На чердаке

Звёзды блёстками рассыпались по черному небу, сверкая невзрачными точками. Прозрачные, будто шелковые, облака лениво плелись через ясный месяц, опасно заглядывающий в окно. Жалкий ветер легко колыхал занавески, разбавляя удушающий комнатный воздух. Голубоватый свет экрана выцеплял из темноты хрупкую фигуру Дани на кровати, укрытую простыней, и освещал лицо Юли, стражником устроившейся рядом на компьютерном кресле. Она включила телефон, и тот мгновенно подключился к сети, буквально разорвавшись от количества пришедших сообщений. Если бы не выключенный ещё утром звук, то мобильный непременно бы разразился громким звуком безостановочно высвечивающихся уведомлений. Юля отрешённо наблюдала, как всплывают и тут же гаснут в верхней части экрана сменяющие друг друга со скоростью света сообщения, чувствуя холод, медленно пробирающий позвоночник. Когда телефон, наконец, успокоился, а над значками нескольких мессенджеров высветились неприлично большие цифры, Юля ещё какое-то время бестолково пялилась на них, не имея сил заставить себя обозначить присутствие в сети. Даня завозился на постели, что-то пробормотав и перевернувшись на бок. Юля тут же отвлеклась, положив удачно заледеневшую от страха ладонь сыну на лоб. Кожа пылала, выжигаемая изнутри лихорадочным огнем. Подросток жалобно заскулил, обхватив руку своими ледяными ладонями, и уткнулся носом в запястье, следуя за живительной прохладой. Юля нахмурилась, позабыв про телефон и подавляя беспокойство уже за сына. Она провела ладонью по мокрым спутанным волосам, словно он в пруду искупался, и наклонившись, нежно коснулась губами разгоряченного лба. — Мам, — на грани забытия выдохнул подросток, сильнее прижав к голове, лежавшую на ней руку, будто она облегчала разрывающую череп боль. — Я здесь, — шепотом отозвалась Юля, осторожно зарывшись пальчиками в волосы и помассировав кожу головы. Данька снова что-то проскулил и хныкнул, уже не зная, куда деваться от противного самочувствия. Его буквально выжигало изнутри, и не хотелось ни сидеть, ни лежать. Казалось, даже окунись он в арктические воды, те закипят, как вода в чайнике. Слезы от бессилия и слабости жгли глаза, но затуманенное сознание, словно чувствовало, что проливать их нельзя, чтобы не стало хуже. Хотя, куда ещё? Несмотря на внутренний жар, ноги и руки заледенели, а тело то и дело бил озноб. — Жарко, — изможденно выдохнул он, резко притихнув, а у Юли глаза округлились до размеров блюдцев, и адреналин волной разлился в крови. Она, лишь чудом не пересчитав лбом в темноте дверные косяки и не раздавив Боба, кинулась на кухню, стараясь не потревожить мужа с Димкой, спать которого они отправили с боем. Он, беспокоясь за брата, у которого к вечеру подскочила температура, отказывался уходить из комнаты, поэтому Владу пришлось буквально уносить его на руках. Не уверенная, что у мужа в квартире найдется нужное ей, Юля проскочила на «свою» кухню, включив подсветку над столешницей. Из дальнего выдвижного ящика, между морозилкой и газовой плитой, она вытащила на свет две бутылки подсолнечного масла, одну красного вина, баночки со специями прежде, чем добралась до заветной бутылочки водки, прятавшейся на самом дне этой бездны. Юля уже не помнила, под чем они были с Ириной, когда, решив опробовать новую технику рисования, для заправки чернил воспользовались не спиртом, а гребаной водкой, так, что провоняла не только квартира, но и они сами, а Зинаида Львовна ещё долгое время прожигала ее презрительным взглядом, но бутылек остался практически полон и хранился в укромном темном месте, чтобы не достали дети. Юля, как любительница вина, не думала, что он ей ещё когда-нибудь пригодится, но жизнь распорядилась иначе. Обеспокоенная состоянием сына и занятая попытками воскресить в памяти, что делала ее мама, когда у нее в детстве была лихорадка, она даже не подумала разбудить Влада. Порыв позвонить родительнице Юля также пресекла на этапе его зарождения, хотя очень хотелось. Внутренние переживания безжалостно терзали душу, а новое волнение только подкинуло дров в полыхающий огонь, чтобы точно выжечь ее до черных углей. Юля не привыкла молчать. Ей нужно было говорить хоть с кем-нибудь, только не держать в себе, иначе пожар из дум и чувств сожжёт ее шёлковую душу, колышущуюся от любого лёгкого дуновения. И сейчас, когда было, кому сказать, она не смела даже заикнуться. Юля не могла, чувствовала, что не имеет права втягивать в это ни Влада, ни тем более детей. Это только ее проблема и она сама с ней разберётся. Откинув на время мысли о том, кто вообще не достоин ее внимания, Юля сосредоточилась на смешивании в маленькой пиале водки с водой. Шальную идею о том, чтобы под шумок сделать один глоток, она поспешила отбросить. Не в ее принципах. Какие бы не ходили слухи о чудодейственных свойствах алкоголя, Юля воспринимала их только в качестве способа сбить температуру, а топить печали она привыкла в чае, желательно фруктовом. Ее максимум — бокал вина, для снятия напряжения и тот, лишь в компании Сереги или Ирины. Спешно упрятав остатки волшебной жидкости, Юля схватила наполненную пиалу и почти бегом, чуть не сбив в дверях Боба, вернулась в комнату, на ощупь в темноте выискав в гардеробе шерстяные носки. Лёгким движением руки покрывало полетело на пол. Боб, сунув любопытный нос в тарелку, громко чихнул от резкого запаха и, громко топая, унесся в соседнюю комнату. Телефон, лежавший экраном вверх то и дело включался от входящих звонков, но быстро погасал, не удостоенный вниманием. Даня что-то бессвязно забормотал, когда комнатный воздух облизал раскалённую, словно сковорода на плите, кожу. Ступни же, которые Юля принялась натирать спиртом, казались айсбергом в Африке. — Извини, Котенок, но придется потерпеть, — мягко отозвалась она, когда Данька протестующе захныкал, недовольный леденящей влагой на коже. — Сейчас полегче станет. Юля провела мокрыми ладонями по лимфоузлам, вспоминая примерное их расположение, по рукам, под коленями и, подождав, пока жидкость немного впитается, натянула сыну на ноги шерстяные носки. Завернув Даньку в простынь, как в кокон, она быстро отнесла пиалу, вернувшись с тазиком воды и мокрым платком, который сразу же оказался на пылающем лбу. Данька завозился, высвободив одну руку, и слепо зашарил по постели, пытаясь что-то нащупать, но прежде, чем Юля хоть как-то отреагировала, он уже успел расстроиться, и тихий всхлип громом прозвучал в безмятежной ночной тишине. — Мама, — неуверенный шепот, отчаянная мольба, заполнила все пространство и ударила по барабанным перепонкам. Юля на мгновение оцепенела: статуей замерла на месте, слушая глухой стук собственного сердца, который до этого не замечала, а теперь он казался слишком громким, поэтому она не была уверена, что слышала… — Мамочка, — снова почти проскулил Даня, пока на горящих щеках слезы оставляли соленые дорожки, капая на простыню. — Я здесь, Котенок, здесь, — зашептал Юля, метнувшись к сыну. Опустилась на край кровати, позволив вцепиться в собственную руку, а второй ласково утерла слезы. Данька извернулся, крепче сжав ладонь, и устроил голову на ее коленях, беспомощно спрятав лицо в районе живота. Простынь съехала, и Юля, чтобы не тревожить Даню, который, спасаясь от головной боли и озноба, сильнее жался к ней, стянула с себя халат, закутав в него подростка. Она так и застыла каменным изваянием, боясь пошевелиться, пока Данька, выпустив ее руку, обхватил за талию, сжав в объятиях, и продолжал лить слезы от бессилия. Юля чувствовала, что с каждым всхлипом душу, словно рвет на части. Резко, безжалостно. Раздирает на лоскутки, медленно и мучительно выдергивает нитки. Ей ещё не приходилось так сильно за кого-то переживать. Чувство собственной беспомощности и бесполезности съедало изнутри, потому что она ничего не могла сделать, чтобы облегчить Данины страдания. Теперь Юля понимала свою маму, ее переживания и чувства, которые та испытывала, когда дочь болела. Она помнила, что будучи подростком внутренне раздражалась всякий раз, как видела в ласковом мамином взгляде сочувствие, всегда принимаемое за жалость, которое гордая душа просто не выносила. Сейчас же Юля в полной степени ощутила это едкое беспокойство, переполнившее ее, готовое вот-вот вылиться из краев. Она выудила уже успевший нагреться платок и опустила его в ледяную воду, на мгновение освежившую сознание. Кончики пальцев тут же окоченели, но Юля этого даже не заметила, извернувшись и полностью погрузив ладони в воду, коснувшись дна. Душевное равновесие, с трудом достигнутое вечером, медленно, но верно пускало трещины. Данька вновь завозился у нее на коленях, что-то пробормотав, почти в бреду, и Юля поспешила вернуть ему на лоб платок. Руки ее промерзли и покраснели, поэтому она не решилась обнимать сына и прижала ладони к своему пылающему то ли от комнатной жары, то ли от волнения лицу. Подросток тем временем немного остыл и успокоился, поудобнее устроившись на коленях, обхватив их руками и тихо засопев через заложенный нос. Щеки и глаза покраснели от слез, а ресницы слиплись от влаги. И даже во сне Данька продолжал цепляться за Юлю, так и не выпустив из крепкой хватки края ее (Влада) безразмерной футболки. Он словно боялся, что, если отпустит, то мама просто растворится, а ему сейчас жизненно была необходима опора, спасательный круг, который поможет удержаться на поверхности, но не огнетушитель, который вместо помощи утянет на дно. Чем крепче Данька сжимал руки, тем сильнее трещало по швам Юлино самообладание. Теперь ни у нее была тревожность, а она у тревожности. Юля чувствовала, что сыну становится лучше. Жар отступал. А вот её беспокойство, сдавливающее грудь и перекрывающее кислород, даже и не думало отступать, крепче сжимая в своих удушающих объятиях. Ее руки, кончиками пальцев бегающие по Данькиной спине, выводя замысловатые узоры, судорожно дрожали, но Юля не останавливалась, убеждая себя, что все уже хорошо. У сына всего лишь был жар, ничего смертельно опасного. Тогда, почему сердце продолжало колотиться, как коллекторы в дверь, пытаясь выломать грудную клетку. Боб сгустком черноты проскочил в комнату, с грацией перышка и тяжестью слона запрыгнув на полку у кровати, где Юля бросила свой телефон. Тот перестал светиться, но стоило девушке вспомнить про его существование, как холод вновь пробрал до костей, и она с трудом отвела взгляд, покрепче обхватив Даньку, уткнувшись носом в его мокрые волосы. Подросток не возражал. — Люблю тебя, — во сне пробормотал Данька, неосознанно перехватив мамину руку и подложив ее себе под голову, окончательно сломав Юлю. Чаша оказалась переполнена и жидкость фонтаном хлынула наружу. Она до боли закусила губу, зажмурившись, чтобы не пролить слезы. Свободная рука до побеления костяшек сжала в комок простыню. Всхлипы рвались из груди, но Юля не давала им выхода, только тело содрогалось в беззвучных рыданиях. Душно. Она запрокинув голову, судорожно глотнула воздуха, словно вынырнула из-под толщи воды. Кислород обжёг лёгкие, тянуло к открытому окну, но девушка силой заставила себя замереть на месте, и только размеренно дышала, до скрежета зубов сжимая челюсти. Злость зародилась в душе и уже распускала лепестки, а она заливала ее страхом и отчаяньем, заставляя расти быстрее, стать самым ярким цветком. Душевное спокойствие Юля не вернула, но спустя время смогла достаточно успокоиться. Она не знала, сколько просидела в одной позе, бездумно перебирая волосы сына и взращивая в душе пышные цветы злобы, но небо за окном начало светлеть, а у нее затекли спина и плечи, поэтому, когда в комнату заглянул Влад, Юля даже не смогла помахать ему рукой. Стоило ему подойти ближе, и она натянула на лицо улыбку. Вымученную, но вполне искреннюю. Страх, что муж заметит ее состояние, птицей встрепенулся где-то внутри, и Юля поспешила успокоить себя, словно Влад хищник, способный его учуять. Мужчина стянул с Данькиного лба платок и невесомо коснулся губами прохладной, но влажной кожи. Осторожно отцепив его пальцы от Юлиной одежды, он подхватил подростка на руки, позволив жене подняться, и уложил на кровать, накинув поверх халата простынь. Данька ожидаемо завозился, снова пытаясь отыскать чужую руку, но Влад бессовестно предложил ему огромного Димкиного кота-сардельку, которого парень безоговорочно принял, снова заснув. Убедившись, что сын не проснется, педиатр окинул жену оценивающим взглядом, и Юля всего на мгновение, но бросила взволнованный взгляд на молчавший телефон, поздно осознав опасность сего действия. К счастью, Влад не заострил на этом внимание, только ухватил жену за запястье и вывел из комнаты. Вернуться в свою спальню они не могли, потому что там спал Дима, и педиатр повел Юлю в зал. Боб, словно чувствуя, где происходят основные действия, тенью в рассветных солнечных лучах, последовал за ними. — Что случилось? — коротко поинтересовался Влад, усадив ее на диван. Он положил руки Юле на плечи, чувствуя, как те закаменели, при том, что ее била нервная дрожь. Влад всем своим существом ощущал Юлино напряжение и поверхностное дыхание, которое сама девушка скорее всего не замечала. Он был уверен, если попросит сделать ее глубокий вдох, то она не сможет, поэтому не стал указывать на это обстоятельство, боясь напугать жену. Педиатр даже не предполагал, что могло так сильно вывести Юлю из равновесия. — У Даньки температура подскочила, — глухо отозвалась она, никак не желая подчиниться умелым рукам и расслабиться. — Извини, я тебя не разбудила, — виновато продолжила Юля после небольшой паузы, — не было времени. А его лихорадило... — Что ты ему от температуры дала? — не обратив внимание на осторожность ее интонации, спросил Влад. — Водки с водой, — хмыкнула Юля. — Просто растирание, если что, — поспешила пояснить она. — Знаю, старомодный метод, но мне больше в голову ничего не пришло. А пичкать его жаропонижающим, которое он пил час назад… — девушка запнулась, подавившись воздухом. Ее всю передёрнуло, видимо, при воспоминании о состоянии Даньки, и Влад поспешил крепче сжать руками ее плечи. — Все правильно, — одобряюще ответил он, неслышно выдохнув, когда мышцы под его ладонями наконец расслабились. Влад опустился рядом, притянув девушку в объятия. Юля пару раз глубоко вдохнула и выдохнула, заставив мужа окончательно успокоиться, и резко прижалась к нему, зарывшись носом в изгиб шеи. Руки с силой вцепились в футболку. Она с наслаждением вдыхала нотки его геля для душа, пытаясь окончательно прийти в себя. Боб, решив, что его поддержка не будет лишней, решительно запрыгнул к Юле на колени, тычась мокрым носом прямо в щеку. Влад обнимал ее, устроив подбородок на макушке, и рассеянно гладил по спине. Беспокойство ворочалось где-то в груди, но он стойко игнорировал его, потому что сейчас Юле была нужна опора, а не тряпочка. — Я испугалась, — на грани слышимости пробормотала она ему в шею, и Влад знал, что эти слова дались ей почти физически тяжело. Юля редко искренне признавала свои страхи и слабости. Она прикрывала их сарказмом, шутками, чтобы нельзя было угадать, говорит серьезно или валяет дурака. Схема удобная, но Влада таким не пронять, особенно, когда он, кажется, изучил повадки жены вдоль и поперек. Что-то ещё оставалось для него загадкой, которая не просто не удручала, а только подогревала интерес. И даже, если через года ему не удастся разгадать ее, это не будет для него поражением. Юля в одно время, предсказуемая, что складывалось впечатление, будто он видит будущее, и в тот же момент практически невозможно было предугадать, где прогремит взрыв. Сегодня она могла быть эталоном терпения, а завтра устроить ему скандал за забрызганную водой раковину. Утром лезть к ней целоваться равно самоубийству, а вечером ее не отлепить от себя, зацелует и заласкает. — Все уже хорошо, — уверенно отозвался Влад, отстранив жену от себя и обхватив ее лицо ладонями. — Дане уже лучше, ты справилась. Все в порядке. Солнечные лучи робко прокрадывались в помещение, скользя по полу, освещая задремавшего на коленях Юли Боба и добираясь до ее лица, делая шоколадную радужку светлее. Влад невольно залюбовался, уставившись в теплые, родные глаза. Всегда горящие каким-то озорным огоньком, сейчас в их глубине залегло незнакомое ему волнение с нотками безысходности, а судорожный вздох и на мгновение расширившиеся вопреки свету от страха зрачки, заставили его внимательнее присмотреться к жене. Она выглядела помято и устало, что неудивительно, учитывая бессонную ночь и волнение за самочувствие сыновей, на сокрытие которого Юля тоже тратила определенные силы. Но что-то не давало Владу покоя. Девушка будто осунулась, и кожа стала бледнее, явно не из-за отсутствия сна. По крайней мере, одной ночи недостаточно, чтобы синяки под глазами напоминали два фингала. Это была единственная зацепка, и Влад намертво вцепился в нее. Все указывало на то, что Юля не отдыхала нормально как минимум несколько дней, но позапрошлой ночью, несмотря на побег мальчиков, они с ней успели выспаться. И тут он вспомнил, что, придя позапрошлым утром на кухню, Юля уже была там и успела приготовить и завтрак, и обед, поэтому какова вероятность, что она не просто встала раньше, а не ложилась вовсе. Эта мысль ураганом ворвалась в голову и отказывалась уходить, заставляя изучать ее со всевозможных ракурсов. Юля по своему расценила его внезапную задумчивость. Она, приподнявшись так, что Боб скатился на пол, упёрлась руками в колени Влада, приблизившись к его лицу. Они почти стукнулись носами. Педиатр заметил озорные искорки, загоревшиеся в Юлиных глазах, но не успел хоть как-то отреагировать. Она повалила его на диван, завалившись сверху, и прижалась губами к губам. Страстно, настойчиво, выбивая из груди весь воздух и мысли из головы. Влад, не задумываясь, ответил на поцелуй. С трудом стянул резинку с чужих волос, кажется, вырвав парочку, и зарылся в русые локоны, струившиеся по плечам. Притянул ближе, пытаясь не то слиться, не то раствориться в ней. Губы у Юли не были накрашены, но Влад все равно чувствовал их вкус. Смаковал, как дорогое вино. Казалось, по-настоящему пьянел, иначе не объяснить туман в голове и узлом запутавшиеся мысли, что теперь и не вспомнить, какая была последней. Все сразу стало не важно. Мир сузился до одной точки — Юли. Во время каждого поцелуя для него переставало существовать все, кроме любимой. На душе становилось легко, он чувствовал, что горы может свернуть, луну с неба достать и даже Димку второй раз в кабинет педиатра затащить. Тихое покашливание раздалось со стороны двери. Влад от неожиданности прикусил Юле губу, а она болезненно замычав, рефлекторно треснула его по лбу, отстранившись. — Данька, что такое? Плохо? — взволнованно отозвалась она, так и не слезши с Влада. Покрасневшая, взъерошенная, словно воробей, искупавшийся в луже, шоколадные глаза, затуманенные лёгкой дымкой. Влад не мог оторвать взгляда от ее губ, желая снова ощутить их вкус, но здравый смысл был сильнее, и он с трудом перевел внимание на сына, кутавшегося в Юлин халат, при этом не убрав руки с талии жены, а наоборот, стиснув сильнее. — Нет, — просипел подросток, тоже забравшись на Влада, пока Боб с остервенением вцепился в пояс, дохлой змеёй тащившийся по полу. — Ты телефон забыла, — протянул он Юле гаджет, и педиатр заметил, как пристально наблюдал Даня за реакцией девушки. От него тоже не укрылось, как сразу забеспокоилась жена, но она быстро взяла себя и телефон в руки, коротко поблагодарив и чмокнув сына в лоб. Мобильник при этом быстро и как-то нервно затолкала в карман. Влад вновь зацепился за ее поведение, но предпринять ничего не успел. Юля, коротко бросив, что пойдет готовить завтрак, убежала на кухню, оставив его и Даньку, хмуро смотрящего ей вслед, одних. — Она что-то скрывает, — пробормотал подросток и тоже убежал. Боб, погнавшийся было за поясом, бросил его, умчавшись вперёд, а значит проснулся Димка, и Даня явно побежал делиться своими опасениями с братом. А лучше бы поделился с ним. Влад остался на диване один, съедаемый чувством тревоги, которая с каждой минутой только усиливалась. Тупое раздражение не то на себя, не то на ситуацию в целом засело в груди, и он знал, что ничем хорошим это не кончится, но избавиться от него не мог.