Север

Уже с десяток минут по коридорам дворца разносится стук, что сотрясает, кажется, все оставшиеся после недавнего ремонта витражи. Молоток раз за разом все усерднее вбивает между мраморных плит штыри один за другим, и протянулось это действие от купален и до лазарета, как будто чтобы не осталось места, не услышавшего тяжелого звука. — Ваше Величество, зачем делать из всего этого выставку? — Хочу быть уверенным, что те, кто посетят наш дворец, увидят ваши старания и оценят их по достоинству, — Кей отвечает неторопливо, сжимает в ладони детскую ручку, а когда стук наконец прекращается, оборачивается к детям позади с многозначительным кивком. Коридоры отчего-то тут же заполняет суматоха, смех и непредвиденный скрип тяжелой рамы по полу, благо, все ученики научены не только видеть прекрасное, но и помогать друг другу без всяких предрассудков. Стоило только появиться идее придворцовой мастерской, жизнь засияла новыми красками. Учение детей живописи стало отдушиной от пусть и большого, но весьма душного тронного зала, открыло новый поток безмерной любви и терпения. Здесь все: и южане, и северяне, и едва способные держать кисточку уверенно непоседы, и уже нашедшие свое мастерство юноши и девушки. И всем им он, не иначе, семья, что живет так близко, греет в объятиях и стирает слезы в тяжелые времена неудач, и не нужно никаких родных малышей, глупых браков ради наследников… Все они, пришедшие на порог дворца с желанием отражать мир ничуть не хуже иллюстраций в книгах, заселившие пустующие комнаты и вернувшие жизнь в это место, отбросившие кто бедность, кто семейное ремесло, его дети. Такие неаккуратные с собственными картинами, что хочется заплакать вместе с мальчишкой, который разрыдался у только что разбившегося стекла. — Я найду тебе новую раму, повесим чуть позже вместе, — заменяет уже забытое этим местом «не плачь», от устоев его отца не осталось и следа, — или починим. Тецуро точно сможет это сделать. Одно лишь упоминание мужа в детских глазах рождает очарованность, сравнимую только с его собственной. Для всех учеников Кей требовательный учитель, властный король и ночной кошмар, если мастерская не окажется чиста после работы, зато Куроо это вечный праздник, апельсиновая улыбка и абсолютно невыносимая слабость ко всем, кто проживает во дворце. Мирная жизнь его совсем расслабила, от крепкого война осталась только оболочка, внутри чужого тела точно живет маленький лисенок. Стекло приходится собрать самому, в рукава одежд сложить осколки и одним лишь взглядом попросить старших, что уже справились со своими картинами, позвать слуг. Его руки могут резаться сколько угодно, но детская кожа должна остаться целой. — Беспорядки идут только от тех, кто не следует правилам, — звучит совсем близко, и это задевает почему-то сильнее, чем должны простые необдуманные слова. Девочка, кажется, пришедшая на учение совсем недавно, не по-северному гордо смотрит на все еще румяное от слез лицо младшего, и это определенно привлекает внимание всех остальных. — У кого-то слишком длинные коготки? , — холодно, с привкусом разочарования чеканит Цукишима, но внимание все еще удерживая на том, кому его присутствие важнее. Ладонь сама чуть путает светлые волосы мальчика, с заботой ловит последний чужой всхлип, а после устраивается ровно на раме ближайшей картины. Его собственной. — Запомните раз и навсегда, если вы здесь, то обязаны ценить друг друга, как семью. Вы уже жители одной страны, ваши предки были бы счастливы услышать это, а если- — Если еще хоть один раз я услышу такое из ваших уст, я закусаю каждого, — громко с самого конца коридора раздается знакомый голос. Вместе со слугами Тецуро быстро оказывается рядом и как будто впервые действует жестко, как того иногда требует воспитание, и Кей не может отрицать, что такая властность невольно подкашивает его колени. — У меня слух хороший, распознаю каждого во дворце. Старшие дети сдерживают смешки старательно, переводят внимание со слов снова на разбитое стекло, и стоит только расправиться с ним, предусмотрительно уводят младших чуть вперед, как будто чтобы насладиться выставкой. Кей едва не выдает невыносимое счастье от того, какими чуткими растут эти дети, как естественно это выглядит в коридорах, как привычен стал шум и всякое несовершенство… Прошло уже несколько месяцев с появления мастерской, с объединения в разы больше. Результат работы стоил всех трудов и жертв, пускай и Север все так же живет только в письмах Королевы. — Пришли письма от глав поселений, — Тецуро говорит едва слышно, почти боязно, а еще как некстати тычет в ладонь свернутым листом бумаги. Это точно намек на внимание, приходится остановиться и отвернуться от общего хода, разворачивая новые письма. Между все еще лестными словами и попытками в уважительный тон Кей ищет числа. Только они имеют значение, только они не купятся на предрассудки и покажут все, как есть, и… — Все в порядке. Нет ни сопротивления, ни засухи, ни проблем с обучением, даже армия наконец сформирована полностью. Муж не выдает лишних эмоций. Ждет только, чтобы Кей догадался сам, прочел между неровных строк, но это займет слишком много времени. Его голова, кажется, все еще занята мыслями о разбитом стекле и картинах, что заняли свое место на стенах. — К чему ты клонишь? — Это победа, — подводит черту Тецуро легко, как будто шепчет очередной рассказ о проведенном с впечатлениями дне или колыбельную, что раз за разом наполняет их спальню. Цукишима сперва глупит, воспринимает как большую шутку, но когда наконец лицо мужа озаряет улыбка, то и ему позволительно выдохнуть. То «хорошее», о котором они мечтали, над которым работали вместе уже наступило, и все благодаря их… нет, общим силам. Вряд ли это заслуга только постоянных поездок Куроо по большой стране, как и его собственное бумажное сумасшествие разделено уже на несколько десятков рабочих рук. Мир настал. Наконец-то. — И мы… — Да, теперь мы можем вернуться в замок. Конечно, ненадолго, но- Он не сдерживает чувств совсем, когда сцепляет руки на чужих плечах, мнет одежды почти до хруста золотых нитей, что теперь украшают не только его самого, а изнутри наружу выливается счастливый смех. Куроо наверняка узнал об этом еще раньше, пережил все то же самое в одиночку, а Кей сдерживаться не намерен, позволяя наконец мыслям вернуться от страны к самому себе. Боги, как же давно он не думал о себе и Тецуро! — Это лучшая новость за сегодняшний день, — наконец срывается с губ, а в следующую же секунду задор тащит вслед за учениками, схватив мужа за рукав. Он совсем уже не ребенок, вырос сам и растит тех, кому жить после них, но именно здесь и сейчас, как в рассказах из детства, Кей чувствует себя способным на все, даже сменить закат на рассвет, обернув время вспять. Его большое чудо уже сотворено. Дети, что оборачиваются на топот двух пар ног, смотрят почти напугано, пока не запускаются в столовую, косятся на неожиданно прилипшую к лицу улыбку и чуть дрожащие руки. — Вы в порядке, Ваше Величество? — спрашивает аккуратно самая старшая ученица, взволнованно протягивая салфетку, но Тецуро мягким кивком возвращает спокойствие за стол, устраивает ладонь на колене Цукишимы и в такт бешеному биению сердца, что, кажется, разносится по всему дворцу, гладит так нежно, как только может. Все, пускай и держится на их королевских плечах, не рухнет спустя секунду расслабления. Все действительно в порядке.

***

— Почти прибыли, — кричит проводник, по-особому со свистом разгоняя собак, и приходится оторваться от теплого плеча мужа, разлепить глаза и осмотреться вокруг. Север все тот же: снежные поля, отражающие лучи как будто сильнее последней встречи, лес перед замком снова наполняет не легкие, но душу запахом хвои, мороз, щекочущий до румянца щеки и неспрятанные в шубу ладони, едва слышный шепот метели неподалеку, обещающий прийти сегодня под окна покоев и рассказать все упущенное во сне… Нужно напитаться этим сполна. Вдох… Выдох… Вдох… Шуба греет ничуть не лучше чужого присутствия, Тецуро, он чувствует, наконец дышит полно, а ногти по-звериному цепляются за дерево саней. Не южный он совсем, чужая земля никогда не заменит родных мест, но Кей уже знает, что приезжать сюда они будут часто, как будто вместе с сезонами менять и мысли. У давно знакомых ворот сани наконец спустя целую вечность наслаждения в пути останавливаются, ссаживают с остальными псами из упряжи и Арну, правда на пороге никто не ждет. Он думает о чужой болезни, глупых делах, вызванных непоседами-детьми, или прерванным ужином, но стоит только Куроо чуть сонно постучать в дверь кулаком… — Заходите скорее, не стойте на ветру! — голос Королевы, без преувеличений, счастливый, живой, а когда чужие руки стискивают в крепких объятиях, Кей чувствует, как на языке складывается на северном самое простое и теплое слово. Дом. — Что с моими сыновьями, Старые Боги послали вам трудностей в пути? — Мама, мы проспали всю дорогу, пусти нас до покоев, — Тецуро почти канючит, как маленький. Только здесь, только с ней он может быть таким капризным и нетерпеливым. Вне работы он все еще тот принц-лис, даже не король, едкая зараза, которая разъедает ранки ничуть не лучше апельсинов. Кей любит его. Без всяких чудес, меток и цепей, без долга и платы за терпение чужих вольностей… Любит просто так, за каждую секунду, проведенную вместе, поглаживая по ночам шрам на чужой груди. Любит так, что молится их Богам за счастливое будущее вместе с ним, провожает луну и встречает солнце с искренней благодарностью за прожитый день бок о бок. Сколько еще предначертано им быть вместе Старыми Богами? --Душа моя, поторопить, иначе запру комнату изнутри, и отправишься в гостевую! — звучит издалека, Куроо с матерью уже успели пройти коридор, а Королева, он слышит, очарованно усмехается. Нужно ли что-то еще? — Или может отправить тебя к детям с поселения? Они наверняка соскучились по тебе. — Ты сам захнычешь без меня рядом, я уже иду. Большего и просить не следует.

«Когда пройдет пора выживания, а коготь примет клюв, тогда затихнут войны, и Солнце и Луна благословенно будут править вместе до скончания веков.

Храни этот мир, Кей, пока есть ради чего жить»