Be My Home

      Утро начинается с противной трели будильника и полосы солнечного света, режущей по глазам. Чонин рядом недовольно мычит, переворачиваясь на другой бок, а Минхо приходится встать, чтобы сходить в душ и приготовить завтрак. Он с долей зависти смотрит на спящего ребёнка, желая, чтобы у него тоже вновь не было никаких забот.       Спустив ноги на достаточно тёплый пол, он находит тапочки и быстро их надевает. Встав с постели, он потягивается всем телом, слегка наклоняясь в стороны с тихим кряхтением.       Он проходит к сушилке, куда вчера забросил полотенце, берёт его вместе с боксерами и выходит из спальни, перед этим проверив Чонина, чтобы понять, спит ли он. Мальчик лежит на боку, одной рукой слегка сжав одеяло, а вторую положив на подушку Минхо. Но одно было ясно точно – будильник ребёнку спать не помешал, так же, как и солнечный свет, льющийся прямо из окна, который точно припекает чужую макушку.       Минхо тихо проходит через всю комнату, стараясь даже не шаркать тапками, чтобы полностью закрыть жалюзи. Белые, скрепленные между собой железные ленты опускаются ниже, погружая комнату во тьму. Чонин даже не дёргается.       Улыбка сама растягивается на лице старшего, когда он тихо выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь. Так печально, что ребёнку приходится в таком раннем возрасте уже мучиться с потерей родных. На самом деле Чонин даже очень сильный, ведь он может спокойно говорить о матери. Минхо даже в свои восемнадцать не мог быть таким. А по мальчику видно, что он скучает, просто он смирился.       Смирился, что жизнь уже никогда не станет прежней.       Минхо снимает одежду, а потом включает воду в душе. Сможет ли Джисон подружиться с Чонином? Сможет ли он сам заменить Чонину семью хотя бы на чуть-чуть?       Руки массируют голову, намыливая волосы. В некоторых местах каштановые пряди достаточно жёсткие, потому что спутались. Шампунь иногда каплями попадает на ресницы, заставляя поскорее встать под струи воды, чтобы смыть его с лица.       Проходит минут пятнадцать, прежде чем он выходит из ванной комнаты, вытирая полотенцем волосы. Пижама прилипает к телу, неприятно холодя кожу. Ступни в тапочках шаркают по полу, разрывая густую утреннюю тишину. Кухня сияет в золотистых лучах солнца. Чёрная глянцевая поверхность электрической плиты пускает на белый матовый потолок пару зайчиков. Кружки висят над ней, свет переливается медовыми, почти янтарными волнами на керамической молочной поверхности.       Он заходит в комнату, тут же направляясь к холодильнику, чтобы понять, что можно приготовить на завтрак, да так, чтобы не особо времязатратно. Минхо осматривает продукты и понимает, что вполне может приготовить мисо-суп. Без некоторых ингредиентов, правда, но может.       Он сначала берёт рис, высыпая его в дуршлаг и промывая под водой несколько раз, пока вода не станет прозрачной. После он высыпает его в кастрюлю и заливает водой. Минхо ставит на плиту рис и ждёт кипения.       Парень идёт в спальню, чтобы взять свой телефон и посмотреть время, потому что сейчас он находится в некоем неведении. Может быть, скоро уже семь утра, может чуть меньше. Приоткрыв дверь в спальню, он видит, что племянник лежит уже на другом боку, вытащив из-под головы подушку и обняв её. Простыни под ним скомканы, а одеяло валяется мятой гармошкой на стороне Минхо. Старший хмыкает, смотря на эту картину. Когда-то в детстве он часто так просыпался, но это уже настолько затерялось в воспоминаниях, что ему стало смешно от того, как забавно это выглядит со стороны. Наверное, поэтому мама всегда смеялась над ним.       Проклятье. Он потерял своих родителей, когда ему только стукнуло восемнадцать, через семь лет – старшую сестру. Чонин даже бабушку с дедушкой не видел, а собственную мать потерял ещё раньше, чем Минхо.       Парень берёт свой телефон и выходит из комнаты, сразу же направляясь на кухню, чтобы проверить рис. На часах без десяти минут семь, а в уведомлениях сообщение, отправленное буквально одну треть часа назад от Джисона, что он выехал. Минхо кивает и снижает мощность плиты, закрывая рис крышкой.       Минхо вытаскивает тофу из холодильника и нарезает его маленькими кубиками. Потом ставит на вторую конфорку другую кастрюлю и закидывает туда бульон хондаши, ожидая, когда он закипит. Через пятнадцать минут он снимает рис и закидывает водоросли к бульону.       Когда все приготовления заканчиваются, в домофон звонит Джисон, а Чонин стекается из спальни на кухню.       — Хён, это мисо-суп? — спрашивает мальчик, растирая глаз кулаком. Пижама помялась, а сам ребёнок выглядит, как новорождённый котёнок, что Минхо умиляет.       — Ага, сейчас придёт Джисон. Помнишь наш уговор, что ты хотя бы постараешься с ним поговорить? Если он тебе не понравится, то я буду искать другие варианты, хорошо?       — Ладно, — кивает Чонин и пожимает плечами. Мальчик жмурится, а потом разворачивается к ванной комнате, чтобы умыться. Как раз, когда дверь захлопывается, по квартире раздаётся звук звонка. Джисон уже на пороге.       Минхо заглядывает в глазок и видит лицо друга. Чёрные волосы, на удивление, приглажены, а на переносице сидят золотистые очки. Он открывает дверь, и в квартиру заходит Джисон, от которого едва-едва слышится естественный запах. Печенье почти не чувствуется, а вот морозный воздух всё же ощутим.       — Хён! Доброе утро! — улыбается он и кивает. В руке у него полупрозрачный пакетик, среди которых видны мармеладные червячки, конфеты и другие сладости. Хоть Джисон и альфа, Минхо всё же на пару сантиметров выше, что сейчас не особо заметно из-за подошв ботинок младшего.       — Привет. Больно бодрый для утра, — смеётся старший, зачёсывая пятёрней свои слегка влажные каштановые волосы назад.       — Я рано встал, да и на дороге всякие придурки, приходилось смотреть в оба, — пожимает плечами Джисон, когда дверь ванной комнаты открывается и в проёме виднеется тёмная макушка Чонина, который старается секретно рассмотреть гостя, хотя все сразу услышали, как чуть скрипнули петли.       — Привет. Чонин, верно? — спрашивает Джисон, натягивая улыбку. По парню видно, что он нервничает или, по крайней мере, не уверен, делает ли он сейчас верное решение. А когда Чонин закрывает дверь с небрежным хлопком, то улыбка и вовсе меркнет.       — Подожди чуть-чуть, ему нужно привыкнуть, — выдыхает сочувственно Минхо, пожимая плечами. — Пошли на кухню, я приготовил мисо-суп, ну и парочку закусок, — старший подходит к двери ванной и несколько раз стучит по ней костяшками пальцев. — Эй, Чонин-и, Джисон будет на кухне, если что выходи.       — Ладно.       Минхо прикрывает глаза рукой и направляется на кухню, где у кастрюль стоит Джисон, принюхиваясь к еде. Глаза заинтересовано округляются, а брови приподнимаются. В руке всё ещё болтается небольшой пакетик со сладостями.       — Хён, ты никогда не говорил, что умеешь готовить, — удивлённо говорит он, с наслаждением вдыхая запах, заставляя Минхо хихикнуть.       — Я почти не готовлю. Да и это каждый может сделать, даже тот же кимпаб готовить сложнее. Обычный мисо-суп, так ещё и не острый, потому что Чонин такое не любит, — хмыкает Минхо, слыша, как дверь из ванной комнаты за ними открывается, и Чонин топает к ним.       — Острое печёт во рту! Мне однажды купили острый рамён, сказали, что все будущие и настоящие альфы едят острое. Там даже соус был почти чёрным, хотя он красный. Так вот, это было самое ужасное, что я ел в своей жизни! Рот пекло весь день потом ещё, — недовольно ворчит Чонин, подходя ближе и вставая с другой стороны от Минхо. Старший переводит взгляд на Джисона и видит, что тот замер, стараясь не двигаться, чтобы ненароком не спугнуть ребёнка.       — Я тоже не люблю острое, — тихо говорит парень, ставя пакетик со сладостями на столешницу. Джисон переводит взгляд на Минхо, который пытается сдержать смех, и умоляюще строит глазки, чтобы тот ему помог, но старший лишь незаметно пожимает плечами.       — Серьёзно? Может вы не альфа? — заинтересованно спрашивает Чонин, а потом принюхивается. — Вы даже ничем противным не пахнете, — мальчик обходит Минхо, который уже в открытую зажимает себе рукой рот, чтобы не рассмеяться, пока Джисон стоит в позе солдата, боясь шевельнуться и испугать раскрепостившегося ребёнка.       — Кто тебе сказал, что альфа обязан есть острую еду и пахнуть противно? — спрашивает парень через несколько секунд, наконец расслабляясь и приседая на корточки, чтобы быть примерно одного роста с Чонином, даже ниже. Глаза с интересом изучают задумчивое лицо ребёнка.       — Насчёт рамёна говорили отец и бабушка с дедушкой. Бабушка тоже альфой была, у них типа вся семья должна была быть альфами, вот. И от них троих пахло невкусно. Других альф я не знаю, хотя Феликс говорил, что его отец пахнет хорошо, типа всякими булками, но, может, он привык, и на самом деле тот пахнет горелыми булками?       Джисон смотрит на Чонина пару секунд, а потом утыкается лицом с собственные колени и начинает тихо смеяться, трясясь всем телом, пока Минхо лишь кладёт свою ладонь на голову мальчика.       — Давай вместе ненавидеть острое? И глупые правила, что альфы едят острое, — спрашивает Джисон, протягивая две руки ребёнку, чтобы он мог положить на них свои, если согласится.       — Вы любите темноту? — спрашивает он с интересом, на что Джисон с круглыми глазами отрицательно мотает головой.       — На самом деле я много чего боюсь: высоты, темноты, замкнутых пространств, людей тоже немного, — признаётся он, всё ещё держа руки на весу, но в итоге начиная терять надежду, что Чонин примет его предложение, но, на удивление всех, мальчик сжимает своими пальцами ладони Джисона, подёргав их вниз-вверх.       — Я тоже не люблю темноту, — дружелюбно кивает мальчик. — Извините, а как мне к вам обращаться?       — Зови меня хёном. А так я Хан Джисон, — улыбается дёснами парень, позволяя ребёнку двигать его руки в пространстве.       — Хён, давай ненавидеть и темноту вместе? — Минхо, стоящий рядом, вдыхает полной грудью, когда понимает, что эти двое всё же, кажется, находят общий язык. Джисону тоже нравится, что ребёнок проникся к нему симпатией, когда уже, казалось, всё так плохо.

***

            Они кушают достаточно быстро, так как, оказывается, время начинает поджимать. Чонину позволяют выйти из-за стола первым, потому что он не собрал вчера рюкзак, и пока Джисон с Минхо доедали завтрак, ребёнок почистил зубы и бегал по залу, складывая свои вещи.       — Чонин, надень носки потеплее, — говорит Минхо, когда видит, что мальчик надевает тонкие.       — Я не хочу.       — Выбирай, либо я на тебя напялю колготки, либо ты надеваешь носки теплее, — смиряет его грозным взглядом Минхо, опираясь о косяк двери. Джисон позади него лишь разводит руками, как бы говоря, что против старшего он не попрёт.       — Ладно, — Чонин надувает губы, но смиренно подходит к комоду у стены в зале, который раньше стоял пустой, но теперь там находятся вещи ребёнка, и берёт оттуда более тёплые носки чёрного цвета.       — Эй, хён, а почему у него вещи, словно он в офис каждый день ходит, и ему завтра тридцатник стукнет? — спрашивает Джисон, указывая на не закрытый ящик, откуда виднелись чёрно-белые вещи.       — О, я, кстати, не задумывался, — шёпотом отвечает Минхо, немного наклоняя голову вбок. Оба молчат, когда Джисон не выдерживает и проходит в зал к ребёнку, натягивающему на ноги другие носки.       — Слушай, а какой у тебя любимый цвет? — спрашивает парень, обращая на себя внимание мальчика. Чонин некоторое время смотрит на него, но в итоге лишь качает головой.       — Ты будешь ругаться.       — За что? За любимый цвет? — в недоумении спрашивает Джисон, садясь рядом на диван. Минхо, стоящий в проходе, тоже в непонимании смотрит на ребёнка.       — Он не может нравиться не то что альфам, он даже мальчикам нравиться не должен, — пожимает плечами Чонин, на что получает уже не удивлённые взгляды, а испуганные.       — Чонин-и, что тебе говорили насчёт цветов?       — Розовый не для альф.       Минхо сжимает кулаки, когда Джисон в удивлении косится на него. Гнев закипает в глубине тела. Кто мог такое говорить ребёнку? Обычному ребёнку.       — Я люблю красный, — говорит Джисон, отворачиваясь и подмигивая Чонину, как бы говоря, что любить можно разные цвета и пол никак не влияет на вкусы. — У меня пижама с красными белками есть, у которых огненные волосы, а в руках электрогитары.       — Серьёзно? — спрашивает Чонин, удивлённо пялясь на Джисона, сначала осматривая чёрные уложенные волосы, золотистые очки, тёмную одежду. — Не верю, — заключает в итоге он, вставая с дивана, чтобы взять портфель и отнести его в коридор.       — У него правда такая есть. Я ему её подарил, когда ему двадцать стукнуло, — смеётся Минхо, смотря на Джисона, который шутливо закатывает глаза, а Чонин теперь с недоверием косится и на старшего.       — А ты мне покажешь? — спрашивает ребёнок, пока Минхо начинает надевать на него куртку. Лёгкий голубой шарф плотно обвязывается вокруг шеи, а потом с жужжанием он скрывается за шуршащей курткой.       — Конечно, таких зажигающих белок невозможно скрывать, — отвечает со смехом Джисон, садясь рядом с Минхо на корточки и аккуратно надевая лёгкую шапку на мальчика, пальцами заправляя пряди коротких волос под ткань.       — Хорошо! Но только без обманов! Там должны быть белки с огненными волосами и гитарами! И они должны быть красными! — говорит он, хитро щуря глаза и самостоятельно поправляя шапку так, чтобы она сидела чуть выше на лбу.       — Эй, я тебя не обманываю! — смеётся Джисон, а потом смотрит на время на телефоне. — Ох, чёрт, сейчас бы в пробку не встрять. Скоро уже восемь будет, а в восемь тридцать у Чонин-и урок начинается.       — Мармелад захватите? — спрашивает Минхо, поднимаясь на ноги, чтобы достать с этажерки небольшую демисезонную обувь. — Чонин, ты же взял тапочки в школу? Как дома ты там не будешь ходить в носках.       — Да! А что за мармелад? — мальчик заинтересованно смотрит на старших, когда Джисон уходит на кухню, чтобы взять со столешницы пакет со сладостями, а потом протянуть ребёнку.       — Около моего дома есть один магазин. Если тебе понравится, потом зайдём вместе, — улыбчиво отвечает парень, когда Чонин кладёт пакетик к себе в рюкзак.       — Спасибо!       Минхо ставит перед ним обувь, а Чонин радостно надевает их самостоятельно, но после некоторого осмотра Минхо приседает и чуть сильнее застёгивает липучки.       — Не жмёт?       — Не-а! Хён, а ты не с нами? — Чонин немного с грустью смотрит на старшего, который мотает головой и кладёт свою ладонь на голову в шапке, чуть сдвигая ткань вперёд, заставляя мальчика руками поднять её обратно.       — Я тебя вечером заберу, и мы сходим в кафе, как я и обещал. Джисон-и, пойдёшь с нами?       — Да! Ты пойдёшь, хён? Я тебе покажу любимую еду свою! — Чонин радостно скачет, напоминая пельмешку. Джисон и Минхо невысокие, но Чонин ниже почти на сорок сантиметров, отчего для них он очень маленький.       — Куда я денусь? Конечно, пойду, — смеётся парень, зачёсывая чёрные волосы назад, уже совершенно не чувствуя напряжения, как было, когда он только вошёл в квартиру. — Хён, нам уже пора, хочешь ли ты сказать путешественнику Чонину пару последних слов?       — Ты мне его возвращать не собираешься что ли? — шутит Минхо, заставляя всех смеяться, а Джисона качать головой из стороны в сторону.       — Прости, но судиться с кем-то у меня пока нет желания.       — Тогда, — Минхо подходит к Чонину и щипает его за пухлую щёку. — Смотри, после школы температура будет выше, поэтому шапку и шарф можешь снять, но не забудь их положить к себе в портфель, хорошо? Но если будет сильный ветер, то всё обязательно надеваешь. Ты, конечно, на машине, но вдруг вас отпустят чуть раньше и тебе придётся чуть-чуть подождать Джисона, — он поворачивается к другу и уже обращается к нему. — Если несложно, проследи за тем, как он выйдет к тебе после школы, хорошо?       Джисон кивает и подаёт руку Чонину, который берётся за неё, и они уходят под довольный взгляд Минхо.       — Пока, хён!       — Надеюсь, рабочий день будет у тебя хорошим, хён!

***

      Уроки у Чонина заканчиваются уже в полчетвёртого, но их даже не то что не отпустили пораньше, их задержали. Мальчик с недовольным видом натягивает на себя шарф, плотно обматывая им шею, а потом застёгивает куртку. Делает всё так же, как утром это делал Минхо.       — A, b, c, d, — слышится чуть правее от него. Это Феликс повторяет алфавит для урока по дополнительному английскому. Рядом с ним одевается Сынмин, у которого в руках телефон с открытым чатом в КаТоке.       — Вы чего так поздно?       — У Сынмин-и плохо интернет ловил, а ему нужно было выяснить, заберёт ли его отец или нет. Скорее всего папа заберёт нас, а потом дядя Ким заберёт вечером от нас Сынмина, — поясняет Феликс, надевая на голову шапку с кошачьими ушками.       Чонин задумчиво кивает. Так всегда было. Он не учился в очной школе уже почти два месяца, но так ничего и не изменилось. Дядя Ким всё так же занят на работе по своим биологическим проектам, из-за чего Сынмин почти каждый раз остаётся у Феликса до позднего вечера. Он, может, и не говорит, что ему неприятно, от того, что отец иногда слишком увлекается работой, но по лицу всё сразу видно. Глаза каждый раз бегают по непрочитанному сообщению, руки сжимаются в кулаки, а губы надуты.       — Ясно.       — А ты как домой добираться будешь? Вроде бы твой дядя живёт в Йонсан? Может ты тоже у меня побудешь? Папы не против, серьёзно. Только рады, что у меня такие хорошие друзья!       — Меня забирает его друг, — Чонин выпрямляется в полный рост, гордо улыбаясь, рюкзак закидывается за спину. — Он крутой, у него есть пижама с красными белками-рокерами, а ещё у них огненные волосы, — мальчик считает, что это теперь в топе по крутости.              — Серьёзно? — Феликс выпрямляется, с интересом поглядывая на друга. Даже Сынмин отвлекается от экрана и смотрит на него.       — Ты лжёшь, отец говорит, что белки только рыжие либо серые, — мальчик поправляет очки и вновь возвращается к экрану, пока Феликс всё не унимается.       — Да ладно тебе, Сынмин-и! Это же белки-рокеры! Конечно, они должны быть необычными!       — А ещё он альфа! Но вообще не как мой отец! Представляете, он сегодня помогал Минхо меня одевать, хотя отец всегда говорил, что не дело это для альф – с детьми возиться. Я уже не стал им об этом говорить, а то они, кажется, со всего удивляются, но короче, мои хёны прям самые лучшие! Жаль, что мамы нет. Может быть, она бы смогла сейчас увидеть, как выглядит Джисон-хён, и бросила бы отца.       — А вдруг ему нравится твой дядя? — спрашивает Сынмин, выключая наконец телефон. В тёмных глазах искрится интерес.       Ну, конечно, Сынмин же, несмотря на всю свою серьёзность, обожает всю эту тему с романтикой, как и Феликс. Сынмин мало что видел из любви, только в книжках. Мамы или второго папы у него не было, поэтому его очень интересует романтика, хоть он и не любит в этом признаваться. Не то что сам Чонин, который терпеть не может эти поцелуи и тому подобное. Насмотрелся уже, понял, что это вообще ни капли не красиво. Только слюни чьи-то глотаешь, а у отца вообще был заскок прокусывать чьи-то губы и слизывать с них кровь. И всё это на глазах у ребёнка.       — Нет, исключено! Хён сказал, что они просто друзья, а Джисон-хён очень хороший просто. А то выдумали тут себе уже сказку! — ворчит Чонин, направляясь к выходу. Рюкзак с милым котёнком, чья лапа почему-то заштопана звёздочкой, болтается за его спиной. Дверь на улицу со скрипом открывается, и мальчика встречает холодный промёрзший ноябрьский воздух, бьющий прямо в лицо и заставляющий искать машину Джисона гораздо тщательнее, но в итоге искать даже не пришлось.       — Чонин, я уже думал тебе звонить, — выдыхает облегчённо старший, поднимаясь к нему по ступеням. От него ничем не пахло, видать, только недавно принял подавитель запаха. Подойдя к нему, он слегка поправляет шапку, чтобы швы были по бокам, а не так, как у Чонина, на весь лоб.       — Привет, хён! Меня сегодня учитель похвалил за мой корейский! Сказал, что у меня красивый почерк, — гордо отвечает мальчик, смотря снизу вверх, когда следом из-за двери выходят Феликс и Сынмин, которые уже хотят окликнуть Чонина.       — Здравствуйте, — низко кланяются они, на что Джисон машет им рукой, дружелюбно улыбаясь.       Мальчики почти сразу уходят к машине, стоящей у забора, из окна которой высовывается розовая макушка в очках. Рука покоится на приспущенном стекле, она полностью обтянута чёрным свитером. Очки сразу же опускаются на волосы, а на губах сверкает модельная улыбка. На самом деле мужчина за рулём буквально кажется каким-нибудь айдолом. Макияж сделан идеально, а волосы уложены.       — Вау, у твоего друга папа айдол или что? — спрашивает Джисон, заглядевшись на мужчину за рулём. Уверенные и прекрасные люди всегда гипнотизировали его, поэтому, наверное, в школе он с первых дней прицепился к Минхо. Он уже прошёл тот возраст, когда каждый симпатичный мальчик или красивая девушка оставались в его голове надолго. Но заглядываться на таких людей он не перестал.       — Дядя Чхве? Не-е, он просто хореограф, ну и очень любит быть красивым. Часто подрабатывает моделью ещё. Вообще, многие считают, что он плохой отец, представляешь? И говорят это какие-нибудь мамы или папы, у которых волосы сальные или типа того. Они просто завидуют, что дядя Чхве успешный, так ещё и отец классный, — Чонин тоже смотрит на водителя достаточно дорогой машины, когда Феликс оборачивается и с солнечной улыбкой машет ему, а заодно и кланяется Джисону. Мужчина с розовыми волосами спрашивает у детей что-то, смеётся с какой-то истории, а потом они уезжают.       Чонин пожимает плечами и спускается по ступеням вниз, направляясь к машине. Джисон отмирает и нагоняет мальчика, хватая его на руки и делая вид, что он самолёт. Он никогда не признается, он жутко хотел сделать это, но животных у него не было, как и детей.       — Держим курс на белую тойоту! — визжит Чонин, сидя на руках с тяжёлым рюкзаком наперевес.       — Кстати, я хотел тебя спросить, кто купил тебе эту сумку? — спрашивает Джисон залипая на кота, чья лапа зацензурена звёздочкой. У него точно есть ответ, почему эта лапа зацензурена.       — Хён! Мне очень понравился этот рюкзак, но хён сказал, что ему нужно зашить дырку в нём, а ещё он добавил звезду зачем-то. Сказал, что для красоты, — пожимает плечами Чонин, когда его опускают вниз, чтобы он мог сесть в машину. Джисон хмыкает, обходит машину и садится за руль.       «Да ладно, для красоты», — крутится у него в голове, заставляя его сдерживать смех. Такие вещи действительно в репертуаре Минхо, и это только затягивает.

***

      Джисон показывает Чонину свою пижаму, переодеваясь в неё, когда они приезжают домой. Красные белки оказываются ещё круче, чем себе представлял ребёнок. Волосы развевались огненными полосами, переплетаясь между друг другом, а струны гитар светились янтарём. Чонин хвалит пижаму и говорит, что потом попросит такой же комплект у Минхо.       После время проходит очень незаметно. Джисон работает до полвосьмого совершенно спокойно, Чонин даже с вопросами не подходит, лишь пыхтит над учебником корейской литературы, читая довольно свободно и запоминая информацию. Когда это ему надоедает, он берёт листок из тетради и начинает на нём рисовать. Джисон время от времени поглядывает на мальчика и замечает, что на листе нарисованы цветы и, по мнению старшего, торнадо. Жестоко.       — Что это, Чонин?       — Это ромашки, — мальчик указывает на цветы. — Это сирень, — он указывает на то самое «торнадо», и тут у Джисона всё встаёт на места. Он протягивает долгое «А-а-а» и отворачивается к компьютеру, вновь работая над заданием.       Через минут десять до него долетает тихое нашёптывание какой-то популярной песни, часто играющей из всех колонок, а потом ещё через минут двадцать Чонин постукивает по его плечу и показывает рисунок полностью. Цветными карандашами он явно пренебрег, закрасив всё обычным. Ромашки были разных размеров и, по сравнению с грубо нарисованным котом, явно превышали размеры настоящих. Лепестки были довольно крупными и неаккуратными. Сирень всё так же выглядит, как торнадо, но теперь среди месива явно разглядываются лепестки. Внизу около ромашек нарисована ещё какая-то трава с зазубренными листочками. Всё по отдельности выглядело очень странно, но почему-то Джисону это нравится. Обычно детские рисунки ничего в нём не пробуждают, но когда он видел, с каким энтузиазмом Чонин всё это рисовал, он не может сказать, что ему не нравится.       Вот, что испытывают родители, когда видят неумелые, порой неразличимые каракули детей? Они видят, с каким старанием те творили. Вот, что действительно им нравилось.       — Вау! А почему именно такое? — спрашивает Джисон, беря в руки листок и рассматривая его ещё тщательнее.       — Смотри, это я, — он указывает на маленького кота, а потом переводит палец на сирень. — Это мама, — он дальше ведёт пальцем, указывая на немного кривые ромашки. — Это Минхо-хён, а это, — он наконец указывает на траву, — мята. Это ты, хён. Пока я рисовал, я думал, что если бы ты был моим отцом, то вряд ли бы мама умерла. Ты аккуратно водишь, ты не злишься, ты хорошо ко мне относишься и к хёну тоже. Отец не делал ничего из этого. Поэтому мама мертва. Сначала, когда я только узнал о том, что у меня больше нет родителей, я много плакал, но потом пришёл хён и сказал, что не оставит меня. Я скучаю по маме, но больше всего я боялся, что останусь один. Я и так всегда был один, я не хотел, чтобы у меня вообще никого не осталось. Другие дети говорили мне, что я плохой, раз не реву насчёт смерти родителей. А что я сделаю? Если бы слезами можно было бы воскресить маму, я бы плакал дальше, а так это ни к чему. Не знаю, мне всегда говорили, что слезами горю не поможешь, — мальчик пожимает плечами, рассказывая так, словно все его слова к нему вообще никак не относятся.       Джисон не знал, что такие маленькие дети могут так рассуждать. Этот ребёнок боится темноты, но так быстро смирился с потерей родителей просто потому, что их действительно невозможно вернуть. Старший вспоминает день, когда Минхо потерял свою семью. Ему самому тогда едва шестнадцать исполнилось, когда они узнали, что мать Минхо, не умеющая плавать, свалилась в бассейн на корпоративе, а её муж так напился, что сам плавать тоже не мог. Другие помочь тоже ничем не могли, так как абсолютно все были пьяны. Так они и погибли. После этого случая в том отеле на вечеринках у бассейнов запрещают пить даже слабоалкогольные напитки. И Минхо долго не мог с этим смириться, он и плакал, и закрывался от друзей. Да что там говорить? Он даже Джисона видеть не хотел почти полгода, а тот всё равно иногда приходил к нему, как грустный пёс ожидая, что Минхо разрешит ему быть рядом. В итоге из всех друзей со школы у старшего остался только Джисон, который настойчиво не хотел его терять. Сам Минхо ходил в то время к психотерапевту, и только после месяцев шести консультаций у него всё более-менее наладилось.       А этот ребёнок стойко переносит смерть своих родителей, то ли ища везде плюсы, то ли каждый раз говоря себе, что нет смысла горевать.       Джисон поднимает Чонина на руки и заглядывает ему в глаза, хотя тот пытается избежать этого.       — Тебе грустно, — говорит он, но мальчик мотает головой из стороны в сторону. — Нет, Чонин, я не спрашиваю тебя, я утверждаю. Конечно, слезами горю не поможешь, но это эмоции. Если тебе хочется плакать, ты можешь плакать. И если ты скажешь, что плакать нельзя, я сам начну, чтобы доказать тебе, что можно. Если слёзы идут, значит, ты можешь, и тебе нужно вывалить свои эмоции.       — Ты странный. Никто такого не говорит, — трёт нос рукавом Чонин, отворачиваясь, словно интересуясь тем, что же там делает в компьютере Джисон, хотя он не поймёт даже слов в программе. Глаза щиплет, отчего он часто моргает.       — Почему?       — Потому что никому не интересно, из-за чего ты плачешь. Тебе никогда такого не говорили? — Чонин равнодушно пожимает плечами, вытирая рукавом одну слезинку.       Джисон удивлённо смотрит на ребёнка, а потом крепко обнимает его, утыкаясь лицом в плечо. Может быть, если бы эта встреча была на один раз, старший бы отнёсся к этому спокойней, но сейчас, когда он понимает, что каждый день он будет находиться с этим ребёнком, который даже и не похож на обычного малыша, то нет. Он не сможет относиться к этому спокойно.       Было бы легче, будь это самый обычный мальчик, любящий поныть, поплакать из-за мелочей.       Нежели такой, который привык, что у него почти нет поддержки. Мама на работе допоздна, отцу плевать. Он боялся остаться даже без этого.       — Я... — Джисон начинает, крепче прижимая к себе непонимающего ребёнка. Маленькая ладонь начинает похлопывать его по спине. — Мне интересно.       — Хён, мы даже суток не знакомы, конечно, тебе сейчас будет интересно. Лучше покажи, что ты пишешь, — отмахивается от Джисона мальчик, и тот с вздохом начинает рассказывать Чонину о работе, пытаясь донести это максимально точно и легко.

***

      В полдевятого в дверь звонит Минхо, а когда он заходит в квартиру, видно, что он нервничает.       — Чонин-и хорошо себя вёл? — спрашивает он, снимая пальто и вешая его на крючок. — Ты не замёрз сегодня? — обращается он уже к мальчику, осматривая его с улыбкой.              — Прекрасный ребёнок, мы хорошо посидели, — кивает Джисон, пока что не упоминая момент про эмоции Чонина, думая, что ему будет неприятно, если он прям так с порога начнёт рассказывать про это Минхо.       — У Джисон-хёна крутая пижама! Ты мне такую купишь, хён? — радостно скачет вокруг старшего мальчик, получая лишь более широкую улыбку и кивок.       — Конечно. А теперь пора ужинать, м?       — Да!       — О, Джисон-и, я думаю, что на выходных к нам с Чонином зайдёт Хёнджин, не хочешь с нами? — спрашивает Минхо, наматывая шарф вокруг шеи ребёнка. Верхняя часть ткани чуть прикрывает губы и подбородок мальчика.       — Чанбин не придёт?       — Нет, я пояснил ситуацию Хёнджину, так что он не будет брать его с собой, — поясняет Минхо, застёгивая куртку Чонину, который с интересом слушает их диалог.       — А кто такой Чанбин?       — Муж моего друга и наш с Джисоном друг тоже. Но он не придёт на выходных, я позаботился об этом. Думаю, тебе хватило стресса на этой неделе, — ласково говорит Минхо, надевая на голову мальчика шапку.       — Наверное, если он как Джисон-хён, то я буду не против.       И Минхо, и Джисон с удивлением смотрят на Чонина, который смущённо чешет щёку.       — А?