещё немного, — шепчет девушка, шмыгая носом. — Держись.       Она повторяет одни и те же слова как мантру, пока организм не сдаётся. Хитоми падает назад, упираясь в ствол дерева, и отключается.       Первые попытки придти в себя появляются, когда с неё стягивают капюшон, а следом и маску, которая стала второй кожей за последние несколько лет. Пряди у лица, высвободившиеся из пучка от неаккуратного бега, очерчивают контур подбородка и щекочут ключицы, закрывая обзор. Чьи-то руки ловко скрещивают её запястья за спиной и крепко перематывают веревкой. Девушка заторможено поднимает голову и видит перед собой лишь кончик острого танто. Его владелец, присев на корточки, всматривается в лицо незнакомки. По крайней мере, Хитоми предполагает, что это так. Лицо мужчины — судя по телосложению — скрывает маска какой-то птицы, поэтому о его действиях можно только гадать. Осознание происходящего резкой болью вклинивается в голову девушки. Наплевав на то, что резкие движения ей сейчас противопоказаны аж по двум причинам — во-первых, её тело ещё не восстановилось достаточно, а, во-вторых, тот, кто направляет сейчас на неё хорошо заточенное холодное оружие может неправильно расценить её действия и даже убить — она поворачивает голову в сторону сестры, при этом дёрнувшись всем телом.       Мышцы ноют, особенно сильно болит шея. Хитоми находит глазами Нацуки в тот момент, когда её щеки касается холодное лезвие, запрещая двигаться. Внутри облегчение от вида сестры, всё ещё находящейся без сознания, и её вздымающейся от коротких вздохов груди мешается с постепенно накатывающейся от осознания происходящего тревогой. Все чувства смешиваются в бокале на изящной ножке, создавая адский коктейль, и сверху украшаются ужасом в виде дольки лимона. Танто мягко, но в тоже время с нажимом давит на скулу, заставляя вернуть голову в прежнее положение. Мужчина с птичьим лицом что-то говорит, но звуки мешаются в голове, образуя лишь шум.       Человек сзади затягивает тугой узел на запястьях, и Хитоми шумно выдыхает. Режущая боль волнами расходится по конечностям и особенно сильно пульсирует в ранах на правой кисти и плече. Это отрезвляет, и девушка резко вскидывает голову, сосредотачиваясь на птичьем клюве.       — Цунаде, — хрипит она, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла, — Мне нужна Цунаде. Это очень важно.       До ускользающего сознания долетает обрывки фразы мужчины, но мозг отказывается их анализировать.       — Скажи… Пришла Хитоми Накаи.       Как только слова с хрипом слетают с языка, губы девушки трогает измученная улыбка, а глаза закатываются. Последнее, что она чувствует, это руки, забрасывающие её на плечо. Хитоми отключается. Последняя мысль, промелькнувшая в голове, заставляет отпустить все тревоги.       Это АНБУ Конохи. Сестра в безопасности.       Мы в безопасности.