Любовь среди боли

Стул скрипит под чужим весом, и он ловит тот-самый-взгляд, что выражал лишь глубокое разочарование, недовольство и просто возмущение тем, что все делают то, что не должны. В этом взгляде вся она. Парень специально держит голову высоко и гордо, чтобы она не забывала о том, что он уже давно ушел из под её юбки. Ну или точнее брюк. Даже сейчас, отточенными движениями разрезая изысканное блюдо этого до ужаса дорогого ресторана, она не изменяет своей натуре и одета в гребанный черный костюм. — Неприлично находиться в помещении с головным убором. — Слышен стук ножа о белоснежный фарфор тарелки, а после и вилки, которой протыкают мясо. — Я ненадолго. — сухо роняет Макс и продолжает вязнуть в относительной тишине ресторана. Он не смотрит на неё. Она на него. И все согласны с тем, что происходит между ними. Макс распластался на стуле в ожидании того, что выслушает пару скрипучих, как и стул, слов и уйдет восвояси. Желательно подальше и побыстрее. Макс слышит, как стук металла прекращается, и на секунду обращает глаза на женщину. А она вся состоит из четких линий. Будто специально. Этот ровный черный костюм, делающий из неё одну полосу. Срез темных волос под каре, как всегда заделанных за уши, дабы меньше мешали. Губы, больше похожие на линию, что кривится лишь во время похоти. Губы, что всегда улыбаются всем, но никогда ему. Нос, как и у него, такой же ровный. В этом была вся она. И от этого его тошнило. — Хотя бы очки. — хотел бы он сказать, что она просит, но нет. Она приказывает. Остро, как нож и безоговорочно. Её, в принципе, не особо волновало его мнение. Макс вздыхает и делает всё нарочито долго. Тянется к душкам солнцезащитных очков. Стягивает их с носа. Складывает и небрежно кидает на стол. Женщина, что внимательно проследила за каждым его движением, встречается с ним взглядом. Будто залезает под кожу. Он глаз отводить не стал. Пусть смотрит сколько влезет, лишь бы отпустила поскорее. — Довольна? — Макс уверен, скрежет его зубов слышен за километр, но даже не собирается прекращать весь этот фарс перед той, что свято верит и почитает нормы общества. Хоть иногда и любит нарушать их в постели. Но это уже другой разговор. Она складывает приборы мучительно долго и так же идеально, как и все её действия. Как же его тошнило от неё. Тянется бледной рукой до салфетки и прикладывает к своим губам. Маленькими движениями промокает и так чистый рот, а после кладет салфетку слева от тарелки. Максим еле сдерживается от того, чтобы закатить глаза. А потом она, наконец, смотрит на него и замирает на пару минут. И кивает. — Твоя квартплата оплачена. — она отводит глаза от него снова на тарелку с приборами и дотошно поправляет нож, что и так лежит ровно. А потом неожиданно вскидывает на него взгляд и проговаривает, еле шевеля губами. — Уборщица говорит, что и убирать нечего. Лишь пыль да коробки пиццы. — Макс напряженно застывает. Слышит свое сердце, что отдает удары, будто неспокойный барабан. — Уволить её? Макс молчит. На её телефон приходит сообщение, и взгляд метнулся в его сторону, но она не спешит к нему тянуться. Неприлично же. Раздаётся мерзкий скрип стула, что чуть уехал во время того, как Максим поднялся с него. Он тянется за очками и хоть и не видит, но чувствует эти чуть сведённые брови, поджатые губы и напряжённые руки женщины. Она сдержится. Не накричит. Не скажет, что он невоспитанный наглец, хотя и думает именно так. Не возмутится его поведению. Она промолчит. Не сделает ничего. Такой простор для пакостей! Для того, чтобы стать самым плохим и даже не получить за мерзкие поступки. Но не в этом ли мука? Невозможно получить ничего от той, что должна давать ему все. Безразличие женщины, что должна любить тебя без каких-либо причин. Безразличие. Самое худшее, что может быть. Он устал добиваться её любви. Устал делать вид, что и ему всё равно на её мнение. Устал быть её. Поэтому решил быть собой и только собой. Смириться с тем, что он всегда был одиноким, и, вероятнее всего, так и будет до конца жизни. — Нет. — отрезает Макс и замирает на секунду, поправляя свою черную, как и очки, кепку. — Я могу идти? Этот стальной взгляд, что раньше заставил бы самого Макса уже давно лечь в гроб, крепко заколоченный гвоздями, а желательно ещё и с качественным сплавом, сейчас не вызывал ничего, кроме ещё большего желания уйти. А ведь раньше он был готов забраться на сам Эверест, лишь бы она обратила на него внимание. Да хоть на его замерший труп… Но теперь это ничего не значит. Она ничего не значит. Просто спонсор его комфорта. Женщина смотрела на него, а Макс даже и не знал, о чем она думает, и, тихо выдохнув, все же кивнула. Этого было достаточно, чтобы одним взмахом разложить очки и нацепить их на свою переносицу, погружаясь в этот чёрно-белый мир. Вот бы так всегда. Цвета раздражали. Люди, что обожают эти цвета, раздражали ещё больше. Все раздражало. Так было всегда после встреч с ней. Одна в месяц. Пару минут. Лишь несколько слов. Но сколько же страха, стуков взволнованного сердца и нервов. В голове звенящая пустота. Всё тело ломило, а дыхание спёрло. Этот чёртов воздух. Парень делает маленькие вдохи и проклинает духоту от жаркого лета. Чёртов Краснодар. «Как же жарко» Оттягивая от себя дверь этого пафосного ресторана, из которого он практически сбегал, точнее убегал от одной женщины, он думал лишь о том, насколько будет неприлично стащить с себя футболку посреди улицы… «Технически это не незаконно..» Максим чуть не сносит с ног девушку и, схватив её за предплечье, чтобы она не упала, Макс уже приготовился извиняться, как она повернула голову в его сторону. — Василёк? Он удивлённо моргнул, когда она резким движением высвободилась из его хватки. — Что ты тут делаешь? — прошипел он, вновь обхватывая её рукой за плечо. И уже собираясь отвести её куда подальше с этой улицы, но почувствовал сопротивление. — Что ты творишь?! Отпусти меня! — девушка стала извиваться, как змея, в попытках вырваться из хватки и смогла это сделать, ведь Макс и сам задумался, зачем он её куда-то тащит. Он замер, оглядывая её в черно-белом мире и от того таком неправильном. Она будто просто не вписывалась в него. И это раздражало ещё пуще прочего. — Удар уже солнечный подхватил? —бормочет она и отходит на пару шагов, и Макс обращает внимание на голую голову. — Я-то не получу, а вот ты близка к этому. — недовольно произносит Макс, стягивая с себя кепку и набрасывая её на пустую голову Киселёвой. Он представил, как губы, что были тонкой поджатой линией, расслабляются от довольства собой, но понял, что это глупо. Ну, снял и снял. Этой пустой голове нужнее. Макс вновь приобнял девушку за плечо и стал тащить в противоположную сторону от ресторана. — Че, где твой браток? Совсем не присматривает за тобой, — видимо, от шока Василиса сама по себе стала переставлять ноги, и когда он взглянул на неё, увидел потрясенный карий взгляд. — мелкой. — с улыбкой закончил он и с особым наслаждением увидел, как на круглом личике появилась злость. — Там же, где и твоя кукуха! — яростно отвечает она, спотыкаясь от спешки Максима. Господи, неужели у неё такие короткие ноги?! Они сделали ещё пару шагов, уже подстраиваясь под темп коротконожки, когда она уже серьезным тоном опять спросила. — Куда ты, блин, меня тащишь?! — Подальше от всякой нечисти. — пробормотал Макс, оборачиваясь, будто и правда думает, что она может следовать за ним. Ей на него начхать, но как же он хотел убраться от ресторана подальше и быстрее. После он прочищает горло и уже весело выдает. — Покупать мне водичку. Теперь Василиса смотрит на него как на полоумного. И он знает, что именно таким Василёк его и видит, и от этого становится весело и легко. Макс невесомым движением поправляет очки и думает про себя, как Киселёва вышла вообще без всей защиты от солнца. Ох, где же этот чёртов магазин. — А тебе я-то на что?! Ты не ответил мне на вопрос! — несмотря на все возмущения, девушка продолжала идти под его руководством, и это невероятно забавляло. Ну разве она не милая дурочка? — Ну почему же? — они становятся напротив пешехода в ожидании красного, теряясь в толпе таких же, ожидающих разрешения идти дальше. Он поворачивает голову в её сторону, опускает и думает о том, какая же она маленькая, в тысячный раз видит, как самой ей нужно поднимать голову, а из-за козырька кепки задирать её ещё сильнее. А глаза тёмные и трогательные. «Прям как у Бемби» — Ты мне и купишь эту воду. — он отворачивается от девушки, через секунду уже тянет её на зелёный свет. Сделав шаг, он понимает, что она сильнее жмется к нему и будто задерживает дыхание, пока они ныряют в живую толпу. Словно вся Василиса сама по себе хочет сжаться и стать до невозможности маленькой и незаметной. Максим хмурится собственным мыслям и, покосившись разок на девушку, прижимает её к себе чуть сильнее. «Она вся напряжена» Он слышит выдох, когда они, наконец, переходят дорогу и выходят на тротуар, Макс уже замечает «Магнит» и ослабляет свою хватку, а девушка и вовсе сбрасывает с себя его руку. — С чего это? — Василиса вновь приходит в себя, превращаясь в стальную и непробиваемую. Это смешит его ещё больше. Не столько от того, как это выглядит, сколько с того, что Васильку совсем не идёт этот образ. Они всё ближе подходят к магазину, и Макс с блаженством представляет, как уже находится там, и его тело обдувают кондиционеры. Осталось преодолеть пару ступенек. — Забыла уже? Ты вообще-то моя должница. — с радостью напоминает он и открывает дверь, уже раздумывая о том, чтобы нырнуть в прохладу, как вспомнил об этикете и остановился, открывая девушке дверь. Та измерила его странным взглядом и прошла, заключая руки на груди. Макс прыснул и, качая головой, вошёл после девушки. И тут же расслабился, чувствуя, как приятная прохлада обволакивает его. Он смотрит на спину Василисы, что сейчас больше похожа на креветку, и подходит ближе, равняясь с ней. — Ну так где твой братишка? — посматривая на морозилку с мороженым, вновь спрашивает Макс. Василиса открывает барный холодильник и выуживает из него бутылку холодной воды. — Не газированную. — вставляет Макс, и Василиса громко захлопывает дверь холодильника. — Потерпишь. Она уходит к кассе, и Макс провожает её взглядом. На пару секунд он застыл, осматривая фигуру с головы до ног. Тонкие плечи, что переходят в обычную талию, а после и в привлекательные бедра. Если бы он не знал эту колючку, то мог бы даже предложить ей провести хороший вечер. Но даже и представить было сложно, оторвёт она ему руку или ногу… «Со спины даже на пацана похожа» Широкими шагами Максим догнал её и не смог поверить своим ушам. — И какое дело тебе до Васи? — пробормотала Василёк, уже достав свою карту из шорт. Она сама заговорила с ним! Это успех! Оплата проходит, и Макс хочет уже ответить на вопрос, как его перебивает Василиса. — Спасибо, хорошего вам дня. — тёплым тоном (хотя в такую жару это скорее убийственно) и совсем другим мягким голосом обращается она к девушке-кассиру, на что та улыбается. А потом поднимает взгляд на него и быстро отводит глаза. Макс решает, что ему не за чем обращать внимание на это, и вновь перемещает свой фокус на Василька. Они выходят из магазина (как бы прискорбно это ни было), и, спускаясь с ступенек, Макс всё же ответил. — Ну какое, какое? Вы же постоянно вместе. — он посмеивается с мысли о том, что вместе буквально с утробы, но решил не добавлять этого и остаться целым… — Он ходит за тобой по пятам, а ты не против иногда натравливать его на других. Неожиданно Василиса тормозит, и Макс замечает, как в её правой руке опасно сжимается пластиковая бутылка охлаждающей воды. Она медленно поворачивается к нему, и он понимает, что вновь видит эти поджатые губы. — Да пошел ты. — выплюнула Василиса, и в грудь Макса резко врезается холодная бутылка. Он хватается за неё, чтобы она не упала, а через секунду поднимает глаза на удаляющуюся, кипевшую злостью Василису. Что уходит в его кепке.

—

«Позвонить риелтору бы, не позабыть и корм Ладе..» Шурша бахилами на ногах, мужчина то и дело поправлял белый халат на плечах, раздумывая, в каком настроении могла бы быть племянница сегодня. В правой руке телефон для того, чтобы узнать время, а в левой пакет, набитый едой для Эмилии. «Без четверти два..» Андрей устало вздохнул, понимая, что после больницы будет легче пойти домой, чем проехать на такси в городе-миллионнике в час пик. В голову стали лезть мысли о собственном транспорте, но Андрей вновь вспоминал свою BMW, что осталась без него в Москве, поэтому отмахнуться от мыслей было легче. Мужчина запихнул телефон в задний карман и уже собирался двинуться дальше, как краем глаза заметил женщину, что выглядела потерянно в этом полупустом коридоре. Можно было сразу и без ошибки сказать, что она тут впервые. Он сделал шаг к женщине и прокашлялся перед тем, как заговорить. — Извините, вы тут впервые? — он вежливо улыбнулся женщине, что обернулась к нему лицом, заинтересованно вскинув брови, а после улыбнулась, посмеиваясь. — А что, так заметно? — светло-голубые глаза добро смотрели на Андрея. И мужчина приятно заметил, что у незнакомки присутствуют носогубные сладки и заметные морщинки у глаз. Значит, много улыбалась. Как и сейчас. — Не буду вам врать. — ответил Андрей, предлагая руку для того, чтобы взять пакет из женских рук. — Не откажете руке помощи? — Она оглядела ту самую руку и подняла глаза, тепло улыбаясь. — Не откажусь. — она передала ему пакет, как Андрей догадался, таких же гостинцев, и он быстро перебросил оба пакета в правую руку, чтобы левую согнуть в локте и вытянуть, предлагая незнакомке. — Позволите вас проводить? — женщина завела прядь распущенных до лопаток русых волос за ухо, дав возможность разглядеть серьгу-цепочку. — Позволю. — она мягко кивает, сцепляя их руки в локтях, и они встречаются взглядами. Андрей с болью понимает, что хотел бы смотреть в чужую голубизну и дальше, но осознает, что видеть покойницу в чужом лице ужасно, и отводит глаза, желая позабыть о сестре хотя бы на минуту. — К кому вы? — к счастью, женщина даёт повод, пока они двигаются в поиске нужных палат. — К племяннице. — отвечает он и опускает глаза в пол. Вина перед сестрой за то, что так и не смог как следует позаботиться о её дочери, не желает оставлять Андрея ни на минуту. — А вы? — спустя пару секунд интересуется он и смотрит на профиль спокойной женщины. Не выглядит убитой горем. Значит, ничего серьезного. Она улыбается, и Андрей слышит выдох. — К очень хорошей девочке. — нежно отзывается женщина, и он понимает, что девочка этой женщине не родственница. Голубые глаза буквально светятся, когда он встречается взглядом с ними. — Она — женщина отводит глаза. — подруга моего сына. — на последнем слове голос становится мягче и теплее. Андрей сразу понимает, что незнакомка любит свое дитя, и невольно начинает жалеть, что так и не смог обрести детей. Даже с племянницей не смог поняньчиться. Вина раздирает внутри его сердце и другие органы, занимая всё место. Андрей в тысячный раз жалеет о том, что был пылок и обижен на Машу, которая всегда была слишком упертой для того, чтобы подступиться первой ради того, чтобы помириться. Сейчас вся его жизнь казалась лишь кладбищем совершенных ошибок, исправить которые уже невозможно. — Очень ответственная и добрая. — Андрей возвращается к голосу незнакомки. — Даже не могу поверить в то, что они с Денисом подружились. — Она качает головой, улыбаясь своим мыслям. — Он у меня совсем неугомонный, но очень нежный. Добрый. Ещё и парень на все руки. — Чудесно, что у вас есть такой сын. — искренне говорит Андрей, сжимая руку женщины. Он был рад знать, что хоть у кого-то есть счастье в виде прекрасных детей. А после тяжело вздыхает. — А вот у меня только племянница. Она невероятная, но пережила слишком многое для своего возраста. Женщина с горечью оглядывает его, и Андрей понимает, что в его голосе было слишком много безнадеги и усталости. Появилось острое желание потереть переносицу, но его руки были заняты, так что мужчина просто отвёл голову немного в сторону и зажмурился, чтобы после немного проморгаться. Бессонница не забыла напоминать о себе. — Простите, я.. — виновато начал он, пытаясь извиниться за свою слабость, как на его согнутую руку легла тонкая ладонь, и он удивлённо уставился на неё. — Не извиняйтесь. — голос был словно мед. — Я понимаю, как сложно может быть с детьми, и тут нечего стыдиться. — в голубых глазах Андрей словно и правда видит отражение той самой доброты, заботы и просто понимания от близкого человека. Даже если это незнакомка в коридоре больницы. Голубые глаза смотрят куда-то в сторону, и женщина с радостью в голосе объявляет. — Вот и нужная мне палата. Андрей улыбается женщине и, отпуская её из хватки, открывает белую дверь палаты. Незнакомка последний раз встречается с ним теплым взглядом и, кивая, благодарно улыбается. Андрей собирается зайти, чтобы быстро оставить чужой пакет и пойти до палаты Эми, как слышит: — Тетя Марина? — Андрей поднимает взгляд и замечает, как племянница удивлённо и радостно смотрит на незнакомку, а после на Андрея. — Дядь Андрей? — Эмилия растерянно переводит глаза то на него, то на названную тётю Марину. Андрей ставит пакеты на пол и встречается взглядом с тётей Мариной. — Вы?.. — почти одновременно и растерянно спрашивают они, и Эмилия подаёт голос. — Вы знакомы? Голубые глаза женщины перемещаются на Эмилию, и Андрей видит, как Марина пытается найти слова. — Можно и так сказать. — неопределенно кивает женщина и вновь бросает взгляд на Андрея, а после перемещает все свое внимание на девушку. — Как ты, милая? — она подходит ближе и берет Эмилию в объятия. Пару секунд Эмилия колебалась и даже с ожиданием чего-то смотрела на Андрея, а после просто обмякла в руках женщины. Андрей замечает, как расслабляется её лицо, и она начинает выглядеть как настоящий ребенок. Эми жмётся к незнакомой для Андрея женщине, и его сердце обливается кровью от того, что на её месте должна быть Маша. Маша должна быть тут. Какое-то время они продолжают стоять в объятиях, и Андрей начинает чувствовать себя лишним. Он оборачивается на дверь и улыбается тому, что даже не посмотрел на номер палаты, прежде чем войти. Вновь посмотрев на племянницу с тётей Мариной, что выпустили друг друга из объятий, Андрей понимает, насколько же он был невежлив. — Прошу прощения, я не представился как нужно. — он подходит ближе к женщине и старается сгладить неловкость улыбкой. — Андрей Астров - дядя и опекун, — он бросает взгляд на Эмилию, что с интересом наблюдает за ним и тётей Мариной. — Эмилии. — он чувствует, как сильно не нравится племяннице, когда произносят её собственное имя, но ничего не говорит. — Не извиняйтесь. — мягко говорит женщина и кладет руку на сердце. — Я сама совсем забыла о том, что нужно представиться. Марина. Зовите просто Марина. Я, — она смотрит на Эмилию и смущённо улыбается. — мама друга Мии и по совместительству её начальница. — Тёть Марин! — возмутилась Мия. — ну какая начальница вы!.. — Мия пытается найти подходящее слово, но заканчивает тихо и неловко. — Вы намного лучше.. Марина улыбается Эмилии и вновь тянется обнять девочку. А Мия совсем и не против. Андрей поражён тому, как близки оказываются племянница и женщина, которую он сегодня увидел впервые. — Очень приятно познакомиться. — Заканчивает знакомство Марина и сверкает своим светлыми глазами. И тут Андрей понимает, кто такой Денис. Тот самый мальчишка, что крутился рядом с племянницей на выпускном.. — И мне.   Глаза светлые и добрые. Почему то хочется спрятаться, исчезнуть перед этим чутким взглядом. Желание схватиться рукой за грудь там, где покоится сердце, и попытаться его вырвать, жжёт. Чужие глаза кажутся как никогда родными. Она ведь тоже так глядела. Тоже смотрела добро и чутко, словно уже видела человека насквозь, словно знала его нутро. Воспоминания рвут внутренности. Она была такой злой. Ей было так больно. Как больно ей было, когда она умерла? О чем думала? О муже? Дочери? Может, она вспомнила о нём… Подумала, что они так и не поговорили.   Он так и не сказал ей, что любит её.   И от того он отводит глаза, желая скрыться от Марины на копию той, что теперь чудилась везде. Во всех. Казалось, словно он захлёбывается в собственных чувствах. Словно он тонет.   «Голубые глаза. Ну надо же. И буквы имени..»   Он трясет головой. Размышлять так о совсем незнакомой женщине неловко и горько. Да и кажется абсурдным. Потом. Он подумает о их непонятной схожести, которую можно найти в любом, если постараться, потом.   Эмилия смотрит на него в ответ. Выжидающе. С интересом и немного смущённо. Андрей даже не пытается сдерживать улыбку при виде неё. Осматривает с ног до головы. Все ещё худющая, но цвет лица вроде стал более здоровей, хоть и все ещё бледный. Лишь веснушки и черные глаза напоминают, что она - это не Маша. Она её продолжение. И Павла, разумеется, ведь его веснушки всё ещё красуются на её лице. И глаза. Смотрят так. Проникновенно. Добро, как и мама, но немного загнанно. Становится тяжело дышать.   — Точно! Дорогая, я принес тут тебе.. — начинает Андрей, желая вновь проснуться от дымки прошлого, что теперь только и делает, что тянет вниз, он поворачивается и идёт к пакетам. Понимает, что их два. Оборачивается на прекрасных дам и добавляет: — И не только я. — голубые глаза словно лезут под кожу, но Андрей все равно встречается взглядом с женщиной, что улыбается так.. ненавязчиво, приятно.   Он поднимает пакеты и ставит на просторную тумбочку. Эмилия подходит ближе, и Андрей уже видит небольшую панику на её лице. Немного шуршит целлофаном, заглядывая то в один, то в другой. А потом устало свешивает свою голову, и Андрей слышит выдох. Эмилия поднимает глаза на него, а после смотрит на Марину.   — Если что, меня тут не морят голодом. — устало и с каким-то отчаянием сообщает Эмилия. — Я физически не смогу все это съесть! — она смотрит то на изумлённого дядю, то на тётю Марину. Андрей, не в силах найти слова на такой неожиданный выпад племянницы, смотрит на женщину, и она смотрит в ответ. Такая же удивлённая и без идей, что сказать в ответ.   — Милая, — первая подаёт голос Марина. Он кажется тягучим, нежным и теплым. Вся она кажется мягкой. Со всеми так общается? — но там совсем немного. Да и неприлично в больницу и без гостинцев. — успокаивает, словно обреченную девочку, тётя, и Андрей чуть хмыкает. Общается с Эмилией как с маленькой.   — Точно ничего не нужно? — задаёт он вопрос, который задавал уже столько раз и столько же получал отрицательный ответ. Как и сейчас. Мия качает головой и вздыхает над пакетами. — У меня, кстати, есть для тебя новости. — Эмилия любопытно поднимает на него взгляд, и он улыбается её глазам.   Андрей застан врасплох появлением чужого человека, но решил не акцентировать на этом внимание и, переглядываясь с Мариной, пытается улыбнуться ей. Она без заминки улыбается ему в ответ. Будто никогда и не перестает.   — Про квартиру. Я хотел поговорить про квартиру. — глаза Эмилии сияют на этих словах, а губы от удивления чуть приоткрываются.   — Ты нашел квартиру? Искал? — пораженно спрашивает Эмилия, видимо, уже и забыв про их разговор на кухне, что теперь казался таким далёким… А потом заметно тушуется.   — Ага. Я же пообещал. — хочется подойти. Загрести племянницу в объятия, сказать, что он сделает все, что она только пожелает. Сказать, что она для него всё. Всё, что осталось. — Нашел пару вариантов. Я тебе скину в телефоне посмотреть, а потом мы сходим посмотреть вместе. — он улыбается ласково, успокаивающе, и племянница кивает, робко улыбаясь.   — Хорошо. — тихое согласие.   — И.. — Андрей обращает свое внимание на женщину, что прекрасно делает вид, что ей очень интересна палата. А может и не делает. — Я хотел поговорить по поводу психотерапевта.   Эмилия замирает. Чёрные глаза сжирают Андрея, но он не спешит продолжать или двигаться. Эмилия отводит взгляд и медленно кивает.   — Я могу предложить наблюдаться у него уже сейчас. — продолжает Андрей опять и чувствует взгляд со стороны. — В этой больнице. — уточняет он, внимательно наблюдая за реакцией племянницы. — Или уже после выписки. —  ласковым, спокойным голосом предлагает и понимает, что пытается сделать тон такой же, как и у женщины.   Эмилия молчит, и весь мир тонет в тишине. Так происходит всегда. Кажется, Андрей уже привык. Глаза он не отрывает от племянницы, но желание посмотреть на реакцию Марины тянет.   — Потом. — хрипит, решая, Эмилия, и Андрей кивает в согласии. Он не будет давить, но все равно отведет её к специалисту. Больше закрывать глаза на всё это нельзя.   Какое-то время они с Мариной всё ещё находятся в палате, иногда вытягивая из девочки подробности лечения и жизни в больнице. Но после, плавно закрыв дверь, перемещаются в белоснежный коридор. Андрей останавливается на мгновение, все ещё держась за ручку двери. Отпускать не хочется. Идти куда-то тоже. Тяжело придумать причину, двигаться куда-то вперёд. Причину, что-то делать. Шершавая ладонь ложится на лицо, и мужчина устало потирает его. Медленно она скатывается на челюсть с щетиной, открывая обзор на белые стены и эпоксидный пол.   «Лада. Нужно покормить Ладу..»   Он находит причину. И очень весомую. Поэтому рука соскальзывает с нагретой ручки. А он решает сделать первые шаги от палаты и, поднимая голову, видит, что женщина всё это время была рядом. Никуда не ушла. Смотрит всё также проницательно, словно видит насквозь. Словно всё понимает. И от этого ещё хуже. Маша ведь тоже была такой. Доброй. Чуткой, но более дерзкой.   — Вы хорошо ладите. — он пытается выдавить из себя улыбку, когда встречается с женщиной взглядами и, наконец, начинает идти в направлении ресепшна, а после и выхода.   Женщина идёт за ним, тихо ступая. Словно и нет её.   — Вы преувеличиваете. — Андрей хмыкает. Тишина вязкая. Неприятная. Всё стало неприятным. Усталость ложится валунами на его плечи, от чего хочется распластаться прямо тут и забыться.   — Что я делаю не так.. — лепечет Андрей, и сам не зная, вопрос это или просто мысли вслух.   — Всё так. — заключает Марина, и Андрей не сдерживается. Смотрит на неё. Хмурится спокойствию женщины. Вот бы и ему так.   — Вас-то она встречает с распростёртыми объятиями. — бурчит, как маленький ребенок, и ему тут же становится стыдно. Что он несёт? Слышится тихий смех, и Андрей наблюдает за улыбкой женщины. Он выдыхает.   — Я просто.. стараюсь не давить на неё. — Андрей практически давится словами незнакомки.   Не давит? А он что? Давит?! Неужели его забота воспринимается как давление! Он только и делает, что пытается не давить, зайти издалека так, чтобы она не боялась, чтобы видела, что он не желает зла. Что он не отец. Что ему можно доверять. Что он не хочет на неё давить, черт возьми! Он давит?   — Извините, — она взволнованно поднимает на него взгляд, и Андрей правда видит раскаяние от неосторожных слов. — я не это хотела сказать.. — выдыхает она, пытаясь сгладить углы. Слишком острые. Возможно, прямо как и его взгляд секунду назад. Он расслабляется. Становится ещё хуже от понимания, что он ведёт себя так нелепо. Да и ещё с незнакомкой, которую встретил час назад.   — Простите, я.. — устало начинает Андрей, чувствуя стыд, но даже и не знает, как закончить. Тело и разум без сна значительно его подводит.   — Не стоит извинений. Я всё понимаю. — мягким голосом женщина всё же заканчивает за него и, кажется, ломает все углы. Он невольно улыбается ей. — Она тоже пытается. Я уверена. — Андрей не отрывает глаз от Марины, и та словно чувствует, расплывается в утешающей улыбке. Немного щурится.   — Спасибо вам. — искренне благодарит Андрей, когда они подходят к ресепшну, и тянется к её плечам, чтобы помочь снять белый халат. Она удивлённо смотрит на его руки, а после и на лицо. — Позволите? — осторожно спрашивает он и вновь видит визитную карточку этой женщины. Улыбку.   — Позволю.  

—

  На часах уже перевалило за три часа ночи, но это не мешало девочкам стоять в приглушённом свете ламп на кухне. Красные волосы прыгают от покачивающихся движений телом. Она делает разворот к подруге и улыбается, ловя её взгляд. Она двигается всем, покачивая плечами в ритм музыки.   Алёне всегда хотелось танцевать. Танцы поднимали настроение и неважно, насколько паршивым оно было. Пару движений рук и ног, и вот ты уже танцуешь. Она танцевала даже в абсурдных ситуациях. Танцевала и тогда, когда они встретились. А сейчас от радости встречи, радости того, что они устроили ночёвку и сейчас не спят, а готовят какую-то бурду! От радости, что она не одна. От радости, что перед ней смущенная и такая милая Ася. Она лишь весело наблюдает за ней необычными глазами и возвращается к готовке.   Ну ладно, готовит она. Но Алёна выступает моральной поддержкой! Хоть она и не нужна.   — Она сумасшедшая! — подпевает Алёна, тихо и задушевно сжимая руки в кулаки. — Но она моя! — крутится на месте, поднимая руки, кружа в воздухе. — Танцует до утра!..   Ася засыпает пиццу сыром и поглядывает на Алёну, шепча:   — Все смотрят на неё, и ей это нравится.   Алёна не выдерживает и хватает Асю за руку, тянет на себя. Та по инерции чуть не падает, кренится вперед, но Алёна не даёт ей упасть, хватая за руку, а потом и за вторую. Сплетает их пальцы, всё ещё подпевая Воробьёву, и руки–замочки перемещаются в воздухе, пока Алёна то тянет их на себя, то в сторону Аси. А глаза подруги-то какие… Алёна упивается этим удивлением и очарованием. Как же она мила с этим выражением лица!   Чуть раскрытые глаза, приоткрытые губы и смущение, что подходит к щекам. Алёна улыбается и с эйфорией понимает, что ей улыбаются в ответ, а после ахает. Ася берет инициативу и, расцепляя один замок, тянет их руки вверх и заставляет Алёну закружиться. Алёна повинуется и делает поворот вокруг своей оси.   ..Ша-ла-ла-ла! Сумасшедшая, но она моя Танцует до утра, поёт: ша-ла-ла-ла-ла Сумасшедшая, но она моя..   Алёна ловит взгляд Аси и видит то, как подруга застыла, разглядывая её лицо. Алёна тянет их руки так, как только можно, делая расстояние между ними, а после закручивается в объятия подруги. Ася кладет свободную до этого руку ей на живот, придерживая, словно та может убежать. Алёна смеётся этой мысли, пока теплая ладонь вжимается в её живот. Песня прекращается, и они так и стоят в пару секундах тишины ночи, пока не включается следующая песня плейлиста.   Всё ещё крепко держась за руки и стоя в неудобных объятиях. Алёна слышит, как Ася сглатывает и, тяжело дыша, расплетает их запутавшиеся пальцы.   One kiss is all it takes, Falling in love with me, Possibilities, I look like all you need..   Начинает играть новый трек, и Алёна, отрывая глаза от такой же запыхавшийся Аси, идёт к телефону переключить песню. Она совсем не подходит к атмосфере! Алёна нажимает на одну кнопку и поворачивается к подруге. А та, в свою очередь, опять стоит над их пиццей. Девушка быстро подбегает к ней, хватаясь за плечо, от чего Ася вновь чуть теряет равновесие.   — Можно ещё посыпать сыром? — с запалом спрашивает Алёна и поднимает голову с пиццы на Асю, почти касаясь с ней носами. Ася чуть отшатывается, и Алёна видит румянец.   — Ага.. — бормочет Ася, кивая. Рука Алёны соскальзывает с её плеча.   И Алёна, улыбаясь, тянется за натертым ею же сыром (от неё всё же есть польза!) и с чувством итальянского повара сыпет на тесто со всеми возможными продуктами. Смешно сгибая руку и соединяя все пальцы в одной точке, от чего та немного напоминает лебедя. Слышится смех Аси от её глупого поведения, и улыбка Алёны становится шире. Дурашливей. — Всё. — торжественно выдает она и ставит руки на бока, отходя.   Ася вновь приглушённо смеётся и хватается за противень с их творением, и Алёна подбегает к духовке, чтобы открыть её для подруги. Они ставят пиццу и с чувством выполненного долга выдыхают. Переглядываются. И смеются от того, что хочется. Потому что хорошо.   Алёна идёт к столу и плюхается на стул, подгибая одну ногу под себя. Смотрит на Асю, что идёт к чайнику, и чувствует тепло. Такое солнечное. Приятное. Умиротворение поглотило её полностью. Алёна откидывается головой на спинку стула, разглядывая спину Асии.   «Никита, это свое счастье, не то что потерял, он его нахрен просрал..»   Алёна хмыкает своим мыслям. Ноги у Аси длинные, стройные, загляденье. Она не была фигуристой, но все же имела свое очарование в чуть проступающей талии. Шея у неё красивая. И руки. Кисти. Алёна вспоминает запах волос, которые были так близки к ней во время недавних объятий, и понимает, что цветочный. Вкусный. А ещё глаза. Они очаровывают. Вот вроде бы привык уже, а потом как вновь посмотришь и дивишься. Необычные.   Стук керамики о стол и Алёна переводит взгляд с Аси, что любезно поднесла ей ещё чая, от которого хотелось спать ещё сильнее, на кружку. Ася садится совсем рядом, чуть подвигая стул, соприкасается с Алёниной голой коленкой своей. В отличие от Аси, что в хлопковой футболке и лёгких шортах, на Алёне только большая футболка. Ей нечего скрывать, они же подруги.   — Спасибо. — тихо благодарит Алёна, хватаясь за теплый чай и переводя взгляд с Аси на светящуюся духовку.   — Не за что. — так же тихо отвечает Ася, прижимая кружку к губам.   — Знаешь… — Алёна расслабляется в этой темной и лёгкой ночи. Расслабляется, глядя в глаза подруги. — Мне давно не было так хорошо. — она улыбается Асе и видит, как та удивлённо вскидывает брови. Усмехается и берет кружку поудобней. — Ты.. — она сглатывает, ощущая, что сейчас слова стали неподъемными. Но как же их хочется вывалить уже наружу и забыть… — знаешь, — Алёна встречается с ней взглядами и тут же быстро отводит, смущенная самой собой.   Она глупо выглядит, верно? Она уверена, так и есть.   — Единственная, кто, кажется, полностью меня принимает… — Алёна чувствует, как слова режут глотку, но не желает останавливаться. — Ну, знаешь.. — краем глаза Алёна замечает, что Ася ставит кружку на стол и теперь внимательно наблюдает за ней. Пальцы дрожат. — Единственная, кто не говорит, что я какая-то не такая, да и вообще… — Алёна дёргает плечом. Поднимает глаза на подругу и совсем тихо, почти шёпотом, озвучивает. — Я.. — на секунду она не верит, что произнесёт это. — у меня даже были плохие мысли..   Она сглатывает. Сильнее сжимает кружку. Смотрит на свои голые колени и ждёт. Чего? Она и сама не знает. Просто ждёт. Вывод. Вердикт. Заключение. Хоть одно слово.   — Какие?   Алёна молчит. Секунду. Две. Смотрит на Асю в полутьме ночи. Видит тревогу, бесконечное беспокойство, что подруга наклонилась к ней, и теперь ждёт ответа от неё. Алёна смотрит в сказочные, невероятные, такие особенные глаза и пытается понять, как сильно она разрушит момент поцелуем. Осознает, что какое-то время глядела на изысканные губы, и воздух выбивает из груди.   — Плохие.. — выдавливает Алёна и вся напрягается то ли от неожиданных откровений, то ли от мыслей о поцелуе с подругой.   Ночь всегда заставляет совершать глупости. На то она и такая. Темная, таинственная, звёздная. Тихая. К ночи ты просто устаешь врать всем и себе в том числе. Ночью ты хочешь любви вместо тьмы, понимания вместо лицемерия. Просто покоя. Словно солнце сжигает все плохое, а ночь заставляет замечать только сильнее. Ночью и спрятаться от всего этого сложнее… А в компании чужого человека и вообще невозможно. Так хочется тепла, что хоть немного будет похоже на солнце. Всеми забытый телефон  до сих пор проигрывает строчки песен на низкой громкости, чтобы не мешать другим жителям этой квартиры. Алёна прислушивается к ним только сейчас.   …Или хочешь — разорвём все свои вещи в клочья? Не знаю, что точно ты хочешь — Но уверен, что смогу тебе помочь этой ночью…   Алёна ахает, когда замечает, что Ася оказалась на полу, стукаясь коленками об дерево, и смотрит на неё, пытается поймать взгляд. Теплые, заботливые руки опадают, грея, на колени Алёны, и та уже не знает, куда себя деть. Куда деть сердце, что разгоняется, словно бешенное. А глаза-то какие… Мерцают. Голубой и карий так красиво сочетаются. А губы. Изящные губы приоткрыты, вот-вот готовясь сказать о чем-то. Алёна надеялась выжить после этого.   — Не думай. Больше не надо. — просит Ася и смотрит прямо в душу, словно говорит о чём-то ещё, но не вынимая слов из головы. Словно Алёна и так должна понять. По глазам. Колени дрожат. Чай в кружке, что все ещё находится в её руках, тоже. — А если и будешь, то говори. — сердце дрожит в такт всему телу. Оторваться от глаз Аси кажется невозможным. — Говори мне. — руки Аси сжимают колени Алёны, и та пытается сдержаться от того, чтобы закрыть свое лицо ладонями. Спрятаться от Аси. Просящей и на коленях. Алёна смущается ещё сильнее, понимая, что с закрытыми глазами это будет звучать ещё… Хуже. — Всё. — шепчет, еле шевеля губами, Ася.   Алёна видит, как Ася и сама, смущенная собой, становится неловкой и взволнованной. Красной. Алёна ставит кружку на стол и делает это так тихо, словно звуки могут оглушить и разрушить все то, что зародилось в этой комнате. Могут разрушить их. А потом сглатывает, пытаясь сдержаться от того, чтобы погладить Асю по голове. Сдерживается. Осторожно накрывает руки Аси своими, что все ещё лежат на её коленях, что смущает до ужаса, также как и приносит тепло. Наклоняется, чтобы быть ближе. Быть ближе так, как позволено подругам. Ближе, чтобы ощущать, впитывать ещё больше чужого тепла. Не разрывает с ней взгляда и кивает.   — Хорошо. — одними губами.   Даже в темноте Алёна видела, как дрожат ресницы Аси.   …Всё вокруг тупое, поэтому я с тобою. Можешь не смотреть и называть меня как хочешь; Всё вокруг тупое, поэтому я с тобою…   Она сильнее прижимает ладони к рукам Аси, словно хочет впечатать, оставить след.   — Спасибо.

—

«Вдох. Выдох..» И все на повторе. Дышать было сложнее с каждой секундой. Передвигать ногами вообще казалось невозможно. Хотелось убежать. Сделать поворот и рывком выйти из удушающих белых стен. Он не там. Это вообще другая больница. Её там нет. Там лишь его подруга Мия. Она хорошая, и поэтому он обязан проведать её хоть раз. Он же хороший друг. Хотелось верить, что да. Егор пытался быть тут. Быть сегодня. Быть. Но, кажется, он чувствует, что с каждым рывком он рассыпается. Будто его уже не соберёшь. Будто он снова там. Снова вернулся на год назад. В палату, где стояла смерть. Где умерла мама. Где сидел Егор на полу и пытался разбудить её. Разбудить уже остывающее тело. В голове все ещё стояли собственные крики. Он так умолял её остаться. Обещал, что будет самым лучшим сыном, никогда-никогда её не разочарует, клялся, что поступит на бюджет. Как она и мечтала. Надрывал горло в надежде хоть как-то её разбудить от смерти. Он пытался. Правда пытался. Мама больше не отзывалась. Она была все ещё теплой. Его оттаскивали медбратья, но даже так он не останавливал свой крик. Он умолял её открыть глаза. Просил что-то сделать врачей. Говорил, что найдет деньги. Сделает все, что только возможно. Пусть они всего лишь, ну, пожалуйста, умоляю, разбудят её. Его пытались успокоить ещё долго. Просили, почти как и он маму, открыть глаза, прекратить истерику. Но он не мог. Он не мог успокоиться, не понимая, почему мама не хочет поговорить с ним. Почему она молчит. Почему она остывает. Почему она оставила его.. Он не помнил, как после оказался дома. Не помнил, что ему говорили. Не помнил, как сорвал голос, и теперь мог лишь хрипеть. Не помнил, почему ему не дали выброситься в окно, хватая и растягивая футболку. Зелёную. Он помнил. Она была темно-зелёная. Он её сжёг потом. Потому что воняла смертью. Потому что была растянута. Почти порвана. Понял, что мама больше не заговорит с ним, лишь на мерзком звуке стука земли о гроб. Или когда дядя Коля спросил, какой цвет гроба будет. Он попросил, только не зелёный. Дядя Коля кивнул. Гроб был из светлого дерева. Он вновь сорвался. Прямо на похоронах. Попросил достать маму. Не закапывать её. Он был уверен, что она бы проснулась. Она ещё жива. Помогите ей! Она ещё дышит. Дышит! Ярик оттаскивал его вместе с дядей Колей, а после друг не выпускал его из крепких объятий, наблюдая, как гроб все же засыпают землёй. Егор бы откопал её. Откопал руками, сломав себе все пальцы, но откопал. Он бы смог. Но Ярик не отпускал его. Никто его не отпускал. До сих пор не отпускает. Иногда ему казалось, что, закрывая глаза, он вновь оказывается там. И не важно, в моменте, где он почти вылез в окно в палате, когда срывал голос, уже злясь на маму, что она не просыпается, или на кладбище. Когда земля падала с хрустом и глухо билась о деревянный гроб. Когда он хотел сломать себе руки, но откопать её. Сейчас это хоть и было далёким, казалось, кошмаром, Егор знал, что это то, что было с ним. Что все ещё живёт внутри. Что он никуда не ушел. Мама под землёй. Он же по ней ходит и продолжает жить. Поэтому стоит перестать бояться больниц. Всё дорогое, белые стены и стерильный пол у него уже забрали. Егор стучит костяшками руки, раздумывая, что теперь сбежать будет сложно. Дёргает за ручку палаты и встречается с удивлённым взглядом Мии. — Привет.. — неловко говорит он, немного поднимая плечи, а потом вспомнил про авоську апельсинов с яблоками и поднял её, чтобы Мия могла получше увидеть. — Я тут принес.. Мия глядит на него, потом на авоську и тихо смеётся, закрывая половину лица рукой. Егор смеётся вместе с ней. — Заходи. — просит она, и Егор слушается. Закрывает за собой дверь и подходит совсем близко. Передает авоську и видит благодарную, но измученную улыбку. — Спасибо. — она правда его благодарит, и Егор кивает ей уже не так сильно, ощущая отвратительный запах больницы. Мия бросает авоську прямо на кровать. После идёт к окну и, поворачиваясь, спрашивает: — Сигарета будет? — Егор смотрит на неё пару секунд, обдумывая, правильно ли он понял, что лёжа в больнице, Мия выпрашивает у него сигарету прямо в палате?.. Мия, оглядывая его, тихонько вздыхает и машет рукой в сторону. — Ясно. — она отворачивается на пейзаж в окне. — Ханжа. — закачивает она с обидой. И Егор хмурится. Подходит ближе, опираясь плечом на стену. — Пытаюсь бросить. — он чувствует неприятную вязь в голосе, словно пытается оправдаться. — А кто не пытается? — Мия смотрит прямо в глаза. Цепляет так. Егор молчит, обдумывая ответ, но в итоге лишь тяжело вздыхает, поднимая плечи. Мия хмыкает. — То-то же. — и вновь отворачивается. Они молчат в понимании того, что им и слова не особо нужны. Смотрят в окно. Там деревья, интересные люди, дорога с громыхающими машинами. Так и хочется выйти да погулять. От чего Егор смотрит сочувствующе на подругу и все же потакает своему желанию осмотреть палату. Просторная, чистая, до безумия белая. Кровать обычная. Вроде бы и заправленная белой простынью, а вроде смято, как если бы лежали в ней, ворочаясь всю ночь. Егор сглатывает. Дышать уже тяжело. Смотрит на пол. Одну секунду. Две. Глубоко вздыхает, применяя всю силу воли, чтобы отвернуться. — Неприятные воспоминания? — осторожно спрашивает Мия, и Егор выныривает из себя. Лучше не думать о поле. Вообще не думать. Он кривится, вновь отворачиваясь к окну. Отшатывается, почти падая, но Мия успевает его подхватить. — Ты чего?! — в её голосе слышатся нотки истерики, пока в ушах Егора стучит, будто молотком. «Почти упал.. Влад…» Егор жмурится, пытаясь стоять твёрже. На свои ногах. Мия же все ещё придерживает за руку, словно ещё немного, и он грохнется. Возможно, это было не так уж маловероятно. — Прости… — лёгкие сдавило. Мия смотрит с тревогой, и Егор чувствует вину из-за того, что беспокоит больную. Он сжимает её руку на своей кисти и пытается улыбнуться. Знает, что не выходит. — Ненавижу больницы. — он опускает взгляд, а после косится на окно. — А окна ещё больше. Мия растеряна всего на секунду. Кидает взгляд на окно, возвращает на Егора, словно всё поняла. Смотрит ласково, и Егор чувствует, как та мягко поглаживает кожу руки большим пальцем. Дышится уже легче, и он пытается вложить во взгляд всю благодарность, которую мог бы вложить в улыбку, если бы мог позволить её себе. Мия тянет его к кровати, и Егор повинуется, следует за ней. Матрас под ними проседает. Егор косится на полную авоську, что опасно накренилась и вот-вот была готова угодить ему прямо по бедру. Мия не пытается вытянуть из него слова или отвлечь, и он благодарен. Даже не может определиться, с чем больше. Почему же она всегда была такой понимающей? Она ничего не просит, но Егор рассказывает все сам. — Мама умерла в больнице. — он видит, как Мия дёргается от этих слов и склоняет голову в печали. — У меня на глазах. — Она поднимает на него свой пораженный взгляд, и Егор уже не видит смысла останавливаться. — Из-за блядской инфекции. — он шипит, вспоминая синяки мамы по всему телу, её белое лицо, худые руки… Не замечает, как весь напрягся и пытается расслабить тело, выдыхая вместе с углекислым газом горячую злость. — Точнее.. лейкемии. — сглатывает, когда видит в глазах Мии понимание. — Подхватила инфекцию и не справилась. — уже бесцветным голосом добавляет, договаривает он и не чувствует ничего. Рассказал. Давно он не говорил об этом. Словно надеялся забыть. Словно смог бы… — Год назад. — уже шёпотом. Мия почти роняет его, а потом тянет на себя в объятиях. Теплых, при такой жаре, ужасно неприятных, но нужных. Нежных. Егор мирится с неожиданностью и обнимает в ответ. Тоже пытается нежно и осторожно, но при этом неловко. Девушка же. Но та лишь прижимает его ближе, и контакта не избежать. — Мама погибла три года назад. — Егор слышит, как Мия давится слезами. Слышит, как ей больно. И почему-то рад. Ведь их боль похожа. Можно разделить грусть на двоих. — Она.. — Мия отпускает его из объятий, и её руки медленно скатываются по его плечам. Девушка давится словами, и Егор неосознанно кладет поверх её руки свою. — Не понимаю, как.. папа мог начать пить… Она же… Мия больше не могла говорить. Словно хотела, но губы не могли разомкнуться, произнести заветные слова. Егор сжимает её ладошку, пытается заглянуть в блестящие глаза, горбясь. — Не говори. Если не можешь, не говори. — просит он, и Мия отводит глаза. — не нужно себя заставлять. Я все понимаю. Мия кивает, соглашаясь. Быстро убирает зародившиеся на ресницах слезы пальцами и вдыхает полной грудью. Кладет голову на плечо Егора, а он и не против. Мия была слишком хорошей, чтобы отказать ей в чем-то. Они молчат, переживая чувства и воспоминания, что сжирали изнутри и жгли только зажившие раны. А рука Егора все ещё на её ладони. Как всё-таки легко становится после того, как тебя смогли понять. — Влад просил передать привет. — тихо сообщает Егор, вдыхая мятный шампунь девушки. Вкусный. — Ему тоже. — Он хотел прийти, но.. — неловко добавляет Егор, пытаясь придумать причину вместо того, чтобы говорить, что его парень в апатии из-за ссоры с Женей и либо хлебает чёрную жижу, либо работает, либо спит. Когда Егор уходил, Влад ещё спал. «Надеюсь, он нашел мою записку..» Егор закатывает глаза, понимая, что не найти он не мог. Он же прилепил её на чайник, а зная Влада, тот сразу шёл пить кофе. — Ничего. — легко отмахивается Мия. — Что у них там с Женей? — неожиданно интересуется и достает из руки Егора свою, чтобы начать теребить свои кудри, что были переброшены через плечо. — А ты откуда?.. — Егор не успевает закончить. — У них вечно что-то происходит, так что ниоткуда. — они вздыхают почти синхронно, а после глухо смеются. — Это да… — Егор берет паузу, чтобы собрать свои мысли в более презентабельную кучу и правильно донести их подруге. — Влад сам не свой. Женя тоже. Он очень волнуется за неё, а она не хочет, чтобы он её опекал. Мои сообщения игнорит. — неприятно замечает он, кривясь. Он даже с ней не разговаривал, а уже провинился. Мия сопит. Егор чуть поворачивает голову в её сторону, и она решает подняться с его плеча. — Давно у неё это? — смотрит так, что душа пробирает. Даже и не понять, нормально это или жутко. Егор, к сожалению, понимает про это и тяжело начинает. — Не знаю. Думаю пару месяцев. Мия все ещё смотрит, будто цепляется, впиваясь в самое сердце когтями, но ничего не отвечает. Лишь кивает мелко и отводит голову в сторону. Они общаются про Соню, Дэна, что уже изнывает по Мии в кафе (как и все остальные посетители), Влада и его ужасную любовь к кофе и Алёну, что подозрительно притихла. — Ладно, мне уже пора, наверное. — выдыхает Егор, поднимаясь с кровати, и на секунду замечает странный взгляд Мии, но он исчезает так же быстро, как и появился. Она встаёт за ним. — Еда нужна? — неожиданно вопрошает она и уже идёт к тумбе, где стоят массивные пакеты. Оборачивается, от чего кудряшки пружинят. — Домашняя! — она начинает шуршать пакетами, а Егор даже и не знает, что говорить. — Если что, очень вкусная. — она достает судок и ставит на тумбу. Потом лезет в другой пакет. — У меня дядя типо шеф-повар. А да, тут ещё от тёти Марины есть! — она тут же начинает суетиться быстрее, и через минуту пакет перекочевал из рук Мии в его, и она толкает его к дверям. — А как же?!..— Егор даже не знает, что сказать. — Это же твоё! — Да, но я столько даже за полгода не съем! — уверяет Мия, и вот Егор уже стоит в коридоре с пакетом. Смотрит пораженно на Мию. — А тебе нужнее. Один живёшь. — уже спокойней, ласковей говорит Мия. Егор не успел её поправить по поводу одного. — Спасибо, что пришел. — она держится за ручку двери и благодарно улыбается. Правда рада, что пришел. Егор глупо улыбается в ответ и хочет поблагодарить в ответ, как Мия добавляет: — Авоську отдам потом! И закрывает дверь перед его носом.