Лунный кот

Привычный сценический костюм обжигает кожу. Он прячет всю тревогу и боль, все мысли под чёрную шляпу фокусника. Так легче. Хвост Линетт щекочет под лопатками, у неё обострённо внимательный взгляд с прищуром и крадущаяся походка, в сердце предвкушение, на кончиках пальцев статическое электричество. Там Люмин — почти уверена. Уверена и страшно. Звонкий голос Навии эхом облетает стены, ему вторит непоколебимый строгий тон Нёвилетта. Лини чихает в дверях, Линетт фыркает и усмехается едва заметно: здесь был «Отец». Фремине оглядывается через плечо, его глаза мелко вспыхивают радостью воссоединение; большего рассмотреть невозможно: фигуры старших полностью покрывают его, с ног до головы. Их руки оплетают тело, дыхание застыло капельками влаги на обнажённой шее, в волосах. Девушка целует в висок, Лини носом зарылся в макушку. Отстраняясь, он снова чихает, улыбаясь так широко, как это возможно. — Месье Лини, мадемуазель Линетт, — дипломатично ласковый тон судьи отрывает их от семейных дел. У Фремине по ладони на плече, аккуратные пальцы Линетт перебирают ткань, пытаясь прикосновением рассказать всю тоску и переживание. Лини стоит почти вплотную сзади, но ничего не говорит. Здесь он — старший брат; осанка прямая, но упруго напряжённая. — Надеюсь, ваша дорога была благополучной? Нёвиллет знает. Лини мягко улыбается, склоняя голову к плечу. — Без происшествий, спасибо, — ложь знакомо оседает на языке. Любимый ребёнок Слуги вливается в рабочий ритм, как капля горной воды в бурный поток. Её неотделимая часть, сама суть. Лини есть ложь, и ложь его плоть. Оболочка непринципиальна. Не... Он прикусывает кончик языка, поражаясь своей странной метафоре. Внешний облик это... Что есть душа, а что есть тело? Может ли быть что..? — Месье? — Извините, — приторно. Нёвиллет знает в десять раз больше, чем говорит. Ризли сказал. Он сказал. Неприятно, чертовски, почти стыдно. Они друзья? Ему нужно было подать себя по-другому. — Мы немного устали с дороги, — пальцы съёживаются на плече Фремине. С места судьи этого не заметить, Лини хорош в интригах. — И, позвольте, где Люмин? Линетт оживляется мгновенно и слабо скрывает это. В ней, как в колокол, бьёт одно имя. Люмин-Люмин-Люмин. Люмин! Она. Она перепачкана и подол белой накидки насквозь, но улыбается, бледной Навии тоже. С ней дышать легче, с ней все вдруг становятся родными, давно знакомыми людьми. Объятия Линетт как первый вздох, как крик младенца — начало жизни. Они — тепло и смысл. Её волосы пахнут еловыми ветками, пылью, сумерским кофе. Слишком крепким для хрупкой девушки с молодым сердцем, горячим до ожогов. Люмин где-то у неё в плечах и ключицах, она ей что-то торопливо рассказывает, сбиваясь на шёпот. Им так хорошо, что руки расцеплять больно физически. Она садится около и под резной скатертью крепко сплетает мизинец с мизинцем, точно обещание. Лини рядом с Фремине, они говорят между собой чуть слышно и больше взглядами. Приказов от «Отца» не было, оставалось выплывать по течению. — Итак, — хлопок в ладони больно отдаётся в мозг. Линетт смаргивает слепой взгляд так, будто может убрать ресницами и все покраснения. Она шла последний переход едва живой и ныла в голос, почему она не может обращаться в кошку, как духи из инадзумских лёгких романов. Лини, после нескольких часов под палящим солнцем, начал сестру крайне поддерживать. — Нам нужно спасти Фонтейн, — Люмин обрезает наверняка протяжную речь месье Нёвиллета. — Нам? — Линетт чуть вздёргивает брови. — Нам, — Навия подаётся вперёд, складывает руки в замок перед собой. Строгая, собранная — оголённый провод над лужей чистой воды. Интересно, кого шибанёт первым? Лини в гадании обычно проигрывал сестре. Всегда. Женщины! — Есть идеи? — юноша выглядит заинтригованно. — О, ни единой достойной, — Навия картинно всплёскивает руками. — Потрясающе, — Лини улыбается хитро, почти только зубами, показывая острые клычки. — Я в вас верил всегда. — Хватит, — рука Линетт на запястье тёплая. Она обрывает перепалку, не давая ей шанса развиться. — Все устали. Девушка поднимается в полный рост, ближайшие к Люмин пальцы всё так же обвиты с ней. Путешественница смотрит на подругу, задирая подбородок и улыбаясь одними глазами. Она знает, что Линетт почувствует это по дрожи кончиков пальцев, сбившемуся течению элементальной энергии, её дыханию. — Паймон согласна! — вот, кому действительно нужно занять роль лидера в группе. Паймон гордо упирает маленькие ручки в бока. Линетт по-кошачьи щурится, хвост вьётся непослушной лозой за спиной. — Давайте начнём с самого начала. Ведь все слышали о пророчестве? — Разумеется, — Нёвиллет ответил за всех. Всех уронженцев Фонтейна. — В свете недавних событий, — Люмин качнула головой в сторону подруги. Линетт коротко фыркнула: речь шла о статье от Шарлотты. Она так и не зашла обсудить пророчество тогда, тц. Она извинится. Если выживет. Когда. Конечно, когда. — Мадемуазель Линетт, возможно, не успела узнать, что статья от Шарлотты про неё имела ошеломительную популярность во всех слоях населения. И ваша позиция, мадемуазель, насчёт пророчества так же заслужила множество обсуждений, на публике в том числе. О, он всегда говорил так. Линетт оставалось лишь мягко улыбнуться и кивнуть. — Вы поддерживаете её? — Позицию? Из того, что было дано в расшифровке интервью, полагаю, что да — поддерживаю. — Вот как, — сдержанно кивнула. — А вы, демуазель? — Я не уверена, — пальцы в перчатках, сложенные перед собой, едва заметно подрагивали. Она получила слишком большое потрясение: затопление старого пристанища Спина-Ди-Росула, смерти людей, проклятые списки, остывшие несколько тел, Каллас и... Она с трудом усыпляла в себе все чувства. С каждым новым вздохом всё глубже и глубже. Линетт знала этот тон, чуть приоткрытые губы, глубокое равномерное дыхание по внутреннему счёту. Лини вёл себя так очень редко, только когда на публике он находился на грани истерики. Эту его ломанную надменную над самим собой улыбку ни с чем не спутать. Навия не улыбалась — спасибо. Ей стоило больших усилий просто держать голову прямо, про мимику речи пока не шло. — Мнения остальных я знаю, — Линнет подчёркивает их крепкую связь. Паймон одна во всей комнате не может уловить грубость всей интонации. Но девушка не проводит черту свои-чужие, она наоборот двумя шагами идёт к сближению: ей важно знать чужое мнение, ей важно, что Навия расстроена, что Нёвиллета лучше прерывать, пока он не ушёл в демагогию, замедляя всю группу. Она заботится о них, взяла контроль так легко и естественно, прямо как.. — Нам нужно будет работать вместе, — Люмин поднимается рядом, вровень с подругой, — так что, прошу вас от своего имени, в кругу этой группы мы должны доверять друг другу, как себе, никаких секретов и тайн, никакого стеснения. Наша главная задача — спасти жизни. Здесь не должно быть места страху. Лини хотел бы фыркнуть, но его губы уже изломлены в той улыбке, которая всегда дарила надежду братьям и сёстрам. Он старается поверить, всем сердцем. — От имени дома Очага, четвёртой предвестницы, Фатуи предлагают свою помощь Фонтейну, — голос — чистая монета. Фремине встаёт рядом с гордым и сильным братом, который лишь нежно потряхивает его по плечу. — Спина-Ди-Росула приложит все силы, — осанка Навии не дрогнула. Нёвиллет остался сидеть прямо, щурясь на ребяческую гордыню. Он никогда не мешал людям много и долго говорить о глупостях — не вмешивался и сейчас. — Когда с главными фразами покончено, — Люмин первая присоединилась к судье, — пора заняться пыльной работой. Они сели за круглый стол переговоров, и посыпались предложения. От бреда к грубой реальности, сошлись на одной — на Фурине. Она должна была стать главной звездой развязывающейся драмы. Жар спора угасал, по столу разметались карты. Лини ведёт кончиками пальцев по тёмным линиям туши... — Здесь, — руки замирают над скромными цифрами проёма, — можно будет провезти куб в полтора её роста. — Не слишком рискованно? — вымотанная Навия потирает переносицу, тёмные очки перед ней на столе, глаза опухшие и покрасневшие от недавних слёз. — А умирать не рискованно? — Лини приподнимает одну бровь, смотрит исподлобья. Линетт щёлкает по носу, Люмин усмехается за спиной. — Месье Лини. О, это официальное обращение. Лини позволил бы его только Ризли в целях глубокого флирта. — Что именно вам не нравится, демуазель? — Мы собираемся заключить девушку в комнату всю из металла, сыграть потоп и... перевезти её на сцену, чтобы судить. — Архонта, — в резкости тона так слышно воспитание Фатуи. — У неё нет сердца Бога, — прилично молчавший до этого Нёвиллет подаёт голос. Он чуть хриплый, мужчина быстро осушает бокал, продолжая. — Всё же... — Она не стареет и явно была выбрана на эту роль. Если не заполучила её силой, верно? — А что, похожа на захватчицу? — Люмин приподнимает уголок губ. Уж в Архонтах она верно понимала. — Именно что — нет. Но это не значит, что её нужно жалеть. — В этом все Фатуи, — Навия бы оскалилась, но эти люди вытаскивали её людей. — Ох, прошу прощения, что хочу спасти как можно больше жизней. И свою в первых числах, мёртвым я вам вряд ли сильно помогу. Навия замолкает, опуская взгляд на свои руки, сложенные на коленях. Она убита скорбью и едва ли может дальше думать; сердце подсказывает, что это всё — одна сплошная ошибка, но на возражения Лини ей нечего ответить, приходится умолкнуть, чтобы не провоцировать открытый конфликт. — Судить Архонта... — Это даст нам ответ, — Лини тряхнул головой. От обсуждения в нём бурлил адреналин, жажда действий. Линетт быстро вступила за брата, смыкая пальцы кольцом на запястье — безмолвный знак «отступи». И он послушался. — Ведь в первый раз решение верховного судьи и Оратрис Меканик д'Анализ Кардиналь разошлись на Тарталье, — она произнесла с такой уверенностью, будто знала почему. — Почему бы им не разойтись снова? На Фурине. — Не узнаем, пока не попробуем, — Линетт качнула головой. — Проверять всё опытным путём — достаточно надёжный путь? — Навия поморщилась. Она изначально не одобряла методы Фатуи, но выбор сейчас не блистал разнообразием, просто не умела молчать о своём мнении. — У нас нет времени. Нет ресурсов и людей. Какая к чёрту надёжность? Разрушение мира через неделю, — Лини показал оскал за всех солдат. — Если вы боитесь, то можете оставаться здесь, в иллюзиях благих методов. — Вы хотите сказать, что... — Я не думаю, что месье Лини имел это в виду, — Нёвиллет впервые поднялся в полный рост во время обсуждения. Сила гидро отдалась в воздухе, все сели. Лини подобрался, как перед допросом, Линетт повела ушами, нахмурилась, Навия лицом будто ещё сильнее потемнела, загребаясь глубоко в себя, давно не звучал её громкий уверенный голос. — Споры сейчас не нужны, вы правы оба. Месье Лини ошибается, вероятно, только в сроке. Времени немногим больше. — Могу я спросить? — он был таким вежливым с ним — невольно сникал в подавлении собственной силы. Его элементальная энергия пиро тушилась, как спичка в необъятном океане разрушительной мощи. Лини стоял несмышлённым ребёнком перед древним существом и смотрел на него, высоко задирая голову, с блеском в глазах нового человека, неведающего, молодой крови. — Конечно, юноша. — Вы ничего не помните? — настолько прямо, что совсем выбивается за образа. Нёвиллет реагирует одной улыбкой. Она была бы насмешливой, если бы люди смогли внушить первородному дракону человеческий грех. Пока нет, пока нет. Ризли пытался! — Это бы очень упростило дело, я понимаю, но нет — ничего. — Люми, — мягкое обращение слетает губ само собой. Девушка рядом только щурится, Паймон не улавливает интимность обстоятельств. — Это не эрозия? — Вряд ли. Я знакома с Архонтом Ли Юэ, которому около шести тысяч лет, и он досконально помнит моменты прошлого. А мы сейчас говорим о сроке в пятьсот. — Рождены в одно время? — Лини пробует. Слова оставляют чайный осадок под языком. — Сложно сказать... Всё упирается в катастрофу. — Ага, мы дышим, потому что катастрофа в Каэнри'ах. Люмин закатывает глаза, Линетт хихикает, Лини едва сдерживает усмешку, Паймон осуждающе раскачивает головой, как маятником. Её розовый нимб вздрагивает от движений, Нёвиллет не отвечает на ребячество, прячет выражение лица за отсветом бокала, Навия грустно улыбается, опуская голову так низко, что передние пряди сползают до кончика носа. Нужны ещё слова? Были ещё слова. Пустые решения, громкие споры до эха от твердых каменных стен. Собрание в Спина-Ди-Росула, подрыв деятельности в рабочем кабинете верховного судьи, шахматные игры иллюзиониста... Подбитые каблучки Линетт отбивают ритм по мостовой, посвежевшая Навия подставляет щёки солнцу, завитые волосы развевает ветер, Люмин смотрит исключительно вперёд, поправляя ножны за спиной, незаметно для окружающих цепляя пальцами ладонь самой милой кошки на этой бессмысленно долгой улице. Лини подглядывает хитро, забалтывая уши Фремине всякой чепухой, Нёвиллет включается в диалог чопорной серьёзностью, осаждая пыл иллюзиониста, который уже почти убедил младшего брата в том, что дважды два — пять. Он был так близок! — Месье Лини, это недопустимо. Подумайте о том, как... — Пришли! — Линетт застывает перед слегка покосившимся вправо домом, приподнимается на носочки, заглядывая в тёмные окна. С их первого сбора вместе — этой компанией спасения — прошло не больше двух недель. Считали по отчётам «Отцу», не ошибались. — Всё-таки нужно средство от плесени, — шёпотом, едва слышно. Она каждый раз удивлялась заново слуху Люмин и тому, что они обе теперь под солнцем. Кожа удивлялась тоже и на радостях облазила кусками, волосы секлись на нервах, шерсть хвоста и ушек испортилась в край. Лини выглядел истеричным почти всегда, упорно вёл дневник в кожаной обложке, дёргался на шумы и вместо доброго утра спрашивал уровень воды. Остальные держались крепко, Фремине — просто отстранённо. Он со смертью дружил, как со второй сестрой, и мало её боялся, слишком часто контактировал, опускаясь на глубину, где без скафандра лопались ушные перепонки, вытекали глаза от внутреннего давления. Ходил по песчаному дну впадин, собирая ракушки для сестры. Для которой — каждый раз вопрос. — Тебе всё же нужно увидеться с Шарлоттой, — Люмин подпирает собой дверной косяк, пока подруга копается в тайнике под кроватью. Лини чихает от пыли, Фремине сворачивает в комок грязное постельное бельё — дома давно никто не был. — Я не выдержу ещё час обсуждения пророчества. Лини... — О, нет, ни за что. Мне плохо от одного слова, соглашалась ведь ты, — как удобно молчать, что они — одно целое. Линетт картинно запрокидывает голову, вдавливая глазницы внутрь, растирая веки. Слово-страх преследовало на каждом шагу, за углом, в тёмном круге за светом фонаря. Люмин одёргивает за плечо и приходится дальше собираться. На полу десяток мешков без дна, Навия стучит зонтиком в окно... — Двенадцать, — Лини передаёт последний. Двенадцати людям это возможно поможет спасти за собой драгоценности. Так глупо. Навия исчезает за спинами людей в чёрном, многие ниже её статной осанки, Люмин идёт впереди, помахивая рукой на прощание. Линетт склоняет голову, сама подаётся вниз, почти в ритуальном поклоне. Фремине в стороне глубоко беседует о чём-то заумном с Нёвилеттом — они нашли точку соприкосновения в подводных лодках. — Ты не сказала ей, — звучит придиркой. — А должна? — Линетт не смотрит в ответ, она провожает взглядом огниво распущенных волос. — Не знаю, — Лини оглядывается вокруг, как бы в поиске невидимой подсказки. — Со знанием умирать больнее? — Проблема в том, что, — теперь она смотрит только ему в глаза, — она выживет. Возможно единственная, кто. Ей не нужно это. — Ты отвратительно заботливая девушка, — Лини театрально кривится, чувствуя, как сердце в груди сжимается в комок из тонких лоскутиков. Так легко порвать артерии и вены, оборвать циркуляцию крови. — Прям дрожь берёт. — Ну, давай, выплёвывай лимон, переигрываешь, — её усталая, но милая усмешка смягчит необработанную сталь. — Сам-то? — Напишу ему сегодня, я решил. «Отец» всё равно хотел договориться насчёт материалов. — План одобрен, пора? — Линетт пнула мыском камень под ногами. Она звучала расстроенно для той, чья идея выиграла. Точно у них был конкурс, право. — Слишком долго, — губы дёрнулись, — не понимаю, как Ризли терпит эту дипломатичную нерасторопность месье Нёвиллета. Он говорит со мной несколько минут, и я уже зеваю! — Судьи... — Много их знаешь? — Не начинай. Было неприлично обсуждать человека у него за спиной, но близнецы шли впереди, и верховный судья наверняка мог их слышать при желании. Тяжело в целом очертить возможности первородного дракона — они не пытались. Нёвиллет не умел обижаться. Физически не умел, плохо трактовал собственные ощущения и в общем был до одури забавным, когда дело касалось человеческого, плоского. Он убийство понял не до конца, только то, что на бумагах и физическое — труп. Мотив вырисовывался следователями с опорой на улики; Лини только улыбался. — Я зайду к тебе, — Линетт протяжно зевнула, по-кошачьи вытягиваясь от кончиков пальцев до сложенных ушей, — поздно. Заберу письмо. — Договорились, — он не знал даже, как начнёт. Он надеялся? Фремине шаркает ногами, у первого поворота короткое официальное прощание, кивки, обещания с уст фатуи, строгий взгляд Нёвиллета и несколько секунд в умиротворённой тишине. Линетт заводит заунывный диалог, младший брат вынужденно отвечает на все вопросы, летящие в лоб без всякой подстеленной соломки, Лини посмеивается, но вступается на остротах. Дорога до базы в Спина-Ди-Росула исчезает в воспоминаниях, как вспышка фотоаппарата. Темнота обнимает за узкие плечи под тонкой рубашкой, забирается в петли шерстяного пледа, поднимает дыбом тонкие светлые волоски на ногах. Лини ёжится, закутываясь плотнее, снова откладывая перьевую ручку. Чернила открыты и налиты в баночку, очищен от хлама, шестерней рабочий стол, бумага выглажена и белым листом отражается в глазах. Как, чёрт возьми, ему начать? Как вообще начинаются письма? У него пальцы уже измазаны, чернила под ногтями обсохли, слабо мажут, когда чешет руки. Лини массирует виски, распущенные волосы щекочут шею. «Дорогой Ризли, Я хотел тебе сказать Я не писал, потому что Прости». Руки дрогнули, по ровным буквам разбилась клякса чернил, запечатывая чувства. Лини смял и отбросил в сторону листок. Ещё один. Свежий после ванной, с пустой головой от разговоров и решений, он не мог написать это. Он... «Дорогой Ризли, Я пишу тебе из надёжного убежища Спина-Ди-Росула. Должно быть, когда ты держишь это письмо в руках, отец уже был у тебя с делом о запчастях для наших лодок. Я надеюсь, что всё обошлось. Сестра в порядке, она передаёт привет, благодарности Сиджвин за настойку. Что-то дрянное, но с мёдом, Люмин нравится её мазь, воняет на несколько комнат, но помогает очень. Попроси её добавить нейтролизаторы, пожалуйста; кажется, Фремине не выдержит ещё партии. Он тоже передаёт привет. Люмин говорит, что очень скучает... Я тоже. Безумно, Ризли. Так хочу тебя увидеть Но я в порядке, я много работаю: дело продвигается. Обнять тебя та-ак крепко Ты узнаешь, я думаю, это будет громким. Сейчас до тебя должна была дойти статья про Линетт и пророчество под редактурой Шарлотты. Мы думаем выпустить что-то ещё вместе с ней, месье Нёвиллет имел бы оглушительный успех, но он отказался публично выражать свою позицию, это повредило бы его независимости. Примерно так он сказал, я был слишком раздражён, чтобы точно запоминать. И на чём вы сошлись, скажи мне? Я не ревную! Оставь эти гадости при себе, понимаешь? Он просто немного... слишком правильный для меня. Не смей шутить, Ризли. И я тоже тебя люблю. Очень. Так глубоко Скоро всё закончится, как — я не знаю. Стараюсь много об этом не думать и всегда говорю солдатам, что всё будет хорошо. Волнение в обществе поднимается, я не знаю, что с этим делать. Поэтому мы хотим пойти к журналистке, но... на чистоту: всё решит Фурина. Она медлит! Просто А она не хочет решать; я впервые вижу, чтобы кто-то мог так филигранно уходить от ответа, когда давят со всех углов. Как мы только к ней не заходили, о, там были такие формулировки! Но она молчит. Просто молчит. Хуже нет. Не знаю, как быть, Ризли, Линетт только шипит, если бы Люмин её не одёргивала, подрались бы. Как дети сцепились, честное слово тебе говорю. Мы и так ходим всё по бумажкам заверяем, как будто кто-то будет потом их сверять и счета сводить. Но разве я могу что-то против верховного судьи? Когда он начинает говорить, уши закладывает. Я люблю тебя невозможно сильно. Линетт по ночам совсем плоха. Она держится, потому что Люмин рядом, я это знаю. Мне иногда тоскливо до невозможности, и грудь рвёт, выхожу на воздух, смотрю на небо — отпускает. Ты тоже смотри, скоро моё созвездие покажется. Я надеюсь, что мы увидимся вновь. Даже, если небо подделка, и завтра у нас не будет, ладно? Так Фатуи иногда говорят, я слышал от отца. Он приедет скоро, всё передаст, ты ни о чём лишнем только не думай. Прокол прижился, совсем зажил, я тебе покажу. На солнце очень красиво блестит — сестра постоянно это повторяет. Не знаю, отдать ей вторую серьгу? Обидится вроде, там Люмин себе уже место наладила, я не лезу пока. Даст Архонт, будет ещё время поговорить. Ризли, мне больно. Ризли, эти тонкие раны бумаги — мои слезы. Ризли, я люблю тебя. Я очень-очень-очень тебя люблю. Пожалуйста, выживи. Я сделаю всё. Я очень хочу тебя сберечь. Если. Если, то позаботься о Линетт и Фремине, ладно? Не волнуйся. Если. Если, то я буду оберегать вас, даже вернувшись в воду первозданного моря. Помни, что у меня всё хорошо. Не знаю, будет ли у тебя возможность написать ответ, но я буду ждать. Люблю тебя так крепко, как обнимал в последний раз крайний раз. Искренне твой, Лини».