Драбблы по Трансформерам.

Девушка сидит на кушетке в лазарете и кричит: — Я сказала тебе, железяка упертая, что сама могу о себе позаботиться! В ответ Эдвард лишь крепче вцепился в запястье девушки рукой, перевязывая бинтами окровавленные ладони Урсы. Та билась, извивалась, ругалась как сапожник, но через некоторое время просто сдалась, поняв, что из железной мужской хватки ей не улизнуть. Странно, но в этой столь уверенной и в то же время трепетной хватке, Анэт чувствовала себя в безопасности. Но гордость не позволит признать это. Поэтому Урса снова изворачивается, словно разъярённая кобра, пытаясь освободиться от рук сероглазого. В конце концов, снова сдавшись, и сев на кушетку, девушка с каким-то отчаянием спрашивает: — Зачем ты это делаешь? — Делаю что? — уточнил спокойно, словно шелестя тембром, мужчина. — Зачем помогаешь? Зачем притворяешься, что тебе на меня не плевать? — чувствуя как дрожь и слезы накрывают изнутри, кричит пострадавшая. — Помогаю, потому что не могу на тебя смотреть в таком состоянии. Сама подумай, как выглядишь: мертвецки бледная и холодная кожа, синяки под глазами, все тело в синяках и крови. И это еще не все твои увечья. — русоволосый замолчал, окунув пальцы в специальную мазь, а затем опрыскав руки напарницы перекисью, заставив ее зашипеть: — Ш-ш-ш-ш! — Анэтта тут же стискивает челюсти, не смея подорвать гордость криком. — Прости, — как-то необычно тихо и виновато извиняется Эдвард, начав осторожно поглаживать бледную кожу ладоней японки. — Почему ты гладишь меня? — удивляется девушка и аккуратно высвобождает руки. Кибертронец опускает голову, пряча серые, словно тучи, омуты, и снова просит прощения. — Извини, — Хватит извиняться! — почему-то голос повышается быстрее, чем девушка успевает понять, что ляпнула. Затем повисает молчание. Гробовая тишина. Ее разбавляет лишь возня мужчины с лекарствами и бинтами. Оба стараются не смотреть друг другу в глаза. Не получается. Они боятся. Боятся увидеть вину и боль. Боятся увидеть отражения своих очей в чужих. Ведь в омутах обоих столько боли. Напарники опускают макушки и молчат. Молчат, пока Анэт тихо-тихо, почти не слышно, не решается нарушить паузу: — Не нужно меня жалеть, каменюка. Мне не нужна жалость. То что ты меня не любишь, как женщину не значит, что я обижена или беспомощна. Но прошу не касайся меня и не давай мне ложных надежд. Так будет хотя бы честнее, сердце не будет болеть так сильно. — Все слова девушки ложь. Оба это прекрасно знали. То что ей не больно — не правда. Чистейшая ложь. Наглейшая. Урсе больно, очень больно. Больно до слез, до дрожи в теле. Девушке как никогда нужна эта чертова жалость! Эта дурацкая жалость, надежда, что хоть кому-то она небезразлична. Что она нужна. Любима. Хочется просто побыть беззащитной сентиментальной девицей. Ей обидно. Очень. А на счет надежд... Японка и тут слукавила! Ей безумно хочется побыть в этих сильных и нужных объятиях, почувствовать то самое пламя в спине. В мыслях, азиатка не сразу понимает, что ее обняли. Сильные, чуть шершавые и грубоватые ладони осторожно, боясь причинить боль и потерять, обвили плечи. Фиолетововолосая хочет вырваться, обматерить Эдварда всеми возможными ругательствами, ударить, наорать, но... Тело не слушает. Девушка просто сидит, затаив дыхание. Вдруг чувствительной кожи касается горячее дыхание: — Ты хоть знаешь, как я за тебя переживал? — риторический вопрос. Конечно, знает. Прекрасно знает. — Больше я не позволю тебе пострадать. — после этих слов руки девушки обвивают сильный торс мужчины, а сама японка начинает счастливо плакать с улыбкой, позволив напарнику уткнуться лицом в бледную стройную шею, попутно зарывшись в фиолетовую шевелюру длинными крепкими пальцами.