How I'm Imaginin' You | Как я тебя представляю

↫★↬↫★↬↫★↬

— Итак, правильно ли я понимаю. Это первый День святого Валентина, когда у тебя реально есть парень, и он ведёт на свидание твою сестру? Они сидят друг напротив друга в их любимой кабинке ресторана «Bryne's». Всё здесь оформлено в лучших традициях сопливых мелодрам. От этой обстановки Микки хочется блевать. С потолка свисают розовые бумажные сердечки. Лепестки роз на полу притоптаны мокрыми от слякоти ботинками. Розовые, красные и серебряные конфетти в цвете металлик рассыпаны по столам. В меню даже есть тематические спецпредложения в дополнение к обычным блюдам месяца: французские тосты в форме отвратительного сердца с шоколадно-клубничной начинкой и омлет с перцем чоризо, рекламируемый как «Сладость и острота в День святого Валентина!». Микки видит, как некоторые молодые люди безрассудно хихикают и кормят друг друга с вилок. Они с Джорджией, вероятно, единственная парочка, сделавшая заказ по тематическому меню (плюс блинчики для него и чилакилес для неё), хотя они не собираются после этого идти домой и трахаться только лишь из-за даты в календаре. Он указывает на Джорджию сосиской, насаженной на вилку, в угрожающем (как он надеется) жесте. — Правильно ли я понимаю, что технически мы на свидании? В День святого Валентина. Первом, когда у меня есть… — он чувствует, как краснеют щёки, — парень. Как тебе такое, а? Джорджия театрально фыркает, всё равно что голливудская звезда, которой только что сказали, что у неё появляются морщины. В отместку она бросает в него кусочек клубники. — Свидание, как же. Мечтай, говнюк. — Она хмурится. — Это просто регулярные посиделки. Микки чуть не выплёвывает омлет с недоверчивой усмешкой. — Регулярные посиделки? Какого хрена? Несколько человек из окружающих парочек начинают поглядывать на них из-за резких интонаций. Те, что помоложе, не увидев угрозы в их слащавой идиллии, возвращаются к кормлению друг друга. Представители более старшего поколения ещё некоторое время бросают на них неодобрительные взгляды, будто это может заставить Джорджию перекраситься обратно в натуральный чёрный, а его — удалить татуировки. Джорджия игнорирует их, указывая рукой на стол и глядя на Микки с ошеломлённым выражением лица. — Завтрак, дурёха, — говорит она. Микки кашляет, проглатывая луковое кольцо с перцем, но умудряется не рассмеяться. — Ты такая засранка. Он не может сдержать ухмылку. Джорджия отвечает тем же, даже высовывает свой украшенный пирсингом язык, чтобы выглядеть ещё большей засранкой. — Я твой лучший друг. И подарок небес, Михайло Милкович. Микки бросает в неё ломтиком халапеньо. — Ненавижу, что он тебе рассказал. Джорджия даже не моргает, отправляя ломтик перца в рот и прожёвывая его. — Я в восторге, что ты не отрицал ничего из этого. Микки усмехается, но не начинает отнекиваться. Сейчас уже нет смысла. Но даже если Джорджия — его самопровозглашённый «лучший друг», он всё равно не может поделиться с ней всем. Тем, что делает его отношения с Йеном и Мэнди другими. Не странными или напряжёнными, просто другими. Он подцепляет вилкой последние луковые колечки, перец и остатки омлета, пропитанные маслом чоризо, крутя их по тарелке, пока обдумывает ответ. — Она ждёт этого с нетерпением, — говорит он в итоге. — Пытается делать вид, что это не так, потому что… Сама понимаешь… Потому что мы с её кавалером занимаемся сексом и тискаемся на диване и почти каждое утро просыпаемся в обнимку, и он мне так нравится, что хочется кричать, — не договаривает он, запихивая в рот остатки еды и сглатывая, пока Джорджия наблюдает за ним с полным ртом французского тоста. — Он её лучший друг. — Он пожимает плечами. Джорджия делает глоток чая со льдом, пожимая плечами в ответ. — Я тебе ничего не говорила, — говорит она с немного напускным лукавством. — Но он собирается купить ей нарциссы. И шоколад. Однако она не может сдержать радостной улыбки. — И он тоже ждёт этого с нетерпением. — Я и не ожидал другого от этого мягкотелого придурка. Микки тоже улыбается. В животе разливается тепло при мысли о том, что Йен купит Мэнди цветы и шоколад, как на настоящем свидании в День святого Валентина. Иногда ему всё ещё трудно поверить, что Йен реален. Он слишком добрый. Слишком внимательный. Слишком искренне милый. Такой человек никогда бы не обратил внимания на вечно хмурых Микки и Мэнди, не говоря уже о том, чтобы полюбить их так сильно, чтобы повести одну на настоящее свидание, а другого — в постель, а потом душить в объятиях. Йен словно появился из самых нежных фантазий Микки. Которым он предавался, трахнув какую-нибудь девчонку, а после, выскоблившись в душе дочиста и завалившись в кровать, глядел в потолок, чувствуя себя таким бесконечно одиноким и отчаянно нуждающимся в ком-то одном, в парне, который был бы нежным, ласковым и любящим. Хотя бы раз. После такого секса его всегда тошнило. Он чувствовал себя липким от стыда и печали. Но Йен — олицетворение всего, что Микки слишком боялся себе представить. Он ходит, болтает, продолжает оставлять чёртову посуду в раковине и загаживает ванную, когда не поест после приёма лекарств. — Ты позволишь ему пригласить тебя на свидание? — спрашивает Джорджия, подперев подбородок рукой. — По нему видно, что он любит угождать. Он будет в восторге. — Ни за что, бля, — говорит Микки с ноткой упрямства. Он не совсем понимает, что она имеет в виду под «угождать», но и намёка достаточно, чтобы его щёки порозовели. — Я не поклонник всего этого вычурного дерьма. Я за пиво и начос. Никаких... тапсов, или что там ещё, чёрт возьми, они собираются есть. — Тапас, дурачок. — Джорджия закатывает глаза, забирая счёт раньше, чем это успевает сделать Микки. В гараже он зарабатывает немного больше, но он платил в прошлую субботу, а она не позволяет ему платить дважды подряд. — И это всего лишь вычурные испанские закуски, — продолжает она, отдав карту для оплаты счёта. — Типа начос. Только с настоящим сыром. — Для начос и пива не нужно бронировать столик, — саркастично возражает он. Джорджия закатывает глаза и разражается небольшой тирадой о том, насколько неблагодарна работа в сфере услуг, поэтому плата за бронирование хоть и раздражает, но необходима для… бла-бла-бла. Он пропускает это мимо ушей, неожиданно удивлённый тем, насколько всё иначе. Он и не подозревал, как сильно нуждается в ком-то вроде Джорджии. С ней можно быть злюкой в шутку, и она будет вести себя так же в ответ. С ней у них регулярные посиделки за завтраком, чтобы поговорить о всякой ерунде. О том, что Джейми, вероятно, скоро уволят, а Джорджия ждёт не дождётся этого, и о том, что все в мастерской «Born Free» делают ставки на то, какого типа цыпочек предпочитает трахать Микки, потому что он никогда не ходит с остальными холостыми парнями выпить после работы. Йен находит это забавным. Как и Джорджия, и Брэд, который увидел, как Йен звонил Микки на работу — на дисплее телефона высветилось «Рыжий лобок» с эмодзи баклажана, оранжевым сердечком и улыбающимся фиолетовым дьяволом, — что ясно давало понять, какой именно тип цыпочек предпочитает Микки. Раньше он думал, что ему достаточно Мэнди. У него никогда не было близких друзей (да он и не хотел), а Мэнди он доверял больше всего. Но иметь в друзьях Джорджию оказалось приятнее, чем он думал. С ней он может быть таким, каким не может быть с сестрой. Из-за их детства и всех тех причин, по которым, несмотря ни на что, они скованы чувством стыда и семейной верности. Плюс, теперь, когда он вроде как встречается с её лучшим другом, есть такое дерьмо, которое он просто не может обсудить с ней. Не хочет обсуждать с ней. — Ты должен позволить Йену сводить тебя на свидание, Мик. То ли дело Джорджия. Иногда это здорово. Но не всегда. Микки запихивает в рот последнюю порцию панкейков, отвечая с набитым ртом: — Если тебе так хочется, чтобы он пошёл на свидание, то иди с ним сама. Джорджия морщит нос, но не сдаётся. Для пущей убедительности она бросает в него скомканную салфетку. — Он милый, но не в моём вкусе, — сухо комментирует она, пока Микки вытирает липкий сироп с губ. — Кроме того, он хочет сводить на свидание тебя, тупиздень, — недовольно добавляет она, и Микки радуется, что успел проглотить свой кофе, иначе бы выплюнул его прям на бумажную бледно-розовую кружевную скатерть, оставив липкий коричневато-чёрный след. Щёки внезапно обдаёт жаром под безразличным взглядом Джорджии, разрывающейся между двумя своими любимыми увлечениями: раздражать Микки до невозможности и быть всегда правой, когда речь заходит о Микки Милковиче. — Откуда ты знаешь? — спрашивает он настойчиво. Йен, конечно, сентиментальный придурок — это должно быть видно даже инопланетянам на Марсе, — но он ни разу не упоминал о свидании. Словно готовясь к долгой лекции, Джорджия подливает себе чаю, чтобы промочить горло, когда понадобиться. Она не торопится: выжимает лимон, прилипший к стенке бокала, размешивает чай и делает большой приятный глоток, прежде чем поделиться своими мыслями по этому поводу. — Разве это не очевидно? — говорит она. — Он так старается организовать дружеское свидание с твоей сестрой. Значит, он романтик, Микки. Ему нравятся такие вещи. Микки невольно ощетинивается от этих слов, но пытается скрыть это. Он знает, что так и есть: мягкотелая задница Йена была бы на седьмом небе от счастья, планируя милое романтическое свидание для кого угодно. Мэнди, Дебби, чёртового Липа, — он мог бы устроить ужин со спагетти для пары бомжей, если бы думал, что они действительно поладят. Но то, что он знает это о Йене, не означает, что тот рассказал ему об этом. — Микки? — зовёт Джорджия, слегка постукивая пальцем по краю салфетки, чтобы привлечь его внимание. Он моргает, пытаясь прогнать туман, застилающий глаза, и сосредотачивается на обеспокоенном лице Джорджии. — Ты в порядке? — спрашивает она, и в её голосе нет ни намёка на драматизм. Он отрывисто кивает, вытаскивает из кармана несколько смятых банкнот и бросает их на стол. — Нужно покурить, — говорит он ей, прежде чем практически выбежать из ресторана. Джорджия не окликает его, как влюблённая девушка, за что он благодарен. Даже если остальные счастливые парочки всё равно бросают странные взгляды, оторвавшись от милования, чтобы наблюдать за его поспешным уходом. Но получив свою карту обратно, Джорджия присоединяется к нему на улице, прислоняясь рядом к стене и украдкой затягиваясь его сигаретой. Она ничего не говорит, хотя ей, должно быть, неловко — она не перестаёт ёрзать, — но она научилась его ждать. Совсем как его братья и сестра. Терри научил их этому на случай ареста, задержания полицейскими или появления кого-то из департамента образования. Джорджия не знает, но Микки всегда был в этом лучшим. Она знает только, что иногда это помогает, иногда нужно позволить ему заполнить тишину, когда он захочет, а не когда его к этому принуждают или манипулируют. Поэтому она ждёт. Мысль о том, что одна из крошечных частичек воспитания Терри Милковича, всё ещё спрятанная у него под кожей, превратилась во что-то доброе и поддерживаемое кем-то, кто действительно заботится о нём, наполняет его теплом. Заставляет чувствовать, что его знает кто-то, кроме братьев, сестры или Йена. Он всегда думал, что возненавидит это, но нет. — Откуда ты всё это знаешь? — спрашивает он наконец, позволяя страху, таящемуся в этих словах, рассеяться вместе с дымом, вьющимся из носа. — Он сказал тебе, что хочет? — Вроде того, — признаётся Джорджия, ёжась то ли от нервов, то ли от пронизывающего чикагского холода. — Вскользь. Я немного подколола его, когда он рассказал о свидании с Мэнди. Спросила, было бы тебе всё равно, если бы это была не Мэнди, а любая другая девушка. В шутку, но ты знаешь… Микки кивает, хотя и не совсем понимает. Он никогда по-настоящему не задумывался о свиданиях, слишком боялся, что отец каким-то образом догадается, едва его увидев, а следом быстро расквасит ему лицо так, что только очень опытный гробовщик сможет собрать его обратно. Ближе всего к свиданию он был, когда как-то вечером приготовил пицца-роллы Джейку, а утром их застукал Терри. Но Микки сделал это не по доброте душевной и не из желания сделать что-то для Джейка, и сейчас он так же мало что смыслит в свиданиях, как и тогда. Это не значит, что он сказал бы Йену «нет», если бы тот удосужился спросить. С другой стороны, Микки знает себя достаточно, чтобы понимать, что он не самый социально активный парень. — Ты же не переживаешь из-за этого, да? — медленно произносит Джорджия. Микки фыркает, стряхивая пепел с сигареты. — Нет. Мэнди в предвкушении. Йен тоже. Я просто… — Он делает ещё одну затяжку и задерживает дыхание, произнося с трудом: — Мне всё равно. Джорджия рядом вздыхает — порывистое облако выпускаемого ею горячего воздуха похоже на сигаретный дым, — прежде чем слабо хлопнуть его по плечу. — Какого хрена, Джордж? — Ты как мыльная опера, клянусь богом, — огрызается она, вырывая сигарету у него из пальцев. — Я чувствую, что моя бабушка вот-вот появится из ниоткуда и спросит, что задумал этот маленький кабро. Господи, Мик. — Какого хрена ты назвала меня козлом? Микки не может удержаться от вопроса, заставляя Джорджию поперхнуться при следующей затяжке. Дым вырывается из её носа небольшими струйками, когда он хихикает. Микки надеется, что это обжигает ей ноздри. — Ой, — предсказуемо стонет она, сильно шмыгая носом и туша окурок о подошву ботинка. — Так тебе и надо, дурында, — бормочет Микки, отталкиваясь от стены и направляясь к перекрёстку, где они расстанутся до следующей субботы: Джорджия пойдёт к себе в квартиру в Вестсайде, а Микки пошагает к метро. — Расслабься, Дуолинго, — бросает она в ответ, легко подстраиваясь под его медленный шаг. — Поговори с ним. Коммуникация. — Коммуникация? — повторяет он с сарказмом. — Ага, динь-дон, — подчёркивает Джорджия. — Коммуникация. Общение. Типа как у нормальных взрослых людей в серьёзных отношениях. — Чёрт. — Микки не может удержаться от сухого смешка. — Ты вообще знакома со мной и Йеном? — К сожалению, — вздыхает Джорджия, грубо тыча большим пальцем в кнопку на светофоре. Пока мигает красный, они стоят с несколькими другими прохожими, наблюдая за проносящимися мимо такси и легковушками. — Я только говорю, — начинает она снова, когда они вместе с другими людьми быстро переходят пешеходный переход, словно стадо крупного рогатого скота. — Тебе нужно просто сказать ему. Нет ничего такого в том, что ты не любишь ходить по ресторанам или клубам. Просто дай бедному парню понять, что это не потому, что ты всё ещё прячешься в шкафу или типа того. — Спасибо, бля, доктор Фил. — Микки хмурится, гораздо больше взбешённый тем, что Джорджия права, чем её словами. — Есть ещё какие-то умные советы? Джорджия задумчиво хмыкает, ожидая зелёного на очередном пешеходном переходе. Микки бросает на неё невозмутимый взгляд, пока она хмыкает в своей обычной драматической манере. Наконец, она щёлкает пальцами, будто её внезапно осеняет. — Если вы с Йеном решите заняться сексом в душе, не забудь взять силиконовую смазку. Она не смоется! — весело восклицает она. Микки едва сдерживается, чтобы не толкнуть её на проезжую часть.

↫★↬↫★↬↫★↬

Ровно в половине шестого раздаётся стук в дверь, и Микки не может не закатить глаза, но всё же ставит «Файлы судебной экспертизы» на паузу и идёт открывать. Распахнув дверь, он оказывается перед выбором: рассмеяться от души или объездить Йена прям в коридоре на грязном старом ковре. Микки прекрасно помнит, насколько горяч Йен, — они виделись менее двенадцати часов назад, — но он и представить не мог, насколько хорошо этот тупоголовый придурок может выглядеть, если принарядится. — Я пришёл за мисс Милкович, — говорит он с подчёркнутой вежливостью, но не в силах сдержать глупую ухмылку. Но даже это не портит его привлекательного вида. На нём светло-серая рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами, открывающая намёк на рыжие волосы на груди. Плюс пара чистых тёмных застиранных джинсов, заправленных в чёрные ботинки. Ярко-оранжевые волосы, которые нравятся Микки, зачёсаны назад, оставив несколько прядей свободно спадать на лоб. Он охуенно великолепен. И это особенно заметно, когда Микки стоит рядом в облегающей майке-алкоголичке, доставшейся ему по наследству от Колина, и семейниках с пятнами от сальсы. — Тогда заходи, — вздыхает он, придерживая дверь открытой для потрясающе одетого Йена и маленького, но милого букетика нарциссов, который тот принёс с собой. Мэнди всё ещё добавляет последние штрихи к образу — то ли занята причёской, то ли красит ресницы, — поэтому после того, как Микки ставит цветы в банку из-под джема, наполнив её водой, они с Йеном просто смотрят друг на друга через крошечное пространство кухни. Оба улыбаются и не стесняются обмениваться взглядами, как будто это у Микки сегодня первое свидание с Йеном. — Милое местечко, — комментирует Йен, словно не замечая тарелку с хлопьями и кофейную кружку, которые он же и оставил в раковине утром. — А Мэнди не говорила, что у неё есть горячий старший брат. Его голос звучит игриво и хрипло, как в порно, и он не может сдержать широкой улыбки на лице. Микки приходится прикусить уголок губы, чтобы не рассмеяться, когда Йен подходит ближе. Тем не менее он пытается контролировать выражение лица, чтобы не выдать свою внутреннюю Джорджию Нарваез. — Хорошая попытка, крутыш. Какие у тебя намерения в отношении моей младшей сестрёнки, а? — спрашивает он, скрещивая руки на груди, чтобы как-то отгородиться от Йена, который в хищной манере прижимает его к стойке, и чтобы унять дрожь, которая пробегает по телу, когда он называет Мэнди своей «сестрёнкой». — Исключительно благонамеренные, — уверяет его Йен, прежде чем захлопать рыжеватыми ресницами. — А вот в отношении тебя… Абсолютно развратные. Что-то пожёстче, например — связать тебя и заставить кричать, Мик, — мурлычет он. Микки знает, что Йен пытается быть игриво-сексуальным, чтобы подразнить его. Но он не может удержаться и смеётся так сильно, что утыкается лбом в плечо Йена, пахнущее «Олд Спайс», и фыркает, как маленький ребёнок. К счастью, Йен присоединяется к нему, нежно чмокая в висок, когда их хихиканье стихает. — Перегнул? — спрашивает он, розовощёкий и ещё более красивый, чем раньше. Как бы сильно Микки ни нравилось, когда Йен прикасается к нему — нежно поглаживая по талии — и отвечать ему тем же, он не планирует ничего такого. Дело не в том, что он не хочет (он хочет, чёрт возьми), но Йен выглядит идеально. Почти как один из тех моделей, которых называют «уникальными» или как-то так, потому что он не идеально сложенный блондин. Микки не хочет прикасаться к нему грязными руками, чтобы не запачкать. — Кажется, я уже говорил тебе, что ролевые игры мне не заходят, — напоминает Микки, откидываясь назад и упираясь рукой в столешницу. Он хватает Йена за воротник и целует. Улыбка Йена становится более мягкой и почти застенчивой. Так он выглядит, когда тронут или смущён, а иногда и то и другое вместе. — Думал, ты сказал так только потому, что я тебе не понравился, — признаётся он, водя ладонями по бокам Микки; щекотно. Отчасти Йен прав. Когда он обрабатывал разбитые костяшки Микки и бесстыдно флиртовал с ним в заваленном мусором переулке, Микки хотел, чтобы Йен думал, что он его ненавидит. Он хотел, чтобы Йен возненавидел его в ответ. Возможно, в глубине души он всегда знал, что Йен поймает его, если он не будет осторожен. Со своей разгильдяйской харизмой и безрассудными улыбками Йен был ходячим шоу ужасов, демонстрирующим всё то, чего Микки пытался избежать, недавно выйдя из тюрьмы. Он пытался подавить это чувство, но Йен всё равно ему нравился. Его внешность, остроумие и доброта. Йен нравился ему так сильно, что Микки не предполагал, что он может нравиться ему ещё сильнее, чем уже есть. И всё же… — Ты мне всё ещё не нравишься. В целом Микки удаётся сохранить серьёзный тон. Но он не может сдержать улыбку, особенно когда встречается с распахнутыми зелёными глазами Йена и его широкой ухмылкой. — О, вот как? — бормочет Йен, наклоняясь ближе, чтобы потереться носом о нос Микки. От него пахнет мятной жвачкой. — Чёрт. Дело в разговорах о ролевых играх, не так ли? Разве нам не нравится фетишистская часть в наших отношениях? — Ты в курсе, что ты извращенец? — Микки смеётся, наконец сдаваясь и держась за шею Йена. Йен бормочет что-то похожее на «да», а потом притягивает его к себе для поцелуя. Выходит почти целомудренно по сравнению с теми голодными поцелуями, которыми они обычно обмениваются. Просто несколько касаний губами: мягких и сладких. От них Микки чувствует себя слабым и трепещущим. Только с Йеном он чувствует такую заботу. Это вызывает у него желание излить беспорядочные, искренние слова в пространство между ними, даже если от одной мысли об этом у него кружится голова. Сердце замирает в груди, когда он думает, что Йен, вероятно, сказал бы то же самое в ответ — немедленно и так же искренне, как и всегда, когда дело касается Микки. Неизвестно, как долго они так стоят, обмениваясь сладкими поцелуями с небольшим участием языков, прежде чем резко оторваться друг от друга, словно их внезапно осенило одной и той же мыслью. — Я должна была догадаться, что ты кинешься целоваться с моим кавалером, шлюха. — Тон Мэнди язвителен, но улыбка почти нежная. Она выглядит отлично, но всё ещё напоминает неряшливую худышку, с которой он вырос. Блестящее фиолетовое платье так выгодно облегает её стройную фигуру, что кажется, будто его сшили на заказ и оплатили платиновой картой, не забыв оставить щедрые чаевые. Однако в сочетании с армейскими ботинками с розовыми шнурками, рваными колготками и чёрной кожаной курткой она выглядит как взрослая версия девочки-панка, для которой ему приходилось воровать тампоны, пока она не набралась наглости, чтобы красть их самой. — Он мой парень, — возражает Микки, полностью игнорируя, как Йен рядом весь загорается от этих слов. — Ты вечно воровала моё барахло, Мэндс. Даже эта куртка моя. — Это была твоя куртка, — спорит она, плотнее кутаясь в потрескавшуюся и потёртую кожу. Он помнит, как стащил её из местного благотворительного магазина. Он должен был найти что-то тёплое, чтобы социальная служба не доставала Терри из-за того, что у них снова нет нормальных курток. Но эта куртка выглядело круто, так что он просто пожал плечами и схватил её. Терри назвал его тупицей, когда Микки вернулся домой, впечатал в стену и поставил фингал под глазом. И в конце концов оказался прав: когда Микки сбегал из дома, проводя ночи на улице, куртка почти не грела, особенно если температура падала ниже нуля. — И на мне она смотрится лучше, — заканчивает Мэнди, глупо покрутившись, прежде чем похлопать покрытыми тушью ресницами, глядя на Йена. — Я права, кавалер? — Ты действительно красотка, Мэнди, — улыбается Йен. От его искренности на щеках Мэнди проступает румянец. В манере Йена быть милым есть что-то такое особенное, от чего их ледяной сарказм тает. Микки задаётся вопросом, покраснел бы Колин, если бы Йен был так же мил с ним. А Игги? Вряд ли, но эти мысли забавляют Микки. Какое-то время Мэнди радостно суетится вокруг своих цветов, вдыхая свежий прохладный аромат и бесцельно поправляя их в импровизированной вазе Микки. Он отмахивается от их предложения захватить ему что-нибудь из фастфуда на обратном пути, а затем Йен подставляет Мэнди локоть, как какой-нибудь мистер Дарси. Но, судя по тому, как она ухмыляется, ей это приятно. — Ну что, пойдём? — спрашивает он, и Мэнди с готовностью берёт его под руку, а у Микки внутри всё сжимается от счастья и ревности. — Да, чёрт возьми, — соглашается Мэнди, подталкивая Йена к двери. Но не раньше, чем нахально кричит: — Не жди меня, Мик! Йен едва успевает одарить его одной из своих слишком широких улыбок с сомкнутыми губами, как дверь с грохотом захлопывается. До Микки доносятся их смешки и болтовня в коридоре. В тишине квартиры он изо всех сил пытается проглотить ком, неожиданно вставший поперёк горла. Мэнди счастлива. Очевидно. Она заслуживает, чтобы какой-нибудь тупица вроде Йена угощал её шикарными напитками и закусками. Йен тоже счастлив. Он тоже заслуживает романтичного свидания в День святого Валентина. С цветами и шоколадными конфетами. Даже если это свидание с лучшей подругой, а не с его парнем-головорезом. Микки повторяет это про себя снова и снова, устраиваясь поудобнее на диване. Как одну из тех дурацких мантр, о которых вечно твердит хипстерская задница Коры. Жаль, что у него нет другой мантры, установки или заклинания, чтобы стереть изо рта кислый привкус зависти, обжигающий горло.

↫★↬↫★↬↫★↬

Как раз начинается новая серия «Файлов судебной экспертизы», когда Микки слышит звук поворачивающегося в замке ключа. И хотя он знает, что это всего лишь Йен и Мэнди, всё равно слегка выпрямляется на диване. Он стряхивает крошки с майки и вытаскивает руку из боксеров, где она удобно лежала на внутренней стороне бедра. Дверь открывается и закрывается со скрипом, слишком зловещим для любого многоквартирного дома (даже такого старого и обветшалого, как их), за которым следует щелчок засова, возвращающегося на место. Проходит ещё мгновение, прежде чем он чувствует поцелуй на макушке, и Йен плюхается рядом с ним на диван. — Привет, — говорит Микки хриплым от непривычки голосом. Йен отвлекается от расшнуровывания ботинок, чтобы одарить Микки лёгкой, невероятно нежной улыбкой. — Привет, — повторяет он, доставая из ниоткуда белый с жирными пятнами пакет из фастфуда и бросая его Микки на колени. Несмотря на то, что этим вечером он прикончил полпачки чипсов с сальсой, запах фритюрного жира и лука пробуждает какую-то ненасытную часть его мозга. Он разворачивает бургер, пока Йен заканчивает стаскивать ботинки, и к тому времени, как тот расстёгивает и сбрасывает с себя рубашку, Микки уже принимается за второй. — Где Мэнди? — спрашивает он, только теперь обратив внимание на тишину. Йен смеётся, хватая свой бургер, прежде чем объяснить. — Люси, наша официантка, пригласила её потусоваться после смены, — говорит он, глупо приподнимая брови. Микки не может не сморщить нос, когда до него доходит. — Она теперь в лесбиянки заделалась? — спрашивает он, заставляя Йена закатить глаза. — Если уж на то пошло, она би, — говорит Йен с набитым ртом. — На самом деле это было довольно мило. Мэнди даже не понимала, что Люси с ней флиртует, пока та прямо не спросила, не хочет ли она выпить после смены. Микки хихикает. — Довольно нагло, да? — Пригласить Мэнди на свидание? Не… думаю. Она злюка та ещё, но не… — Нет, придурок. — Микки смеётся над искренним замешательством Йена. К его нижней губе прилип кусочек лука, и Микки не может удержаться от того, чтобы наклониться вперёд и стереть его большим пальцем. — В смысле приглашать девушку на свидание в присутствии её парня, — уточняет он, засовывая большой палец в рот, чтобы облизать. — Лесбиянкам смелости не занимать, чувак. Йен смотрит на его губы — взгляд с поволокой — и словно выпадает из реальности, прежде чем снова сконцентрироваться. Отправляя в рот немного картошки фри, он качает головой. — Она спросила, как долго мы вместе, и Мэнди чуть не подавилась фаршированными грибами, — признаётся он. — Я сказал, что встречаюсь с её братом, после чего Люси перешла в наступление. Микки хмыкает, потягивая газировку, которую принёс ему Йен. Не верится, что он собирается задать этот вопрос, но Йен выглядит невероятно сексуально в одной белой майке. Его волосы, обильно смазанные гелем, слегка выбиваются из причёски, отчего у Микки руки так и чешутся взъерошить их ещё больше. К тому же сегодня День святого Валентина. И хотя это может показаться странным, но, возможно, Микки просто немного приревновал и теперь хочет трахаться со своим парнем в своей чёртовой квартире, не боясь быть громким, поэтому сжимает кулаки и выпаливает: — Как думаешь, она сегодня вернётся домой? Йен фыркает, доедая последний кусочек бургера. — Сомневаюсь. Она обещала написать, если ей понадобится помощь, но… — Она и тебе задницу надерёт, — заканчивает за него Микки, ухмыляясь. Йен вздыхает, но кивает. — Но она и мне задницу надерёт, — соглашается он, вызывая смех у Микки. Йен слегка хлопает его по бедру, показывая, что оскорблён. — Она в любом случае напишет. Но судя по многозначительным взглядам, которые на неё бросала Люси, — он подталкивает оставшуюся еду в сторону Микки, — сегодня она будет ночевать не дома. И вернётся сильно изменившимся человеком. Микки ещё больше морщится, шлёпнув Йена по бедру. — Не заставляй меня представлять это, чувак. Йен невнятно хмыкает, наклоняясь вперёд, чтобы украсть глоток газировки Микки. — Ладно, — соглашается он. — Хочешь досмотреть эту серию? Он спрашивает это с таким фальшивым чувством раздражения, что всё лицо Микки расплывается в улыбке, пока он снимает сериал с паузы. В уютной тишине они смотрят, как люди обсуждают старые нераскрытые дела, пока Микки доедает первый ужин на День святого Валентина, который ему кто-либо когда-либо покупал. Возможно, кто-то другой не придал бы этому особого значения, но Микки наполняет тёплым, уютным чувством, которое не имеет ничего общего с жирной едой. Бургеры означают, что Йен думал о нём. Сыр на них — что Йен потратился на Микки отдельно. А отсутствие маринованных огурцов — что он помнит о его предпочтениях. Микки чувствует заботу во всех мельчайших деталях. Покончив с едой и отодвинув пакет, чтобы выкинуть позже, Микки кладёт голову Йену на колени, а тот принимается медленно водить пальцами по его волосам, но тут звонит телефон. — С Мэнди всё в порядке, — сообщает Йен. — Она собирается к Люси, чтобы ещё немного выпить. Микки хмыкает, нежно проводя рукой по внутренней стороне бедра Йена, обтянутого джинсами. — Извини, что у неё свидание лучше, чем у тебя. — Не-а, — возражает он, блокируя телефон. — Я тоже хорошо провожу время. — Разве? — Микки недоверчиво усмехается. — С фастфудом у телика? — Ты же здесь, — Йен пожимает плечами, словно для него не имеет значения, что так он проводит, предположительно, самую романтичную ночь в году. Возможно, это разговор с Джорджией заставляет Микки волноваться, а может, мучительное чувство ревности из-за того, что Мэнди первой сходила с Йеном на свидание — пусть и дружеское. А может, всё вместе. Словно наркотик проносится по венам, заставляя Микки анализировать, волноваться и вести себя как маленькая сучка. Он слегка вздрагивает, когда чувствует, как большой палец Йена нежно поглаживает его между бровями. — У тебя тут появляется небольшая морщинка, когда ты слишком много думаешь, — объясняет он в ответ на вопросительное ворчание Микки. Успокаивающие прикосновения Йена невероятно нежны, и Микки чувствует, как его кости, мышцы, даже суставы поддаются этой ласке. Микки расслабляется и чувствует себя более раскованным, хотя даже не подозревал, что способен на такое. — Хочешь поговорить об этом? — предлагает Йен, подталкивая его с такой же осторожностью, с какой прикасается. Не то чтобы Микки действительно хотел, но забота Йена лишает его всякого инстинкта самосохранения. Это самая приятная форма контроля над разумом. — Тебе понравилось? — выпаливает Микки. — Свидание с Мэнди? — Ну да, — начинает Йен, явно немного сбитый с толку. Он быстро приходит в себя, ёрзая на месте, но не убирает руку из волос Микки. — В смысле, она же моя лучшая подруга. Приятно проводить с ней время вне колледжа, — добавляет он, прежде чем продолжить с оттенком веселья: — К тому же мы не можем обсуждать «Настоящих домохозяек» в библиотеке. Библиотекарша — стерва. Считает себя слишком умной для подобных шоу, понимаешь? Можно подумать, гомики из старой классической литературы не дрались из-за членов. Микки поворачивается, чтобы уткнуться в бедро Йена, смеясь. От этого рука Йена смещается от морщинки между его бровями к мочке уха. — Серьёзно, Йен? — Я серьёзно! — смеётся он. — Мэнди в жизни тебе не признается, но ты был прав. Микки хмыкает, давая понять, что слушает, закрывает глаза и подаётся навстречу мягким прикосновениям Йена. Дрожь пробегает по его спине, и на этот раз он позволяет себе это показать. Йен не будет думать о нём иначе. Тот останавливается, чтобы убедиться, что Микки не больно, прежде чем возобновить свои лёгкие, как перышко, движения. — Насчёт чего? — Это было просто очень дорогое пиво и еда. Лучше бы мы накупили всякого в TGIF's, — признаётся Йен, очаровательно надув губы. — Я б тебе зад надрал, если бы ты повёл её в TGIF's. Уж будь добр поднапрячься, Галлагер, — дразнит Микки. Йен щёлкает его по уху в отместку, прежде чем успокоить боль нежным движением большого пальца. Они смотрят ещё одну серию. Голова Микки покоится на коленях Йена, пока сам он пробегает пальцами вверх-вниз по внутреннему шву его джинсов, отражая мягкие поглаживания Йена. Несмотря на то, что член Йена немного привстал под его щекой, в их прикосновениях нет ничего настойчивого. Никакой вспышки страстной потребности. Лишь искорка желания, которую ни один из них не спешит раздувать. Это лишь прикосновения. Потому что Йен не просто знаком Микки, Микки хочет видеть его в своей жизни. С ним ему тепло и комфортно. Йен знает, как вписаться в пространство Микки, в его жизнь и в его постель. Микки знает, как Йен смеётся, какой пьёт кофе и что он любит поспать. Йен ему нравится. Сильно. А он нравится Йену. Они прикасаются друг к другу — мягко и ненастойчиво, — пока их омывает бледно-голубым светом экрана, с которого вещают о старых преступлениях. Микки настолько расслаблен, что почти засыпает на коленях у Йена, но потом: — Что, если я свожу тебя в TGIF's? — Йен спрашивает таким тихим голосом, что его почти не слышно. — Ты надерёшь мне зад за отсутствие усилий? — Чтобы выпить там пива и поесть? — ошеломлённо спрашивает Микки, медленно приходя в себя. Йен тихо посмеивается над ним. — Конечно. Но ещё... Ну, знаешь… — Он замолкает, но всё же решается: — На свидание. Микки всегда думал, что убьёт парня, осмелившегося пригласить его на свидание. Не из-за отсутствия желания пойти, а из-за приступов паники, пронзающих его позвоночник, как от удара током. Казалось, Терри каким-то образом услышит, придёт туда, где бы он ни был, и его мозги разлетятся по асфальту от пули из пистолета двенадцатого калибра. Трахаться с чуваками было уже достаточно опасно. Но пойти на свидание? Прокрасться в кино? Держаться за руки и быть замеченными вместе? С таким же успехом он мог бы собственноручно затянуть петлю вокруг своей шеи. Но, когда Йен задаёт вопрос, его голос звучит так нежно и неуверенно, что Микки подташнивает от охватившей волны нежности. Он чувствует, как по телу разливается приятное тепло, словно кровь заменили на воду из ванны. Микки ощущает себя расслабленным и блаженным, словно Йен опять заглянул в его мысли и увидел, что он мечтает пойти с ним на свидание. Взять пива и начос. Пробраться в кино. Держать его за руку, пока Йен подсчитывает тридцатипроцентные чаевые, на которых всегда настаивает, но не может быстро вычислить в уме. Микки слегка поворачивается, оказавшись лицом к животу Йена, и приподнимается, чтобы посмотреть на выражение осторожной надежды на его лице. — Нет, — тихо говорит он, наблюдая с медленно нарастающим ужасом, как на лице Йена появляется привычная маска безучастности. Это как кулисы, за которыми он прячется, пока настраивает выражение лица, с которым «выйдет на сцену». — Ох, чёрт. — Микки пытается сесть, почти забираясь на колени Йена в спешке, чтобы внести ясность и стереть это старательно пустое выражение скрытого разочарования с красивого лица Йена. — Нет, я имею в виду «нет», — объясняет он, обхватывая шею Йена, чтобы заставить его посмотреть в глаза. — Нет, я бы не стал надирать тебе задницу. Я бы… Я бы хотел. — Пойти к TGIF's? На свидание? — подсказывает Йен. Выражение его лица меняется на прежнее сладко-игривое, словно кто-то щёлкнул переключателем. Он наклоняет голову, в озорном призыве повторить. Микки закатывает глаза, приподнимаясь и разворачиваясь, чтобы полностью устроиться на коленях Йена. — Да-а, — тянет он, ещё сильнее прижимаясь к бёдрам Йена, обтянутым джинсовой тканью, пока ладони — огромные и горячие — скользят вверх и вниз по его бокам. — Я обещаю, что не надеру тебе задницу, если ты сводишь меня на свидание в TGIF's, — покорно повторяет он, стараясь говорить как можно более скучающим тоном. Йен продолжает ухмыляться, опуская руки ниже, чтобы обхватить задницу Микки, дразняще её сжимая. — Обещаешь вместо этого съесть мою задницу? — спрашивает он, делая дурацкий акцент на «съесть» и поигрывая бровями, как полный придурок. Микки втягивает нижнюю губу в рот, чтобы сдержать глупую ухмылку, и несколько раз похлопывает Йена по щеке для пущей убедительности. — Зависит от того, чем именно ты будешь меня угощать, Рыжий, — ухмыляется он. Йен даже не пытается скрыть яркую, смеющуюся улыбку. В ответ он обхватывает ладонями лицо Микки, нежно притягивая его, чтобы они соприкоснулись лбами. — Чем только пожелаешь, детка, — мурлычет он, вероятно пытаясь звучать сексуально, но сам фыркает от смеха. Они принимаются смеяться и поддразнивать друг друга. Микки по-прежнему сидит у Йена на коленях, но они не пытаются затеять что-то более интимное. Они просто разговаривают. В шутку спорят о том, какое количество закусок можно приравнять к риммингу и почему у каждой закуски должна быть своя отдельная цена («Не смеши меня, Мик. Палочки с моцареллой совершенно точно равносильны отсосу!»), и блядь, Микки начинает думать, что, возможно, любит его. Йен рассказывает о том, что от мини-кесадилий его пучит, поэтому их приходится заменить на шпинатно-артишоковый соус. Микки любит этого парня. Любит язык его улыбок и то, в каком абсолютном беспорядке находятся его волосы от постоянного приглаживания. Он любит его веснушчатые руки, серебристый шрам на ключице и шрамы от ожогов на левой руке, и его дурацкую татуировку белоголового орлана. Микки нравится, как Йен пританцовывает на кухне, когда готовит завтрак, и напевает себе под нос в ду́ше. Он восхищается тем, что Йен выбрал профессию, которая позволит ему в будущем помогать детям, и что однажды он хочет свой садик, как у яппи. Его умиляет, когда Йен делает маски для лица вместе с Мэнди. Йен неряха, но достаёт Микки, чтобы тот заправлял свою постель, и пользуется зубной нитью так, что Микки хочется его придушить. Он съедает все хлопья и печенье с начинкой и облизывает палец, прежде чем перевернуть страницы в учебниках, и Микки, чёрт возьми, любит его. — Мик? — зовёт Йен, слегка наклоняя голову, как щенок-переросток. — Ты в порядке? Или просто очень усердно размышляешь о том, чему могут быть равны куриные крылышки? — Бля, нет, — смеётся он, опуская голову Йену на плечо, вдыхая аромат «Old Spice», сигарет и клубники. Он пытается преодолеть волны головокружительной тошноты, накатывающие на него. Такое чувство, будто он проглотил улей пчёл и заел конфетами-шипучками: голова слегка кружится, но подташнивает от страха. Эти новые для него эмоции болезненно оседают на натянутых нервах. Йен понимает, что лучше молчать, пока Микки не заговорит сам. Поэтому он просто потирает спину Микки небольшими круговыми движениями, утешая его, будто Микки и правда тошнит и может вырвать. — Я в порядке, чувак, извини, — бормочет Микки в выстиранную хлопковую футболку Йена. — Просто задумался. — О том, каким потрясающим будет наше первое свидание? — шутит Йен шёпотом Микки на ухо. Это вызывает приятную волну дрожи по его спине. И Йен определённо замечает это, если судить по лёгкому движению под бёдрами Микки. — Конечно, Рыжий, — фыркает Микки. — Не могу дождаться, когда увижу, как твоя гигантская задница пытается подружиться с официантом. Йен фыркает — на его веснушчатом лице появляется преувеличенно оскорблённое выражение. Он шлёпает Микки по заднице в небольшом мстительном жесте, прежде чем потереть это место. — В смысле? — ворчит он в чрезмерно драматичной манере, которая может соперничать даже с обычными выходками Джорджии. — Ты ошибаешься. Я буду грубым. Очень-очень грубым. Микки ухмыляется, слегка подаваясь задницей навстречу ладони Йена — последствия шлепка он уже давно не чувствует, но Йен продолжает наглаживать его ягодицу. — Ты такой пиздобол. Йен недоверчиво фыркает, переставая притворяться, что пытается растереть место удара, и начиная сжимать задницу Микки — идеально. — Знаешь, я могу быть мудаком. Я не какой-то там паинька. — Ага, крутыш, — смеётся Микки. — Ты ж сама добродетель. Образцовый американский гражданин. Бьюсь об заклад, ты придерживаешь двери для старушек и помогаешь им с сумками в метро. — Ничего подобного, — лжёт Йен, переводя взгляд на медленно оживающий член Микки. Он всего лишь человек, и ему нравится, когда трогают его задницу. Желательно, чтобы это делал паинька Йен. — Я могу быть плохим. По-настоящему плохим, — уверяет Йен, понижая голос, как актёр в плохом порно. Микки настолько влюблён в него, что даже не может как следует подшутить над ним. Он может только обхватить лицо Йена руками и приблизить к своему, ухмыляясь ему в губы. — Тогда покажи мне, — шепчет он в ответ не менее пошло. У Йена, должно быть, какой-то пунктик на ужасно прописанные грязные разговорчики, потому что он притягивает Микки к себе, начиная с поцелуя. Не верится, насколько поцелуи Йена заводят Микки. Даже учитывая, что знакомы они не так давно. Но Микки нравится. Ему нравится ощущать губы Йена на своих губах, его щетину на подбородке и щеках. Ему нравится вкус его губ и ощущение его дыхания, когда оно касается лица Микки. Ему даже нравится, как поцелуи Йена по мере нарастания возбуждения превращаются во что-то беспорядочное и немного безумное. Всё начинается мягко и медленно, почти сладко, а потом он практически пожирает Микки, широко открывая рот. Их языки встречаются раньше, чем губы, а руки Йена становятся всё более и более требовательными. Он наклоняет голову Микки и так, и эдак, поглаживая его шею, и сжимает так, что у Микки мурашки бегут по спине. — В кровать? — задыхается Йен, пока Микки занят попыткой поставить засос на бледной коже его горла. Йен под ним извивается отчасти от удовольствия, отчасти от раздражения. — Чёрт, Микки. Дай мне тебя отнести до спальни. Микки медленно проводит губами вверх по шее Йена, оставляя мягкие поцелуи на своём пути и слегка покусывая кожу. А потом наклоняет голову Йена и захватывает его рот во влажном, грязном поцелуе. — Никто тебя не останавливает, солдат, — дразнит он, используя хмурый взгляд Йена и его приоткрытый рот как возможность поцеловать снова. Глубоко и медленно. Их губы скользкие от слюны и покалывают после сеанса поцелуев. Микки мог бы вечно сидеть на коленях Йена, неспешно потираясь своим членом о его и дегустируя его рот. Руки Йена прокладывают горячие дорожки всё ниже, ниже и ниже, он обхватывает ладонями ягодицы Микки и приподнимает бёдра чтобы… — Черт! — визжит Микки, когда Йен с ворчанием поднимает его. Ему не стыдно признаться, что он цепляется за Йена, как сучка. Руками, как цепями, обвивая его шею, а ногами крепко обхватив талию. Если Йен споткнётся, они оба завалятся на пол. Йен фыркает, неся Микки в спальню, и непонятно, сдерживает ли он смех над криками Микки или пыхтит от напряжения. Микки коренастый. Может, немного толще среднестатистического, но толстым его не назовёшь. Йен тоже не особо накачан, хотя теперь, когда меньше танцует, он снова набрал некоторую мышечную массу. Он чаще ходит на тренировки с Мэнди, и ему больше не нужно быть тощим твинком. Но Йен справляется, уронив Микки только над незаправленной кроватью — простыни так и остались смяты после того, как они спали, прижавшись друг к другу прошлой ночью. Микки приземляется на матрас с тихим смешком, который быстро переходит в хрюканье, когда Йен падает на него сверху с неуклюжим фырканьем. — Ты тяжелее, чем кажешься, — признаётся Йен с лёгкой хрипотцой в голосе. Он скатывается с Микки и ложится рядом, подперев голову рукой, пока пытается отдышаться. Микки слабо толкает Йена в грудь, не забывая многозначительно подёргать его белую футболку, которую никто пока не снял. — Пошёл ты. Стрёмно говорить такое о человеке, с которым у тебя свидание, Йен. — Мы пока не были на свидании, — напоминает ему Йен, садясь и послушно стаскивая футболку. — И не сходим, если ты продолжишь называть меня толстым, — предупреждает Микки, бросая свою майку на пол, где она присоединяется к футболке Йена. — Я не считаю тебя толстым, — возражает Йен, перекатываясь на него, как только Микки снова падает на кровать. Йен нависает над ним, глядя на него глазами, полными таких эмоций, что Микки чувствует, как краснеет. Инстинкты кричат ему отвернуться. Подставить шею под поцелуи Йена, попробовать его припухшие губы на вкус или покачать бёдрами, чтобы подтолкнуть его к главному событию. В его голове мелькает мысль: убежать. Спрятать лицо от нежного взгляда Йена, чтобы тот не увидел то, что Микки не готов дать ему увидеть. Они замирают вот так — грудь к груди, Йен смотрит на него, а Микки нервно смотрит в ответ — ещё на несколько секунд, прежде чем Йен не начинает извиваться, усаживаясь на колени между раздвинутыми бёдрами Микки. — Я считаю, ты великолепен, Мик, — говорит Йен, поглаживая ладонями грудь Микки, спускаясь к слегка пухлому животу и ниже, к крепким бёдрам, а затем возвращаясь обратно. Микки усмехается, его щёки теплеют, как от первой ласки весеннего солнца. — Ага, ладно. Можешь просто… — Я ещё не закончил, — перебивает Йен низким повелительным тоном. Микки чувствует, как вся кровь в его теле раскаляется добела, прежде чем устремиться к и без того впечатляющей «палатке» в боксерах. Если Йен и замечает отчётливое подёргивание его члена, то ничего не говорит. Он просто приподнимает его бёдра повыше, поощряя Микки обхватить ими его талию. Йен снова наклоняется, но, вместо ожидаемого небрежного поцелуя, целует Микки в правую скулу. — Я люблю твоё лицо, — бормочет он, заставляя кровь Микки вновь нагреться по совершенно другой причине. Йен ведёт губами к уголку его глаза, оставляя там поцелуй. — И твои глаза. Я люблю этот шрам, — говорит он, нежно целуя влажные от пота волосы на виске Микки. Прямо над паутиной шрамов, оставшихся после того, как пистолет Терри разорвал кожу и чуть не раздробил кость. — Он означает, что ты выжил. Ты был самоотверженным, и о тебе позаботились после. Я люблю, что ты есть в моей жизни, Микки. — Йен... — выдыхает Микки. Его глаза щиплет, а руки и ноги слегка дрожат. — Й… Йен, не… Но Йен уже движется дальше. — Люблю, как легко тебе можно поставить засос в этом месте, — говорит он, оставляя лёгкий поцелуй на шее Микки. — И в этом. — Он чмокает Микки в ключицу. — Люблю, какими розовыми становятся твои соски, когда я их покусываю. Поцелуй. — Люблю эту маленькую родинку вот тут. Поцелуй. — Люблю эту татуировку, делая которую, я уверен, тебе занесли заражение. Поцелуй. — Я люблю эту пухлую складку, потому что она означает, что ты питаешься не одними только пицца-роллами. Поцелуй, поцелуй, поцелуй, — вдоль всей полоски жира внизу живота, которую Микки ненавидит. Он тяжело дышит, извиваясь под Йеном, а лоб покалывает от пота, вызванного возбуждением. Каждый раз, когда Йен целует новый участок кожи, Микки вздрагивает. Он чувствует себя укрытым тёплым весом его любви, как когда-то синяки покрывали его бледную кожу. Он стонет, когда Йен прижимается губами — с лёгким, как перышко, поцелуем — к крошечному влажному пятнышку на его боксерах. — Люблю, насколько это тебя заводит, — шепчет Йен с откровенной улыбкой в голосе. Она заразительна, и, даже зажмурившись, Микки чувствует, как и сам немного улыбается, пытаясь высвободиться из крепкой хватки рук Йена на своих бёдрах. — Иди на хер, — выдыхает он в ответ, извиваясь, пока Йен стягивает с него боксеры. — Через минуту, — отвечает тот, швыряя их куда-то; в данный момент Микки плевать, куда именно. Он снова закрывает глаза, с готовностью ожидая влажного тепла, но вместо этого получает ещё один целомудренный поцелуй в районе тазовой косточки. — Люблю держать тебя здесь, когда ты объезжаешь меня. — Он целует другое бедро Микки. — В такие моменты ты невероятно сексуальный. Люблю наблюдать за тобой. Микки тихо стонет. Отчасти от разочарования, но в основном от странного беспокойного дискомфорта. Похвала — какой бы она ни была дразнящей или странно возбуждающей — вызывает у него зуд. Он скорее съест стекло, чем признается в этом, но, вероятно, причина всё в том же Терри — как и в случае с многими другими аспектами его жизни. Микки может припомнить только один комплимент от отца за всю жизнь. Это было на каком-то заброшенном складе недалеко от доков. Микки выстрелил по плакату с изображением Обамы и попал прямо в глаз — аккурат через пулевое отверстие, оставленное стрелявшим до него Колином. Терри разразился пьяным смехом, хлопнув его по худенькому подростковому плечу так сильно, что у Микки зубы клацнули, и бахвалился дяде Ронни, что даже его «недоросток» стреляет лучше, чем его старший сын. В тот момент Микки просиял от гордости, чуть ли не светясь изнутри. Но сияние одобрения Терри быстро стало радиоактивным, превратив его кости в хрупкие полые трубки, когда он не смог повторить этот выстрел. Как бы сильно ни старался. С тех пор если его и хвалили, то это всегда было неискренне — попыткой что-то от него получить. Если ему и говорили что-то приятное, то не потому, что действительно так думали. Ну, за исключением Мэнди. И теперь от похвалы по его коже пробегает дрожь. Звон, похожий на всё раздражающе неудобное, что он когда-либо испытывал раньше. Муха, жужжащая у уха. Постоянное желание чихнуть, щекочущее нос. Сороконожки, ползущие по коже. Слова Йена ощущаются именно так: дискомфорт и зуд. Но Йен не сделал ничего, что заслуживало бы того, чтобы его действия были брошены в тень проблем Микки с отцом. Поэтому, когда он осыпает поцелуями бёдра Микки, словно густо падающими снежинками, Микки пытается расслабиться. Даже если эта ласка ощущается как кипяток после прохладного душа длиною в жизнь. — Я люблю… — Йен замолкает, и сердце Микки замирает, пока он ждёт, когда Йен закончит, — ...это, — несколько беспомощно заканчивает тот, вызывая у Микки почти истерический смех. Отчасти он вызван изумлением от того, как быстро Йен превращается из потрясающе сексуального в мило-неуклюжего. Отчасти — жалким разочарованием собой за то, что испытывает этот крошечный укол надежды в груди. — Вау. Теперь я понимаю, почему ты пропустил английский на втором курсе, Оскар Уайльд, — смеётся Микки, но смех быстро переходит в шипение, когда Йен кусает его за бедро. — Люблю, что ты это запомнил, — чопорно отвечает он, отпуская бёдра Микки, чтобы встать на колени и расстегнуть молнию на джинсах. Вероятно, чтобы немного ослабить давление от впечатляющей «мачты», которую Микки видит в районе его ширинки. Йен стягивает плотную ткань с бёдер — захватив заодно и трусы — и стаскивает с ног, прежде чем бросить на пол. — У тебя невероятно сексуальные бёдра, Микки. Можно сказать, слишком сексуальные, — оправдывается Йен. Розовые пятна на его щеках видны даже в слабом лунном свете, проникающем в комнату. — Ну прости, что я не так красноречив, придурок. Микки посмеивается, наблюдая, как Йен наконец освобождается от джинсов и трусов, бросая их на пол к остальной одежде. Он чувствует себя хорошо. Счастливым, кокетливым и со стояком. Йен возвращается, чтобы поцеловать Микки нежно и медленно. Их языки сплетаются, поглаживая внутреннюю сторону губ друг друга. Поцелуй прерывается только тогда, когда кто-то из них сдвигается, и липкие влажные головки их членов соприкасаются, посылая две волны вожделения через их тела. Микки задыхается от шокирующего трения, а Йен замирает, вдыхая в его приоткрытые губы. — Прощу, если приступишь к делу, — торгуется Микки без всякой необходимости, заставляя Йена посмеиваться, уткнувшись в его покрытую засосами ключицу. — Я не собираюсь тебя динамить, — так же без необходимости обещает Йен. — Но дай мне сделать это. Я хочу. Микки чувствует, как протесты и скулёж подступают к горлу, но проглатывает их обратно, как желчь, расслабляясь на матрасе. Йен — лучший любовник, который у него когда-либо был. Без всяких сомнений, он вне конкуренции. Сильный и напористый, но он редко чего-то хочет для себя. Не такой, как другие парни-активы, с которыми он трахался. Йен полностью доволен тем, что Микки за главного, сам выполняя бо́льшую часть работы, и это хорошо. Это так хорошо. И это работает. Крошечные посасывающие поцелуи, которыми Йен покрывал его кожу, тоже хороши. Дразнящие и игривые, но в то же время разжигающие медленный огонь под кожей. Но слова, что тянутся за ними, как дым?.. Даже самые распутные ощущаются колючими без члена внутри — что могло бы служить причиной для похвалы, льющейся изо рта Йена на кожу Микки. Сейчас всё совершенно иначе. Но Йен прижимает ладонь к его щеке, спрашивая и ожидая указаний от Микки, даже если сам хочет другого. Йен так много дал ему за то короткое время, что они знакомы, и Микки любит этого улыбчивого ублюдка. Поэтому он кивает. Откинувшись на подушки, он притягивает Йена к себе для ещё одного подтверждающего поцелуя, а затем мягко отталкивает. — Только давай быстрее. Желательно, чтобы твой член оказался в моей заднице в этом столетии, придурок. Йен ухмыляется, саркастически замечая: «Люблю, какой ты властный», прежде чем сползти по телу Микки, пока он не передумал. Это неудобно — быть таким открытым и слушать похвалу в свой адрес. Но Микки сильно прикусывает губу, терпя неуместное поклонение Йена. — Люблю, какими красными они становятся, когда ты сосёшь мой член в душе, — мурлычет тот, запечатлевая два поцелуя на раздвинутых коленях Микки. — Я люблю твои ножки. Просто они у тебя действительно красивые, Мик. Йен оставляет цепочку лёгких поцелуев вдоль его голеней. — Люблю, что ты боишься щекотки на пятках и пытаешься притворяться, что это не так. — Он целует верхнюю часть ступней Микки, отчего Микки смеётся и слегка пинает его в плечо. Йен поднимается — нависая над его пахом и обдавая горячим дыханием тонкую гудящую кожу, — прежде чем запечатлеть самый лёгкий поцелуй на головке члена. С приоткрытыми губами и до боли нежный. Резкий звук, издаваемый Микки, почти заглушает то, что Йен хочет сказать об этом поцелуе. — Я люблю твой член. Он идеален для меня, Микки. — М-м-м, — рассеянно напевает он в ответ. Когда они с братьями сравнивали размеры членов — напивались и швыряли зажжённые сигареты в голые задницы друг друга, пока стояли со спущенными до лодыжек штанами с рулеткой в руках, — он почти всегда был в категории «меньше всех». Раньше это приводило Микки в ярость. Словно было физическим доказательство того, что всё девчачье дерьмо, которое он похоронил глубоко внутри, выплеснулось наружу. Это было унизительно и причиняло боль едва ли не сильнее, чем ожоги на запястье или сломанный нос. Но странная искренность в голосе Йена заставляет Микки таять в его руках, под его поцелуями, сопровождаемыми комплиментами. Он не извивается, как обычно, когда Йен подхватывает его за задницу, слегка приподнимая над кроватью. Он располагает бёдра Микки на своих широких, покрытых веснушками плечах, и Микки чуть не выпрыгивает из кожи, зная, что сейчас произойдёт. — Люблю, как они ощущаются в моей руке, когда я отсасываю тебе, — говорит он, целуя его яйца. А затем промежность. Ниже, ниже… — И я люблю… действительно люблю, как хорошо ты принимаешь мой член прямо здесь, — бормочет Йен, запечатлевая свой последний, посасывающий поцелуй на дырочке Микки. Толчок, который это посылает по нервам Микки, резок, как удар хлыста. И постоянное давление губ Йена только вызывает новые приступы щекочущего, развратного удовольствия. Он чуть покачивает бёдрами навстречу губам Йена. Язык исследует его с нежностью, а большой палец чертит мягкие круги на промежности, добираясь туда, куда не может достать язык. Микки тяжело дышит и дрожит, ощущая вкус крови на нижней губе, которую прикусил, чтобы сдержать пронзительный, унизительный скулеж. Йен остаётся между его бёдрами, лаская его. Может быть, проходят часы, а может, дни или даже секунды. Микки теряет счёт времени, он знает только, что его бёдра дрожат, и ещё никогда в своей жизни он не хотел ощутить в себе член так сильно. Когда Йен наконец отстраняется, его подбородок мокрый от слюны, а поплывший взгляд сияет в зимнем лунном свете. Его волосы давно освобождены из гелевой тюрьмы пальцами Микки и выглядят такими же дикими от желания, как и он сам. Йен помогает ему разомкнуть лодыжки, опускает его задницу на кровать и потирает двумя пальцами его мокрую от слюны дырочку. Он многозначительно смотрит на тумбочку, и Микки чуть не пинает его, в спешке хватая полупустую смазку и бросая Йену. К этому моменту лёгкий щелчок колпачка мог бы с таким же успехом послужить сигналом его мозгу, заставляя перестать комкать простыни и закусывать губу, чтобы не дать своим пронзительным стонам перерасти в невнятное умоляющее бормотание поторопиться и трахнуть его — пожалуйста. — Люблю, как сильно тебе нравится, когда тебя трахают, — говорит Йен голосом, полным восхищения, пока растягивает Микки. К одному исследующему пальцу быстро присоединяется второй, прелюдия подготовки на этом этапе мучительно хороша благодаря их привычке трахаться по два раза на дню и тому, насколько его дырочка уже расслабленная и небрежно влажная после языка Йена. Микки готов. Он был готов. Но сейчас Йен просто играется, трахая его пальцами, чередуя короткие тычки в простату с более глубокими погружениями, выбивая воздух из и без того хрипящих лёгких Микки. — Тогда мне бы понравилось, если бы ты меня трахнул уже, — огрызается он, отчаянно насаживаясь на пальцы Йена, несмотря на свой решительный тон. Йен убирает пальцы с хлюпающим звуком, заставляя Микки хныкать от ощущения. Он слышит, как у Йена перехватывает дыхание. — Всё, что захочешь, детка, — сладко шепчет он, торопливо нанося смазку на свой член, прежде чем притянуть Микки ближе, погружаясь в него плавно и медленно. Возмущение Микки по поводу «детки» прерывается его удивлённым стоном. Видимо, этого Йен и добивался. Но Микки чувствует себя слишком хорошо, чтобы беспокоиться из-за этого. Йен наклоняется, его предплечья обрамляют лицо Микки, пока тот привыкает. Их потные тела прижимаются друг к другу, когда они пытаются успокоить учащённое дыхание. Йен коротко и нежно целует его щёки и подбородок, отчего в Микки просыпается желание ощутить его губы на своих, и неважно, где они были до этого. — Иди сюда, — шепчет он, запуская пальцы в яркие волосы Йена и притягивая его к своему рту. Йен позволяет языку Микки, его дыханию и тихим стонам заполнить свой рот, пока нежно потирается прессом о его член. Микки знает, что это должно ощущаться грязным. Захватывающим в своей непристойности. Но может думать только о том, как подобраться к Йену поближе. Он скорее вырвет себе язык, чем скажет это вслух, но помимо ощущения счастья, от которого хочется заплакать, он чувствует себя в безопасности. Йен залечивал его раны, держал за руку и водил пальцем по татуировке, рассказывая о своей маме. Он доверяет Йену настолько, что ему становится страшно от такой перспективы. Милковичи не доверяют никому за пределами семьи, и даже с родными они осторожны. Но Микки так сильно доверяет Йену, что хочет заползти в него. Построить гавань в его груди. Целовать его, целовать и целовать, просто чтобы быть как можно ближе. — Готов? — бормочет Йен ему в губы, позволяя Микки жадно себя целовать, даже его бёдра дрожат от желания. Позволяя руке Микки соскользнуть со своих волос, спуститься по шее и, наконец, остановиться на плече, поглаживая пальцами бледную веснушчатую кожу. Микки кивает. — Трахни меня, — выдыхает он. Ответная усмешка Йена резкая от похоти, и в промежутке между вдохом и выдохом Йен с энтузиазмом вбивается в него. От глубоких толчков рот Микки приоткрывается в беззвучных криках, а ногти впиваются в плечи Йена. Йен продолжает атаковать его простату с такой отработанной точностью, что Микки совершенно ничего не осознаёт, кроме ощущения своего парня — его рук, хватающих за волосы, чтобы насадить на свой член, его пресса, восхитительно потирающегося о болезненно твёрдый член Микки, искр боли и удовольствия, разлетающихся по нервам, когда Йен попадает в цель снова и снова, — он не понимает, что Йен продолжает осыпать его похвалой. Звучит как какая-то бессмыслица, будто Йен так же потерян в ощущении их всепоглощающей связи и удовольствия, как и Микки. — …Люблю это. Я люблю твои мягкие волосы, люблю твои брови. Я люблю твою улыбку. Морщинки в уголках твоих глаз, твои руки. Блядь… — Й-Йен, — выдыхает Микки. Тепло, закипающее у основания позвоночника, пронзает так внезапно, что он понимает, что вот-вот кончит. Он так сильно впивается ногтями в плечи Йена, что оставляет следы. — Йен, чёрт. Грёбаный боже, я… Я... Он запинается, разжимая пальцы и потянувшись, чтобы подрочить истекающий член. Но Йен отбрасывает его руку, грязно сплёвывая себе на ладонь, прежде чем взять член Микки в свою руку. Микки может только выгибать спину, его рот приоткрыт, а глаза зажмурены, когда он балансирует на гребне волны надвигающегося оргазма. Йен всё ещё что-то бормочет, задыхаясь, по мере того как приближается к собственному пику. — Я люблю твой смех и твой нос. Твои ноги, твои руки и твои дурацкие татуировки. Я люблю твои шрамы и твой ужасный гонор, блядь. Всё, абсолютно всё в тебе, Мик, — перечисляет он немного лихорадочно, будто Микки нужно услышать всё это прямо сейчас. Микки кивает, не задумываясь о том, что делает или говорит Йен, сосредоточившись только на движении его руки на своём члене. Он, конечно, слышит его. Но даже если не совсем понимает почему, он знает, что Йен говорит серьёзно. И он согласился бы на что угодно, лишь бы Йен продолжал его трахать. — Я близко. О, бля, Йен. Я так чертовски… — Я люблю тебя, — шепчет Йен, как будто просто добавляет ещё одну вещь к списку. Только это не так. Глаза Микки распахиваются, он смотрит на розовое, потное лицо Йена, всего на мгновение встречаясь с его взглядом, опьянённым похотью, прежде чем Йен замолкает, кончая. Захваченный оргазмом, он сжимает член Микки так крепко, что тот задыхается. Йен продолжает покачивать бёдрами, стараясь доставить Микки как можно больше удовольствия, даже если его хватка мешает достичь кульминации. Он может только извиваться под Йеном и повторять его имя. — Пожалуйста. Пожалуйста, Йен. Я должен. Я должен… Блядь, Йен, пожалуйста, — умоляет он. Йен делает последний прерывистый вдох, прежде чем вытащить, оставляя Микки мокрым, открытым и яростно твёрдым. На грани оргазма, на грани гневных слёз, когда он всхлипывает: — Йен, ты, блядь... Остальная часть его молящей угрозы прерывается гортанным стоном, когда Йен заглатывает его до основания, посасывая и лаская языком чувствительную нижнюю часть члена. Руки Микки взлетают к волосам Йена, дёргая пряди и царапая кожу головы, когда он вбивается ему в рот. — Почти. Почти. Я сейчас... Я, блядь, сейчас кончу. Ёбаный боже, Йен. Я... — бормочет он, приближаясь всё ближе и ближе. Удовольствие в паху вскипает, нарастая, нарастая, нарастая. А затем пальцы Йена проникают в него, легко проскальзывая по смазке, и сильно трутся о простату, и это всё, что нужно. Тело Микки сотрясается, когда он кончает Йену в горло, слабо приподнимая бёдра, пока переживает оргазм. Йен проводит его через пик удовольствия с нежностью, поглаживая его бёдра и целомудренно облизывая его опадающий член. Микки не отключается, но оказывается в каком-то парящем подпространстве. Он лишь смутно осознаёт, что Йен аккуратно вытирает его футболкой. Различает грохочущие нотки его голоса, когда он говорит то, что Микки не может разобрать. На его потных щеках появляются чистые влажные дорожки слёз. Он чувствует себя обнажённым, оголённым наилучшим из возможных способов, пока лежит, мелко дрожа, в своей постели. Йен устраивается рядом, осторожно поглаживая его бок. Всё ещё плывя сквозь приятную толщу посторгазменного тумана, Микки слепо придвигается ближе к теплу тела Йена. Он открывает рот, чтобы попытаться заговорить, когда чувствует поддержку рук Йена, обвивающих его. — Йен. — Его голос звучит далеко и невнятно. Он сглатывает, пытаясь высвободить слова, прилипшие к языку. — Йен, я… — Ш-ш-ш, — урчит в груди Йена у него под ухом. Это успокаивает, и Микки позволяет чувствам, проносящимся по телу, поглотить себя целиком. Всему хорошему, тёплому, любящему, что Йен заставляет его чувствовать. Эти чувства смыкаются вокруг него, но ощущаются не как ловушка, а как объятия. Микки слушает, успокаивая себя, находясь где-то вне времени и пространства, и наслаждается звуком сердцебиения Йена и его утешающими прикосновениями. Последнее, что он помнит, прежде чем всё погружается во тьму, это прикосновение губ к его лбу, когда Йен бормочет: — Я знаю, Микки. Я знаю.

↫★↬↫★↬↫★↬

Когда в нос ударяет аромат кофе, Микки просыпается. Насыщенно-горький, почти горелый запах зовёт его, как собачий свисток. Он моргает, открывая заспанные глаза, сонный не из-за секса с Йеном как такового, а из-за того, сколько раз они им занимались. Во второй раз Йен опять отсасывал ему, пока Микки дрочил ему в ответ, заставляя дрожать. Затем Йен нежно и медленно трахал его в позе ложечек. И, наконец, они дрочили друг другу, деля одно на двоих дыхание, пока Микки повторял: «Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я, блядь, люблю тебя, Йен». Он измотан наилучшим из возможных способов и ничего так не хочет, как уткнуться лицом в шею Йена и снова заснуть. Но запах кофе вызывает в нём какой-то первобытный отклик, как бы сильно он ни пытался его игнорировать. Какое-то зёрнышко в его мозгу гудит от мысли, что если он не доберётся этого запаха, то обречёт себя на верную и немедленную смерть. Поэтому он как можно осторожнее выбирается из объятий Йена и натягивает на себя первую попавшуюся одежду — поношенную футболку с бильярдным шаром номер восемь, хоть она и не его. Мэнди на кухне, она явно пришла недавно, хотя уже успела переодеться в домашнее. На её лице можно различить свидетельства свидания с Йеном — размытый макияжа вокруг глаз, делающий её похожей на енота, и лёгкая растрёпанность волос. Увидев его, она слегка улыбается, а значит, ночь прошла удачно, особенно для той, которая неспособна на проявление эмоций, пока не получит утреннюю дозу кофеина. Он невнятно хмыкает, одновременно здороваясь и благодаря, и наполняет две кружки кофе: одну оставляет остывать на кухонном столе, в другую добавляет сахар (привет, диабет!) и сжимает её в руках, наблюдая за Мэнди. Похмелье не даёт ей быть хоть сколько-нибудь жизнерадостной, но она и не хмурится. Её глаза не покраснели, несмотря на россыпь блестящих теней вокруг. И кожа не серая, как после бессонной ночи. Зато под ухом красуется крошечный фиолетовый синяк, и ему хочется рассмеяться, потому что он уверен, что у него самого под ухом точно такой же. Мэнди выглядит довольной. Не радостной и не переполненной счастьем после удачных потрахушек. Но расслабленной. Даже отдохнувшей. Ей это очень к лицу. — Хорошо провела ночь? Его голос всё ещё хриплый от впечатляющих стонов, которые Йен выбивал из него прошлой ночью. Он многозначительно постукивает двумя пальцами по своей шее, глядя на выгнутую бровь Мэнди и широко ухмыляясь, когда её лицо покрывается розовыми пятнами. — Прекрасно, — отвечает она чопорно и немного колюче, копируя его жест в своём несносном стиле, подтверждая его подозрения насчёт их засосов-близнецов. — Что насчёт тебя? — ухмыляется она в ответ. — Наслаждаешься моими объедками? Он фыркает из-за кружки: «Мечтай, сучка», — прежде чем сделать обжигающий глоток. Мэнди ухмыляется, в уголках её глаз появляются морщинки, и она обнажает зубы. Вот теперь она выглядит счастливой. Какое-то время они молчат, насыщая свои тела столь необходимым кофеином. Короткий обмен репликами до кофе утомляет их больше, чем они ожидали. Мэнди допивает вторую чашку, а он — третью, прежде чем чувствует себя достаточно человеком, чтобы связать слова в предложение. — Ты собираешься встретиться с ней снова? Мэнди отрывисто пожимает плечами, почти как ребёнок, не желающий в чём-то признаваться. Она выглядит виноватой. Ей свойственно винить себя за что-то неподвластное ей, но она никогда этого не показывает. Не так, как сейчас. Это уже настолько укоренилось в самой её сущности, что стало незаметным, не то что шрамы от селфхарма или неровно обрезанная тёмная чёлка. Это совершенно в новинку — видеть её виноватый вид. Микки ставит кружку на стол, приподнимая брови. — Что? — Что, — огрызается она в ответ. Она слегка горбится, так крепко сжимая кружку с кофе, что костяшки пальцев белеют. Будь она кошкой, её шерсть встала бы дыбом. Шерсть дыбом, а когти выпущены и готовы вонзиться в плоть при малейшем намёке на опасность. — Не чтокай. — Микки смотрит на неё сердито, стараясь сделать раздражающе девчачий акцент на «чтокай». — Она же тебе понравилась, так? Мэнди кивает, волосы падают на её лицо, как тёмный занавес. Так она прячется, находясь у всех на виду. У неё отлично получалось. Но у него лучше. И чем больше он наблюдает за ней, тем больше понимает её неуместную вину. Но всё равно спрашивает, даже будучи практически уверен, что уже знает ответ. — Тогда почему бы и нет? Я знаю, у тебя есть её номер. Позвони ей или напиши, или что там делают лесбы. — Всё не так просто, Мик, — грустно усмехается она, снова поднимая плечи с наигранным безразличием. Микки усмехается. Теперь он догадывается, что чувствовала Джорджия. — Ну так объясни мне. Она поднимает взгляд, голубые глаза сужены, челюсть сжата, будто он только что сказал что-то ужасно отвратительное и она собирается треснуть его кофейной кружкой с недопитым кофе. — Отвали, — шипит она. — Просто забудь. — Ага, щас, — усмехается он в ответ. — Можно подумать, ты забыла, когда мы с Йеном трахнулись и я испугался? Хрен тебе, тупица. — Сам ты тупица, — вяло отмахивается она. Очевидно, что, какие бы лесбийские штучки она ни вытворяла прошлой ночью, это сделало её счастливой. Или, по крайней мере, не туго намотанным жгутом, готовым лопнуть при малейшем движении. Кроме того, Мэнди за серьёзные отношения. Она привязывается к людям слишком быстро, слишком сильно и готова остепениться с первым же болтающимся членом (или, по-видимому, парой сисек), который хотя бы немного мил с ней. Раньше это сводило его и братьев с ума — то, с какой готовностью она позволяла причинять себе боль. Но сейчас Мэнди выглядит счастливой, на её шее красуется засос, но всё же она не планирует очередной фестиваль тапас и ебли. Что-то тут не сходится. Об этом и говорит ей Микки, только не так многословно. — Она просто… — Мэнди фыркает, скрещивая руки на груди и крепко обнимая себя. Нервничает и защищается. — Действительно классная, понимаешь? Намного круче меня. У неё собственная квартира и машина. Она, чёрт возьми, ученица пирсера, Мик! Микки знает, что это не проявление доброты или поддержки, но всё равно фыркает на глупые рассуждения Мэнди. — Вау, понятно. А ты, значит, чёртова слабачка, да? — О, в жопу иди, мистер «Я отказываюсь от девятидюймового члена ради блага моей младшей сестры»! — Мэнди закатывает глаза. — Ты что, забыла, что Йен пугал меня до усрачки? — говорит он, пожимая плечами. — И не только потому, что я переживал насчёт тебя. Я тоже думал, что он слишком хорош для меня. И до сих пор так думаю, но я рад… Ну, ты поняла. Он знает, что Мэнди видит на его лице то, что он не может сказать никому, кроме Йена — когда пот склеивает их тела, пока они не спеша прикасаются друг к другу, — пока. Йен заставляет его улыбаться. Заставляет его смеяться и чувствовать себя любимым. Делает его таким счастливым, чего, по словам Мэнди, они всегда заслуживали после всего, через что прошли. Она смотрит вниз, на пыльный пол, рассеянно покусывая нижнюю губу, пытаясь придумать аргумент. Они оба инстинктивно вздрагивают, когда слышат, как хлопает дверь ванной, за которой следует приглушённое «чёрт» Йена. Он всегда забывает, что, если её не придержать, дверь в ванную хлопает со звуком, похожим на взрыв брикета C-4. Микки делает последний глоток остывающего кофе. — Послушай, — пытается он снова, — я не хорош во всём этом дерьме, так что тебе придётся объяснить это тому будараге в ванной, но мы заслуживаем счастья. Разве не это ты мне твердила? — Ага, — уклончиво соглашается она под звук спускаемой в туалете воды. — Но это… — Никаких но, Мэнди, — огрызается он. — Если мы заслуживаем этого после всего отвратительного дерьма, которое натворили, то ты, чёрт возьми, заслуживаешь этого после всего отвратительного дерьма, которое он сотворил с тобой. Заслуживаешь больше, чем все мы вместе взятые. Мэнди вздыхает, впервые за всё утро её голос звучит усталым и побеждённым. — Ты не можешь определять травму как… — Как хочу, так и определяю, — перебивает он, добавляя немного свежего кофе в остывающую на стойке кружку. — Это какие-то новомодные высеры, ты и сама так считаешь. — Что за новомодные высеры? — бормочет Йен, неуклюже топая к ним через гостиную. Он без футболки и радостно хмыкает, когда видит кружку, которую Микки оставил для него. — Тапас, — врут они синхронно с хорошо отработанной лёгкостью. Йен косится на них поверх края кружки, даже сонным не купившись на эту отмазку. Но, во всяком случае, просто довольно мычит в ответ. — Кстати, симпатичный засос, — небрежно замечает он Мэнди, прихлёбывая кофе. Ей, по крайней мере, хватает порядочности подождать, пока он проглотит, чтобы ударить его по плечу. — Ты мне зубы не заговаривай, вампирёныш, — смеётся она. — Посмотри на моего брата! Думала, ты взял бургеры. Тебе ещё и Микки закусить захотелось? — Рассказать, как именно я им закусывал? — спрашивает он, а затем взвизгивает, когда Мэнди снова бьёт его. — Это были мини-бургеры, Мэнди! Кто такими наестся? Они начинают препираться. Йен пытается убедить её, что фаршированные шляпки грибов были такими маленькими, что сошли бы за споры, а Мэнди настаивает, что Йен ни черта не смыслит в грибах. Микки ходит по кухне, готовя печенье с начинкой в тостере. Даже если Мэнди больше не увидится с этой официанткой, она всё равно будет счастлива. С тем немногим, что у неё есть здесь, в их крошечной кухне с комками пыли по углам. Смеясь со своим лучшим другом и планируя их следующее свидание.

↫★↬↫★↬↫★↬

Микки пытается разобраться с налоговыми декларациями Брэда за последние несколько лет, когда его телефон начинает вибрировать. Конечно же, это Йен, который пишет ему по меньшей мере несколько раз в день. Его сообщения всегда короткие и не несут в себе глубокого смысла. Они как панировочные сухари для рабочих будней Микки и заставляют его улыбаться, как влюблённую девочку, когда он смотрит в телефон. Иногда Йен присылает ему селфи из библиотеки или напоминает, что доел хлопья, поэтому кому-то придётся купить ещё. Иногда это фото тестов после проверки с почти идеальными оценками в верхнем углу или наспех напечатанные между занятиями: «Я скучаю по тебе». Микки уже улыбается, снимая блокировку с экрана, ожидая либо селфи с перемены между парами, либо новостей о холодной войне, которая развязалась между Йеном и библиотекаршей. Та злится, когда застаёт его за едой между стеллажами. Но вместо этого он видит лишь короткое требование: «Пятница. Приготовься к свиданию, Милкович».

↫★↬↫★↬↫★↬