Еë прозвали Медведицей...

Домик в саду засыпал. Лиловые сумерки окрасили комнату. Воспитанницы помогали друг другу раздеться. Другие ещё озорничали и смеялись, третьи уже лежали в постели. Варенька и Алиса присоединились к последним. Наша героиня расчёсывала волосы подруги, а та распутывала шнурочки с серебряными подвесками, накрепко перекрутившиеся в шкатулке с колечками и серёжками. - Хорошие у тебя волосы, Варь. И нечего на себя наговаривать - ты красавица. - Не пытайся разубедить меня. У тебя они и густые, и цвет удачный. А у меня русые, без всяких там переливов. - Они у тебя очень красиво вьются. И личико так приятно оттеняют. Я может быть мечтаю о такой коже как у тебя - ни намёка на желтизну. Но предкам моим было угодно породниться с степными народами и наградить меня их кровью. - Да кого ты морочишь, Элис? Нет у тебя никакой желтизны - сама себе придумала. А как же твой милый? Ему по душе твоя краса? - в голосе подруги проскользнула насмешка. - Ну раз целоваться лезет, то уж наверное приглянулась - она сощурила глазки и покраснела от удовольствия. - А ты далась? - обе стали говорить тише, хотя кровать стояла в углу и соседкам не было до них дела. - Я сама его поцеловала. Он был чрезвычайно мил со мной, почти не настаивал... - Ещё бы он настаивал! Я бы его лично разыскала и потребовала бы объяснений - девочка шутливо погрозила кулачком. - Я там чуть в обморок не грохнулась, когда он меня поцеловать хотел. Но он меня поймал. - Сам испортил - сам исправил. Так и надо! А как зовут? - Вильгельм Карлович... - Немец? - Девушка широко открыла глаза - Дворянин? - Точно дворянин. - А то я думала... Может он тебя тоже обманывает. - Послушай, я не обманывала! Я просто не сказала... Повисло недолгое молчание. - Ладно, я не так выразилась. Не сердись. С другой стороны - партия может быть весьма выгодная... - Да не всё ли равно? Выгодная или не выгодная - дело последнее... - Отнюдь. Родные твои на это же смотреть будут... - Они не станут меня продавать. Отец знал на что шёл. Всё перейдёт матери, а мы можем выбрать женихов по своему желанию. Приданое будет изрядное, достаточное для начала своего дела. Если, конечно, не будет лично нам никакой опасности... - Ну а если она есть? Ты ведь не узнала наверняка мот он или нет? Я не права? - Права. Но сам он говорил что не увлекается женским полом и вином... - Ещё бы! Ему семнадцать лет - он ещё дитя. Но оно и видно, как он не увлекается - просто целовальный маньяк какой-то... Обе захохотали. В комнату влетела дама, что-то прошипела и так же стремительно удалилась. Они продолжили шёпотом. - Впрочем, его можно понять. Ты красавица и умница... А он какой? - Он очень хорошенький! Особенно в нём глаза хороши! Такие большие, как бы томные. Но одновременно ясные, очень ласковые и тëплые - она вздохнула - Я может сама бы очень хотела погладить его голову. Ты бы видела какие у него волосы... Почти такие же красивые как у тебя. Но светло - русые. Он напоминает ангела... - Ну, я вижу, ты влюблена не на шутку. - Да, я уже задумалась над тем что́ бы ему подарить. Хотелось бы, конечно, книгу, но это слишком дорого. Может дать ему почитать что-нибудь из своих книг? - Там одни романы - мужчины такое не читают - Варенька улыбнулась. - Ну нет! У меня там мемуары тоже есть... - Но ты же с ними не расстанешься. Попробуй начать с чего-нибудь памятного. Вроде ленточки, тряпочки - но твоей. Уверяю, он будет счастлив. Он ведь сентиментален? - Скажу тебе больше - он поэт! - Ох ты... Не далеко ли он глаза закидывает? - Я понимаю твою иронию. Но прямо я его спросить пока не могу... Да, мы совсем не равны. Но это не значит что нет надежды. - Ты только не подумай что я тебя отговариваю. Я ведь понимаю, что ты будешь несчастна. Я только прошу тебя быть осторожной... - Я задам все нужные вопросы, можешь быть спокойна - Алиса обняла подругу за плечи - Не помочь тебе распутать? - Да, попробуй пожалуйста. Сил нет уже! - девушка небрежно швырнула цепочки подруги - Понравившуюся можешь забрать. - Да полно! Это же серебро - вооружившись булавкой, девочка принялась за дело.

***

- Ну вот чего ты не настоял?! Надо было просто взять и поцеловать! - Пушкин бесновался на одеяле. - И довести её до обморока ещё раз? Я и так испугался за неё. Это вообще для сердца вредно... - Господи! Девица обмороки разыгрывает, а он пугается. Хоть в цирк не ходи - товарищ закатил глаза. - Да пусть даже и разыгрывает. Ей страшно, ты понимаешь? - А чего тебя бояться? Я же говорю - просто кокетство. - Нет, не просто. Она на моём плече мне самое сокровенное поверила. - Хм, интересно. Что же такое? - Так и сказал. Не твоё дело. - Слушай, мы так поссоримся. - Как хочешь. - Променял товарища на юбку? - Не променял. Просто то что было мне сказанно должно остаться между нами. Таков принцип истинной любви. - А с чего это вдруг она истинная? - Не знаю. Я так чувствую. - Тут не так-с. Любовь - наука, а значит требует доказательств. «Я так чувствую» оставь для поэзии, ты ведь так редко его применяешь... - Отвяжись от моих стихов. Ты прав. Но я могу доказать. Она просит меня говорить о своих чувствах. Она не довольна только признанием. Она желает чтобы между нами не осталось никаких непониманий... - То что вы мудрено беседуете вместо того чтобы делом заняться ещё не делает возвышенной любовь... - Ты то мог бы хоть поддакнуть - Виля порядком устал за день и не настроен был продолжать спор - Всё-таки любовь у меня первая... - Как ты, братец, кроток стал... Раньше бы спорил до позеленения - Пушкин наконец сладил с одеялом и укрыл им товарища - Ладно, я поскакал... - Спасибо за пастилу. Я точно в детство вернулся. - Кушай на здоровье - курчавая голова товарища исчезла за дверью. Виленька прочитал короткую молитву, перекрестился и перевернулся на бок. Подтянув к груди колени, он засыпал под измятым другом одеялом и чувствовал в груди тёплое спокойствие. Образ в пелеринке стал так близок, что лишь подогревал надежду на благополучную «развязку». Нужно завтра понаведаться в город. Пригодятся два рубля...

***

- Ну вот - Алиса отдала подруге подвески, теперь обретшие свободу - А ты говорила что невозможно распутать. Только тут ниточка выскочила, но это поправимо. - Да черт с ней. Спасибо, Элис - девочка взяла по драгоценности в руку - Теперь выбирай. - Я думала что ты шутишь... Это же дорого. - Ну не слишком. Эти я могу легко отдать. - Точно? - Совершенно точно. - Ну если ты настаиваешь... Эту ведь тебе дарил жених... - Он этого звания не заслужил. Он вёл себя в высшей степени неучтиво. Скажу прямо - по-свински. Он считал что графскую фамилию можно с лёгкостью купить за кусочек серебра. Девушка приподняла голову и выпрямилась. Элис давно поняла, что покорить столь гордую наследницу фамилии будет очень непросто. - Вот его подачку я могу отдать тебе. Тут, взгляни, как раз литера «В». Довольно пошленько на мой взгляд, но сентиментальному юноше - в самый раз. - Нет, благодарю... Давай ложиться. - Как хочешь. Но может быть ещё раздумаешь... - Варь... А скажи только честно... - Ну что ещё? - Варвара уже поправляла подушки себе и подруге, параллельно устраиваясь поудобнее. - У меня красивая грудь? - А ты разве перед ним раздеваться собралась? - Да нет же, совсем наоборот! Иначе он увидит что она маленькая... - Ну маленькая и что? Это не от тебя зависит... - Знаю, но... Можно ведь как-то скрыть... До времени... - До времени пихать в корсет вату? Слушай, это ведь не беременность, чтобы её скрывать... - Ой, ничего ты не понимаешь! - Элис повернулась к стене. - Псс... Ты обиделась? - Не-а... - Да красивая у тебя грудь. - Маленькая. - Маленькая красивая грудь. Слушай, у меня ещё меньше. Но есть ли резон это скрывать? Ты ведь хочешь любви к твоей родной груди, а не его фантазий, которые разрушатся так же легко как и появились. - Но он будет смотреть на других... - Ну и что нам, глаза ему выколоть? Конечно будет. Так же как и мы смотрим и сравниваем друг с другом молодых людей... - Я поняла. У него был шанс с десятками девиц. Но выбрал он меня. И любит всё во мне... - Вот видишь, ты сама это прекрасно знаешь! Спи и не беспокойся - ему и в голову не прийдет мечтать о других прелестях. - И тебе приятных снов. Кстати, я ведь могу спросить его про предмет твоих грëз... - И ничего он не предмет! Сама себе выдумала... Да и я имени его не знаю. - Ладно, я то помню его в лицо... - Не смей! Спи уж. - Ладно, сплю... - А когда у вас следующее свидание? - Пока никогда. Письма я от него ещё не получила... - Ну тогда я точно в таком же нетерпении. Дай слово, что прочтёшь мне из него хоть строчку - мне любопытно. - Даю слово. Прежде чем отвернуться, купеческая дочка поцеловала графинюшку в лоб. Та ответила ласково-лукавой улыбкой. Но, как говорит пословица: «Человек полагает, а Бог располагает». С утра припустил дождь, по-осеннему холодный. Впрочем, и в такой погоде было нечто приятное. Молвь товарищей стала тише, зевание на лекциях участилось раз в пять. Единственной константой в этом царстве сна оставался Куницын, бодрый и строгий. Казалось, что он и родился таким, иначе как объяснить то, что он с лёгкостью перебивал голосом медитативный шум капель, не зевнул ни разу и не терял энергии с течением времени? Виля, как один из самых прилежных, изо всех сил вслушивался в речь вольтерьянца, но и его мысли легко и неуловимо перекочевали к маринованным груздям, привезенным маменькой, недочитанной Библии Лютера, лежавшей теперь заложенной под подушкой и наконец к прелестным белым ножкам, скрытым под опрятными белыми юбочками. Последняя мысль бросила в краску нашего героя и вынудила вернуться к вопросу связи труда и свободы. - На этом мы и прервемся - Александр Петрович закрыл книгу и улыбнулся - Ну что, господа выжившие, сильно вас погода подкосила? Рядом с Вильгельмом всхрапнул Дельвиг. Засмеялись все, включая профессора. - Ничего, Александр Петрович, мы потом переспросим - добавил Есаков, виновато улыбаясь. - Вы свободны, господа. Что у вас дальше? - А ничего, господин профессор - Пушкин растянулся на парте как тигр, положив на руки курчавую голову - Профессор де Будри болен и не может провести лекцию. - Хмм, так... Тогда посидите тут, господа, я спрошу у директора. Профессор удалился. - Лучше бы соврали и посидели тихонько по комнатам - протянул мечтательно Данзас. - Так нам Пилецкий и позволил - Горчаков с увлечением изучал собственное отражение в парте. - Я, пожалуй, продолжу свой сон - Дельвиг вновь опустил голову на руки. Многие засмеялись. - Зато Вильгельму скучать не приходится - Пушкин засмеялся - Что, Кюхель, всё вздыхаешь по своей? Вильгельм дёрнулся и уставился во все глаза на Обезьяну. - По своей? То есть, у него... Горчаков, ты что-то знаешь? - Есаков толкнул локтем Горчакова. - Что-то слышал... - насмешливо и в то же время подозрительно сказал князь. - Да ну? Наш Ипполит, и вдруг... Виля, расскажи! - Илличевский злорадно скорчил личико. - Я предпочёл бы об этом промолчать... - Вильгельм безуспешно пытался скрыть румянец. - И не надо, Вилли, я расскажу - Пушкин изобразил заботливость. Под всеобщий хохот Виля подскочил с места и понесся к двери класса. Но на пороге столкнулся с вернувшимся профессором. Все затихли. - Вам нехорошо, месье? - строгое участие блеснуло из-под очков. Виля замолчал, вслушиваясь в шопотки и смех, раздававшийся из класса. Он понял, что уйти просто так не может. Почему? Он не знал, но чувствовал, что непременно в сем случае проиграет. - Нет, профессор, я здоров. - В таком случае вы можете вернуться на место? - профессор беспокоился и вопрошал, придерживая Вилю за плечо. На его опыте были случаи, что ученики падали в обморок, до последнего скрывая это. Дважды этим учеником оказался сам Кюхельбекер. - Да. Виля сел и нахохлился. Он чувствовал странные взгляды, слышал шёпот и смех товарищей. На Пушкина взглянуть не смел. - Никто не желает мне объяснить что происходит? - профессор поправил очки, обвёл ими класс - От чего вскочил господин Кюхельбекер? Кто-то вновь задирает вас, сударь? Я не могу продолжать в таких условиях. Мертвое молчание. - Чтож... Господин Малиновский, вы старший. Имеете представление о размолвке? - Имею - Казак поднялся с места и начал нейтрально-чиновничьим голосом - Только что мне и товарищам стало известно, что Кюхельбекер... Одним словом, первая любовь. Так что-ли я выразился, Кюхля? - Так - Вильгельму удалось наконец справиться с волнением и он сам удивился тому как ровен его голос - Но я однако ж просил Пушкина не говорить об этом... - Да полно, Кюхель, не бог весть какая тайна! Кто из нас без греха? - Однако Вильгельм ясно выразился, что история его увлечения только для твоих ушей - Жанно вдруг стал необыкновенно серьёзен. - Вы же сами у меня выпытывали... - Выпытывали - выкрикнул до сих пор молчавший рыженький Данзас - Но это потому, что ты сказал что мы не поверим, что... - Благодарю, господа, я вас понял - Александр Петрович улыбнулся - Я выскажу своё мнение, если позволите... Мальчишки кивнули. Профессор оперся на кафедру спиной, усмехнулся, и вдруг стал чрезвычайно добрым. По крайней мере казалось, что сейчас ему можно было доверить самое дорогое. Дождь стучал в окно, профессор заговорил. - У меня одна убедительная просьба к вам всем: сохраните эту весть в тайне. То, что лицеист Кюхельбекер шатается по округе женского училища не понравится ни той, ни другой администрации. - Как? Откуда вы...! - воскликнул Кюхля и ещё сильнее покраснел. Взрыв хохота. Профессор ласково улыбнулся. - Ну уж меня то недооценивать не надо. Я всё же профессор... - он налил себе воды, выпил - Да... Так что вам стоит сменить время ваших визитов, месье. Видеть мог не только я, но и, например, директор... - Хорошо. Я больше не буду - Виля желал только провалиться сквозь землю. - Нет, постойте. Я не обвиняю вас. Только вы как-то очень неосторожны. Юношеская любовь - дело обыкновенное, даже милое. Я прошу вас только получше скрываться. Договоритесь встречаться с подругой ночью, когда это и делают все добрые люди. Это же касается и вас, господин Пушкин. Радостный оскал соскочил с лица обезьяны. - Смею вам возразить, профессор - с места поднялся Смола. По выражению физиономий каждого он мог понять, что хорошего от него никто не ждёт и все молча, но настоятельно советуют ему не открывать рот. Но он, как яростный приверженец порядка, растворил уста. - Хочу вам заметить, профессор - методично начал благоразумненький фанатик - Что вы, как учитель нравственных наук, должны бы пресечь подобные похождения товарищей. Ибо подобные похождения, целью которых являются... девицы... Одним словом, прямо вредят нравственности. По залу прошёлся презрительный стон. Профессор, однако, ни капли не смутился. - Присядьте, господин Комовский - судя по тону, Куницына мало возмутила речь воспитанника. Кто знает? Может он того и ожидал от доносчика. - Ну держись, Фискал - аспидом зашипел Медведь - Только выйди из класса - поколочу! - Если позволите, Комовский... Я считаю, что девицы для юношей совершенно не опасны. Напротив, господа лицеисты могут упражняться в изяществе манер и речи... Если бы они конечно этим занимались... Мальчики захихикали над мечтательным тоном учителя, но однако все покраснели. - Так что прошу вас не беспокоиться. Все кто здесь находятся уже достигли 14 и, я думаю, нет нужды пасти их как неразумных овец. Я придерживаюсь такого мнения: если молодой человек в 15 лет не может просчитывать и принимать последствия своих действий, то ничто не научит его лучше этих самых последствий - профессор уже расхаживал по комнате, точно читал лекцию - Ни за одним из вас я, к счастью, подобных... Отклонений не сыскал... Но я предупредил вас, господа. Ночью и не в ущерб развитию - сколько угодно. Уговор? - А вы то сами, Александр Петрович, святой разве? Уж будто у вас нет подобного грешка? - Попрекать в вздумали, Пушкин? - профессор усмехнулся и плутовато сощурился - Если и есть, так что ж? Я совершеннолетний, самостоятельный, с сформированной моралью мальчик. Меня уже не только за делом можно отпускать... - Ну скажите же, Александр Петрович - даже Олосенька заерзал - Ну хоть когда женитесь? - Не беспокойтесь - выпуститься успеете - ироническую улыбку профессора не поколебали даже такие откровенности. - А она красивая, профессор? - Тося проснулся и решил подать голос. - Красивейшая из смертных, может чуть дурнее. И чего это вы так заинтересовались моей личной жизнью? Я бы на вашем месте побеседовал о чём-то более подходящем к предмету... - А вы после выпуска будете по нам скучать? - Виля с надеждой глянул на наставника, желая, чтобы в глазах не встретить иронию. Он и не встретил. Вдруг Куницын будто задумался. - Скучать... Да, может статься... Всё же и вы - начало и расцвет моей карьеры. Орден этот - за вас. От того и считаю себя вправе гордиться им - он легко, с уважением коснулся медали «за речь» - Но после вас придут другие. Будут лучше, хуже, ленивые, прилежные, кроткие, гордые, самолюбивые... А главное - люди чести. Но таких как вы уже точно не будет. И уверяю вас, дорогие воспитанники... Тут он вновь обвёл глазами лица, но без строгости, а с лаской и даже будто тоской. - ... Уверяю вас, что я счастлив буду встретиться с вами в большом мире. Если узнаю где вы - напишу. Я с удовольствием поговорю с вами уже не как с детьми, а как с гражданами с свободным и живым умом... Раздался аплодисмент. Профессор зарделся, не ожидая такого успеха, но быстро вновь выпрямился. - Но придётся нам говорить не только о хорошем... Господин Пушкин, обращаюсь к вам - хуже поступить с товарищем, чем поступили вы в такой ситуации... Можно, но это вас нисколько не оправдывает. Даже если бы Кюхельбекер не говорил вам, что тайна сия только для ваших ушей... Вы не могли не понять, что назначены конфидентом. Я понимаю, что в вашем возрасте ещё трудно каждый раз задумываться над словами... Но вы уже достаточно выросли чтобы оставить травлю в прошлом и научиться уважать чувство и доверие товарища. Вы же можете общаться без обид? - Можем, Александр Петрович. Могу я извиниться перед Кюхль... Перед товарищем? - Пожалуйста - профессор улыбнулся. Они пожали руки и обнялись. Остаток лекции прошёл чрезвычайно увлекательно. Так как после неожиданного открытия никто уже не мог думать ни о правах, ни об обязанностях, Александр Петрович решил просто побеседовать с воспитанниками. - Да, господа... Господин Малиновский сказал, что профессор де Будри проведёт все занятия как только будет здоров. Тем не менее, он выдал вам задание, чтобы вы попробовали разобрать материал самостоятельно - профессор выдал листик с номерами страниц Кюхле - Прошу вас, распространите в народе. Листик распространился очень быстро. Пушкин, Дельвиг, Данзас и Броглио тяжко вздохнули. - У нас ещё есть сорок минут. Предлагаю просто побеседовать... Минутное молчание. - Ну, наиболее простой вопрос: кем вы себя видите после выпуска? - профессор развёл руками. - Ну чего тут ещё видеть, профессор? - Пушкин заговорил, оперев голову на руки - Непременно же все будем чиновниками, бумажки будем писать. Хотя ладно, Броглио, Матюшкин, Вольховский да ещё кто-нибудь - тех в военные... - А вы то кем хотите быть? Раз написание бумажек вас не устраивает?Хотя, смею уведомить, эта деятельность весьма почетна, если разуметь её как должно... - Вот-вот, Пушкин! - сильно оживился Горчаков, что в принципе было для него несвойственно - Не все имеют дар марать бумагу стихами! Мне вот чиновничество нисколько не претит. - Меньшего и не ждал от вас, господин Горчаков. Здесь возлагают на вас большие надежды - и не без оснований. Вы имеете все добродетели, необходимые разумному служащему. Хоть многие и засмеялись, Горчаков выдержал себя независимо и вновь был заворожëн прелестью своего отражения. - И поскольку каждый из вас - властелин своей судьбы, я спрошу ещё раз. Господин Пушкин, куда же вы хотите идти после выпуска? - Я в гусары пойду. Многие обернулись на Пушкина. Куницын приподнял очки. - В гусары? Вы же кажется стихосложением интересуетесь? Впрочем, вы и в фехтовании, и в езде верхом показываете неплохие результаты. Да и нужен выход вашей энергии, желательно, sortie constructive. - А вы читали стихи Александра? Вам должен был показать господин Кошанский. Чем вам не конструктив? - Конечно показывал и я приятно изумлён зрелостью слога всех местных поэтов и даже выучился их отличать только по отдельным строкам. Я думаю, вам стоит собраться, то есть всем сочинителям и создать собственное издание. Кто не пишет может иллюстрировать... Будет интересно на мой взгляд. Хотя воспитанники ничего не ответили, глаза многих заблестели. Идея профессора казалась очень заманчивой, хоть и пока было неясно как её воплотить в жизнь. - А я в городовые пойду - сказал Пущин. Раздался хохот. - Нет, серьёзно? Жано, ты же сам был против лакейства! - Пушкин был явно удивлён. Может думал, что друга тоже прочат в гусары. - Почему ж я против? Все должности почетны. Лакейство так же царю может быть свойствено, как и дворнику добродетель. - Только не говорите это публично, господин Пущин - Куницын поправил очки - Вас могут неправильно понять... - ... Дворники - прыснул Данзас. Все засмеялись. - Ну а ты, Кюхля? Нашёл ли тебе уютное местечко Барклай? - Олосенька как всегда жалил осой. - Я... Я, признаться... Не знаю - Вильгельм грустно улыбнулся и пожал плечами. - Это естественно, месье Кюхельбекер, стыдиться нечего - Куницын будто даже оживился - С вашим пытливым умом и прекрасной памятью, вам, я так думаю, уготована блистательная карьера известного учёного. Или, что не менее почётно, хорошего педагога. Господин Кошанский, правда, прочит вас в любимцы муз, но... Не поймите меня превратно, сударь... Поэт может остаться в неизвестности, даже если и очень одарён, а публика предпочтет ему другого. Тут я не знаю что и винить: рок ли, время ли, вкус толпы... К тому же, жизнь пророков нашего времени нельзя назвать безбедной - Ну это вы, профессор, зря. Кюхельбекера нищетою не запугать, как и вообще ничем не запугать - Дельвиг отечески посмотрел на взволнованно слушавшего речь профессора Кюхлю - Я... Не то что не боюсь... Я просто не отступлюсь. Сказав это, упрямец опустил голову на руку, достал пёрышко и сделал пару пометок в заветной тетради. Когда ребята выходили из класса, Вилю за рукав дёрнул Князь. - Не понимаю, тебе совсем любовь глаза застлала? - начал он, как человек оторванный от дела какой-то сравнительно пустяшной просьбой. - Что? - Кюхля выпучил глаза, точно пытаясь доказать, что не «застлала». - Не теперь - народу много. Мне поручено передать тебе нечто важное. Как только выдастся удобная минутка, я тебе всё передам как есть - Франт таинствено подмигнул. Он вообще обожал тайны и интриги, что и обличало в нём будущего государственного человека. - Ну если так... Хорошо. Горчаков умчался вслед за другими, оставив Вилли мучать себя догадками. А что если...? Нет, их роман не может... А если может? Ведь и Куницын сказал, что они плохо скрываются и... Господи, что угодно - только б не оно! «Пустяк какой-нибудь. Может, опять карикатура? Гаденькие стишки на мою любовь? Ничего, меня таким уже не проймешь... Приду, выслушаю». Прогулка, конечно, состояться не могла. Дождь припустил с новой силой - холодный, неприветливый, по-осеннему хмурый. Фома только отворил окна, впустив запах дождя в зал. Тут воспитанники и занялись подвижными играми, исключая игру в мяч и другие предметы, способные лишить зал окон. Горчаков встал в углу и взглядом подозвал Вильгельма. Тот подошёл. - Так и не догадался? - Ну, не томи! - Странно. Впрочем, говорят же что любовь... - Франт! - Ладно-ладно - Горчаков наклонился к самому уху Кюхли - В тебя без памяти влюблён Есаков. Вильгельм дёрнулся в сторону и посоловелыми глазами уставился на товарища. - Франт... Как же? Не может такого быть! - Тише! Как не может? - энергично зашептал Князь - Он же мне и сказал передать. Он, кажется, на тебя очень зол... - За что? - Знаешь, я бы тоже озлился. Он ведь тебе намекал и весьма недвусмысленно в самое последнее время. Он тебе с уроками помогал... - Да, помню... Но ведь он многим помогал. - Ну да, есть в нём этот пламень альтруизма. Но он так твою руку сжимает - почти пропел Горчаков. - Хорошо... Знаешь, я у него сам спрошу. Он точно просил тебе передать? Или это очередная остроумная шутка? - Вильгельм прищурился. - Да клянусь тебе! Правда, открылся он мне не так давно. Он почему-то решил, что я надёжный человек и начал задавать вопросы о тебе. Вероятно, надеялся, что ты заметишь его потуги и тоже влюбишься. Теперь же узнав о твоей влюблённости... - Н-но... Он был серьёзен с тобой? Или так, сказал что влюблён... Ну, одним словом... Не в меня, а... - Нет, он имел ввиду именно это. Он мне всё рассказал, да так что я, признаться, покраснел, братец... - Я понял... Спасибо, Франт. Я сейчас же поговорю с ним. Где он? - Мне кажется он отпросился у надзирателя прилечь... Вильгельм попросил Александра сделать всё, чтобы его исчезновения никто не заметил. Он поспешил наверх, в комнату под номером 37, соседнюю с его 38-ой. Дверь в неё была притворена и спервого раза ничего нельзя было расслушать. Виля постоял чуть-чуть у двери, чтобы усмирить частое дыхание и румянец, вдруг появившиеся, может быть, от быстрого бега по лестнице. Наконец он тихо постучал в дверь.