Холодные Чёрные воды

С приближением Холодных Рос Хэ Сюань впервые в нежизни понимает: он не чувствует обычной злой обиды, возвращающейся вместе с первыми холодами. Не чувствует мучительной усталости от светлых и радостных улыбок, от хрустального смеха и тёплых рук Ши Цинсюаня. Не чувствует раздражения и желания скрыться. Не хочет одиночества. Больше не хочет. Несколько недель он пребывает в раздумьях. И всё больше понимает: устал. Устал быть один, устал носить в себе этот камень, устал от самой обиды на обоих братьев Ши. Не настолько, чтобы простить старшего, но достаточно, чтобы перестать убегать от своего — несмотря ни на что — бога. За неделю до наступления Холодных Рос Хэ Сюань решается. — Я хотел спросить тебя, — осторожно начинает он в один из тихих вечеров. Делает паузу, отпивая небольшой глоток чая, и продолжает. — Может быть... ты останешься со мной на Холодные Росы? Я бы... — Нет. — Ши Цинсюань впервые за несколько недель смотрит отстранённо и холодно. Размышляет, хочет что-то сказать — вместо этого молча отставляет чашку и встаёт. Собирается уходить. От этого почти становится страшно. Неужели просьба была настолько сильной ошибкой? Хэ Сюань хочет извиниться, сказать, что поторопился, но не успевает. Ши Цинсюань стоит уже у самой двери. Это слишком похоже на поспешный побег, но удерживать сейчас... Нет. — У тебя свой канун Холодных рос, у меня свой, — холодно роняет он. Но добавляет перед уходом. — Можем потом поохотиться. И Хэ Сюань снова остаётся один. С тяжёлым сердцем посещает кладбище. Приводит в порядок полуразрушенные могильные камни и впервые за долгое время не просто пьёт вино — напивается до беспамятства, лишь бы не думать. Лишь бы не представлять, как где-то там, в самом сердце Призрачного Города, Ши Цинсюань тонет в наркотических благовониях борделя. Когда Хэ Сюань приходит в себя несколько дней спустя — ныряет в Чёрные Воды. Навещает родных, возжигает благовония и привычно меняет старые подношения, успевшие заплесневеть и обветшать. Рассыпает по алтарю жемчуг и золото. Ставит вазу с живыми ещё фруктами. И возвращается на поверхность. Выжидает неделю — именно столько, если верить памяти, они обычно не виделись в прошлые годы. Осторожно зовёт в духовную сеть. — Сюань-эр? — Ши Цинсюань отзывается не сразу, но достаточно быстро. — Хочешь со мной поохотиться? — Хочу. — Где хочешь встретиться? Молчание повисает надолго. Заставляет понервничать в ожидании. — Давай встретимся в Доме у моря, — отвечает, наконец, Ши Цинсюань, и мёртвое сердце сжимается от странного предчувствия. — Скоро приду. Ши Цинсюань отключается, и в духовной сети воцаряется абсолютная тишина. Как и в мыслях Хэ Сюаня, оглушённого волной образов. Видение его бога, растрёпанного, полупьяного и пропахшего борделем, снова будит в груди животную ярость и ослепляющую ревность... Словно ушат льда обрушиваются на голову воспоминания о вечной мерзлоте взглядов и лютом холоде тона. Отрезвляют, напоминая: за этими запахами нет ничего, кроме чужой боли и горя. Такого же глубокого и неразделённого, как собственное. Хэ Сюань выдыхает сквозь стиснутые зубы и, пинком распахнув дверь, ныряет в вечернюю сырость придомового сада. Повелитель Холода приходит из леса. Переступает ворота, хромает по дорожкам, устало опираясь на посох. Долго стоит у крыльца: смотрит на бережно восстановленную табличку с названием, вернувшуюся на место. Сжимает зубы, думает о чём-то своём — Хэ Сюань, украдкой наблюдающий глазами двойника, вновь ощущает, как в душе зарождается глухое раздражение. Тут же дохнет, задавленное чем-то похожим на радость. Наконец, Ши Цинсюань поднимается по ступеням. Сбрасывает верхний халат на руки двойнику. — Помоги мне умыться, — говорит самому Хэ Сюаню, встретившись лицом к лицу. Выглядит гораздо лучше, чем в прошлом году — всё равно как покойник, успевший восстать сразу после смерти. Неопрятная причёска, посеревшая бледная кожа, посиневшие губы, яркие линии вен и тяжесть во взгляде заметны сразу. Как и запах, который Ши Цинсюань даже не пытается скрыть. Запах борделя и могильных благовоний. Хэ Сюань чует погребальный и наркотический дурман — разрывается между желаниями встряхнуть и обнять. Вместо этого коротко кивает и поднимается с кушетки, на которой сидел дожидаясь. Растерянно молчит, не зная, как реагировать и что говорить. А Ши Цинсюань хромает мимо неупокоенным призраком, идёт в купальню. Раздевается, почти не замечая ничего вокруг — погружается в воду с головой до того, как её разогревают духовные огни. Утопленником раскидывается по дну. Растекаются волосы, небрежно заколотые раньше шпилькой. Хэ Сюань долго не решается нырнуть следом — всё-таки осторожно присоединяется. Облегчённо замечает улыбку, осветившую осунувшееся лицо. Почти радуется, когда пальцы переплетаются с пальцами. Они лежат долго — Хэ Сюань проваливается в усталый сон и не чувствует времени. Чувствует движение воды, когда Ши Цинсюань встаёт, но не может проснуться. Пропускает, кажется, вообще всё, потому что когда плеча касаются ласково-холодные пальцы, Повелитель Холода уже полностью одет, а волосы, с которыми надо было помочь, вымыты и убраны в строгий хвост. — Не стал тебя будить. — Ши Цинсюань смотрит обеспокоенно. — Ты точно хочешь охотиться? — Да. — Хэ Сюань трёт лицо, сгоняя с него воду и липкую сонливость. Восстаёт из купальни, как из могилы. — Всё в порядке. Я просто немного устал. — Тогда одевайся, пока я не пошутил про рыбу, которая засыпает к зиме. Повелитель Холода — сейчас Вечный Скиталец — всё ещё смотрит насторожённо. Но куда больше разглядывает обнажённое тело, бесстыдно и с тенью интереса. Сверкает волчьим золотом в глазах, нетерпеливо дёргает заострившимся ухом. — Шути. Ты будешь не первым, — отзывается Хэ Сюань и обращает стекающую по коже воду в ханьфу. Привычное чёрное, даже без вышивки. Ни единого украшения, а пояс прост и невзрачен. — Я знаю. И ещё знаю, что ты — не какой-нибудь карп, чтобы пропустить всю охоту. — Брат Хуа за сотни лет упражнений в остроумии перешутил столько шуток про рыб и мой образ жизни, что я уже ничему не удивлюсь. Но ты, если это тебя повеселит, можешь шутить сколько угодно, — безразлично отвечает Хэ Сюань, с трудом вспоминая, что неплохо бы подобрать волосы. Закалывает их первой попавшейся шпилькой — той, что на Празднике Голодных Духов подарил ему Цинсюань. — Меня веселит только то, что ты слишком сонный, чтобы огрызаться в полную силу. И поэтому же я не буду дальше над тобой издеваться. — Ши Цинсюань ухмыляется, сверкает клыками. — Давай помогу с волосами. Не хочу, чтобы ты потерял мой подарок. Это не вопрос: Хэ Сюань не успевает даже ответить. Только чувствует движение силы — и Ши Цинсюань оказывается за спиной. Вытаскивает шпильку, вместо неё перевязывает волосы ремешком. Момент заботы — интимный и очень тёплый — отдаётся болезненной тоской по тем временам, когда подобное было привычным. — Как обычно или у тебя есть какие-то идеи? — уточняет Хэ Сюань, прислушиваясь к тошнотворному голоду, поднявшемуся под самые рёбра. — Покажу хорошее место. Давно там не бывал, нашёл в этом году. Спрячь себя, — бросает Ши Цинсюань, прежде чем открыть дверь. По ту сторону их встречает холмистая дорога, на горизонте виднеется поселение. Хэ Сюань его не без труда узнаёт и с сомнением косится на своего бога. Родной город Ши Цинсюаня. — Ты уверен, что хочешь...? — Здесь много лет не появлялось никого достаточно хищного. — Вечный Скиталец опережает вопрос. — Небеса уничтожали только тех, кто чинил беспорядок. Дичи расплодилось, м-м-м... На пару-тройку наших прогулок. Только на кладбище я сам поохотился, уж извини. Но в остальных местах — чудо, а не охота. Прислушайся. Ши Цинсюань прав. Хэ Сюань даже отсюда чует бесчисленное множество разнообразных тварей. От мелких духов и бродячих призраков до нескольких весьма крупных — интересных — монстров. Это место обещает увлекательную охоту и вкусную трапезу, но... Сомнения вяло поднимают змеиные головы где-то глубоко в душе. Тут же опадают, уничтоженные голодным спазмом. Хэ Сюань облизывает клыки и почтительно отступает от двери, пропуская вперёд хозяина угодий. — Веди, Сюань-эр. Ледяные губы касаются уголка губ: Ши Цинсюань целует нежно, но коротко. — На удачу, — улыбается он и переступает порог. Стоит туману, затянувшему поля по бокам от дороги, коснуться сапог Повелителя Холода, как он оборачивается морозной дымкой. Хрустит инеем, пытается напугать редкими писками: Хэ Сюань чувствует, как вся окрестная мелочь перестаёт существовать, скованная безжалостным льдом. И сам шагает следом, позволяя двери закрыться и исчезнуть. Сбрасывает слабый человеческий облик, обращается могущественным гулем: топорщит костяные гребни, предвкушающе скалит острые рыбьи клыки, наблюдает за своим демоном. А Ши Цинсюань, вернув туману прежний облик, оборачивается. Протягивает сложенные руки, в которых искрит и переливается гора ледяных осколков. — Закуска сегодня за мой счёт. Угощайся. — Какая потр-р-ряс-с-сающ-щ-щая щ-щ-щедрос-с-сть, — с искренним удивлением Хэ Сюань принимает угощение. Мгновенно закидывает в пасть, поглощая запечатанных во льду духов. Только после этого замечает, что последний кристалл — самый крупный — Ши Цинсюань держит в зубах. Не торопится есть: наоборот, откровенно приглашает забрать. Демон Чёрных Вод не задумываясь делает шаг навстречу, ещё один, ещё... И только когда между ними остаётся меньше ладони, запоздало задумывается. Замирает, глядя на привычно игривого Цинсюаня и осторожно спрашивает: — Мож-ш-шно? — Думаешь, мне просто нравится так стоять? Конечно, можно, — звучит в голове насмешливый голос. Хэ Сюань фыркает и притягивает кажется всё-таки своего демона в объятия. Прихватывает клыками лёд, прижимается губами к губам и раскусывает его пополам, разделяя почти поровну. И не спешит отстраняться. Сила горячей кровью брызгает в стороны, течёт в поцелуе — Цинсюань жадно отвечает. Прижимается сильнее, гладит ледяными ладонями спину — слизывает багровые капли с подбородка. Привычно и знакомо щекочет шершавым языком десну через провал в щеке. Дразнит, будит желания — почти отвлекает от голода, но только почти. Но Хэ Сюань медлит, не торопится разрывать поцелуй. Наслаждается каждым моментом близости до тех пор, пока голодная судорога не сводит внутренности, а едкая тошнота не подкатывает к горлу. — Ты прекрасен. Сейчас особенно. И если захочешь, мы продолжим после охоты, но сейчас я слишком голоден. Поохотимся наперегонки? Язык, а следом и объятия, исчезают. — Сегодня, пожалуй, нет смысла спорить, кто из нас — дохлая рыбина. Догоняй, — скалится Вечный Скиталец и срывается с места. Скользит по полям серой тенью, не сбрасывает до конца человеческий облик: красуется, расслабившись от изобилия. Ловит жертв даже не льдом — когтями, самых мелких собирает ледяной дымкой. Останавливается, чтобы пересыпать в руку Демону Чёрных Вод горсть ледяных жемчужин. Кажется, действительно чувствует себя хозяином этих земель. Хэ Сюань скользит следом. Делает вид, что даёт фору — на самом деле любуется смертельной красотой кажется-всё-таки-своего бога. Демона. Свирепого и прекрасного. От кончиков когтей до острых клыков, перепачканных кровью. Даже в виде морозного тумана, неумолимо преследующего очередную жертву, Ши Цинсюань красив до невозможности. Убийственно хорош. А Хэ Сюань... Хэ Сюань безбожно отстаёт, слишком увлечённый любованием и слишком сонный, чтобы всерьёз уделять внимание соревнованию, которое он уже проиграл. С приходом осени спать хочется так сильно, словно гора Тунлу снова разверзлась, но Демон Чёрных Вод точно знает, что это не так. Старается собраться, взбодриться: пользуясь тем, что Ши Цинсюань унёсся вперёд, сам выслеживает особенно злобную тварь, названия которой не помнит. Ранит, играется — опрометчиво отпускает слишком далеко. Разъярённая и напуганная аурой смертельной ци, жертва бросается прочь. А Хэ Сюань — в погоню, чувствуя призрачный азарт. Почти не чувствуя усталости. — Сюань-эр, ты где? Только не говори, что ты упал в лужу и там заснул? — звенит в духовной сети весёлый голос Ши Цинсюаня. Хэ Сюань тянется к виску, чтобы ответить, но впереди мелькает хвост сбежавшей твари, и он забывает, что собирался сделать. Внимание уплывает, тонет в ночном тумане, притупляется слух. Даже чутьё подводит — добыча снова исчезает из поля зрения, словно сквозь землю провалившись. А Хэ Сюаня ведёт от усталости совсем по-человечески. Он останавливается, тяжело опирается о кривой ствол разбитого молнией дерева... Челюсти лесной твари, за которой он гнался, щёлкают в опасной близости от шеи. Схлопываются с хрустом и чавканьем — не на ней, где-то сбоку. Тварь сносит в сторону, прибивает к дереву посохом — веер ледяных лезвий почти отделяет голову от шеи. Хэ Сюань едва удивляется. Хочет поблагодарить за помощь, перевести всё в шутку — натыкается на убийственный взгляд Ши Цинсюаня, пылающий волчьим золотом в темноте. Повелитель Холода стряхивает с железного веера ледяные кристаллы и убирает его. Молча подходит, чтобы выдернуть посох, и вблизи видно, как побледнели от напряжения скулы. — Всё в порядке. Я просто отвлёкся на твой голос, — почти не врёт Хэ Сюань, но всё равно отворачивается, не желая смотреть Цинсюаню в глаза. — Я так и подумал, — Повелитель Холода огрызается сарказмом, но за морозной злостью слышен... испуг? — Ешь. Уступаю. Только сейчас Хэ Сюань понимает, что убийственный взгляд предназначался подыхающей добыче. Да и цельнометаллический веер — исключительно боевое оружие — появлялся раньше только во время тренировок Ши Цинсюаня с Его Высочеством. Неужели действительно испугался? Хэ Сюань с сомнением смотрит на бьющуюся в агонии тварь. На Ши Цинсюаня, напряжённого и злого. Запоздало осознаёт его последние слова и заторможенно кивает. — Спасибо, Цинь-Цинь, — полузабытое обращение само — незаметно — слетает с языка. Брови Ши Цинсюаня изгибаются будто от боли — тут же возвращаются на место, и он вздыхает. Не дышит сейчас, но обозначает само отношение к чему-то, чего Хэ Сюань пока не понимает. Пока пытается понять, Повелитель Холода вонзает когти в умирающую нечисть, через пару мгновений вытаскивая багровый камень: наспех созданный ком льда с ещё живой сутью. Протягивает, упорно повторяет: — Ешь. Сил этой гадины должно хватить, чтобы тебе... стало легче? — Я в порядке, — упрямо ворчит Хэ Сюань, но от предложенной еды отказаться не может. Голод крутит внутренности морским узлом и вынуждает торопиться. Заставляет в один укус заглотить ледяной комок с трепыхающейся внутри жизнью и утихает на несколько мгновений, чтобы тут же вернуться. Слабее, тише, но неумолимо. Этих мгновений хватает, чтобы ледяные пальцы Повелителя Холода оказались на запястье и на шее. — Я правда в порядке, Цинь... — осознание догоняет слишком поздно, но достаточно быстро, чтобы не повторить ошибку. Хэ Сюань прикусывает язык и, сглотнув солёную кровь, заканчивает. — Сюань-эр. Тебе не о чем беспокоиться. — Сюань, — строго смотрит Ши Цинсюань, заканчивая проверять состояние. Но вместо того, чтобы убрать руки, обнимает, прижимает к разбитому молнией дереву. — Ты — дурак. Я, впрочем, тоже. Уж я-то должен был знать. — О чём ты? — Впервые за очень долгое время Хэ Сюаню кажется, что он снова упустил нечто важное. Но никак не может понять, что именно. И почему Цинсюань так встревожен. — Мой возлюбленный князь, — сначала кажется, что Цинсюань издевается, но беспокойство на его лице плохо вяжется с этой мыслью. — Ты почти год провёл на Небесах. И, позволь догадаться, в отличие от Мин И, убивал только по их же приказу? — Ну и что? Эта ваша столица, конечно, тот ещё гадюшник, но и я не покидал дворца. Иначе эти лентяи давно бы бегали с выпученными глазами. И я. Никогда. Не делаю. Что-то. По чьей-то. Указке. Всё, что я делал — это исполнял молитвы твоих людишек. Ши Цинсюань морщится, но никак больше не реагирует раздражёную отповедь. Наклоняется ближе, касается окровавленными губами уха. Не шепчет. — Даже в нашем дворце божественной ци иногда слишком много. Даже для меня. — Руки, всё так же крепко обнимающие, ощутимо подрагивают. — Задумайся, как давно ты делал что-нибудь демоническое, мой драгоценный князь? Хэ Сюань задумывается. И к собственному неудовольствию действительно не может вспомнить ничего такого. За последний год он не топил кораблей в Чёрных водах, не жрал нечисть и заблудшие души не из голода, а ради развлечения. Ни-че-го не делал, кроме беготни по молитвам и чтения бессмысленных романов и поэзии, чтобы подобрать что-нибудь, достойное Цинсюаня. — Ну допустим. Тогда пошли. Охота прекрасно подходит, чтобы это исправить. — Пожимает плечами Демон Чёрных Вод и собирается обогнуть Цинсюаня, чтобы двинуться дальше. Туда, где чует целую стаю мелких духов, не успевших ещё заметить двух демонов. — Мы оба знаем способ, как справиться с этим быстрее. — Повелитель Холода хмурится, просьба кажется почти отчаянной. — Не сопротивляйся, пожалуйста. И Ши Цинсюань приникает губами к губам — не просто целует, но делится чистейшей демонической ци. Вливает духовные силы в изголодавшееся тело, щедро делится тьмой. А Хэ Сюань целуется жадно и голодно, почти не замечая отданных сил поначалу. Слишком истосковавшийся по близости, он с наслаждением вдыхает запах мороза и кожи, ласкает губами губы... Пытается отстраниться, когда ощущает чужую энергию, текущую по меридианам. Моментально оказывается вдавлен в расколотое дерево с такой силой, что половина ствола кренится к земле, касаясь её скрюченными ветками. Демон Чёрных Вод удивлённо замирает, потрясённый и сбитый с толку. Оглушенный пониманием. Это так сильно напоминает их первый в этой жизни поцелуй, что Хэ Сюань почти чувствует, как сладкая талая вода стекает по щекам и по подбородку. Не сразу понимает, что вкус у неё — солёный, и что это не воспоминание вовсе, а... Хэ Сюань обнимает Ши Цинсюаня за плечи и мягко, но настойчиво отодвигает от себя, разрывая поцелуй, но не размыкая объятий. Заглядывает в лицо, кажущееся ещё бледнее, чем раньше. И холодеет. Ши Цинсюань плачет. Улыбается, вцепившись пальцами в запястье и убеждаясь, что Хэ Сюаню стало лучше — а из глаз льются слёзы. — Извини. — Цинсюань пытается спешно их вытереть, но это не помогает: на щеках тут же появляются новые. А Хэ Сюань не находит ничего лучше, чем прижать своего — и плевать, что он об этом думает — бога к груди, крепко-крепко обнять и тихо шептать на ухо всякие глупости вроде: «всё хорошо» и «всё в порядке». Именно этого будто и не хватало Цинсюаню, чтобы разрыдаться. И он плачет — тихо всхлипывает — долго-долго, вцепившись в бока и спрятав лицо на груди. Плечи дрожат от рыданий, наверняка тщательно сдерживаемых, и можно только догадываться, какая буря скрывается внутри, если столько рвётся наружу... Хэ Сюаню не надо догадываться: он помнит, как на самом деле плачет Ши Цинсюань, когда ему больно. И ещё помнит, что Ши Цинсюань не доверял ему этой своей слабости с тех пор, как перестал быть Повелителем Ветра. От этого становится как-то неправильно тепло на душе, и одновременно с этим — очень больно. Хэ Сюань обнимает крепче, гладит третьей рукой по волосам и не знает, что ещё сказать, как успокоить. Поэтому просто шепчет: «я рядом», «ничего не случилось». — А-Сюань? — робко зовёт Ши Цинсюань, поднимая голову. Всхлипывает, пытается вытереть слёзы. — Я здесь, Цинь-Цинь. — Хэ Сюань мягко проводит холодными пальцами по щекам, смахивая новые слёзы, нежно целует в скулу и снова обнимает, поглаживая содрогающуюся спину. — Извини, я... Я не должен был так, я же знаю, что для тебя это не смерте... — Новый всхлип прячет окончание слова, в по-человечески зелёных глазах блестят слёзы. — Я просто... Я не могу... Я не хочу больше видеть, как те, кого я люблю, умирают. Я не хочу видеть, как ты умираешь. Конец фразы звучит тихо и пусто, будто у Ши Цинсюаня не осталось сил говорить. Он падает лбом на плечо, но больше не плачет: почти обращается статуей. — Всё хорошо, Цинь-Цинь. Всё нормально. Я помню про то, что ты не хочешь ждать, и запомню про то, что не хочешь больше этого видеть. Я никогда не умру, даю тебе слово Непревзойдённого. Клянусь своим прахом. — Сюань! — Цинсюань вскидывает голову, в нефритовых глазах стоят слёзы. — Ты ведь хорошо спрятал свой прах? Не сделал глупость, не подарил мне тайком вместе с какой-нибудь шпилькой? — Я думал об этом, — честно признаётся Хэ Сюань. С внутренней дрожью вспоминает старый кошмар о разбитом прахе и холоде глаз возлюбленного бога. — Но мой прах скрыт там, где его не достанут ни смертные, ни бессмертные. Даже мне самому до него сложно добраться. — Вот и хорошо. — Солнцем после дождя улыбка проступает сквозь слёзы. — И даже не вздумай этого делать! Я серьёзно, это не проверка и не скрытая просьба! Я просто хочу, чтобы ты был в безопасности. Чтобы мы были... — Будем. Обязательно будем. Ничто больше не заставит меня оставить тебя. Кроме тебя самого. — Значит, договорились. Я запомню твоё слово, Непревзойдённый, — чуть шире улыбается Цинсюань и не отстраняется. Молчит очень долго. Хэ Сюань, крепко обнимая его тремя руками, чувствует себя очень глупо — но опасается пошевелиться. Очень надеется, что делает лучше. — Знаешь, я раньше считал, что своей смерти я ещё не заслужил. — Когда Повелитель Холода снова заговаривает, его слова звучат горько. Но сам он улыбается лихо. — Что меня отпустят только тогда, когда я искуплю все ошибки. А теперь совсем не хочу уходить. Демонам ведь нужно ради чего-то жить, верно? Я тоже хочу пообещать тебе, что не умру. Слово... Чьему слову ты больше поверишь? — Твоему. Этого мне достаточно. — У меня теперь слишком много имён. — Но под каждым из них — ты. Повелитель Холода думает недолго. И решительно кивает своим мыслям. — Значит я, Ши Цинсюань, даю тебе слово, что не умру!