Имплантация

— Что он тут делает? Гарри поджал губы, но одергивать друга пока не стал — тоже был не в восторге от двенадцатилетнего Эймонда Таргариена, хмурящего свои бесцветные брови напротив растерянных членов ОД. Луна, опустившая руку мальчику на плечо — тот напрягся, но так её и не сбросил — без смущения взглянула ему в глаза и просто сообщила: — Ему нужно сюда. Эймонд, вероятно, готовивший в голове пламенную, но сбивчивую детскую речь, растерянно моргнул, бросил торопливо взгляд на свою заступницу и кивнул, словно заготовленные слова буквально вырвали у него из рук, слепили в ядро и метнули точно в загаданном направлении. Кто бы Гарри сейчас так помог — мысли походили на стаю бесновавшихся рыбок. Брать совсем уж детей они не собирались. Но, если уж взглянуть правде в глаза, от тирании розовый жабы страдали все — он ни раз сам заставил в коридорах рыдающих первокурсников. Эймонд не рыдал. Как и Рейнира, которая с каждым днем становилась все бледнее, и то затихала, уходя в себя, то смотрела с каким-то странным весёлым бешенством, словно готова была самолично испепелить ненавистную женщину, школу, и заодно ту высшую силу, что лишила её трона и низвергла до простых смертных. Что потерял её младший брат Гарри пока толком не понял. Но в Эймонде, как и в сестре, жила какая-то неумолимая жажда действия. Не хаотичная и пламенная, а холодная, чётко направленная, как мощный горный поток, питающий все живое и в то же время опасный для всего, что пытается преградить ему дорогу. Он уже такое видел, ещё в маггловской школе. Тот мальчик был старше года на два. Он тоже ходил в обносках, тоже не мог завести друзей и вечно терся где-то сбоку, глядя на окружающих холодными спокойными глазами. Уже обучаясь на третьем курсе Гарри узнал, что в один прекрасный день тот парень пришёл в школу с обрезом и застрелил десять человек. — Это безумие какое-то, — пробормотал Гермиона. Луна спорить не стала: — Как и все, что происходило за последний год. — Мы не можем вербовать детей! — не унималась Грейнджер. — Должны же быть какие-то рамки… — Должны, — неуверенно согласился Невилл. — Но в этих рамках в школах нет чудовищ, дементоров и больных на голову. А если и есть, то с ними разбираются взрослые, а не сбегают в свой кабинет, едва заметив нуждающегося в помощи. Эймонд молчал. Только хмурил свои странные белые брови и смотрел исподлобья, как встретившее людей дикое животное. — Давай поговорим наедине. Комната поняла быстрее — создала им отдельное помещение с жаровней и двумя креслами. Только мальчик не стал садится. Зря — не добавляет это уверенности. — Я хочу… — Покажи руки. На правой кисти знакомая надпись. Правда, совсем уж бледная — то ли младшим полагается меньше строк, то ли мальчик лучше него следит за языком. Но шрамы есть. А ещё есть косые взгляды, новая, незнакомая среда, колющие заклинания на лестница и, как сказала Рейнира? Бескрайняя ледяная пустошь. — Ты ведь тоже в прошлом году ходил к драконам? — Ну ходил. Какая разница? Да теперь уже никакой, раз вы все рискнули чуть не сгореть. — И… почувствовал что-нибудь? Эймонд помялся. Россыпь бледных веснушки на его переносице словно стала ещё белее. — Я… да! Да?! — То есть… Это не так. Не то. Все не то. Оу. Вон оно что. Может, следовало посмеяться или разозлиться, но Гарри сделалось грустно. Да и кто он такой, чтобы лишать ребёнка даже такой, хилой, но защиты? В конце концов, он тоже рассказывал, что его комната на Тисовой улице чуть менее уютная, чем спальня Гриффиндора. Совсем, совсем чуть-чуть. — Ты же знаешь, что сюда могут прийти твой брат и старшая сестра? Эймонд напрягся. На его личике, едва начавшем терять детскую мягкость в угоду острым аристократичным линиям, ненадолго застыла нерешительность — признаваться ли в поспешно лжи? — И если это случится, ты не должен проявлять к ним агрессию. Мы все здесь ради одного, понимаешь? Лицо мальчика просветлело: — Так значит… вы меня принимаете? Гермиона не одобрит, конечно. Мало кто одобрит. Но защита от тёмных искусств нужна, очевидно, чтобы защищать. Иногда от монстров, иногда от тёмных волшебников, а иногда от себя самого, когда твоя собственная тьма начинает поднимать голову и отращивать когти. И постоянный иссущающий страх — нападения ли, боли, насмешки ли — будет ей хорошим помощником. — Конечно. Эймонд возбужденно встрепенулся, и на бледных губах впервые появилось слабое, но подобие улыбки. Видели ли его вообще хоть раз радостным? — Мистер Поттер… — Раз ты в ОД, то зови меня Гарри. Пойдём, растолкую тебе правила и порядки занятий. — Я только, я… Веснушки налились бледно-розовым. Радость? Возбуждение? Неужели стыд? Может, попробовать… — Ты хочешь что-то сказать мне, Эймонд? Румянец не ушёл, но вернулось то самое упрямо выражение. Ну и ладно, как-нибудь в другой раз. — Нет, Гарри. Ничего.