How you getting so handsome, my boy

      — Пятнадцатый круг и… давай! Скоро закончишь! — Томас стоял, с веселой улыбкой смотря, как к нему бежит человек.       Его волосы развевались на ветру, а глаза счастливо мерцали. Вокруг него было все — море, пляж, солнце с небом над головой и…       — Все! — он взмахивает рукой, как будто бы невидимая лента, которая обычно бывает на финише всяких марафонов, рвется и падает. — Я не засекал, но кажется, что ты побил собственный рекорд по времени.       Наверное, глупо было это так предполагать, да и они оба понимали, что все равно надо перебегать и сверять, однако Минхо все равно улыбнулся ему, отдышавшись: не первые пятнадцать его кругов за сегодня, но думается, что последние.       — Проверять в любом случае завтра будем, — сказал он, чуть отдышавшись. А потом, поднимая голову, продолжил:       — Ты уже написал Ньюту?       — Ага, — Томас согласно кивает, прежде чем небрежно снять свою спортивную куртку с плеч и накинуть ее на Минхо, который хотел было сбросить ее, сказав что-то в духе «не нужно», однако, видя взгляд Томаса, он недовольно укрылся.       В тот же миг порыв ветра заставил его немного содрогнуться; вечером тут становилось довольно прохладно, а сам Минхо был весь потный после множества кругов, так что это было довольно неприятное ощущение.       — Ладно-ладно, — сказал он со вздохом, увидев то, как Томас косится на него с ожидающим взглядом. — Не буду снимать.       Томас хмыкнул. А затем, поддаваясь своему игривому настроению, взъерошил Минхо волосы. Он чуть было не сказал «хороший мальчик», однако он не был настолько бессмертным, чтобы по-настоящему дразнить Минхо — этого кусачего парня, не любившего, когда его хвалили за те действия, которые он явно сделал недобровольно.       Вспомнить хотя бы его жизнь до Лабиринта у ПОРОКа, когда он хотел вырвать глотки одному специалисту, хвалившему их словно неразумных детей, если они правильно выполняли какие-то указания. Он и говорил еще это таким противным голосом, что Минхо думал, что он сдерживался только чудом. А, может, когда-то он все-таки и огрызнулся в ответ, но он этого не помнит…       — По пути нужно будет заскочить за продуктами, — как бы между прочим сказал Томас, идя вдоль дороги. — Ньюту взять… в общем, что взять ему, придумаем на месте: и то, мне кажется, он съест все, если будет достаточно голодным после занятий.       Минхо кивает.       — А еще купить газировки. Я очень хочу сладкую газировку, — Томас как будто бы на что-то намекает, но Минхо никак не поймет на что.       Его усталые глаза лишь следили за Томасом, пропуская некий подтекст сквозь его мысли. Он мог улыбаться ему глупенькой улыбкой и думать о том, как же Томас прекрасен.       В ответ он понимает очень понимающий взгляд и ухмылочку. Знает же, зараза, как действует на Минхо… да и не только на Минхо, если быть честным.       — Сам что-то будешь? — одновременно ласкового и задорно спрашивает его Томас.       — Не знаю, — уже поддавшись усталости, Минхо не особо соображал, поэтому ему было откровенно на все наплевать. Кроме Томаса рядом, конечно же. И Ньюта, которого Минхо прямо сейчас хотел крепко обнять, а затем еще и притянуть к себе Томаса, чтобы тихо жаловаться Ньюту о том, что «их Томми» дразнит и, о Боже, заботится о нем!       Но сейчас Минхо нужно было хотя бы дойти до дома.       — Возьми что-то на свой вкус, — говорит он Томасу, когда они уже подходят к небольшому магазинчику, который Томас любил особенной любовью — все же только здесь продавали его любимую газировку.       — Хорошо, — отвечает Томас, аккуратно ведя за собой уставшего Минхо.       Наверное, это выглядело глупо. Минхо еще хотел пошутить «а не возьмет ли Томас его за ручку как какого-то невдупленыша?», но вовремя осознал, что их ладони уже сцеплены вместе. И все, что оставалось Минхо — это следовать за Томасом.       «Ну и сука же он такая,» — с огромной долей восхищения и любви подумал Минхо, снова глупо улыбаясь.       Минхо любил Томаса. Как и любил называть его паршивцем, коварным дразнящим существом и все в таком духе.       Ради справедливости, Томас действительно был… таким.       Зачастую саркастичным, желающим урезать своим словом всех, кто был рядом с ним, возвышаясь во всей своей красе. Нет, самомнением он никогда не обладал, однако необходимость устранить любое пререкание, любое лишнее слово, которое может быть использовано против него — вот, в чем Томас был хорош.       В хитросплетении. В улыбочках, аккуратно сплетённых смыслах. А иногда его душа настолько входила в азарт, что ненароком он начинал выводить всех людей из себя.       Минхо был простым человеком. У него были проблемы с агрессией, он любил простые и точные удары, которые с большей вероятностью не дадут осечку.       Минхо был простым человеком, поэтому он любил Томаса любым: хоть задумывающим заговор, хоть, как сейчас, покупающим ему вкусняшки на свой вкус.       Они входят из магазина, и Томас открывает свою газировку, с радостью отпив из нее сразу большой глоток.       — Вкусно? — просто спрашивает Минхо, мягко улыбаясь.       — Спрашиваешь, — а Томас тем временем явно был на каком-то небе от счастья. Вот, чего ему не хватало — очень сладкой на вкус газировки, с явно химозным привкусом, (хотя после ПОРОКа и вспышки нельзя было сказать, что сами они — не «испорченный и напичканный чем-то продукт»).       Они спокойно шли по тихой улице, и Томас совершенно «незаметно» начал пытаться обнять Минхо и при этом продолжать идти.       Разумеется, это было абсолютно неудобно, однако Томасу было плевать, а Минхо уже знал, что пока это «дите» не наиграется и не поймет, что это глупая затея — никто от него не отстанет.       В конце концов, Томас как-то сдался, лишь продолжая то приобнимать, то брать его за руку, за талию во время пути.       — Наконец-то дома, — ворчит Минхо, заходя внутрь и вздыхая.       Томас целует его в висок, а затем хихикает.       — Устал?       — Устал, — кивает Минхо. И, наверное, он хотел звучать недовольно и раздраженно, но в его голосе была слышна только усталость.       — Мы дома. Ты не имеешь право тут быть уставшим.       — Да ладно? — или все-таки Минхо не исчерпал запас «дерзости», когда он смотрел абсолютно «минховским» взглядом на него.       Кинув все одежду туда, где ей надо было валяться, Томас потащил Минхо, который только-только снял куртку Томаса, в спальню.       — Ты имеешь право быть только отдохнувшим, выспавшимся и милым кошаком, которым ты и являешься, — затащив вместе с собой Минхо на кровать (он не сопротивлялся), Томас снова взъерошил ему волосы.       Потому что ему это нравилось.       Потому что ему нравился Минхо.       Томасу до одури нравилось дразнить его, прикасаться, мягко целовать и щекотать, а после прижимать к себе.       Ньют частенько шутил о том, что Томас обращается с Минхо как с личной плюшевой игрушкой. Томасу понравилось это сравнение.       А сам Минхо тогда только закатил глаза и сказал что-то вроде «я не буду слушать влюбленных идиотов».       К слову, самым большим «влюбленным идиотом», был он сам.       Потому что Минхо, забывающий о том, как делать искусственное дыхание и не помнивший дату своего рождения, да даже свое имя, когда он особенно остро чувствовал свою влюбленность, был самым очаровательным существом на планете. Ну, по мнению Томаса и Ньюта.       — Вот как, — сонно пробормотал Минхо, уже где-то в области груди Томаса, проваливаясь в сон. — В таком случае… — он зевнул, пытаясь как можно дольше оставаться бодрым, однако Томас пресек эту попытку.       — Вот так, да — мягко передразнивает он. — И тебе лучше поспать. Смотри, стоило тебе только прилечь на несколько секунд, как ты уже засыпаешь.       Томас мягко проводит по волосам Минхо пальцами, перебирая их.       Ответа от Минхо Томас уже не услышал — тот провалился в сон.       Победно ухмыльнувшись, Томас аккуратно прижал Минхо в объятиях еще ближе к себе. То, как Минхо быстро заснул было чуть ли не чудом.       Раньше ему было очень трудно заснуть. Раньше Минхо до самого последнего рассветного часа сидел неподвижно. О чем-то думал. Или, может быть, даже и не думал ни о чем, поскольку взгляд его был абсолютно пуст.       Томас много раз ловил его рано утром, совсем не выспавшегося и пытающегося скрыть это.       В какой-то момент проблемы со сном достигли пика, и Минхо несколько дней просто валялся в кровати, не в силах что-либо сделать или даже сказать от усталости. А после того, как он «отошел», Минхо как будто бы превратился в подстреленное животное: когда наступало время ночи, он смотрел на Томаса и на Ньюта дикими глазами, отчаянно цепляясь за одеяло или их одежду, умоляя их дать разрешения ему поспать.       Это было настолько ужасно, что Томас старается реже это вспоминать, а больше сосредотачиваться на том, что сейчас Минхо лечится.       Как и они все.       Дверь тихонько приоткрывается, и Томас мягко улыбается, прикладывая палец к губам.       — Спит? — спрашивает его Ньют, смотря на них своими хитрыми и абсолютно очаровательными глазами.       — Ага, — шепчет Томас. — Присоединишься к нам?       — Разумеется.       В ответ Томас лишь счастливо вздыхает, теребя волосы Минхо, вслушиваясь к его спокойное дыхание.       Все было хорошо.