Гости

      С одной стороны, запертые на все замки Франц и Ита точно не замёрзнуть около печки. С другой стороны, они проникли, как оказалось, в заселённый замок и напугали прислугу.       — Нам конец! — впал в истерию француз, что сидел в углу комнатушки, поджав под себя ноги.       — Некрасиво получилось, — в отличие от своего паникующего друга, Ита ходил кругами и не выявлял признаки страха. Как всегда, он сохраняет при себе спокойствие, словно он только что не проник в чужую обитель.       Свеча оказалась единственным источником света, так как солнце слишком быстро скрылось за горизонтом, словно на зло двум приятелям. Не находя себе дела, Ита ходил с ней под руку, но затем резко остановился у двери. Вполне обычное толстое дерево, не такое уж и старое, потому качество было хорошим. Беда была в раме и замках: дверь мыла совсем немного меньше за раму, из-за чего Ита хорошо видел каждый механизм. Прислонившись к двери, он увидел выделяющиеся линии, схожие на трещины. Двинув дверью, он в этом убедился: замки болтались и издавали неприятный скрип прямиком и трещины.       — Что ты делаешь? — раздражённо спросил Франц.       — Можешь подержать лампу? — ушёл от ответа итальянец.       Встав, француз взял лампу в руки и принялся дожидаться следующих безумных действий Иты. Тот отошёл от двери и опёрся ногой рядом с её ручкой, пару раз стукнувшись пяткой об дерево и повторил движение заново.       — Ита, не надо, — догадался Франц о следующих действий друга. — Это самоубийство!       — Самоубийством было бы идти за Полей, — сказал итальянец и, без всякого предупреждения, зарядил пяткой по двери.       Что-то щёлкнуло, послышался хруст древесины. Со стороны француза было видно, что дверь немного отошла вперёд. Такой силе удара он был не то чтобы удивлён, а восхищён, во многом из-за того, что это сделал Ита. Ещё один внезапный удар по двери вновь напугал француза, но в этот раз он понимал, что именно распространяет нежное тепло по всему телу. Он быстро прикусывает ухмылку, когда увидел, что дверь почти что открылась.       Итальянец подошёл ближе к сломанному замку, части которого выпали. Последний рывок он сделал руками, окончательно отперев дверь. Распахнув её, в метре от них стояла та самая служанка, но уже с большим канделябром со свечами, что ярко светили над её головой. Девушка вновь стояла ошарашенная перед двумя незнакомцами, да и наверняка буйство Иты было слышно на весь замок.       Стоит заметить, что сзади неё, за поворотом, было светло, нежели раньше.       — Ты не поздоровался с ней, — сказал Ита своему другу.       Это единственное, что волновало итальянца сейчас? Скорее всего, и Францу приходится каждый день мириться с тем, что в самых абсурдных ситуациях тот будет следить за мелочами. Когда француз в знак приветствия поклонился, девушка, намереваясь успокоиться, глубоко вздохнула и головой кивнула назад. Отвернувшись, она пошла назад, но вскоре остановилась, чтобы снова взглянуть на парней.       — Она говорит идти за ней, — сказал Франц, но явно не спешил следовать за незнакомкой.       — Она молчит, — поправил Ита и без грамма сомнений пошёл следом.       Естественно, что Ита пойдёт за горящим светом впереди, нежели будет сидеть около маленькой свечи в лампе. Это немного оскорбляет Франца, хоть он и понимает, что его ревность сейчас точно не кстати, когда существует вероятность получить пулю в лоб за грубейшее проникновение в замок.       Девушка привела их в огромный просторный зал, от высоты стен которого Франц, подняв голову, чуть не упал на ровном месте. Он охватывал целых два этажа, что разделены между собой обходной галереей. Она стояла благодаря ряду дорических ордеров с прорезанными канелюрами колонн, что соединены сводчатыми арками с таким же потолком. Франца заставил запрокинуть голову плафон – роспись на потолке, но из-за темени он не мог разглядеть красочный сюжет. Светлыми красками был наполнен интерьер зала: белые стены были покрыты тёмными, ближе к синему цвету краской, на которой выступали резьбовые позолоченные орнаменты буазери. Это совсем не похоже на средневековый замок как снаружи – это современное слово архитектуры.       К сожалению, им пришлось покидать этот зал, причём быстро следуя за работницей. Мужчины успевали кружлять по дороге, чтобы оглядеть все прелести помещения. Ита бегал за каждой деталью интерьера и декора, к примеру, стоящие в углу зала музыкальные инструменты от изящного чёрного фортепиано до скрипок с контрабасами. С Францем была иная история: не только его взгляд, но и сердце заставило замереть на главной картине во всём зале, что висела напротив. Это был этот самый зал, наполненный толпой людей, что расступилась и, словно затаив дыхание, вся глядела на вышедшую посреди зала пару. Однако… это было двое мужчин. Один из них, имеющий длинные русые, а то и рыжие волосы, высоко глядел на поклоняющегося перед ним другого, светловолосого мужчину. Одеты они были подобно аристократам, чей пестрящий вид одеяний показывал их статус, особенно фиолетовые оттенки пальто поклоняющегося.       Как бы сильно Францу не хотелось понять потайной смысл каждой детали, например, того же странного жеста руки над животом длинноволосого и, пожалуй, кудрявого мужчины, служанка слишком быстро ходит. Оба зачарованных красотой зала мужчины не успевали за ней, и той пришлось их окликнуть громким кашлем, раздавшимся эхом.       — Она такая быстрая, — сказал итальянец и, положив руку на спину приятеля, вместе за собой быстро повёл к служанке.       Канделябр уже не был нужен служанке, так как она, скорее всего, успела осветить почти что весь замок. Интересно, как она добралась до высоко закреплённых подсвечников, но это отходит на второй план.       — Этот замок превратили чуть ли не во дворец! — Ита прям искрился на лету, безостановочно вертя головой во все стороны. — Почему про него никто не знает?       Ответа, да простого примечания со стороны Франца не последовало. Перед глазами у него была зальная картина, сохранившая перед собой многие детали, которые француз боялся забыть. Он совсем не обратил внимание, что его в эту же секунду приобнимал Ита.       — Ты видел ту картину? — спросил Франц, подняв на того голову       — Не успел взглянуть, но я очень хочу подняться на лоджию, — сказал итальянец, увидев впереди ещё одну картину. — Вот, там тоже есть картина.       Девушка остановилась возле одной двери и дожидалась, пока к ней дойдут незваные гости. Оба подошли, при этом глядя в разные стороны. Ита заглянул за угол, чтобы увидеть ещё одну залу, вероятно, как комната отдыха для гостей на мероприятиях. А вот Франц вцепился глазами в картину, на которой изображена белая, породистая верховая лошадь, а рядом с ним… тот самый кудрявый мужчина, но уже держащий в руке охотничье ружьё.       Привести в чувство Франца помогла служанка, что резко сняла с него берет и отдала прямо в руки. Тот не успел сообразить, на что она намекнула, поэтому возмущённо глядел на неё, пока она открывала им двери. Поклонившись девушке, Ита мигом вошёл во внутрь. Это был обеденный зал, где панели стен были выполнены в таком же стиле, что и в бальном зале. Посередине был длинный стол с множествами стульев, два с которых на обеих концах были с высокой спинкой, способные полностью закрыть человека. Впереди была огромная настенная роспись, к которой, очевидно медленно последовал Франц, словно матрос на песню сирены. На покрытом мраком фоне изображена сцена некой баталии с перевёрнутой каретой. В стороне, еле спрятанной за шторой было изображено, как кого-то схватили и подняли вверх, своей позой напоминая захватывающую скульптуру Джана Лоренцо Бернини «Похищение Прозерпины».       Ита тихо хихикнул, когда заметил, что его друг снова пленился очередным живописным творением. Покаместь француз будет занят, он сделает себе пару заметок из бального зала, чтобы ничего не успело вылететь из головы.       — Как же тут красиво… — вполголоса сказал Франц и подходил ближе к той стене.       — Несомненно, и ещё ты говорил, что нас должны убить, — решил нарушить идиллию Ита.       — Да… ох, чёрт, да!       Слова Иты было словно ударом прямо в кадык, заставивший француза прийти в себя. После озарения сердце бешено забилось в груди, заставив тело вновь прочувствовать колючую дрожь. Обернувшись, Франц собирался окликнуть приятеля, но даже рот не успел открыть, как мгновенно задубел на месте. В горле образовался ком, не дающий из его рта и звук выдать, чтобы его любимый друг соизволил обернуться.       Ита стоял к нему спиной, но резкое движение за ней, после которой последовала мертвая тишина, несвойственная французу, показалось слишком подозрительным. Повернувшись к Францу, итальянец не мог понять причину его испуга. Тот словно Горгону увидел перед собой, что превратила его в камень. Стоить заметить, что очень красивый камень, которым будут миловаться люди ещё долгие века.       — Франц? — поднял бровь парень, направляясь к упомянутому. — Что-то случилось?       Испуганный взгляд дрожащих синих глаз был направлен на высокий стул, потому Ита подошёл к нему. Он отскочил от него так же молниеносно, как и подошёл к нему — на нём сидел мужчина. Дыхание итальянца сбилось, что ему пришлось приложить усилий, чтобы задышать вновь. Из него вышел прерывчатый кашель, а тело облилось горячим потом, которым пришлось смахивать быстрыми движениями руки. Как бы там ни было, он натянул на себя улыбку, ибо резкий удар испуга в грудь прошёл, и его химия в теле вновь утихает. Ему намного легче переносить большинство пугающих ситуаций, и он не стесняется признавать это своим главным достоинством. Ите достаточно немного покашлять и подойти к всё ещё замершему другу. Ценителю живописи намного легче уронить своё впечатлительное сердце прямо в пятки, видя перед собой того, кого недавно видел на картине — кудрявого рыжего мужчину, которому пришлось прервать свою одинокую трапезу.       — Значит вот, кто решил нарушить мой покой, — голос хозяина замка звучал высоко, хоть был тихим. У мужчины был прекрасное французское произношение, так ещё с таким правдоподобным акцентом, которому Франц поразился.       Его вечернее одеяние сильно отличается от пышности, которая изображена на картинах. Тем не менее, костюм прекрасно сидел на его худом теле: тонкий фрак до талии, цветом схожий с сияющим сапфиром на его большом пальце, легко сидел на его широких плечах; однако жилет и еле видные под столом бриджи того же оттенка были плотными, подчёркивая его тонкую талию, что противопоставляется весьма большим бёдрам. Белые чулки были далеко спрятаны под тенью стола, из-за чего парни сначала не могли заметить его. Но больше всего поражает то, что они даже не почувствовали чужого присутствия в помещении. В такой тишине можно было услышать дыхание друг друга, но этот мужчина словно вылез из-под земли, а то и с неба.       — Мы явно этого не хотели сделать намеренно, господин… — Ита замолчал тогда, когда понял, что не знал имени хозяина двора.       — Ваше Высочество, — перебил мужчина и опустил взгляд снова на свой начатый ужин.       — Ваше Высочество…? — недоумевал итальянец. Если это был бы замок известной королевской персоны, то Ита об этом хотя бы знал. В принципе, об этом могли предупредить заранее, чего и не было сделано.       — Кем вы являетесь? — спросил аристократ, разделывая мясо жаренного ягнёнка.       — Ох, просим прощения, — извинился Ита и, ударив по своим карманам в пиджаке, достал какую-то сложенную бумажку.       Подождав, пока мужчина закончит с куском мяса, парень протянул записку, которую тот, закатив глаза, взял её.       — Парижский университет… — произнёс хозяин, ещё раз глянув на двух студентов. — Колледж Наварри, но странствуете от имени всего университета. Какая честь видеть её лучших учеников… философии и искусства?       Глаза Его Высочества были подобным его драгоценному сапфиру. Можно сказать, что он не смотрел на Иту, окинув его кратким взглядом лишь из-за формальности. Куда же он смотрел? Точнее будет спросить, на кого, и ответом станет тот, кто пытается спрятаться за спиной итальянца. Францу было жутко невыносимо терпеть пристальный взгляд, устремлённый прямо в его глаза. Тут даже не пытаются скрыть это, в наглую изучая каждую черту на лице француза.       — Полагаю, Франц тот, кто сейчас прячется за спиной смелого друга? — спросил мужчина и вновь опустил взгляд на ужин.       — Да… — удивился Ита тому, как тот с первого раза угадал их имена без всяких усилий. — Вы угадали.       — Я не угадывал, — сказал Его Высочество и, сложив приборы, встал из-за стола.       — А вас… — запнулся француз, когда мужчина вновь поднял на него голову. — Как вас именуют?       — Для вас я Его Высочество, — этот вопрос явно рассердил аристократа. — В своих исследованиях можете именовать меня Скоттом.       Ита одобрительно кивнул головой и решил сразу же сделать себе пометку. Пока он был занят, Его Высочество не спускал края глаз с Франца, будто бы специально не давая его душе на мгновенье покоя.       — Вы заблудились? — спросил Скотт и, наконец отвернув голову от француза, мелкими шагами начал обходить студентов по кругу.       — Нет, Ваше Высочество, мы искали ваш замок, — отвлёкся Ита от своих записей. — В деревушке на юге отсюда нам сказали, что здесь когда-то жила кельтская аристократия, после которой замок запустел. Вот мы и решили, что, раз уж здесь никто не живёт, мы можем его исследовать. Когда нас сюда привезли, никто и не заикнулся о том, что тут живёт Ваше Высочество.       — Вот как, — поднял брови над умиротворённым лицом мужчина. — Я, было, подумал, что вы заблудились по пути в мои владения на востоке. Неведомое юными сердцами загадочные земли, где говорят на старом забытом языке, которые неведомы ни французам, ни немцам.       Этот голос был словно из книжки, словно им читает протяжный, завораживающий голос, влекущий их одними словами в то самое окутанное тайной поселение.       — Вы знаете, что это за язык? — решился на вопрос Франц.       — Для вас это может быть простым способом речи, как и многие другие языки, — в голоса Скотта явно проскользнула некое раздражение. — Это нечто большее, чем язык. Я многими годами пытался добиться того, чтобы мои люди имели возможность хоть как-то сберечь наше культурное достояние. Это одно из немногих вещей, которое не заберут силой и не сожгут на костре, возле которого будут радостно танцевать наши враги.       Ите не описать то, что он чувствует, когда слышит такую пламенную патриотичную речь от высшего сословия, который разделяет величие своего народа со своими поданными. Очень редко итальянцу доводилось видеть, как аристократия чувствует свой долг перед народом.       — Eadhon a bhith fo ghealladh dha, agus a dh’ aindeoin gach cnap-starra a chruthaich e romham, dìonaidh mi mo shluagh bho dhragh.       Этот мелодичный, с высоким звучанием гласных язык был непостижим для понимания столь молодым умам. Ни одного знакомого слова не прозвучало из уст Скотта, что привело студентов в полное замешательство. По сути само Его Высочество не надеялся, что кто-то из них двоих поймёт его. Однако была маленькая, размером с пылинку надежда на то, что в те головы что-то разумное придёт.       И ведь Скотта это потайное чутьё не подводит: он чувствует на себе зацепившийся взгляд Франца, что сейчас бродит по его роскошной рыжей копне волос.       «— Редчайшее единение рыжего цвета на кудрявых волосах, неведомый европейцам необыкновенный слог языка, что не похож на другие, а так же желание сохранить его, как главное достояние некого народа, которому не дали построить своё счастье… — размышлял француз, в голове идя выше по карте Европы».       — Вы… родом из высокогорья? — спросил он после долгих размышлений.       Скотт молчал, намекая, что тому следует самому немного подумать…       — Scott… — Франц кое-что осознал. — Scotia? Écosse!       Его Высочество одарил догадливого студента непринуждённой ухмылкой.       — Шотландия? — ахнул Ита, что после услышанного готов был ударить себя по лбу от того, насколько это было очевидно. — Шотландцы, точно! Они ведь гэлы – те самые кельты.       — Мне очень жаль, что я разрушил такую романтичную таинственность, — по Скотту и не скажешь, что ему реально было стыдно за это.       — Не вините себя, Ваше Высочество, мы ведь пришли разгадать эту тайну, — сказал итальянец, иногда с восхищением поворачивая голову на Франца.       — Я всегда ценю… порыв молодых сердец к науке, — говорил на ходу Скотт и, направляясь к двери, махнул рукой студентам, чтобы те последовали за ним.       Выйдя из столовой, Его Высочество проводил их до нового помещение, которое точно заставит из упасть на колени перед её видом. Оно было открытым, но парни, которые заворожены остальной красотой шотландской обители, не сразу заметят то, к чему их привели. Они ушами не могли уловить, как его каблуки касаются пола, словно шотландец и не ходил вовсе.       — Что в далёкой молодости, что сейчас я стараюсь сохранить о моём народе память, — говорил Скотт по дороге. — Я был бы признателен, если вы поможете всем напомнить, кто продолжает хранить культурное наследие кельтов, что когда-то населяли огромные территории Европы. Не хочу, чтобы он принял свою судьбу, что строят наши кровные враги.       — Для нас это огромная часть, Ваше Высочество, — весь сверкал Ита, что бегал подобно послушной собачке за хозяином замка. — Мы уверенны, что шотландцы достойны быть известными от Рима до Стамбула. Не описать сейчас то, насколько тяжело в таких условиях, когда начинают содрогаться веками принятые устои перед вызовом нового времени, а ваш народ бережёт своё сокровенное многие века! Возможно, как тысячу лет!       За бурно обсуждающим итальянцем тихо следовал замолчавший Франц. Он ходил как серая мышь, что старалась не привлекать к себе внимание. Однако в его голове было далеко не тихо, ибо он ликовал тому, что смог показать свой острый ум своему любимому. Француз вряд ли забудет то, с каким взглядом на него оборачивался тогда Ита. Смущённый парень готов был поклясться всем богам, что эти взгляды были полны не только восторгом, но и чем-то большим. В это хочется верить, позабыв о реальности большинства вещей.       Совсем скоро они оказались у открытых дверей замковой библиотеки, где книжные полки достигали высоченного потолка. Уже не хватит слов, чтобы описать радость в лице итальянца, что радовался как купец мешку золота. Он сразу же побежал разглядывать названия книг, надеясь увидеть что-то связанное с гэлами. Его друг же скромничал подойти к какому-то стеллажу и предпочёл издалека всё рассматривать. Не было ни одного пустого места – всё было забито книгами, а некоторые, не найдя себе места, были сложены стопками на читательских столах.       — Как ваша голова? — голос Скотта раздался прямо за ухом содрогнувшегося Франца.       — Голова? — недоумевал тот и, взявшись за голову, испытал резкую ноющую боль. — Ах, да… Как вы узнали, что она болит?       — Как и про твоё имя, — неожиданно мужчина перешёл на неформальное общение. — Следует прилечь и положить небольшой компресс под затылок.       В коридоре послышалось быстрое постукивание каблуков по полу. К ним прибежала та самая служанка и поклонилась перед Скоттом.       — Tha na seòmraichean aoighean deiseil, — сказала девушка.       — Sàr-mhath, — сказал хозяин и повернулся к Францу, но теперь говорил так, чтобы Ита тоже услышал. — Господа, моя библиотека полностью в вашем распоряжении. Однако нашему дорогому другу нужен покой, потому я приказал подготовить для вас комнаты.       — Ох, вы так любезны! — сказал Ита и подошёл к остальным как раз тогда, когда девушка выхватила из рук итальянца две тяжёлые сумки.       Девушка чуть не упала вместе с ними на пол, но не собиралась их обратно отдавать и понесла дальше. Её упорству удивились все, кроме Скотта, что раздражённо закатил глаза.

***

      — Мы называем себя собирателями древностей народных, — рассказывал Ита о своём с приятелями задании. — Наша работа схожа на исследования ботаников, которые изучают жилкование листьев. Мы же обращаемся с тем, что сами люди создают в своей голове и пытается воссоздать мысли в реальность. Это обряды, что корнями уходят в прадавние времена и нашли оклик в христианстве. Несмотря на то, что мы верим в одного Бога, мы все до жути разные.       — Разве вы считаете человеческое единение чем-то плохим? — начал дискуссию Скотт.       — Отнюдь нет, Ваше Высочество, но у всего должно быть очертание границы, прямо как между немцами и французами. Они — христиане, но выражают любовь к Господу по-разному, и это не должно значить, что кто-то любит Его меньше, чем другие. Немцы тоже разные, и то, что кто-то из них говорит другим говором, не означает, что они лучше или хуже других. Единение может скреплять отношения между народностями и помогает им справиться с жизненными невзгодами и строить вместе собственное будущее. Плохим в этом единении является то, что взгляды большинства начинают подавлять другие.       — Прямо как нас, шотландцев.       — Скорее всего, так.       Они уже ходили по второму этажу замка, где находились опочивальни. Ничем ярким узкие коридоры не отличались от предыдущих, и уж тем более не были сравнимы с нижним этажом. Пока Ита разъяснял суть их путешествий, трое дошли до одной из подготовленных комнат, дверь в которую великодушно открыла служанка. И да, она это умудрилась сделать с двумя сумками в руках.       — Это ваши покои, — сказал Скотту итальянцу, рукой указывая во внутрь, куда девушка понесла сумки.       — Ах, какая роскошь! — скрепил пальцы в замок Ита.       — А чуть далее – покои вашего хворого друга, — Его Высочество теперь указало на другие двери, что были чуть дальше по другую сторону коридора. — Я позабочусь о нём, пока вы можете заняться своими делами. Вижу, что вы сильнее всех рвётесь в мою библиотеку.       — Я не всю библиотеку моего славного колледжа изучил, а тут ещё больше литературы о совсем не изученных шотландцев, — улыбка не сходила с лица Иты. — И всё же, я тоже устал, поэтому, если вы не против, я со своим другом на рассвете начну работу.       — Лишь ради науки, — закончил Скотт, когда Ита поспешил в свои покои.       «— Не бросай меня одного с ним! — растерялся Франц, когда в коридоре остались только он и Скотт».       Как уже стало понятно, француз не был особо разговорчив с богатыми незнакомцами, что легко стерпели проникновение во свои владения безумных парижских студентов. На его бы месте Франц давно их согнал всеми мечами и ружьями со двора, но тот мало того, что сдержал при себе пыл, так ещё и разрешил им остаться на ночь. Именно из-за этого факта Франц не мог завязать с ним разговор, пока Ите, что сам же напомнил ему об этом, не хватало провести свои беседы где-то на террасе с чашкой кофе и пирожным.       Скотт открыл перед Францем дверь в его временную комнату, где стены и ткани были окрашены в насыщенный королевский синий цвет. Тому стало не по себе, когда он увидел большую двуспальную кровать с множеством тёплых одеял, которая будет для его уставшего тела раем в лихую погоду. До этого раза французу удавалось лишь иногда оставаться ночевать в покоях чьего-то дворца. Как правило, это были аристократы среднего достатка, и то зачастую студентам выдавали комнаты для слуг, ибо они не были столь важными гостями, несмотря на всю важность их работы. Вот почему Франц чувствует себя неловко, видя шедевр интерьера перед собой, что полностью в его владении на эту ночь.       Не желая испытывать нервы Скотта, парень вошёл во внутрь, постоянно оглядываясь в попытке найти кого-нибудь в этой комнате. Он пытался контролировать свои эмоции, что вырываются наружу, ибо негоже вести себя как испуганный ребёнок, когда к нему проявляют щедрость. По крайней мере Франц хочет вести себя подобно Ите: не испытывать или пытаться не показывать свой страх.       — Разве ты успел отвыкнуть от дворцовой жизни? — спросил Скотт, который явно принципиально обращается к французу на «ты».       — Что?.. — замешкался тот. — Откуда вы знаете, что я из знатной семьи?       — Черты лица, — ответил шотландец и, войдя в покои, пошёл прямо на Франца. — Французы своим обличием подобны ангелам на небесам – у тебя такие же мягкие формы, и твои неряшливые волосы придают тебе милый вид. Грубые черты скорее варварам подойдут, которым, кроме мяса и пива, ничего для своего духа не нужно. В отличие от них, мы намного ближе к Господу, и тем лучше ценностью, изящнее красотой и мудрее умом.       Спустя несколько лет окружения компанией Поли, что, возможно, подходил под критерии Скотта насчёт «диких» людей, Франц может лишь отчасти согласиться. Он не может полностью этого сделать, потому что давно перестал так себя высокомерно вести. Из него пропали аристократические замашки, которые он проявлял до встречи с Итой. Живя под отцовским крылом и не видя света далее своего дворцового сада, он всерьёз думал, что селяне вправду ничего не стоят, кроме как рабочей силы. Опустившись на их уровень, но не только материальный, но и духовный, вышла дилемма: они оказались в некоторых местах куда интеллигентнее и поумнее аристократов, которых повидал юный француз. Тот же Поля в пример: он далеко не манерный человек и его философия явно далека от Франца, но он довольно творческая личность, способная полностью обеспечить свою жизнь при помощи искусства. Благодаря Поле француз мог переосмыслить многие вещи насчёт низшего сословия общества.       Но Скотт, видимо, куда консервативнее и не готов к открытию такого мира перед собой. А может, это Франц хочет как можно дальше отдалиться от Его Высочества.       — Считай это за комплимент, — сказал шотландец, уже стоя около француза, что попятился назад и встретился с балдахином. — Ложись, я принесу тебе компресс.       Компресс как раз был подготовлен и ожидал в холоднейшей воде прямо в покоях, потому Скотт никуда не уходил. В это время Франц физически не мог лечь на кровать, будто его страх стал его тенью и не позволяет ему коснуться кончиком пальца постели. Секунды зловеще тикали его в голове, отдаваясь громким звоном как во время полуночи, хотя на дворе не позднее восьми вечера. Когда же, на первый взгляд, обычном движении головой в сторону в ней отдалась внезапная колющая боль, вот тогда Франц уломал самого себя прилечь. Не забывши снять мокрую от снега обувь, француз, держась за разболевшуюся голову, укрыл голые ноги лёгким одеялом. Немного позже к нему подошёл Скотт, что подставил под его затылок ледяное полотенце.       Их лица слишком близко друг к другу. Маленькие локоны кудрей упали на грудь француза, пока остальные полностью скрывали за собой остальные мир позади них. Скотт присел, когда аккуратно подставлял компресс, но после этого застыл в этой позе над головой гостя. Его взгляд больше не был изучающим, а скорее как вцепившийся львиный коготь в тело жертвы. И теперь совсем не имеет значения, насколько Скотт, подобно аристократу, выглядит нежным в лице.       Ох, как Францу это сильно не нравилось. Колющая боль готова была пройтись по всему телу, чтобы приказать его телу немедленно подняться с постели и удрать отсюда поскорее. То, о чём он волновался, казалось безумной сказкой талантливого выдумщица или совсем поехавшего головой безумца. Эти сапфировые глаза поразили его вновь, как и в зальной столовой, не давая и пальцем зашевелить. Единственное, что Скотт не мог усмирить во Франце — его лёгкие, которые бьются об грудь быстрее сердца.       — Ты бледный как фарфор, — подал голос Скотт и коснулся рукой лица француза, убирая со лба мешающий локон волос.       Не выдержав, Франц схватил того за руку, но не так сильно, как хотелось изначально. Он вовремя сообразил, чем может обернуться его грубейший жест, и ослабил хватку. Тем не менее, он схватил Скотта за руку… за тёплую руку.       — А руки какие холодные, — сказал мужчина, освободив свою руку, которой сам взял чужую. — Надеюсь, мой очаг согреет тебя. Укройся потеплее.       Франц выдал из себя полный облегчения вздох, когда Его Высочество соизволил встать и отойти от него. Правда, не только поэтому француз почувствовала, как камень с его души упал. Но перед тем, как кое-что обдумать, нужно было остаться наедине со своими мыслями. Преследует ощущения, что их сейчас может услышать сам Скотт.       — Господин… Ваше Высочество, — окликнул шотландца Франц, когда тот был близко к выходу, но сразу же обернулся на его слова. — Не сочтите за грубость, просто… я крайне удивлён тому, что вы со спокойной душой приняли вас. Несмотря на то, что мы пробрались к вам среди белого дня и напугали вашу прислугу, вы относитесь к нам… с большим доверием? Не думаете, что мы воры или самозванцы…       — Весьма интересный вопрос, — ухмыльнулся шотландец. — А вы вправду думаете, что я вас просто так отпущу?       В этот раз сделать нервный глоток оказалось куда больнее, чем Франц себе ожидал. Это позабавило Скотта.       — Но что я могу ещё изыскать со студентов, кроме как работы на благо своего народа? — развёл руки в стороны тот. — Спокойного вечера.       Когда Его Высочество покинул покои, это не позволило парню мигом расслабиться. Душу всё ещё терзала истинная сущность Скотта, не говоря о странном поведении и характере. Возможно, жизнь в одиночестве в таком огромном замке действительно может привести к безумию.       Как только ноющая боль в голове ушла, парень встал с кровати и подошёл к двери. За ней не было ни единого звука, и это может многое означать: либо дверь слишком толстая и запирается намертво, либо же за его всё-таки не подслушивают. Однако Франц, что собирался пойти к Ите, боится открыть дверь. Жуткое ощущение его постигает, когда он медленно дёргает ручку двери, словно на другом конце коридора на него готовы со всех ног погнаться. Он не хочет начинать погоню, зная, что от усталости может подскользнулся на чистом мраморе или же споткнуться об маленький камушек. Если Франц ещё раз ударится головой, то отрубится аж до следующего дня. Кто знает, очнётся ли он в этих покоях или будет под землёй.       Оставаться здесь нельзя. Почему же? Франц не может здраво объяснить причину, по которой он не должен разлучаться с Итой даже ночью. Дело не только в том, что с беспомощным французом могут что-то сделать — его друг тоже может пострадать. Если такое случится, Франц предпочтет скинуться со скалы. Так как он хочет прожить ещё долгую, счастливую с Итой жизнь, попытавшись побудить в нём чувства к своей прелестной персоне, Франц должен выйти. Прямо сейчас.       Из немного приоткрытой двери высунулась голова паренька, что быстро оглянула обе стороны коридора. Всё было чисто, но тишина была такой тяжёлой, что хотелось вернуться назад к звуку сжигаемой древесины. Идти к Ите совсем недолго — менее полуминуты.       Собравшись со всеми последними силами, Франц вышел и прикрыл дверь, на будущее готовясь быстро в неё забежать. Прямо на цыпочках он подбежал к другой двери, в которую слабо постучал и сразу же вошёл. В это время Ита, оставшись наедине со своей песенкой, которую тихо напевал, снимал с себя верхнюю одежду. Пока что он был в своих тёплых бриджах и лёгкой рубахе, с которой снял пальто и свой жилет, и только вот приступил к жабо. Если бы Ита был без рубахи, которую и снимать не нужно, то в животе Франца взлетела бы огромная туча щекочущих бабочек.       — Франц? Что случилось? — спросил итальянец, увидев на лице приятеля беспричинный испуг.       — Ита, я не хочу здесь оставаться, — дрожащим голосом сказал тот и, подойдя к другу, схватил его за плечи. — Скотт на меня положил свой хищный глаз. Я не знаю, что он от меня хочет, но меня это жутко пугает.       — Первое впечатление бывает обманчивым, — сказал Ита и ухмыльнулся, чтобы развеять обстановку вокруг француза. — Очевидно, что он недоволен нашим проникновением в его дом, но он понимает, что мы сделали это по глупости. Нам никто не сказал, что тут живёт Его Высочество, тем более мы были оттуда, кто совсем не знает о здешних шотландцах. Я даже сомневаюсь в том, что французы вообще помнят о них и понимают с кем живут по соседству.       — Но… — у Франца кровь стынет в жилах, и оправдания Скотта со стороны Иты его не успокоит. — Я сам аристократ по крови, и мало кто из нас стерпит такое оскорбление, пускай человек пришёл за благими намерениями. Он сказал, что не отпустит нас, если мы не поможем его народу, но я сомневаюсь, что после этого он нас вообще отпустит.       — Ты уверен, что французская знать похожа на шотландскую? — взял того за руки Ита. — Это совсем другие люди.       — Я даже не уверен, что он человек!..       Хоть что-то заставило Иту немного напрячься, ему это явно не помешает.       — Думаешь, что он…? — догадывался итальянец.       — Эх, прости, я выгляжу глупо, — с печалью вздохнул Франц и стыдливо прикрыл глаза. — Помнишь того старика, что жил около сауны? Пока ты отошёл по делам, я у него спросил про этот замок. Вот он и вспомнил про… сказания о демонах в чарующем человеческом облике.       — Думаешь, что Его Высочество – вампир? — Ита убрал руки друга со своих плеч, но не отпускал их.       — Он просто ведёт себя… слишком странно, и выглядит… очень молодо, но в то же время он стар…       — Как это понимать?       — По сравнению с нами, да, и многими другими молодыми дворянами, он слишком… взросло себя ведёт? Тем картинам в зале не менее ста лет: изящный танец на балу покрылся тёмными цветами – краска потемнела и даже вдали было заметно, что она очень старая. Пускай картине полвека – Скотт выглядит как я.       Ита не так талантлив в искусстве, поэтому всегда доверяет дело о тех же картинах Францу как оценщику. Навряд ли столь уважаемая персона позволила бы себе картину, написанную дешёвыми красками.       — Если ты думаешь, что Его Высочество является вампиром, то задам тебе вопрос: по какому фольклору ты его судишь?       Этот вопрос с огромным подвохом заткнул Франца. С Итой не поспоришь: во многих традициях так называемых вампиров изображают по-разному, как и судят их образ жизни и демонические способности. На Северо-Востоке вампир — труп, которым овладел демон, на Юго-Востоке — труп, через которого перешагнуло животное, и даже в этих частях Европы существуют региональные особенности. Франц же создал для самого себя характеристику, собранную со многих фольклоров, и желает верить каждому.       — Если ты судишь по тому, что чаще всего встречается в сказаниях, тогда вампиры — это жирные загорелые трупы, которые живут в земле и питаются кровью как дикие животные, — разъяснял простые вещи раздосадованный итальянец. — Зная, что Его Высочество – шотландец, то нам желательно разузнать побольше об вампирах шотландского фольклора, но я не думаю, что он отличается от других. И то Поля сказал верную мысль, когда мы были на Балканах: они просто пытались оправдать повсеместную дохлость их скота демонами.       — Господи…       Франца облило горячим потом по всему телу от стыда, что готов был разорвать его перепуганное сердце. Все его слова казались ему слишком глупыми, чтобы произносить их вслух, так ещё Ите в лицо.       — Извини, я так глуп… — голова Франца вновь разболелась от нервов.       — Ты просто устал, — сказал Ита и, опустив француза, снял с себя жабо. — Его Высочество подозрительно добрый, и ты явно не видал такого от дворянства. У него есть свои планы на нас, как и у нас на него, поэтому мы друг друга используем во благо общества. Если такова цена прощения за незаконное проникновение, то я не против искупить свой грех.       — Грех… — француз слушал, но явно не до конца понял мысль друга.       — Тебе реально следует отдохнуть, а то и пораньше лечь спать. Если твоё сердце слишком неугомонно, то я посижу с тобой, пока ты не уснёшь.       — Нет, не стоит ради меня морочить голову…       — Ты же мой друг, Франц. Почему я не должен ради тебя что-то делать? Или у меня есть кто-то другой, кому я и мои труды важны?       Парень был так близок… и в то же время так далеко от одной тайной истины, что как раз и не даёт сердцу француза спокойно биться. Ита важен Францу, но не настолько… слабо, чем ему кажется. Его драгоценный друг, если посмеет сказать при итальянце глупость, будет глумиться над самим собой ещё долгие месяцы и по ночам вспоминать это чуть ли не со слезами на глазах. Любовь, честно говоря, делает из человека животное сильнее, чем вампира.