Холодные Чёрные воды

Комната находится довольно быстро, несмотря на праздник. Третья же гостиница — самая дорогая — любезно предоставляет «молодым» покои за баснословные деньги, но Хэ Сюань даже не вслушивается в сумму. Кажется, отдаёт гораздо больше, чем следовало. Ши Цисюань приказывает принести лучшего вина тоном таким холодно-властным, что хозяин и слуги чуть на колени не валятся. Перестают шептаться и смотреть на «прекрасную госпожу» как на дурочку, купившуюся на выпивку и наполненный серебром кошелёк. Сам Хэ Сюань чувствует себя зелёным юнцом, впервые сумевшим добиться женщины. Едва заметно ухмыляется этой шальной мысли, вспоминая, как эта «женщина» стонала под ним на крыше и тёрлась членом о член так страстно... От волнения тянет под рёбрами, сердце колотится быстро-быстро, а мысли в голове мечутся словно цветные рыбки. А ещё смутное чувство, что он где-то ошибся, стекает холодными мурашками по загривку каждый раз, когда «прекрасная госпожа» властно обращается к слугам или дарит ему надменный взгляд. До комнаты, которую наверняка придерживали для какого-нибудь генерала, не меньше, хозяин провожает их лично. У дверей кланяется, желает долгих лет совместной жизни, красивых детей и безбедной старости. Ши Цинсюань вместо благодарности фыркает — и захлопывает дверь, убедившись, что заказанное уже принесли. Хэ Сюань собирается «запереть» покои, но... Повелительница Холода опережает его. Будто забыв об опьянении, чертит на дверях запирающий знак и печать тишины. Проходит к окну, распахивает, впуская гул праздника и свежесть ночного ветра — тоже рисует печать тишины, ставит барьер. Так, чтобы никто не пробрался и не услышал. Хэ Сюаню почему-то кажется, что его — почти его — бог прячется от чего-то за этой методичностью действий. — Цинь-ц...иньсюань? Я... Почему мне кажется, что я снова где-то ошибся? — Хэ Сюань осторожно касается плеча, тянется обнять за пояс, прижать к себе... Только мягко сжимает пальцы, привлекая внимание. — Хочешь, чтобы я остался в этом облике? — Оборачивается Ши Цинсюань, и взгляд у него совсем пустой. Пальцы бездумно распускают пояс. Мигом вспоминаются слова, сказанные в летнем лесу. И те, что раньше. Про Повелителя Ветра и его женский облик. Про любовь всяких сволочей к этому облику. Всплывает в памяти собственная неосторожная ласка на крыше. — Я хочу, чтобы ты... — начинает Хэ Сюань осторожно, чувствуя, как балансирует на тонком мостике над болотом. — ...чтобы ты делал только то, что сам хочешь. Угадал. Повелительница Холода улыбается, мнёт белыми зубами алую губу. Думает совсем недолго — поводит плечами, словно сбрасывает накидку. И оборачивается Ши Цинсюанем. Верхний халат падает на пол, прямо в полёте превращаясь в мужской. — Извини. Я почти подумал, что ты захотел меня в этом облике больше, чем в моём собственном. — Вот как. Можешь мне не верить, но я не изменил своего мнения с прошлого раза. Ты прекрасен в женском облике, и я слишком соскучился по тебе, чтобы упустить хотя бы мгновение этой ночи, невзирая на то, в каком ты теле. Но твой истинный я люблю намного больше. Я полюбил Повелителя, а не Повелительницу. — А... Сюань-эр... — Ши Цинсюань прикрывает глаза, и щёки его краснеют не только от выпивки. А когда смотрит снова, совсем становится похож на себя. — Пошли пить вино и целоваться, Сюань-эр! И тянется за поцелуем. Обнимая его, Хэ Сюань чувствует, что сердце бешено колотится не только у него самого. *** Ши Цинсюань сидит у него на бёдрах, горячо дышит в шею — пятнает кожу короткими поцелуями и стонет у самого уха. Прижимается, трётся, доводит до безумия, поймав прямо на полу у стола. Ненужная одежда, исчезнувшая от одного взгляда Повелителя Холода, больше совсем не мешает. В них обоих снова много вина, но Хэ Сюань больше пьян самим Ши Цинсюанем. Он откидывает голову, прося ещё ласки, гладит острые лопатки и рельефные линии шрамов, тянется, чтобы сжать в ладонях крепкую задницу... Ши Цинсюань перехватывает его руку, заводит дальше, так, чтобы пальцы касались между ягодиц. Без слов просит быть смелее. А Хэ Сюань с трудом сдерживает совершенно звериный порыв: уронить на лопатки, подмять под себя и вылизать всего целиком, снаружи и изнутри. До сорванных стонов и дрожащих коленок... Хрипло стонет сам от картины, вставшей перед внутренним взором, от тяжести горячего тела на бёдрах и ощущения опасной свободы. Не торопится: скользит сухими пальцами, мягко массирует, гладит, почти щекочет. Дразнит то ли себя, то ли Цинсюаня целую вечность, длящуюся десяток сорванных вздохов. — Пойдём в кровать? — мысли с трудом собираются в слова. И голос звучит потерянно-хрипло. — Пойдём, — легко соглашается Ши Цинсюань, догадываясь, что будет дальше. И так же легко встаёт, протягивает руку. Ухватившись за неё, Хэ Сюань поднимается. И коварно тянет на себя, чтобы поймать и поднять на руки. Счастливый смех Повелителя Холода рассыпается радужными брызгами, его руки нежно обнимают за шею, и за этот момент можно умереть ещё много раз. Но Хэ Сюаню сейчас не до смертей: он несёт своё главное сокровище на кровать, осторожно укладывает на вышитом шёлке. Ши Цинсюань привычно подтягивает под себя одну из подушек и закидывает руки под голову. Выжидающе смотрит из-под ресниц — разводит бёдра немного. Приглашает. И Хэ Сюань не заставляет себя ждать. Устраивается между неприлично прекрасных ног, крадёт быстрый рваный поцелуй и чертит языком извилистую линию от мочки уха вниз, к соску. Ласкает его губами, слегка прикусывает — грудь Цинсюаня дрожит от первого громкого стона, — и движется дальше, сползая всё ниже. Вылизывает подрагивающий живот, очерчивает кончиком контуры шрамов. Несколько раз обвивает языком член, скользит по нему тугой спиралью — порыкивает, ощутив пальцы в волосах. И только вдоволь насладившись вкусом тёплой нежной кожи, спускается ниже. Ши Цинсюань привычно и правильно скрещивает ноги у него на плечах. Хэ Сюань поднимает взгляд, пылающий пьяным золотом и демоническим голодом, подхватывает Ши Цинсюаня под колени и припадает губами к плотно сомкнутым мышцам. Влажно целует, мягко кружит языком вокруг и лишь изредка касается их самих. Ласкает мучительно неторопливо, помнит: Ши Цинсюань не был ни с кем всё это время. А значит, нужно быть очень осторожным. Нежным. — Бесконечно люблю тебя и то, как ты это делаешь, — выдыхает Ши Цинсюань, потерявшийся в удовольствии. — Мой нежный и невероятный дракон. Хэ Сюань отрывается от своего занятия лишь на мгновение. Целует дрожащие бёдра, пятнает засосами тонкую кожу и вновь скользит языком между ягодиц. Но теперь не просто дразня: давит кончиком в самый центр и тут же ускользает. Делает так, пока Цинсюань под ним стонет и вздрагивает, сжимает ногами плечи. Повинуясь тонким, но демонически сильным пальцам, вцепившимся в волосы, проникает внутрь чуть меньше, чем на цунь, и тут же выскальзывает. Вновь толкается, обводит языком круг прямо внутри и скользит чуть глубже. Ласкает так до тех пор, пока Цинсюань не впивается в волосы с силой, подаётся навстречу — заставляет войти глубоко и остаться внутри. Сжимается, громко стонет — не сразу разжимает пальцы и роняет ноги на постель. Только после этого Хэ Сюань отрывается, утирая слюну с губ и подбородка. Довольно скалится, парой широких движений слизывая сперму с его живота и груди. — Сюань... — Ресницы дрожат, нижняя губа зажата клыком. Ши Цинсюань смотрит ещё более пьяно и предвкушающе. — Как ты хочешь? — Хэ Сюань спрашивает, из последних сил сдерживаясь. Прилагает титанические усилия, чтобы не наброситься на разомлевшего от вина и удовольствия Цинсюаня, слишком прекрасного сейчас. И слишком давно желанного. Но всё равно ждёт ответа. — Вот так. Сильные руки ловят за шею, тянут вниз — Ши Цинсюань почти роняет его на себя. Обнимает ногами, впивается в губы отчаянным поцелуем — таким глубоким, что клыки ударяются о клыки. — Как «так»? — с ухмылкой уточняет Хэ Сюань, разрывая поцелуй и тяжело дыша. Облизывается, цепляет языком губы Ши Цинсюаня, потирается крепко стоящим членом о влажную кожу, но не касается заласканного входа. Дразнится, обещая, но не входя. — Сильно, медленно и глубоко, — хрипло просит Цинсюань, обжигая дыханием ухо. Угрожающе задевая клыками. — Хочу тебя чувствовать. — Всё, что пожелаешь, — в тон отзывается Хэ Сюань и наконец перестаёт испытывать терпение своё и Ши Цинсюаня. Помогая себе рукой, прижимается членом к поддатливо-расслабленным мышцам и входит. Медленно, сильно и глубоко, в одно движение и до конца. Два рычащих стона звучат как один. Хэ Сюань замирает, прижавшись бёдрами к бёдрам, давая прочувствовать каждый фэнь. Ласково гладит горячими ладонями дрожащие бёдра и бока, любуется разметавшимся по шёлковой простыне Цинсюанем. Его раскрасневшимся лицом, искусанными губами и затуманенным — совершенно пьяным — взглядом малахитовых глаз, отливающих демоническим золотом. — Я бы провёл так целую вечность, — Цинсюань снова мнёт клыками губу, скользит горячими ладонями по спине. Невесомо цепляет совсем человеческими ногтями. Хэ Сюань улыбается. Устраивает одну ладонь под спиной Ши Цинсюаня, вторую чуть ниже пупка, мягко давит, усиливая ощущение наполненности — ловя стон ещё до того, как он зарождается. И резко толкается, входя размашисто, глубоко и плавно. Раз, другой... Вновь останавливается, описывает бёдрами широкий круг, покачивается из стороны в сторону и снова толкается. Старательно исполняет желание пока своего бога. Ногти царапают спину, впиваются в плечи — Ши Цинсюань, разгорячённый и потерявшийся, тянет к себе. Прикусывает шею, целует её жадно и так долго, что боль вспыхивает на коже горящим клеймом. Но даже она не идёт ни в какое сравнение с приказным и рычащим: — Быстр-р-ее и р-р-резче. — Как прикажете, Повелитель, — скалится Хэ Сюань и, откровенно наслаждаясь, исполняет желание Ши Цинсюаня. Перехватывает его за бёдра, — мельком отмечает, что нога снова не выглядит покалеченной и можно не осторожничать, — прижимает их к себе и в пару движений задаёт быстрый, почти злой темп. Каждый раз вбивается в горячее тело до упора, до звонкого шлепка кожи о кожу. Ши Цинсюань срывается с рыка на стоны, вцепляется в спинку кровати — дерево трещит под пальцами. — Так. Достаточно. Резко. Сюань-эр? — Хрипло, сбиваясь с дыхания, но не с ритма, спрашивает Хэ Сюань и с трудом сдерживает собственный стон. Не позволяет себе пока падать в безумие удовольствия, сначала стремится доставить его Ши Цинсюаню. Довести его до предела, до полного изнеможения так же, как когда-то давно. Так же, как когда они были вместе. — Да-а-ррх, — согласный стон обрывается хриплым рыком. На шею ложится тяжёлая рука, демонические когти царапают кожу. Ши Цинсюань, разбитый удовольствием, даже не подмахивает. Только стонет — почти кричит — с каждым движением громче и всё равно тянет к себе с такой силой, что клыки бьются о клыки. Хэ Сюань не сопротивляется: послушно склоняется ниже, прижимая острые колени Ши Цинсюаня к его же груди, буквально складывая его пополам. Рычит в ответ: протяжно, гортанно-низко и почти угрожающе. Но только почти. — Кончи... со... мной... — на три выдоха-стона звучит приказное, и Цинсюань с силой впивается в губы поцелуем. Не выпускает ни спинку кровати, ни шею своего Демона Чёрных Вод. — Всё, что хочешь, — на одном дыхании произносит Хэ Сюань и ускоряется. Двигается теперь коротко, резко и так быстро, что кожу печёт от шлепков, а их звук вторит сердечному ритму. Цинсюань под ним хрипло стонет, беспорядочно цепляет губами губы — сжимается вдруг сильно-сильно. Обнимает крепко: распластанный по постели не может податься навстречу, но Хэ Сюань и так понимает. Он прикрывает глаза, упирается лбом в острое плечо, вжимается бёдрами в бёдра так тесно, что кажется кожа сплавляется воедино. И, меньше вдоха спустя срывается следом за Ши Цинсюанем в бездонную пропасть удовольствия. Гортанный рык звучит на два голоса, и воцаряется тишина. Не сразу Хэ Сюань находит в себе силы отстраниться — да и не смог бы выбраться из сильных объятий, даже если бы захотел. Так и лежит, уткнувшись в изгиб шеи, вдыхая запах разгорячённых тел — полузабытый запах их с Цинсюанем любви. Тихо урчит, когда по коже проходится шершавый волчий язык, слизывает подсохшую кровь. Но его демон не удовлетворяется этим: на плече вспыхивает укол боли. Ши Цинсюань совсем немного разрывает клыком кожу. Тут же зализывает ранку, сглатывает кровь. — Я хочу сегодня совсем обычного секса, но чуть-чуть вкусного тоже ведь можно? — Всё, что захочешь. — Тебе тоже можно, если ты хочешь. Ты же хочешь? — Хочу тебя. Неважно как, — шепчет Хэ Сюань, боясь спугнуть удивительно трепетный момент. Скользит языком по взмокшей шее, царапает клыками плечо — разлизывает кровавую царапину почти до боли, вновь пьянея от вкуса божественной крови, смешанной с убийственно-тёмной ци. Цинсюань под ним задыхается. Стонет-шепчет, будто в страшном грехе признаётся: — Я скучал. — Я люблю тебя, — полушёпотом-полустоном звучит в ответ. Губами по шее, руками по бёдрам, каждым фэнем разгорячённой кожи. Так, словно важнее этого нет ничего на свете. — Возлюбленный мой, — вторит ему Ши Цинсюань, и от этого становится так правильно — и так же горько одновременно. А потом они меняются, и Ши Цинсюань берёт своего князя демонов сзади. С силой втрахивает в измученный шёлк, прижимается грудью к спине — обнимает так плотно, будто научился обращаться чёрной водой. Топит в оглушающей нежности, тонет в ней сам. Не выпускает, словно боится, что всё обернётся сном, иллюзией, дымом. Что Хэ Сюань исчезнет, распадётся чёрной водой. Но Хэ Сюань не исчезает. Стонет хрипло и глухо, рычит в подушку, терзает когтями несчастную спинку кровати — всем собой отдаётся, плавясь от удовольствия в руках своего умелого бога. А после, с трудом вынырнув из омута наслаждений, тянет в объятия. Демонам не нужен отдых, но Хэ Сюань знает — помнит, — что любит его бог. Ши Цинсюань, расслабленный и растёкшийся, ведёт кончиками пальцев по шее и плечу, по груди. Соединяет с родинками отметины, которые оставил сегодня. Касается губами ближайших и просит: — Не залечивай это пока. Мне нравится видеть мои следы на тебе. — Тихий тёплый выдох щекочет кожу. — Я тоже не буду. — Всё, что угодно. Для тебя, — коротко отзывается Хэ Сюань. И только чудо позволяет ему сохранить лицо: мучительно больно осознавать, что эта волшебная ночь однажды закончится. И всё, что ему останется — следы на коже и воспоминания. И, возможно, хрупкая надежда на прощение. — Мой невозможный. Невероятный мой, — шепчет Цинсюань, нависая сверху. Покрывает каждую родинку поцелуем. И всё продолжается — начинается снова. Длится до рассвета, даже чуточку дольше. Демонам не нужен сон, но Ши Цинсюань, слишком человечный и утомлённый, засыпает, уткнувшись в плечо. Хэ Сюань, почти поверивший в реальность происходящего, проваливается в дрёму следом за ним. *** Когда Хэ Сюань открывает глаза, за окнами пылает полдень. Солнце, поднявшееся из-за горизонта, заливает всё огненным золотом лучей, согревая мёртвую кожу и душу. Демон Чёрных Вод тянется и... запоздало понимает, что проснулся один. В смятой постели пусто, на полу чёрными водами расплескались лишь его одежды, и нет даже самой маленькой записки... Даже не оглядевшись — сразу поверив в худшее — Хэ Сюань горбится, путает пальцами и без того растрепавшиеся за ночь волосы. Тянется к духовной сети, но бросает это, так и не произнеся пароль. Возможно, Ши Цинсюань всё же счёл произошедшее ошибкой? Пьяной блажью истосковавшегося тела, ничего не значащей в их сложных отношениях? Да и есть ли они — отношения?... — Доброе утро! — весёлый голос весенним ветром врывается в мрачные мысли. Ши Цинсюань, полускрытый ширмой, сидит на окне, спрятавшись ото всех, и болтает ногой. Смотрит на город, просыпающийся после праздника, и улыбается широко и счастливо. Совсем как раньше. Почти. Из одежды на нём только нижние штаны, а всё тело украшено следами прошедшей ночи. Свидетельствами, что всё было взаправду. Что ничего не приснилось. Вздох облегчения Хэ Сюань даже не пытается скрыть. Даже золотой пожар над крышами домов меркнет перед светом улыбки Ши Цинсюаня. Своим теплом она согревает небьющееся сердце, разгоняет штормовые тучи, сгустившиеся в душе демона. Дарит надежду. — Доброе утро, — запоздало отзывается Хэ Сюань и не может сдержать непрошенного комплимента. — Ты прекрасен. Цинсюань пару секунд демонстративно рассматривает покрытую пятнами грудь и фыркает. — Как спалось, драгоценный мой? Хэ Сюань неопределённо пожимает плечами. Он даже не очень уверен, что в самом деле спал: это было больше похоже на обморок или медитацию. Тело неподвижно, но разум продолжал бодрствовать. Блуждать в лабиринтах мыслей и фантазий, страхов и планов, едва ли осуществимых. — Хорошо, — в итоге отзывается он, так и не определившись до конца. — А тебе? — Лучше, чем за прошлые месяцы. Иди ко мне. — Цинсюань раскрывает объятия, чудом не падая со своего насеста, и Хэ Сюань выбирается из постели, не тратя время на поиск одежды и одевание. Просто обнимает, утыкаясь носом в плечо. Но только успевает коснуться губами тёплой кожи, как в дверь стучат, и Ши Цинсюань тут же спрыгивает с окна. Выглядит довольно, шепчет и улыбается так, словно что-то задумал: — Спрячься пока, я встречу. Заказал нам завтрак, но пришлось позаимствовать твой облик. Негоже прекрасной госпоже заботиться о еде, когда есть такой заботливый и щедрый супруг. От этих слов неподвижное сердце глухо ударяется о рёбра и с размаху проваливается куда-то вниз. Демона Чёрных Вод кидает в жар и, если бы он мог, то вспыхнул бы точно вишнёвый цвет. Хочется спросить, всерьёз ли это. Хочется обнять, зацеловать до онемевших губ, хочется... Но Хэ Сюань, не замечая слишком внимательного взгляда, молчаливо кивает. Собираясь изображать «госпожу», оборачивается к кровати. Находит там иллюзию — чёрные волосы, разметавшиеся по подушке, изящная ручка... Любой другой бы поверил в реальность «прекрасной госпожи». Демон Чёрных Вод просто становится невидим для смертных, снова смотрит на Цинсюаня и... забывает, что только что дышал. Застывает словно парализованный. И не может перестать пялиться, обуреваемый слишком противоречивыми чувствами. Восторг от талантливой иллюзии, слов о супругах и шального веселья в глазах Ши Цинсюаня мешается со стыдом. Потому что вместо Повелителя Холода Хэ Сюань лицезреет самого себя. Даже одетого, только тёмная россыпь следов бесстыдно поднимается из-за ворота. И, хоть собственный облик отнюдь не кажется настолько прекрасным, как изображает его Ши Цинсюань, сложно отрицать красоту всей картины. Потому что взгляд, пронзительный и раздевающий до костей, примораживает к месту. Хэ Сюань тонет в золоте своих же глаз и не может понять: это просто иллюзия, созданная накинутым ликом — или Цинсюань на самом деле смотрит так изучающе? ...препарирует? Всё заканчивается слишком быстро. Повелитель Холода распахивает дверь, прикладывает палец к губам, призывая людей не шуметь, и служанки во главе с хозяином споро расставляют в первой комнате кушанья. Поглядывают иногда с любопытством на ширму, за которой скрыта кровать — и на шею «щедрого господина». Владелец и вовсе улыбается понимающе и завистливо, а перед уходом заговорщицки подмигивает. Цинсюань ему отвечает тем же, кивает — передаёт несколько монет. И дверь снова закрывается. Повелитель Холода, не торопясь сбросить чужой облик, обновляет печати. — Тебе так нравится в нём? — с ноткой удивления спрашивает Хэ Сюань, проявляясь. И даже соблазнительные запахи еды не тревожат его сейчас так сильно, как любопытство. — Мне нравится в тебе, — собственное лицо скалится совершенно похабно, а когда Цинсюань опускается за стол, чужой личины на нём уже нет. Как и иллюзорных одежд. — Я и мой облик всегда к твоим услугам, — фыркает Хэ Сюань и отлипает от окна. По пути накидывает на плечи халат и садится за стол. С любопытством разглядывает разнообразие, заказанное Ши Цинсюанем. Не видит ничего необычного, даже количество блюд кажется до боли привычным. Как и то, что Повелитель Холода принимается за еду сразу, зная, что всё равно окажется последним. — Я, когда заказывал завтрак, по секрету сказал хозяину, что мы женаты уже двадцать лет. И чтобы «наша страсть горела, как огни во дворце», иногда сбегаем инкогнито из столицы, — весело болтает Цинсюань и привычно и просто протягивает кусочек мяса. — Мне нравится эта легенда. Очень, — искренне признаётся Хэ Сюань и принимает угощение. Прожевав, добавляет. — И когда ты выглядишь как ты. — Льстец, — смеётся Цинсюань, отмахиваясь перепачканными в соусе палочками. Капля, небольшая и тёмная, падает ему на плечо. Почти теряется среди засосов и шрамов. — Ничуть. Хэ Сюань провожает взглядом каплю и невольно облизывается. Даже не смотрит на аппетитные блюда на подносах. Неуверенно тянется через стол, смазывает её пальцем и обхватывает подушечку губами. Ши Цинсюань глядит на это заворожённо, не доносит до рта новый кусочек: так и сидит. И только за улыбкой всё острее чувствуется напряжение, попытка решиться: Повелителю Холода отчаянно хочется мазнуть этим самым кусочком по ключице, снова пачкаясь в соусе, сбежать в понятное удовольствие. Не начинать разговор, который должен произойти. Тем более, что заказанной еды хватит, чтобы заставить Хэ Сюаня облизать всё тело минимум единожды, а ещё лучше дважды, и не возвращаться к нужному-важному... — Цинсюань? — неуверенно окликает Повелителя Холода Хэ Сюань. Настороженно вглядывается в застывшего напротив Ши Цинсюаня. В его позу, слишком угловатую, слишком вымученную. В улыбку, такую острую, что ей можно резать. В глаза, полные такой невысказанной муки, такой борьбы, что становится почти страшно. — Я снова что-то сделал не так, да? — с тяжёлым вздохом уточняет Хэ Сюань, не дождавшись ответа. Болезненно морщится, услышав надлом в собственном голосе. Взгляд Ши Цинсюаня проясняется, наполняется хрустальной печалью. Почти слезами, но Повелитель Холода — не Повелитель Ветра. Не плачет. Палочки с нетронутым куском возвращаются на тарелку. — Нет. Всё прекрасно. Это я просто слишком задумался, — Цинсюань не пытается оправдаться или убедить. Слова льдинками падают в горное озеро. — Ты... не против поговорить? «Очень я сомневаюсь, что всё так уже прекрасно», — думает Хэ Сюань и отодвигает от себя нетронутые палочки. — Я не против, — просто отвечает он. Опирается локтями на стол, ставит подбородок на сцепленные пальцы и готовится слушать, внимательно глядя на чем-то взволнованного Ши Цинсюаня. И опечаленного. Снова. А тот только улыбается чуть шире, давит нервный смешок. И переползает ближе, не вставая с пола. — Когда ты так сутулишься, знаешь, что мне хочется сделать? — М? — Хэ Сюань чуть поворачивает голову и вопросительно смотрит на почему-то повеселевшего Цинсюаня. Ничего не понимает в происходящем, но даже не пытается разбираться. Просто плывёт по течению этого очень странного дня, позволяя своему — в это всё ещё хочется верить — богу делать всё, что угодно. — Знаешь. Цинсюань привычно устраивает голову на подставленных плечах. Обнимает за пояс, горячо дышит в шею. Несколько вдохов только погружается в знакомый запах, закрывает глаза... Хэ Сюань дышит с ним в унисон, словно убаюкивая плавными движениями тела. И просто ждёт. — Можно мы не будем ни о чём разговаривать? Не отвечай, я знаю, что нельзя. Я ведь так и не простил тебя до конца. — Я так и думал, — спокойно, даже слишком, отзывается Хэ Сюань. Только окаменевшие плечи и замершее на полувдохе дыхание выдают его истинные эмоции. Смятение, горечь, тоску. Боль. — Почему ты тогда пришёл извиняться? — Я... Мне помогли узнать правду. — А если бы не помогли? — Я мог бы тебе соврать, что всё равно бы пришёл, но это было бы слишком очевидной и топорной ложью, — горько отзывается Хэ Сюань и, опираясь о стол одной рукой, второй накрывает ладони Цинсюаня у себя на боку. — Скорее всего, я бы похоронил все свои чувства к тебе на дне Чёрных вод и вернулся бы к привычному когда-то ритму. Сон, Цинмин, охота, сон. Это вряд ли тот ответ, который ты бы хотел услышать, но зато честный. — Это тот ответ, который я хотел услышать. Честный. — Цинсюань переплетает пальцы, поглаживает невесомо. — Ты... понял, что нужно делать иначе? — Понял, — чувствуя себе неразумным ребёнком, которому в третий раз объясняют одно и то же, отзывается Хэ Сюань. — Сначала разбираться и только потом судить. Не... орать на тебя, не дав объясниться. Демон Чёрных Вод замолкает, чтобы собраться с мыслями. С силами. Вся суть Непревзойдённого демона, привыкшего приказывать и без усилий получать всё, что понравилось, противится. Восстаёт против всей этой ситуации, всех извинений и чувств. — Я многое понял за это время. Что я очень виноват перед тобой. Что был жесток, груб и несправедлив, не имея на то права. И что я не могу без тебя, — с трудом произносит Хэ Сюань, и очень радуется, что Ши Цинсюань не видит его лица. Еле слышное: «А-Сюань...» шелестит призрачным дуновением ветра. Кажется почти нереальным. Повелитель Холода молчит очень долго. Целует между позвонками, прежде чем заговорить. — Хотел бы я тебя простить прямо сейчас. Хотел бы, но нельзя. Иначе ты снова однажды решишь, что можешь вытирать о меня ноги. — Не после всего, что уже произошло. Не теперь. Никогда. И я так не считал. — Коротко качает головой Хэ Сюань и через силу признаётся. — Я... не ценил твоего доверия раньше. Воспринимал как должное. И жестоко ошибался поэтому. Больше я так не считаю. — Хэ Сюань цедит слова по капле, будто яд. Выворачивает сам себя наизнанку, демонстрируя Цинсюаню самое чувствительное, самое больное и уязвимое. И почти ни на что не надеется. — Ты сделал мне тогда очень больно. Опять. И всё равно я боялся, что ты сделаешь именно это. Уйдешь на дно Чёрных вод и забудешь меня. — Цинсюань. Я буду ждать столько, сколько скажешь. Сделаю всё, о чём попросишь. Только скажи мне, что есть шанс. Что однажды ты простишь меня, и всё будет как ра... Нет, не как раньше — по-новому хорошо. Объятия размыкаются, Ши Цинсюань садится ровнее — тут же наклоняется, чтобы заглянуть в глаза. И признаётся сразу и в чувствах, и в слабости перед своей демонической сутью: — Мне всё ещё хочется убивать от мысли, что ты можешь быть с кем-то другим. — Не могу. Мне нужен только ты. С прочими я брезгую даже разговаривать, не то что касаться их, — отвечает Хэ Сюань глядя глаза в глаза и крепче сжимает пальцы Ши Цинсюаня, словно боясь, что он сейчас ускользнёт. Не скрывает ни своего смятения, ни бездонной, глубокой, как Чёрные воды, любви. Не прячет эмоций за маской холодности и безразличия. Больше не прячет. — Я устал от этой обиды. Не хочу больше пытать ни тебя, ни себя. Хочу видеть тебя. Быть с тобой. Знать, что ты — только мой. Так же, как я — только твой. Хэ Сюань не находит слов для ответа. Он разворачивается, впервые за долгое время сгребает Ши Цинсюаня в объятия, не спросив. Торопливо целует лоб, щёки, дрожащие губы. И прижимает к себе так сильно, что кого-то другого давно бы сломал. — Однажды я смогу тебя простить, — улыбается Ши Цинсюань, а Хэ Сюаню кажется, что он с блеском выдержал даже не один, а сразу несколько сложнейших экзаменов.