Crimson Carnage / Багровая резня

Paradoxical Eats Днем неоновая вывеска выглядит более тускло, чем когда Аллен в последний раз видел ее ночью. Она яркого цвета, соответствует внутреннему интерьеру с оттенками розового и голубого, и значительно выделяется на фоне здания, к которому прикреплена. Само здание выполнено в типичном японском стиле, но с некоторыми западными модификациями — большую часть структуры занимают окна. Аллен понимает, что закусочная намного меньше, чем казалось изначально, а возвращение сюда вызывает у него неприятную тошноту в желудке. Он ерзает на месте, пытаясь найти положение, которое не усугубит все еще заживающие ожоги на спине, что вынуждает его сгорбиться над рулем. Позиция неудобная, но работает, позволяя Аллену молча пялиться на неоновую вывеску, избегая заглядывать в окна из страха увидеть кого-то определенного, кто на протяжении последнего месяца живет в его разуме без арендной платы. После четырех недель, проведенных в постели, он возвращается в закусочную для поиска ответов. Каждый день выздоровления в голове появлялось все больше и больше вопросов, и беспокойство Аллена только росло. Мозг никогда не прекращал работать — он постоянно, чрезмерно накручивал себя. Даже во снах мучился от произошедших событий. Аллену не терпелось найти Канату, убедиться, что тот в порядке, и получить ответы на свои вопросы. Поэтому, когда Анн объявили, что он достаточно здоров, чтобы двигаться, Аллен немедленно побежал к машине и уехал. Хотя Анн колебались, стоило ли ему самостоятельно вести машину, они не пытались его остановить, но вербально дали понять, что Аллен должен позвонить, если что-то случится. Восстановление после травм было кошмарным. Аллен никогда не предполагал, что простой ожог будет настолько долго заживать, и даже медицинский персонал, с которым он виделся, озадачен тем, почему это, казалось, занимает так много времени. Медсестры в больнице сказали ему перед выпиской, что на полное исцеление ожога, как у него, уйдет примерно две недели. Однако по прошествии отведенного срока, Аллен все еще терял сон из-за боли от ран, которые отказывались заживать — независимо от того, сколько мазей и кремов он наносил, спина не прекращала гореть, как тогда, в аркадном зале. Боль наступала обжигающими волнами и обычно длилась около пяти минут. Приступы были ужасными: Аллен думал, что его кожа полностью разрывается и отслаивается с мышц. Доктор тоже находилась в замешательстве, поскольку никогда не сталкивалась с подобными ожогами, и изо всех сил старалась назначить Аллену то, что могло бы помочь. Ибупрофен стал его лучшим другом, но врагом печени. Главная причина, почему следует отыскать Канату, заключается в подозрении, что у антисоциального официанта есть ответы, которые Аллен хочет получить. Гибрид знала полное имя Канаты, намекая, что между ним и происходящим присутствует какая-то связь. Поэтому сегодня Аллен пойдет туда, потребует ответов и наконец навсегда оставит Канату в прошлом, получая шанс двигаться и жить дальше, пока ему снова не причинили боль. Для этого, очевидно, надо зайти в закусочную. Все, что он делал последние тридцать минут, сидя в машине, — это мысленно настраивал себя и составлял возможный сценарий развития событий. — Ты можешь сделать это, Аллен. Тебе просто надо зайти внутрь и высказать все, о чем думаешь, — Аллен кивает параллельно внутреннему монологу с растущей уверенностью. — СЕГОДНЯ ты не примешь «Нет» в качестве ответа! Тебе просто нужно пойти туда, разобраться со всем дерьмом, и тогда ты сможешь навсегда оставить это в прошлом! Он отстегивает ремень безопасности и кладет ладонь на ручку двери, пока уверенность в нем продолжает крепнуть. На лице появляется дерзкая улыбка. — Это будет легко, Аллен. Тебе не о чем беспокоиться… О, ЧЕРТ! — Аллен скулит, прекращая двигаться, когда раны вспыхивают привычной волной боли, оставляя его без дыхания. На мгновение у него кружится голова, и он делает пару глубоких вдохов, ожидая, пока приступ утихнет. Такая боль длилась целый месяц. Пульсируя агонией каждые тридцать минут или около того. — Блядь, — стонет Аллен. Мышцы напрягаются, поскольку боль углубляется в подкожные ткани, кажется, все еще прожигая через слои кожи. Жар облизывает поверхность костей, распространяясь по венам и нервной системе. Когда боль, наконец, проходит, Аллен тяжело вздыхает. Требуется пара секунд, чтобы прийти в себя, прежде чем он выходит из машины и направляется ко входу в закусочную; в шагах отражается уверенность, Аллен мысленно готовится к словесной баталии. Ладони потеют, колени подкашиваются, и он ничего не может поделать с тем, что хочет убежать. Перспектива снова столкнуться Канатой вызывает в его груди переполох — сердце начинает биться неравномерно. Глаза, полные замешательства и печали, — бушующая волна эмоций в сиреневых омутах, — вспыхивают в голове Аллена, и он замирает, взявшись за дверную ручку. Взгляд, которым Каната наградил его тогда, заставил сердце болезненно сжаться. В тот момент Каната выглядел таким уязвимым. Щит был опущен, позволяя Аллену увидеть сырые эмоции, пронзающие грудь подобно тысячи стрел. Что с ним произошло? Аллен хочет знать больше. Ему так сильно интересен этот незнакомец, появившийся в его жизни. Действительно ли он хочет забыть о Канате? Тупая боль в спине помогает отвлечься от этой мысли. Каждый раз, когда Каната рядом, с Алленом что-то происходит, и он задается вопросом, что если на самом деле это Каната приносит несчастье? Ходячая катастрофа. В желудке скапливается тревога, и он подумывает вернуться в машину и забыть обо всем. Внутренний голос едва слышно говорит Аллену отступить, существовать с этим любопытством и продолжать жить своей жизнью. Аллен никогда не прислушивается к внутреннему голосу. — Сейчас или никогда. Как только он открывает дверь, первым делом его атакует запах еды, и рот наполняется слюной. Тревога быстро сменяется растущим желанием запихнуть вкусную еду в глотку, но Аллен на задании. Он осматривает закусочную в поисках Канаты, — немного удивляясь количеством обедающих посетителей, — и находит официанта за стойкой. Каната наклоняется, повернувшись спиной к Аллену, когда делает то, что делает. Аллен шагает к стойке. Он изо всех сил старается не паниковать и не броситься бежать. Музыка, играющая из акустической системы, отвлекает достаточно, чтобы добраться до стойки. — Ты справишься, Аллен. Просто подойди и скажи: «Каната, нам нужно поговорить.» — Каната, нам нужно по… — слова на языке умирают, когда «Каната» встает и оборачивается. Аллен моргает, замечая более короткие и пышные волосы на голове «Канаты» и совершенно другую энергию, которую тот несет в себе. Он прошел через крупное преображение за один месяц? Аллен знает, что пялится — «Каната» выглядит слегка смущенным и раздраженным, глядя на него, но не сердитым. Они молча смотрят друг на друга, пока разум Аллена пытается привыкнуть к изменившейся внешности. «Каната» все еще выглядит мило, но Аллен не может избавиться от разочарования, связанного с отсутствием длинных волос, собранных в небрежный боковой пучок. А затем происходит щелчок. Вспышка холодных глаз, уставившихся на него в торговом центре. Аллен указывает на парня: — Двойник. Парень выглядит еще более сбитым с толку. — Что? О чем, черт возьми, ты говоришь, и почему указываешь на меня? — он отталкивает палец Аллена от своего лица и хмурится. — Не знаю, кто ты такой, но тебе надо следить за этим. — Ты похож на него, — заявляет Аллен, все еще находясь в шоке. Голос парня намного мягче, чем у Канаты, и более высокий. — Похож на кого? Аллен собирается ответить, когда к разговору присоединяется третий голос. — Наюта, папа сказал, что твоя очередь убирать в туалетах. Там все в дерьме на одном из… — Каната появляется в поле зрения, смотря на Аллена и двойника, а затем стонет. — Что ты здесь делаешь? Взгляд Аллена порхает между Канатой и двойником, отмечая их сходства и различия. Лица идентичны — глаза, носы, губы. Даже острые взгляды, которые наверняка должны убивать, идентичны. Аллен отшатывается. Он чувствует себя подавленным, и все, что планировалось сказать и сделать, исчезает из его разума. От вида этих людей у него начинает кружиться голова. Существует два Канаты, — как будто одного уже недостаточно, их, черт возьми, двое. Что в их внешности отличается друг от друга — это разная длина волос и униформа. Двойник носит фиолетовый шейный платок, в то время как Каната сегодня в кепке. Этому есть только одно объяснение. — Клоны. Каната и его клон смотрят на Аллена с одинаковым выражением явного раздражения и «Ты-блядь-тупой?», написанными на их лицах. Молчание тяжелое и некомфортное — Аллен уверен, что мог бы снять напряжение самым острым ножом в мире, и нож сломался бы, а не разрезал его. Он гулко сглатывает, вытирая потные ладони о штаны. — Мы близнецы, — резко говорит Каната. Смущение обжигает лицо Аллена, и он хочет выкопать яму и умереть в ней. Как он мог забыть о концепции идентичных близнецов? Теперь, — из-за бейджика, которого он раньше не заметил, — Аллен знает, что парня зовут Наюта. Он оглядывает Аллена с головы до ног и поворачивается к брату. — Каната, ты знаешь этого придурка? — Нет, — отвечает Каната, холодно смотря на Аллена. — Начинаю думать, что он сталкер. Мозг Аллена снова начинает работать, напоминая, зачем он здесь. Решимость провести этот разговор становится сильнее, чем раньше. Без колебаний он встречает взгляд Канаты. — Нам надо поговорить, — произносит Аллен, сохраняя тон твердым и подчеркивая, что не рассматривает другие варианты. Каната поворачивается к Аллену спиной и пытается покинуть зону обслуживания. — Нам не о чем говорить. — Нет, есть о чем. Аллен хватает его за руку, не давая уйти, и Каната резко оборачивается — глаза полны раздражения. — Отпусти моего брата, — остро говорит Наюта, выглядя в секунде от того, чтобы швырнуть банку чаевых в голову Аллена. Аллен бросает на него извиняющийся взгляд. — Прости, но твой брат задолжал мне ответы и объяснения. — Я тебе ни хрена не должен. — Я буквально рисковал жизнью ради твоей вспыльчивой задницы; меньшее, что ты можешь сделать — это дать объяснения того, что, черт возьми, происходит, — хочет огрызнуться Аллен в ответ, но молчит. — Кроме того, ты должен мне десять тысяч иен. Они продолжают молчаливое соревнование в гляделки, пока Наюта стоит рядом в качестве случайного свидетеля, настойчиво анализируя ситуацию. Его вызывающий взгляд смягчается, превращаясь в любопытный. Пара не замечает озорной ухмылки, растущей на его губах. Каната продолжает стоять на своем; язык тела кричит, чтобы Аллен отпустил и проваливал, но Аллен отвергает отказ и встречает его энергию лицом к лицу. — Я знаю, что происходит, — упрекает Наюта, привлекая внимание обоих парней. В его глазах искрится странный блеск самодовольства. — У вас был одноразовый секс, и ты здесь, чтобы либо умолять об еще одном шансе, либо просить моральную компенсацию за то, что сделал мой брат. — Что? — щеки Аллена краснеют. — Что? — кричит Каната, погружая закусочную в тишину. Тишина звучит громче музыки, играющей из акустической системы, — все в закусочной поворачиваются, буравя взглядами трио. Лицо Аллена горит; Каната, кажется, находится в трех секундах от того, чтобы убить брата, который стоит там, выглядя очень гордым собой. Челюсть Канаты крепко сжата, пока он смотрит на Наюту, а тот в ответ лишь показывает язык. — Что здесь происходит? Седовласый шеф-повар выходит из кухни, рассматривая Канату и Наюту, прежде чем переводит взгляд на Аллена. Гости медленно возвращаются к еде, и Аллен немного расслабляется. Шеф-повар, однако, заставляет его нервы жужжать от беспокойства. — Ничего… — Парень Канаты здесь. — У Канаты есть парень? — мужчина обращает все внимание на Аллена, который шарахается в сторону от напряженности его взгляда. На лице появляется выражение узнавания. — Это ты. Что заставило тебя передумать, Каната? — Он не мой парень! Я даже не знаю его имени! — Каната ощетинивается как кошка, готовая кинуться в бой. — С чего ты вообще сделал такой вывод? Он вырывает руку из хватки Аллена и бросает на него один из своих обычных убийственных взглядов. — Тогда что ты такого сделал, что он появился здесь? — спрашивает Наюта. — Ограбил его? Я думал, ты перестал воровать много лет назад. Каната бросает на близнеца раздраженный взгляд. Аллену любопытно, что Наюта имел в виду. Честно говоря, он не удивлен тому, что в прошлом Каната грабил людей, когда вспоминает о деньгах, которые все еще не получил. Аллен этого никогда не забудет. — Простите, что доставил ненужные хлопоты, — извиняется он перед шеф-поваром, слегка склоняя голову, чтобы показать свою искренность. — Но мне действительно нужно поговорить с одним из ваших сотрудников… — Каната, возьми сейчас свой тридцатиминутный перерыв. — Ты не можешь быть серьезным, — жалуется Каната. Между ним и шеф-поваром происходит молчаливый разговор, прежде чем Каната ворчит и снимает ролики. Без них он значительно ниже, и его лоб находится на одном уровне с губами Аллена. В безмолвном гневе Каната хватает его за запястье и тянет за собой. Аллен не может сдержать болезненного шипения, поскольку движение заставляет кожу на плечах натянуться, раздражая ожог. Он беспокоится, что кожа может лопнуть, но закрывает рот и позволяет Канате вытащить его на улицу. Они пересекают стоянку, оказываясь за небольшим сараем. Как только они останавливаются, Каната отпускает запястье Аллена, прислоняясь к стене, и жестом предлагает начинать. Он выглядит раздраженным, избегая взгляда Аллена, и, кажется, ему намного интереснее наблюдать за кошкой, которая сама себя чистит. — Ты в порядке? — начинает Аллен, разглядывая пластырь на щеке Канаты; он находится в том же месте, где Аллен пытался вытереть кровь с его кожи. Каната прикасается к пластырю и фыркает. — Хватит светской болтовни. Почему ты здесь? — У меня есть несколько вопросов… и прежде чем ты попытаешься сказать мне не лезть не в свое дело и забыть обо всем, я не хочу, — пока он говорит, поза Канаты слегка меняется, и на его лице появляется намек на любопытство. Аллен продолжает: — В первую очередь, я просто хочу поблагодарить тебя. — За что? — Каната выглядит растерянным. — За то, что спас меня тогда, — мягко говорит Аллен, улыбаясь. — Даже если ты использовал меня в качестве живой приманки около тридцати минут, ты все еще спас мне жизнь, а я так и не смог должным образом отблагодарить тебя. Так что спасибо. Аллен воздерживается от упоминания о сделке на десять тысяч иен, хоть слова и вертятся на языке, сопровождаясь горьким привкусом. Каната отворачивает голову в сторону, — и Аллен не уверен, играет ли воображение с его глазами, — но на кончике уха Канаты есть всплеск розового. Цвет почти незаметный, однако хорошо выделяется на фоне естественной бледности кожи. Аллен также замечает, что кончик уха Канаты заостренный, а вокруг обвивается серебряная манжета в виде змеи — пара голубых страз сверкает в дневном свете. Кроме того, закатное солнце окутывает Канату нежным, теплым сиянием, смягчая резкие черты лица в более деликатный вид. Аллен не может остановить взгляд, изучающий каждый дюйм кожи, демонстрируемый Канатой. Его внимание привлекает едва заметная глазу пара бледных и уточненных ключиц, выглядывающих из-под бирюзового воротника униформы. Аллен внимательно следит за тем, как они слегка двигаются при каждом вдохе Канаты. Элегантный изгиб костей очаровывает. Гладкая, почти полностью незапятнанная шрамами кожа обволакивает этот изгиб, и в животе Аллена вспыхивает незнакомый жар. — Ты здесь не только для того, чтобы поблагодарить меня, не так ли? — спрашивает Каната, вырывая Аллена из транса восхищения. Правильно, Аллен пришел сюда по одной причине. Однако теперь, находясь здесь, он понятия не имеет, с чего начать — все заготовленные слова и предложения вылетают из головы, оставляя ее пустой и заставляя Аллена тупо пялиться на Канату в неловком молчании. Тишина, кажется, тоже беспокоит Канату, потому что он начинает нетерпеливо притопывать ногой и бросать взгляды в сторону закусочной. У Аллена есть тридцать минут времени Канаты, прежде чем тот действительно подаст на него судебный запрет, навсегда вычеркивая из своей жизни. Нет времени раздумывать над тем, с чего следует начать. Он просто должен выплеснуть все наружу. Аллен прочищает горло и не обращает внимания на горячий румянец, который поднимается по его шее, заливая щеки. Он так сильно чувствует себя неловко. — Почему ты ненавидишь меня? — интересуется он. Не совсем тот вопрос, с которого хотелось бы начать, но он беспокоил Аллена неделями. Каната пристально смотрит на него. Двухцветные глаза прожигают дыры в душе Аллена, заставляя его неловко ерзать на месте. В плечах у него тупая боль, которую он игнорирует, пытаясь сосредоточиться на предстоящем разговоре. Аллен заменяет боль чувством раздражения. Секунды проходят, а Каната все еще ничего не говорит. Как будто намеренно тянет время. Это бесит. — Я просто хочу знать, что такого сделал, чтобы ты, казалось, возненавидел меня, — продолжает он, отталкивая раздражение в сторону и сохраняя тон ровным. Позволив эмоциям взять верх, разговор не пройдет хорошо. — Если это из-за того, что я залил дождевой водой все полы, то мне очень жаль, но это было вне моего контроля. И я не могу повернуть время вспять, и не заходить туда, прежде чем… — Дело не в этом, — перебивает Каната, с недовольным видом указывая на Аллена. — Все твое существование… Было бы преуменьшением сказать, что Аллен обижен; он откровенно оскорблен и ранен. И, по сути, не обращает внимания на остальное, что говорит Каната, поскольку его кровь кипит от гнева, возмущения и всех других красных эмоций, которые попадают в ту же категорию. — Как может раздражать все мое существование, когда ты даже не знаешь моего имени?! — пыхтит Аллен, пока злость берет над ним верх. На этот раз его очередь гневаться. Каната захлопывает рот со слегка ошеломленным выражением лица. Он несколько раз растерянно открывает и закрывает рот, пытаясь произнести хоть слово, и Аллен понимает, что попал в точку. — У тебя даже нет уважительной причины, — фыркает Аллен. Удивление исчезает с лица Канаты, сменяясь раздражением. — Не пытайся играть со мной в невинность, — он приближается, вторгаясь в личное пространство Аллена; оказался бы прямо перед его лицом, будь чуть повыше. Каната тычет пальцем Аллену в грудь: — Ты работаешь на них. Ты здесь, чтобы шпионить за нами, и я не знаю, как тебе удалось одурачить Харуоми, но меня ты не обманешь. — Что за бессмысленную хрень ты несешь? — этот парень на самом деле сумасшедший, и Аллену кажется, что его голова сейчас взорвется от огромного количества замешательства, которое он чувствует. — Работаю на кого? Иори Суйсеки? Из аркадного зала? Не знал, что закусочная конкурирует с игровым за… — Хватит ломать комедию. — Слушай, я действительно понятия не имею, о чем ты говоришь, — с разочарованием говорит Аллен. Он делает шаг вперед, заставляя Канату отступить, но они по-прежнему находятся близко. Стоя почти вплотную друг к другу, Аллен может почувствовать прохладный аромат, исходящий от Канаты. Чем-то это напоминает арктический ледник. — Я думаю, ты меня с кем-то перепутал, — добавляет он. Каната не отступает. Его взгляд остается напряженным, отказываясь прерывать зрительный контакт. — Невозможно. У тебя точно такой же запах, как у них. В голосе Канаты слышится легкая неуверенность, когда он говорит; всего на секунду его глаза кажутся более блестящими, чем обычно, прежде чем он быстро моргает, прогоняя блики. Аллен колеблется. Перемена в поведении была незначительной и едва заметной, но он увидел это так же ясно, как божий день. Что именно имеет в виду Каната, когда говорит, что у Аллена такой же запах, как у них? Кто такие «они»? Аллен не получает ответ ни на один из своих вопросов, и появляются только новые, наводняя его и без того хаотичные мысли, не дающие спать по ночам. Из-за такого количества стресса, которое ему это приносит, кровяное давление, несомненно, подскочит до нездоровых значений, что навсегда навредит его состоянию в будущем. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Аллен. — Почему я должен тебе говорить? — Черт побери! — взрывается Аллен, позволяя сдерживаемому раздражению взять верх. Он хватает Канату за воротник униформы и толкает его назад, пока тот не врезается спиной в деревянную стену сарая. Боль в нем вспыхивает с новым пламенем, но гнев Аллена намного сильнее. — Почему так трудно ответить на простой вопрос?! Я понятия не имею, кто ты такой… Я просто хочу ответов. Глаза Канаты сужаются, и он хватает рукой запястье Аллена. Хватка болезненная — сквозь толстовку Каната впивается ногтями в его тонкую кожу. Ярость танцует в лиловых глазах; челюсть сжимается, но он продолжает молчать. Несколько секунд они проводят вот так. Каната прижимается к стене, а Аллен стоит ближе, чем это необходимо для поддержания зрительного контакта на одном уровне. Они достаточно близко, чтобы практически дышать одним воздухом — Аллен может разглядеть все несовершенства кожи Канаты. Давно зажившие шрамы поднимаются по его шее и обрамляют декольте. Розоватые, слегка пухлые губы, относительно сухие на вид, опущены в хмурой гримасе и привлекают внимание Аллена, отчего он чувствует, как его фокус колеблется. Он быстро оглядывается в лиловые омуты; во рту становится сухо. — Почему тебя это волнует? — выплевывает Каната; его хватка немного усиливается. — Почему бы тебе просто не жить своей жизнью и не забыть обо всем? Зачем ты вернулся? — Я не могу продолжать жить обычной жизнью, после того, как чуть не умер, — возражает Аллен. — Нравится тебе или нет, я вовлечен в то безумие, которое происходит в твоей жизни. — Ты не понимаешь! — кричит Каната, извиваясь в хватке Аллена. Он пытается вырваться, но Аллен только сильнее сжимает его воротник. Резкие движения еще больше усугубляют ожоги. Аллен морщится от боли и Каната перестает метаться. — Тогда объясни мне. — Почему я должен? — спрашивает Каната с безрадостным смехом. — Ты сам сказал, я даже не знаю твоего имени, так почему я должен… — Аллен. — … тратить время и энергию… Что? — Мое имя, — произносит Аллен, безуспешно пытаясь улыбнуться. Боль становится слишком сильной, чтобы ее игнорировать; он чувствует, как колени угрожают подкоситься под его весом. Он дрожит, но сохраняет нейтральное выражение лица. — Меня зовут Аллен. Каната снова замолкает и просто смотрит. Аллену становится не по себе от этого повторяющегося круга. И когда обезболивающие машут на прощание, покидая организм, Аллен задается вопросом, сможет ли он вернуться домой после этой часовой езды, не поддаваясь агонии и потере сознания. Он отпускает воротник Канаты. — Теперь, когда ты знаешь мое имя, ответишь на один-два вопроса? Аллен почти ожидает, что ему снова откажут. Каната вздыхает, прислоняясь спиной к стене. — Только быстро. Это заставляет Аллена улыбаться; его глаза сияют ярче заходящего солнца, которое скоро исчезнет за горами при наступлении сумерек. — Кто тебя преследует? — спрашивает он. — Они называют себя «Альтер Триггер». Группа идиотов, которые поклоняются этому старому серийному убийце, жившему двести лет назад, и сделавшие своей целью продолжить его исследования, — чем дольше Каната рассказывает, тем глубже хмурится; с каждым словом его взгляд становится мрачнее. — Я не уверен в их конечной цели, но по какой-то причине они преследуют меня… и мою семью, — говоря это, он смотрит на закусочную. — Ты сказал, что охотник на вампиров, так что значит много знаешь об этой теме, — рассуждает Аллен. — Эти гибриды, как ты их называешь, настоящие вампиры? Каната выглядит смущенным, но быстро выравнивает выражение лица. Он качает головой. — Гибриды — это не настоящие вампиры. Их создал Альтер Триггер, используя кровь благородного мёрдер и изменив гены, которые несет в себе эта кровь, чтобы создать идиотских, неукротимых существ, сеющих хаос. В сравнении, настоящие вампиры — чистокровные, как ты мог бы сказать, — намного сильнее гибридов. Они стараются слиться с обществом, и скорее скрывают убийства, чем убивают ради забавы. — Мёрдер? — Родословная вампиров, у которых один и тот же предок, или они решили остаться вместе как семья. Я думал, ты сказал, что смотрел «Сумерки»? — Они называют это «Ковенами», — бормочет Аллен. — Как ты в итоге стал охотником? Проходит пара секунд, прежде чем Каната отвечает. — Время вышло. Он разворачивается на пятках и направляется обратно к закусочной. — Подожди… нет! — паникует Аллен. У него все еще есть вопросы, поэтому он пытается схватить Канату, пока тот не ушел слишком далеко. Это была плохая идея. Аллен даже не успевает полностью вытянуть руку, прежде чем падает на колени с болезненным криком. Его зрение уплывает, а по спине пробегает жар. Аллен чувствует, как разрываются струпья, и тепло собственной крови, стекающей по лопаткам. Каната оказывается рядом с ним за считанные секунды, и сквозь затуманенное зрение Аллен может разглядеть, как его ноздри раздуваются, а на лице появляется неописуемое выражение. Каната закрывает нос и рот рукой, приседая перед ним. — Что с тобой? Каната осматривает тело Аллена, прежде чем начинает оглядывать парковку в состоянии, близком к панике. — Это… о, черт… ожоги, которые я получил, — прерывисто дыша, сообщает Аллен. Глаза Канаты округляются. — Они не зажили? Он выглядит встревоженным. — Я… Я надеялся, ты что-то знаешь. Аллен судорожно вдыхает, пытаясь выдохнуть боль. — Блядь, — ругается Каната и встает, торопливо переводя взгляд между закусочной и Алленом, прежде чем остановиться на последнем. — Сиди здесь. Не двигайся. У Аллена нет возможности согласиться или поспорить до того, как Каната уходит, но он не может встать и убежать, если это то, о чем Каната беспокоится. Каната исчезает в закусочной, оставляя его одного на парковке терпеть эту боль. Она накатывает волнами, сильнее, чем раньше. Аллен чувствует головокружение и холод; солнце уже полностью скрывается за горизонтом. Кажется, проходят годы, прежде чем Каната возвращается. Он вновь приседает перед Алленом, держа в ладони небольшой контейнер. Рука снова прикрывает нижнюю часть лица, что Аллен считает странным, но ему слишком больно, чтобы задумываться над этим. Каната открывает контейнер и достает маленький яркий кусочек леденца. Он протягивает его Аллену, который только смотрит в ответ с замешательством. — Пососи это, — командует Каната. — Что? Каната выглядит раздраженным. — Просто пососи это, — он практически насильно запихивает леденец в его рот. Не имея выбора, Аллен размыкает губы и принимает кусочек леденца. Он сладкий, что неудивительно, ведь это леденец. — Какой у него вкус? — Лимонный? — Странно, — шепчет Каната. Он роется в карманах и достает среднего размера тюбик, передавая его Аллену. — Используй это. Поможет с ожогами, и нет, я не буду объяснять, откуда знаю, что происходит. Мне надо вернуться к работе. Аллен закрывает рот, принимает тюбик и некоторое мгновение изучает его. Выглядит как обычный тюбик крема, — который можно купить в аптеке, — но в нем чувствуется домашнее приготовление. Аллен смотрит на Канату — тот уже преодолел половину парковки. Приступ разочарования пробегает по его венам, и он, пошатываясь, поднимается на ноги. — Спасибо… Душа Аллена почти покидает тело, когда рядом с ним раздается бормотание. Он резко поднимает голову, чтобы посмотреть на Канату. Каната отворачивается от него. Кончики ушей снова окрашены в розовый цвет. — А? Каната щелкает языком, еще больше усиливая его растерянность. — За то, что спас меня! А теперь возьми это и убирайся отсюда! Затем он убегает прежде, чем у Аллена появляется шанс ответить. Аллен мягко улыбается, глядя на удаляющуюся фигуру. Он чувствует себя легче и теплее, чем когда только прибыл сюда. Чувство триумфа охватывает его, помогая отвлечься от боли. Цитрусовая карамелька становится слаще, и Аллен принимает решение. Он не хочет оставлять Канату в прошлом, чтобы тот превратился в одно лишь воспоминание.

________________

— Ты сегодня снова встречал парня Сугасано? Харуоми напевает и продолжает просматривать счета, не поднимая головы, чтобы должным образом ответить на вопрос Чисея. Проходит пара секунд тишины, прежде чем он слышит шарканье и чувствует руки, обвивающиеся вокруг него; голова Чисея опирается на плечо Харуоми. Как всегда, Чисей холоден как камень, и его прикосновение заставляет слегка вздрогнуть — не важно, как долго они вместе, кажется, Харуоми никогда не привыкнет к тому, насколько холоден его партнер. — И? Ты заметил в нем что-нибудь странное? — спрашивает Чисей, дыханием щекоча его ухо. Счет выпадает из рук Харуоми, и он переключает все свое внимание на Чисея. Он понимает, к чему ведет этот разговор, и мысленно готовится тщательно подбирать каждое слово, если только не хочет нанести непоправимый ущерб. — Странное в каком смысле? — Каната сказал, что он реагирует на яд, и что с его запахом что-то не так. Он пахнет как определенная группа людей, но кровавые леденцы не оказали на него никакого эффекта. Это странно, не так ли? — Реакция на яд не такая уж и странная, — начинает Харуоми. — Мы сталкивались со многими видами, которые реагировали на вампирский яд. — Но не с человеком, — Чисей улыбается, демонстрируя пару острых как бритва клыков. Он никогда не вытаскивает их; говорит, ему неудобно, и он предпочитает их прятать. — Я знаю, что тебе что-то известно. Почему еще ты доверяешь ему находиться рядом с твоим драгоценным Канатой? Скажи мне, Харуоми. — Раз ты знаешь, что мне что-то известно, ты также знаешь, что я не могу тебе рассказать. — Бууу. Харуоми, ты не веселый, — скулит Чисей, уткнувшись головой в шею Харуоми. — Можешь сказать мне хоть что-нибудь? Лишь капельку информации. Я на самом деле собираюсь тут умереть от любопытства. — Ты бессмертен, Чисей, — напоминает Харуоми. — Я все еще могу умереть; если я это сделаю, это будет твоя вина. Что ты тогда скажешь нашим дорогим сыновьям, когда убьешь меня? Харуоми вздыхает. Он слишком устал, чтобы справиться с этой драмой в такой час, но мысленно он все еще находится здесь, избегая принимать глупые решения. Следовательно, Харуоми предпочитает промолчать и вернуться к счетам. Не проходит и нескольких секунд, как Чисей возобновляет свои выходки. К шее Харуоми прижимаются, — словно прикосновение перышка, — легкие поцелуи, за которыми следуют нежное покусывание кожи; острые кончики клыков Чисея слегка царапают. — Что ты делаешь? — спрашивает Харуоми, ерзая на стуле; он не пытается оттолкнуть Чисея и полностью позволяет ему делать все, что тот пожелает. Чисей останавливается, чтобы ответить. — Привлекаю твое внимание. Он возобновляет свою привязанность. Харуоми снова вздыхает, чувствуя, как сотни прожитых лет обрушиваются на него в этот момент. В голове звучат тревожные колокола, предостерегающие его от падения в очаровательные руки Чисея и раскрытия секретов вселенной и судьбы. Одной рукой он слегка гладит светлые волосы Чисея, немного подталкивая, чтобы посмотреть на него с серьезным выражением лица. — Канате не стоит слишком привязываться к нему.