How I'm Imaginin' You | Как я тебя представляю

↫★↬↫★↬↫★↬

Когда Микки сидел в тюрьме, его сокамерником был парень по имени Дэймон Эррера. Он был на несколько лет старше и провёл почти столько же времени в колонии для несовершеннолетних, сколько и сам Микки. Он знал, кто стоит за фамилией Милкович. Точно так же, как Микки знал, что Дэймон был выходцем из «Latin Kings»; почти каждый мужчина (да и большинство женщин) в его семье были полноправными её членами. По всем понятиям, они должны были бы убить друг друга в первую же ночь. Но Деймон просто бросил один взгляд на его лицо и тело — всё ещё несущие поблекшие следы того, что его чуть не забили до смерти — и сказал: «Чёрт, Гринго. Хорошо, что ты снизу, да?» Скажи это кто-то другой, Микки засунул бы свой костыль так глубоко ему в глотку, что получился бы его личный «Кузнечик». Но в словах Деймона прозвучало сочувствие. Деймон ему понравился. А он понравился Деймону. Когда по зоне разнёсся слух, что Микки прикончил всемогущего Терри Милковича, когда тот пытался выбить из него педика, Деймон не воспользовался этим, как сделали бы все остальные. Если уж на то пошло, Деймон держался поближе, прикрывая его спину. Это заставляло Микки чувствовать себя в немного большей безопасности, даже если Деймон продолжал называть его gatito впоследствии. Он и другие латинские короли, с которыми он каким-то образом оказался рядом, покатывались со смеху, когда он ответил «Tienes una polla de camarón» на безупречном испанском. Они часто болтали, Деймон много рассказывал о своей семье и доме, но никогда не спрашивал, почему Микки мало что мог добавить к этим разговорам. По словам Деймона, бо́льшая часть родни его матери жила в Мексике, и они с братьями и сёстрами ездили туда так часто, как только могли. Ходили смотреть петушиные бои и ели настоящие тамале. Обворовывали туристов на огромных рынках под открытым небом. И непременно останавливались у океана ближе к концу поездки. Микки всегда казалось забавным, что чувак, крышующий испанских проституток, совершивший по меньшей мере дюжину ограблений и перерезавший горло члену Maniac Latin Disciple’s за то, что тот путался с его девушкой, с такой неприкрытой радостью говорил об океане. Он был почти по-детски взволнован, расписывая про яркое солнце, белый песок и мягко набегающие на берег волны. Деймон рассказывал, как со своими братьями и сёстрами любил рыскать по берегу после прилива в поисках морских звёзд и раков-отшельников. Ему нравилось ощущение шершавого песка на коже, лёгкое жжение в глазах от соли, состояние невесомости, когда плаваешь в океане и думаешь о том, что мощный прилив может унести тебя, и ты навсегда потеряешься в тёплой ласке Тихого океана. Он рассказывал всё это Микки с интонацией любовника, говорящего о своей возлюбленной, с тоской глядя на случайную картинку, вырванную из календаря: безымянный океан, не существовавший нигде, кроме воспоминаний Деймона или кадра за август две тысячи пятнадцатого года. Года, когда Микки исполнился двадцать один. Ближе всего к океану Микки был в доках, где Терри сбрасывал тела. Там было темно и сыро. Вечно серая вода — независимо от времени суток или сезона. Совершенно не то прекрасное, преисполненное тоски место, о котором говорил Деймон. По сравнению с океаном доки были холодными и унылыми. Каким-то образом Микки чувствовал себя обманутым из-за того, что грязные берега озера Мичиган — единственное, что он знал о водных просторах. Неважно, что он не умел плавать, что никогда даже не учился. Кто, чёрт возьми, стал бы его учить? Игги и Колин не умели сами, а Терри скорее утопил бы его, чем научил держаться на плаву. Он сказал Деймону, что увидится с ним там, как только выйдет, что они выпьют пива и поплавают в океане с его девушкой и «каким-нибудь пижоном, которого мы найдём там для твоей бледнокожей задницы». Микки никогда не говорил ему, что не умеет плавать. Он никому этого не рассказывал. За исключением Йена. Это было после его вечеринки, когда они вернулись в квартиру — пот зудел на их коже, мысли текли легко, Йен водил рукой вверх и вниз по его позвоночнику — и Йен попросил Микки рассказать ему что-нибудь хорошее о тюрьме. Микки и думать забыл, что сболтнул ему об этом. Видимо, решил, что Йен тоже не вспомнит. Но ему следовало знать лучше. Йен помнит всё, о чём Микки ему рассказывает. Разделяет по категориям и терпеливо хранит, чтобы выдать в нужный момент. — Ладно, а теперь расслабься. Как сейчас. — Как я, блин, расслаблюсь? — Микки прищуривается. — Мысль о том, что я могу утонуть, как-то не особо успокаивает, Галлагер. Йен закатывает глаза, чрезмерно веснушчатая кожа вокруг его глаз сморщивается от усмешки. — Думаешь, я позволю тебе утонуть? В твой день рождения? Микки закатывает глаза (девчачья привычка, которую он несомненно перенял у Йена), прежде чем закрыть их от палящего августовского солнца — жаркого и слишком яркого даже в такое раннее время дня. Он не отвечает своему парню. Примерно через год после начала их отношений он смирился с тем фактом, что в этом нет смысла. Решимость Йена быстро переходит в упрямство, и тогда этот обычно улыбчивый засранец выпячивает подбородок, хмурясь из-за любой глупейшей и самой тривиальной чуши. Как на вечеринке в честь дня рождения Микки, который на самом деле был два дня назад. — Расслабься, — напоминает ему Йен, наклоняясь, чтобы запечатлеть мягкий, пахнущий хлоркой поцелуй на его губах. — Я держу тебя, Мик. Микки делает глубокий дрожащий вдох, за который ему было бы стыдно перед любым другим человеком, кроме Йена. Но Йен разбирается с его кошмарами, окровавленными губами и пропитанными потом простынями. Месяц назад он забрал Микки из «Алиби» в годовщину смерти Терри — пьяного с разбитым в кровь лицом после того, как Микки столкнулся со своим дядей Джо; под метом тот не смог сдержать злобы за убийство старшего брата. Йен обнимал Микки, пока тот рыдал у него на груди, в то же время следя, чтобы Мэнди и сама не слишком загналась. Ей было тяжело видеть Микки таким — снова плачущим и окровавленным из-за того, что сделал Терри. Но Йен и ей помог. Микки любит его. Доверяет ему. Знает, что, даже если они в ссоре, Йен поддержит его, несмотря ни на что. Поддержит Мэнди, несмотря ни на что. Поэтому он сосредотачивается на солнце, согревающем его грудь, ощущении воды под спиной и огромных ладонях Йена, удерживающих его в бассейне Галлагеров, и расслабляется. Не открывая глаз, Микки пытается прислушаться к знакомым звукам Саутсайда в летнее время: крики, громкая музыка, визг детей, тормоза мусоровоза и сирены скорой где-то вдалеке. Он изо всех сил пытается вспомнить, что Деймон говорил о своих ощущениях во время плавания. Невесомость, необъятность, чувство полной зависимости от тёплых волн, но знание, что спокойный Тихий океан согреет его и он останется рядом с берегом. Бассейн Галлагеров — не океан. Даже не пруд. Но Йен мог быть океаном — таким, каким его описывал Деймон: ярким, тёплым, надёжным, чем-то непредсказуемым, но чему Микки точно может доверять. — Угадай, что? — спрашивает Йен мягко и немного легкомысленно. Микки ухмыляется, но не открывает глаза. — Что? — Ты паришь. Улыбка Йена ослепительнее солнца, когда глаза Микки распахиваются наполовину в изумлении, наполовину в панике. Микки начинает махать руками и предсказуемо тонет, вода попадает в нос и пропитывает волосы, прежде чем те же самые ладони, которые поддерживали его, пока он учился держаться на плаву, быстро поднимают его на ноги. Он кашляет и отплёвывается, а Йен успокаивающе поглаживает его по спине. На секунду Микки думает о том, насколько он жалок. Но это же Йен. Йен, который видел его в состояниях и похуже, и которого Микки сам видел в разных состояниях. Ему нечего стыдиться. Не перед Йеном. — Ты плавал, — говорит Йен, ухмыляясь, когда становится ясно, что Микки не умрёт, наглотавшись противной воды из бассейна. Микки трясёт головой, как собака, обрызгивая Йена водой и заставляя визжать, как маленькую девочку. — Ага, пока ты всё не испортил! — обвиняет он, брызгая в него водой. — Я ничего не портил! — Йен смеётся, поднимая ладони в ответ на вялую атаку Микки. — Ты сам себе голову задурил. Микки усмехается, толкая Йена в грудь. Йен поддаётся, но возвращается, чтобы встать с ним грудь к груди. — И кто в этом виноват? — спрашивает Микки, не сопротивляясь, когда Йен хватает его за бёдра под водой, притягивая ближе. Йен пожимает чрезмерно веснушчатым плечом. Этим летом он провёл кучу времени у Галлагеров. Помогал Дебби разбить садик, устанавливал сомнительно приобретённую гидромассажную ванну с Карлом и плавал с Лиамом. Он обгорает на солнце, независимо от того, сколько раз заходит в дом, чтобы заставить Микки намазать кремом от загара свою бледную задницу. Йен уже говорил ему раньше — в игриво-проницательном тоне, — что думает, что Микки заменил его солнцезащитный крем на обычный с SPF 50, просто чтобы у него было ещё больше веснушек. Конечно, он ошибается. У Микки не хватило бы терпения кропотливо отдирать этикетку или перекладывать крем из тюбика в тюбик. Но когда он ходит за покупками… Может, он не слишком заботится о том, какой там указан SPF. Кто стал бы его винить? Шрифт слишком мелкий, а Йен такой придирчивый ко всему. — Может, и моя. Но, — говорит Йен, перекрывая фырканье Микки, — мы должны заставить тебя сосредоточиться. Это первый шаг к успеху. Сфокусироваться. — О, правда? — Микки смеётся. Он чувствует, как начинает гореть кожа вокруг глаз, когда их уголки приподнимаются в улыбке. Йен кивает, поднимая руку, чтобы обхватить щёку Микки, большим пальцем мягко потирая скулу, где, как он настаивает, начинают проступать собственные веснушки Микки — слабые и далеко не такие тёмные, как у Йена. — Конечно, — легко соглашается Йен, приподнимая лицо Микки. — Итак, теперь мы должны научить тебя игнорировать все отвлекающие факторы. — О, да? — Да, — подчёркивает Йен, притягивая его достаточно близко, чтобы Микки мог видеть тёмно-синее кольцо вокруг радужек Йена. — Это жизненно важно для твоего выживания, Мик. — Ну, тогда продолжай урок, крутой парень, — с улыбкой бормочет Микки в тёплое от солнца пространство между ними. На вкус Йен напоминает хлорку и сигарету, которую они выкурили на двоих, перед тем как залезть в воду, но ещё что-то, что на вкус как сам Йен. Что-то странно сладкое и острое, вроде лимонно-лаймового «Гаторейда», которым он всегда запивает свои таблетки по утрам. Микки не стыдится признать, что за год с лишним, что они с Йеном провели вместе, это теперь его любимый вкус. Больше, чем «Сникерс», или мини-пиццы, или даже голубцы, которые когда-то давно приготовила для него Лаура Милкович. — Эй, Радуга! Ты вроде собирался учить его плавать, — голос прерывает тёплое, знакомое скольжение языка Йена по его языку. Игги перегибается через перила заднего крыльца. На нём футболка без рукавов, обрезанные шорты и рабочие ботинки с почти развязанными шнурками. Он смотрит на них поверх палёных очков «Ray Ban» и ухмыляется, как маньяк. — А я и учу! — кричит в ответ Йен, прижимая Микки к своей груди — слегка прохладной и скользкой от воды. — Это дыхательные техники! Игги издаёт несколько преувеличенных рвотных звуков, пока Йен улыбается так ослепительно, что затмевает само солнце. Микки думал, что привыкнет к этому — ведь они вместе уже почти два года, — но иногда на него накатывает внезапное осознание, что он так сильно любит этого парня. Раньше это его смущало и приводило в панику, заставляло подумывать о том, чтобы сказать Йену, что между ними всё кончено, что и он уезжает из Чикаго и никогда не вернётся. Теперь это просто выбивает Микки из колеи. Как он может любить кого-то вроде Йена? Как кто-то вроде Йена может любить его в ответ? Это заставляет его прижаться ближе к розовеющей коже груди Йена — без какого-либо стыда и страха. — Не ревнуй, сука! — кричит Микки Игги. — Пусть Кора научит тебя в этом вашем модном Вестсайдском бассейне «Только для владельцев кондоминиумов»! Йен утыкается лицом в шею Микки, тёплый воздух от его смеха согревает кожу и заставляет вздрогнуть. Игги хмурится, пытаясь бросить в него едва зажжённую сигарету, но промахивается. — Ага! Пошёл ты, коротышка! Клянусь, если бы не твой... — С днём рождения, Микки! — доносится голос Коры из-за спины Игги, когда она грациозно обходит его, чтобы присоединиться к ним у бассейна. Как всегда, она выглядит немного не к месту. Дырки на её светло-голубых джинсовых шортах выверены идеально, кольцо в пупке явно с настоящим бриллиантом, а на волосах, достающих до задницы, широкополая шляпа от солнца, купленная в магазине, куда ни один из них не может себе позволить зайти. Тем не менее она без колебаний встаёт на цыпочки, чтобы перегнуться через бортик и обнять Микки, не обращая внимания, что её кремово-белые руки при этом уходят под воду. Она обнимает и Йена, когда Игги, наконец, подходит к ним: его по-прежнему так и тянет к Коре, как мотылька на пламя свечи с ароматом розы. — Не дай ему запудрить тебе мозги, — говорит она, брызгая водой в сторону Игги. — Я умоляла его позволить мне научить его. Но он слишком трусит. — Вот как станешь культуристом, чтобы подхватить меня на руки, как Радуга, тогда и посмотрим, — говорит ей Игги, поднимая с травы свою ранее брошенную и потухшую сигарету и засовывая её за ухо. Микки закатывает глаза на своего тупоголового брата, а Йен одними губами произносит: «Культуристом?», как будто пытается вспомнить это слово. Но Кора только фыркает. — Мне не нужно качаться, Игс, — она закатывает глаза. — Каждый может держаться на воде, и, как только ты поймёшь, как, тебе не нужно будет, чтобы я тебя держала. — Это правда, — поддакивает Йен, обнимая Микки за талию и притягивая к себе. — Этому я и учил его только что. Кора с готовностью кивает, но Игги усмехается: — Чушь собачья. Я видел твой язык во рту моего младшего брата, чувак. Теперь уже Микки брызгает водой в Игги с такой силой, что его грязно-белая футболка становится мокрой, как и круглое лицо. — Лучше свали в дом, пока не увидел у меня во рту ещё кое-что, — предупреждает он, заставляя Кору хихикать девчачьим, обкуренным смехом, а Игги снова сделать вид, что его тошнит. К счастью, Кора берёт своего жениха под руку, подмигивает им и тащит его обратно по ступенькам крыльца. — Вам лучше одеться, — напоминает она. — Думаю, Фиона и Колин скоро вернутся. Как только сетчатая дверь с грохотом захлопывается за ними, Йен цепляет пальцами пояс одолженных Микки плавок. — Ты хорошо занимался, — улыбается он, тепло и дразняще одновременно. — Я думаю, это заслуживает награды. — О, да? — Микки смеётся, обвивая руками шею Йена, и, не задумываясь, кладёт предплечья на горячую от солнца кожу его покрытых пятнышками плеч. — Конечно, — настаивает Йен, очерчивая пальцами контур его плавок. — Положительное подкрепление приводит к хорошим ассоциациям, следовательно, к хорошим навыкам, доверию и... — Йен, — перебивает Микки, улыбаясь, улыбаясь, улыбаясь, — это действительно мило, когда ты так занудствуешь, но не могли бы мы просто отсосать друг другу в душе? Йен громко хохочет, его смех разносится по всему Саутсайду, подобно личной полицейской сирене Микки, заставляя его сердцебиение учащаться, а ладони потеть от выброса адреналина. Он кивает, противно-сладко утыкаясь в Микки загорелым носом. — Конечно, детка.

↫★↬↫★↬↫★↬

Они стараются вести себя как можно тише в душе наверху. Йен уверен, что у них получилось, но, когда они выходят из его старой детской и спускаются по лестнице, один взгляд на лицо Мэнди тут же разрушает его оптимизм. Скрестив руки на груди, она смотрит на них с хмурым видом. На ней, как и на Коре, короткие шорты и майка в обтяжку — но даже так Мэнди всё равно выглядит закоренелой южанкой. Вместо красивого вязаного крючком парео на ней красно-чёрная фланелевая рубашка в клетку, рукава закатаны до локтей. В её пупке дешёвая чёрная штанга, а вместо босоножек на ремешках босые ноги с канареечно-жёлтым лаком на пальцах, нанесённым, как всегда, Йеном. Она всё ещё похожа на девочку, которая раньше поколачивала одноклассников и всегда сжимала в руке нож, отсасывая парням в туалетах. Но внутри она стала теплее. Не такая резкая, не такая саморазрушительная в попытке покалечить себя из-за своих же загонов. Теперь она счастливее. Свободнее. — Вам повезло, что все уже на улице. — Она бросает на них немного сердитый взгляд. Йен застенчиво улыбается — он всегда готов быть как можно более извиняющимся и милым. Но Микки таких угрызений совести не испытывает. Он смотрит в ответ так же безжалостно. — Тогда что ты здесь забыла? Подслушиваешь? — спрашивает он. Мэнди закатывает глаза. — Люси нужно было в туалет, — хмурится она, всё ещё мило упираясь, когда речь идёт об официантке, с которой переписывалась после их с Йеном свидания в День святого Валентина. Официально они стали парой совсем недавно, и, хотя Микки никогда не нравился ни один из приятелей Мэнди для секса (включая Липа), Люси ему по душе. Она подлая и шустрая, какой и должна быть любая девчонка из гетто. Она может перепить его, скрутить косяк аккуратнее Игги и поменять масло в машине не хуже Колина. Кроме того, она справляется с паническими атаками Мэнди лучше него. А ещё она добрая. Обнимает Мэнди гораздо нежнее, чем было заведено у них с Микки, и проводит своими проворными пальцами по её волосам, как это делает Йен, когда будит потного и дрожащего Микки посреди ночи. — А ещё я занесла твой подарок, — добавляет она, слишком небрежно разглядывая свои ногти. Микки стонет. — Мэнди, я же сказал... — начинает он, наблюдая, как её верхняя губа подёргивается в преддверии хмурого взгляда. Они готовятся к ссоре в стиле Милковичей на ступеньках дома Галлагеров (не первой и, вероятно, не последней). Фиона специально просила их держаться подальше от лестниц, когда они снова затеют потасовку. — У тебя день рождения, — перебивает Йен, крепко кладя руку ему на поясницу. — Традиция семьи Галлагеров. Микки игнорирует предательский трепет в груди при упоминании о том, что он включён в семью Галлагеров. Его всё ещё немного ведёт после минета в душе. Розовые губы обхватывали его член, а капли воды застыли на щеках Йена подобно второму слою веснушек… Он практически открывает рот, чтобы напомнить Йену, что он не Галлагер — пока — но успевает проглотить эту постыдно волнующую мысль. — Да? Тогда где мой подарок, Рыжий лобок? — дразнит Микки. Йен ухмыляется, притягивая его ближе за воротник обрезанной фланелевой рубашки, чтобы целомудренно чмокнуть в щёку. — Ты получишь это позже вечером, — хрипло шепчет он, и в животе Микки расцветает новый прилив возбуждения. Он поворачивается, чтобы подразнить Йена в ответ, несмотря на постоянное ворчание Мэнди по поводу них... — Тебе нужно вложить деньги в производство спреев для этих двоих, — почти скучающе замечает Люси, когда появляется рядом с Мэнди, чтобы смерить их ироничным взглядом. — Как кошки в течке. — Фу, а то я не знаю, — скулит Мэнди, утыкаясь лбом в плечо Люси, как будто больше не может смотреть на них. — Они хуже, чем когда у них всё только начиналось. Как такое возможно? Люси приподнимает одну идеально выщипанную бровь, обращаясь непосредственно к Мэнди: — Серьёзно? Ох, бедняжка. Неудивительно, что ты так быстро сдалась. Микки стонет, как будто в него выстрелили, а Йен хихикает. Ярко-розовая Мэнди поворачивается, чтобы посмотреть на хитро ухмыляющуюся Люси. — Что? — спрашивает та. Притворная невинность сквозит в её тоне, таком же густом и фальшивом, как запах дешёвых духов. — Я про то, что ты съехала быстро. Я даже смотреть на них долго не могу. Не говоря уже о том, чтобы жить с ними. — Ты нас любишь, — усмехается Йен, обнимая Микки за плечи и притягивая ближе. Свежевымытая кожа сразу покрывается капельками пота в том месте, где они соприкасаются, — слишком тепло и странно приятно. Люси поджимает выкрашенные тёмно-красным губы в притворном раздумье, прежде чем ответить. — Не-а! — радостно восклицает она, делая ударение на «а». — Ты перепутал меня с моей девушкой. Той, что похожа на твоего парня. Только намного сексуальнее. — Эй! Пошла ты, Люси! — смеётся Йен, принимаясь объяснять, почему Микки явно самый горячий Милкович, при этом не забывая напоминать Мэнди, какая она хорошенькая. Люси не испытывает проблем с приукрашиванием внешности Микки. Но он на самом деле не обращает внимания на то, как эти двое поэтично воспевают о разных и удивительных оттенках их почти одинаковых голубых глаз. Он смотрит на Мэнди, всё ещё слишком худую, но в некотором смысле мягче. Люси позволяет ей чувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы снова показывать голые руки и ходить к психотерапевту каждый месяц, а не только тогда, когда её накрывает колкой безнадёжностью. Люси заставляет её чувствовать себя в безопасности настолько, чтобы быть мягкой. У Мэнди розовеют щёки, когда она наблюдает, как Йен и Люси глупо спорят о ценности их соответствия Милковичам, прикусывая нижнюю губу в каком-то легкомысленном счастье, а не в нервном страхе. Мэнди счастлива. Любима какой-то латиноамериканкой, которая проклинала её менеджера в «ВафельХаус» и помогала готовиться к выпускным экзаменам в Чикагском государственном. Терри Милкович, вероятно, переворачивается в своей братской могиле. У его детей есть вторые половинки, они любят и любимы. И всё это благодаря еврейской веганке, злобной мексиканке-защитнице и улыбчивому рыжеволосому эльфу. Но более того, все они счастливы и здоровы. Игги завязал с наркотиками и работает полный рабочий день. Колин — помощник менеджера в гараже. Мэнди вот-вот закончит колледж, а он — грёбаный бухгалтер, который по утрам любит медленно заняться любовью со своим парнем, прежде чем уйти на работу. У них есть люди, которые им небезразличны. И это взаимно. Это больше, чем кто-либо из них когда-либо мечтал, взрослея в страхе и борясь за выживание. — Нам нужна Кора, — наконец заявляет Люси, поворачивается на пятках и спешит вниз по лестнице. Йен следует за ней, расталкивая всех в попытке быть первым. — Эй! Никакого подкупа присяжных! Чёрт! — кричит он ей вслед, получая в ответ что-то на испанском. Микки фыркает. — Напомни мне, чтобы я никогда больше не позволяла им играть друг против друга в «Mario Kart», — говорит Мэнди с нежным раздражением. — С этим их странным соперничеством двойные свиданки нам не светят. Бесит, блин. Микки смеётся, притягивая Мэнди к себе и легонько чмокая в макушку. — Это слишком по-гейски, Мэнди. Она сжимает его в объятиях, в тоне звучит что-то вроде изумления, когда она отвечает: — Ну так это про нас, да?

↫★↬↫★↬↫★↬

Как сказал им Йен когда-то в метро, Галлагеры действительно выкладываются по полной на дни рождения. Тесная гостиная выглядит более празднично, чем на Рождество и на его вечеринке по случаю года после отсидки вместе взятых. И Микки сомневается, что это имеет какое-то отношение к тому, что из-за близости их дней рождения он и Фиона устраивают совместную вечеринку. Повсюду развешаны ленты (любимого жёлтого цвета Фионы и красного — Микки) — даже на спинке дивана и вокруг телевизора. Пол усеян воздушными шариками. Красный и жёлтый латекс при движении колышется, как скрипящие снежные сугробы, испачканные кетчупом и горчицей. В углу две стопки подарков, а кофейный столик усыпан конфетти. Над аркой в кухню висит баннер (явно не первого года свежести) из жёлтого картона с кривоватой надписью: «С днём рождения, Фиона!» Он чувствует прилив тепла, который не имеет ничего общего с жарой снаружи, когда видит под ним аккуратно подвешенный второй, написанный (уже гораздо аккуратнее) пузырчатыми буквами Дебби на красной бумаге. — С днём рождения, Микки! — хором восклицают Галлагеры и Милковичи, когда Дебби ставит на кофейный столик свой морковный торт в дополнение к простому ванильному Фионы. Всем им запретили петь, поэтому Лип кричит: «Загадывайте желание на счёт три!» Все ведут обратный отсчёт, пока они с Фионой наклоняются вперёд на продавленном диване, чтобы задуть свечи. Под шумные возгласы и свист, Фиона заключает его в объятия. — С днем рождения, Мик, — шепчет она. — Я рада, что ты здесь. Микки кивает ей в плечо. От неё пахнет тестом для торта и дешёвыми сигаретами с ментолом, которые раньше курил Терри. Его это уже давно не беспокоит. Он обнимает её в ответ, тоже радуясь быть здесь. Все хитро ухмыляются ему и комментируют его выбор праздничного торта. Даже Кев, такой же дружелюбный и туповатый, как в первую их встречу, хихикает, накладывая себе кусочек с корицей и творожным кремом. Вокруг шум и хаос, как на любой вечеринке Галлагеров. Все едят торт и то, что Фиона с Колином накупили в KFC. Обычное веселье Галлагеров усугубляется наличием Милковичей, Джорджией и Сид — все рассредоточились по дому, болтают и смеются. Микки разговаривает с Карлом и Бонни, пока Йен общается — быстрее и гораздо мягче, чем все остальные — с Липом у лестницы. Йен проводит рукой по волосам, глядя в пол, а Лип кладёт ладонь на его щёку, чтобы Йен посмотрел ему в глаза. Йен кивает, прежде чем Лип легонько хлопает его по щеке в нежном жесте, который использует только тогда, когда Йен чем-то обеспокоен. Микки собирается подойти к ним, чтобы понять, что происходит, когда резкий свист Ви прерывает всю болтовню. — Время подарков, сучки-именинники! — объявляет она. Микки не успевает опомниться, как его толкают обратно к дивану, усадив рядом с Фионой. Ей всё это не впервой и, сочувствуя неловкости Микки из-за того, что он оказался в центре внимания, она первая открывает свои подарки. Все тщательно упакованные подарки, которые попадаются ей в руки, варьируются от практичных (новый настольный календарь от Карла) до глупых (здоровенная коробка презервативов от Липа) и милых (фотоальбом с кучей их семейных фоток от Дебби). Фиона реагирует прекрасно: улыбается, смеётся и плачет. Она явно привыкла относиться ко всем своим близким по-матерински, проявляя искреннюю благодарность даже к той бесформенной кофейной кружке, которую Лиам сделал на уроке керамики. Единственная небольшая заминка возникает, когда она открывает подарок Колина — пару не самых дешёвых кроссовок и пару симпатичных серёжек. Она запинается, её щёки слегка розовеют, прежде чем она благодарит Колина, одаривая его мягкой, почти застенчивой улыбкой. Тот становится почти таким же красным, как волосы Йена, и это настолько забавно, что Микки забывает, что его тоже ждёт гора подарков. Он чувствует себя неуклюжим, когда ему подсовывают кучу свёртков — больше, чем у него когда-либо было. Лицо и руки кажутся огромными и неловкими, когда он разворачивает подарок Колина. Но любая нервозность рассеивается, когда он видит, что брат подарил ему матово-чёрный «Глок» (серийник спилен опытной рукой). Микки не может удержаться от смеха, говоря спасибо. — Девятимиллиметровый, — Колин отвечает на слишком любопытные вопросы Карла с ноткой гордости в голосе. Мэнди усмехается, когда Микки с отработанной непринуждённостью демонстрирует насторожившейся Фионе, что пистолет не заряжен. — Он всё ещё на УДО, тупица. — Мэнди закатывает глаза, но Колин пожимает плечами. — Он не зарегистрирован. — Ага, Мэндс, — подпевает Игги. Его подбородок покоится на плече Коры, а вечно худые руки обхватывают её талию. — Мы ж не любители. После настойчивого напоминания Фионы и пока удивлённый Карл продолжает задавать вопросы Колину, следующими Микки открывает подарки от Игги и Коры. Все смеются, когда он достаёт стеклянный бонг в форме члена, который подарил ему Игги. На большой пакетик травки, спрятанный на дне коробки, наклеен розовый стикер с аккуратным курсивом Коры: «С днём рождения, Мик! Чмок». Потом идёт подарок от Мэнди — бэушная электронная книга «Kindle» с трещиной в верхнем углу и уже загруженными всеми частями «Гарри Поттера». Очевидно, что Галлагеры не знают подтекста, но по его сердечному фырканью и покрасневшим глазам Мэнди все понимают, что сопливые комментарии лучше оставить при себе. Горько-сладкое напоминание об их детстве и новообретённом счастье во взрослой жизни заставляет Микки чувствовать себя странно уязвимым, пока не открывает огромную бутылку клубничной смазки, которую ему дарит Люси, вызывая хор улюлюканий, свистов и стонов, проносящихся по комнате. Йен, конечно, усугубляет ситуацию, забирая бутылку у него из рук и читая, силиконовая ли она, и заставляя всю комнату заткнуться, когда объясняет, почему это важно. Следом неожиданно продуманно идут несколько учебников по бухгалтерскому учёту от Липа, бутылка виски «Johnny Walker» от Кева и Ви, немного домашнего бананового хлеба от Дебби, складной нож с радужной патиной от Бонни, новенькая кожаная куртка от Карла и коллекция классических рок-значков от Лиама. — Для куртки, — говорит он Микки, как всегда смертельно серьёзный. Наконец, Джорджия и Сид дарят ему стопку фотографий в красивых рамках для его половины кабинета-каморки Брэда. На одной из них он и Мэнди показывают средние пальцы на камеру. Есть ещё рождественская фотография Колина и Игги в шляпах Санта-Клауса с дурацкими плакатами с бандитскими надписями и селфи, где они с Джорджией курят возле ресторана «Bryne's». Наконец, украдкой снятая Мэнди на прошлый Новый год фотография его и Йена. Микки на ней пьян как чёрт, раскрасневшимся лицом он утыкается в шею Йена, обнимая его за талию. Йен ухмыляется в камеру огромной сияющей улыбкой, зарываясь пальцами в растрёпанные волосы Микки, а веснушчатой щекой прижимаясь к его лбу. — Поскольку у тебя теперь свой шикарный маленький офис, — она пожимает плечами, кривя в усмешке ярко-красные губы, — решила напомнить тебе, что дома тебя ждут и любят. Все преувеличенно охают, прежде чем Фиона требует, чтобы он раздал подарки по кругу, чтобы все могли рассмотреть их и посмеяться. Йен откидывает своё долговязое тело на спинку дивана, ленты из гофрированной бумаги тихо похрустывают, когда он обнимает Микки за плечи. Микки позволяет ему оттащить себя к обтянутой пледом спинке дивана и поцеловать в висок: мягко и ободряюще. Опершись квадратным подбородком на плечо Микки, Йен прижимает его к себе на глазах у их семьи. Никакого стыда. Никакого желания что-то продемонстрировать. Йену просто нравится прикасаться к нему и быть рядом. Потому что он любит его. — Нам тоже нужно сделать для тебя фотографии, — настаивает Дебби с тем упрямым и расчётливым выражением лица, которое появляется, когда она уже наполовину спланировала что-то в своей голове. — У меня есть фотка моей задницы, если хочешь, — ухмыляется Карл. Игги хихикает, а Бонни закатывает глаза и тычет Карла в бок. — А ещё у нас есть фото, где ты в отключке с нарисованными членами на лице, — вмешивается Лип. — Мик может взять её себе. Тогда у него будет фотография твоего подлинного я. — Если кто-то и является «подлинным собой» с лицом, полным членов, так это Йен! — кричит Карл в ответ. Приятная тяжесть на плечах Микки исчезает, когда Йен бросается на Карла, беря его голову в захват. Бонни оказывается проворнее, спрыгивая с колен Карла, чтобы спрятаться за ликующей Джорджией. — Думаю, у нас есть фото тех времён, когда Лиам был помладше, — размышляет Фиона вслух, совершенно не обращая внимания на то, что Йен и Лип пытаются пронести Карла через кухню, чтобы бросить в бассейн, а Игги и Мэнди подбадривают их. — Колин, ты недавно поднимался на чердак, не видел их там? — Э-э, — заикается Колин. Его бледные щёки покрываются пятнами под взглядом больших карих глаз Фионы. — Может, там и было несколько коробок. Хочешь, я посмотрю ещё раз? — Было бы здорово, — мило улыбается Фиона, заставляя Колина улыбнуться в ответ и покраснеть до самых корней своих светлых кудрей. — Тебе не обя... — начинает Микки, но Дебби поворачивается к нему с неожиданно пламенным взглядом от кого-то, кто выглядит таким же милым и непритязательным, как Пепперминт Пэтти. — Ну, мы собираемся это сделать. Так что заткнись, — говорит она, принимаясь обсуждать с Фионой и Колином, как всё устроить. Для Микки это немного непостижимо. Два дня назад ему исполнилось двадцать пять, и он всё ещё жив. Более того, он на первой в жизни вечеринке по случаю своего дня рождения, а не в тюрьме и не там, где ему могут навалять. Не там, где Терри называл его никчёмным слабаком, прежде чем Микки удавалось улизнуть, чтобы пострелять в заброшках или потрахаться с каким-нибудь случайным чуваком. Он на вечеринке с морковным тортом, подарками и самодельным баннером. В окружении хаоса, смеха и людей, которые каким-то невероятным образом любят его так же сильно, как он любит их.

↫★↬↫★↬↫★↬

Вечеринка по случаю дня рождения превращается — как и все вечеринки Галлагеров — в скромную и домашнюю. Музыка гремит так громко, что кажется, будто это пятничный вечер в «Сказке». Все танцуют и выпивают. Лип, Мэнди и Люси, вероятно, курят травку в честь его дня рождения наверху. Атмосфера громкая и радостная. И хотя Микки уже привык к такому, он всё равно не может находиться в этом шуме слишком долго. Кожа покрывается мурашками от потребности в личном пространстве и небольшой порции одиночества. Так Йен и находит его, пьющим пиво на душном вечернем воздухе. С тарелкой морковного торта он неуклюже плюхается рядом и прислоняется плечом к плечу Микки. Даже не задумываясь, Микки прижимается к нему в ответ. Он допивает пиво и докуривает сигарету, пока Йен доедает торт — даже соскребает сливочно-сырную глазурь, — и компанию им составляют только стрекочущие сверчки и хаос Саутсайда. Некоторое время спустя Йен переплетает их пальцы, наблюдая, как один за другим загораются слабо мерцающие уличные фонари. Ладонь Микки потная в руке Йена, и из-за вечеринки, всё ещё бушующей внутри, у него болит голова. Вероятно, завтра он будет не в духе. Хаос — даже в хорошем смысле — утомляет его. Спасибо «травмирующему детству». И пусть он всегда говорит Йену, что все эти умные вещи из его учебников — полнейшая чушь, но, похоже, это обретает всё больший и больший смысл. Йен и сам это знает. Но он достаточно добр, чтобы не спорить. Чтобы найти Микки на вечеринке по случаю дня рождения Фионы и посидеть с ним (тихо и уютно) в липкой августовской жаре. — Спасибо, — внезапно выпаливает Микки. Ему неловко. У него никогда раньше не было вечеринки по случаю дня рождения — вечеринки-сюрприза, совместной вечеринки или любой другой. Он уверен, что благодарности излишни, но он хочет сказать спасибо. Хочет дать Йену всё, что может, даже если этого никогда не бывает много. И, кроме того, он чувствует благодарность. Признательность. Любовь. Не только Йена, но и всей толпы людей внутри, которые так громко слушают «Lil’ John», что соседи пытаются конкурировать, выкручивая свои проигрыватели на полную. Йен сжимает его руку, поднимает их переплетённые пальцы и целует тыльную сторону ладони Микки. Микки фыркает от такой нежности, но румянец на его щеках не из-за жаркой ночи. — Это я должен сказать спасибо, — поддразнивает Йен. — Ты продержался дольше, чем я ожидал. Микки смеётся, слегка подталкивая его плечом. — Не моя вина, что твоя семейка состоит из дикарей. Йен издаёт тихий смешок, подталкивая его локтем в ответ. — Знаю. Поэтому и говорю спасибо, дурачок. Ты так много стараешься для меня. Но всё же, — мягко продолжает он, — я знаю, что для тебя это слишком. Моя семья и я, но... — Тебя не слишком, — перебивает Микки, чувствуя лёгкое головокружение от жары и чрезмерной активности. Плюс изрядное количество алкоголя, что он выпил за день. Это проявляет его грубую сторону, и ему легче выпалить то, что он чувствует. Это всё ещё натягивает какую-то невидимую проволоку в его мозгу. Валуны старых страхов и неуверенности сыплются вперёд. Но это Йен. Просто Йен со своим загорелым носом и тёмно-зелёными глазами. — Ты идеальный, — признаётся он, чувствуя, как горят щёки, что не имеет никакого отношения к выпитому пиву или душной августовской жаре. Микки не собирается брать свои слова обратно, независимо от того, насколько ему неловко от заплаканного взгляда Йена. В конце концов, это правда. Йен идеален. Он красивый и добрый. Трудолюбивый и решительный. Упрямый до такой степени, что вызывает зуд вопреки собственному упрямству Микки, и неряшливый до такой степени, что порой его хочется придушить. Но идеальный. Для Микки он идеальный. Он помнит, как в семнадцать, трахнув безымянную соседскую девчонку, он лежал в своей постели, измученный горем. Ему было больно. Он не был мёртв, никто из тех, кто ему дорог, не был мёртв. Но осознание того, что такой и будет вся его жизнь, словно высосало весь воздух из лёгких. Глаза наполнились слезами, а грудную клетку сдавило. Он будет торговать оружием и наркотиками, трахать девушек, всё время чувствуя тошноту и одиночество. Он будет пить. Может, колоться героином, как Игги, просто чтобы отключиться на время. Может, избивать своих неизбежных детей от какой-нибудь безымянной соседской девчонки, которую будет ненавидеть. Совсем как Терри. Его глупые фантазии о каком-то милом парне, который любил бы его и заботился бы о нём, были такими же бесполезными, как пустые банки из-под пива и окурки, усеивающие пол его спальни. Всего лишь воображаемая жизнь, о которой он всегда мечтал. Но Йен — это всё, чего он мог желать. Больше, чем он когда-либо смел надеяться. — Ты идеален, — ехидно парирует Йен, наклоняясь, чтобы чмокнуть его в щёку и прижаться лбом к потному виску. Им слишком жарко от прикосновения влажной кожи — оба вспотели за день, — но Микки позволяет Йену опереться на себя. Позволяет себе насладиться тем фактом, что Йен хочет прикоснуться к нему. Почувствовать его кожу, какой бы скользкой или покрытой солёной плёнкой она ни была. — Я люблю тебя, — бормочет он в душный воздух, нуждаясь в том, чтобы выпустить слова, которые вертятся у него на языке. Он говорит это не в первый раз и не в последний. Но Микки может пересчитать по пальцам одной руки количество людей, которым сказал: «Я люблю тебя». Одна из них в доме, вероятно, танцует со своей девушкой, а другая давно мертва. Погребена в могиле для нищих, потому что Терри отказался платить за похороны. Но это правда. Так сильно. Йен кивает ему в висок, нежно прижимаясь губами к потной скуле Микки, прежде чем отстраниться, чтобы заглянуть ему в глаза. — Хочешь подарок на день рождения? — спрашивает он мягко, нежно-нежно. Микки качает головой, улыбаясь, даже когда не должен. — Мой день рождения не сегодня... — Микки, это не... — И! — продолжает он, закрывая Йену рот рукой. — Я просил тебя ничего мне не дарить. Йен смотрит на него с вызовом в зелёных глазах, прежде чем лизнуть ладонь Микки, как маленький ребёнок — хихикая, когда Микки толкает его в грудь и вытирает слюнявую руку о джинсы Йена. — Ну, тогда ты попал, — пожимает плечами Йен. — Потому что я... Я, э-э, я тебе кое-что купил. Типа потратил на это деньги и всё такое. Микки вздыхает — раздражённый, но счастливый. Невероятно счастливый. Больше, чем он когда-либо мог представить. — Йен, мне не нужно... — Я люблю тебя, Микки Милкович, — выпаливает Йен, словно подавившись. Его голос странно дрожит, из-за чего Микки смотрит на него с лёгким беспокойством. Йен смотрит в ответ — взгляд полон эмоций, но непоколебим — даже когда он немного ёрзает на скрипучих прогнивших ступеньках крыльца, чтобы достать что-то из заднего кармана. — Больше всего на свете. Я доверяю тебе. Свою жизнь, своё расстройство и своё... своё сердце. Всё. Ты мой самый любимый человек во всём мире, и я... — Он делает глубокий вдох, разжимает зажатую в кулак дрожащую руку медленно и осторожно, как челюсть аллигатора, чтобы показать простое серебряное кольцо. У Микки снова сдавливает грудь. Весь влажный, липкий воздух вырывается из лёгких, словно сжатый тисками. Но не тисками горя или боязни — ботинка отца на груди или колена какого-нибудь неонациста, вбивающего его в неумолимый тюремный пол, — а тисками чистейшего счастья. Его глаза щиплет от пота, стекающего со лба. Он следит за движением кадыка Йена, когда тот сглатывает, прерывисто выдыхает и облизывает пересохшие от волнения губы. — И… И… если ты мне позволишь, я бы хотел провести с тобой остаток своей жизни, — заикается он. Слёзы наворачиваются на его глаза. Сердце Микки вот-вот разорвётся от сердечного приступа, на который он, вероятно, всегда был обречён из-за пристрастия к сигаретам. Музыка в доме меняется на что-то мягкое и попсовое — в ответ слышны освистывание и громкие протесты. Его глаза горят. Горят от абсолютной серьёзности момента — с мужчиной, о котором он не мог и мечтать, держащим кольцо в своей огромной веснушчатой руке. — Ты выйдешь... — Прекрати свою речь, киска, — фыркает Микки, выхватывая кольцо из рук Йена — слегка скользкое от пота и пахнущее металлом: идеальное. — Конечно, я, блядь, в-выйду за тебя, — говорит он срывающимся голосом, надевая кольцо. Оно тускло поблёскивает в свете фонаря на заднем крыльце Галлагеров. Микки едва успевает восхититься им, как Йен обхватывает его подбородок, притягивая ближе. Поцелуй выходит небрежным, со вкусом соли и сливочно-сырной глазури. Они оба тяжело дышат с открытыми ртами и плачут. Это лучший грёбаный поцелуй в его жизни. Они отрываются друг от друга, только когда становится невозможным дышать. Пот, сопли и слёзы прокладывают чистые дорожки по их щекам. Большими пальцами Йен небрежно проводит под его глазами, растирая влагу: с заботой, преданностью и любовью. Йен тоже плачет. Но всё ещё улыбается, ликующе и так маниакально широко, что немного видны зубы. — Могу я предложить тебе выпить? Твоя бутылка пуста. Микки и не заметил. А вот Йен заметил. И скоро он заметит то, чего не замечает Микки. А Микки исправит то, чего не может Йен. Йен мягко справится с его кошмарами. А он будет справляться со взлётами и падениями Йена — терпеливо, а иногда и с благонамеренными, полуотчаянными угрозами. Они будут просыпаться рядом всю оставшуюся жизнь и будут счастливее, чем Микки когда-либо мог себе представить. Поэтому он кивает и ещё раз целует Йена в мягкие губы, шепча в липкую августовскую ночь: — Спасибо.

↫★↬↫★↬↫★↬