папа, папа, я — козлы

— Вань, — Антон поворачивает голову в сторону сына, сидящего на соседнем пассажирском сидении. — Мне кажется, или от тебя сигаретами пахнет? Бум. Это что-то упало у него внутри? Ваня, до этого спокойно печатающий что-то в телефоне, тут же отбрасывает его в сторону и с абсолютно круглыми глазами смотрит на отца. — Пап, ты чего? — Антон с тоской замечает знакомые нервные интонации. — Может кто-то в коридоре парил, а я мимо проходил. Одежда запах впитала. Пальцы нервно стучат по колену, и он понимает, что абсолютно не был готов именно к этому. Антон вырос в Воронеже в переломные для страны времена, когда криминал, наркотики и прочая дрянь была на каждом шагу. Он никогда не вспомнит, как в первый раз попробовал курить. Наверняка предложили старшие пацаны, взяли на слабо, а приличного маминого мальчика Антошу и уговаривать долго не надо было. Когда тебя травят за то, что ты ушастая шпала, желание влиться и стать своим появляется само собой. И ничего лучше, чем показать, какой он крутой пацан, раз тоже курит за школой, он тогда своей тупой малолетней бошкой не придумал. Да, у Антона в шестнадцать был травмирующий развод родителей, после которого пачка Мальборо осталась с ним в кармане на долгие годы, но ни о чем за всю свою жизнь он так не жалел. От дурацкой привычки он частично избавился после встречи с любовью всей своей жизни, как выяснилось в дальнейшем. Но Антон точно чувствовал что-то такое с самого начала. Арсений был серьезно обеспокоен его образом жизни, поэтому пришлось перейти на тонкие с кнопкой. А после появления ребенка и вовсе — на электронки, потому что брать этого розовощекого карапуза на руки, пахнущие сигаретным дымом, было бы ужасной ошибкой, которую ему бы не простили ни мама, ни Арсений. И вот прямо сейчас этот розовощекий карапуз врет ему о том, что не курил, используя те же отмазки, что и отец когда-то. Антон не верит во все происходящее. Их сын, их цветочек, Пупочек, поросенок, ради которого они с Арсением готовы на все, у которого из стресса в жизни была, разве что, операция любимой собаки, повторяет его собственный сценарий. Больше всего Антон боялся именно этого. Разве они что-то сделали не так? — У вас же теперь еще такая отговорка появилась, с этими парилками. В мое время говорили, что кто-то курил, а я просто рядом стоял, — ему не стоило говорить этого сейчас, но вырывается непроизвольно. — Пап… — Антон понимает, что самое худшее, что он сейчас может сделать — это проигнорировать. В конце концов, он родитель, который не может просто обидеться на ребенка, тем более даже не объяснив за что. Они с Арсением обещали, что никогда не дадут почувствовать своему ребенку, что разочарованы в нем. Ну же, давай, Антон. — Вань, — выдыхает. — Все нормально, я не злюсь. Лучше расскажи, как дела в музыкалке. Сын привычно начинает жаловаться на музыкальную литературу, сольфеджио и прочие страшные вещи, которые Антон честно старается запомнить, но пока не получается. Ему вспоминается, как лет десять назад Ваня практически безостановочно лепетал обо всем, что видел. Конечно, иногда они с Арсением от этого уставали, но сейчас снова так хочется быть человеком, которому сын доверит абсолютно все. Хочется сказать нельзя, потому что бяка, и чтобы этого было достаточно. И Антон знает, что это неправильные мысли, потому что Ваня не их собственность и когда-то придется его отпустить во взрослую жизнь. Их сын больше не малыш, а подросток, у которого есть свое мнение на любое явление жизни, и нескончаемое количество права на ошибку. Но Антону бывает сложно это принять, особенно в такие моменты, как сейчас. Они же с Арсением всегда говорили, что курить — это вредно, а он сам даже электронки уже лет восемь как не курит, а при Ване и вовсе ни разу. А может быть он связался с плохой компанией, или его травят в школе, и у него просто не было другого выбора? У Антона от всех мыслей уже голова кругом идет. Ему страшно, и он не знает, как поступить. Не хочется продолжать расспрашивать и давить, потому что сын может совсем закрыться. Поэтому он подавляет в себе желание прочитать нудную лекцию о зависимости и вредных привычек в стиле своего мужа. А если бы действительно что-то случилось, то Ваня бы рассказал им первым, правда? Но мысленно начинает продумывать план действий, если ему когда-нибудь позвонят из полицейского участка. На всякий случай. На ближайшем светофоре Антон снова смотрит на Ваню, который опять печатает что-то в телефоне, и прокручивает в голове мысль: когда же ты успел так вырасти, и почему я за этим совсем не уследил? Разглядывает недавно обесцвеченные пряди вместо так любимых ими с Арсением кудряшек родного цвета и грустно усмехается про себя. Время летит слишком стремительно, и они против него абсолютно бессильны.

*

— Антон, — по голосу Арсения он понимает, что это что-то крайне серьезное. — Я нашел это у Вани, когда стирал его вещи. Антона как будто ушатом воды окатили. Он не возвращался к мыслям об этом неделю, и даже почти успел убедить себя, что сын действительно просто стоял рядом. Ну не мог же их мальчик, в самом деле, начать курить, это просто невозможно. И само собой, мужу он ни о чем не сказал, потому что того бы точно инфаркт хватил. Сколько бы он не шутил про его возраст, но поберечь действительно стоит. В крайнем случае, Антон надеялся поговорить с Ваней сам, как курящий с курящим, чтобы точно прояснить все. И сейчас сигаретная пачка с жуткой картинкой ощущается на журнальном столике их уютной гостиной абсолютно инородным предметом. Антон тупо рассматривает ее несколько секунд, надеясь, что еще немного и она исчезнет. Как и намечающийся серьезный разговор в их семье. На него снова разом обрушиваются все мысли, что тогда в машине. Ты все-таки отвратительный отец. А может быть это родовое проклятие, что передается по твоей линии? — Арс, — игнорирует дрожащий голос. — Я недавно начал догадываться. Но у меня вообще нет идей, что делать. Арсений смотрит на него несколько секунд, вопросительно приподнимая бровь. — В смысле, что делать? Поговорить об этом, — объясняет как дважды два третьекласснику. — И чего ты этим добьешься? Он еще больше от нас закроется, а то и чего похуже сделает назло, — отчаянно трет лицо ладонью. — Арс, я же тоже был курящим пиздюком, и что-то да в этом понимаю. — И что ты предлагаешь? Просто молчать и делать вид, что ничего не происходит? — начинает заводиться. — Нет. Я не знаю, Арс, — говорит с такой горечью, что Арсений на секунду даже усмиряет свой пыл. — Пап, — голос из коридора. Они в панике переглядываются, но понимают, что не успеют ничего сделать. — Я пойду с Плуто погуляю. — Ваня с собакой заходит в комнату и тут же замечает странное поведение родителей. А когда взгляд падает на пачку сигарет, сразу начинает заметно нервничать, но делает вид, что не понимает, что происходит. — А вы чего это здесь? — Вань, скажи, ты куришь? — вырывается у Арсения, хотя Антон предупретительно хватает его за локоть, потому что сейчас точно не лучший момент. — А вы, — голос пронизывает дрожь, но через секунду все же берет себя в руки. — А вы как об этом узнали? В вещах моих шарились? Классно, пап. Сначала говорить про важность личного пространства, а потом самому же все и разрушить. Спасибо за доверие, или что там ты еще любишь говорить, — Ваню откровенно несет. Арсений хочет вмешаться, сказать что-то еще, но Антон не дает, потому что пока все на эмоциях — это не лучшая идея. Поэтому они в полной тишине наблюдают как сын с Плуто уходит на улицу, хлопнув входной дверью. — Ну что, доволен? — тут же обрушивается Антон. — Чего ты добился своей принципиальностью? — запала в нем хватает ненадолго, поэтому он отрешенно опускает голову и запускает руку в волосы. — Антон, да что с тобой такое? — считывает странное состояние Антона на грани какой-то тихой истерики и присаживается рядом с ним на диван. Он все-таки всегда был более терпеливым и понимающим ко всем заскокам сына, связанными с подростковым возрастом, чем сам Арсений. — Я конечно переживаю, но он перебесится, и мы поговорим. Ничего такого не произошло, — осторожно опускает руку на плечо. — Да потому что это реально хреново, Арс. Да я бы даже сказал хуево. Я начал курить в школе, и меньше всего хотел бы того же для Вани. Ты даже не представляешь, как это ломает. В таком возрасте все кажется пустячным, главное, что ты круче всех остальных в классе, с тобой общаются крутые пацаны. Ныкаешь сигареты от родителей, ищешь места, где продают. А потом не можешь бросить. Я смог, но мне повезло. Без вас с Ванькой, кстати, ничего бы не вышло. И это я еще ничем не заболел. Я не хочу, чтобы всю эту херню теперь переживал наш сын, — в глазах напротив он видит сочувствие и понимание, и это в который раз придает ему сил. — А самое тупое, что я не знаю, что делать. Я же помню себя в этом возрасте. Если бы кто-то из взрослых завел мне шарманку, мол, курить плохо, то я бы принципиально продолжил. Даже если бы задыхался от какого-нибудь заболевания легких. В этом проблема, понимаешь, Арс? — смотрит с надеждой, что все его мысли это не какая-то чушь, и его поймут. Антон чувствует как чужие пальцы сжимают его плечо, и ком подкатывает к горлу. Он слишком долго варился в этом один. — Антон, прости, я правда не подумал, что ты за это переживаешь, — молчит несколько мгновений, подбирая слова, чтобы не обидеть. — Но… Это серьезная ситуация, и с ним точно нужно поговорить, но все-таки вы разные. Я практически уверен, что Ваня это не всерьез. — Я курил, потому что хотел стать своим, и меня перестали травить, — говорит Антон неожиданно горько, и чувствует, что Арсений на секунду ослабляет хватку на плече. — И я боюсь, что Ваня во что-то такое ввязался. Вот именно, что мы разные, Арс. Я в его возрасте знал реплики из Бригады наизусть, а еще каждый день видел на улицах наркоманов и алкашей, а дома — скандалы родителей. И закурить для меня было вопросом времени. Не травили бы, так сам начал бы к классу девятому. А у нашего сына, который ходит в одну из лучших школ, в свои тринадцать пишет охуенные песни, а в свободное время сидит дома, откуда повод? — Но ты же понимаешь, что если бы случилось что-то серьезное, то он бы нам рассказал? — немного жует губы, задумываясь. Антону стыдно за то, что он вселяет тревогу теперь и в Арсения. — А если нет? Как думаешь, сейчас наверное изменились способы булинга? — Антон, — все-таки берет себя в руки и возвращает их в рациональное русло. Он старается говорить мягко, поглаживая по плечу. — Мне кажется, что ты чуть-чуть накручиваешь. У тебя был ужасный опыт, но мы сделали все, чтобы у нашего сына все было по-другому. Он у нас лучший, ты же помнишь? — так же мягко целует в висок. — Помню конечно, — Антон немного млеет под прикосновениями. — Может быть я действительно загнался, но я так испугался когда хоть на секунду представил, что у него может быть что-то похожее. Я бы не выдержал, если бы узнал, что с ним что-то происходит, и он не может нам об этом рассказать. — Я тоже, поверь, я тоже. Если мы заподозрим хоть что-то похожее на булинг, то тут же забьем тревогу, — от этого умиротворенного тона тревога Антона немного успокаивается. Он укладывается головой Арсению на плечо и подставляется под поглаживания. — Еще и Чапман этот ебучий. Вишневый, — с улыбкой. — Знает же, что курить. Хорошо, что хоть не Мальборо или Кэмел. — Да, вряд ли он кого-то просил дать ему самца, — Арсений неожиданно вспоминает эту историю из юности мужа, и Антон фыркает от смеха. Все-таки он всегда знает, как именно успокоить. — И я знаю, что ты сейчас попытаешься загнаться на тему того, что ты плохой отец, потому что не заметил вовремя, не объяснил. Но перестань, слышишь? Ты сделал все, что мог, и Ваня тебя очень любит. Нам всем невероятно повезло с тобой, — заканчивает неожиданно серьезно, прижимаясь губами к его макушке. И Антон сейчас ему верит.

*

Ваня не говорит с ними весь оставшийся вечер. Он молча пришел с пролулки, молча помыл лапы Плуто, молча поел отдельно от всех и заперся у себя в комнате. Антон с Арсением только грустно несколько раз переглянулись между собой. Это переходный возраст, это пройдет. Когда они с Арсением поздним вечером сидят в гостиной, занимаясь своими делами, но рядом друг с другом, потому что так спокойнее, сын все же решается прервать свою игру в молчанку. Антон умиленно наблюдает за тем, как Ваня мнется на пороге, и кивает ему, мол, заходи, ты чего? — Пап… и пап, — смотрит на Арсения тоже. — Я хотел сказать… В общем, я хотел извиниться. — За что? — это сейчас не попытка вывести из ситуации мораль, Антон искренне не понимает. По-хорошему, это им с Арсением стоило бы извиниться. — Я вам наговорил всякого днем. Но я так не считаю. — Вань, мы даже не злились, все хорошо. Мне действительно стоило спросить тебя, прежде чем лазить по карманам, — мягко говорит Арсений, смотря из-под стекол домашних очков. — Это не все, — зажмуривается на пару секунд, и им с Арсением хочется привычно обнять его, чтобы не волновался. Мы же с тобой в любом случае, дурачок. — Про сигареты… Я попробовал всего пару раз, но мне даже не понравилось. Честно. Просто хотел понять, что все в этом находят. Но я больше не буду, — практически срывается на лепет, совсем как в детстве, и виновато смотрит из-под ресниц. — Вань, — тянет Антон. — Иди сюда, к нам, — сын тут же бросается к ним, попадая в теплые двойные объятия. Арсений привычно ерошит белые прядки, а Антон прикладывается губами к затылку. Они абсолютно точно воспитали лучшего мальчика. — Родной, мы просто переживали. Мы тебе доверяем, но папа уже начал волноваться, что ты пойдешь по его стопам, — кидает красноречивый взгляд на Антона. — А еще мы уже успели подумать, что ты связался с плохой компанией и не можешь нам об этом рассказать. Поэтому прости, что вели себя так. — Сигареты — это такая дрянь, но я понял это слишком поздно, в отличие от тебя, — Антон говорит с привычной горечью. Они оба смотрят на сына и только сейчас замечают, что он плачет. — Хороший наш, ну ты чего? Плакать точно не надо. Все хорошо, мы не обижались на тебя ни на секунду. Нам с папой тоже было тринадцать, и мы делали вещи и похуже, поверь, — Арсений буквально убаюкивает своим бархатным тембром и стирает Ване слезы с щек. — Я вас так люблю, — со всхлипом. — Мы тебя тоже. Больше всего на свете, — подключается Антон, утыкаясь носом в родную макушку. Никто не знает, сколько они так сидят, но отпускать Ваню из объятий совершенно не хочется. Это напоминает, что-то из его детства, когда он приходил к родителям в спальню после страшных снов и засыпал снова только между ними. — А ты где сигареты-то взял, герой? — весело спрашивает Антон, щелкая уже успокоившегося сына по носу. Тот морщится от этого детского жеста. — Да попросил у мальчиков из старшей школы. Но они отвратительные. Теперь ненавижу вишневый, — делится Ваня, оглядывая обоих родителей. — Даже думал об этом песню написать. Антон одобряет, конечно. И уже знает, что заслушает эту песню на репите в машине.