Дикий вереск

Tal Barr – The Elders | Mothers

Темнота отступала медленно, а с ней возвращался холод. Чимин открыл глаза и увидел над собой небо с серыми низкими тучами, сыпящими на него белые снежинки. Тихо. Так тихо и так странно… Он повернул голову в сторону: снег укрыл землю, камни, ветви голых деревьев и его самого. Пак поднял руку, с которой ссыпались снежинки, и коснулся виска – боли не было, но на пальцах остался темный след густой крови. Он сжал их и почувствовал липкость – рана, видимо, кровить перестала. «Должна быть боль…» – удивился Пак, а следующей мыслью стала: «Почему так тихо?» Он огляделся, но никого не увидел – ни грувов, с которыми он защищался в Бирке, ни бойев. «Где все?» – Чимин медленно сел, ожидая укол боли, но снова ничего не почувствовал, всё больше удивляясь: – «Меня… оставили?» – Эй… – позвал он тихо в пустоту перед собой, но голос прозвучал совсем глухо и словно не его. Ответа не последовало, и Пак крикнул уже во всю силу, что у него осталась: – Кто-нибудь есть?.. Снова тишина и больше ничего: ни скрипа деревьев, ни шелеста волн, ни звука собственного дыхания – только медленно падающий снег и холод, пробирающийся уже под кожу. Чимин встал на ноги и повернулся в сторону, где должны были виднеться верхушки крыш Бирки – ничего. Стена падающего снега, который уже большими крупными хлопьями ложился под ноги и укрывал его самого. Немного растерявшись, Пак повернулся к морю, сомневаясь, что правильно понял направление, но… За спиной так же шёл снег, а моря не было и в помине. Чимин медленно повернулся вокруг себя и увидел лишь сплошную стену из падающего снега. Он потоптался немного, чувствуя холод в руках и ногах, и сделал шаг в сторону, где надеялся найти свой дом. Идти было на удивление легко: снег лежал на земле плотным полотном, сохраняя каждый его шаг. Обернувшись, Чимин увидел свои следы – четкие и по странному не засыпанные снегом. Это бы его удивило, но почему-то было всё равно. Не вызывало особых переживаний и неведение что там впереди, туда ли он идёт и куда в конце выйдет – его целью стало само движение, во время которого холод чувствовался меньше. Что-то мелькнуло у его ног, Чимин опустил голову и посмотрел вниз, а потом закрыл глаза и замер, сглотнув и смаргивая слезы от навалившегося понимания: на снегу перед ним были чёткие следы четырёх маленьких лапок – его ласка, его дух-хранитель… К горлу поднялся ком горечи и сожаления, а в голове возник образ со светлыми кудряшками и широкой улыбкой во все дёсны, как у его отца – его маленький светлый мальчик остаётся совсем один в этом мире. «Прости, котёнок, я так виноват перед тобой…» Когда-то Харин рассказывала маленькому омежке, что увидеть своего духа можно только перед самой смертью и успеть с ним попрощаться – особая заслуга. Дух проводит своего человека к месту, где он найдёт успокоение, и в особом случае сможет передать кому-то из живых весточку. Так когда-то к нему приходил попрощаться медведь Намджуна, так в детстве во сне он смутно помнил белую лису, напевающую ему колыбельную – папа Чивон любил его, но только так смог об этом сказать. И вот теперь он видит следы своей ласки, а значит, она ведёт его туда, где его жизнь закончится, ведёт в его последний путь, показывая дорогу, с которой сойти ему уже не удастся…

Within Temptation – Memories

– Ты меня слышишь? – спросил её Чимин спустя сотню пройденных шагов. Он не видел своего духа, не знал как тот выглядит, но понимал, что тот где-то совсем рядом, присматривает за ним. – Я так много глупостей в жизни сделал, так часто ошибался… Надеюсь, тебе со мной пришлось не слишком тяжело… Он шёл по следу и говорил с пустотой, надеясь, что дух его слушает. Он наверняка знает все потаённые мысли и желания хозяина, но хоть раз сказать вслух то, что его мучает последние зимы Чимин решился только сейчас. – Я так жалею, что прогнал Юнги, – говорил он вздыхая, – так жалею, что он не знает какой славный у нас малыш. Но больше всего жалею, что Джуни никогда не встретится со своим отцом и останется один. Из-за моей глупости. Из-за моей трусости. Он остановился и всхлипнул, вспоминая тот злосчастный разговор, что подслушал и после которого вспылил. – Я ведь мог простить его, мог. Да и не так уж важно было всё, чем он жил до нашей встречи. Но он… – Чимин вытер рукавом мокрые глаза, – … он не позвал меня с собой. Решил вернуться один и не хотел даже попытаться отстоять нас перед своей семьёй. Значит, не верил в нас… Так я думал когда-то, но сейчас понимаю, что ошибался. Чимин снова шёл и рассказывал своему молчаливому спутнику все давние переживания и сомнения. – А ещё… я тогда очень испугался, – продолжал он. – Что, если бы юты действительно напали на Кумлу из-за меня? Мог ли я защитить всех иначе, чем расстаться с Юнги? Знать, что жизни моих любимых людей будут зависеть от того маленького счастья, что я хотел себе позволить – слишком тяжело… Порыв холодного ветра заставил Пака поёжиться и обнять себя руками. Он посмотрел под ноги, убедился, что следы по-прежнему видны, и пошёл дальше. – Я жалею обо всём, что сделал в тот день. И что сделал потом, уезжая с Тэтэ и прячась в Хэтуме и Бирке. Мне нужно было думать о Минджуне и его будущем – может, Юнги и вернулся бы к нам? Мы бы могли стать семьёй… Возможно, даже счастливой… Грозный звериный рык заставил Чимина вздрогнуть и остановиться. Впереди всего в нескольких шагах перед ним стояла огромная черная кошка ростом с крупного волка, но массивнее и тяжелее. Она смотрела на Чимина тяжёлым взглядом, слегка склонив голову на бок и ведя правым ухом, будто изучая и присматриваясь. Желтые глаза не мигая следили за каждым его движением, а длинный хвост в нетерпении бил по её бокам. «Это и есть моя смерть?» – подумал Пак и невольно повёл плечами: не от холода, а от мысли, что от зубов этого зверя умирать он будет мучительно больно. Но, видимо, именно такую смерть он и заслужил. Кошка смотрела на него и не двигалась, а Чимин стоял и не знал что делать дальше. Звать духа? Или идти вперёд? А может… Новый порыв ветра обдал его снегом и пробрал холодом почти до внутренностей. Чимин судорожно вздохнул и сжался, обнимая себя руками, и в этот миг кошка сделала к нему первый шаг. Чимин зажмурился и приготовился к боли, как к чему-то неизбежному, но спустя пару мгновений почувствовал крепкое тело, возле своего бока и влажный нос, втягивающий воздух у его щеки. Чимин дрожал и не двигался, а кошка, обнюхав, не сильно боднула его лбом в бедро. Пак покачнулся и отступил в сторону – кошка уже сильнее толкнула его, а потом ещё несколько раз, пока омега не оказался у небольшого грота. Сюда не попадал снег, да и ветер не врывался – можно было присесть на сухой каменный пол и немного отдохнуть. – Ты меня здесь хочешь съесть? – спросил Чимин, садясь на пол и уже смиренно подставляя кошке шею, в надежде, что та перекусит ее сразу и смерть наступит быстро. Но зверь снова понюхал открытую кожу и свернулся вокруг Чимина клубочком, словно завернув его в себя. Омега несколько мгновений сидел, замерев и почти не дыша, а потом почувствовал тепло от горячего мощного тела и осторожно прижался к нему, притеревшись спиной. Было так приятно и тепло, что Чимин представил себя укрытым живым одеялом: мягкая шелковистая шерсть под пальцами, громкое биение сердца под ухом и… мурчание – такое успокаивающее… такое убаюкивающее… – Спасибо… – прошептал Чимин и провалился в сон, не замечая, как кошка повернула в его сторону ухо, ловя его слова и сонное дыхание. Юнги было жарко. Он чувствовал, как горел его бок, словно языки костра облизывали кожу, и от этого хотелось отодвинуться. Альфа заворочался и проснулся, тут же вспоминая где он и кто лежит рядом. Чимин был горячим и мокрым от пота, дыхание тяжелым и хриплым, а пальцы цепко впились в руку Мина, наверняка оставляя на ней синяки. – Это от холодной воды – бойи его облили и оставили на морозе, – сказал пришедший к ним Хани, протягивая Юнги кружку с горячим отваром. – Хотя бы пару ложек, но влей в него этот чай. Он склонился над Паком, прислушиваясь к его дыханию и гладя по волосам: – Постарайся, Мини, ты очень нужен нам… Юнги оделся, и они вдвоём с Хани отодвинули кровать от камина: лишний жар Чимину уже только вредил. Взяв ложку и попробовав отвар, Мин скривился от горького вкуса и вспомнил, как его омега не любил травяные отвары Харин и как та его уговаривала. Этот чай был куда хуже на вкус, но выпить его Чимину придётся – Юнги будет настойчив. Он приподнял омегу за плечи и осторожно влил ему в рот первую ложку отвара. Тот закашлялся и половину пролил на рубаху, но Юнги снова поднёс ложку с чаем к его губам. На этот раз удачнее – Чимин глотнул всё и… неожиданно открыл глаза. Юнги неверяще смотрел на него и старался словить плавающий по комнате взгляд, а Чимин пару раз медленно моргнул, нахмурился, словно узнав его, и жалобно скривился, складывая бровки печальным домиком: – Опять…ты?.. – то ли сказал, то ли выдохнул Пак. – Зачем ты… пришёл и снова… мучаешь меня… – каждое слово давалось ему всё сложнее, но он старался сказать всё, что сможет. – Я же просил... столько раз просил… простить меня… Чимин закрыл глаза и всхлипнул, словно собираясь заплакать, но Юнги обнял его и зашептал на ухо: – Я прощаю, Чимини, конечно всё тебе прощаю. И люблю тебя как и раньше. Тебя одного… моего единственного… Слышал ли его Пак, понимал ли эти слова – Юнги не знал, но не переставая шептал о своей любви и покачивал в своих объятиях. А когда увидел, что омега уснул, лёг рядом с ним, вдыхая едва заметный запах вереска от горячей кожи, и долго рассказывал, как искал его в разных краях… Из короткого забытья Юнги вырвали громкие разговоры за дверью: чей-то голос почти рычал от злости, а два тонких ему наперебой что-то рассказывали. Слов он не разобрал, но схватил меч, оставленный у изголовья и крепче прижал к себе Чимина, замечая, что жар у него немного спал. Дверь резко отворилась, и в комнату ворвался огромный альфа, закутанный в чёрные меха, поверх которых лежал снег. Юнги вскинулся, загораживая собою Чимина и выставляя вперед клинок. – Глава Мин?.. – в знакомом голосе звучало большое удивление. – Чонгук? – Сейчас нет времени на разговоры, Юнги, – произнёс грув, – выйди. – Я не оставлю… – Просто. Выйди. Рядом с Юнги оказался Хани и, тихо нашептывая, подталкивал к двери: – Нельзя мешать шаману… Выходи, ну, же… И уже в сенях Мин мельком заметил, как Чонгук скинул на пол меха и, положив руку на голову Чимина, что-то быстро шептал, едва шевеля губами. – Он ему поможет?.. – только и успел спросить Юнги у бегающего по дому Хани. – Чонгук – сильный шаман… – отвечал тот, неся в комнату ведро с горячей водой. – Он часто лечит вас?.. – Всегда… – на этот раз омега нёс поленья. – И все живы? Хани, нёсший охапки каких-то дурно пахнущих трав, остановился у двери, которую загородил потерявший терпение Мин: – Люди умирают, ют, никто не живёт вечно, – спокойно ответил омега. – Но Чонгук сделает всё, чтобы спасти своего друга. Он отодвинул с дороги насупленного альфу и зашёл в комнату, а Юнги прислонился спиной к стене и медленно сполз по ней вниз, накрыв голову руками. Ему осталось только ждать и надеяться, что Чонгук действительно сильный шаман и сможет помочь Чимину. За дверью то слышалось бормотание, то было очень тихо; сквозь щели тянуло травами с мерзким запахом, от которого сводило живот до спазмов, а Хани ещё пару раз приносил горячую воду и хворост. Юнги не шевелясь сидел у двери и терпеливо ждал, уже не спрашивая Хани ни о чём, а тот и сам понимал и лишь качал головой и поджимал тонкие губы, когда сталкивался с альфой взглядом. За окном начало сереть, и Мин только сейчас заметил, что уже утро. Он проспал с Чимином почти полночи, а ещё половину прождал под дверью, и когда Чонгук наконец-то вышел, еле разогнул затекшие колени: – Как он? – Спит, – устало ответил Чон и тоже прислонился спиной к стене рядом. Он выглядел ужасно уставшим и почти без сил. Вся его альфья мощь ушла на то, чтобы помочь другу, но этого было мало – Чимин не пришёл в себя. – Я могу быть с ним? – Мин надеялся, что ему разрешат и не придётся отвоёвывать это право силой. Чонгук вместо ответа задумчиво произнёс: – Я видел в снах Чимина странное животное. – Почему странное? – прищурился Мин, ловя каждое слово грува. – Там была огромная чёрная кошка, – задумчиво сказал Чонгук. – Знаешь, далеко на западе водятся похожие животные, но они со светлой шерстью и с тёмными пятнами – их зовут барсами. А эта… У неё крупное тело и шерсть чернее ночи. – Пантеры. Так этих животных называют в наших краях. – Ты о них знаешь? – удивлённое лицо Чона напомнило Юнги того весёлого молодого альфу, что приставал к Тэхёну и вечно за ним таскался. – И даже видел, когда воевал на восточной границе наших земель, – ответил Мин, слегка улыбнувшись. – А ещё, пантера – мой дух-хранитель. – Оу, – чуть не присвистнул Чон, – ну, тогда всё понятно. – Что? – Твой дух сейчас рядом с Чимином, – и видя озадаченное нахмуренное лицо мужчины, пояснил: – Твоя пантера не дала ему уйти от нас, Юнги. Она его остановила. – И он теперь… – Мин нервно облизнул губы, ожидая такого желанного ответа. – Пока ещё там, в мире духов, – ответил Чон. – Спит под охраной твоей кошки, но как долго он там будет – я не знаю. Мини сам должен захотеть вернуться, сам найти причину и дорогу. Я сделал всё, что мог, остаётся только ждать. – А его рана? На голове. – Мы её вылечим, не волнуйся. Хани будет её промывать и… – Я могу сам это делать? – Можешь, – кивнул Чон, закрывая глаза – скажешь Хани и он тебя научит. – Тебе нужно отдохнуть, иди поспи, – Мин протянул руку и похлопал грува по плечу, так выражая свою благодарность, но тот покачал головой: – Нет, пока не вернутся дети с Тэтэ, я не смогу… – Я хочу к папе, Инсон! – раздался громкий детский голосок. – Пусти меня, пусти! – А вот и они, – улыбнулся Чонгук, присел и раскинул руки в стороны, ловя маленький вихрь в серой меховой шубке и огромной шапке. – Гуки, ты вернулся? – Вернулся, Джуни, вернулся. – А папа где? – попытался вывернуться из его рук маленький альфочка. – Пусти меня, ну, ты чего? – Папа немного заболел и сейчас спит, малыш. Ты зайдешь, когда он проснётся. – Нет! Я хочу сейчас! – крикнул ребенок, стаскивая с головы шапку и зыркая на взрослых гневным взглядом. Но когда ему не дали пройти дальше, он сжал кулачки и уже зло прошипел: – Пусти меня к папе, Гуки! – Минджун! – ровно, но грозно произнёс Чонгук. – Чему я тебя учил? Малыш сник и тут же замолчал, недовольно засопев, раздувая ноздри. Чон не поддавался на его уловки и ждал. Мальчик глубоко вздохнул и сказал: – Нельзя кричать, когда кто-то болеет, – Чонгук кивнул и снова уставился на него в ожидании. – Нельзя мешать шаману и нужно выполнять всё, что он скажет. – Вот именно, – грув потрепал альфочку по пшеничным волосам: – И вот тебе моё слово: сейчас ты поешь и пока папа не проснётся будешь тихо сидеть в своей комнате или… – он хитро прищурился, – пойдёшь к нам с Тэтэ. – А с папой кто будет? Кто о нём позаботится? – возмущенно спросил мальчик. – Дядя Мин, – кивнул на Юнги Чонгук, – он очень старательно будет заботиться о твоём папе, верно? Ответа от Мина он не дождался. Юнги открыв рот и широко распахнув глаза смотрел на малыша, ловя каждое его слово, каждое движение, каждый печальный изгиб бровей и недовольное поджатие губ. Ему казалось, что он уже видел это личико когда-то – в своём далёком детстве рядом с мамой в отражении пруда в саду дома Мин. Только тот ребёнок был с чёрными кудряшками, а Минджун… Тёмные глаза альфочки с недоверием прищурились, и Чонгук устало хмыкнул: – Вот уж Тэтэ был прав… Маленький Мин. Юнги с непониманием уставился на Чона и снова перевёл взгляд на ребёнка, пытаясь ему улыбнуться. Минджун еще пару мгновений изучал чужого альфу, а потом неожиданно его бровки взлетели вверх, глаза округлились, а губки сложились в удивленное «О-о». Малыш быстро забежал в соседнюю комнату, чем-то громыхнул и снова выбежал, держа в руках небольшой пергамент: – Это же ты? – он тыкнул его в лицо Мина и с горящими глазами ждал ответа. Юнги развернул пергамент и теперь уже его брови подскочили вверх, глаза округлились, а губы сложились в удивлённое «О-о». На пергаменте черными восковыми мелками был нарисован он сам: улыбающийся во все дёсны, счастливый и… мокрый? – Откуда… это?.. – только и смог спросить Мин, сглатывая ком, сжимающий его горло. – Тэтэ нарисовал для папы, – тут же ответил Минджун, расплываясь в довольной улыбке. – И ты… знаешь кто я? – запинаясь спросил Юнги, неотрывно глядя на малыша. Тот уверенно кивнул и ответил: – Отец. Мин пару раз моргнул, не веря, что услышал именно это, и в замешательстве посмотрел на Чонгука. – Мини и не скрывал этого никогда, – пожал плечами Чон, словно услышал вопрос во взгляде Юнги, – да и не видно, что ли? Ну… разве что светленькие кудряшки от нашего вереска, а вот всё остальное… Не дослушав Чонгука, Юнги сгрёб сына в объятия и крепко прижал к себе, пока тот не пискнул: – Ай… – Прости, малыш, – он ослабил хватку, чуть отодвинулся, снова осматривая его всего и поцеловал в лоб, как когда-то любил целовать Чимина. – Так мне можно остаться с тобой и папой? – Если Чонгук разрешит… – Гуки? – требовательно и настойчиво спросил Джун. – Хорошо-хорошо, – отмахнулся Чон, – но будете делать всё, что я скажу. Старший и младший одновременно кивнули. Инсон и Хани по-прежнему суетились возле Чимина и не соглашались оставить его на руки Юнги. Омеги верили, что он сможет позаботиться о больном, но всё же с появлением Минджуна и другие дела в доме появились. Они приготовили альфам поесть, постелили в соседней комнате кровать для малыша, переодели Пака в чистую и сухую одежду и научили Мина промывать его рану. Минджун сразу заявил, что станет шаманом, «как Гуки» и будет учиться всё делать уже сейчас. Омеги не спорили, зная упрямый характер альфочки, но тот и не мешал, а только внимательно смотрел, едва шевеля губами, когда Юнги прикладывал травяной порошок на рану Чимина. Уже вечером, когда омеги отправились спать, а Юнги с сыном вместе сидели в кресле возле Чимина, к ним пришёл Тэхён. Не громкий и наглый, каким его помнил Мин, а тихий и поникший, с бледной и уставшей улыбкой, с синяками под глазами и потухшим взглядом. – Когда Чонгук сказал, что ты здесь – я не удивился, – он снял меховую накидку, поцепил её на крючок у двери и подошёл к Чимину. Опустившись рядом с ним на колени, Тэхён погладил его руку и прижался к ней щекой: его губы начали дрожать, а на глаза навернулись слёзы: – Если бы не Мини… кто знает, что бы с нами было… Ким не позволял себе плакать ни когда вёл детей в горы, ни когда в одиночку ходил зажигать сигнальный костёр. Он держался сам и не давал отчаиваться другим омегам, пока они прятали детей в пещерах. Но когда вернулся домой – не выдержал, узнав, что случилось с Чимином и другими оставшимися жителями. К Паку Чонгук его сразу не пустил, быстро напоив травами, от которых Кима свалил сон – слишком много событий пережил беременный омега и слишком устал. Чонгук надеялся, что Тэхён проспит до утра, но совершенно забыл, что взял в мужья особенного омегу. И уже спустя пару часов Ким был в доме друга. – Тэтэ, не надо… – Минджун, видя, что старший плачет, тоже хлюпнул носом и слез с коленей Юнги. Он подбежал к Киму и быстро его обнял: – Папа не любит, когда мы с тобой плачем. – Не любит, Минимин, – ответил Ким, давя слёзы и целуя его в пухлую щечку, и на этот раз Минджун даже не возмутился на это прозвище. Он вытер слёзы Кима своими ладошками и потянул к скамейке, устраиваясь на его коленях. Они сидели втроём и тихо разговаривали о последних днях. Не о том, что было раньше и что каждый пережил за прошедшие зимы. Это сейчас было не нужно и не важно. Важнее всего для них был Чимин: – Гуки сказал, что папа проснётся и тогда мы поедем с ним кататься на Ястребе – он же обещал? – Обещал, – кивнул Тэхён и обнял альфочку, – так и будет… – Чонгук сказал, что ему нужно время и.. желание вернуться, – сказал Юнги, поглаживая сына по светлым кудряшкам. – Значит, будем ждать, – словно уговаривая себя, произнёс Тэхён. – Тебе нужно отдыхать, – вздохнул Юнги, видя, что омега морщится, потягивая спину. – Как Чонгук вообще тебя сюда отпустил? – Он не знает, что я тут, – отмахнулся омега, смотря на спящего друга. – Но я… не мог не увидеть его. Когда догорала вторая свеча, в комнату тихо зашёл Чонгук и печально покачал головой, глядя на мужа. Ким пожал плечами и отдал уснувшего на своих коленях Минджуна отцу. – Я завтра утром принесу вам поесть, – он поцеловал альфочку в мягкую щечку. – И, если получится, заберу его к себе. Тебе тоже нужно отдыхать, Юнги. На следующий день в Бирку вернулся Сокджин – немного потрепанный и уставший после почти двух дней в холодном лесу. Юты во главе с ним не только вернули домой детей, но и отловили всех бойев, что разбрелись по лесу. Их ладьи решили перегнать из маленькой бухты в большую и переделать эти судна для нужд грувов. Сокджин и Чонгук неожиданно быстро подружились и договорились о торговых делах уже на следующую весну, а несколько молодых альф присмотрели себе пары и увозили с собой понравившихся омег. – Я не буду спрашивать вернешься ли ты домой, всё понимаю, – сказал Сокджин, смотря на малыша, держащего Юнги за руку и с интересом рассматривающего нового родственника. – Но если всё же захочешь приехать – я буду счастлив видеть тебя в Тибе, брат. – Раньше я бы мог что-то пообещать тебе, Джини, но теперь… – он посмотрел на сына и улыбнулся, – … теперь моя жизнь принадлежит моей семье. – Я не теряю надежды, что мы ещё встретимся. – Чонгук обещает большой торг и сватовство этой весной уже здесь, в Бирке, так что встретимся и очень скоро, брат. Они обнялись и попрощались, Юнги с сыном проводили главу клана Мин на ладью и вернулись домой, сменяя Хани, оставшегося с Чимином и готовившего им ужин. Двое альф, старший и младший, лежали в одной кровати и шептались перед сном: Юнги рассказывал сыну о местах, где побывал, пока искал Чимина, а малыш слушал и много спрашивал, всё никак не желая засыпать: – Это папина? – спросил Джун, гладя пальчиками белую косичку, завязанную вокруг запястья Юнги. Обычно она была прикрыта широким кожаным браслетом, но в последнее время альфа всё чаще смотрел на неё и сам поглаживал, вспоминая Чимина. – Папина, – ответил Мин и повертел рукой, чтобы малыш хорошо её рассмотрел. – Когда он на меня рассердился, то отрезал её и бросил на землю. А я подобрал и завязал на своей руке. – Зачем? – Чтобы всегда помнить о нём. – Помнить, что он рассердился? – Да, малыш. А ещё чтобы его найти, вернуть её и попросить прощения за свою глупость. – Назад не получится, – со знанием дела сказал Минджун, – если отрежешь, то уже не прицепится. – Да, не прицепится, – вздохнул Юнги смотря на косичку, – но я её всё равно ему верну. Малыш неожиданно крепко прижался к нему и тихо прошептал почти в самое ухо: – Он так давно спит… Может разбудим его?.. Я так соскучился… Юнги обнял сына и погладил по голове, целуя в макушку: – Он проснётся, если мы будем его очень ждать. – Я жду, – уверил отца альфочка. – Я тоже жду, – вздохнул Юнги. И они снова уснули вместе, а на рассвете Юнги проснулся от того, что остался один. В очаге потрескивали догорающие поленья, что он подкинул среди ночи, а за окном серело и сыпался мелкой крупой снежок. Минджуна рядом не было, но из комнаты Чимина слышался его тихий голосок: Там звёздное небо и солнца восход, Полынь, розмарин и тимьян. Юнги приоткрыл дверь и заглянул в комнату, стараясь не потревожить сына. Тот лежал рядом с Чимином, свернувшись клубочком под его боком и положив голову на его живот. Руку папы он перекинул на себя и сжимал его ладонь своими, напевая колыбельную. Под ногами Мина скрипнул пол, и Джун повернул к нему голову. На личике мелькнул испуг, что Юнги будет недоволен, ведь он без спросу улёгся тут, но старший приложил палец к своим губам и улыбнулся сыну: – Тс-с-с… Он прилёг рядом с Чимином с другой стороны и укрыл их всех одеялом, а потом обнял свою семью и тоже тихо запел: Конь пал и в руках не сдержать мне клинок, О скалы разбилась ладья, Но ждешь ты меня и вплетаешь в венок Полынь, розмарин и тимьян... Чимин проснулся от того, что его щеку облизали шершавым языком, но когда он открыл глаза, кошки рядом уже не было. В гроте он остался один: сидел на каменном полу и растерянно смотрел на медленно падающие снежинки. Он снова один. Что ему делать?.. Остаться здесь или идти дальше?.. Найти следы своего духа или другую дорогу?.. У кого узнать?.. Тишина и одиночество никогда не нравились Чимину, да и кого ему здесь ждать? Своей смерти? Омега выдохнул и решительно вышел из грота в надежде, что духи подскажут ему дальнейший путь. Вокруг него всё было засыпано снегом: на высоких деревьях он лежал огромными шапками, а под ногами пушистым ковром. Чимин всё никак не решался сделать хоть шаг, пока ветер не принёс из-за деревьев тихое далёкое пение:   …Но ждешь ты меня и вплетаешь в венок Полынь, розмарин и тимьян... Нежный голосок напевал ту самую колыбельную, которой его научил Юнги и которую он сам часто пел Минджуну. Такой знак он хотел?.. Чимин бежал туда, откуда доносилось пение и куда рвалось его сердце, тосковавшее по любимым людям. Каждый шаг давался ему всё труднее и труднее, но Пак не сдавался и упрямо шёл вперёд, проваливаясь в снег уже по колено. Шаг, ещё один, и ещё… Ползком, на коленях, но не останавливаясь… Ещё совсем чуть-чуть, хотя бы шаг… Почти выбившись из сил, Чимин лежал в снегу и слушал едва различимые слова: ...Из яркой парчи смастеришь ты наряд, Шелками окутаешь стан... Казалось, он слышит именно тот голос, который так любит и о котором скучает вот уже столько зим. Собрав остаток сил, Чимин поднялся во весь рост и огляделся. Оказалось, что он стоит на вершине высокого холма, а внизу под ним расстилается бескрайняя белая равнина. Снег прекратился, сквозь серые тучи скользнули яркие солнечные лучи и отразились от ледяных скал. Чимин зажмурился и прикрыл глаза рукой, а когда снова услышал пение, заметил как далеко внизу на белой равнине, зарываясь в снег играют большая чёрная кошка и маленький пятнистый котёнок.  Чимин хотел позвать их, но голос затерялся в порыве ветра; хотел помахать им рукой, но сил совсем не было; и тогда он шагнул за край холма и начал стремительно скатываться вниз… Всё вокруг него замелькало, превращаясь в одну белую пелену, дыхание сбилось, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, а в голове разлилась тупая боль, забирающая последние мысли и оставляя лишь голос:  ...От ран твои губы меня исцелят, Полынь, розмарин и тимьян... Внезапно всё закончилось и боль отступила так же быстро, как и появилась. Сердце перестало биться заполошенной птицей, и Чимин смог разлепить тяжёлые веки. Моргнув, он снова увидел Юнги. Не в горячечном мареве сквозь пелену боли, а в свете наступившего утра. Взволнованного и нервно облизывающего губы – как он всегда делал, когда переживал. Они лежали на одной подушке, и Чимин чувствовал теплое дыхание альфы у своей щеки, как когда-то давно, ранними утрами в Кумле… Юнги очнулся от дрёмы в тот миг, когда Чимин открыл глаза – самые прекрасные и родные, цвета тёмного бушующего моря. Омега смотрел на него. И улыбался. Он вернулся! – Я нашёл тебя, мой дикий вереск, – прошептал Мин, смотря на любимого счастливыми глазами. – И ты не заставишь меня больше уйти. – Я хотел, чтобы ты нашёл меня, – едва слышно прохрипел Чимин. – Так надеялся, что найдёшь… и простишь… – Чш-ш-ш, – Юнги приложил палец к его губам, – не нужно. Когда поправишься, мы обо всём поговорим, а пока – набирайся сил и отдыхай. Чимин медленно моргнул, соглашаясь, а потом всё же прошептал: – Знаешь, я ведь по-прежнему люблю тебя… Юнги расплылся в счастливой улыбке и потянулся к его губам, ловя сладкий медовый вкус: – И я люблю тебя, – сказал он целуя, но тут же добавил: – вас обоих. Чимин повернул голову и увидел под своей рукой спящего Минджуна – его маленького пятнистого барса и самого любимого малыша. – Ты уже знаешь… – прошептал Чимин. – Знаю. И счастлив, что он у нас есть. Отдыхай и набирайся сил, а я позабочусь о вас, не волнуйся. Пак согласно кивнул и закрыл глаза. Рядом сладко спал Джуни, на ухо шептал о своей любви Юнги – впервые за долгие зимы такой спокойной и такой правильной была его жизнь. Чимину снился тёплый солнечный день, блики на ровной глади моря и высокие ели у самого берега. На мокром песке три пары следов смывали неторопливые волны. Юнги и Минджун бегали по воде, то подбирая солнечные камни, то играя и брызгая друг на друга, а Чимин смотрел на них и улыбался – теперь они были вместе и были счастливы.