На чердаке

Свежий утренний воздух неистово ломился в комнату, игриво холодил незащищённую одеялом кожу, балуясь, вызывал щекотку в носу, заставляя сильнее вжиматься лицом в подушку. Начали привычные ранние трели птицы, за чьей суетой неотрывно следил с подоконника Боб, снося нервно мечущимся из стороны в сторону хвостом хлам на столе. Димка сквозь сон зябко поежился на своей кровати, рукой пытаясь нашарить одеяло, после приподнявшись и разлепив веки, чтобы найти его взглядом. Искомое обнаружилось, что неудивительно, на Даньке. Брат ночами жутко мерз, поэтому даже в жару кутался, как ингредиенты в лаваш, превращаясь в шаурму. И у Димки выработалась привычка накрывать его своим одеялом, потому как ему самому всегда было жарко. Подросток поленился подняться, чтобы лечь к брату или хотя бы укрыться покрывалом, поэтому просто проигнорировал утреннюю прохладу и завалился обратно. Лениво дотянулся до полки у кровати, стащив оттуда телефон и посмотрев на время. До возмутительно раннего будильника Галины Михайловны оставалось не более двадцати минут, но Дима не спешил отчаянно досыпать их. За неделю он успел смириться с режимом, вернее приспособиться к нему, чтобы успевать улизнуть до завтрака и не появляться вплоть до ужина. Но первый наступивший выходной, не позволял им провернуть привычную аферу, потому что Юля была дома. Это поликлиника работала без перерывов, почти как Влад — по сменам — а Юлина изостудия, как и любая школа, отдыхала два дня в неделю. Он боялся этих выходных. Все его существо отчаянно противилось, предчувствуя бурю. Дикое желание схватить брата и бежать от эпицентра как можно дальше не давало покоя. Они остались заперты в клетке с двумя тиграми. Димка до сих пор удивлялся, как за неделю, которую Галина Михайловна гостила у них, им с Юлей удалось не перегрызть друг другу глотки. И пусть со свекровью мама старалась не пересекаться, игнорировать семейные ужины, отсиживаясь на чердаке с коробкой пиццы, совесть ей не позволяла. Сознание услужливо подкинуло воспоминания с вечера понедельника. За окном медленно темнело. Загорелся во дворе фонарь. Нахмурилась в ожидании дождя небо, спрятав звёзды и луну. На кухне Воронцовых было непривычно тихо. Удивлённо молчал телевизор, потерялась в комнате беспроводная колонка, остались забыты на полке переполненные уведомлениями телефоны, даже с улицы не проникали звуки из-за закупоренного балкона, предательски пускавшего убийственные сквозняки Галине Михайловне в спину. Зинаида Львовна, выключив сериал, подозрительно вжималась ухом в стену, держа наготове телефон с номером участкового. Дима тяжело вздохнул, по-волчьи глянув на невозмутимую «бабушку». Но та ни ухом не повела, ни подавилась, пустив подростковые старания Бобу, прожигавшему ее с подоконника презрительным взглядом, под хвост. Атмосфера в помещении была мрачнее, чем ночное небо, и тяжелее, чем кирпич. Душно. Димка посмотрел на брата, ушедшего мыслями в себя и смиренно жевавшего салат. Глянул на маму, пялившуюся на свою тарелку с таким постным лицом, что еда давно должна была скиснуть. На Влада он смотреть не стал, чтобы лишний раз не столкнуться взглядами и не дать ему прочитать в своем всепоглощающую обиду. Они с Данькой, пообедав у Кольки, до позднего вечера слонялись по улице (как в старые добрые), дожидаясь возвращения родителей. Димка, голодный всегда, а от волнения готовый поглощать все, что можно и нельзя, лишь бы заполнить черную дыру, в которую превращался его желудок, печально перебивался запрятанными в Данькиных карманах конфетами и ещё зелёным крыжовником во дворе какого-то дома. Даня, стоявший на шухере, честно старался не морщиться, слыша, как удовлетворённо чавкал брат, уплетая кислые и скорее всего грязные ягоды, после которых он сам бы надолго застрял в туалете. Но Димкин организм к таким мелочам выработал железный иммунитет, словно понимая, что в ином случае не получит необходимой ему пищи. За почти полгода, прожитые с Юлей, они успели отвыкнуть голодать, потому как кормили их постоянно и вкусно. Димка до сих пор нарадоваться не мог, ночами втихаря хлебая суп половником прямо из кастрюли на пару с Бобом. Тот тоже ел все подряд, включая Юлины ядовитые цветы, за что неизменно получал тапком. Домой они вернулись даже позже Влада. Тот воззрился на них недовольным взглядом, но наткнувшись на более угрожающий жены, вставшей им за спины, неловко стушевался, промолчав. Ужин, который, к сожалению, тоже готовила Галина Михайловна, был сплошь овощным, за исключением курицы. Успевшему проголодаться Димке было на это глубоко все равно. Нет овсянки, а остальное можно есть. В радостном порыве он даже не обратил внимания на изящную сервировку, оголодавшим зверьком кинувшись к столу. Данька, как и утром, одернул его, заставив стоять на месте. Брат неотрывно следил за Юлей, так пронзительно смотревшей на Влада, что воздух, казалось, накалился и наполнился электрическими разрядами. Владу хватило совести сделать виноватый вид и состроить щенячьи глазки. Юля с явным усилием сделала лицо попроще. Влад услужливо выдвинул Галине Михайловне стул, собираясь провернуть тот же трюк с женой, но Юля смерила его недвусмысленным взглядом и показательно села на свое место, без чьей-либо помощи. Дима не понял, отчего удовлетворённо ухмыльнулся брат. К тому моменту, когда пришла их очередь занять свои места, Димка успел смекнуть, что Галина Михайловна либо чересчур чтит этикет, либо профессионально играет на их нервах, пытаясь вывести Юлю из себя. С Даней кровными братьями они не были, и аналитический склад ума ему не достался, а оттого Дима не догадывался, что это действие даст «бабушке», но сам факт того, что кто-то покушался на спокойствие его мамы, разжигал внутри злость. Также ему было не понятно, почему и брат, и мама шли у нее на поводу. Эта мысль укоренилась в сознании, с каждой минутой расшатывая нервы. Смешавшееся с беспомощностью раздражение затопило с головой, требуя срочных действий. Пожар сильнее разгорался внутри, грозясь спалить все дотла. Оставить после лишь черную горстку пепла. Влад осторожно накрыл своей ладонью его руку, до дрожи сжимавшую вилку. Простое прикосновение, но внезапная волна спокойствия потушила внутренний огонь. Димка взглянул на отца и невольно замер, всматриваясь ему в глаза. Те, как и всегда, источали искреннее участие, всякий раз заставляя Диму теряться от этого. Начинавшаяся буря мгновенно стихла, оставив после себя неприятное волнующее чувство. «Быть благодарнее», — эхом пронеслось в голове, заглушив все остальные мысли. Димка на мгновение поставил себя на место Влада. Галина Михайловна была его мамой, она любила его, и как любая мать хотела для сына только лучшего, пусть забыв поинтересоваться, что для него являлось этим лучшим. Мама — то немногое, что было ценно для отца, и Юля с Даней понимали это, а теперь понял и он. Влад любил их, уважал все, что было важно для них, Дима осознавал, что не ответить тем же будет настоящим свинством с его стороны. Совесть предупреждающе заскребла своими когтями. Ему было все равно на Галину Михайловну, но папа не заслуживал неуважения. И пусть раненая душа начинала болезненно ныть, искрившиеся счастьем глаза Влада действовали как обезболивающее, на время принося облегчение. Димка, поняв, что папа молча интересовался, все ли в порядке, ободряюще улыбнулся, удивившись, как непривычно легко удалось спрятать эмоции. Либо он сам поверил в свою ложь, либо Влад просто не углублялся в анализ его чувств. Подобные мысли задели, но Дима поспешил избавиться от них, потому что жизнь Влада не должна быть сосредоточена на них. — Юлия, это вилка для салата. Все резко обернулись на Юлю, как ученики на одноклассника, чье имя упомянолось в рассказе. — И уберите телефон — это признак дурного тона, к тому же негигиенично. По тому, как напряглась Юля, Димка приготовился к взрыву, но мама лишь коротко кивнула, отложив телефон и взяв другую вилку. Она честно признала свою вину, одарив Галину Михайловну искренней извиняющейся улыбкой, которую «бабушка» не просто проигнорировала, а ещё и осадила. — В этом нет ничего смешного. Вы невоспитаны и беспечны, что не идёт на пользу детям. Ваше безответственное отношение просто возмутительно. Юля едва заметно прищурилась, плотно сжав губы, либо подбирая из сгенерированных мозгом фраз наименее колкую, либо вовсе сдерживая какие-либо слова. Дима и не догадывался, какой покорной может быть Юля, если того требовала ситуация. Впрочем, Даня когда-то упоминал, что мама легко адаптировалась к окружающей обстановке, поэтому и роль «хорошей девочки» не просто отыгрывала, а держала как часть своей личности. — Принимать пищу следует бесшумно, чтобы не испортить аппетит окружающим, — неожиданно вклинился Данька. — Вот! — заметила Галина Михайловна, бросив на подростка возмущенный взгляд. — Никакого уважения. Владислав, разве ты не говорил, что перебивать и перечить старшим невежливо. — Мама, но… — Владислав, что с тобой случилось?! Дурной пример заразителен? — Галина Михайловна бросила мимолётный взгляд на Юлю. — С каких пор ты так по-детски откровенно делаешь мне все наперекор. Это такая неудачная попытка показать мне, что ты уже самостоятельный, — она вопросительно вскинула бровь, заставив Влада стушеваться. — Мне кажется, что ты уже достаточно взрослый для подросткового бунта. Как долго будет продолжаться этот цирк? — Мама. — Не перебивай! Жить нужно как цивилизованные люди, а не пещерные. Юлия даже правил этикета не знает, что говорить… о детях, — заминка, прозвучавшая в голосе, была едва уловима, но Данька заметил. Он довольно осклабился и поспешно прикрыл рот листом салата, чтобы не попасть под внимательный взгляд Галины Михайловны. Это была откровенная ложь, потому что за вечер они ни разу не нарушили столовый этикет. Данька ещё днём освежил свои знания в интернете, даже попытавшись что-то вдолбить в голову брату, но тот искусно изображал попугая, в точности повторяя за ним все действия, не загружая себя лишней информацией. Галине Михайловне почти нечего было им предъявить кроме утреннего инцидента. Сами они о нем не распространялись, но Данька чувствовал, что у «бабушки» нет достойных аргументов, поэтому она с удовольствием припомнит им завтрак. — Вы совершенно их избаловали. — Чем же? — сдержав язвительность, спросила Юля. — Сегодня утром они вели себя не просто неподобающе, а вопиюще дерзко. Грубили, отказались от завтрака, сбежали, не дождавшись разрешения, не явились на ужин, слоняясь где-то весь день! Вы считаете, что подобное поведение приемлемо? — Мама, — снова попытался возразить Влад, но был перебит уже Юлей. — Не нужно было пытаться кормить их тем, что они не едят. Подросток вопросительно посмотрел на брата, пытаясь понять, откуда мама узнала про овсянку, но он только кивнул в сторону кастрюли на плите. — Что за откровенная неблагодарность! — возмутилась Галина Михайловна. — Овсянка — это полезно. И раз вы не удосужились приготовить завтрак и накормить детей, то этим из благородных побуждений занялась я. Подобная избирательность в еде была крайне неуместна. — Благими намерениями вымощена дорога в ад, — заметила Юля. Данька видел, что ей с трудом удавалось держать себя в руках. — Вас, Галина Михайловна, извините, никто не просил лезть с помощью. В медвежьих услугах, поверьте, не нуждаемся. Мальчики достаточно взрослые, чтобы самостоятельно накормить себя тем, что есть в холодильнике, в крайнем случае, заказать доставку. — И как часто вы прибегаете к подобному?! — возмущённо воскликнула «бабушка». — Вам, Юлия, нужно учиться готовить и распределять свое время, чтобы все успевать, а не меня жизни учить. Этим вы будете заниматься на работе. Хотя, лично я вам детей никогда бы не доверила. — А я вам их и так не доверяю. Не имей мальчики возможности сбежать от вас, отправила бы к другу, потому что находиться с вами в одном помещении опасно для психического здоровья, — выплюнула Юля, воззрившись на Галину Михайловну, прожигавшую ее не менее гневным взглядом. — Вон, — справившись с голосом, с убийственным спокойствием произнесла она. — Что?! — подскочила на ноги Юля, и упёршись ладонями в стол, нависла над свекровью. — Я вам не маленькая девочка, чтобы мне указывать. — Я, как вам стоит заметить, тоже, — с опасным спокойствием вслед за ней медленно встала Галина Михайловна, мгновенно компенсировав разницу в росте. Теперь она смотрела сверху вниз. И пусть внешне Юля виду не подавала, Данька по глазам видел, что мама забеспокоилась. — Хватит! Глухой удар ладоней по столу, звон посуды и низкий голос Влада легко перекрыли женские. Дима с Даней невольно вздрогнули, испуганно посмотрев на поднявшегося отца. Опасность волнами исходила от него, и казалось, даже дышать стало трудно. Все действия замедлились, словно они находились под толщей воды и любой вздох мог стать последним, поэтому Дима невольно задержал дыхание. Внутренности скручивало в тугой узел и резко развязывало обратно, вызывая такое неприятное будоражащее чувство, когда находишься на пороге чего-то неизбежного, но ещё не шагнул в бездну, и мозг отчаянно ищет выходы там, где их не существует. Недавний ужин попросил остановить, ему нужно было выйти. Даньке вообще следовало идти в театральное, так искусно он играл стул, что Дима обернулся посмотреть, не сбежал ли под шумок брат. — Не затыкай меня, — рыкнула Юля. Данька подумал: всегда ли мама была такой безрассудной или успела хлебнуть элексира бессмертия. Иначе не объяснить, почему она пошла на аллигатора с палкой. — А вы не командуйте! — осадила ее Галина Михайловна. — Почему ты позволяешь какой-то девчушке помыкать тобой, — обернулась она на Влада. — Может потому, что он привык к такому?! Вы ведь только и делаете, что указываете ему. Я удивлена, что Влад вырос не «маменькиным сыночком», полностью зависимым от вас, а самодостаточным мужчиной. — Не переводите стрелки. — С таким характером, неудивительно, что муж от вас сбежал. Юля испуганно захлопнула рот, поняв, что ляпнула лишнего. С полным сожаления взглядом посмотрела на помрачневшего Влада, опустившего глаза в стол. Галина Михайловна замерла, обескураженная. Плотная тишина вновь захватила кухню, позволяя услышать заработавший телевизор Зинаиды Львовны. Никто не смел пошевелиться, словно от любого неловкого движения, вздоха мог напасть притаившийся рядом дикий зверь. — Извините, — сломавшимся голосом прошептала Юля и стремительно вылетела из-за стола. Не страшно, когда человек кричит, рыдает навзрыд, крушит все вокруг. Есть масса способов, чтобы успокоить истерику. Страшно, когда человек молчит и не может даже дышать от боли. Чувства душат, рвут на кусочки, не давая передышки. Тут не поможет поддержка, смена деятельности, люди. Тут вообще ничего ничего не поможет. Человек просто внутренне погибает. Влад, вцепившийся в стол до побелевших костяшек, чтобы не рухнуть от слова, пронзившего стрелой, внутренне разваливался на части. Он ощущал себя старым особняком, ещё стоявшим, но штукатурка уже осыпалась и плесень медленно жирела на стенах. А мама с женой, словно вандалы, не видевшие его истиной красоты, оставляли позорные граффити и жгли костры. Устраивали хаос в и так разрушенном нутре. Хотелось выть. Громко. До хрипов в горле. Сорвать голос ко всем псам, только бы не чувствовать, как разваливаешься на части. Влад привык держать свой внутренний мир в равновесии, позволяя чаше весов временами заваливаться то в одну, то в другую сторону, но в этот раз он, видимо, переоценил свои силы, взвалив слишком много. И одна из чаш под тяжестью кирпичей не просто упала, а вошла в землю на несколько метров. Ему нужно было взять себя в руки, пойти успокоить Юлю, но ноги почему-то не хотели двигаться. Она бросила камень в огород мамы. Не его. Констатировала сухой факт, который сам Влад не решался произнести даже в мыслях, гася любые его зарождения. И он был уверен, что смирился с детской трагедией, принял и простил отца. Тогда отчего на душе так противно жгло. — Тебе стоит задуматься, Владислав, — обронила Галина Михайловна, как палач, опустивший гильотину. Даня, бросивший на неё мимолётный взгляд, внутренне содрогнулся. Пробившаяся сквозь маску безэмоциональности самодовольная улыбка вызвала зуд на языке. Так сильно хотелось бросить в спину что-нибудь осторое, язвительное, по-настоящему бравшее за живое, чтобы стереть этот победоносный оскал с чужого лица. Галина Михайловна этого и добивалась. Вывести Юлю, поджечь спичку и плеснуть бензин, чтобы полыхнуло огнем. «Я раскрою ему глаза». Даня явно горячился, сравнивая Влада со змеем в кроличьей шкуре. Тот был жалким ужом в пушистой вязаной шапочке. Галина Михайловна — настоящая анаконда, искусно скрывавшая свои клыки за благородством. По спине невольно побежали мурашки, когда Даня понял, с кем они — беззащитные грызуны — остались заперты в одной квартире. — Пап, — услышал Влад знакомый, но непривычно тихий голос. Руки его коснулась ладошка поменьше, а перед глазами оказалось любимая курносая мордашка. Раньше он этого не замечал, а сейчас зацепился взглядом и уже не мог отвести, двигаясь вверх по слегка кривой перносице когда-то или скорее часто травмированной, возможно, неправильно сросшейся. Пробежался по светлым бровям. Остановился на глазах. Наполненные беспокойством, они бегали по его лицу, безнадежно выискивая что-то, пытаясь понять, но Влад знал, что не увидят ничего кроме каменной сдержанности. Он чувствовал, что поступает неправильно, понимал, что перед ним ребенок, чье с трудом завоеванное доверие было хрупче хрусталя, знал, что двери открываются только тем, кто сам ничего не скрывает. Влад был не готов. Мысленно признал себя трусом, обругал всеми известными бранными словами, но так и не нашел сил показать настоящее лицо, обнажить близким душу, выдать свою слабость. В ушах продолжал звучать вкрадчивый голос матери, твердивший, что «мальчики не плачут». — Все в порядке, — через силу улыбнулся Влад, смяв все чувства и затолкав их поглубже, придавив силой воли раскрывавшиеся от наполнености дверцы. — Разве это в порядке? — осторожно спросил Даня, неопределенным жестом указав на ситуацию в целом. В другое время Влад бы попытался объясниться, но сердце и ум были в раздрае, а силы на исходе. Его внезапно накрыло истощение, по ощущениям близкое к депрессии. Хотелось выпить чего-нибудь покрепче чая или закурить. Но от одной мысли, что мама могла об этом узнать, волосы вставали дыбом и слышался звон пряжки ремня. Ему срочно требовался альтернативный источник энергии, который в этот момент скорее всего ревел в комнате, разрываемый чувством вины. — Природным порядком мира является хаос, — вяло процитировал Влад какого-то персонажа из мультсериала, позорно сбежав от разговора. Даньке захотелось его стукнуть, но он только кивнул, показывая, что все понял, и проводил отца обеспокоенным взглядом. Кухня опустела. Глухо забарабанил по окну дождь, и Боб тоскливо развалился на подоконнике, грустными глазами смотря на бежавшие вниз по стеклу капли. Они с Димкой остались вдвоем, наедине с кричащей тишиной и всепоглощающей пустотой, забытые, брошенные под дождем хозяйкой зайки. Юля с того дня стала тише, почти не улыбалась и больше молчала. Влад стал рассеяннее и как-то похолодел. Они вяли, как цветы в душном помещении, а братья вместе с ними. Из воспоминаний Димку выдернул звон будильника, заставивший вздрогнуть. С постной миной сел на кровати брат, впервые утром выглядя так, словно готов убивать. И переглянувшись, оба подумали о том, чтобы поскорее закончился этот день.