Legends never die / Легенды бессмертны

      В дверь кто-то тихонько скребется — вероятно, принесли их ужин.              А Ван Ибо все не может заставить себя высвободиться из слабого захвата тонких пальцев с грязными обломанными ногтями и заусенцами. В этих руках сейчас нет идеального изящества, которое обращает на себя внимание ухоженностью или даже лощенностью.              Но вся равно почему-то взгляд не получается отвести от этой трогательной беззащитности того, кем пугают маленьких детей в их царстве.              И все-таки приходится встать, чтобы забрать за дверью поднос с тарелками, а потом уже вернуться к тому, кто свернулся маленьким комком под одеялом:              — Эммм… Сяо Чжань, надо поесть.              Тот хмурится и еще больше натягивает одеяло на голову.              Ван Ибо решается потрясти за плечо:              — Ужин, нам принесли ужин.              Тот, может, и слышит, потому что еле слышно причмокивает во сне, но глаза так и не открывает.       Вот и что теперь делать?!       Потому что есть хочется, очень хочется. А истощенный Кощей, наверняка, хочет еще больше.              Но, видимо, между “есть” и “спать” последнее все-таки преобладает, поэтому даже вкусные запахи от рагу не пробуждают эту спящую не-принцессу, зато манят царевича, который справляется со своей порцией за считанные минуты. А все потому, что Сяо Чжань начинает как-то беспокойно метаться по кровати с искаженным лицом.       И стонать.              Пустая тарелка тут же оказывается отставленной в сторону, а Ван Ибо — рядом с постелью:              — Эй, что случилось? Тебе снится кошмар?              Конечно, ответа он не получает, зато по обрывочным фразам начинает понимать, в чем дело:              — Холодно… Так холодно…              Ван Ибо растерянно оглядывается по сторонам, но больше одеял не видит. Можно, наверное, попросить слуг разжечь камин, но почему-то не хочется пускать сюда кого-то постороннего, поэтому…              Не царское это дело, совсем не царское!       Рот все еще тихо бурчит, но руки уже выкладывают поленья и заранее подготовленную щепу — уже на этом спасибо, что не нужно спускаться и просить кого-то.              Возможно, он сильно об этом пожалеет, потому что разжигать огонь летом в доме — не самая лучшая идея, очень скоро тут станет невыносимо жарко, но если это поможет унять озноб, то у него нет другого выхода.              Озноб!       Точно!              В последний момент Ван Ибо откладывает огниво и с трудом удерживается, чтобы не ударить себя по лбу ладонью: Кощею не физически холодно — это реакция тела на истощение и, возможно, скрытую болезнь — вон тот какой худой и бледный!              Но лекарства у него никакого с собой нет, даже простого сбора от жара — вот как-то не подумал об этом, когда собирался убивать з-з-злобного злодея. А теперь этот самый преступник завернулся в одеяло со всех сторон и жалобно стонет.              Вот же гадство!              Царевич быстро спускается вниз, чтобы выловить там мгновенно испугавшегося трактирщика, который увидел его напряженное лицо:              — Вам не понравилась еда, господин?! Сейчас все переделаем и…              Но он быстро прерывает поток извинений:              — С едой все в порядке. В городе есть врач? Моему товарищу стало хуже.              Как удачно сюда вписалась их легенда!       Даже придумывать ничего не надо.              Но его разочаровывают:              — Нет, господин: он временно в отъезде, вернется только через пару дней.              Видимо, его кулак, который от досады опускается на стол, делает это слишком сильно и устрашающе, потому что трактирщик бледнеет почти до состояния Кощея и начинает заикаться:              — Ес-сли желаете, я поспрашиваю жену: у нее был небольшой запас лекарств.              Его немного отпускает, поэтому Ван Ибо милостиво кивает:              — Желаю. За оплату не беспокойся — щедро вознагражу.              Наверное, он слишком нервно хлебает предложенное вино, потому что мешочки с порошками появляются перед ним очень быстро, как и дородная женщина с натруженными руками, которая пытается ему объяснить что где:              — Вот этот поможет справиться с жаром, на вкус он неприятный, но действует быстро. Этой мазью можно обработать рану, но только чистую. Если желаете, я могу помочь вашему товарищу с этим — у меня есть немного опыта.              Но мысль о том, что Сяо Чжаня коснется кто-то посторонний, кипятком растекается по его венам, заставляя резко отставить пустой бокал:              — Не стоит. Но завтра с утра нужно подогреть много воды, чтобы он мог принять ванну.              Трактирщик, кажется, не понимает, всю серьезность положения, потому что осмеливается уточнить:              — У нас ванна внизу, господин, и… — и тут же осекается под его напряженным взглядом. — Все понял: поднимем наверх, нагреем воду.              Ван Ибо кивает и загребает предложенные лекарства:              — Нас не беспокоить, я сам скажу, когда подать завтрак и подогреть воду.              На стол ложится еще несколько монет — этого с лихвой хватит на оплату недели проживания в трактире с трехразовым питанием, а сам он спешит в комнату, чтобы убедиться, что за эти полчаса с Сяо Чжанем ничего не случилось.              Тот еще плотнее завернулся в одеяло, хотя казалось, куда уже, и царевичу совсем не нравится мокрое от пота и напряженное бледное лицо. Но выход только один: каким-то образом уговорить принять лекарства.              Поэтому он разводит в кружке воды порошок и только после этого присаживается рядом:              — Эммм, Кощей… Надо выпить сбор.              Конечно, больной даже не реагирует, только еще больше хмурится.              Приходится отставить лекарство в сторону и начать разворачивать это болеющее зло, применяя все силы, потому что оно сопротивляется и не дается, пытаясь вывернуться из рук. Вспышка раздражения накрывает решительно и неожиданно — вероятно, сказывается общая усталость, потому что Ван Ибо не выдерживает и просто наваливается сверху, блокируя тяжестью своего тела:              — Да прекрати крутиться! Я просто хочу тебя вылечить!              Сяо Чжань неожиданно замирает и еле слышно довольно мурлычет:              — Тепло.              Вот оно что!       Что же, с этим, по крайней мере, можно работать.              Осталось только в очередной раз проявить чудеса акробатики и кое-как дотянуться до чашки с лекарством. Но как влить его в отчаянно сопротивляющегося несмотря на слабость Кощея — тот еще вопрос. Тот кривится и мотает головой, стоит только прижать край кружки к губам, а Ван Ибо тратит всю свою ловкость на то, чтобы они оба не оказались залиты жидкостью:              — Да блять!              Сяо Чжань жалобно сводит бровки домиком и хнычет, но глаза так и не открывает, поэтому ноль надежды, что тот очнется и все-таки выпьет лекарство. Не с ложки же его поить! Что-то подсказывает, что тот будет брыкаться еще отчаяннее.              А что если как-то разжать челюсти и быстро влить?              Кружка снова отправляется на безопасное расстояние, а Ван Ибо смотрит сначала на свои ладони, а потом на сухие искусанные губы. И все-таки с осторожностью тянется к пергаментно тонкой коже: сначала еле касается, словно боится повредить, а потом дотрагивается все более уверенно, примериваясь, как можно заставить держать рот открытым, чтобы влить разведенный порошок.              Но у судьбы, видимо, свои планы, потому что Сяо Чжань сначала весь сжимается, словно от страха, а потом почти растекается в его руках, прижимаясь щекой к ладони и чуть приоткрывая рот.              Ван Ибо нужно несколько секунд, чтобы осознать.       И чтобы понять свои ощущения по этому поводу, когда самый известный злодей в нескольких царствах трется о его руку, как котенок.              Его пальцы дрожат, когда касаются обезвоженных губ, а те чуть расходятся под ними, обжигая горячим дыханием. Но стоит только убрать руку, как рот вновь знакомо сжимается в упрямую полоску: нет ни единого шанса влить лекарство.              О моральной стороне этого действия Ван Ибо подумает когда-нибудь потом (никогда), а сейчас он вновь изворачивается, чтобы дотянуться до злополучной кружки одной рукой, а второй бережно почти что гладит исстрадавшийся рот:              — Ну давай хотя бы немного…              И сердито крякает, когда край кружки натыкается на сжатые зубы, потому что Сяо Чжань категорически против чего-то столь жесткого и чужеродного:              — Да блять! И что мне с тобой делать?!              Можно, конечно, плюнуть на все это и дождаться утра, но как спать, когда совесть будет постоянно кусать за бочок с намеком, что рядом с ним — больной человек, который сгорает от жара.              А что если?..              Да, лучше об этом не думать вообще, ни на секунду, а сразу набрать в рот горькую жидкость и прижаться к искусанным губам, с радостью осознавая, что те открываются под давлением и пропускают невкусное лекарство внутрь. Поэтому голова начинает кружиться от успеха, и это очень отвлекает от того, что происходит на этом ложе: надежно придавленный его телом Кощей принимает лечение из его губ.              Лекарства в кружке много, очень много — и пока что Ван Ибо не знает, радует его этот факт или огорчает, потому что нужно проследить, чтобы ни одна капля не пролилась, даже если его собственный язык разъедает горечь трав. Все, на чем сейчас он сосредоточен — это…              Набрать в рот.       Прижаться.       Выдохнуть между чужих губ.       Дождаться, пока сдвинется кадык под тонкой кожей — проглотил.              Под конец такого странного “кормления” Сяо Чжань уже почти не ерзает в этом жестком коконе из одеяла под царским прессом, а лишь недовольно вздыхает и кривится, когда вынужден делать еще один неприятный глоток.              Зато когда последняя капля исчезает за уже порозовевшими губами, можно устало выдохнуть и выпустить своего невольного пациента:              — Ну вот и все, теперь можешь спать.              Но встать, откатившись в сторону, ему не дает жалобный стон:              — Холодно!              Поэтому только ради того, чтобы все лечение не было зря, Ван Ибо укладывается рядом и притягивает к себе этот недовольный рулетик:              — Ладно, но недолго — пока лекарство не подействует.              И есть что-то умиротворяющее и привычное, как кончик носа утыкается ему в шею, пока его владелец смешно сопит, убаюкивая и его самого.