Драбблы по Трансформерам.

Всякий раз просыпаясь по утрам, Эдвард все больше думал о том, что у него, мягко говоря, поехала крыша, ну или на худой конец начинает это делать. Возможно, в чем-то мех был прав. Он действительно не спал ночами, пытался забыть ту, с которой смог впервые полюбить. С Урсой было необычайно легко. Анэт, несмотря на свою активность, умела слушать. Правда слушать. И порой, их никто не понимал в долгом безмолвии. А для них это было нечтом в порядке вещей, своеобразным немым языком. Казалось бы, такие разные, а понимают друг друга чуть ли не с полумысли. Тогда эта тишина в молчании приносила обоим покой и умиротворение, а сейчас внутри пустота. Кажется, скоро он снова провалится в эту бездну, из коей его так рьяно и упрямо вытаскивала японка. Почему-то только с этой азиаткой он почувствовал себя по-настоящему живым. Раньше эта девчонка при одном только появлении заставляла денты раздраженно стискиваться, а потом... Потом, неизвестно в какой момент при ее обществе Эдвард забывал, как вентилировать. Ее внешность была обманчива. Высокий для человека и девушки рост, привлекательная миниатюрная фигурка, азарт в глазах и несползающая улыбка. Такая приятная внешность прятала за собой столько яда, ненависти, боли, шипов в сердце. Шрамов было много. Как физических, так и моральных. Но Анэт упрямо продолжала сначала улыбаться, матеря его всеми известными ругательствами, а затем отмахивалась и интересовалась о том как он себя чувствует. Удивительно, но тогда он впервые познал, что такое забота. О нем впервые начали заботиться. И их чувства как выяснилось методами разговоров и прикосновений, оказались взаимны. Казалось бы, что может испортить такую любовь? Ответ прост: Смерть. Смерть, которая всегда забирает самое дорогое. Все это время он винил исключительно себя. Она умирала у него буквально на манах и что он сделал? Ничего. Это давило по всем фронтам. Это мешало оффить, выпивало весь энергон. Добивала похожесть этих детей на нее. Нет, он никогда не винил в этом маленьких, ни в чем не повинных девочек. Иначе его бы съела совесть. Но при одном взгляде на них, Искра предательски выла и отбивала больной марафон, грозясь вылететь из брони.

***

Работа, как назло закончилась слишком быстро. Посетив могилу, мужчина вернулся на базу автобов, где находились названные, люди, а также бывшие десептиконы и многие другие кибертронцы и земляне. Бегло и порывисто поздоровавшись с дочерьми и другими присутствующими, мех обратился в холоформу, возвращаясь в отсек.

***

Полицейский буквально бухнулся на кровать, на себя не похожий, ведь так сваливаться в постель не в его характере. Взгляд уцепился за фото, на котором были запечатлены Урса и сам Эдвард, улыбаясь. Девушка тогда не упустила возможности подколоть и сделала ему "рожки" на голове бледными изящными пальчиками. Почему-то на серые глаза столь сурового и холодного обладателя русых волос, наворачиваются слезинки. Мужчина взял ту самую фотографию и нежно провел пальцами по изображению улыбающейся японки, а затем прижал ее ко лбу. Холод стекла рамы фото сразу пронзил чувствительную светлую кожу. Слезы снова предательски защипали глаза. — Прости... — снова нежно гладя молодую девушку на фото, извинился почти неслышно мужчина, едва ли разбавляя гробовую тишину своим хриплым шепотом. — Прости меня, пожалуйста... Прости, огонек... — вновь попросил прощения обладатель русой копны и опять позволил горьким слезам затуманить взор. Постепенно боль наступала, заставляя мужчину постоянно судорожно извиняться перед японкой, следом поглаживать азиатку, а потом больно хватать себя за волосы, то и дело грозясь с корнем их вырвать. Пелена уже давно застелила взгляд и полицейский уже не видел ничего. Даже внимательный слух офицера не смог уловить жалобный дверной скрип и тихие, почти не слышные шаги. — Оп-пи? — пугливо, замкнувшись, прошептала фиолетововолосая и дотронулась до плеча отца. Тот, видимо даже не до конца понял кто именно перед ним, поэтому сорвался с места, обнимая дочь и постоянно за что-то извиняясь. Возможно из-за их внешнего сходства и своего такого состояния, даже проницательность Эдварда отошла на второй план: его даже не смутила внушительная разница роста дочери и жены. — Прости меня, огонек, прости!.. Прости!..— истерично умолял мужчина, судорожно шепча и сжимая кареглазую в объятиях. Та словно окаменела. Всякий раз стоило девушке попытаться хоть слово сказать, как в горле образовывался болезненный комок, что отнимал дар речи. Наконец, голос все же соизволил вернуться к хозяйке: — Опи? — Урса? — плача переспросил мужчина, на что дочь горько ответила, сама стараясь не заплакать: — Нет. Опи, я... — девушка замялась, прикусив губу от переживаний и это до жути было похоже на то как это делала она. Наконец силы договорить вернулись и кареглазая одними губами с болью прошептала: — Я бы очень хотела чтобы это была именно она, опи. Больше всего на свете. — тот промолчал, все также обнимая дочь и позволяя ей вольность уткнуться себе в грудь или в плечи, как это делала она. — Знаю. Я верю тебе, Элиана. — также еле слышно ответил Эдвард, поглаживая фиолетовые волосы дочери. Потом, словно не отдавая отчет, Элиан обняла отца, зачем-то уткнувшись ему в грудь. Тела обоих била крупная дрожь, а рука Элиан, что покоилась на груди отца, судорожно сжимала ткань его одежды. Они оба плакали. Не смущаясь плакали. Потому что это было очень нужно и необходимо. Потому, что больно. Очень больно. Порой и без того тихие голоса срывались на истошные полные боли крики. В тот момент двое столь похожих друг на друга родственника благодарили всевозможных Праймов и Богов за то что на базе хорошая шумоизоляция.

***

На следующее утро отец и дочь с отекшими и красными от слез глазами смеялись, попивая ее любимый лавандовый чай, периодически смеясь и обнимаясь. Сегодня они впервые узнали друг друга.