Колотые раны до небес

Серкан

      Связь с реальностью была утрачена. Меня будто выкинуло в какое-то потустороннее измерение, лишенное всего человеческого, где существовал лишь опустошающий шок. Я не сопротивлялся, когда он по-хозяйски присвоил себе каждую нервную клетку моего организма, стремительно отмирающего по частям. Я не шевелился, когда его костлявые лапы с особым старанием схватили и придушили все мысли, бьющиеся в истерическом «НЕТ». Я не издал ни звука, когда он обескровил все эмоции, вскрывающие горло изнутри. Я позволил ему все, чтобы в полной мере прочувствовать этот кошмар наяву. Чтобы я навсегда запомнил секунду, когда моя жизнь с Эдой раскололась на счастливое «до» и убивающее «после»…       — Господин! Успокойтесь! Прошу вас!..       — Пожалуйста, вернитесь в свое кресло! Господин!..       — Если вы сейчас же не угомонитесь, мы вызовем полицию!..       Что? Полиция? Какая полиция? Погодите… Точно… Я ведь до сих пор находился в том «Боинге», совершившем посадку в Париже… И прямо сейчас мои руки отчаянно выламывали дверь лениво плетущегося по посадочной полосе самолета, пока три бортпроводницы безуспешно пытались оттащить меня от нее… Так иронично: читая воспоминания людей, переживших клиническую смерть, я невольно пробовал визуализировать отделение души от тела, зовущий к себе свет, туннели в рай, ангелов и прочие абсурдные клише, которые приписывают этому пограничному состоянию, но каждый раз приходил к выводу, что все подобные рассказы – просто фантастические выдумки, сочиненные реанимированным мозгом, который столкнулся с поистине колоссальной нагрузкой на весь организм. Ведь любая смерть, даже кратковременная – это небытие. Точка. Конец. Как опустившийся занавес в финале спектакля. Полное беззвучие за последним гитарным аккордом. Темнота на киноэкране после титров… Вот только сейчас, ощущая не мягкий свет, а карабкающуюся по костям черноту, я сам будто видел себя со стороны – обезумевшую гору мышц, управляемую инстинктом самосохранения. Будто моя собственная душа, не выдержав трагического звонка, покинула свое вместилище и зависла где-то на краю между неверием и отчаянием…       Внезапно меня со всей силы рвануло назад, словно кто-то разом вытащил мой тонущий полутруп из ледяной проруби.       — ГОСПОДИН!..       Раздавшийся женский вопль обрушился на меня вместе с пощечиной, от которой проснувшееся сознание моментально вырвалось из пропасти аффекта. Лихорадочно дыша и не моргая, я наконец-то смог разглядеть перед собой взбешенное лицо девушки в красной униформе, чьи черты никак не хотели хотя бы на секунду задержаться в хлынувших в голову мыслях, которые со скоростью света пропитывались одним-единственным именем. «ЭДА»…       — Немедленно придите в себя! — бортпроводница прокричала на весь салон, резко отпихивая меня от двери. — Иначе вас ждут неприятные последствия!..       — Вы не понимаете… — я говорил почти шепотом, сумасшедше уставившись на нее, сглатывая дрожь, от которой колотило каждый мускул. — Я должен покинуть самолет… Сейчас же… — моя челюсть с лязгом сомкнулась. — Моя невеста попала в аварию…       — Сочувствую вам и вашей невесте, господин, — процедила она сквозь зубы, злобно пялясь на меня. — Но, по правилам поведения на борту, вы обязаны находиться в своем кресле с пристегнутым ремнем безопасности до полной остановки самолета…       — Послушайте, у меня нет времени…       — Немедленно. Вернитесь. В свое. Кресло, — требовательно отчеканила девушка, преграждая мне путь к двери. — Мы пригласим вас к выходу в первую очередь.       Сжав трясущиеся ладони в кулаки, я резко развернулся и, с неимоверным трудом волоча неподъемные ноги, рухнул обратно на свое место. Меня не волновали в этот момент ни косые, пропитанные презрением и отвращением взгляды соседей по бизнес-классу, будто я был чумным психопатом. Ни мои конвульсивно дергающиеся руки, которые смогли справиться с ремнем безопасности только после помощи той разозленной бортпроводницы, в чьих глазах я уловил тошнотворное сочувствие. Ни моя жизнь, ставшая до слез и хохота никчемной. Ни Вселенная вокруг, посмевшая покуситься на самое ценное, что у меня было. Весь я сейчас состоял из трех спасительных букв, удерживающих мое полумертвое сознание на плаву. Э.Д.А. Весь смысл моего существования съежился до единственной необходимости – увидеть ее. До этого мгновения я не имел никакого права ни убиваться, ни сходить с ума, ни проклинать себя за то, что сделал…       Стараясь заглушить слышимое мне одному тиканье секунд в голове, которые, подобно заевшей пластинке, твердили лишь «времени нет», я с силой зажмурился и глубоко задышал, умоляя свой разум дотащить эту разваливающуюся физическую оболочку до больницы, в которую увезли Эду. Стоп, но… Куда ее увезли? Где мне ее искать?.. Будто подслушав мои мысли, которые снова рисковали довести сознание до коллапса, телефон в кармане брюк издал короткий звуковой сигнал входящего сообщения. Я обмер до кончиков пальцев, ощущая, как воронка пустоты снова засасывает меня в свое немое ничто. Я слишком хорошо помнил это чувство, которое однажды лишило меня самого родного человека в этом мире. Которое разрушило мою семью и уничтожило меня самого, превратив наивное детское сердце в деформированный кусок железа.

Безысходность.

      И сейчас эта безысходность волнительно укладывала свой холод на мои плечи, обещая погрузить меня в самый большой в жизни кошмар, из которого мне ни за что не выбраться.

Нет… Пожалуйста… Умоляю, только не снова…

      Вдох – моя рука сама по себе вырывает телефон из кармана.       Дениз Карсу, 13:55       Госпиталь Ларибуазьер, Париж, Франция       <нажмите, чтобы открыть метку на карте>       Я громко выдохнул, почувствовав себя вернувшимся с того света. Сердце болезненно пульсировало в груди, но сейчас я был даже рад этой боли, перекачиваемой с кровью по венам, потому что ощущал себя все еще живым. Это оказался всего лишь адрес больницы… Все хорошо… Ничего не произошло… Эда ждет меня… Я уверен в этом… И с каждой новой отмеренной секундой моя уверенность только крепла, позволяя мне наконец-то взять под полный контроль ад в голове и унять паническую дрожь по всему телу.       Через мгновение смартфон в моих пальцах снова прозвенел. На экране мелькнуло очередное сообщение:       Дениз Карсу, 13:56       Эду перевели в отделение неврологии       В этот момент, кажется, с моих плеч свалилась не просто гора, а целый континент. Получается, раз Эда не в реанимации, ее жизни больше ничего не угрожает? Но почему тогда она сейчас именно в неврологическом отделении?.. Дениз обмолвился, что она разбила голову… Неужели что-то серьезное?.. Черт… Мне смертельно необходимо хотя бы просто услышать ее…       Давая тревоге поглубже вонзиться в самую живую часть сердца, я открыл список последних звонков и, нажав на любимое имя, сомкнул веки, мысленно заклиная свой телефон заговорить самым чарующим на свете голосом, но вместо него услышал лишь до ужаса безликое «аппарат абонента выключен». Словно не понимая смысл этого оповещения, я позвонил Эде еще раз. И еще раз. И еще… Но чуда так и не произошло. Мой мир все еще обреченно болтался над пропастью кошмарной неизвестности. Обхватив голову руками, я принялся перебирать в уме сотни возможных последствий аварии, которые могли случиться с возлюбленной, как вдруг не выдержавший мозг, перейдя в режим самозащиты, скомандовал требовательное «СТОП», заставившее меня резко раскрыть глаза. Чтоб мне провалиться! Я вообще не о том сейчас думаю! Главное, что Эда жива. Что ее сердце по-прежнему бьется и нуждается во мне. Со всем остальным мы справимся…       Ткнув в присланную Денизом геометку, я тщательно изучил маршрут от аэропорта до больницы, запоминая весь предстоящий путь в малейших деталях, после чего убрал телефон и вымученно вздохнул. Уставившись в иллюминатор, я терпеливо ждал, когда же «Боинг» наконец-то докатится до положенного места на стоянке, пока каждая моя мышца приходила в повышенную готовность для того, чтобы я мог пулей вылететь из самолета. Мой план был предельно незамысловат: первым покинуть борт, быстро раздобыть машину и на всех скоростях добраться до больницы. Тем не менее, несмотря на очевидную простоту поставленной задачи, я не имел больше права на ошибку. Никаких промедлений. Никаких самобичеваний. Никакого страха. Только отчаянная потребность как можно скорее воссоединиться с Эдой, чтобы больше никогда ее не отпускать.       Самолет мягко остановился, продолжая заполнять пространство салона назойливым шумом работающих двигателей. Я рывком расстегнул ремень безопасности и, чувствуя, как от нервозности холодеют ладони, покрепче стиснул их. Снаружи послышалось гудение устанавливаемого телетрапа, который, не спеша подползая к борту, в итоге успешно состыковался с фюзеляжем. Рядом со мной началась какая-то суета, сопровождаемая характерными щелчками, пиликаньями телефонов и радостными голосами, в унисон повторявших о благополучном приземлении в Париже. Аллах, прошу тебя, дай мне уже выйти из этого чертова самолета…       Моего плеча вдруг что-то осторожно коснулось – рядом оказалась все та же бортпроводница, наградившая меня пощечиной за неадекватное поведение. Глядя в ее взволнованные серые глаза, казавшиеся почти прозрачными, я не испытывал к этой девушке ни агрессии, ни негодования, ни желания проучить ее за рукоприкладство, которое явно выходило за рамки ее должностной инструкции. Наоборот, я был преисполнен признательности за то, что, сама того не ведая, она помогла мне вернуться к свету, когда я сам отдал всего себя на растерзание тьме.       — Господин, прошу вас пройти за мной на выход, — ее лицо казалось безэмоциональной маской, но в поникшем взгляде слишком явно читалось какое-то горькое чувство. Неужели она сожалеет о том, что не смогла выпустить меня раньше?..       В ответ я лишь молчаливо кивнул и, поднявшись на напряженные ноги, прошел за ней вперед.       — А ваш багаж? — поинтересовалась бортпроводница, чуть нахмурив брови.       — У меня его нет, — соврал я, четко понимая, что оставленная на багажной полке сумка с вещами – это последнее, что мне было сейчас нужно. В конце концов, когда я заберу Эду из больницы, то смогу просто заказать доставку случайно забытой ручной клади до нашего отеля…       — Хм… — девушка тяжело вздохнула и, отвернувшись, дернула ручку двери, после чего толкнула ее от себя, впуская в салон поток прохладного воздуха. — Благодарим вас за выбор «Турецких авиалиний». Надеемся, вы получили только положительные впечатления от полета. Будем рады новой встрече с вами. И… — прервав сухую заученную речь, она пристально посмотрела на меня и произнесла на полтона тише. — Берегите себя.       — Спасибо. Всего доброго, — не взглянув на бортпроводницу в последний раз, я сделал шаг прочь из самолета.       Длинный туннель телетрапа смазанно промелькнул передо мной буквально за пару мгновений, сменяясь обрывочными картинками хорошо знакомого мне терминала прилетов. Я бежал на пределе человеческих возможностей, пока с каждым резким сокращением мышц в сознании все болезненнее оживали воспоминания о вчерашнем прощании с Эдой в аэропорту. Я снова видел мучительную грусть в ее глазах, снова ощущал тепло ее подрагивающих губ на своих, снова очаровывался улыбчивыми ямочками на ее щеках… Я бежал сломя голову, будто надеялся, что вот-вот смогу обогнать само время и проскочить тысячи километров пространства, чтобы снова очутиться в том вечере. Аллах, я бы отдал сейчас все даже за самую тщетную попытку изменить пару секунд прошлого, едва не лишивших меня целого будущего…       Преодолев бесконечные стеклянные коридоры и таможенный контроль, ноги в итоге примчали меня, полуживого от стремительной пробежки, прямо к нужному месту, расположение которого очень удачно сохранилось в архивах моей памяти. За просторной стойкой с минималистичной вывеской «Car rental Paris Charles de Gaulle Airport» сидела светловолосая девушка в черном брючном костюме и что-то скрупулезно изучала на мониторе ноутбука перед собой. Когда я примчался к ней и, изнемогая от одышки, со слишком громким ударом схватился за столешницу ее рабочего места, незнакомка чуть не подпрыгнула от неожиданности, машинально выпучивая свои большие глаза, но всего за секунду смогла справиться с испугом, о чем свидетельствовала вежливая улыбка на ее лице.       — Добрый день, месье! — собеседница поднялась на ноги и отрывистым движением одернула свой пиджак. — Чем я могу вам помочь?       — Мне нужна машина… — я пытался выровнять дыхание, но оно все еще было слишком сбивчивым, из-за чего мой голос то и дело глох. — Срочно…       Француженка уселась обратно за ноутбук и, сделав пару щелчков мышью, поинтересовалась:       — Вы оставляли предварительную заявку на нашем сайте?       — Нет… — чтобы дышать свободнее, я резко вцепился в свой галстук и рывком ослабил его, чем вызвал настороженный взгляд девушки, который она тут же отвела. Кажется, я был слишком дерганым… Надо взять себя в руки!       — Что ж, хорошо, — она неуверенно улыбнулась, не отрывая глаз от экрана ноутбука. — Какая машина вам нужна?       — Какая машина? — будучи неготовым к такому вопросу, я принялся нервно тереть лоб. — Я… Я не знаю… — мои глаза суматошно заморгали. — Самая быстрая…       Услышав такой расплывчатый ответ, собеседница озадаченно посмотрела на меня, вскинув брови, но через секунду кивнула и продолжила:       — Подскажите, пожалуйста, цель аренды: туризм или деловые поездки?       — Да какая разница?! — бешено уставившись на незнакомку, вдруг рявкнул я, поддавшись острому раздражению, что нарастало с каждой секундой, потраченной впустую в этих бессмысленных расспросах. — Дайте мне уже машину! Немедленно… — разглядев испуг в застывших глазах напротив, я мигом стушевался, осознавая, каким невменяемым казался сейчас со стороны. Черт возьми, если я продолжу в том же духе, то рискую нарваться на службу охраны…       Пытаясь смягчить общий тон беседы, я неестественно заулыбался и заговорил тише, надеясь быстро исправить негативное впечатление, которое успел произвести:       — Извините, пожалуйста, просто я очень опаздываю…

Ты уже опоздал.

      Колени тут же подкосило. Пошатнувшись, я крепче ухватился за рабочую стойку перед собой, пока все внутренности с ноющей болью пережимались под давлением этого мерзостного чувства, от которого очертания аэропорта вокруг и встревоженное лицо француженки стремительно искажались и проваливались в темноту. Зажмурившись со всей силы, я сделал глубокий вдох и еле слышно выпалил: «Прошу вас…»       — На какой срок вы хотите арендовать авто? — раздалось буквально спустя мгновение. Я резко распахнул глаза: сотрудница компании проката с пониманием и терпением смотрела прямо на меня.       — Без понятия… — громко выдохнув, я откашлялся и несмело улыбнулся собеседнице. — Мне нужна машина прямо сейчас…       — Извините, месье, — девушка виновато потупилась на свой стол, — но без ориентировочного срока аренды я не смогу рассчитать стоимость…       — Ну тогда… — я пожал плечами, судорожно подбирая в уме подходящий ответ. — Пусть будет неделя…       — Вы планируете эксплуатировать авто только в пределах Парижа? — незнакомка вновь уставилась в свой ноутбук. — Или вам потребуется выезд в другие города Франции? Может, вы собираетесь посещать другие страны Евросоюза?..       — Понятия не имею… — сдавленно процедил я и сжал ладони в кулаки, ощущая, как от нетерпения снова начинаю закипать. — Пожалуйста, можно побыстрее?       — Хорошо, тогда укажу на всякий случай всю Францию, — послышалась пара громких щелчков. — Можете подсказать необходимый лимит пробега в сутки?       — Вы серьезно? — я сделал слишком громкий выдох и невольно нахмурился, прожигая девушку перед собой озлобленным взглядом. — Послушайте, я очень тороплюсь…       — Тогда оформим безлимитный пробег, — она не дала мне договорить, покосившись на меня с робкой улыбкой на лице. Я коротко кивнул в ответ и прочистил горло.             Некоторое время собеседница не отрывалась от своего ноутбука, после чего протянула мне буклет, на котором красовалась хорошо знакомая мне BMW Z4:       — Могу предложить вам вот такой вариант. Поскольку автомобиль относится к премиальной категории, вам придется оплатить дополнительную страховку на случай аварии или каких-либо повреждений.       — Хорошо… — я облегченно вздохнул, надеясь, что уже через мгновение получу желанные ключи.       — Ваш паспорт и водительское удостоверение, месье, — француженка вновь одарила меня неуверенной улыбкой. Получив от меня документы, она начала быстро клацать клавишами, не обращая внимания на мои нетерпеливые взгляды, которыми я как будто поторапливал ее.       Спустя минуту передо мной оказались бумаги с бесконечным количеством текста, мелкие буквы которого казались вообще нечитаемыми сейчас для меня, готового впасть в безумие от любого мгновения, отдаляющего смертельно необходимую встречу с Эдой.       — Подпишите, пожалуйста, договор аренды в двух экземплярах, — француженка положила поверх листов ручку, а рядом – мой паспорт с правами. — В нем подробно расписаны условия возврата автомобиля и возможные неустойки.       Сцепив зубы, я принялся максимально быстро выцарапывать ручкой в нужных графах свою подпись, которая выходила слишком уродливой и вообще непохожей на настоящую.       — Оплата наличными или по карте? — девушка поднялась со своего места и, забрав у меня один экземпляр договора, отложила его к себе на стол.       — По карте…       — Прошу вас, — на стойке передо мной материализовался платежный терминал. Не глядя на сумму на маленьком мониторе, я торопливо выдернул свою банковскую карту из внутреннего кармана пиджака и приложил ее к устройству, после чего суетливо набрал пин-код.       Случайно промазав мимо нужной цифры, я тихо выругнулся на свои вздрогнувшие пальцы и со второй попытки ввел корректную четырехзначную комбинацию. Француженка ободряюще улыбнулась и, неловко опустив глаза, протянула мне еще один лист бумаги:       — Это акт осмотра автомобиля… — она звучала тише, словно предчувствовала негодование, которое грозит свалиться на нее. — Вам необходимо пройти с ним на стоянку, записать показатели пробега, топлива и...       — Извините, — я резко перебил ее, прочистив горло, — у меня нет на это времени. Дайте мне уже ключи, пожалуйста…       — Месье… — она растерянно захлопала ресницами. — Если на машине сейчас есть какие-то повреждения, которые вы не выявили, то при возврате авто за них придется платить вам…       — Мне. Все. Равно, — отчеканил я, с трудом обуздывая шквал гнева, от которого в груди пекло так сильно, что легкие были готовы воспламениться. — Заплачу хоть за капитальный ремонт всей машины, — я мигом оставил размашистый автограф в низу злосчастной бумажки и перевел настойчивый взгляд обратно на сбитую с толку сотрудницу. — Ключи. Дайте. Прошу вас…       Несколько секунд она металась стеклянными глазами между мной и лежавшим перед ней на столешнице актом, пока судорожно не вздохнула. Посмотрев к себе в ноутбук, девушка вписала какие-то числа в поля подписанного мной документа и, хвала Аллаху, положила передо мной смарт-ключ и метку сигнализации.       — Пожалуйста, будьте внимательны, у нас большие штрафы за утерю… — незнакомка, потупившись вниз, еще раз одернула свой пиджак и, выглянув из-за стойки, помахала рукой стоявшему у выхода вдалеке юноше, который тут же двинулся в мою сторону, нацепив дежурную улыбку. — Мой коллега проводит вас до нужной машины, — француженка кивнула мне и улыбнулась с нескрываемым облегчением. — Доброго вам дня, месье!       — Благодарю. Взаимно, — холодно ответив ей, я схватил со стойки ключи и быстро зашагал в сторону стоянки, не обращая внимания на мельтешащего рядом парня и его заискивающие речи про мой «утонченный» вкус и «роскошный» выбор.       Стоило мне выйти на территорию крытой парковки, как в глаза тут же бросились узнаваемые очертания «БМВ», блеснувшей идеально отполированной решеткой радиатора. Я решительно устремился к машине, пока молодой француз продолжал как ни в чем не бывало болтать:       —…вернуть автомобиль в чистом виде. Уровень топлива должен быть тем же, что сейчас, либо выше… Месье? – он явно оробел, увидев, как я выверенными движениями садился за руль, не реагируя ни на одно слово в мой адрес.       — Спасибо, — я кивнул ему и вежливо улыбнулся, нажимая на кнопку запуска двигателя. — Всего доброго, — машина подо мной приятно зарычала, заглушая совершенно бессмысленные сейчас возгласы на французском, которые всего за секунду остались далеко позади.       Я несся по оживленной автомагистрали, не замечая ни конвульсий стрелки спидометра, колеблющейся у отметки в сто пятьдесят в час, ни гудящих сигналов от соседей по потоку, между которыми я перестраивался с филигранной точностью, ни мелькающих дорожных знаков, отмерявших расстояние до Парижа. Я мчал строго в соответствии с сохраненным в голове маршрутом, ощущая, как с каждым пронесшимся мимо километром за ребрами все ярче разгоралась искра надежды на то, что все закончится хорошо. Что у Вселенной для нас с Эдой припасен только счастливый финал. И по-другому быть просто не может…

«Любимый, пожалуйста… Прошу… Сохрани меня…»

      Острая боль мгновенно резанула изнутри по глазным яблокам, отчего я машинально зажмурился и согнулся, схватившись за голову рукой. Машина рывком дернулась в сторону.

«УМОЛЯЮ, НЕ ОТПУСКАЙ МЕНЯ!..»

      Я не разбирал дороги впереди, через силу разлепляя дрожащие веки. Я не чувствовал бешеного грохота сердца, перемешивающегося вместе с ревом двигателя в какой-то хаотичный загробный гул. Я не понимал, есть ли у меня право верить в хорошее, пока все, что видел, – это обезображенное истошной болью лицо Эды, захлебывающейся слезами. Болью, что превращала сейчас все мое нутро в изрубленные потроха, заставляя до скрипа сжимать руль и вдавливать педаль газа в пол, отчего стрелка спидометра перескочила к двумстам в час. Как будто у меня был шанс сбежать от этих кошмарных видений даже на скорости света, даже на другую планету… Как будто я все еще надеялся, что могу успеть…       В этот момент раздалось оглушительное гудение, которое, молниеносно рассеяв ужасающие кадры в моем сознании, пронеслось мимо и затухло где-то позади. Цепляясь за руль трясущимися пальцами, я лихорадочно хватал воздух ртом, понимая, что только что пролетел на красный, чуть не угодив под колеса большегрузной фуры. Да какого черта?! Что со мной творится?.. Я должен прийти в себя… Сейчас же. Я должен добраться до Эды. Во что бы то ни стало. Пока этого не произойдет, я никому не позволю себя остановить. Ни судьбе, ни Аллаху, ни смерти. И уж тем более местной полиции…       Концентрируя все свое внимание на трассе, постепенно приближавшей меня к французской столице, я сбавил скорость до максимально допустимых ста десяти километров в час. Милая, подожди еще немного. Слышишь? Прошу тебя…

***

      Припарковавшись у госпиталя Ларибуазьер, я выскочил из машины и тут же хаотично заметался на месте, оглядываясь по сторонам. Сердце, отбивая ломаный тревожный ритм, не давало нормально собрать мысли в кучу, чтобы понять, куда мне сейчас нужно было идти, отчего с каждой истекшей секундой я начинал злиться на самого себя. Каким-то чудом мои глаза смогли ухватиться за расположенный вдалеке указатель с надписью «Salle d'urgence», который подсказал, что мне стоило попробовать обратиться в соседнее крыло. Не позволяя преждевременной радости лишить меня самообладания, я бросился в правильном направлении и уже через мгновение оказался на пороге приемного отделения.       Зайдя внутрь, я чуть было сразу не потерялся в этом беспорядочном месиве из снующих во все стороны пациентов и медперсонала, приправленном едким запахом фенола, навязчивым стуком больничных каталок и объемным неразличимым шумом человеческих голосов. Я пробовал высмотреть хоть что-то, способное дать наводку на дальнейший путь до отделения неврологии, но от нескончаемой суматохи вокруг перед глазами все начало плыть. Я пытался дышать спокойно, размеренно, но весь воздух из приемного покоя словно за секунду куда-то испарился, наполняя легкие какой-то отравляющей тяжестью, от которой рука невольно потянулась к вороту рубашки. Ноги резко потеряли недавно обретенную устойчивость, став будто бы инородными для моего тела. Прислонившись к стене, я до боли стиснул зубы, беззвучно проклиная себя за раздражающий приступ слабости. Все, хватит! Долго ты еще будешь распадаться по частям? Ты ведь уже так близко к ней…       В этот момент рядом со мной прямо из ниоткуда возникла пухлая миниатюрная медсестра, которая тут же привлекла мое спутанное сознание слишком громким, но задорным голосом:       — Месье, вы пришли на осмотр?       Впечатавшись взглядом в ее круглое лицо, пару секунд я просто моргал, давая зрению восстановить естественную четкость. Девушка в ответ на этот удивленно вскинула брови и приоткрыла рот, но я заговорил первым:       — Нет, я ищу свою невесту… — я коротко откашлялся и наконец-то смог сделать глубокий вдох. — Мне сказали, она поступила в вашу больницу после аварии…       — О, вот оно что! — ее глаза блеснули. — Обратитесь в регистратуру, пожалуйста, — медсестра жестом указала на большую квадратную стойку, за которой суетились по меньшей мере пять женщин.       Благодарно кивнув ей, я чуть улыбнулся и приковылял к указанному месту.       — Здравствуйте… — я уставился на копающуюся в бумажках сотрудницу госпиталя, которая тут же подняла на меня озадаченный взгляд. Мне показалось, что я звучал слишком тихо на фоне всего этого галдежа вокруг, поэтому прибавил громкости голосу. — Как мне пройти в отделение неврологии?       — Добрый день, месье, — она устало вздохнула. — У вас запись на прием?       — Нет, мою невесту туда перевели… — не сводя с собеседницы глаз, я неосознанно начал крутить кольцо на безымянном пальце. — Она попала в аварию… Я должен с ней увидеться…       — Имя и фамилия? — женщина заклацала клавишами клавиатуры, тут же замерла и, несмело покосившись на меня, чуть тише произнесла. — Пожалуйста.       — Эда Йылдыз, — в груди так по-домашнему потеплело, что на секунду я даже забыл о том, где нахожусь и по какой причине.       — А? — медрегистратор непонимающе выпучилась.       — Э-д-а Й-ы-л-д-ы-з, — я повторил медленнее, позволяя женщине по буквам внести в компьютер имя моей возлюбленной, и зачем-то добавил. — Она из Турции…       — А, вот как. Секунду… — сотрудница поджала губы, шустро бегая глазами по монитору своего компьютера. — Да, такая пациентка сегодня поступила к нам…       — Где мне ее найти? – чувствуя душевный подъем, я подался вперед к ней в полной готовности получить ответ, разрушающий последнее препятствие на пути к Эде.       — Боюсь, сегодня вы не сможете ее увидеть, — не глядя на меня, женщина пожала плечами.       — Что?.. — я потрясенно застыл на месте, не веря своим ушам, будто услышанное было полной чушью. Фикцией. Невозможностью. — Почему?..       — Потому что ее лечащий врач отменил все посещения на ближайшее время, — собеседница тяжело вздохнула и, не поднимая на меня глаз, начала рыться в каких-то бумажках.       — В каком… с-смысле…       — Месье, извините, — она резко перебила меня, уставившись бесцветными глазами, — попробуйте прийти завтра… — немного приподнявшись, медрегистратор перевела взгляд за мою спину и громко произнесла. — Следующий, пожалуйста!       — Прошу вас! — психически пялясь на нее, я наклонился почти вплотную к ее лицу, повышая тон требовательного голоса. — Пустите меня к ней! Это очень важно!       — Увы… — сглотнув, женщина развела руками. — Сегодня это невозможно, поймите…       — Пожалуйста… — я до боли стиснул кулаки и, чувствуя, как меня всего начинает лихорадочно колотить, перешел на заклинающий полушепот. — Хотя бы на пять минут… Позвольте увидеть ее…       — Не могу… — женщина трусливо вжалась в спинку своего стула, судорожно захлопав ресницами. — Месье, пожалуйста, не задерживайте очередь…       — ДАЙТЕ МНЕ ПРОСТО ПОКАЗАТЬСЯ ЕЙ НА ГЛАЗА! — стукнув кулаком по столешнице, я несдержанно заорал на нее так, что от громкости собственного голоса загудело в ушах. — ЧТОБЫ ОНА ЗНАЛА, ЧТО Я ЗДЕСЬ!       Вокруг воцарилось тягостное беззвучие, физически давившее на мои пульсирующие виски. Я рвано дышал, дырявя взглядом окаменевшую сотрудницу госпиталя перед собой, как вдруг справа от меня послышался несмелый мужской голос, заговоривший по-турецки:       — Серкан? Серкан Болат?.. Это правда ты?       Я машинально повернул голову: приземистый мужчина в белом халате и очках без оправы стоял совсем рядом и без зазрения совести разглядывал меня с небывалым восторгом и неверием в карих глазах, будто я был свалившимся с Луны пришельцем. Я чуть нахмурился, изучая в ответ его черты, которые показались мне до жути знакомыми. Знакомыми, но в одночасье забытыми… Стоило мужчине радостно дернуть уголками губ вверх, частично обнажив ряд белых зубов, как я весь остолбенел, пораженно раскрыв рот. Ну конечно… Я хорошо помнил и эту кривоватую улыбку, ни капли не изменившуюся сквозь года, и черные кучерявые волосы, украсившиеся более заметной сединой, и густые выразительные усы, ставшие еще длиннее, чем раньше. Но лучше всего в моей памяти сохранилось его имя, которое однажды умерло во мне вместе с воспоминаниями о безмятежном детстве, а теперь таращилось на меня строгими буквами нагрудного бейджа:

«Омер Ышык

Заведующий отделением неврологии

Госпиталь Ларибуазьер»

***

      На протяжении многих лет Омер Ышык являлся неотъемлемой частью моей жизни и семьи Болат в принципе. Настолько неотъемлемой, что до семи лет я был твердо убежден, что «дядя Омер» – это действительно мой дядя. Брат моего отца. Как могло быть иначе, если еще молодое лицо этого коренастого и всегда веселого мужчины я видел на школьных выцветших фотографиях Альптекина? На кадрах со свадьбы родителей? Даже на снимках маминой выписки из роддома, где она держала «кроху Серкана» на руках?..       Как оказалось, Омер Ышык на самом деле был просто школьным другом моего отца и никаких родственных связей с ним не имел. Тем не менее, это не помешало ему обрести с Альптекином более прочную связь, благодаря которой их дружба пережила не только долгие годы, но и различия в характере, жизненных принципах и, что немаловажно, в призвании. Нередко, особенно в моменты своих профессиональных взлетов, отец любил заводить избитую пластинку из разряда «вот если бы ты тогда согласился на мое предложение, сегодня мы бы вдвоем перерезали ленточку у новенькой привокзальной площади», только Омер каждый раз пожимал плечами, отвечая, что строительство – это не его стихия. Вернее, он предпочитал отшучиваться, что ему интереснее отстраивать не какие-то здания или сооружения, а поврежденные системы человеческого организма. Он видел свое предназначение в лечении людей и нисколько не жалел о выборе профессии, который едва не развел закадычных друзей по разные стороны после окончания школы. Даже моя мать, всегда поддерживающая Альптекина в бизнесе, вставала в подобных спорах на защиту Омера, уверенная, что он врач от Аллаха. Что такие чудотворные руки, как у него, даны в этой жизни единицам. Что он настоящий волшебник, чья магия способна победить любую болезнь. И я сам верил в это, потому что именно волшебные руки дяди Омера исцеляли любую мою детскую болячку.       Болел я тогда действительно часто, чуть ли не с самого младенчества. Мама, не доверявшая другим врачам, чуть что обращалась за помощью к Омеру, даже если я подхватывал обычную простуду. Он же, в свою очередь, вместо того чтобы просто подсказать моей матери незатейливые способы избавиться от пустякового недуга, каждый раз бросал все свои дела и приезжал лечить мой заложенный нос, высыпания на коже после съеденной втихаря коробки конфет, ссадины и синяки после бурных игр с Альпом, словом, любую ерунду, которая вообще не требовала такого чрезмерного внимания. С тех пор Омер Ышык, сам того не заметив, стал для Болатов первым семейным врачом. Но для меня он был не просто человеком, который измерял мне температуру, расспрашивал, что я съел, и объяснял, как надо поступать, чтобы ушибы поскорее прошли. Наравне с Альпом он был для меня настоящим другом. Другом, который вместе с моим братом любил читать по ролям «Маленького принца», когда я сильно болел. Другом, который аплодировал моим выученным фокусам и трюкам, когда мне становилось лучше. Другом, который весьма мелодично пел под гитарный аккомпанемент Альпа, когда я скучал по родителям, поглощенным водоворотом работы настолько, что они неделями не появлялись дома. Бесчисленные дни вдали от отца и матери привели к тому, что для меня перестали существовать люди роднее, чем мой брат и дядя Омер. Время, пролетевшее в их веселой компании, стало самым счастливым во всем моем недолгом, но ярком детстве. Угасать оно начало в тот момент, когда Альп, которого любые болезни всегда обходили стороной, внезапно простыл.       Первые симптомы недомогания в виде повышенной температуры и легкого кашля появились у брата во время его подготовки к летнему музыкальному фестивалю, организаторы которого упорно отклоняли заявку группы Альпа на участие. Отец тогда безвылазно колесил по стройкам на территории Турецкой Ривьеры, мать уехала за тканями в давно запланированную командировку на Дальний Восток. Дядя Омер, периодически навещавший нас, брата осмотрел и не обнаружил ничего подозрительного, но, прописав ему целый список лекарств «от всего» вкупе с постельным режимом, посоветовал сделать флюорографию в том случае, если признаки простуды не пройдут в ближайшие дни или усугубятся. Альп с усмешкой махнул рукой на все эти рекомендации, заявив, что у него, и так почти здорового, есть дела поважнее, чем валяться в кровати или шататься по больницам. Ведь на кону была его давняя мечта – выступление перед многотысячной толпой меломанов, которые, в отличие от неискушенных посетителей ночных баров, точно смогли бы по достоинству оценить тонкую красоту музыки моего брата. Ради этой мечты он в итоге две недели одолевал организаторов фестиваля, не обращая внимания ни на повышавшуюся вечерами температуру, ни на усиливающийся кашель, ни на начавшуюся слабость. Он горел желанием явить свое творчество широкой аудитории настолько пылко, исступленно, что в итоге получил свое – выбраковав половину представленного репертуара, его группу допустили до участия в мероприятии при условии, что за две недели до начала брат с друзьями придумает, как дотянуть хронометраж фестивального сет-листа хотя бы до тридцати минут.       Совершенно игнорируя свое болезненное состояние, Альп был просто на седьмом небе от радости. Товарищи, разделявшие его восторг, предложили ему наиболее рабочий и простой вариант: сочинить парочку развлекательных кавер-версий каких-нибудь мировых поп-хитов, чтобы заодно разнообразить достаточно меланхоличное и глубокомысленное творчество группы. Брат, конечно, от этой идеи отказался, решив, что он сам всего за неделю напишет несколько трогающих за душу песен, которые не стыдно будет исполнять даже спустя десятилетия. Я всегда знал, что Альп очень трепетно, даже фанатично относился к музыке, но таким одержимым видел его впервые: холодно попросив не беспокоить его в ближайшие семь дней, он громко хлопнул дверью и заперся в своей комнате, оставляя меня совсем одного в большом опустевшем доме.       Пожалуй, последующие дни, начинавшиеся и заканчивавшиеся приглушенными гитарными трелями, были самыми длинными и самыми страшными в моей жизни. Я ходил на цыпочках мимо комнаты Альпа, слыша, как он без остановки дергает струны и давится хриплым кашлем, и даже не догадывался, что острая пневмония все это время с аппетитом откусывала от него по кусочку, безжалостно приближая момент, когда точка невозврата будет пройдена. Не находя себе места от усиливающейся с каждым часом тревоги, я судорожно метался по дому, совершенно не понимая, что мне нужно было делать. Дядя Омер, как назло, оказался завален чуть ли не круглосуточными сменами в больнице, поэтому после осмотра Альпа в самом начале его простуды больше не приезжал к нам. Отец, застрявший на стройках, на связь не выходил. Мама, проклинавшая заминки в своей заграничной поездке, сообщила, что вернется буквально со дня на день. Не выдерживая леденящего душу предчувствия, я в итоге собрался с духом и, нарушив уединение брата, предложил позвонить Омеру, на что получил просто убийственный ответ:

«Серкан, в отличие от тебя, я уже не ребенок. Я взрослый человек, который сам в состоянии позаботиться о себе. Поэтому больше не отвлекай меня по таким глупым причинам. Лучше возьми гитару в руки и попрактикуйся вместо того, чтоб без дела слоняться по дому… И не вздумай беспокоить дядю Омера, у него море своих дел сейчас… Договорились?»

      Глядя в его остекленевшие глаза, я ничего не сказал тогда. Просто кивнул, понимая, что мне, наивному ребенку, ничего не смыслящему в жизни, ни за что не переубедить человека, который был как никогда близок к исполнению своей заветной мечты. Я молча согласился с решимостью Альпа довести дело до конца, хотя все внутри меня цепенело перед ужасом оставшихся дней. Улавливая по ночам тяжелые шаги брата за стеной, его прерывистое дыхание, я бездвижно лежал в своей постели, перепуганный до дрожи, и мысленно умолял эту жуткую болезнь прекратить свои пытки над Альпом, оставить его в покое и сожрать взамен меня. Я был готов пожертвовать своим здоровьем, счастьем и отмеренными мне годами, лишь бы брат снова стал тем улыбчивым шутником, который в тысячный раз читал мне перед сном «Маленького принца».       Утро седьмых суток затворничества Альпа наступило в зловещей тишине, без уже ставших обыденными гитарных отзвуков. Дверь его комнаты отрывисто скрипнула. Услышав шаркающие шаги по коридору, я соскочил с кровати и со всех ног вбежал в гостиную: весь в поту, Альп лежал на диване с сомкнутыми веками и бился в дикой лихорадке, пока в его груди с каждым вдохом что-то свистело, булькало и хрипело. Когда я, не узнающий в этом измученном человеке родного брата, подошел к нему, он раскрыл глаза и, не сразу разглядев меня, зашептал с блаженной улыбкой на лице:

«Серкан, братишка… Я смог… Ты представляешь?.. Я справился… Теперь все они наконец-то услышат мою музыку… Прочувствуют ее… Но я так устал, Серкан… Никогда в жизни так не выдыхался… Пожалуй, мне стоит немного передохнуть… Разбуди меня через час… Договорились?»

      Я не успел ничего ответить, как Альп медленно опустил веки, роняя голову набок, и в тот же миг расслабился всем едва дышавшим телом. Стоило моим дрожащим пальцам дотронуться до руки брата, как я ощутил просто испепеляющий жар его кожи, будто Альп горел живьем в невидимом пламени. Глотая свои слабые всхлипы, я схватил телефон и позвонил единственному на свете человеку, который мог спасти брата.       Дядя Омер примчался через двадцать минут. Я хорошо запомнил, как его губы дрогнули при виде Альпа, как в его всегда неунывающих глазах буквально на секунду обнажился парализующий ужас. Заметив мой панический взгляд, мужчина повернулся ко мне и, добродушно улыбнувшись, успокаивающе произнес:

«Сынок, все будет хорошо, обещаю… Мы вылечим его, вот увидишь…»

      Через пару мгновений брата увезли на машине скорой помощи. Через несколько часов из командировки вернулась мама. Отец появился на пороге дома только к вечеру…       Спустя три затянувшихся дня Альп умер в отделении интенсивной терапии, так и не приходя в сознание. А я об этом даже не узнал. Родители, примерив вместо лиц пустые безжизненные маски, вернулись из больницы раньше обычного. Когда я кинулся к ним с расспросами о брате, мама, не глядя на меня, безмолвно ушла в спальню и, не издав ни звука, съежилась на кровати. Невзирая на мои жалобные хныканья, отец вытолкал меня в мою комнату и, безостановочно приговаривая, что мне нужно уехать из Турции, что на новом месте меня будет ждать превосходная школа и верные друзья, что так будет лучше, наспех собрал мои вещи и силком вытащил меня на улицу, где уже ожидала машина. Тихо скуля на заднем сидении, я в очередной раз безвольно принял новую действительность, в которой меня не ждало ничего, кроме одиночества. Я снова молча наблюдал за тем, как близкие когда-то люди всего за мгновение становятся невыносимо далекими, будто незнакомыми, и не имел никакого шанса все исправить.       О том, что Альпа больше нет, я узнал лишь спустя несколько дней, осваиваясь после внезапного переезда в Лондон. Мне позвонил лучший друг брата, который, судя по всему, даже не знал, что меня нет в Стамбуле, и заговорил дрожащим голосом:

«Серкан, здравствуй… Очень сожалею о твоей утрате… Знай, что мы все скорбим по нему… Не могу дозвониться до господина Альптекина и госпожи Айдан… Если ты сейчас дома, я могу заехать за гитарой Альпа? Твои родители сказали, что я могу забрать одну. На память…»

      В этот момент я в полной мере испытал, что детство безвозвратно закончилось. Взрослая жизнь началась выворачивающей наизнанку болью, мертвящими объятиями безысходности, тотальной ненавистью к себе самому и еще одним ядовитым чувством, вкуса которого я никогда раньше не ощущал. Предательство. Задыхаясь от слез и бессильной ярости, я схватил телефон и набрал номер, принадлежавший последнему живому напоминанию о некогда счастливом прошлом.       — ДЯДЯ ОМЕР, ПОЧЕМУ ТЫ НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ?!       — Серкан, мне очень жаль…       — КАК ТЫ МОГ НЕ СКАЗАТЬ МНЕ, ЧТО АЛЬП УМЕР?!       — Сынок, послушай, я хотел тебе все рассказать, но твои родители попросили не говорить ничего, пока ты…       — ТЫ ЖЕ ОБЕЩАЛ, ЧТО ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО! ТЫ ДОЛЖЕН БЫЛ ЕГО СПАСТИ!.. Почему ты не спас его? Почему все закончилось так?.. Дядя Омер, никакой ты не волшебник, слышишь? Ты обманщик! Лжец! Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!..       Весь мой привычный мир за секунду сгнил и, обратившись горсткой трухи, развеялся по ветру жестокой реальности. Я лишился отца и матери, сославших меня с глаз долой, когда нуждался в них больше всего. Я утратил доверие к людям, бесследно исчезнувшее из моего существования вместе с Омером Ышыком. Я похоронил веру в волшебство, умершее вместе с Альпом, не оставившего на прощание даже простейшего аккорда той музыки, ради которой брат приговорил себя к вечному небытию. Я сам умер с ним, превратившись в бездушное подобие человека с черной пропастью в груди, да вот только… С появлением в моей жизни Эды я воскрес. Ворвавшись на горизонт моих тусклых дней ослепительной вспышкой, она вернула мне все, что я потерял и о чем даже не мог мечтать. Тепло души. Искренность сердца. Улыбку без причины. Радость самым незначительным моментам. Наполненность счастьем. Надежду на светлое будущее… Вот только сейчас, внезапно встретившись лицом к лицу с мужчиной, что когда-то стал мне настоящей семьей, я был готов сойти с ума от первобытного страха, материализовавшегося в невысокой фигуре в белом халате. Будто передо мной воплотился всадник моего личного Апокалипсиса. Предвестник гибели целой Вселенной… Я смотрел в ответ в поблескивающие за очками глаза Омера Ышыка и отчетливо видел в них только отражение своего перепуганного до смерти детского лица.

***

      — Вот так встреча! — меня стиснуло крепкими объятиями, возвращающими разум, погрязший в самом болезненном воспоминании, обратно в приемный покой. — Как же я счастлив видеть тебя, Серкан! — сильная рука с чувством похлопала меня по спине, пока я, налившись свинцом в каждой клетке тела, не мог даже шелохнуться. — Как же ты возмужал, просто не верится!       Омер Ышык резко отстранился, держа меня за плечи, и, продолжая бегать по мне возбужденными глазами, расплылся в улыбке:       — Я, конечно, видел твои фотографии в интернете, но даже представить не мог, что ты ТАК вымахал!.. — он громко рассмеялся, но, заметив, с какой непроницаемостью я продолжал таращиться на него, тут же осекся и убрал свои руки. — Кхм, извини, пожалуй, мне стоит быть поскромнее… — неуверенно улыбнувшись, мужчина повернулся к еще застывшей за стойкой сотруднице и перешел на французский. — Мишель, что у вас тут стряслось? Что за шум?       — Доктор Ышык… — она глубоко выдохнула и часто захлопала глазами, косясь на меня. – Этот месье не в себе! Пришел сюда, начал орать на все отделение и требовать встречи с поступившей утром пациенткой!       — Правда? — брови Омера дернулись от удивления. — О какой пациентке речь?       — Вот об этой, — женщина протянула ему папку с бумагами.       — А… — только раскрыв папку, он звучно усмехнулся. — Мадемуазель Йылдыз, значит… — его взгляд быстро перекинулся на меня, судорожно задышавшего от одного только упоминания фамилии Эды. Прищурившись, Омер спросил на турецком. — Твоя девушка?       — Невеста… — хрипло ответил я и прочистил пересохшее горло.       — Доктор Ышык, слушайте… — медрегистратор, дернув Омера за халат, настороженно покосилась на меня. — Мне кажется, лучше позвать охрану и выпроводить этого скандалиста куда подальше…       — В этом нет нужды, — улыбнувшись ей, мужчина отложил бумаги на столешницу. — Все в порядке, Мишель. Возвращайся к работе.       Поправив бейдж на своей груди, Омер Ышык тяжело вздохнул и, сделав шаг ко мне, произнес вполголоса:       — Пойдем со мной, Серкан.       Мужчина тут же бодрым шагом направился прочь, помахав рукой кому-то по пути. Пялясь в его отдаляющуюся спину, я сцепил кулаки и, осознавая, что вариантов у меня больше нет, последовал за ним. Завернув за угол, я оказался у лифта, где призрак моего разрушенного прошлого задумчиво стоял, пристально глядя на стальные двери. Как только я, не сводя с него немигающих глаз, приблизился сзади, Омер Ышык мотнул курчавой головой и, засунув руки в карманы халата, буднично поинтересовался:       — Как родители поживают? У них все в порядке?       Сжав зубы, я уставился на плешивую макушку перед собой и вполголоса процедил:       — У мамы все хорошо. У отца… — внезапно охрипнув, я нервно откашлялся. — Не знаю. Они развелись.       — Ох… — он шумно вздохнул и потупился в пол. — Вот как. Извини…       Я недоуменно нахмурился, продолжая сверлить глазами лысеющую голову Омера Ышыка. Какого черта он сейчас сказал?.. Извиняться за что бы то ни было уже поздно. Слишком поздно…       В этот момент, издав слабый звуковой сигнал, двери лифта плавно открылись. Выпустив медсестру с пустой инвалидной коляской, мужчина молча шагнул в кабину. Зайдя следом, я поравнялся с ним, встав рядом справа. Тяжело вздохнув, Омер Ышык нажал на кнопку третьего этажа. Лифт сомкнул свои створки с глухим дребезжанием и мягко двинулся вверх.       — Почему вы… Здесь? — глядя в никуда, еле слышно произнес я, будто задавал этот вопрос не бездвижной мужской фигуре, а сам себе.       — Серкан, ради всего святого… — собеседник вдруг усмехнулся, перебирая что-то звенящее в кармане. – Давай не будем на «вы». Мы ведь все-таки не чужие друг другу… — я почувствовал на себе его несмелый взгляд, от которого по коже пробежал такой нестерпимый холодок отвращения, что мне невольно захотелось сплюнуть. — В любом случае ты уже взрослый состоявшийся человек, достигший в этой жизни небывалых высот, чтобы «выкать» какому-то докторишке…       Мужчина умолк. Не знаю, ждал ли он от меня каких-то слов, но я не мог выдавить из себя ни звука, ощущая, как с каждой новой секундой в компании моего бывшего друга петля перенесенного ужаса, накинутая на мою шею, становится все туже. Как бы бешено мне ни хотелось сейчас проломить эту металлическую клетку, со всех ног вылететь из госпиталя и бежать, бежать, бежать хоть на край света от этого пережитка несчастья в белом халате, пока обессиленное тело не рухнет без чувств, я не имел никакого права так безрассудно поддаваться бесконтрольной панике. Ведь Эда по-прежнему ждала меня… Ждала так сильно, как никогда прежде…       Достигнув нужного этажа, кабина лифта остановилась и неторопливо раскрыла двери. Выйдя из него, Омер Ышык медленно побрел прямо по просторному коридору, минуя сестринский пост и не обращая внимания на мельтешащих вокруг сотрудников больницы и пациентов. Глубоко вздохнув, я переступил порог отделения неврологии, как вдруг сердце с такой тупой болью впечаталось в ребра, что меня разом согнуло пополам. Хватаясь за горло, я задыхался, пялясь в мутный пол перед глазами, пока раздирающее изнутри чувство магнитом тянуло куда-то вперед. Эда была где-то рядом… Совсем близко… Я ощущал ее присутствие в воздухе, рывками наполнявшем легкие, пытался насытиться им, но острые импульсы, расползающиеся от груди по всему телу, не давали и шанса на глубокий вдох, заставляя мои ватные ноги дергано заковылять вслед за Омером Ышыком.       — Все хорошо? — неожиданно раздалось спереди: два темных глаза с беспокойством блуждали по мне, все еще пытавшемуся совладать с дыханием.       — Д-да… — сглотнув, я сделал несколько размеренных вздохов, позволивших мне унять одышку, после чего выпрямился, отводя взгляд в сторону. Мужчина в ответ отвернулся и направился дальше. Я покорно двинулся за ним.       — Что касается твоего вопроса… — не останавливаясь, он скрестил руки за спиной. — Меня пригласили работать в этот госпиталь буквально через пару дней после того, как твой брат… — он резко умолк и откашлялся, сделав пару хлопков по своей груди. — После нашего с тобой разговора… Ну… Того разговора… — Омер Ышык тяжело вздохнул, продолжая не спеша вышагивать по коридору. — В общем, я принял предложение. Пару лет уже возглавляю это отделение…       Он продолжал идти и что-то говорить, но я не слышал – его голос смешался с отзвуками моего оглушительного сердцебиения, нараставшим с каждым новым пройденным метром. Фигура в халате внезапно замерла и, повернувшись ко мне, неуверенно заговорила:       — Серкан, для начала я должен тебя кое о чем предупредить. Во-первых…       В этот момент звонкий визгливый голос, раздавшийся совсем неподалеку за стеной, оборвал Омера Ышыка на полуслове:       — ДА НА КАКОМ ЕЩЕ ЯЗЫКЕ МНЕ СКАЗАТЬ?! Я ЗДОРОВА! СЕЙЧАС ЖЕ ВЕРНИТЕ МОЮ ОДЕЖДУ!       Этот голос, нужный сейчас больше кислорода, пищи, света и жизни в целом, вонзившись в височную долю, электрическим разрядом вдарил по каждому нервному окончанию моего тела, приводя в движение окоченевшие мышцы. Превратившись в одно сплошное эхо этого выкрика, я бросился к ближайшей двери и, вдохнув напоследок, едва не сорвал ее с петель.       Мое сердце было готово ко всему. К тому, что тело Эды окажется переломанным по частям и навечно прикованным к больничной кровати. К тому, что ее совершенное лицо будет изуродовано увечьями настолько, что я едва смогу разглядеть за ними такие родные ребяческие черты. К тому, что вместо тонких рук и сводящих с ума ног у нее останутся только обрубки искалеченных конечностей. К чему угодно, лишь бы она простила меня за то, что я дал ей улететь. Лишь бы она разрешила мне выцеловать каждый след моей ошибки, отпечатавшийся ранами на ее коже. Лишь бы она позволила любить ее еще отчаяннее... Но за распахнувшейся дверью палаты ни одно из моих опасений, хвала Аллаху, не подтвердилось. Облаченная в больничную рубашку с цветочным орнаментом Эда сидела на койке и озлобленно сверлила глазами медсестру, что дергаными жестами пыталась успокоить ее. Из видимых последствий аварии за одну секунду я успел высмотреть только небольшой прямой шов над правой бровью возлюбленной, несколько отметин из пластыря на лбу, подбородке, скуле и шее, а также хаотичный узор из крохотных ссадин и багровых синяков, покрывающий кожу оголенных рук. Нечеловеческий страх, насиловавший мою душу все это время, в мгновение ока рассеялся с первым увиденным движением густых ресниц Эды, едва не придавив мое тело к полу громоздкостью испытанного облегчения.

Моя фея была прямо передо мной. Живая. Живая и целая…

      И сейчас в ее глазах, мигом отыскавших мои, посреди удивления, негодования и осуждения заново собирался по кускам мой висевший на волоске мир. Заново перерождался я сам.       Не ощущая силы притяжения под собой, я рванулся к Эде. Четыре шага – мои трясущиеся руки стискивают ее, теплую, любимую, священную, за острые плечи, бешено прижимают к моей груди, разламывающейся под агоническими ударами сердца. Мысли, пронзительно ревущие ее имя, не дают мне даже опомниться. Могу ли я так сильно обнимать ее в этот момент? Не причиняю ли я ей боль своими прикосновениями? Долго ли она прождала меня здесь? Впечатываясь в ее висок губами, я не соображаю вообще ни черта, но отчетливо чувствую, как Эда резко вздрагивает, будто через ее тело пропустили ток, и судорожно задерживает дыхание. Выкидывая прочь из гудящей головы лезущие вопросы, я жадно наполняю легкие ее волшебным запахом цветов и жду. Жду, когда она шепотом выдохнет мое имя. Жду, когда она наконец-то осознает, что я рядом. Жду, когда раскаяние за то, что я сделал с ней, расплющит меня в лепешку прямо здесь, на полу у ее больничной койки…       Вместо этого хрупкие руки Эды внезапно врезались мне в грудь и оттолкнули с такой небывалой силой, будто я был самым ужасным из ее ночных кошмаров. Послышался звон подвесок ее браслета, такой невыносимо громкий, лязгающий, что мои барабанные перепонки едва не лопнули. Чуть не упав, я отшатнулся от нее на шаг.       — ДА ЧТО ВЫ ТВОРИТЕ?! НЕ СМЕЙТЕ КО МНЕ ПРИКАСАТЬСЯ! — лихорадочно дыша, она буравила меня враждебными глазами, в которых я не видел ничего, кроме клокочущего гнева. — И чтоб вы знали, я ненавижу вас гораздо больше!..       — Милая… — отупело пялясь на нее, я осторожно приблизился к ней на сантиметр – Эда тут же дернулась назад и, не обращая внимания на возгласы медсестры рядом с собой, соскочила на ноги с противоположного края кровати, ставшей разделительной чертой между нами. — Ты чего?..       — Господин Ышык! — пару раз метнувшись нервным взглядом между мной и Омером, Эда нахмурилась и с презрением посмотрела на меня. — Что здесь делает этот человек? Какого хрена вы вообще его пустили?!       Колени предательски дрогнули. Потрясенно раскрыв рот, я уставился на Эду, как дегенерат, словно смысл ее слов совершенно не доходил до меня. Чем дольше я пялился на нее, тем отчетливее видел в ее непримиримых глазах чувство, от которого внутренности болезненно наматывались друг на друга, образуя бесформенный кровоточащий клубок. Ненависть. Она леденяще сквозила в каждом неровном выдохе Эды. Пряталась в каждой черте ее разъяренного лица. Сочилась из каждой поры ее поврежденной кожи. Беспощадная тлетворная ненависть, которую я не помнил даже в момент нашего знакомства…       — Мадемуазель Эда, спокойнее! — стоило за спиной раздаться взволнованному голосу Омера, как крепкая мужская рука схватила мое плечо и рванула на себя, еще сильнее отдаляя меня от любимой. — Я здесь, поэтому можешь быть уверена, что этот человек не сделает тебе ничего плохого. Все в порядке, слышишь?       Бросив на него недоверчивый взгляд, Эда поджала губы и, глубоко вздохнув, коротко кивнула, продолжая держать меня под прицелом суровых глаз. Утопая в панике, не дававшей мне выхрипеть и звука, я неосознанно потянулся к невесте, но Омер Ышык, пресекая мою очередную попытку приблизиться к Эде, грубо отдернул меня назад, уводя за свою спину.       — Я сейчас задам тебе несколько вопросов, после чего мы уйдем и оставим тебя в покое, хорошо? — сделав свой голос мягче, он жестом попросил медсестру отойти от моей возлюбленной, затем ласково улыбнулся Эде, пока я, сходящий с ума от непонимания происходящего и невозможности дотронуться до нее, дико метался взглядом по их лицам.       Сжав кулаки, невеста расправила плечи и молча кивнула еще раз.       — Ты знаешь этого человека? — врач с опаской посмотрел на меня, затем – на Эду, лицо которой перекосило от пренебрежения.       — Каждая собака в Турции знает Серкана Болата, — едко усмехнувшись, она скрестила руки на груди.

Что здесь творится?..

      — Тебя с ним что-то связывает? — Омер Ышык, не сводя заинтересованных глаз с Эды, поправил очки.       — Я была бы счастлива ответить «ничего», но увы… — ненависть, хлестнувшая меня по лицу, снова завладела телом возлюбленной, заставляя ее хмуро свести брови и сжать ткань рубашки в ладонях. — Этот человек разрушил мою мечту о дипломе ландшафтного дизайнера и сломал тем самым мне жизнь.

Милая, что ты несешь?..

      — Ты помнишь, когда видела его в последний раз?       — Конечно, — Эда, скривившись одной половинкой рта, начала с омерзением выплевывать слова мне под ноги. — Он приперся на выпускной в университет, который я не смогла из-за него закончить, и толкнул там очередную пафосную речь о том, какой он щедрый на стипендии индюк, которого якобы заботит образование студентов.

Прошу, не шути так со мной…

      — И что же тогда произошло, Эда? — Омер прочистил горло и внимательно уставился на нее.       — Я не выдержала и вывела его на чистую воду, дав понять всем, кто был тогда в конференц-зале, что каждое его слово – ложь, — возлюбленная надменно задрала подбородок, сжигая меня в огне непрощающих глаз.

Пожалуйста, Эда, хватит…

      — Так, хорошо… — мужчина коротко кивнул ей. — И что было дальше?       — Он попросил меня показаться ему на глаза, — она с насмешкой покосилась на Омера, после чего снова вонзила в меня злобный взгляд, сжав зубы. — Думал, наверное, что я струшу, но я вышла к нему, чтобы он хорошенько запомнил лицо той, что не побоялась высказать о нем всю правду.

Умоляю, любимая, замолчи…

      — Понятно… — Омер Ышык задумчиво почесал затылок. — Продолжай.       — Затем он захотел, чтобы я назвала свое имя.       — Хм… И ты назвала?       — Нет. Я отказалась, — не скрывая убийственной неприязни, Эда пробежалась по мне чернеющим взглядом. — Потому что он не заслужил его знать.

Что. Здесь. Происходит?..

      — А дальше? — фигура в халате тяжело вздохнула. — Ты помнишь, что случилось после этого?       — Естественно! — Эда всплеснула покрытыми царапинами и ушибами руками, будто заданный вопрос был самым идиотским из всех возможных. — Дальше… — она тут же застыла, опустив глаза, которые хаотично заметались по полу в поисках ответа. — Дальше было… — ее грудь вздрогнула от слишком резкого и шумного выдоха. — Дальше… — все ее тело затряслось в каком-то неконтролируемом припадке. Судорожно обняв себя, она испуганно взглянула сперва на меня, затем на Омера и, часто затрепетав ресницами, пролепетала тихим дрожащим голосом, который в итоге сорвался. — Я не помню… Почему я не помню?!       Лишившись разума, я хотел кинуться к ней, но Омер, словно уловив мои намерения, преградил мне путь и начал бесцеремонно выталкивать меня из палаты.       — ЭДА! — сопротивляясь его сильным рукам, я пытался докричаться до задыхавшейся от паники невесты, уставившейся пустыми глазами в никуда, пока засуетившаяся рядом с ней медсестра уговаривала ее лечь на кровать. — МИЛАЯ!..       — Пожалуйста, успокойся, Серкан! — прокряхтел врач, оттесняя меня все ближе к выходу из комнаты. — Сейчас ты делаешь ей только хуже!       Я вдруг обмер и растерянно уставился на него, силясь отыскать в его напряженном лице хотя бы крохотный намек на то, что все происходящее здесь было чьей-то злой шуткой. Розыгрышем, вышедшим из-под контроля. Омер Ышык, воспользовавшись моим замешательством, открыл нараспашку дверь и одним решительным толчком выставил меня вон из палаты. Слетев с катушек от собственной беспомощности и неспособности осмыслить случившееся, я озверело схватил бывшего друга, который вновь скрывал от меня правду, за плечо и грубо развернул к себе.       — Что… С ней?.. — еле разжимая челюсть, прохрипел я, обезумевше уставившись на Омера.       — Пойдем в мой кабинет… — он тяжело вздохнул, устало взглянув сквозь стекла очков сперва на мои пальцы, стиснувшие его руку, затем – на меня. — Я расскажу тебе все, что знаю на данный момент.       С трудом сглотнув, я ослабил хватку. Призрак прошлого в белом халате безмолвно отвернулся и направился куда-то вперед под встревоженными глазами работников госпиталя, ставших невольными свидетелями этой малоприятной сцены. Не чувствуя твердости пола, я начал передвигать одеревеневшие ноги вслед за Омером, пока передо мной не отворилась дверь небольшого кабинета.       — Прошу… — не глядя на меня, он жестом пригласил пройти внутрь.       Переступив порог, я бездвижно застыл, как каменная глыба, в ожидании ответа на свой вопрос, ощущая себя вновь на краю пропасти.       — Садись, Серкан… В ногах правды нет… — громко кашлянув, он обошел меня и устроился за большим столом, на котором, помимо компьютера, находились небрежно разложенные кипы бумаг.       Приковав глаза к его задумчивому лицу, я тяжело опустился в кресло, стоявшее напротив рабочего места Омера. Сцепив руки на животе, некоторое время он молча перебирал большими пальцами, пялясь в потолок, но в итоге, когда тишина и неизвестность, раскурочивающие мне череп с каждой миллисекундой, чуть не вынудили меня заорать до разрыва глотки, наконец-то заговорил:       — Тот момент, о котором рассказала Эда… — его пристальный взгляд вперился в мои немигающие глаза. – Когда это произошло?       — Чуть больше года назад… — мучительно выдавил я. Омер изумленно охнул, отчего мое сердце скукожилось до размера горошины.       — Вот как… — он поджал губы и свел брови, потупившись на свой стол. — Очень странная, конечно, ситуация…       — Прошу тебя, дядя… — я тут же осекся и прочистил горло. Мужчина напротив покосился на меня и едва заметно улыбнулся. — То есть просто Омер… Скажи, что с Эдой?       — У твоей невесты ретроградная амнезия, Серкан, — он неспешно откинулся на спинку кресла и отрешенно уставился в потолок. — Такое часто случается с пациентами, получившими черепно-мозговую травму, но обычно они забывают буквально несколько минут до происшествия, в крайнем случае – несколько часов. В моей практике человек с наиболее тяжелой формой ретроградной амнезии не помнил события трех недель.       — А Эда… — я сглотнул, не сводя с Омера застывших глаз, и ощутил, как за мгновение похолодели ладони. — Не помнит целый год своей жизни?       — Выходит, так, — он печально взглянул на меня и шумно вздохнул.       — Но… П-почему? — я часто заморгал, пытаясь вцепиться онемевшими пальцами в подлокотники кресла. — Как такое возможно?       Промолчав, Омер сделал пару щелчков мышью и, развернув ко мне монитор компьютера, на котором виднелся целый ряд черно-белых снимков мозга в разных проекциях, вполголоса произнес:       — Это результаты МРТ, которую мы сделали твоей невесте.       — Что… — я носился глазами, как чокнутый, по изображениям перед собой, не понимая, в каком из них спрятана причина происходящего с Эдой. — Что я должен здесь увидеть?       — В том-то и дело, Серкан… — собеседник с горечью усмехнулся. — Несмотря на сотрясение, здесь нет ничего, что могло бы привести к такой глубокой амнезии. Ни гематом, ни отека, ни кровоизлияний, ни воспалительных процессов или даже опухолей. Вообще ничего… — он посмотрел на меня с таким невыразимым состраданием, что мне захотелось вскрыться. — Мозг Эды совершенно здоров.       — Но почему тогда… — я старался сохранять хладнокровие, но все тело предательски задрожало. — Она все забыла?       — Я пока что не знаю… — Омер обреченно вздохнул, отведя взгляд за приоткрытое окно, от которого повеяло уличной прохладой. — Когда ее доставили сюда, она была без сознания. Фельдшер из бригады скорой помощи, перевозившей Эду, обмолвился, что она несколько раз по дороге приходила в себя, но тут же отключалась. Практически сразу. Будто она изо всех сил хотела выкарабкаться из этого забвения, но не смогла… Возможно, за то время, что ее мозг предпринимал тщетные попытки перезагрузиться, в нем произошли нарушения определенных нейронных связей без видимых органических повреждений, что и привело к потере воспоминаний.       Какое-то время я просто пялился на монохромные сечения мозга перед глазами, расплывающиеся во все стороны, превратившиеся в итоге в неразборчивую кашу из света и тени, пока шепотом не выдавил:       — Как это вылечить?..       — Учитывая отсутствие явных факторов, влияющих на состояние мозга, амнезию нельзя вылечить при помощи лекарств или хирургического вмешательства, — Омер поднялся на ноги и, сцепив руки за спиной, медленно прошел к окну. — Она не является болезнью как таковой. По сути своей это просто симптом, сигнализирующий о том, что с серым веществом произошли какие-то неполадки.       — А гипноз? — часто задышав, я уставился на кудрявый затылок. — Я слышал, что медицина очень преуспела в его применении…       — К гипнозу прибегают в случае диссоциативной амнезии, когда потеря памяти была вызвана каким-то травмирующим событием, — не оборачиваясь, холодно отчеканила фигура в халате, убивая во мне последние проблески надежды. — В нашем случае он на девяносто девять процентов бесполезен.       — Но тогда… Как вернуть Эде память? — мой голос дрогнул и зазвучал умоляюще. — Омер, что мне делать?..       — Нужно запастись терпением, Серкан, — собеседник повернулся и, опершись спиной о подоконник, убрал руки в карманы халата. Его немигающие глаза, обращенные ко мне, были ужасающе серьезными. — Я понимаю, что ты сейчас на взводе, что тебе хочется, чтоб Эда стала прежней, как несколько часов назад. Но давить на нее в таком уязвимом состоянии категорически нельзя. Мало того, что она очнулась в незнакомой стране среди незнакомых людей в белых халатах… — он устало вздохнул, обведя взглядом интерьер кабинета. — Не помнить целый год своей жизни – это катастрофический удар для любого человека, ведь за это, казалось бы, не слишком большое время весь мир способен перевернуться с ног на голову, да еще и несколько раз… Ты не можешь просто пойти и напичкать ее разум вашими совместными воспоминаниями, как какими-то таблетками. Ее психика на данный момент очень неустойчива, что может привести к нервным срывам, паническим атакам и депрессивным эпизодам. Я уже успел понять, что твоя невеста весьма темпераментная мадемуазель, когда она, придя в сознание, чуть не нокаутировала парочку моих врачей и не разнесла половину отделения… — Омер усмехнулся, тут же вернув своему лицу непроницаемость. — Но сейчас такой взрывной характер станет только ослаблять ее ментальное здоровье, что при самом плохом раскладе приведет к тому, что ее лечащим врачом будет уже не невролог, а психиатр… — прочистив горло, он потупил взгляд в пол. — Если же удерживать ее эмоциональное состояние в норме, то можно рассчитывать на благоприятный прогноз даже в краткосрочной перспективе…       — «Благоприятный прогноз в краткосрочной перспективе»? — скрежетнув зубами, я перебил его, чувствуя, как к доведенной до крайности панике примешивается тупой гнев. — Это так ты теперь называешь свое «все будет хорошо»? — резко поднявшись на ноги, я поравнялся с мужчиной, явно потрясенным услышанным, и посмотрел на него сверху вниз с откровенным презрением, пронизывающим всю мою сущность. — У тебя нет никаких гарантий того, что к Эде вернутся воспоминания.       — Серкан… — Омер вздохнул и заговорил спокойно, не пряча и не отводя глаз. — У тебя есть полное право злиться на меня за то, что произошло с Альпом. Я виноват. И я ни на секунду в жизни об этом не забывал… — я недоуменно нахмурился и хотел было что-то съязвить, но он продолжил, искривив рот в горькой недоулыбке. — Знаешь, самое страшное для меня в этой истории не то, что я не смог спасти его, когда приехал к нему, умирающему, после твоего звонка… На самом деле я предчувствовал, что нечто плохое должно было произойти. И никак этого не предотвратил.       Я контуженно уставился на Омера, будучи не в силах в полной мере переварить сказанное им. Он все предчувствовал? Предчувствовал и ничего не сделал? Да как он мог…

А ты?

      Рвано выдохнув, я отступил на шаг назад, ощущая, что голова вот-вот разорвется на ошметки, не выдержав этого уничтожающего вопроса, зацикленно повторявшегося с каждым мгновением.       — Вы с братом были мне как сыновья, — вполголоса произнес Омер, наполняя свой взгляд теплом, с каким он всегда смотрел на меня, когда я был ребенком. — Как семья, которой у меня никогда не было и не будет. Ради вас я был готов на все… — его губы вздрогнули. На секунду прикрыв веки, он снова уставился на меня бесконечно добрыми глазами. — Серкан, если б я мог, то вшил бы Альпу свои легкие и дышал бы за него, чтобы он жил дальше вместо меня. Я бы пожертвовал ради него всем, что у меня было, но… — мужчина притих, явно борясь с эмоциями, от которых его лицо невольно подергивалось. — Я оступился. Я ошибся в тот момент, когда решил, что мое предчувствие – это просто ничем не обоснованное опасение, вызванное чрезмерной заботой о вас с братом.       Омер на мгновение отвернулся к окну и несколько раз поправил очки, которые и так сидели на нем нормально. Поглубже вздохнув, он продолжил, несмело поглядывая мне в глаза:       — После осмотра Альпа в начале его болезни в мою душу закралась какая-то мимолетная неуверенность относительно его состояния. Навязчивое сомнение в том, что я поступил правильно, не взяв его здоровье под свой контроль. И это сомнение с каждым днем выедало меня чайной ложкой, не давая спокойно спать по ночам… — мужчина отрывисто прочистил горло. — Я пытался убедить себя в том, что твой брат – сознательный юноша, который не станет безответственно запускать какую бы то ни было болячку. Что моя гиперопека разозлит его… Две недели я боролся со своими страхами за Альпа, надеясь, что он позвонит мне сам, если его состояние окажется под угрозой. Или что это сделаешь ты… — воспоминания о том, как я дрожал под одеялом, слыша хриплый кашель Альпа, кровожадно набросились на разум, заставляя меня зажмуриться. — В итоге, когда едва не сошел с ума, я набрал ему. Голос Альпа звучал слабым, изможденным, но… Невероятно счастливым. Он рассказывал, что почти дописал главную в своей жизни песню. Что до исполнения его мечты выступить на фестивале осталось только руку протянуть… Что с ним все в порядке, но он обязательно приедет ко мне в больницу, когда закончит. И что даже позволит поставить ему укол, если я посчитаю это нужным… — послышался легкий смешок. — Я доверился твоему брату, внушая себе, что он ни за что бы не стал губить свое здоровье даже во имя мечты. Я наконец-то успокоил свою совесть… А через пару дней позвонил ты…       Неуверенно разлепив глаза, я увидел во взгляде Омера хорошо знакомые мне самому страдания, отчего моя собственная боль за брата, навсегда заточенная в сердце, разошлась не на шутку.       — Когда Альпа не стало, я искал любую возможность обрести для себя прощение, чтобы иметь право и дальше топтать эту землю своими ногами. И… — собеседник развел руками и саркастически улыбнулся. — Я нашел его в медицине, которой в итоге посвятил всего себя. Я обрек себя на одиночество, женившись на неврологии. Даже успел подарить ей докторскую диссертацию, за что она присвоила мне научную степень…       — Ты же… — вдруг подал я слабый голос, заметавшись взглядом по опечаленному лицу перед собой. — Был врачом общей практики… Почему именно неврология?       — Потому что вот это… — он приставил указательный палец к виску и несколько раз постучал по нему. — То, что делает тебя и человеком, и индивидом, и личностью. То, благодаря чему ты можешь хоть дышать, хоть любить, хоть создавать музыкальные или архитектурные шедевры. Мозг делает тебя самим собой, оставаясь при этом невероятно загадочным и неизведанным органом как для изучения, так и для лечения. Поэтому моим жизненным смыслом и стала помощь людям, которые сталкиваются со сбоями в работе своего серого вещества.       Пока я безвольно пялился на задумчивое лицо Омера, не представляя, как теперь должен воспринимать этого человека, что теперь должен испытывать по отношению к нему, он тепло улыбнулся и, положив широкую ладонь на мое плечо, размеренно заговорил:       — Серкан, послушай меня, пожалуйста. Я понимаю, что тебе сейчас страшно. Но, во-первых, прими как факт то, что жизнь твоей невесты вне опасности. Во-вторых, позволь мне как врачу совладать с потерей ее памяти, — в его спокойном взгляде вспыхнул огонь решимости. — Если она была вызвана повреждением мозга, я сделаю еще хоть сотню МРТ, КТ, УЗИ, ЭЭГ, Эхо-ЭГ и даже люмбальных пункций, но, клянусь, найду причину амнезии и устраню ее. Если же ничего не обнаружится, то подберу самую эффективную терапию, стимулирующую работу мозга, и обеспечу Эде наиболее комфортные условия для скорейшего восстановления ее памяти. Я абсолютно уверен в том, что воспоминания в итоге вернутся к твоей любимой девушке. И дело вовсе не в том, что мне самому хотелось бы этого и как неврологу, и как человеку, который дорожит тобой… — глубоко вздохнув, Омер убрал руку с моего плеча и, сняв очки, принялся тереть их линзы подолом халата. — Мозг Эды уже продемонстрировал способность к разблокировке забытых моментов.       Внезапно раздался громкий противный писк, вынудивший собеседника шустро нацепить очки на нос и суетливо вытащить телефон из кармана белой одежды.       — Что?.. — я судорожно заморгал, забыв, как дышать. — Она что-то вспомнила?..       — Да… — не отрываясь от экрана мобильника, произнес Омер и чуть нахмурился. — По крайней мере, так сказал ее друг, который был с ней, когда ее госпитализировали…       Где-то за спиной щелкнула ручка входной двери.       — Друг?.. — мои глаза смятенно заметались по лицу врача, который слегка улыбнулся и кивнул кому-то позади меня.       — О, а вот и он как раз… — мужчина убрал телефон обратно в карман и кашлянул. — Серкан, я отлучусь ненадолго. Подожди меня здесь, пожалуйста…       В ту же секунду Омер исчез из поля моего зрения, еле уловимо прошуршав полами халата. Кожей ощущая чужой робкий взгляд, бегающий по моей спине, я стиснул зубы и обернулся. В паре метров от меня стоял взвинченный Дениз, нервно сжимая в пальцах какие-то вещи.       — Серкан… — он шумно сглотнул. — Здравствуй… — резко опустив глаза, Дениз чуть не затараторил. — Я забрал вещи Эды, которые остались в такси, подумал, что они могут ей понадобиться… — он быстро переместился ко мне и дергано вложил в мои руки небольшую сумочку и выключенный телефон с разбитым экраном.       — Почему… — сжав предметы в немеющих пальцах, тихо выдавил я, чувствуя, как от присутствия Дениза в этом кабинете у меня все сильнее сводило челюсть. — Ты был там?..       — Кхм… — он неуверенно потупился в пол. — Клод позвонил с утра, попросил приехать к нему на участок за городом… Я оказался на месте аварии совершенно случайно.       — Как это произошло?.. — мой голос звучал так слабо, что сперва я усомнился, расслышал ли меня Дениз, но проступивший в его глазах ужас явно дал понять, что вопрос дошел до него.       — Очень… Быстро… — Дениз часто заморгал, отведя взгляд в сторону. — Машина со встречки вдруг вырулила в нашу полосу и на полном ходу влетела в бок такси, которое двигалось передо мной. Я сам еле увернулся от столкновения… Выбежал помочь пострадавшим и… — он внезапно охрип. — Увидел на заднем сидении Эду в крови и без сознания…       Сдавливая вещи в своих руках, еще дышавшие кошмаром, который пережила моя хрупкая фея, я ошеломленно уставился на них, чувствуя, как они непосильно тяжелеют, становятся просто чугунными, неподъемными и тянут меня куда-то вниз, где нет ни дна, ни света, ни времени.       — Ладно, я пойду… — вымолвил Дениз, тяжело выдохнув напоследок, и развернулся в направлении входной двери.       — Ты сказал Омеру, что Эда что-то вспомнила… — мой бешеный взгляд впечатался в его замершую спину. — Что именно она вспомнила?       Он несколько секунд просто бездвижно стоял и молчал, после чего повернулся ко мне с какой-то выстраданной усмешкой на лице:       — Что я до сих пор люблю ее.       В голове раздался противный лязг, сменившийся громким хрустом. Я не сразу понял, что это лязгнули мои зубы, хрустнул разломанный телефон в моих пальцах. Я смотрел на Дениза неотрывно, ненавистнически, следя за каждым его выдохом, будто в его бесцветных глазах притаилась неминуемая угроза для моего существования.       — Серкан… — выдал он, прочистив горло. — Это ничего не значит, понимаешь? Вообще ничего. Эда была в полусознании, когда вспомнила об этом… Она сразу же отключилась, так что я не думаю, что она вообще помнит…       Мгновение, и я сокращаю расстояние между нами.       — Если ты… — я продавливал слова сквозь сжатые зубы, изо всех сил сдерживая лютое желание стереть Дениза с лица земли. — Попробуешь хоть что-то сделать…       — Я не настолько конченый человек, Серкан, — резко перебил он со сталью в голосе, уставившись на меня непреклонным взглядом, — чтобы воспользоваться нынешним состоянием Эды в каких-то своих эгоистичных целях. И не настолько тупой, чтобы надеяться, что мне вообще что-то светит… — покачав головой, Дениз усмехнулся и взглянул на меня с болью в глазах. — Я прекрасно видел, как она смотрит на тебя. Как отчаянно она тебя любит. Можешь не переживать – она обязательно все вспомнит… — он тяжело вздохнул. — Поверь, никакая амнезия не способна стереть такую громадную любовь.       Не дожидаясь от меня ответа, Дениз развернулся и направился прочь. Стоило ему открыть дверь, как он замер, тихо охнув, словно спохватившись, и мигом вернулся ко мне.       — Нашел в такси на полу среди осколков стекла… — он протянул мне что-то маленькое и блестящее. — Думаю, это тоже принадлежало Эде.       Я взял у него крохотную вещицу и остолбенел, чувствуя, как все живое внутри обрывается и камнем летит в небытие. На моей ладони лежала металлическая буква «S», которая еще несколько часов назад мелодично позвякивала на браслете Эды.       Входная дверь скрипнула. Я остался в кабинете совсем один, беспомощно пялясь на сверкающую подвеску, пока жалобные крики в черепной коробке с каждой секундой набирали силу, повторяя только одно. «Помогите… Кто-нибудь…»       В этот момент мой телефон нежданно проснулся и заполнил рабочее пространство Омера Ышыка надоедливой мелодией входящего вызова. Мотнув головой, я убрал подвеску в карман брюк и, откинув вещи Эды на рядом расположенную кушетку, достал свой гаджет – на экране высвечивалось «госпожа Семиха». Нажав на иконку ответа, не успел я выдавить свое привычное «слушаю», как из динамика раздался встревоженный задыхающийся голос:       — Серкан! Алло! Ты меня слышишь?       — Слышу… — я коротко откашлялся.       — Клод мне позвонил… — женщина по ту сторону телефона притихла и в итоге зашептала. — Что с Эдой? Где она?       — В больнице… — чувствуя, как этот разговор лишает меня последних сил, я устало рухнул в кресло напротив стола Омера. Веки сами по себе сомкнулись. — Относительно невредима, но…       — Хвала Аллаху!.. — госпожа Семиха перебила меня сорвавшимся голосом и часто задышала в трубку, глотая слезы. — Как же я перепугалась!       — Эда меня не помнит… — слова вылезали из меня с режущей болью, протискиваясь сквозь зубы, как сквозь решетку мясорубки. — Она все забыла… Вернее… — я тяжело сглотнул. — Она помнит только то, как ненавидела меня…       — Что?.. Но… К-как это?       — Результат сотрясения мозга… Амнезия… — опершись локтями о колени, я обхватил голову одной рукой, ощущая лишь выкручивающую ярость по отношению к собственной немощи. — Она забыла целый год своей жизни…       Несколько мгновений госпожа Семиха не издавала ни шороха, как вдруг почти неслышно произнесла:       — И меня, получается, она тоже не помнит?.. — судорожный вздох. — То есть… Как мы с ней наладили отношения…       — Возможно… — я обреченно вздохнул. — Я не знаю… Я не знаю, что мне делать, госпожа Семиха…       И снова тишина в динамике, такая хрипящая, угнетающая, что мне дико захотелось выбросить телефон в приоткрытое окно.       — Будь с ней, Серкан, — вновь зазвучавший голос собеседницы стал громче и тверже, даже повелительным. — Слышишь? Что бы ни случилось – просто будь с ней. Я привлеку лучших врачей со всего мира, чтобы ее вылечили…       — Не нужно… — прочистив горло, я прервал госпожу Семиху. — Эда здесь и так в надежных руках. Поверьте мне…       — Что ж, это радует… — она громко выдохнула. — В любом случае имей в виду, что я сделаю ради внучки все возможное и невозможное. О любых рабочих делах можешь не беспокоиться – мы с Энгином и Пырыл присмотрим тут за всем… — женщина выдержала паузу. — Серкан, нам нужно держаться. Всем нам. Ради Эды. Понимаешь?       — Угу… — я медленно раскрыл глаза и проморгался.       — Хорошо. Надеюсь на тебя. Звони если что…       — До свидания, госпожа Семиха…       Сбросив звонок, я убрал телефон в карман брюк и хорошенько потер веки, откидываясь на спинку кресла. Ну почему я опять веду себя как тряпка? Какого черта я так расклеился?.. Особенно в тот момент, когда Эда сломлена, когда она пережила настоящий кошмар, на который я обрек ее своими же руками?.. Я не могу просто так здесь сидеть и убиваться. Я должен что-то предпринять. Чтобы все снова стало, как раньше… Чтобы все наладилось…       Вскочив на ноги, я бодрым шагом направился к выходу из кабинета, с каждой секундой укрепляясь в правильности придуманного плана. Мне просто нужно быть с Эдой. Нужно всего лишь немного поговорить с ней. Рассказать, как сильно мы любили друг друга, какие невероятные моменты мы пережили вместе за этот потрясающий год… И тогда она сразу все вспомнит. Необходимо просто подтолкнуть ее запутавшийся мозг в верном направлении… И все будет хорошо…       Я не чувствовал и молекулы сомнения в своем выборе, когда поворачивал дверную ручку ее палаты – стоя у окна, Эда была совсем одна. Растерянная. Травмированная. И неизбывно прекрасная… Услышав, как я вторгся к ней, она резко развернулась и, презрительно нахмурившись, покрылась невидимыми, но ощущаемыми даже на расстоянии шипами презрения.       — Что вам нужно?! — рыкнула Эда, превращая исполосованные ссадинами ладони в кулаки. — Зачем вы здесь?!       — Милая, послушай… — делая шаг к ней, я пытался звучать предельно мягко.       — Да какая я вам милая?! — возлюбленная прижалась спиной к стене, чуть не шипя от бешенства, рвавшего ее на куски.       — Эда, выслушай меня, пожалуйста, — постепенно приближаясь, я выставил руки перед собой, надеясь, что этот жест сможет хотя бы на каплю успокоить Эду.       — И не подумаю! — все ее черты исказились от ярости. — Убирайтесь!       — Эда, ты забыла целый год своей жизни, но за это время много чего произошло, — на моем лице заиграла нервная улыбка. — Мы с тобой полюбили друг друга… Стали жить вместе…       — Я понятия не имею, какого хрена вам от меня надо, но… — видя, как расстояние между нами неторопливо сокращалось, она сглотнула и часто заморгала. — Просто заткнитесь и катитесь прочь!       — Мы собирались пожениться… Мы хотели купить тебе свадебное платье в этом чертовом Париже!.. — я непроизвольно усмехнулся, ласково глядя на ее разозленное лицо, до которого оставалось не больше метра.       — Не приближайтесь, — рыча сквозь зубы, она замотала головой, — иначе я закричу…       — Эда, посмотри, пожалуйста, сюда, — вытащив телефон дрожащими пальцами, я мигом открыл первую попавшуюся фотографию, на которой Эда с лучезарной улыбкой крепко обнимала меня, и повернул экран к возлюбленной. — Я не обманываю. Вот, это мы с тобой…       Даже не взглянув на снимок, она резко отбила мою кисть, запуская мобильник в короткое пике в сторону кровати, и закричала:       — УБЕРИТЕ СВОИ РУКИ!..       — Милая, я люблю тебя, слышишь? — не различая своего умоляющего голоса, я машинально потянулся к ней, испытывая смертельную потребность хотя бы просто обнять ее и прижать к себе. — Больше всего на свете… А ты любишь меня…       — ДА ОТВАЛИТЕ УЖЕ ОТ МЕНЯ! — надрывая связки, Эда вдруг пригнулась и, увернувшись от моих рук, рванулась в сторону входной двери.       — Эда, прошу тебя, вспомни нас!..       Мигом бросившись за ней, я успел осторожно схватить ее за локоть. Она моментально замерла и лихорадочно дернулась, издавая шумный вздох. Прямо как в тот раз, когда я несдержанно обнял ее, впервые увидев после аварии…       — Любимая…       — Унизила?.. — она оборвала на полуслове, выпучившись на меня непрощающими шоколадными глазами.       — Что?.. — я ошарашенно уставился на нее в ответ.       — Я вас унизила?.. Да вы хоть знаете, что такое унижение?! — Эда рывком выдернула свой локоть из моей хватки. — Это надеяться на помощь вроде бы небезразличного к твоей судьбе человека, а потом оказаться выброшенной на свалку жизни и не иметь никакой возможности вылезти из нее!.. — на ее пышных ресницах блеснули слезы. — Чтоб вам провалиться!       В тот же момент она вылетела из палаты прочь, едва не вышибив дверь. Окоченев ровно на секунду, я кинулся за ней в коридор.       — ЭДА! ПОСТОЙ! — сломя голову, я бежал за ней, босоногой, оставлявшей за собой вместо родного цветочного шлейфа удушающее марево из ненависти, обиды и испуга, но никак не мог нагнать. Будто сейчас Эда изо всех сил боролась за свою жизнь, спасаясь не от меня, а от самой смерти…       Сердце за ребрами вдруг давяще сморщилось в каком-то страшном предчувствии – Эда мчалась все дальше по коридору, вперед, прямо к лифту, из которого неспешно вывалились незнакомые люди.       — НЕТ, МИЛАЯ! ТОЛЬКО НЕ ТУДА!.. — мой выкрик резко прервался – я со всего маху влетел во внезапно появившуюся на моем пути пустую каталку и с грохотом перевернул ее, свалившись на колени. — Прошу прощения! — бросил я недоумевающей медсестре, буркнувшей себе под нос что-то ругательное в мой адрес.       Рванув обратно за Эдой, я мигом застыл, осознавая, что должно было сейчас произойти. Бросив на меня через плечо испепеляющий взгляд, невеста ловко юркнула в кабину лифта и тут же скрылась за закрывшимися дверьми.

Нет… Только не это… Нет! Я НЕ ХОТЕЛ ЭТОГО!

      Увидев на дисплее сверху, что лифт двинулся вниз, я быстро ринулся в сторону лестницы и, перепрыгивая через ступеньки, за считанные секунды оказался на первом этаже. Стоило мне повернуть за угол, как я обнаружил столпившихся у металлических створок людей, которые тихо охали и с подозрением заглядывали в кабину.       — Эда! — протиснувшись сквозь незнакомцев, я увидел, как она, вжавшись в угол лифта, обнимала себя за плечи, теребя рукава больничной одежды дрожащими пальцами и со свистом в груди задыхалась, панически бегая глазами по потолку.       В эту секунду все живое во мне надорвалось ужасом и исковеркалось.       — Любимая… Просто дыши… Слышишь? — шепча, я потянулся к ней. — Пойдем, все хорошо…       — НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! — от резкого удара по руке меня пошатнуло. — НЕ ТРОГАЙ!.. НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!..       Истошные крики Эды угасли и обернулись жалобными всхлипами. Ее совершенное лицо, отмеченное швом, заклеенное в некоторых местах пластырями, умывалось безостановочными слезами и сдавливалось под тяжестью страданий, пока она, повторяя «не трогай», как какое-то заклинание, не отводила от меня сжигающих глаз. Я шокированно пялился на нее, не веря в то, что видел. Не веря в то, что она так мучилась сейчас из-за меня…

Не закрывай глаза. Смотри.

Это все из-за тебя.

      Милая, умоляю, не смотри так на меня… Пожалуйста… Ведь раньше ты смотрела по-другому… Правда?

«Ты – мое счастье, Серкан. Мое личное волшебство…»

      Мне ведь это не приснилось? Как и все, что было между нами?

«Только после всего, через что мы прошли, мы с тобой смогли стать такими счастливыми…»

      Сияющее лицо Эды, украшенное заливистым смехом и детским восторгом, витражной мозаикой мелькало перед глазами в тысяче моментов, которые мы пережили вместе. Я пытался ухватиться хотя бы за одно из этих воспоминаний, дававших мне надежду на то, что я обязательно смогу вернуть Эде ее солнечную улыбку, но все они растворялись в глухих отзвуках невыносимого плача и превращались в совсем другую картинку. Я снова видел изувеченную болью невесту в окровавленном свадебном платье посреди салона самолета и безвольно наблюдал, как кошмарный сон сливается с реальностью: пышное платье сменяется больничной рубашкой, салон бизнес-класса – кабиной лифта, мое выкрикнутое имя – мольбами не трогать. Только раны на ее теле и неумолкающие вопли оставались неизменными…       Внезапный толчок сбоку, едва не сбивший с ног, откинул меня в сторону – к кабине лифта примчались две медсестры. Следом послышался знакомый успокаивающий голос Омера:       — Эда, дочка, успокойся, все хорошо! Тебе ничего не угрожает!..       — НЕТ! — съежившись в комок, она заметалась слепым взглядом по лицам медсестер и сползла по стенке вниз, с силой вжимая ногти в покрытую ранами кожу плеч. — ИСЧЕЗНИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА! НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ!..       Ее сорвавшийся голос превратился в неконтролируемую истерику. Не обращая внимания на пронзительные рыдания Эды, медсестры подскочили к ней и крепко схватили за запястья, отрывая ее трясущиеся пыльцы от плеч. Возлюбленная с воплями задергалась во все стороны, отчаянно пытаясь вырваться:       — НЕТ! ПОШЛИ ВОН! ПРОЧЬ!..       — Гальдол, пять миллиграммов, живо! — заорал Омер командующим голосом.       Появившаяся из ниоткуда третья медсестра выверенным движением вогнала шприц в двуглавую мышцу плеча Эды. Через пару секунд она затихла и, перестав биться в слезах, обмякла в руках сотрудниц госпиталя. За спиной послышались вздохи облегчения.       В этот момент мои дрожащие пальцы неосознанно нащупали в кармане брюк маленькую подвеску в виде буквы «S». Ощущая, как весь я за мгновение стал таким же бессмысленным, ненужным, бестолковым, как и этот изогнутый кусок металла, оторвавшийся от браслета желаний, я контуженно наблюдал, как Омер Ышык, склонившись в лифте над полусонным телом Эды, прощупывал ее пульс и добродушно что-то болтал, пока в моей тускнеющей голове снова гремел вопрос Вселенной:

Что ты наделал?