Contra spem spero

      Одиночество небезопасно. Оно вызывает зависимость. Оно становится привычкой, когда ты понимаешь, насколько одиночество может быть спокойным и тихим. И больше не хочется иметь дело с другими людьми, потому что они забирают энергию. Хотя, как говорила одна известная всем Змея из самой, по моему скромному мнению, лучшей сказки всех времен и народов — среди людей тоже одиноко. Но сегодня мы отойдем от привычной нам темы «одиночества в толпе» и запомним одну простую вещь, раз и навсегда.       Одиночество, всё же, небезопасно. Оно доводит до горячки даже самый минимальный Хаос. Разрушительное, затягивающее, вызывающее привыкание. А зависимые от чего-то люди могут подаваться и в абсурд, и в самоповреждение. Чего только люди не сделают ради одиночества.       На что только Рейна не готова пойти ради того, чтобы вновь отдалиться от людей. Чтобы не слышать громких компаний, не проходить мимо или не сидеть с ними за одним столом. Ей всё ещё кажется, что та сходит с ума, окружая себя людьми. Думает не так, говорит, мыслит — всё не то. И именно поэтому, для того, чтобы привести разум, как ей казалось, в порядок, и наконец закончить проверять нескончаемые работы от учеников в предрождественской кондиции, Вандербум выбрала самый утешительный, по её мнению, вариант.       Оказалась в больничном крыле.       Но вернемся к этому чуть позже.

***

      Эленора, глядя на весь объем дополнительной работы по Защите от темных искусств, который на неё внезапно скинули, успевает только читать, есть и спать. О поисках и разгадывании семейных тайн своей соседки по комнате не может быть и речи. Мунбрук всегда думалось, что она — примерная ученица, да, возможно не громкая и не такая уж активная, но способная и разбирающаяся в материале. Она гриффиндорка, а значит смелая и упорная. Сдавая уже четвертый дополнительный реферат на тему, которую они даже особо не затрагивали на уроках и получая от Профессора Грюма недовольное «удовлетворительно», Эленора, выходя из класса под пристальным взором магического глаза преподавателя, только и может, что сдерживает неприятную дрожь.       Не любит она таких. Вечно требовательных, недовольных, но в то же время уважаемых и всеми почитаемых… мужчин. От них мороз по коже, от их взглядов тело становится липким, зловонным, что хочется поскорее помыться, а из-за догадок об их мотивах, чего они на самом деле хотят и что преследуют — голова всегда идет кругом.       Её отец был таким же.       Нет, даже хуже.       Эленора шла по коридору, крепче сжимая книги, как будто это могло хоть немного защитить её от чувства липучей грязи, оседающей под кожей. Он не просто ломал — он вылепливал из человека удобную форму, вытачивая её словами, взглядом, приказами. Он не повышал голос, но каждое слово било точно в цель, точнее, чем любое оглушительное заклятие.       Девушка должна быть скромной.       Женщина должна быть покорной.       Вера — твоя единственная дорога к очищению.       И всё, что она делала, всё, о чём она думала, каждый её шаг должен был быть оправдан. А если нет? Тогда она нечистая. Ошибочная. Мама умерла, потому что была такой же. Неправильной. Монстром. Её грехи перетекли в неё, в Эленору, и теперь отец пытался изгнать их, слово за словом, взгляд за взглядом. Называл «моей самой дорогой» и притворялся любящим отцом перед прихожанами, но за закрытыми дверьми…       Мунбрук едва сдержала дрожь, прижимая книги к груди сильнее, сворачивая за угол.       И тут же наткнулась на Эребуса, подпрыгивая на месте от внезапности.       — О, блондиночка, привет, — сказал тот, заметив волшебницу и наклонил голову, чуть прищурившись. — А ты…       Эленора замерла, потом скользнула взглядом за его плечо. Он один. Вокруг — тоже никого. Она не знала, преподают ли шармбатонцам что-либо в их карете и учатся ли они вообще между испытаниями, вместе с завтраком, обедом и ужином, но его одинокие похождения по замку во время уроков слегка напрягли Мунбрук.       — Рейна на Защите, у четверокурсников, — выпалила Эленора, заранее предполагая, что неугомонный племянник может искать свою тётушку, и уже начиная делать шаг в сторону, чтобы уйти.       — А? Нет, больно она мне сейчас нужна, — спокойно сказал Эребус, качая головой, пока девушка удивленно вскинула брови. — Я тебя искал и как раз хотел спросить, не занята ли?       В животе что-то неприятно сжалось. Она тут же вспомнила их разговор несколько дней назад, когда он перед всей школой и отшитыми им девушками, пригласил её на бал. Так, за компанию. Это казалось обычной вежливостью и привычкой быть во всем галантным, замеченным. Но теперь, стоя перед ним, ощущая этот взгляд карих глаз, наблюдая за лёгкой улыбкой, Эленора предположила, что всё не просто так.       И уже новая, иного рода, тревога, подкралась и стала дышать прямо в спину.       От таких мужчин, как Грюм, её коробило, но их она хотя бы понимала. Методы были очевидны. Но парни вроде Эребуса? Они прятали свои намерения под масками любезности, плавных жестов, мягких улыбок. Они держали спину прямо, говорили красиво, подбирали слова, от которых становилось неловко и тепло одновременно.       Эребус наклонил голову чуть в сторону, наблюдая за сменяющимся выражением лица.       — Так смотришь, будто я хочу предложить что-то заведомо неприличное, — голос звучал легко, чуть насмешливо.       А может, зря она так с ним? Этот шармбатонец со всеми себя так ведет, не только с одной Эленорой. Характер у него такой. Мунбрук сказала бы, что кошачий — вольный, уверенный, независимый.       — Просто… неожиданно, — ответила Мунбрук, делая небольшой шаг назад.       — Да? — он улыбнулся шире. — Но на бал пойти ты согласилась. Ещё не передумала?       — Э-э-эм, — Эленора слегка замялась, крепче сжимая корешок книги, что не скрылось от внимательных хищных глаз. — Нет? Не передумала.       — И что же там за тип такой, что не позвал тебя? — прищурился Рэгдолл, скрещивая руки на груди.       Эленора едва заметно повела плечами, будто отгоняя неприятные мысли.       — Просто друг, — ответила та, не глядя на Эребуса.       Он не стал скрывать скепсиса, тихо хмыкнув:       — Друзья, думаю, так не поступают.       Мунбрук раздражённо сдвинула брови, но промолчала. Конечно, он был прав, и она это знала. Если бы пуффендуец был просто другом, она бы не стояла тут с комом в горле и этим неприятным чувством в груди, будто её выбросили за борт, даже не объяснив, за что.       Эребус между тем смерил её задумчивым взглядом, замечая, как девушка поникла, а затем, не дав ей времени на отступление, легко взял под руку. И Эленора дёрнулась так резко, будто ударило током. Она отшатнулась, выдернув руку, и на какое-то мгновение в вечно меланхоличных глазах промелькнул страх.       Рэгдолл сразу же остановился. Его лёгкая ухмылка сползла, а взгляд стал внимательным, оценивающим.       — Боже, прости, — Эленора тут же отвела взор и неловко выдала. — Я… не привыкла.       Рэгдолл молчал. Оглядел её с ног до головы, словно собирая воедино какие-то детали, а затем, к её облегчению, отвёл тему в сторону, будто ничего не произошло.       — Ах да, о чём я хотел с тобой поговорить… — голос снова стал лёгким, но чуть менее насмешливым. — Этот рыжий ещё не пригласил пенсио… а-а-а-а, тётушку, на бал?       Эленора глубоко вздохнула, приходя в себя.       — Не знаю, — пожала плечами. — Но, кажется, после урока танцев напряжение между ними спало.       Эребус вскинул брови:       — Интересно. И что же там было?       — Ничего особенного, — отрезала Эленора, надеясь, что он не начнёт расспрашивать.       Но Эребус явно не собирался оставлять тему. Он смотрел на неё так, будто «ничего особенного» в его понимании звучало как: «да тут просто Ад творился, но я тебе не расскажу».       Мунбурк покосилась на него, а затем, решив сместить фокус разговора, бросила небрежно, с едва заметной улыбкой:       — Хотя, знаешь, тебе всё же не повезло иметь в партнёршах меня. Я не умею танцевать.       — Да и я тоже, — Эребус неожиданно пожал плечами.       — Ты? — удивлённо вскинула брови Эленора.       — Ага, — усмехнулся он. — Мать пыталась приучить, по мероприятиям да балам всяким водила. Но как только поняла, что главная звёздочка в нашей семейке это Нюкта, так сразу перестала.       Эленора чуть нахмурилась, переспросив:       — Нюкта?       — Богиня ночной темноты, — Эребус тут же недовольно фыркнул. — Шучу. Младшая сестра.       — О, — протянула Эленора, слегка удивлённая не столько фактом, сколько непривычному тону.       — Ага, «о» — идеальное описание, — передразнил Рэгдолл, закатив глаза. — Нюкта — идеальный ребёнок, знаешь ли. Умная, талантливая, красивая. Нюкта у нас и танцы, и музыка, и рисование, и языки, и учеба «на отлично». Гордость семьи, мечта любой матери.       Эленора внимательно посмотрела на шармбатонца, уловив в голосе что-то… более сложное. Не просто раздражение, но и, возможно, тень чего-то большего, неприятного, но и… настоящего. Не наигранного, не самоуверенного, не артистичного.       — Ты её не любишь? — аккуратно и тихо поинтересовалась Мунбрук, подойдя чуть ближе.       Эребус скривил губы в странной ухмылке:       — Скажем так… у нас сложные отношения.       — Она младше?       — Года на два, — кивнул он, а затем, хмыкнув, добавил: — Впрочем, если вдруг увидишь где-нибудь идеальную девчонку с пафосным выражением лица, в дорогой мантии и с осознанием собственной значимости в каждом жесте — вот тогда можешь быть уверена, что встретила Нюкту Рэгдолл Младшую.       — Младшую? — заинтересованно поджала губы Эленора, но в мыслях тут же поставила галочку: фамилия. Теперь-то она точно вспомнила его фамилию. Можно продолжать искать дальше.       — Назвали в честь тёти, маминой сестры, — вздохнул Эребус, чуть нахмурившись. — Что-что, а свою сестру мама… любила. И символизм в именах, видимо, больше всех остальных, — и тут же, словно по щелчку пальцев, он переключился: — Надо бы их свести.       Эленора не поняла:       — Кого?..       — Рейну и этого рыжего, как его там? — приободрился Эребус, даже резко дернув головой, словно отгоняя ненужные мысли прочь.       — Джорджа? — уточнила Мунбрук.       — Да они там все на одно лицо, я, что, разбираюсь? — фыркнул Рэгдолл.       Эленора сцепила пальцы, прищурившись:       — И почему тебе так хочется Рейну… с ним свести? Мне казалось, ей и одной очень хорошо.       — Вот и поэтому. Одиночество её пожирает, — улыбнулся Рэгдолл, вздохнув. — Нужен этой мадам кто-то, кто мог бы её хорошенько так встряхнуть.       — Думаешь? — Эленора невольно замерла.       — Знаю, — произнёс он твёрдо. — Я так удивился, когда она расхохоталась тогда за столом. Скажу по секрету, Рейна хохотать не любитель, ну, вдруг не заметила. За последние лет пять, когда она приезжала в гости, так вообще — лицо камень камнем.       Эленора задумалась, вспоминая. Действительно, Рейна редко улыбалась, а уж, чтобы смеяться… Но было ли это из-за одиночества или просто частью её характера? Мунбрук казалось, что Вандербум просто такая по своей природе и её это не смущало.       Наверное, это единственное, что в ней Эленору не смущало.       — Да и ты видела, какими глазами он на неё смотрит? Особенно, когда я её пригласил? — Эребус чуть подался вперёд.       — Какими? — Эленора моргнула, сбитая с толку.       Эребус закатил глаза:       — Тяжёлый случай.       — Нет, правда, — с подозрением прищурилась Мунбрук.       — Ну как бы тебе объяснить, — Эребус сложил руки за спиной, неторопливо расхаживая перед ней. — Таким взглядом человек смотрит только на того, кто ему очень, очень интересен.       — Он и на близнеца своего так смотрит, — съязвила Эленора.       — Ха, смешно, — скривился Эребус, но глаза блеснули забавой. — Не-е-ет, тут совершенно другое.       Она только хмыкнула, не желая вдаваться в анализ чьих-то чувств, особенно если это касалось Вандербум. Ей бы со своими разобраться и разложить скелеты в шкафу соседки по полочкам. Мунбрук быстро взглянула на Эребуса — а он… может помочь.       Между ними повисла пауза, но не неловкая — скорее задумчивая. Эленора перевела взгляд в сторону, и Эребус, словно очнувшись, спросил:       — А куда направляешься?       — В Зал Кубков, — тихо ответила та. — Нужно кое-что найти.       — О, я с тобой.       Эленора уже открыла рот, чтобы сказать «нет, не надо», но тут их внимание привлекли шаги сверху.       На соседнем лестничном пролёте, в нескольких метрах от них, возникли две знакомые фигуры. Минерва МакГонагалл стояла перед Грюмом, в голос отчитывая его. Её губы были сжаты в тонкую линию, а жесты подчёркнуто резкие. Грюм, в свою очередь, выглядел не слишком-то смущённым, но всё же слушал.       — Уму непостижимо, Аластор! — Профессор почти срывалась на крик. — Как вам только в голову могло прийти такое! Круциатус! Непростительное заклятие! На уроке!!!       Эленора и Эребус переглянулись.

***

      В Большом зале царил привычный предрождественский хаос. За гриффиндорским столом кипели оживлённые обсуждения: кто с кем пойдёт на Святочный бал, какие мантии лучше выбрать, и что делать тем, кто так и не нашёл себе пару. Ученики судорожно дописывали последние домашние задания, переписывали заметки у более организованных друзей и торопливо доедали завтрак, время от времени бросая взгляды на преподавательский стол — вдруг какой-нибудь профессор решит закончить трапезу раньше и тогда придется тоже поторопиться.       — Да ты просто ревнуешь! — раздражённо воскликнула Гермиона, громко хлопнув ложкой по столу.       — Кто, я?! — возмутился Рон, скрещивая руки на груди. — Пф, да чего мне ревновать? Я просто не верю, что кто-то уже пригласил тебя.       Гарри, сидящий рядом, неловко отодвинул свою тарелку, будто собираясь ретироваться от надвигающейся бури.       — Может, тебе и не верится, но это так, — Гермиона прищурилась и с достоинством отвернулась, вновь взявшись за завтрак.       — Ты просто не хочешь говорить, кто он, потому что его не существует! — не унимался Рон, жуя кусок тоста.       — А вот это уже наглость!       — Ох, ради Мерлина! — внезапно вмешался Фред, перекатывая в руке сплюснутый кусочек хлеба. — Рон, замолчи. Гермиона, не злись.       — Но она…       — Нет, никакого «но»! — Фред поднял руку, пресёк попытку брата продолжить и сделал глоток тыквенного сока. — Сам прошляпил свой момент, сам и разбирайся.       Рон что-то недовольно пробормотал, но больше не возражал.       Джордж, всё это время лениво ковырявшийся в яичнице и смеявшийся от перепалки между младшим братом и его подружкой, рассеянно осматривал стол, пока вдруг не понял, что кого-то не хватает.       — А где Рейна? — спросил он, взглянув на Фреда.       — Опять за своей ненаглядной не следишь? — Фред задумчиво постучал пальцем по подбородку.       — Кажется мне, что слежка — это последнее, что может понадобиться, чтобы выстроить гармоничные отношения, — с наигранной важностью и нескрываемым сарказмом, невинно протянул Джордж. — Попробуй как-нибудь…       — Мамочки… Мой брат пришел в себя, да что за щедрость божественная? — хитро ухмыльнулся Фред, легко ударив брата локтем в бок и тоже оглядел стол повнимательнее. — Может, как всегда? Ходит, бродит, от людей шарахается?       — Не шарахается она от людей, — фыркнул Джордж.       — А ты уже всё знаешь, да? — насмешливо фыркнул в ответ Фред. — Но я, если честно, со вчерашнего дня её не видел.       Джордж призадумался, вспоминая, когда он в последний раз видел Вандербум. Да, тоже вчера, за завтраком. Потом в коридоре перед уроком четверокурсников, а потом… А потом на их урок она так и не явилась. Рейна в кабинете Грозного Глаза стала настолько неотъемлемой частью, что, казалось, сливалась с интерьером, поэтому никто и не заметил её отсутствия.       Парень взглянул на близнеца. Фред, наверняка, пришел к тому же самому выводу.       — Странно, — Джордж слегка нахмурился.       — А чего странного в твоей Вандербум нет? — хмыкнул Фред, пожав плечами. — Перед этим у них как раз был урок с четвёртым курсом… — близнец повернулся к тихо спорящей троице. — Эй, вы! Куда Вандербум дели?       Гермиона осеклась, до этого молча ковыряя ложкой овсянку, уводя взгляд в сторону:       — Ну… а…       — Что? — Джордж приподнял бровь.       Но прежде чем Гермиона успела ответить, рядом с ними на скамью села Эленора, бесцеремонно положив перед собой несколько перевязанных чистых свитков.       — Она в больничном крыле.       Наступила пауза. Даже Рон и Гарри, до этого погружённые в свой разговор, резко замолкли.       — Чего? — Джордж быстро обернулся к ней, понизив тон.       Убилась на лестнице? Повздорила со слизеринцами? Мадам Трюк заставила сдать ещё один экзамен?       Эленора пожевала кусок тоста и, видя, как все на неё смотрят, неловко добавила:       — Как я поняла, Профессор Грюм демонстрировал для четвёртого курса применение заклятия Круциатус и как ему противостоять…       За столом воцарилась гробовая тишина.       — Мы его отговаривали! — воскликнул Рон, вцепившись в край стола, словно пытался оправдаться перед всеми сразу.       — Да, но… — начал Гарри, но осёкся.       Джордж резко поставил кружку с чаем обратно на стол, шокировано переглянувшись с близнецом.       — Подожди, — всё внутри Джорджа мгновенно похолодело. — Ты хочешь сказать, что он применил на Вандербум…?       — Не то чтобы она была сильно против, — неожиданно вставил Гарри, чем вызвал на себя хмурые взгляды сразу нескольких человек.       — Это ещё что значит? — практически в тот же миг взорвался Джордж, сверкнув глазами.       — Ну, она… не сопротивлялась, — Гарри замялся. — И не кричала… особо.       — Не кричала? Особо? — Джордж едва не вскочил. — Вы серьёзно?       — Послушай, Грюм не стал бы этого делать без разрешения! — вмешался Рон.       — Разрешение? — Уизли смотрел на них так, словно все они, поголовно, сошли с ума.       Фред положил руку ему на плечо, но сам выглядел не менее взволнованным.       — И как она? — спросил Джордж у Эленоры, показательно отворачиваясь от трио, которые всё продолжали оправдываться.       — Я заходила к ней утром, — Мунбрук пожала плечами. — Всё в норме. Думаю, ей просто нужно пару дней, чтобы прийти в себя.       В норме?       Что вообще значит «в норме» после Круциатуса?       Джордж молча поднялся. Он даже не заметил, как ноги сами понесли его к выходу.       — Куда ты? — спросил Фред, хмуря брови.       — Проведать.       — Джордж, подожди, — тихо проговорила Эленора, постаравшись перехватить и слегка дернуть его за рукав мантии. — Мадам Помфри просила её не беспокоить.       Он на секунду остановился, поворачиваясь к Мунбрук:       — Я не буду её беспокоить.       Эленора ничего не сказала, только вздохнула, отпуская краешек рукава мантии.       — Может, лучше пришлём ей ободок от унитаза? — крикнул вдогонку Фред. — Ну, чтоб не тосковала по школьным будням!       Джордж хмыкнул, легко хихикнув, но продолжил путь, потихонечку возвращаясь к тому, от чего старался бежать. К своим мыслям.       Грюм.       До этого момента Джордж относился к нему скорее с уважением, пусть и с осторожностью. Он видел, как тот ловко отлавливал студентов, как предугадывал их проказы и давал им взбучку лучше любого другого профессора, как справедливо относился к зазнавшимся, и как, на первый взгляд, легко и непринужденно подкалывал Рейну на уроках. Уизли казалось, что эти двое вполне себе сработались.       Сейчас же всё в нём кипело. Шаги становились быстрее. Джордж никогда не считал себя особо принципиальным. Но одно дело — строгость, а другое…       Пытка.       В груди что-то сжалось от мерзкого осознания. Младший близнец Уизли даже не знал, как теперь будет смотреть на этого человека, которым, можно сказать, немного восхищался.       А был бы на месте Рейны кто-то другой, Джордж повел бы себя так же? Да, естественно. Будь на её месте Рон, Гермиона, Гарри, Джордан, Анджелина, Кэти, он бы незамедлительно усомнился в здравом разуме Грозного Глаза. Но, из-за того, что сейчас была пострадавшей именно Рейна, шел тот намного быстрее обычного и реагировал ярче, практически бежал, перепрыгивая через несколько ступенек сразу.       Когда Джордж дошёл до больничного крыла, он на секунду остановился. Вдохнул. Выдохнул. И толкнул дверь, стараясь не издавать шума.       Здесь пахло травами, мазями, десятками различных зелий и что, самое интересное и удивляющее парня, стерильностью. Уизли ожидал увидеть что угодно: может, Рейну, лежащую в постели, укрытую по самые уши, с бледным лицом. Может, её, глубоко спящую от зелья.       Но он увидел совсем другое.       Вандербум сидела на больничной койке, подложив подушку под спину, и спокойно попивала себе чай. В одной руке она держала кружку, в другой — перо, которым что-то выводила на пергаменте.       Рядом с ней, на стуле, сидел Профессор Грюм.       Они тихо разговаривали.       Джордж замер. Бросив взгляд на соседний стул, он заметил стопку непроверенных конспектов и несколько знакомых папок, которые Рейна могла таскать с собой в магическом кармане на досуге. Всё его напряжение вдруг сменилось растерянностью. Рейна? После всего этого? Грюм? Спокойно сидит рядом, как ни в чём не бывало?       Уизли попытался осторожно прислушаться.       — …не сильно орала? — лениво спросила Рейна, опуская кончик пера в чернила.       — Не сильнее, чем ты, — хмыкнул Профессор Грюм, как показалось Джорджу, с какой-то новой интонацией.       — Мило, — фыркнула Вандербум, вздохнув. — Ты мог попросить что угодно, но выбрал довести ме…       — Я много до чего хочу тебя довести, но наш разговор уже как минуту не является приватным, — Профессор прочистил горло, заговорив громче и Уизли понял, что тот его заметил с самого начала. — К вам, Вандербум, посетитель.       Рейна сначала вскинула бровь, не отрывая серых глаз от пергамента, но спустя мгновение всё же перевела взгляд на Джорджа, ожидающего в дверях. Рейна спокойно кивнула ему в знак приветствия, а уголки губ дрогнули в лёгкой улыбке, будто она совсем не была удивлена его появлению.       Джордж медленно кивнул в ответ, хотя улыбка, что он выдавил, вышла напряжённой. Конечно, ведь Уизли всё ещё не переставал буравить Профессора взглядом в спину. Грюм, между тем, медленно поднялся со стула, опираясь на свой посох, и чуть наклонился к Вандербум.       Сухая, тяжелая ладонь легла ей на плечо, легко и приободряюще похлопав.       — Осталось ещё четыре раза. Посмотрим, на сколько тебя хватит, гадина, — прошептал он едва разборчиво, так, чтобы только одна ведьма смогла услышать и понять.       На лице Рейны ничего не дрогнуло, но Джорджу показалось, что её пальцы чуть сильнее сжали перо.       Грюм выпрямился и шагнул в сторону выхода, бросая в его сторону ленивую реплику:       — Не напрягайте девушку, Уизли.       Джордж фыркнул, но ничего в ответ не сказал. Он смотрел Грюму в спину, пока тот удалялся. Гад старый. Когда дверь за ним закрылась, он повернулся к Рейне.       — Знаешь, — Уизли выдохнул, скрестив руки на груди. — Ты со всеми своими обидчиками милые беседы водишь?       Она только пожала плечами, не отрывая глаз от парня и делая новый глоток чая:       — Возможно.       — Он запустил в тебя пыточным проклятием, — с ноткой скрытого раздражения прошипел Джордж. — Это неправильно.       Рейна вновь пожала плечами и абсолютно невозмутимо ответила:       — Возможно.       — И мерзко, — добавил Уизли, непонятливо нахмурившись.       — Рада, что ты так считаешь, — вздохнула Вандербум, отставив чай на тумбочку.       Джордж усмехнулся и присел рядом, наконец-то осматриваясь. Да, на соседнем стуле и правда лежала внушительная гора непроверенных конспектов и домашних работ.       — Серьёзно? — возмутился тот, указывая на бумаги. — Тебя даже не избавили от работы?       — О, что ты, — Рейна только хмыкнула. — Мадам Помфри просто обожает заниматься образовательной бюрократией в свободное время. Это её.       Джордж вздохнул, всё ещё не до конца понимая, как реагировать на её спокойствие, но нескрываемо радовался тому, что Рейна, по его скромному мнению, была в порядке — язвила, иронизировала, но в то же время вела себя абсолютно отстраненно. Чтобы отвлечься, он начал разглядывать вещи на тумбочке рядом с её койкой. Чай, пустая фляга, которую видимо забыл Грозный Глаз, несколько маленьких свёрнутых пергаментов…       Его внимание привлекли аккуратные рисунки, выполненные углем и чернилами.       — Ты рисуешь? — удивлённо спросил тот.       Рейна мгновенно фыркнула и быстро забрала листки, складывая в небольшую стопку.       — Ночью нечего было делать, — ответила та, поджав губы.       — Что, даже сонной настойки не дали? — Джордж удивленно поднял бровь.       — Как видишь, нет, — ведьма скрестила руки на груди, глядя на Уизли исподлобья.       — Дай посмотреть, — невинно предложил он, протягивая руку.       — Нет.       — Ну давай.       — Нет.       — Я всё равно увижу, — Джордж ухмыльнулся, а привычная хитринка вернулась в голос.       — Мечтай, — Вандербум привычно закатила глаза, поморщившись.       Рейна сжала рисунки в ладонях и запихнула их под подушку. Джордж прыснул, подперев подбородок ладонью.       — Так ведёшь себя, потому что меня рисуешь, да? — подколол Уизли.       — Конечно, — Рейна закатила глаза.       — Возможно, ты тайно восхищаешься мной и в одиночестве набрасываешь мой прекрасный профиль? — продолжал Джордж, хихикая и покачиваясь на стуле.       — Уизли… — Вандербум скривилась, фыркая.       — Может, у тебя есть мой портрет, где меня нещадно сжирает дракон и я больше тебя не напрягаю? — Джордж рассмеялся, чувствуя, как напряжение, наконец, начинает отпускать.       Рейна отмахнулась, пряча легкую улыбку.       — Именно такой и есть.       — О, понятно всё с тобой, — саркастично протянул Уизли и театрально вздохнул, покачав головой. — Вот так ты к своему герою-спасителю относишься…       Рейна только хмыкнула, пряча лёгкую улыбку за очередным глотком чая. Видимо, нескончаемого.       — А хорошо рисуешь? — внезапно поинтересовался Уизли, взглянув на неё из-под рыжих прядей, слегка падающих на глаза.       — Я не рисую, — Вандербум приподняла бровь и посмотрела на него, будто тот только что спросил что-то совершенно нелепое. — Тебе показалось.       — Оу, тогда давай проверим, — моментально отреагировал Джордж, выпрямляясь на стуле и хитро ухмыляясь. — Нарисуй меня.       — Зачем? — вздохнула ведьма, обреченно хмыкая.       — Чтобы выяснить, правда ли мне показалось, — словно это было очевидно, кивнул парень в ответ.       Рейна устало вздохнула, но, поняв, что иначе он не отстанет, всё же потянулась к чистому небольшому пергаменту и чернильному перу.       — Только не ной потом.       Она быстро начертила на пергаменте простую детскую фигурку: кружочек вместо головы, палка вместо тела, две палки вместо ног и три торчащие волосинки. Закончив, Вандербум молча положила «шедевр» перед ним, убеждённая, что Уизли разочаруется и наконец оставит её в покое.       Но Джордж вдруг расхохотался.       — Ты шутишь? Это же идеально! — он схватил рисунок, оглядел его с разных сторон и сделал серьёзное лицо. — Думаю, я повешу это над своей кроватью и буду всем рассказывать, кто автор этого шедевра.       Рейна фыркнула:       — Нет.       Она потянулась, чтобы забрать листок, но Джордж ловко прижал его к груди, а затем быстро сунул в карман мантии.       — Поздно.       — Уизли… — предупредительно протянула Рейна, прищурившись.       — Вандербум… — поддразнил он в ответ, копируя устрашающую интонацию.       И тут взгляд карих глаз зацепился за уголок пергамента, торчащий из-под подушки. В порыве любопытства Джордж быстро потянул за него, прежде чем Рейна успела его остановить.       — Ты… — резко цыкнула она, но было поздно.       Джордж развернул лист и замер.       На нём был поразительно детальный набросок пейзажа — мыс, обрывающийся в бурные волны. Скалы, подточенные временем, высокая трава, слегка пригнутая ветром… Всё нарисовано точными линиями, будто художник запомнил каждую деталь.       Он несколько секунд молча разглядывал работу, а затем поднял взгляд на виновницу.       — Ну? — Рейна закатила глаза.       — Говорила, что не рисуешь, — спокойно начал тот, вновь опустив взгляд к чернильному наброску.       — Не рисую.       — Ага, конечно, а это что? — Джордж постучал пальцем по рисунку.       Она лишь пожала плечами:       — Мыс Мэнор.       — Нарисованный, — добавил Уизли.       — Ну, да, — кивнула Вандербум.       — Тобой, — и заканчивая, попал прямо в точку.       — Кто тебе такую чушь сказал? — но Вандербум не сдавалась до последнего.       Джордж несколько секунд молчал, снова разглядывая рисунок. Он был действительно хорош. Вздохнув, он аккуратно вернул листок ей в руки.       — Как скажешь, — он ухмыльнулся и слегка наклонился вперёд, лукаво прищурившись. — Так ты пойдёшь со мной на бал?       Рейна моргнула.       Тишина.       Спустя пару секунд Вандербум поджала губы, покачав головой:       — Значит, ты не проведать меня пришел и не поинтересоваться, как же плохо я себя чувствую, а чтобы просто…       — Э-э-э-й! — Джордж возмущённо вскинул руки и тут же подхватил, наклоняясь ближе. — Вообще-то, я за тебя переживал. Знаешь, даже пропустил почти весь завтрак, чтобы тебя проведать.       — Ну да, верю, — Рейна скептически вскинула бровь. — А Фред что, отговорить тебя не пытался?       — Только предложил отправить тебе ободок от унитаза, — пожал плечами Уизли.       Ведьма пораженно моргнула:       — Это ещё зачем?       — Чтобы ты не заскучала по школьным будням, пока тут нежишься, — объяснил Джордж. — Ну, знаешь… когда слизеринки «в туалет вниз головой макали»… и так далее.       — Очень любезно с вашей стороны, — Рейна, вспомнив этот инцидент, фыркнула и едва сдержала предательский смешок.       — Вот видишь, — самодовольно кивнул Джордж. — Надо было ответить ему, что ты особенная и заслуживаешь чего-то получше. Например, крышку от унитаза.       На этот раз Рейна уже не удержалась и тихо, с приятной усталостью, рассмеялась, покачав головой. И Джордж ловил абсолютно каждый такой момент.       — Смотрела бы и плакала от счастья, честное слово, — она хмыкнула, потягивая чай, но вскоре добавила: — На этом твои подвиги заканчиваются?       — Ага, конечно! Я, между прочим, Энчантерский круг выучил.       Рейна приподняла бровь, скептически осматривая его с ног до головы:       — Врешь.       — Почему это? — хмыкнул Джордж, скрещивая руки на груди.       — Потому что, — спокойно ответила Вандербум, вздохнув. — Ты должен был либо все ноги себе по подворачивать, либо тебя бы рвало от десятого поворота то вправо, то влево.       Джордж изобразил оскорблённое выражение лица, положив руку на сердце.       — Ай, Вандербум, ай… Там же всего восемь поворотов, а не десять, — Уизли притворно покачал головой, но тут же ухмыльнулся. — Так пойдёшь со мной на бал или нет?       Рейна сделала невинное лицо и пожала плечами:       — Так я же ещё тогда согласилась.       — Что? — Джордж аж подался вперёд и уставился на неё, нахмурившись. — Правда?       — Да, — Вандербум, сдерживая улыбку, спокойно кивнула. Признаться, что она хотела близнеца лишь слегка позлить и заставить нервничать, та не горела желанием.       На пару секунд воцарилась пауза.       — Фред меня убьёт, — прервал тишину Джордж со столь внезапным умозаключением.       — А при чём тут Фред? — ведьма нахмурилась, склонив голову на бок.       — Да потому что я только сегодня с утра с ним спорил, что ты мне всё-таки откажешь, — вздохнул Уизли, улыбнувшись. — Я проиграл.       — И что вы поставили?       — Целую неделю на дежурстве у Филча.       — И как выкручиваться будешь? — Рейна тихо прыснула, закатив глаза.       — Попытаюсь сбежать из страны, — раскинул мозгами Джордж, задумчиво потирая подбородок. — Может, где-нибудь в Египте его бесконечная память и злопамятность меня не достанут.       Вандербум глядела на близнеца Уизли в приятной тишине больничного крыла, не зная, как реагировать на всё происходящее. Джордж нёс лютую несусветицу, но специально, с филигранным мастерством, подвластным только ему одному. И это не раздражало. Хоть ведьма и согласилась на неприятную авантюру, в том числе, чтобы побыть в тишине и вдалеке от шума, но Джордж её не напрягал. Напротив, в его шуме, в его болтливости, в этой харизме было что-то более успокаивающее, чем привычное молчание. В том, что он пришел, было что-то намного жизненно важное, чем реабилитация и покой после внезапного проклятия.       — Не думаю, что у тебя получится, — хмыкнув, Рейна откинулась на подушку.       — Чёрт.       И в этот момент колокол пробил, извещая о начале занятий.       — Ах, как жаль, что мы не сможем продолжить этот интереснейший разговор, — усмехнулась ведьма, тут же вновь переключаясь на проверку домашних заданий.       Джордж только собрался было возразить, как за его спиной послышался суровый голос мадам Помфри.       — Уизли, прочь отсюда!       — Но…       — Прочь! Ей нужна тишина и покой, а тебе нужно быть на уроке. Давай-давай, вставай.       Он покосился на Рейну, которая даже не подняла глаз от пергамента, а затем, подавленный и трагично ссутулившийся, поплёлся к выходу.       — Дождик, спаси меня, — наигранно простонал он на прощание.       — Ещё чего, — наигранно с той же интонацией протянула в ответ ведьма.       И двери закрылись.       Покой Рейне только снится. Но и всего невыносимей для человека тот самый покой, не нарушаемый ни страстями, ни делами, ни развлечениями, ни занятиями. Тогда он чувствует и приумножает всю ничтожность, заброшенность, несовершенство, зависимость, бессилие, пустоту. И Вандербум было комфортно в своем несовершенном покое, в своем пожирающем одиночестве, в своей каменной крепости, пока кое-что странное и неправильное эту картину мира не нарушило.       Пока не появился Джордж Уизли.

***

      Спустя пару дней Рейну наконец выписали из больничного крыла. Время, проведённое там, оказалось на удивление продуктивным: ей удалось завершить все проверки домашних заданий, упорядочить записи и даже немного отдохнуть, хотя последнее произошло скорее вынужденно.       Минерва МакГонагалл, узнав о её состоянии, (вполне нормальном, если честно), проявила неожиданную снисходительность и позволила Вандербум пропустить оставшиеся в этом семестре занятия по Защите от тёмных искусств в качестве ассистента. Однако Профессор Не-Грюм всё равно остался доволен.       Ещё бы, придумать такое в ответ на её просьбу позакидывать неугомонную соседку, сующую нос не в свои дела, домашкой.       Но, договор есть договор. И у Рейны уже не было выбора отступить или попросить самозванца выбрать что-то другое. Если он захотел в ответ на взаимовыгодную помощь пять раз использовать на ведьме заклятие Круциатус, в любое время дня и ночи, когда только захочет его больной мозг, то сопротивляться такой просьбе Рейна не сможет.       Пять раз. Всего пять раз. Осталось каких-то несчастных четыре.       Ещё четыре дня назад Рейна покинула кабинет Грюма, с трудом держа равновесие. По спине стекал холодный пот, тело ломило, а дыхание сбивалось при каждом шаге. Круциатус — не та магия, к которой можно привыкнуть, каким бы холодным и терпеливым человеком ты ни была.       Но стоило ли это того?       Когда она спустя пару часов сидела на койке в Больничном крыле, проверяя эссе пятикурсников, ответ казался очевидным.       А сегодня… Сегодня всё закончилось.       Последний урок Травологии прошёл днём, оставляя в её расписании лишь один оставшийся урок у Снейпа, после которого ведьму ждали первые, за последнюю сотню лет, каникулы. Причём на пару дней раньше, чем у всех остальных.       Маленькое личное вознаграждение за то, что она выдержала весь этот тотальный кошмар и не совсем ещё поехала кукухой.       В комнате было тепло. За окнами вечер медленно окрашивал небо в непривычный, зимний индиго, позволяя огням в замке становиться всё ярче. На тумбочке горела свеча, отбрасывая мягкие блики на страницы конспекта по зельеварению, который Рейна дописывала наспех. Чернильные пятна уже начинали разбегаться в стороны, выдавая поспешность.       Дверь скрипнула.       — Я вернулась.       Эленора тихо вошла в комнату, неся в руках увесистую бумажную упаковку. Она даже не сняла пальто, только сдёрнула гриффиндорский шарф с шеи и села на кровать, аккуратно положив свёрток рядом с собой.       Рейна, не отрываясь от пергамента, просто кивнула.       — Хорошо провела время?       — Вполне, — ответила Мунбрук, мельком взглянув на неё. Затем, чуть помедлив, добавила: — …Правда, что ты идёшь на бал с Джорджем?       Рейна замерла на секунду, прежде чем перевести на соседку недовольный взгляд.       — Он что, уже всем растрепал?       Эленора только улыбнулась.       — Да нет, это Фред с Эребусом подхватили, чтобы Эван, как они сказали: «от зависти себя сожрал», — Мунбрук хмыкнула, склонив голову на бок. — Так правда идешь?       Рейна фыркнула, но потом нехотя кивнула. Мунбрук задумчиво потеребила уголок упаковки, вспоминая слова Эребуса несколько дней назад: «Да и ты видела, какими глазами он на неё смотрит?».       Мунбрук легко улыбнулась, размышляя об этом. Честно говоря, представить Рейну и Джорджа как пару в её мыслях было… сложно. Очень. Практически невозможно. В её голове такие пары либо начинают счастливо, а заканчивают трагично, либо совсем наоборот. Либо всё вместе. Но кто знает.       — А в чём ты собираешься идти? — вдруг спросила Эленора.       Рейна даже бровью не повела:       — Ты уже второй раз спрашиваешь.       — Потому что это, наверное, для многих важно, — пожала плечами Эленора. — Я, например, нашла вот это.       С этими словами она аккуратно развернула упаковку, вытаскивая нежно-голубое платье. Оно было очень светлым, пышным, длинным, с приспущенными плечами-фонариками и с лёгким, но всё же заметным декольте.       — Мило… — Рейна слегка поджала губы, разглядывая кусок светлой ткани.       — Только и всего? — Мунбрук обреченно вздохнула.       — Ну, а что я должна сказать? — Рейна закатила глаза, откидываясь на подушку.       Эленора тихо угукнула, но снова вернулась к своему главному вопросу:       — Так в чём ты пойдёшь?       — Я пока об этом не думала, — ведьма пожала плечами, переписывая по памяти состав Противоядия по Третьему закону Голпалотта.       Так как вышеназванный закон гласит, что «противоядие от составного зелья не сводится к набору противоядий для отдельных его компонентов», то чёткого состава у этого зелья нет, и Вандербум упорно начинает расписывать подробные примеры, совсем погружаясь в свои мысли. Отец бы сказал: «Да просто засунь им в глотку безоар» и был бы прав.       Мунбрук посмотрела на неё с лёгким недоумением.       — Бал через пару дней…       — И?       — Ты вообще собираешься хоть как-то нарядиться?       — Нет, голой пойду, — хмыкнула Вандербум, снова уткнувшись в конспект. — Уверена, многих такое зрелище только порадует.       Эленора протянула долгое, недоверчивое:       — Э-э-э-э-э…       Рейна закатила глаза, фыркнув.       — Это шутка, — буркнула она, делая последний штрих в записях. — Что-то придумаю.       Мунбрук хмыкнула, но спорить не стала. В конце концов, Рейна — это Рейна. Если она говорит, что найдёт платье, значит, так и будет. А возможно и не будет. Вандербум, кажется, абсолютно всё равно, как та будет выглядеть.       Тем временем ведьма свернула конспект, аккуратно отложила его в сторону и потянулась за чистым листом пергамента. Чернильное перо заскользило по бумаге ровными, чёткими движениями.       Эленора молча и пристально наблюдала за этим минуту-другую, вспоминая, что прежде видела адрес, на который соседка собралась отправлять письмо: Книжный магазин «Арканум», и вздохнула прежде чем спросить:       — Кому пишешь?       — Домой. Попрошу, чтобы выслали какое-то платье на своё усмотрение, — коротко ответила Рейна, не отрывая взгляда от бумаги, и гневно приписывая: «Не шлюшье, Гипнос!».       Мунбрук удивлённо приподняла брови, но промолчала. Тем временем Вандербум поставила финальную точку, быстро свернула письмо и перевязала его тонкой тёмной лентой. Потом наклонилась к своей кровати и легонько толкнула свернувшуюся клубком белоснежную кошку.       — Никки, проснись.       Кошка сонно шевельнулась, лениво распахивая два ярко-желтых глаза.       — Мне нужна услуга.       Никки неохотно потянулась и прижала уши. Было очевидно, что она вовсе не горела желанием вылезать из уютного гнезда одеяла. Но Рейна не собиралась уговаривать. Она протянула ей перевязанный свиток, и кошка с явным недовольством взяла его в зубы.       — Отнеси в совятню, хорошо?       Никки моргнула, затем, с видом существа, которому только что поручили работу ниже его достоинства, не спеша спрыгнула на пол и направилась к выходу.       Эленора смотрела ей вслед, подперев подбородок рукой.       — Как она… — начала было она, раздумывая, как кошка сможет привязать письмо к когтистой лапе совы, но вдруг замолчала.       Рейна тоже замерла. Стоя в полушаге от своего чемодана, она словно окаменела. Пальцы едва заметно дрогнули, и всё выражение лица застыло. Мунбрук нахмурилась.       — Рейна?       Вандербум медленно посмотрела себе под ноги. Нет, в ноги. И не поняла сначала, что произошло. Мокро и неприятно.       Серьезно? Спустя пять лет после пробуждения кое-кто вспомнил, что он не отмерший орган и начал работать? Рейна быстро отмерла, накидывая сверху мантию, начиная рыться в небольшом комоде в поиске чистых вещей и полотенец. Живот предательски начало тянуть.       Это что, Круциатус так подействовал или мадам Помфри залила в её организм что-то такое, что всё начало работать, словно часы?       — У тебя есть, э-э-э, — Вандербум судорожно начала вспоминать, как называлась та штука, теперь заменяющая сменяющиеся каждые полчаса тряпки. — Прок…?       — Прокладка? — захлопала глазами Эленора.       — Наверное, она, — вздохнула ведьма, закидывая на плечо полотенце. Нужно было следить после пробуждения не только за магическим и компьютерным развитием. Но компьютеры оказались довольно интересными! А до штук, которые уже почти пять десятков лет заменяют женщинам фланелевые тряпки, было как-то всё равно, раз за пять лет ни разу не пошли.       — У меня есть из ткани и ваты, хах, прошлый век, грубо говоря, — на её слова Рейна мрачно угукнула. — А есть самоклеящиеся. Тебе какую?       — Любую. Быстрее. Пожалуйста.       Эленора не стала медлить и, развернувшись к своему комоду, быстро достала оттуда небольшую коробочку.       — Лови, — коротко бросила она, протягивая Рейне несколько тонких свёртков.       Вандербум молча схватила их и поспешно исчезла за дверью, видимо, направляясь в душевые. Когда закрылась дверь, Эленора только покачала головой, всё ещё не до конца осознавая происходящее.       Тонкая улыбка скользнула по её губам. Она впервые видела Рейну такой… растерянной. Не просто спокойной или сдержанной, как обычно, а по-настоящему захваченной врасплох. Наверное, никто в Хогвартсе даже представить не мог, что Вандербум можно застать в таком виде. Не в окровавленном, нет, в таком-то ещё как могли, наверняка.       Эленора задумчиво постучала пальцем по краю упаковки, с которой только что сняла бумажную ленту. И перевела взгляд на исписанный конспект. Да и в принципе на вещи Вандербум, что на несколько минут оказались полностью в её распоряжении.       Руки зачесались прошерстить всё. Мунбрук только недавно начало казаться, что словно сама Судьба отводит её от Рейны и от её семейных тайн подальше, подкидывая то гору работы, то пристающего на каждом шагу Эребуса, но теперь, за все страдания, дарит ей маленькую возможность узнать побольше. Но сколько о Вандербум может сказать её конспект по зельеварению? А одежда, идущая по цветам в строгом порядке: черный, черный, черный, о, фиолетовый, черный, черный? Голубые глаза устремились на чемодан.       Времени думать над правильностью и моралью не было. Мунбрук, присев на корточки, расстегнула молнию у чемодана, открывая. Пустые склянки от зелий, ингредиенты, завернутые в восковую бумагу, мешочек с украшениями и камнями, одежда, набор с различными наконечниками для пера и угольные карандаши, кинжалы с лунным камнем в основании и «Одиссея» Гомера в упрощенной, карманной версии. Ниче…       Стоп, что?       Эленора взглянула на перевязанные атласной лентой кинжалы, серебряные, резные, и заточенные. Перевела взгляд на книгу в потрепанной черной обложке, аккуратно приоткрывая первую страницу — древнегреческий.       Ладно, если Рейна любитель на досуге почитать на древнегреческом, вопросов нет. Но кинжалы… Зачем Вандербум… Они похожи на… Ритуальные? Зачем Вандербум ритуальные ножи в школе? Послышались отдаленные шаги за дверью. Черт!       Мунбрук быстро разложила всё по местам, так, как оно и лежало и закрыла чемодан, отсаживаясь от него, как от предмета проклятого. Ещё пару минут спустя дверь открылась, и Рейна, теперь уже со слегка влажными волосами и завернувшись в мантию, шагнула обратно в комнату.       — Ну что, выжила? — нервно улыбнулась Эленора.       — Чудом, — Рейна устало плюхнулась на свою кровать, откидывая руку на лицо.       В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием свечи на тумбочке. Мунбрук продолжала смотреть на соседку, но уже без привычной насмешки.       — У тебя… была задержка?       Рейна на секунду замерла. Потом тяжело выдохнула, не убирая руку с лица.       — Есть такое. На фоне резкого стресса.       — Ты… как? — Мунбрук слегка нахмурилась, подбирая слова. — Может, опять к мадам Помфри?       — Нет, — ведьма убрала руку, устремив на блондинку спокойный взгляд. — Всё в норме. Спасибо.       — Ну, раз к тебе вернулся ежемесячный кошмар любой девушки, то бал тебе уже не страшен, да? — наконец улыбнулась, довольно натянуто, Мунбрук, решив сменить тему.       Рейна тихо хмыкнула:       — Либо одно, либо другое.       Эленора усмехнулась и вновь развернула бумажную упаковку со своим платьем, бережно проводя пальцами по ткани.       — В любом случае, у тебя осталось два дня, чтобы… эм, домашние прислали тебе приличный наряд, — Мунбрук призадумалась: почему книжный магазин она назвала домом? Может, семейный бизнес? Нужно, определенно нужно поискать и в перечне всех известных книжных магазинов для волшебников. Или… а если магловский?       — И два дня, чтобы придумать, как свалить с бала пораньше, — добавила Вандербум, скривившись и перевернувшись на бок. — Я посплю. Не шуми.       — Не уверена, что Джордж так просто тебя отпустит, — задумчиво произнесла Мунбрук, всё же не сдержав лёгкой улыбки. — И я помню — росток мандрагоры.       Рейна лишь закатила глаза, но ничего не ответила. Сейчас волновали только внезапно возникшие месячные и то, с кем это по-нормальному, не загадками, можно обсудить.       Но два следующих дня, вплоть до двадцать четвертого декабря, если не брать урок Снейпа, она пролежала в кровати, без нормальной возможности спокойно пошевелиться. Хорошо, что можно было отправить Никки в Хогсмид, прикупить всё необходимое, чтобы у Мунбрук каждый раз не одалживать.       Администрация школы, обуреваемая желанием поразить гостей из Шармбатона и Дурмстранга, проявила небывалую изобретательность. Замок никогда еще, даже сто лет назад, не выглядел так нарядно. Нетающие сосульки свисали с перил мраморной лестницы, традиционные двенадцать елок Большого зала увешаны светящимися желудями, живыми ухающими совами из чистого золота и другими волшебными игрушками. Рыцарские доспехи пели рождественские гимны.       Завтрак был поздний, а после него большинство мальчишек и парней, включая близнецов Уизли, отправились играть на улице в снежки, а не готовиться к Святочному балу. Рейна их незаинтересованность разделяла, но вместо того, чтобы лениво дать себе побродить по замку, всё же отправилась в больничное крыло за успокаивающей мышечную боль, настойкой.       Бродить по замку в день бала, когда все вокруг были поглощены предвкушением праздника, Рейне казалось странным. Она не разделяла ажиотажа, но и откровенно игнорировать его тоже не собиралась. Прогулка в Больничное крыло была скорее необходимостью: мышцы всё ещё болели, и небольшая бутылочка с настойкой, приятно пахнущей лавандой и горькими травами, должна была помочь.       Она неспешно поднялась по лестнице к своей комнате, открыла дверь и тут же заметила Эленору, сидящую на кровати с книгой в руках. Её длинные светлые волосы были заплетены в небрежную косу, а на лице застыло сосредоточенное выражение.       Но куда больше привлекли внимание два подарочных конверта, лежавшие на кровати Вандербум. Эленора оторвалась от чтения и мельком взглянула на соседку.       — Прилетала сова, — спокойно сообщила Мунбрук, возвращая взгляд к книге.       Рейна, не торопясь, убрала бутылочку с настойкой в прикроватную тумбочку и подошла ближе, разглядывая конверты. Один был крупнее, второй — поменьше, но оба завязаны тонкими серебряными лентами.       Она многозначительно хмыкнула, взглянув на «рождественские подарки». Сначала взяла в руки большой конверт. Бумага приятно хрустнула, когда она развязала ленту и развернула упаковку. Первое, что бросилось в глаза — чёрная ткань. Рейна провела пальцами по гладкому материалу и чуть нахмурилась.       Платье.       Она развернула его полностью, и то свободно раскинулось на кровати.       Рейна некоторое время молча смотрела на то, что в понимании Гипноса было «не шлюшьем» платьем. Длинное, струящееся, с глубоким фиолетовым корсетом, подчёркивающим талию. Продолговатые свободные рукава, приспущенные с плеч, придавали ему благородный, даже немного готический вид. Пригляделась и обрадовалась полупрозрачной фиолетовой ткани, закрывающей спину, всё же прикрывающей оголенные плечи — клеймо никому не будет видно. Лоскут полупрозрачной ткани оказался пришитым к вышитому, на первый взгляд, бархатному короткому ожерелью, плотно прилегающему к шее, но спереди корсет всё же располагался так, что приоткрывал лёгкое декольте. Взглянула на вырез, потом на своё декольте и хмыкнула.       — Ну-у? — протянула Эленора, наблюдая за её реакцией.       Вандербум медленно поджала губы.       — Ужас.       Она потянулась за вторым, меньшим конвертом, к которому, очевидно, в небольшом свертке оказалось привязано письмо. Худые пальцы сорвали синюю восковую печать с золотистыми вкраплениями, разворачивая пергамент и встречаясь со знакомым, спокойным, маленьким подчерком: «Ты, собака неблагодарная, могла бы хоть одну весточку отписать, как твои дела, а не внезапно отправлять письмо с просьбой найти тебе платье для какого-то там бала. И давно ты по балам шастаешь? Надеюсь, платье из твоего же гардероба можно считать приличным? Если недовольна — прости уж, не я тебе одежду покупал. За своё молчание, ты нихрена подарка не заслужила, но я же примерный подопечный и делаю вид, что люблю тебя, поэтому во втором конверте — кошачий корм для Никки, за то, что любимая сестричка тоже не соизволила брату пару ласковых отписать. И только Эребусу передаю чмок в лобик.

От материи к звёздам,

Твой Г. Р.»

      Сложив письмо, Рейна не смогла спрятать довольную улыбку от соседки, сидевшей напротив. Слегка раскрыв конверт поменьше, Вандербум громко прыснула — упаковка сухого кошачьего корма взирала на неё из-под подарочной бумаги.

***

      Большинство девушек, (и некоторых парней), уже давно ушли в свои комнаты, готовясь к празднику. Даже Эленора, нервированная внезапным предложением Эребуса прогуляться, скрылась за дверью ещё полчаса назад, оставив Вандербум в одиночестве.       Рейна стояла перед зеркалом, недовольно глядя на отражение.       Фиолетовый корсет казался слишком броским, рукава — неудобными, а фасон… не совсем её стиль. Не в этом столетии, точно уж. Не писк моды. Хвала всем Святым, что некоторое безобразие прикроет черная мантия.       Сжав палочку, Вандербум направила ту на ткань, чуть укорачивая длину, делая платье менее громоздким. С рукавами она возиться не стала — пусть остаются. Из чемодана выудила черные туфли на устойчивом среднем каблуке — удобные, но вполне элегантные.       Теперь прическа. Рейна вздохнула, проводя пальцами по длинным черным волосам. Оставить их распущенными? Слишком просто. Заплести? Не хотелось.       — Нет, ну кошачий корм?! — внезапно раздался высокий женский голос со стороны кровати. — Какая неженка.       Вандербум даже не шелохнулась.       — Он обиделся. Вполне оправдано, — спокойно ответила ведьма, продолжая расчесывать волосы.       Оппонентка, скрывающаяся в тени одеяла и одной свечи, горевшей на прикроватной тумбочке, усмехнулась, наблюдая.       — А у тебя колени хрустеть не будут от плясок?       — Вот и проверим, — фыркнула Рейна. — Да и не собираюсь я плясать.       Бал — это всего лишь временная необходимость. Развлекаться с другими студентами ей не очень то и хотелось. Если повезет, ведьма сможет быстро ускользнуть и продолжить поиски сферы. Несколько часов точно выиграть успеет, раз отбой сегодня к полуночи.       Отбросив расческу обратно в чемодан, Вандербум развернулась к ночной гостье.       — Хорошо проведи время в Хогсмиде, — сухо сказала Рейна, поправляя корсет. — Но если я увижу хоть кусочек твоей розовой шевелюры в Хогвартсе — первой же совой отправлю твою белую морду в Лондон.       Девушка на кровати рассмеялась, не воспринимая угрозу всерьёз.       — Угу, угу.       Рейна вздохнула, бросив напоследок взгляд в зеркало. Внезапно, подорвавшись с кровати, девушка положила руки Вандербум на плечи, разглядывая.       — Ну… очень… винтажно, — хихикнула розоволосая, прищурив карие, почти желтые глаза. — Повеселись лучше, а? Если бы в Ильверморни такое устраивали, я бы ни за что не пропускала.       — Делать мне больше нечего, — вздохнула Рейна, закалывая прядь волос заколкой на затылке.       — Ну, да, нечего, — хмыкнула девушка, подойдя к открытому окну и перелезла через подоконник. — До завтра! А может, и до послезавтра…       — Никки! — шикнула ведьма, бросая гневный взгляд в сторону окна.       — Пока-пока! — только лишь махнула та, резко спрыгивая вниз.       И только когда за приземлением на крышу одной из башен Рейна услышала приглушенные, мягкие кошачьи шаги, то выдохнула. Пару раз чертыхнулась про себя, заранее зная, что следующие два часа её скоротечной жизни пройдут крайне никудышно. У безумцев, похожих на неё, есть свои, недоступные нормальным людям, тайные радости и развлечения. Например: здоровый сон. Тишина. Покой.       Ну не счастье разве?       Большой зал Хогвартса в этот вечер преобразился до неузнаваемости, затмевая своей сказочной атмосферой даже самые изысканные волшебные приемы. По сводчатому потолку мягкими, мерцающими узорами простирались магические снежинки, не тая, но наполняя воздух хрустальной свежестью. Ледяные гирлянды оплетали колонны, испуская слабое голубоватое сияние. Полукруглые столы, заменившие длинные общие, сверкали серебром и хрусталем, а в центре зала, перед возвышением, где сидели преподаватели, находилась блестящая, похожая на лед, площадка для танцев.       Возле входа толпились студенты, их мантии переливались всеми цветами радуги, а платья были столь разнообразны, что, казалось, сами по себе составляли целую картину. Бархат, шелк, парча, волшебные ткани, светящиеся при движении. Воздух наполняли смех, возбужденно-приглушенные разговоры и аромат горячего шоколада с корицей, доносившийся из зала.       Фред и Джордж караулили у входа. Оба, облаченные в белоснежные рубашки, коричневые жилетки под пиджаками и черные мантии, выглядели неожиданно элегантно для тех, кто обычно отличался небрежностью в одежде. Фред весело переговаривался с Анжелиной, порой бросая колкие замечания в сторону брата, а Джордж в это время рассеянно оглядывал толпу, выискивая взглядом одну определенную фигуру.       — Да расслабься ты, — усмехнулся Фред, наблюдая, как Джордж нервно морщит лоб. — Она уже согласилась, чего переживаешь?       — Не твое дело, — буркнул тот, продолжая вглядываться в поток студентов.       В этот момент мимо них прошли Эленора Мунбрук и Эребус. Эленора слегка подкрутила волосы, завязав передние пряди небольшим голубым атласным бантом, что придавало ей нежный, немного сказочный вид. Да и само платье сделало её настолько воздушной, что если бы не стояла рядом с Фредом Анджелина, тот обязательно бы присвистнул и увел бы Мунбрук у её партнера.       — Ты только посмотри на неё, — протянул Фред, подмигивая Джорджу. — Какая милашка.       — Какая наглость, Фред, — ухмыльнулся Джордж, замечая, как Джонсон закатила глаза.       — Пф, — фыркнул Эребус, лениво кидая на них игривый кошачий взгляд. — Просто завидуйте молча. Делов-то, да? — и тут же сменил тему, оглядевшись. — Где Рейна?       — Понятия не имею, — пожал плечами Джордж.       Эребус закатил глаза, больше ничего не сказав и, улыбнувшись Мунбрук, подставил ей руку, одними лишь глазами спрашивая, можно ли. Эленора, медленно выдохнув, взяла Рэгдолла под локоть, направившись в зал.       И как раз тем временем преподаватели начали приглашать студентов внутрь, а четырех чемпионов и их пары попросили задержаться у входа. Толпа постепенно редела, растворяясь за огромными дверями, но Джордж все еще оставался на месте, глядя в конец коридора. В какой-то момент ему даже пришла мысль, что Вандербум просто взяла и сбежала, а что? В её стиле.       Она всё ещё была для него непонятной.       Чем больше он узнавал её, тем сложнее было сложить её в цельную картинку. Казалось, он только начал понимать, что за человек перед ним, как Рейна менялась, вновь ускользая от его понимания.       После их небольшой ссоры он узнал о ней больше, чем за все три месяца знакомства. Она не обижалась, не злилась — делала вид, что затаила обиду, но на самом деле ей было всё равно. Не в том смысле, что её не заботили окружающие, скорее, она не придавала значения ни обидам, ни даже самой себе. Как будто её личные чувства были неважны.       На первый взгляд холодная и отчуждённая, в его глазах Рейна теперь казалась другой. Мягче. Веселее. Разговорчивее. Она любила дразнить, колко иронизировать, но не из злобы. Она отпускала обиды и прощала — может, даже слишком легко. Она считала себя ничтожеством, (и он об этом не забыл!), но и видел, что это неправда.       И тут Джордж её заметил.       Рейна спускалась по ступеням — плавно, неспешно, но в этом движении не было колебаний. Свет свечей играл на тёмной ткани платья, в переливах чёрного и фиолетового, очерчивая фигуру.       Вся эта праздничная суматоха, восторженные шёпоты и смешки вокруг словно не касались ведьмы. Даже среди этой пёстрой толпы она выглядела отстранённо, холодно, совершенно не вовлечённой в атмосферу бала.       Джордж сглотнул, отчего-то чувствуя себя так, будто его застукали за чем-то неприличным. Слишком долго смотрел. Так долго, что Рейна уже успела подойти к нему практически впритык, скрестив руки на груди.       — Выглядишь неплохо, дождик, — пробормотал Уизли с оттенком ленивой небрежности, пытаясь скрыть искреннее восхищение под привычной маской легкомыслия.       Рейна лишь скользнула по нему равнодушным взглядом и отмахнулась:       — Глупости не говори, — уже уж слишком привычно, та закатила глаза. — Через час моя карета превратится в тыкву, и мне придётся сбежать, оставив тебя одного.       Джордж хихикнул, легко перехватывая ведьмин локоть, когда они двинулись к дверям зала:       — Только вот принца у тебя нет, так что сбегать не от кого, — поддел он её, но Рейна лишь чуть усмехнулась в ответ.       — А ты кто тогда?       И снова это её странное, притягательное спокойствие. Оно сбивало с толку. На фоне громких разговоров, переливающегося смеха и нервного волнения, охватившего бал, Вандербум всё ещё выглядела так, будто её всё это совершенно не касалось. Ни торжественность момента, ни восторженные взгляды студентов, ни даже сам факт, что она была частью этого вечера.       Они уже нагоняли Фреда и Анджелину, когда Фред вдруг наклонился к брату, незаметно кивая в сторону преподавательского стола:       — Ты смотри, кого прислали вместо Крауча.       Джордж с Рейной одновременно повернули головы.       За длинным столом преподавателей, в самом центре, восседал их старший брат Перси — выпрямленный, как натянутая струна, с неизменным выражением строгости.       — Только этого не хватало, — проворчал Джордж, закатывая глаза.       Перси заметил их, кивнул — сдержанно, но с лёгким оттенком самодовольства, как будто в который раз напоминал о своей должности в Министерстве. А потом его взгляд скользнул к Рейне, и что-то в нём на мгновение изменилось. Заинтересованность? Оценка?       У Джорджа с Фредом аж похолодело внутри, когда они заметили у Перси тот самый взгляд, который излучал только одно: «Как зовут, сколько лет, кто родители, какое финансовое положение, судимости есть?».       Рейна, казалось, не удостоила его даже мысли. Она лишь равнодушно отвернулась, осматривая зал.       На мгновение её взгляд пересёкся с Эленорой и Эребусом. Они уже заняли свои места среди учеников, и Рейна чуть кивнула им в знак молчаливого приветствия. Затем её внимание привлёк Грозный Глаз Грюм, расположившийся на краю преподавательского стола. Он смотрел на неё с той самой полунасмешливой, полуоценивающей ухмылкой, словно разглядывал насквозь. Вандербум фыркнула, намеренно отворачиваясь.       В этот момент заиграла музыка.       Глубокие, переливчатые ноты медленно разливались по залу, подхватывая и заполняя собой пространство. Зазвучала величественная, вальсирующая мелодия.       Гул голосов окончательно стих, когда первые пары вышли в центр зала. В сиянии свечей и чарующих переливов музыки чемпионы и их партнёры начали двигаться, ловя ритм плавного, торжественного вальса. Ну, кто как, конечно.       Джордж слегка повернулся к Рейне, бросив на неё взгляд и легко ухмыльнувшись. Прекрасно догадывался, что всё происходящее восторга у неё не вызывает, но не простил бы себе, если не станцевал бы с ней.       Протянул Вандербум руку — ни резко, ни властно, но и не колеблясь.       — Казалось мне, что Золушка с принцем танцевали, до того, как сбежать. Нет? — полушутя бросил Уизли, но во взгляде карих глаз сквозила искренняя заинтересованность.       Рейна закатила глаза и тяжело выдохнула, видимо уже смирившись с неизбежным. Затем всё-таки зачем-то вложила ладонь в его — легко, как будто бездумно, но в этом касании появилось что-то особенное.       Тепло.       Ведьма не смотрела на него, делая вид, что всё это не более чем формальность, но Джордж чувствовал девичье напряжение. Ему даже показалось, что на уроке танцев она чувствовала себя намного увереннее.       Уизли осторожно потянул её ближе, мягко ведя в круг вместе с остальными парами.       Музыка нарастала, обволакивая пространство, и Джордж сделал первый шаг, позволяя танцу завладеть ими. Рейна последовала за ним без запинки, движения были точными, но не без лёгкой скованности, как будто та была слишком сосредоточена на том, чтобы не оступиться.       — Боишься, дождик? — негромко хихикнул Джордж, чуть сильнее сжимая её пальцы.       Рейна фыркнула, но всё-таки позволила себе немного смягчиться.       — Слишком много народу, — парировала та. — Сейчас свалюсь.       — Если валиться, то только вместе, — Джордж лукаво подмигнул, закручивая её в первый плавный поворот.       Рейна чуть вздрогнула, когда он легко прижал её ближе, подстраиваясь под ритм. Джордж чувствовал, как ладонь в его руке чуть напряглась, но при этом девушка не отстранилась. И почему-то ему показалось, что этот момент — её добровольное доверие, похожее скорее на публичную казнь — благодать свыше.       Её рука лежала у него на плече, едва касаясь ткани мантии. Другая ладонь по-прежнему находилась в его руке, и Джордж вдруг осознал, насколько хрупкими были пальцы в его крепком хвате. Но она держалась уверенно.       — Кусающего локти Эвана не наблюдаю, — заметил он, слегка наклоняясь к ней, чтобы его слова не слышали посторонние.       — Его не будет сегодня, — Вандербум насмешливо вскинула бровь. — Я за завтраком подлила ему слабительную настойку в сок.       — А, ясно всё с тобой, — ухмыльнулся он, не до конца понимая, была ли фраза Рейны шуткой или нет, но в глубине души чувствовал себя странно.       Что-то в этой близости выбивало его из привычного ритма.       Рейна пахла чем-то тёплым, свежим, но не приторным — лёгкий древесный аромат с примесью чего-то свежего, может, хвои или дождя. Это был не слишком резкий, но характерный запах, который странно сочетался с её внешней холодностью.       Её взгляд был прикован к его завязанной под воротником рубашки бабочки из черной ленты, словно Рейна избегала смотреть Уизли в глаза.       И почему-то это нравилось ему ещё больше.       Немного поодаль, среди пар, кружащихся по залу, двигались Эленора и Эребус.       — А говорила, танцевать не умеешь, — ухмыльнулся Рэгдолл, ведя её по залу лёгкими, уверенными движениями, но едва держа.       — Ты так же говорил, — парировала Эленора, чуть склонив голову.       Они двигались легко, будто танцевали не впервые. Эребус, несмотря на свою ленивую грацию, вёл точно, а Эленора — если и волновалась, то не показывала этого.       — Мы отлично смотримся вместе, не находишь? — продолжил Рэгдолл, с лёгкой ухмылкой разглядывая их отражение в ближайшей зеркальной поверхности.       — Э-э-эм, нет? — неуверенно произнесла Мунбрук, втупившись взглядом в серую мантию спутника.       — Жаль, — фыркнул Эребус, тут же приободрившись. — А укажи-ка пальчиком на того твоего друга, давай с ног собьем.       Она не ответила, но уголки губ дрогнули.       Тем временем Джордж продолжал кружить Рейну по залу.       Он сделал резкий поворот, ведя её чуть быстрее, чем до этого, и Вандербум на мгновение потеряла равновесие. Инстинктивно сжала его руку крепче, чуть сильнее прижалась, и Уизли поймал себя на том, что ему это нравится. Ведьма тут же вернула равновесие, будто ничего не произошло, будто её мысли не витали в абсолютно другом месте, но Джордж теперь мог улавливать мельчайший оттенок раздражения в свинцовом взгляде. Раздражение не на него — на себя. Вандербум не любила показывать и отрицала свою слабость, даже если это была всего лишь секундная потеря контроля в танце.       Усмехнулся.       Джордж снова повёл, и на этот раз она не запнулась. Двигалась плавно, точно в ритме музыки, но в её манере было что-то особенное. Не выученная грация, а что-то иное — спокойное, размеренное, будто танец был для неё всего лишь очередным механическим процессом. Вот, кого иногда напоминала Вандербум — куклу, с винтиками внутри, выполняющая действия по определенному и заложенному в голове алгоритму, а не по собственному желанию.       Её плечи всё ещё были напряжены. Она всё ещё слишком внимательно следила за своими движениями. Музыка на мгновение замедлилась, и Джордж воспользовался этим, чтобы плавно развернуть её. Рейна на секунду напряглась всем телом, сжавшись, но всё же позволила тому вести дальше.       И тут он почувствовал, как Рейна понемногу поддаётся. Это было почти незаметно — едва ощутимое изменение в её движениях. Она стала легче следовать за ним, меньше думать, больше доверять его ритму.       И Уизли снова поймал себя на том, что ему это нравится.       Мягкий свет свечей переливался на чёрной ткани её платья, фиолетовые узоры на корсете мерцали при каждом движении. Волосы её были чуть небрежными, но в этом беспорядке была своя, странная, притягательная красота.       Джорджу вдруг стало интересно: а какой она была бы, если бы не держала дистанцию?       Если бы улыбалась чаще, намного чаще, если бы говорила с ним не с колкостью, а просто… легко? Если бы хотя бы на секундочку стала Рейной из его снов?       Если сегодня Рождество, то младший близнец желал бы, чтобы его желание чудом исполнилось.       Но будет ли такая Рейна — Рейной? Насколько многогранная личность на самом деле скрывается за этими свинцовыми глазами? Что прячет? Сам же неловко улыбнулся своим мыслям, странным и пляшущим похуже, чем Поттер левее от них, и, не сдержавшись, на мгновение склонился ближе. Видел, как женские веки чуть дрогнули — она заметила этот крохотный жест.       Но не отстранилась.       Джордж изучал — насколько близко может подобраться, сколько может понять по одному лишь сжатию его руки, сколько может сказать одними лишь глазами и сколько может прочитать. Потому что знал, что как только они вернутся к диалогу — его переключит, как мерцающий волшебный огонек на ели, и пробираться через собственноручно возведенную стену, сплошь состоящую из шуток и саркастичных замечаний, будет намного труднее.       Музыка приближалась к концу. В зале кружилось множество пар, но Джорджу было совершенно неважно, кто там и что делает. Когда финальные аккорды заполнили пространство, он мягко замедлил их движение, чуть крепче удерживая Рейну за талию в последнем повороте.       И вот тогда Вандербум вновь посмотрела ему в глаза. На этот раз — прямо.       И Джордж знал, что он бы мог прочитать этот взгляд, если бы попытался.       Но не стал.       Финальные аккорды стихли, и зал на мгновение замер в тишине, словно задержав дыхание. Потом раздался шум голосов, звонкий смех, движение — пары разошлись, круг расформировался, и танцующие рассыпались по залу, возвращаясь к своим местам или направляясь к напиткам.       Рейна почувствовала, как пальцы Джорджа на её талии ослабили хватку, и тут же отступила на шаг, возвращая между ними прежнюю дистанцию.       — Не так уж и плохо, да? — вполголоса произнёс он, чуть склоняясь, чтобы не перекрикивать общий гул.       — Приемлемо, — сухо отозвалась она, выдергивая свою ладонь из его пальцев.       Джордж лишь ухмыльнулся, убирая руки в карманы.       В этот момент музыка сменилась. Мягкие переливы сменились на более ритмичные и бодрые ноты — приглашённая группа «Ведуньи» заиграла мелодию, которая зазвучала веселей, чем медленные меланхоличные танцы.       Но это было ещё не всё.       По залу, грациозно ступая по сверкающему паркету, двинулась профессор МакГонагалл. Она беседовала с парами, строгий, но вдохновлённый голос доносился сквозь общий гул:       — Готовы ли вы станцевать Энчантерский круг?       Рейна резко вскинула голову.       Джордж, наоборот, оживился.       Энчантерский круг — старинный магический танец, сложный, насыщенный ритуальными движениями, исполняемый на праздниках в особых случаях. Для него сегодня требовалось семь пар, иначе представление не могло состояться. МакГонагалл методично проверяла учеников, пытаясь собрать нужное количество, но, судя по её лицу, энтузиастов было немного.       Джордж чуть щурился, явно обдумывая что-то в своей рыжеволосой голове, и прежде чем Рейна осознала, что происходит, он схватил её за руку и потянул вперёд.       — Давай скажем профессору, что мы тоже станцуем, — с энтузиазмом предложил Уизли.       Рейна замерла на полушаге, и её рука, вместо того чтобы последовать за ним, вдруг напряглась и резко дёрнула Джорджа назад, какой-то неопознанной сверхъестественной силой.       — Ой, — только и успел выдохнуть он, теряя равновесие, но тут же восстанавливая его. Тот вытаращился на неё. — Ты чего?       — Ни за что, Уизли, — процедила Рейна, вцепившись в его рукав.       — Да ладно тебе! — слегка возмутился Джордж, вновь дёргая её вперёд, но Вандербум не поддавалась. — Я что, зря учил?       В ответ он почувствовал лёгкий, но точный удар локтем в бок.       — Я свалюсь к чертям собачьим, если станцую этот ужас, — прошипела ведьма. — Пощади.       Джордж фыркнул, собираясь возразить, но тут Рейна заметила, что МакГонагалл уже направляется к ним.       Она стиснула зубы.       — Если захочешь, — женский голос стал едва слышным. — Я тебе потом лично станцую, только закрой рот и скажи, что ты ничего не учил.       Джордж медленно моргнул, а после хитро прищурился.       — Вряд ли ты сможешь меня удивить, Вандербум, — тихо бросил тот.       Рейна посмотрела на него, а потом хмыкнула, намного многозначительней, чем ей бы хотелось.       — Ну, это смотря какой танец выберешь, Уизли.       Возникла пауза.       Напряжённая.       Джордж слегка приоткрыл рот, явно не зная, как это расценить. Он даже не сразу осознал, что именно Вандербум только что сказала, но вот его собственные мысли вдруг пошли совсем в другую сторону, причём настолько стремительно, что он не успел их остановить.       И Рейна, кажется, тоже спустя только секунду осознала, что сказала. Глаза её чуть расширились, и та прикусила язык, будто надеялась, что сможет взять свои слова обратно.       Их молчание, в котором они уставились на друг друга, было красноречивее любых слов.       Но Джордж не успел это даже как следует осознать, потому что в этот момент перед ними возникла профессор МакГонагалл.       — Мистер Уизли, мисс Вандербум, — благосклонно обратилась она, скрестив руки. — Энчантерский круг будет исполнен, если наберётся достаточно пар. Вы готовы принять участие?       Рейна всё ещё не успела восстановиться после сказанного, но Джордж — быстрый, чертовски смекалистый Уизли, — опомнился первым. Он тут же схватил Вандербум за руку, потянул на себя и быстро сказал:       — О, Профессор, извините, но нет!       — Что? — вздернула брови МакГонагалл.       — Увы, я не Торнхилл, чтобы так мастерски скакать по залу, — Джордж пожал плечами и вжал шею, делая невинное лицо. — И лучше уж я не буду позорить такую старинную традицию, да?       Рейна с невероятным облегчением выдохнула.       МакГонагалл недовольно сжала губы, бросила не слишком довольный взгляд на них обоих и слегка покачала головой, прежде чем продолжить свой обход.       Когда она удалилась, Уизли повернулся к Вандербум и, наклонившись чуть ближе, тихо бросил:       — Будешь мне должна.       Рейна лишь чуть приподняла бровь в ответ, но ничего не сказала.       Зал тем временем оживал. Как только «Ведуньи» заиграли первый аккорд одной из своих популярных песен, оживлённый шёпот среди гостей сменился одобрительными восклицаниями, и толпа ринулась на танцпол. Джордж, который ещё мгновение назад стоял рядом с Рейной, вдруг оказался подхвачен своим братом.       — Давай, Джорджи! — радостно заорал Фред, обхватывая его за плечи и таща в гущу толпы. — Хватит глазками стрелять!       Джордж дёрнулся назад, но Фред держал крепко.       — Ты ничего не видел! — возмутился он.       — Ты меня за кого держишь? Я видел всё! — Фред расплылся в своей фирменной ухмылке и с силой дёрнул брата дальше. — О чем вы таком разговаривали, что у тебя было такое лицо, а?       И прежде чем Джордж смог вывернуться, его буквально втащили в круг танцующих, где тотчас его подхватила общая энергетика толпы. Рейна смотрела на всю эту картину, сцепив пальцы в замок перед собой. Вздохнула. Хорошо, что он нашёл себе компанию.       Ведьма не чувствовала себя здесь… комфортно. Да, после танца с Джорджем напряжение немного ослабло, но её странное внутреннее состояние только усугубилось. Ей казалось, что что-то неопознанное внутри, в грудной клетке, под ребрами, дало трещину, как лёд под ногами в весеннюю оттепель. Рейна даже за своим языком не следила и знала, что скоро, или нет, поплатится за это.       Это же надо такое сказать?..       Громкая музыка, смех, разноцветные огни, мелькание людей — всё это давило, заполняя каждую клеточку сознания. Бал давил. Голова предательски начала раскалываться.       Пора уходить.       Рейна развернулась и скользнула вдоль стены, бесшумно, как тень, к столу с напитками. В центре, под магическими свечами, стояла огромная хрустальная ваза с пуншем, так и притягивая взгляд. Её зеркальная поверхность отражала свет, вспыхивая холодными всполохами, и чем дольше Вандербум смотрела на неё, тем больше ей казалось, что она похожа на Омут памяти.       Ведьма едва заметно поёжилась, отводя взгляд.       Словно поддавшись какому-то внутреннему порыву, она повернулась и двинулась к выходу. Сначала медленно, чтобы не привлекать внимания. Потом быстрее. Музыка, смех, веселье — всё это оставалось позади. Уже чувствовала холод дверей, уже тянулась к спасительному проходу.       Но путь был прегражден.       — А-а, мисс Вандербум, — раздался знакомый мягкий голос.       Рейна остановилась как вкопанная. Перед ней, сложив руки за спиной, стоял Дамблдор.       — А куда же вы? — спросил он, с лёгким любопытством заглядывая ей в глаза. — Вам не нравится вечер?       — Хочется подышать свежим воздухом, — сухо бросила Вандербум, выпрямляясь.       — На улице нынче холодно, — Дамблдор улыбнулся, после продолжил, мягко. И в то же время, чертовски настойчиво. — Советую оставаться здесь.       Ведьма внутренне застонала, вымучено улыбнувшись Директору и сделав шаг назад. Обречённо выдохнув, та развернулась, чтобы вернуться в зал, но тут же внезапно натолкнулась на кого-то.       — Осторожнее! — резко выдохнул мужской голос.       Вандербум замерла.       Перед ней стоял высокий юноша в очках, с идеальной осанкой и рыжими волосами, уложенными так аккуратно, что даже случайный волосок не выбивался. Морщился, явно недовольный столкновением.       Вандербум хотела уйти в сторону, но, как назло, он двинулся в ту же. Она попробовала шагнуть в другую — и он повторил её движение. Так и замерли, глядя друг на друга.       Рейна молча сделала шаг влево. И неизвестный, на которого получасом ранее кивал Фред, о чем-то переговариваясь с Джорджем, шагнул влево. Она стиснула зубы и резко ушла вправо. Тот повторил.       Ведьма, теряя терпение, бросила на него свой фирменный холодный взгляд, от которого с недавних пор даже слизеринцы порой отступали.       — Может, всё-таки разойдёмся? — ледяным голосом произнесла Вандербум.       — Именно этим я и пытаюсь заняться, — отчеканил он.       Они снова попытались разойтись — и снова неудачно.       — Давайте по правилам, — не выдержал тот. — Вы стоите на левой стороне, значит, вам следует отойти вправо.       — Почему я? — Рейна склонила голову, устало вздохнув.       И обращалась она не к волшебнику, одетому с иголочки.       — Потому что так принято, — твердо ответил рыжеволосый.       — И кто это решил? — Вандербум прикрыла глаза, поморщившись.       Вот — два главных вопроса, тревожащие её всю сознательную жизнь. Весь шум, весь стресс, усталость, многочисленные голоса, мелькающие перед глазами студенты, долбанный Дамблдор, со своими советами и указаниями, непонятные ощущения, чувство привыкания и отторжение этого же чувства — всё навалилось разом. И в тот же миг вновь стало так одиноко, так холодно, так неприятно, душно. Вспомнив, для чего она вернулась в Хогвартс, Вандербум просела от свалившейся к ней на плечи ответственности. Но ведь большая сила её и требует. Только вот силы давным-давно не было.       «Почему я?» и «Кто это решил?».       — Таковы нормы приличия, — парень поджал губы и Вандербум глянула на него так резко, и вовсе позабыв, что участвует в вынужденном диалоге.       Рейна на секунду задумалась, не стоит ли ей просто пройти сквозь незваного незнакомца, но в конце концов недовольно качнула головой и шагнула назад, наконец пропуская. Тот хмыкнул, словно одержал крохотную победу, и прошёл мимо, на прощание оглянувшись.       Вандербум же так и осталась стоять на месте. Глядела на светящиеся огни, танцующую толпу, слышала ритмичную и быструю музыку и хотела сбежать. Не просто в комнату, не в коридор или на улицу.       Хотела сбежать полностью и больше никогда не возвращаться. Ведь испытание такое, как оказалось, вышло для неё, слишком тягостным. И это не про один только бал, если вы понимаете. Вновь окунуться в подростковую суматоху, мыслить и чувствовать как они, дурачиться и смеяться — пугало. Затягивало, но пугало. Ужасно пугало! Её, величайшую ведьму своего столетия, Хранительницу древней магии, пугало вернувшееся чувство канувших в пропасти непрожитых дней.       Рейна всё ещё стояла неподвижно, вглядываясь в огни и толпу. Дыхание сбилось от чувства, которое сковало её изнутри, точно тугой кожаный ремень. Она не могла избавиться от мысли, которая, словно ядовитая змея, извивалась в сознании, шипя на ухо: Ты уже не такая, как они. Ты никогда не будешь такой.       Ей стало тесно. Общество, только на неё дыхнув, продуло до косточек.       Толпа подростков казалась чем-то чужеродным, недосягаемым. Они жили жизнью, которая ей не принадлежала. Они смеялись, дурачились, влюблялись, наслаждались этим вечером, не думая о завтрашнем дне. Рано или поздно, они все, но она намного быстрее, будут гнить в земле. Но пока у них есть время, они наслаждаются каждым вздохом, пока сердце выпрыгивает из груди, их жизнь имеет смысл.       Рейна знала, зачем вернулась в Хогвартс. Она знала, какая ответственность лежала на её плечах и для чего переступила ненавистный порог.       И ещё не забыла, почему Хогвартс стал для неё ненавистным.       Но…       Она почти забылась.       Какой кошмар.       Рейна вздрогнула, выныривая из мыслей. Чувство тревоги накрыло её, как волна ледяной воды. Ведьма чувствовала, как её засасывает в это течение, как мир вокруг начинает разрушаться, а её прошлое и настоящее смешиваются в одну неразрешимую путаницу. И не могла позволить этому случиться.       Развернулась и отошла обратно к столу с пуншем. Хрустальная ваза снова показалась ей похожей на Омут памяти. Она взяла ближайший стаканчик и плеснула в него багряно-рубиновой жидкости. Прижавшись спиной к стене, Рейна подняла взгляд и снова оглядела зал. Толпа, свет, музыка. Шум, смех, крики. Вандербум могла бы исчезнуть в любую секунду — и никто не заметил бы. Ну, кроме долбанного Альбуса, конечно же.       Она всегда была одна. Думала, что ей это нравится.       Но почему теперь… почему сейчас эта мысль напрягала её сильнее, чем когда-либо?       Сделала глоток и только тогда поняла: единственный человек, рядом с которым она не чувствовала этого ужасающего, удушающего, нового одиночества, был Джордж.       Промурашило до чертиков. Ведьма сдержалась, чтобы показательно не дернутся. Неправильно. Это неправильно. Это неправильная мысль, неправильное чувство.       Быстро ища глазами хоть что-то, на что можно отвлечься, та остановила свинцовый взгляд на Профессоре, что сидел на небольшой лавке, покачиваясь в такт музыке, попивая из фляги. Не-Грюм, при всей своей сущности, выглядел так расслабленно, что Вандербум в ту же секунду стало завидно.       Недолго думая, Рейна оттолкнулась от холодной стены и двинулась к нему, а когда подошла, бесцеремонно уселась на лавку рядом, закинув ногу на ногу.       — Наслаждаешься вечером, гадина? — прохрипел Не-Грюм, усмехнувшись.       — Что в фляге? — вздохнула Вандербум, поворачиваясь к нему.       Тот фыркнул, убрав флягу в карман пиджака, из другого тут же доставая вторую. Рейна вздернула бровью, одарив Аластора скучающим взглядом.       — Ты же не хочешь превратиться в мерзкого старикашку, — хмыкнул Не-Грюм, незаметно отлив ей в стакан из второй фляги. — Милое платьице.       Ведьма фыркнула в ответ, отпив. И тут же вздохнула поглубже от резкого спиртного привкуса. Облизала губы, на секунду отставляя стакан.       — Почему ты выбрал Круциатус? — в пол тона спросила Рейна, глянув на изуродованное лицо Профессора. Интересно, кто же по настоящему находится там, под ним?       — Ломает даже самые стойкие умы, — так же тихо ответил Аластор, пока его магический глаз резко повернулся к ней. — Тебе ли не знать?       — Четыре оставшихся раза меня до сумасшествия не доведут, — глубоко выдохнула Вандербум, вновь пригубив импровизированный коктейль. — Я, кажется, уже сошла.       — Это могут быть и четыре продолжительных, следующих за друг другом, а могут быть внезапных и резких, — Не-Грюм усмехнулся. — Смотря, какой темп ты предпочитаешь.       — Смотря с кем, — та залпом допила оставшийся «пунш», взглянув на мужчину так же многозначительно, какими выходили слова из его рта в последнее время. — Но точно не с мерзким старикашкой.       Встала, не подарив сверлящему и обычным, и магическим глазом, её спину, последнего взгляда. Только обернулась, пройдя несколько шагов, подняв пустой стакан:       — Спасибо.       Совсем с другой стороны зала, ближе к сцене, у другой стены стояли Эленора и Эребус. Рэгдолл, опершись локтем о столик, задумчиво смотрел на танцующих. В одной руке он держал стакан с пуншем, во второй игрался краем манжета.       Эленора же стояла чуть в стороне, аккуратно держа свой напиток обеими руками.       — Идём? — внезапно спросил Эребус, переводя на неё свой внимательный, игривый взгляд.       — К-куда? — Мунбрук резко вскинула голову и даже моргнула в растерянности.       — Танцевать, конечно же, — ухмыльнувшись пояснил он, кивая в сторону толпы.       Эленора тут же сжала стакан чуть крепче, а румянец окрасил её бледные щёки.       — Н-нет, — пробормотала она, поспешно делая вид, что пьёт, лишь бы скрыть смущение.       Эребус слегка склонил голову набок, разглядывая её.       — Почему? — его голос был мягким, но в нём скользнуло лёгкое лукавство.       — Потому что… — Мунбрук закусила губу и отвела взгляд. — Потому что я не умею. Вот так точно.       — В этом вся суть, — с легкой улыбкой сказал Эребус. — Как раз научишься.       Эленора снова покачала головой, но Рэгдолл не отступал.       — Эленора, неужели ты правда хочешь весь вечер простоять у стены? — в его голосе было не осуждение, а скорее доброжелательная настойчивость. — Ты же не Вандербум.       Девушка неловко переступила с ноги на ногу.       — Я не люблю быть в центре внимания, — пробормотала Мунбрук.       — Но там, — он снова кивнул на танцующих. — Все настолько заняты собой, что никто даже не заметит.       Она медлила. Эребус вздохнул, опустил стакан на столик и вдруг протянул ей руку.       — Давай попробуем, — его голос стал ещё мягче, почти нежным, уговаривающим.       Эленора нерешительно посмотрела на его ладонь. Потом снова на танцующих. Потом снова на ладонь. И наконец робко вложила в неё свою руку. Эребус с удовлетворением сжал её пальцы и повёл за собой в общий поток.       Рейна вновь стояла у стены. Музыка лилась нескончаемым потоком, заполняя пространство зала и сотрясая его в такт барабанному ритму. Она уже почти не обращала внимания на толпу, погружённая в свои мысли, но чувствовала — тело постепенно расслабляется, голова уже не гудит от переизбытка эмоций, и даже шум перестаёт быть таким оглушительным.       Спасибо коктейлю. Помог привыкнуть. Не хотелось этого, конечно, признавать, но факт оставался фактом. Рядом всё ещё никто не стоял, а вокруг кипела жизнь, но теперь Рейна уже не ощущала этого болезненного одиночества.       Внезапно среди пёстрого мелькания лиц вынырнула знакомая фигура.       — Фу-у-ух, — Джордж буквально выскочил перед ней, отдуваясь и энергично отряхивая свой жилет.       — Куда бежишь? — с легкой иронией поинтересовалась Вандербум, фыркнув.       — Да я тут просто… — он махнул рукой в сторону танц-пола. — Знаешь, это сложно назвать танцем, когда тебя мотает в толпе, как какую-то тряпичную куклу. Ума не приложу, как Фред до сих пор цел…       Рейна лишь качнула головой, наблюдая, как он, наконец, отдышался и перевёл на неё взгляд, улыбнувшись.       — А ты как? — спросил Джордж, уже более спокойно. — Не слишком громко?       Вандербум посмотрела на парня немного удивлённо. Она ожидала от него каких угодно вопросов — но не подобных.       — Нормально, — ответила она, чуть склонив голову. И голос прозвучал мягче, чем обычно, и это удивило её саму.       Джордж, услышав этот тон, ещё более довольно улыбнулся:       — Ну, раз так, может, ещё один танец?       Рейна приподняла бровь, и в тот же миг на её лице появилось едва заметное выражение раздражения.       — Нет, — коротко отказала та.       — Ну давай, один единственный!       — Мне и здесь хорошо.       Резкий аккорд прорезал воздух. Толпа взорвалась ликованием.       По залу прокатился единый рёв восторга, и Рейна, поморщившись, сделала едва заметное движение назад, словно отшатнувшись от этой волны.       — О-о-о-о, понеслась! — радостно выдохнул Джордж, оборачиваясь к сцене.       Рейна прищурилась, наблюдая, как участницы группы «Ведуньи» меняются местами на сцене, готовясь начать новую песню. Первые мягкие ноты коснулись слуха, словно лёгкий ветер перед бурей, а затем голос солистки заполнил пространство, обволакивая его почти мистическим звучанием:

«В поисках дороги, что сулит блага, Здесь земля и пламя, воздух и вода…»

      Рейна замерла, почувствовав, как что-то внутри обрушилось. Пальцы крепче сжали стакан с пуншем, а сердце пропустило удар. Но прежде чем она успела осознать, что происходит, раздался голос Джорджа:       — Только не говори мне, что никогда не слышала эту балладу.

«Темный час пробудит в нас магию троих,

Жги, вари, судьбу твори и верь в сестер своих»

      Рейна медленно повернула к нему голову, всё ещё находясь в лёгком шоке.       — «Ведуньи» перепели её ещё лет пять назад и сделали хитом, — пояснил он, усмехнувшись. — Серьёзно, ты где была всё это время?       Вандербум не ответила. Она слушала. Каждое слово обрушивалось на неё, отзываясь в памяти эхом далёкого прошлого. В её времени за эту песню можно было получить куда больше, чем осуждающий взгляд — Морриган тому отличный пример.       А теперь?       Теперь весь зал, весь Хогвартс пели её во весь голос. Толпа вдруг слаженно взревела, и десятки голосов в унисон выкрикнули припев, от которого даже стены, казалось, содрогнулись:

«В путь, путь, в долгий путь

По ведьминой тропе!»

      Гул голосов, сотни людей поют одно и то же, ритм, бешеная энергетика…       Это было странно.

«Круг сплетен судьбой,

Ворота нам открой»

      Рейна не заметила, как её тело начало двигаться в такт музыке. Интуитивно, совершенно не понимая, что творит. Сначала лёгкие покачивания, затем чуть более смелые движения плечами, будто что-то внутри медленно, но уверенно поддавалось под ритм.

«К лесному храму следуй в лоне темноты, За руку со смертью, не сходя с тропы…»

      Сердце гулко стучало в груди, подражая барабанному ритму.       Толпа снова взорвалась мощным хором, и теперь Рейна уже не могла сопротивляться — звук поглотил её, окутал, провёл через пламя воспоминаний и отпустил в новый, неизведанный поток.

«В путь, путь, в долгий путь По ведьминой тропе!»

      В голове промелькнули лица. Оминис. Себастьян. Морриган. Они бы сейчас смеялись. Нет — они бы пели во весь голос. Последний так точно.

«Слёзы, кровь, борьба, Девица, мать, карга…»

      Рейна, кажется, впервые за весь вечер позволила себе расслабиться настолько, что почти забыла, где находится.

«В путь, путь, в долгий путь По ведьминой тропе!»

      И поймала на себе взгляд Джорджа. Уизли смотрел на неё с улыбкой — не издевательской, не насмешливой, а с той самой, настоящей улыбкой, от которой становилось тепло. Она не знала, заметил ли он её реакцию, понял ли, что именно она чувствует в этот момент. Но, возможно, это и не имело значения.       Выдержанно улыбнувшись, Рейна, возвращая себе контроль над телом, прислонилась к холодной стене и прикрыв глаза. Последняя строчка зазвучала тихо, насколько это было возможно в переполненном зале.

«Пройдём, скрепив сердца, До самого конца.»

      Толпа задержала дыхание — а затем зал взорвался аплодисментами, криками и восторженными возгласами. Рейна многозначительно хмыкнула, всё ещё прислоняясь к холодному камню стены, оборачиваясь к Уизли.       — Неплохо, — произнесла та, словно неохотно признаваясь.       — Ну надо же! — Джордж рассмеялся, склоняя голову набок и с интересом разглядывая её. — И, кстати, прошло уже намного больше часа, а карета в тыкву не превратилась, и ты всё ещё здесь. Чудеса, да и только.       Вандербум смерила его ленивым взглядом, в котором не было ни капли раздражения, но и признавать правоту собеседника девушка не спешила. Если бы не Дамблдор, тыква в принципе в карету не превращалась бы.       Передышка после выступления затянулась. Многие разбредались по сторонам — кто-то выскочил на свежий воздух, кто-то двинулся к столам за напитками, кто-то просто стоял и обсуждал впечатления.       Но перерыв длился недолго. К ним подошёл запыхавшийся Фред, явно только что отплясывавший в самой гуще событий.       — Наворковались? — с притворным интересом спросил он, а затем с ухмылкой посмотрел на Рейну. — Вандербум, танцевать будешь?       Она одарила его холодным, однозначным взглядом.       — Понял, — Фред поднял руки в жесте миролюбия, а затем схватил Джорджа под локоть. — Тогда я его ворую.       — Эй, ты чего? — Джордж протестующе обернулся, но брат уже уверенно утаскивал его обратно в гущу танцующих.       Рейна проводила их взглядом и, убедившись, что они отвлеклись, медленно выдохнула.       И опять стало пусто.       Всё происходящее казалось странно обыденным — все эти разговоры, танцы, бесконечные радостные лица. Конечно, что-то внутри неё ещё было под впечатлением от песни, но это ощущение быстро рассеивалось, оставляя после себя лёгкое раздражение.       Она медленно скользнула взглядом по залу, размышляя, чем бы себя развлечь. Её внимание привлёк пунш — точнее, стол с напитками, где студенты лениво наливали себе стаканы. А потом свинцовый взгляд перешёл на стол преподавателей. Там стояли вазы с напитками, и, разумеется, в них был далеко не пунш.       Вандербум приподняла бровь. А почему бы и нет?       И если отголоски былого ещё могли кричать ей вслед просьбы остановиться, то ведьма всё равно была быстрее.       Она медленно оттолкнулась от стены, не спеша, двинулась к столу с пуншем, на ходу незаметно вытащив палочку из вшитого наспех кармана, (ага, всё того же). Движения были неторопливыми, а выражение лица оставалось невозмутимо-расслабленным.       Казалось бы, что может быть проще? Никто не обращал на неё внимания. Преподаватели не следили. Рейна лениво покрутила палочку в руке, на мгновение прикрыв глаза, и мысленно произнесла заклинание.       Вуаля.       Подмена произошла настолько быстро и незаметно, что даже сама ведьма едва успела уловить момент. Пунш остался пуншем. Только теперь в нём было… кое-что поинтереснее. Вандербум сделала вид, что берёт себе стакан, медленно отпила, спрятала удовлетворённую усмешку и отошла обратно.       И теперь оставалось лишь ждать.       Недолго, как оказалось.       Спустя пару минут студенты начали хмуриться, потом прислушиваться к своим ощущениям, а затем — с явным удивлением — налегать на пунш с ещё большим энтузиазмом. Кто-то из старшекурсников поднял стакан, с подозрением вглядываясь в его содержимое, а потом многозначительно взглянул на друга и, пожав плечами, осушил его до дна.       Рейна откинула волосы за плечо, прислонилась к стене и наслаждалась происходящим. Момент был сладок. Настолько, что ей в моменте привиделось, что волосы её посветлели до родного цвета, а на носу замаячили очки с темными стеклами. Но ещё более сладким он стал, когда к пуншу подошли преподаватели.       Сначала те, кто не привык разбираться в студенческих шалостях, — не особо вдаваясь в детали, спокойно налили себе по небольшому стакану. Но вот когда к ним приблизилась Минерва МакГонагалл, разразился настоящий кошмар.       Она взяла стакан, поднесла к губам, сделала осторожный глоток и замерла. Рейна чуть склонила голову, с любопытством наблюдая за её реакцией. Лицо Профессора трансформировалось из нейтрального в слегка удивлённое, затем в строгое, а затем… в абсолютно ледяное.       МакГонагалл медленно перевела взгляд на студентов, а затем на преподавательский стол. Профессор Снейп, стоявший рядом, тоже поднёс к губам стакан, сделал крошечный глоток и резко моргнул.       — Что за… — начал он, но договорить не успел.       Профессор Флитвик, разгорячённый после танцев, уже энергично размахивал стаканом, раздавая комментарии о «замечательном умении школы радовать своих учеников». А вот Дамблдор, спокойно стоящий в стороне, просто добродушно улыбался, не выказывая ни малейшего признака удивления.       — Так… — Минерва поставила стакан на стол. — Кто.       Гробовая тишина. Все студенты, находящиеся рядом, кто ещё не допил пунш, замерли с полными стаканами. Рейна улыбнулась уголком губ, чувствуя, как внутри разгорается приятное чувство триумфа.       Началась суматоха.       Толпа оживилась: кто-то поспешно прятал стаканы под мантии, кто-то, напротив, с лёгкостью отдавал напиток преподавателям, уверенный в своей невиновности. Были и те, кто решил не испытывать судьбу — их можно было заметить по быстрым, неловким движениям, стремительным шагам прочь от стола с напитками.       МакГонагалл, нахмурив брови, повела рукой, и несколько стаканов буквально вылетели из рук студентов, зависая в воздухе перед ней. Она принюхалась к содержимому одного из них, и её лицо приобрело ещё более строгий вид.       — Ну, этого следовало ожидать… — пробормотал Снейп, скрестив руки на груди и смерив зал пристальным, недовольным взглядом.       — Должен признать, этот пунш определённо придаёт вечеру новых красок! — заметил Флитвик, энергично взмахнув рукой, будто бы дирижируя невидимым оркестром.       — Филиус! — резко оборвала его МакГонагалл, но тот лишь улыбнулся и пожал плечами.       Тем временем Дамблдор, стоявший чуть поодаль, наблюдал за происходящим с той же неизменной добродушной улыбкой. Святочный бал продолжался, несмотря на нарастающий хаос. Музыка не смолкала, пары продолжали кружиться в танце, но теперь атмосфера зала приобрела новую, остросюжетную нотку.       Рейна наблюдала за этим, прислонившись к колонне. В уголке губ её всё ещё играла довольная полуулыбка.       Пятнадцатилетняя Вандербум гордилась бы ей, наверняка.       Её размышления прервали знакомые рыжие вихри, мелькнувшие перед глазами.       — Дождик, представляешь, — Джордж появился рядом с ней, с трудом сдерживая смех. — Кто-то подлил спиртное в пунш.       Рейна приподняла бровь, лениво скользнув по нему взглядом.       — Не подлил, — отозвалась Вандербум, на секунду выдержав паузу для драматического эффекта. — Заменил.       — Сути это не меняет, — Джордж удивлённо моргнул, но тут же усмехнулся. Он покачал головой. — На нас с Фредом Перси наговорил, потому что подумал, что это мы.       Рейна хмыкнула:       — Кто такой Перси?       — Старший брат, — Джордж раздраженно кивнул в сторону суетящегося у стола юноши, отбирающего стакан у растерянного пятикурсника.       Вандербум чуть прищурилась, всматриваясь в его лицо, и через секунду поняла.       Ой.       — Неловко получилось, — пробормотала та, всё ещё не сводя с него взгляда.       — И Бэгмен куда-то сбежал опять, — продолжил Джордж, задумчиво оглядев зал. — Ещё и стакан отняли… Только подмена вечер скрасила. Интересно, кто это сделал?       Рейна опустила глаза, скрывая тонкую улыбку. Она не до конца понимала, при чём тут к Джорджу один из судей Турнира, но пропустила это мимо ушей.       Вместо ответа она затворнически улыбнулась и медленно, лениво произнесла, наблюдая за ситуацией в зале:       — Понятия не имею…       Джордж пристально взглянул на ведьму, испытав странное чувство дежавю. В этот момент внимание Дамблдора отвлекли — к нему подбежал встревоженный ученик, что-то торопливо объясняя. Директор мягко кивнул и повернулся, чтобы поговорить с ним. И Рейна, заметив это, моментально воспользовалась возможностью.       Она плавно развернулась и беззаботно бросила через плечо:       — Карета превращается в тыкву.       Джордж остался стоять на месте, наблюдая, как та уходит. И в этот момент всё понял. Дошло молниеносно.       Он знал. Он знал, кто это сделал. Уизли ухмыльнулся, не сводя с Вандербум восхищённого и уважительного взгляда. И тут заметил, как Рейна, не оборачиваясь, лениво подняла руку и слегка махнула ему, зазывая за собой.       Младший близнец даже не раздумывал. Подхватил свой пиджак с мантией со стула и пошел следом.       В два быстрых шага он догнал её, и они вместе под шумок вышли из зала.       В коридорах было тихо. Музыка и смех всё ещё доносились из-за массивных дверей Большого зала, но здесь, за пределами шумного торжества, всё казалось приглушённым, словно серая реальность отделилась от праздника, удваивая свою тяжесть. Родную, прибивающую к земле, как дождь прибывает пыль в летнюю пору.       Джордж не мог сдержать улыбку. Поймал себя на размышлении, что ему совершенно не хотелось возвращаться. Вандербум сейчас могла превратиться в любую его мысль, а любая его мысль — в неё.       Ведьма обернулась на парня, вздохнув:       — Заметил всё-таки.       — Как ты это сделала? — тут же воодушевился Джордж, следуя за ней.       — Сделала что? — Вандербум нахмурилась.       — Заменила пунш, — фыркнул Уизли, вздохнув.       — Понятия не имею, о чем ты, — специально наигранно удивилась Рейна, положив руку на сердце. — Я?       — Шумные мероприятия плохо на тебя влияют, — умозаключил Джордж, хмыкнув.       — Я заметила, — выдохнула Вандербум, оборачиваясь и удостоверившись, что поблизости никого нет, тихо ответила. — Обычное заклинание замены местами.       Джордж, фыркнув, шагал рядом, внимательно наблюдая за Рейной, пока они удалялись подальше от Большого зала. Её платье плавно колыхалось при каждом движении, словно живая тень, а в воздухе всё ещё витал запах волшебного пунша и свечей. Он усмехнулся, покачав головой.       — Знаешь, даже мы с Фредом не додумались.       — Ты о чём? — Рейна бросила на него лукавый взгляд через плечо.       — О подмене пунша, — Джордж всплеснул руками. — Гениально! Но мы точно тебя опередили бы, если бы не разрабатывали новые вредилки.       — И над чем сейчас работаете? — ведьма улыбнулась уголком губ, спросив ради приличия.       В глазах Уизли загорелся азарт. Вандербум впервые лично поинтересовалась, чем он занимается.       — Разрабатываем новые дымовые бомбы. Представь: бросаешь — и все вокруг начинают видеть то, чего нет, — парень начал говорить быстро-быстро, в добавок активно жестикулируя. — А ещё экспериментируем с новыми пастилками. Представь: съел — и всё, кровь из носа фонтаном. Сбегать с уроков станет куда проще. Хаос!       Она покачала головой и Джордж не смог понять с первого взгляда, впечатлена ли Рейна их идеями или они обошли её стороной. Чуть замедлив шаг, задумчиво взглянув на Уизли, Вандербум прищурилась. Карие глаза горели энтузиазмом, и он выглядел так, словно мог говорить об их изобретениях всю дальнейшую ночь.       — Так почему вы гоняетесь за Людо Бэгменом?       Джордж тут же перестал улыбаться и поспешно отвёл взгляд.       — А с чего ты взяла?       — Слышала.       — Да ерунда всё это, — отмахнулся Уизли, сглотнув.       — Да прямо-таки, — фыркнула Рейна, глядя на младшего близнеца исподлобья.       Джордж вздохнул, поняв, что уйти от ответа не получится. Провёл рукой по волосам, словно собираясь с мыслями.       — Ладно, — перевел дыхание, покачиваясь на пятках. — На Чемпионате мира по квиддичу мы с Фредом поставили на победу Ирландии, но с учетом того, что Крам поймает снитч. Мы решили, что сделка беспроигрышная и были правы, хоть Бэгмен и сомневался… Выиграли тысячу галеонов.       Рейна удивлённо приподняла бровь.       — Бэгмен отдал нам выигрыш, — Джордж скривился. — Вот только на следующее утро деньги куда-то испарились. Сначала мы подумали, что это ошибка. Писали письма. Думали, может, он ответит нам и извинится.       — Но? — уточнила Вандербум.       — Но он нас просто проигнорировал, — закончил Джордж, раздраженно хмыкнув.       На мгновение повисла тишина. Рейна прищурилась, задумавшись.       Что для неё тысяча галеонов, а что для Уизли? Ведьма мельком взглянула на Джорджа, поспешно отводя взгляд. Ей всегда было непонятно — люди всегда стыдятся бедности, но никогда не стыдятся богатства. Может, это потому, что ей самой пришлось вырасти в семье, в которой никому ни в чем не отказывали, а после пробуждения получить приятный бонус в виде отцовского наследства, при том, что золото её по настоящему никогда не волновало.       Взглянула на Джорджа ещё раз, более сочувственно. И всё же, глядя на него, на Фреда, Рона или Перси, про которого ничего конкретного не знала, Вандербум могла с уверенностью сказать, что бедный человек не тот, у которого нет ни гроша в кармане, а тот, у которого нет мечты. У богатеньких деток её не было, а вот у близнецов Уизли была.       Они — сказочно богаты. Впечатления — их валюта.       — Вы… — протянула Рейна, подбирая слова.       Джордж уловил этот взгляд, содрогнулся от серьезного и задумчивого тона и поспешно сменил тему:       — Расскажешь мне что-нибудь?       — Но… — только и успела ответить та, как Уизли её прервал.       — Ничего не отвечай на то, что я тебе рассказал, не надо, — юношеские губы сжались в одну, тонкую линию. — Лучше расскажи тоже что-нибудь. Что угодно.       Что угодно?       Она на мгновение поджала губы, словно взвешивая все за и против, всю оставшуюся рациональность и зарождающееся сумасшествие. Глубоко вздохнула, останавливаясь у одного из подоконников и, не раздумывая долго, облокотилась на него руками, оттолкнулась от пола и приземлилась на холодную, каменную поверхность. Джордж остановился рядом, заправив руки в карманы и заинтриговано склонив голову на бок.       На дне Ящика Пандоры, артефакта в древнегреческой мифологии, увековеченном в поэме «Труды и дни» древнегреческого поэта Гесиода, прячется надежда. А вот в Ящике Пандоры Рейны её не существует.       Она провела пальцем по холодному камню подоконника, вглядываясь в темноту за окном. На стекле отражался свет факелов, приглушённый и тёплый, но за пределами стен замка царила ночь — глубокая, бесконечная, чужая. Вдали, над лесом, клубились тучи, обещая метель.       Джордж прислонился к стене, скрестив ноги в лодыжках, и не спешил её торопить.       — Я никогда не хотела сюда возвращаться.       Её голос был ровным, но в тембре скользнуло нечто неуловимое. Такое меланхоличное, что глаза Эленоры могли бы позавидовать. Джордж чуть склонил голову, заинтересованно разглядывая её профиль.       — Была бы моя воля — осталась бы в Лондоне, — мрачно произнесла Вандербум, покачивая свисающими с подоконника ногами. — Не доучивалась, не ассистировала бы в этих бесконечных, никому не нужных, уроках.       И что-то треснуло. Окончательно, бесповоротно, ожидаемо. Терять ей больше нечего. Да и не было, чего.       Джордж молча смотрел на неё, не зная, что сказать.       Ведьма вздохнула, запрокинув голову кверху. Ей казалось, что после пробуждения у неё появится выбор. Свобода. Возможности. Но Судьба и та, кто её плетет, по своей природе уж слишком иронична. Новый век оказался всего лишь новой клеткой.       — И что случилось? — осторожно спросил Уизли, понизив тон.       Рейна усмехнулась, но в её улыбке не было ни тени веселья. В Ящике надежды нет. Может ли та довериться Джорджу — уверенности не было. Но так хотелось выговориться, так хотелось плюнуть на происходящее, и что поделать, если секретов у неё так много? Довериться слушателю, даже если он у неё совсем один. Вандербум будет из без надежды надеется, довольно парадоксально, что это не выльется в очередную катастрофу.       — Мы придумали эту версию происходящего с Директором, чтобы у других не возникало слишком много ненужных вопросов, — вздохнув, девушка пожала плечами. — На самом деле… — Рейна запнулась, переосмыслив всё то, что собирается сказать и решила солгать. — Я вернулась в школу, чтобы отыскать один древний магический артефакт, который сто лет назад оставила здесь та моя бабуля, перед тем, как сбежать.       Слова слетели с её губ легко, почти буднично, но внутри Рейны в тот же миг что-то скрутило, вывернуло наизнанку. Не то чтобы ложь давалась ей с трудом. Она умела плести сети полуправды и уводить разговор в сторону так, чтобы никто не догадался, что за обман скрывается в её речах. Но сейчас это ощущалось иначе. Неправильно.       Пустота, поселившаяся в ней много лет назад, вдруг забурлила, проросла в грудной клетке ледяными шипами, протестуя, и Рейна непроизвольно сжалась, будто пытаясь защититься. Но защищаться было не от чего. Её страх быть для кого-то по настоящему важной и значимой теперь жёг изнутри, сжимал ребра, как змеиное кольцо, вновь давило в висках. Одиночество — верный спутник, он не предаст. А вот страх — главный враг.       Джордж молчал.       Он всё смотрел на неё, склонив голову, с серьёзным выражением лица — без дурашливой улыбки, без привычной воздушности во взгляде. Слушал. Не перебивал. Не отпускал колких комментариев. Просто слушал.       — И найти её нужно как можно быстрее,— произнесла Рейна, глядя перед собой.       Слова упали в пустоту коридора, тихие, почти приглушенные. Она даже не заметила, как её ладони сжали край подоконника. Но заметил Уизли.       — Потому что жизнь кое-кого зависит от этого напрямую, — добавила Вандербум, вздохнув.       Она не уточнила, кого. Была уверена, что не хочет, чтобы Джордж знал. Вандербум замолчала, чувствуя, как напряжение завязалось в тугой узел между её лопатками.       Уизли не отвечал.       Молчание тянулось несколько секунд, и Рейне показалось, что уж слишком долго. Пришлось вздохнуть ещё раз, наклоняя голову и прикрывая глаза.       — Я всё,— выдохнула ведьма.       Она ждала, когда Джордж что-то скажет.       Его шаги раздались глухо, мягко, почти неслышно по каменному полу, но Рейна почувствовала его приближение каждым нервом. Джордж не сказал ни слова. Просто оперся о подоконник рядом с ней, так, что их плечи соприкасались. Рейна напряглась, выпрямляясь, словно струна.       Но Уизли только улыбнулся. Легко, непринуждённо.       — Давай вместе найдём.       Рейна замерла. Она заморгала, медленно поворачиваясь к парню, не понимая, шутит он или говорит всерьёз.       — А? — это всё, что смогла выдавить из себя Вандербум.       Он рассмеялся — тихо, коротко.       Тишина не просто висела в воздухе — она впитывалась в стены, в камни, пропитанные многовековой магией. В высоких узких окнах стояли сумерки, бросая длинные тени на холодный пол. Где-то вдалеке, будто сквозь толщу воды, раздавались голоса студентов, но здесь, в этом углу Хогвартса, царила глухая пустота.       А потом ведьма поняла, что это запищало у неё в ушах. Мысли путались.       — Ну? — раздался голос, спокойный, лёгкий. — Где ты уже искала?       Вандербум медленно моргнула, вновь возвращаясь в реальность, и, наконец, ответила:       — Полностью первый этаж, половину четвёртого, оранжереи, учительскую… — она запнулась, вспоминая, — и пару коридоров то там, то тут.       Джордж не перебивал, слушая. На его лице не было ни тени насмешки, ни привычного лукавства. Младший близнец стоял рядом, чуть наклонив голову, вглядываясь в Рейну внимательнее.       — А не думала, что проще искать в местах, где она чаще всего была? — спросил он после короткой паузы. — Если, конечно, ты их знаешь.       Рейна фыркнула, медленно выдохнув, позволив себе на мгновение закрыть глаза.       — Предполагаю, — кивнула та. — Но куда эффективнее будет искать по порядку.       — Но исключать эти места и не идти туда в первую очередь — глупо, — Джордж усмехнулся.       Вандербум вздохнула, потихоньку начиная приходить в себя. Хотя, сама и не понимала теперь, что из себя представляет это её «я». Джордж ей в ответ улыбнулся легко, непринуждённо, будто вовсе не замечая раздражения. Он оттолкнулся от подоконника и протянул руку.       — Веди.       — Я рассказала тебе не для того, чтобы ты помог, — ведьма покачала головой.       — Я знаю, — уверенно кивнул Уизли. — Веди.       Она сжала губы. Одиночество стало какой-то стыдной болезнью. Почему все его так чураются?       Потому что оно заставляет думать.       Декарт, живи он сейчас, вряд ли бы написал: «Я мыслю — значит, я существую». Скорее всего, он бы сказал: «Я один — значит, я мыслю».       Никто не хочет оставаться в одиночестве, потому что оно высвобождает слишком много времени для размышлений. А чем больше думаешь, тем яснее видишь суть вещей. Тем отчётливее замечаешь трещины в окружающем мире, в людях, в себе.       И Рейна привыкла к этому. К тому, что одиночество — естественное состояние. Рейна и есть Одиночество. Тогда почему этот человек рядом так уверенно тянет к ней руку, будто его присутствие естественное? Почему это простое желание помочь выбивает из равновесия, делает её уязвимой?       Страх стать кому-то по-настоящему нужной проснулся в самый удачный момент?       Рейна не знала ответа. Просто сделала шаг вперёд.       Они шли через лестницы и коридоры, их шаги отдавались в пустом пространстве, смешиваясь с редким эхом чужих голосов. В высоких окнах плыл вечерний свет, тени стен и статуй удлинялись, а факелы отбрасывали мерцающие всполохи на пол.       Хогвартс жил своей тихой жизнью.       Проходя мимо древних гобеленов, Рейна чувствовала, как вышитые на них персонажи украдкой следят за ней. Одна из ведьм, изображённых на полотне, хмыкнула, сложив руки на груди, а волшебник с длинной бородой бросил ей оценивающий взгляд.       Джордж, казалось, не замечал этих мелочей. Он просто шагал рядом, уверенно и спокойно. Когда они поднялись на восьмой этаж, Уизли наконец спросил:       — Астрономическая башня?       — Нет, — Рейна покачала головой. — Нам не сюда.       Они прошли коридор до конца, и вдруг Вандербум резко развернулась на месте, направляясь обратно.       — Эм… — Джордж нахмурился.       Но Рейна ничего не ответила, махнув рукой и зазывая за собой. Снова пересекла коридор.       Раз. И ещё раз.       На третий круг Уизли резко остановился:       — Подожди, что ты…       Вандербум только цыкнула, схватив Уизли за руку и потащив за собой на середину коридора. Джордж замер рядом, смотря на неё с непониманием. А потом… звук. Из серой, ровной стены, словно медленно выплывая из небытия, появилась дверь.       Джордж в шоке уставился на деревянную поверхность. Столько раз проходил мимо этого коридора, несколько лет с братом изучал карту Мародеров и все потайные ходы, но никогда не видел тут двери, что в жизни, что на пергаменте.       Рейны внутри комнаты не было так давно, что она с уверенностью может сказать, что не помнит, какой должна быть её Выручай-комната, но надеялась, что сама комната знает, какой.       Аккуратно взявшись за дверную ручку и осмотревшись по сторонам, толкнула дверь внутрь, первой пересекая порог. Уизли, всё ещё вытягивая лицо в ступоре, шагнул следом.       Запах старых книг.       Тишина.       Комната была небольшой, компактной, залитой странным, приглушенным, практически зеленым цветом.       Письменный стол, заваленный столетними свитками и чернильницами, полки, уставленные ветхими фолиантами, тумбы с множеством ящиков. В углу — старая, сломанная метла, немного дальше — тренировочные манекены, изъеденные временем. Всё выглядело слегка заброшенным, но удивительно… уютным. Темноватым, да.       Место, в котором хочется прятаться от мира. Зародыш островка безопасности и спокойствия. Нечасто так бывает, что в чужой, совершенно незнакомой комнате мгновенно начинаешь чувствовать себя уютно. Это и от хозяев зависит, и от самой комнаты… впрочем, она — это лишь отражение хозяев. Более яркое и честное. Никакие слова и улыбки не помогут ощутить тепло, если вещи хранят холод.       — Где мы? — Джордж медленно прошел дальше, оглядываясь.       Рейна провела пальцами по гладкой деревянной поверхности стола:       — Выручай-комната.       — Выручай-что? — Уизли нахмурился.       — Это место, которое появляется только тогда, когда в нём действительно нуждаются, — её голос звучал приглушённо, словно растворялся в стенах, впитываясь в старое дерево и потрёпанные страницы книг. — Она подстраивается под того, кто её вызывает.       Джордж хмыкнул, оглядываясь:       — И ты просто… представила вот это?       Рейна замешкалась. Слова застряли в горле, словно комья холодного воска. Она и сама не до конца понимала, почему было так неудобно лгать. Впрочем, солгала ли?       — Я подумала о месте, где могла бы проводить время моя прапрапрабабушка, — произнесла та ровно, отводя взгляд.       Когда-то это было её убежищем. Место, где можно было спрятаться от мира, затаиться, раствориться в тени, или поговорить с Морриганом, почитать Оминису или… Объяснять Себастьяну, что та не может исцелить его сестру, потому что это её и убьет. Теперь же оно казалось… чужим. Или, может быть, это она стала чужой самой себе.       Вандербум сделала шаг вперёд. Под ногами слегка скрипнул деревянный пол, а ковёр, покрытый толстым слоем пыли, впитал в себя каждое движение. Она замерла в центре комнаты, оглядывая пространство долгим, пристальным взглядом.       Медленно провела рукой по краю книжного шкафа, едва касаясь древесины. Поломанная метла в углу… манекен, на котором она когда-то отрабатывала удары и заклинания. В шкафу слева должны были быть колбы, а сверху — сменные перья, если они ещё не истлели от времени.       — Значит, если я сейчас подумаю о жареном бифштексе, он появится? — задумчиво спросил Джордж, не скрывая скепсиса.       — Нет, — Рейна хмыкнула, впервые за долгое время. — Комната только создает пространство и дает всё необходимое, кроме еды и зелий.       — Чудеса, да и только, — Уизли почесал затылок, прикидывая, насколько это место нарушает и одновременно не нарушает все известные ему правила магического мира.       Она склонила голову:       — Обычно я использую Ревелио, когда ищу сферу, так что это не займёт много времени.       — Может, пока ты ищешь, я посмотрю, что здесь есть? — он кивнул в сторону письменного стола и ящиков. — Вдруг найдётся что-то полезное?       — Как хочешь, — Рейна пожала плечами и, развернувшись, начала изучать помещение.       Джордж сел за стол, водя пальцами по шероховатой древесине. Она была прохладной на ощупь, как будто комната никогда не видела ни солнечного света, ни тепла.       Стопка бумаг, свёрнутые свитки, пустые чернильницы, засохшие до состояния мелкой крошки. Уизли начал разбирать хаос на столе, надеясь найти что-то интересное.       Первым делом — пожелтевшие от времени пергаменты, усеянные руническими символами. Он не слишком хорошо разбирался в рунах, но некоторые из них выглядели знакомо — возможно, встречались в учебнике по Чарам. Следом шли алхимические записи. Сложные формулы, зачарования, странные расчёты.       И ещё — несколько небрежных записок, сделанных старым, выцветшим чернилом:       — В восемь вечера встреча с профессором Фигом.       — Не забыть покормить змею сестры, пока она гостит у мамы в больнице.       — Не сойти с ума.       Он хмыкнул и отложил листок в сторону. Пара пожелтевших книг на латыни. Он перелистнул одну, внезапно наткнулся на древнегреческий и поморщился. Ещё одна пачка бумаг. Полузасохшие чернильницы. Немного разобранной астрономической терминологии.       И вдруг — пожелтевшие листки, связанные между собой потёртой лентой.       Рисунки.       Джордж развернул их, изучая. Чёрные линии, резкие штрихи, аккуратные тени. Сначала абстракции, затем лица. Женщина, мужчина, силуэты, профили.       Он скользнул взглядом дальше.       — У вас семейное — рисовать? — усмехнулся он, переворачивая один из листов.       Рейна, не оборачиваясь, лениво бросила через плечо:       — Я не умею рисовать. Тебе всё ещё показалось.       Джордж тихо хмыкнул, но продолжил разглядывать наброски. И тут взгляд зацепился за один. Юноша. Высокий, худощавый, с непослушными кудрями и чуть насмешливым взглядом.       Что-то в его чертах показалось подозрительно знакомым.       — Это Эребус? — засомневавшись произнес Джордж, повернув пергамент к ведьме.       Рейна взглянула, задержавшись буквально на мгновение.       — Все Рэгдоллы на одно лицо, особенно по мужской линии, — Вандербум пожала плечами, отвернувшись и возвращаясь к изучению комнаты и тихому «Ревелио». — Наши семьи давно дружат.       Тишина в комнате звенела, укутывая стены вязким оцепенением.       Джордж продолжал перебирать старые наброски, позволив пальцам свободно скользить по шершавым краям пожелтевшего пергамента. Блеклые линии, угольные штрихи, капли засохших чернил — всё здесь дышало сотнями взглядов и нерассказанных историй.       Но вот один рисунок заставил его замереть. Точно такой же ракурс, такая же композиция, как на рисунке, который он видел у Рейны пару дней назад.       Мыс Мэнор.       Уизли сжал губы, ощущая, как внутри нарастает странное чувство — не страх, нет. Скорее… беспокойство.       Случайность?       Его взгляд метнулся к Рейне.       Она по-прежнему не обращала на него внимания, аккуратно двигаясь по комнате, проводя палочкой вдоль пыльных полок. Голос её был почти неразличим, тихий, сосредоточенный:       — Ревелио.       Вандербум почти закончила осмотр, двигаясь по кругу. Джордж стиснул зубы, запуская рисунок в карман брюк и быстро прикрывая рот рукой.       — Апчхи!       — Будь здоров, — лениво бросила Рейна, даже не оборачиваясь.       — Спасибо, — хрипло пробормотал Джордж, скрывая подступившую нервозность.       Вставая из-за стола, Уизли медленно двинулся вперёд, стараясь подавить охватившее его напряжение. Рейна, наконец, остановилась, отступая от стены и оглядывая комнату.       — Нашла что-нибудь? — спросил он, сохраняя обычную лёгкость в голосе.       — Нет, — спокойно ответила та, но в её словах было нечто… странное. Лёгкая тень разочарования, что-то едва уловимое.       Она постояла так ещё пару мгновений, словно взвешивая свои мысли, затем тихо выдохнула и сказала:       — Древней сферы здесь точно нет, — Рейна скользнула по нему взглядом. — А ты?       Джордж нахмурился, не спеша подходить ближе:       — В основном скучные штуки. Алхимия, руны… какой-то список дел, где твоя бабуля напоминала себе «не сойти с ума».       — Не думаю, что это ей помогло, — Рейна фыркнула.       Она протянула руку, беря у него несколько свитков, и пробежалась по ним глазами. Джордж наблюдал, замечая, как тонкие брови едва-едва дрогнули. Не удивление. Не любопытство. Нет. Ей было неприятно. Как будто в этих записях было что-то, чего Вандербум видеть не хотела.       — Что-то не так? — Джордж напрягся, постаравшись легко вздохнуть и не чихнуть вновь.       — Странно осознавать, что «Слизеринская чума» на досуге писала в заметках: «покормить змею сестры», — Рейна чуть сжала челюсти, но быстро вернула своему лицу привычное безразличие.       Она аккуратно сложила свитки обратно на стол, словно они её больше не интересовали, затем снова пожала плечами, на этот раз более расслабленно.       — Впрочем, я и не ожидала, что тут будет что-то полезное.       Ведьма на мгновение задержала свинцовый взгляд на стенах, на тяжёлых книжных полках, на пыльном ковре, который поглощал каждый звук их шагов. Джордж затаил дыхание, будто боясь спугнуть это короткое молчание.       — Вообще-то… — Рейна качнула головой, чуть поджимая губы, будто подбирая слова. — Я просто подумала, что вам с братом Выручай-комната может пригодиться намного больше, чем мне.       С этими словами она развернулась и направилась к выходу.       — Что ты чувствуешь? — Уизли обернулся, одним разрезающим воздух вопросом заставив ту остановиться. — Когда смотришь на всё это?       — Рейна Вандербум Старшая была не самой приятной личностью, — вздохнула Рейна, не оборачиваясь, так и застыв у двери. — У меня нет особого желания копаться в её вещах.       — А к ней? Что чувствуешь? — Джордж подошел ближе, скрестив руки на груди.       — Я её боюсь.       В комнате повисла тишина, будто кто-то перерезал натянутую нить разговора, оставив лишь бесшумное дрожание в воздухе. Джордж не сразу понял, что именно его поразило больше — сам факт, что Рейна призналась в страхе, или то, как легко, без сопротивления, она позволила этим словам сорваться с губ.       Вандербум, чьи глаза обычно холодно скользили по чужим лицам, не выдавая ничего лишнего. Та, кто не проявляла ни слабости, ни эмоций, ни тем более страха, сейчас стояла перед ним, с чуть напряжёнными плечами, с тем невесомым, но заметным изгибом в линии губ.       Добавила в тишину:       — …и мне её очень жаль.       Сказала это так тихо, что если бы он стоял дальше, то, возможно, вообще бы не расслышал. Рейна не развернулась, не посмотрела на него, не сделала ни одного движения, но в этой тишине между ними что-то неуловимо изменилось.       Джордж смотрел на неё, изучая, запоминая — как напряжённо замерли пальцы на швах мантии, как чуть приподнялся подбородок, как колыхнулись у висков выбившиеся пряди волос, тронутые сквозняком. И это ощущалось не как противоречие, а как естественное слияние двух эмоций, настолько древнее и глубоко вплетённое в её кровь, что было непонятно, где кончается одно и начинается другое.       Жалость, сострадание, тень чужих ошибок, пронесённых сквозь поколения, — всё это цеплялось за ведьму. С каждым днём, с каждым новым разговором она открывалась всё больше, но не так, как это обычно делают люди.       Иногда словами, ещё реже жестами, неочевидными поступками. И разгадывать её приходилось слой за слоем, осторожно, терпеливо, ловя ускользающие моменты, когда сквозь маску безразличия пробивалось что-то настоящее.       Вот как сейчас.       — Давай прогуляемся, — наконец сказала Рейна, устало вздохнув. — Я не могу здесь больше находиться.       Джордж не ответил сразу. Он ещё раз оглянулся на разбросанные наброски, сжав край пергамента с мысом Мэнор, что всё ещё лежал в его кармане, на серую, замершую комнату, в которой остались тайны и тени прошлого.       Вот, что ещё витало в воздухе — неизъяснимая тоска.       А потом шагнул за ней, позволяя двери захлопнуться.       Коридоры были пусты, словно Хогвартс заснул, оставив только их двоих наедине с мерцающими факелами и мягким шорохом шагов по каменным плитам. Рейна шла чуть впереди, не спеша, не торопясь заговорить, полностью погружённая в собственные мысли.       Джордж наблюдал за ней боковым зрением, невольно отмечая, как мерцающий свет касался её волос, превращая тёмные пряди в что-то мягкое, почти податливое.       — Поднимемся на Астрономическую башню? — спросил он вдруг, не дав этой мысли развиться дальше.       Рейна чуть заметно повернула голову, бросив на него косой взгляд:       — Зачем?       — Просто так, — пожал плечами тот. — Приятный вид.       Она тихо усмехнулась, но в этой усмешке не было ни насмешки, ни привычного скептицизма. На секунду замерла, будто колеблясь, но затем коротко кивнула.       Воздух становился всё прохладнее с каждым витком лестницы, а со стен на них смотрели призрачные блики магических факелов. Когда они вышли к площадке, Рейна едва заметно поёжилась. Не задумываясь, Джордж расстегнул пиджак и скинул его с плеч, а затем легко, непринуждённо накинул ей на спину, отодвинув тонкую мантию.       — Спасибо.       Её голос прозвучал тише обычного, и, наверное, именно поэтому Джордж заметил, насколько это «спасибо» было искренним.       Вид с площадки открывался бесконечный. Хогвартс, рассыпавший свои крыши по каменному холму. Тёмный лес, раскинувшийся у горизонта. Озеро, гладь которого отражала лунный свет, будто застывшее серебро. И всё в снегу. Он покрывал мир ровным, невесомым слоем, приглушая все звуки. Даже ветер, гуляющий между башнями школы, казался каким-то мягким, осторожным, будто и сам не хотел нарушать покой ночи.       Рейна стояла у парапета, глядя на горизонт, замечая краем глаза, как во дворе всё ещё ходят отдыхающие студенты или играют в снежки. Звёзды рассыпались по тёмному небу хрупкими искрами, точно морозные узоры на стекле. Лес внизу был недвижим, озеро сверкало, а где-то далеко-далеко, за бесконечной снежной гладью, существовал другой мир — полный шумных разговоров, теплых каминов, беззаботного смеха.       Но не здесь.       Здесь были только Рейна и Джордж.       Вандербум вздохнула, глубоко впитывая в себя этот момент, а затем слегка наклонила голову, бросив на Джорджа короткий взгляд. Она кивнула в сторону деревянной лестницы, ведущей выше, к второму ярусу смотровой площадки — той, где почти никогда никого не было.       Джордж пожал плечами, улыбнувшись.       Подъём был коротким, но воздух стал ещё холоднее, резче, пронизывая кожу тонкими ледяными иглами.       Вторая площадка оказалась меньше, уютнее, спрятанная от чужих глаз. В углу громоздились старые треножники, поломанные телескопы, ящики, забытые кем-то давным-давно. Пыльное, ненужное оборудование, которое никто не торопился убрать, но которое и не мешало.       Рейна окинула всё это взглядом, неспешным, оценивающим, а затем шагнула ближе к деревянным перилам. Пальцы автоматически скользнули по шероховатой поверхности, и в следующую секунду она заметила надпись. Старую, вырезанную чем-то острым.       Глубокие бороздки, давно потемневшие от времени, складывались в наивную, детскую гравировку:       Р + С + О + М = друзья навсегда.       Рейна хмыкнула, закатывая глаза:       — Как ванильно.       — О, она была здесь, сколько я себя помню, — Джордж рассмеялся, подойдя ближе. — И каждый год, когда её убирали, она на следующий день возвращалась вновь.       — Кто бы ни был этими «Р», «С», «О» и «М», — заметила она, проводя пальцем по буквам. — Заколдовать надпись нужно ещё додуматься.       — Может быть, — пожал плечами Джордж, облокачиваясь рядом. — Но в этом что-то есть.       — В чём?       Рейна скептически подняла бровь, но Джордж продолжил, глядя на вырезанные буквы:       — Может, это и наивно, но, знаешь… иногда люди действительно верят в такие вещи. Что дружба — это навсегда. Что обещания что-то значат.       Рейна отвела взгляд, вглядываясь в ночное небо.       В груди что-то шевельнулось.       Джордж Уизли был чертовски прав — Рейна, Себастьян, Оминис и Морриган, они же те самые «Р», «С», «О» и «М», искренне верили. Какая-то часть Вандербум ушла с тем, кого она потеряла, ведь дружба — это как любовь. Лучше ни к кому не привязываться, слишком это рискованно. Смотреть на надпись было больно.       — Рейна, — тихо позвал Джордж.       Она не сразу повернулась, словно колеблясь:       — Что?       — Почему ты покинула школу?       Тишина обволакивала её, как холодный шёлк.       Ветер лениво колыхал снег, рассыпая его лёгкими искрами, а где-то вдалеке, за гранью восприятия, ночь жила своей жизнью — но не здесь. Здесь всё застыло, будто замёрзло вместе с её мыслями.       Вандербум не ответила сразу.       Просто смотрела вверх, вглубь звёздного неба, в этот бездонный, чёрный океан, который не задавал вопросов и не требовал ответов. Воспоминания прошли сквозь неё, словно ветер сквозь заброшенный, опустевший дом, и были такими холодными, настойчивыми. Смех, когда-то громкий, теперь звучал приглушённым эхом, а чьи-то лица — близкие, родные — терялись в размытых очертаниях памяти, неуловимые.       Когда теряешь кого-то, когда остаёшься наедине с пустотой, в которой даже боль не может кричать, потому что ей больше некого звать, — ты понимаешь, что привязанность — это не сила, а слабость. Это бесконечный страх перед тем, что однажды что-то случится, и твой мир опять рассыплется на части. Что однажды снова останешься одна. Что однажды потеряешь больше, чем сможешь вынести.       Рейна сжала пальцы на деревянных перилах, чувствуя, как шершавое дерево врезается в ладони.       — Кое-кто погиб, — тихо сказала Вандербум. — А место, что обещало поддержку любому ученику, её не оказало. Потом ещё, и ещё, и ещё. И желания возвращаться больше не было.       — Родители? — в пол голоса спросил Джордж, глядя в даль.       — И они тоже.       — Тоже? — Уизли повернулся, обеспокоенно нахмурившись.       — Родителей и сестер загрыз оборотень, во время полнолуния пробравшийся к нам в дом, — ответила Рейна и резко замерла.       Её неожиданно притянули ближе, а чужие руки обвились вокруг тела, заключая в объятия.       Этот жест древний, как само человечество, и значит он куда больше, чем просто соприкосновение двух тел. «Я обнимаю тебя» — значит, от человека не исходит угрозы, второй не боится подпустить первого совсем близко — значит, ему хорошо, спокойно, и рядом тот, кто его понимает. Говорят, каждое искреннее и сердечное объятие продлевает жизнь на один день.       И Рейна, аккуратно, обняла того в ответ, расслабившись. Поначалу, из-за непривычки, сделать это было трудновато, но ведьме пришлось переступить через себя для самой себя же. Прикосновения Джорджа оказались такими тёплыми, такими домашними, как связанный бабушкой свитер, стаканчик какао или чая с медом, как мурчащая в ногах кошка.       Несколько секунд ведьма просто молчала, а потом…       — Ты первый человек за последние несколько лет, к которому я могу испытывать… — та на мгновение замялась. — Тёплые дружеские чувства.       Это прозвучало странно. Даже сама Вандербум сначала не поняла, что сказала.       — Приятели, кажется, мне очень нужны, — добавила она чуть тише.       Джордж улыбнулся. Не своей обычной широкой ухмылкой, а по-другому — мягко, понимающе. Тепло. Редкое, живое, проникающее сквозь кожу, доходящее до самой глубины. Уизли держал её, просто держал, не торопясь, не требуя, позволяя им обоим утонуть в этой мимолётной тишине, в мягкости момента, который ничего не обещал, но в котором так легко можно было раствориться и потеряться.       Рейна позволила себе закрыть глаза.       Она не знала, что именно в этом объятии согревало её больше: естественная теплота его тела или непривычное чувство защищённости, о котором она уже почти забыла. Как долго избегала этого? Как долго пыталась убедить себя, что привязанность не стоит боли потери?       Сейчас, когда его руки обнимали её так мягко, а его дыхание едва уловимо касалось её виска, Рейна почувствовала, что, может быть, не всё так страшно.       И тут их прервали голоса.       Резкие, шёпотные, шаги раздались где-то ниже, на основной смотровой площадке. Рейна не шелохнулась, но Джордж приподнял голову. В тишине замка ночные звуки разносились слишком отчётливо: приглушённые слова, ленивый смешок, медленные шаги, что-то воркующее и липкое, как тянущийся карамельный сироп.       Рейна опустила взгляд вниз, прищурившись, и в полумраке различила две тёмные фигуры. Белая макушка, рядом с чёрной.       Она выдохнула одними губами, даже не двинувшись:       — Малфой.       — С Паркинсон, — так же тихо добавил Джордж, и Вандербум почувствовала, как его плечи вздрагивают в сдержанном смешке.       Они переглянулись, медленно склонившись ниже, продолжая и не разъединяя объятий. Шёпот Пэнси становился всё приторнее. Малфой отвечал лениво, с тем высокомерным оттенком, который он, казалось, не снимал даже перед теми, с кем делил минуты нежности.       Рейна чуть повернула голову, уголком губ улыбаясь:       — Засосутся.       Джордж коротко, резко прыснул, едва не уткнувшись ей в плечо:       — Думаешь?       Она едва заметно кивнула, не скрывая усмешки.       — Подпортим момент?       Рейна не могла видеть его лица, но знала, что Уизли хитро улыбается.       — Давай.       План созрел за секунды.       Джордж одним движением поднял ладонь, и снег, скопившийся на каменном карнизе, сорвался вниз, окутав влюблённую парочку ледяной завесой. Внизу послышался вскрик, затем возмущённый голос Пэнси, и Малфой что-то сердито прошипел, стряхивая с себя снег.       Но этого было недостаточно.       Рейна легко повела пальцами в воздухе, а затем мягко сжала ладонь. Снежные хлопья, застрявшие в волосах Малфоя, вдруг начали таять, стекаясь вниз тонкими струйками, будто он попал под невидимый дождь.       Паркинсон взвизгнула, отшатнувшись.       А затем всё это, с лёгким ледяным потрескиванием, снова обратилось в лёд.       — А-А-А! — визг Пэнси мог разбудить половину Хогвартса.       — ЧТО ЗА ДЬЯВОЛ?!       — Малфой, ты идиот, СНИМИ ЭТО!       Рейна и Джордж не выдержали. Они почти рухнули друг на друга, зажимая рты руками, но хохот срывался сквозь пальцы.       Внизу послышался топот — кто-то сорвался с места и понёсся вниз по лестнице.       Джордж, всё ещё трясясь от смеха, посмотрел на Рейну. Они стояли слишком близко, всё ещё согревая друг друга, но теперь это тепло сопровождалось весельем — лёгким и живым.       Вандербум чуть наклонила голову, всё ещё улыбаясь.       Уизли склонился чуть ниже, глаза сверкнули в полумраке.       И всё происходящее вдруг обрело неправильный оттенок. Всё вокруг стало неправильным. Рейна не должна быть тут, смеяться и упиваться рядом с Уизли молодежными радостями, не должна говорить, что считает его другом. Не должна смотреть на него. Вот так смотреть. Не должна улыбаться. Ему.       Это неправильно.       Очень и очень неправильно.       Вандербум чувствовала, как всё в ней сжимается от этого осознания, но даже мысли её замедлились, не находя сил ни отвернуться, ни сказать что-то. Джордж был слишком близко. Слишком тёплый. Его взгляд слишком пристальный.       Раньше всё было проще. Лёгкое раздражение, пренебрежение — это были привычные чувства, безопасные. Их можно было контролировать.       Сейчас всё было совершенно другим и неправильным.       Рейна не знала, что именно это означало, но знала, что не хочет знать. Не хочет разбираться. Не хочет чувствовать. Она всегда гордилась тем, что может держать себя в руках. Никогда не поддаваться слабости. Никогда не позволять никому приблизиться. Она видела, во что превращается человек, когда даёт себе волю любить, доверять, надеяться.              Ей этого не нужно.       Казалось, что если останется вот так ещё на секунду, то потеряет контроль окончательно.       Соберись.       Рейна сделала резкий вдох, будто разрезая воздух, а затем так же резко отстранилась. Не рывком — нет, пугать и отталкивать Джорджа не хотелось. Просто спокойно, отточено, как если бы отступала в шахматной партии, понимая, что зашла слишком далеко.       Уизли чуть медлил, словно не хотел отпускать её, но затем пальцы разжались, оставляя на коже едва ощутимую тень тепла.       — Нам пора, — ведьмин голос прозвучал ровно, без дрожи. Она не смотрела на него, глядя в темноту ночного неба. — Если Малфой разбудит и нажалуется Снейпу, он придёт сюда первым делом.       Тишина.       На мгновение Вандербум показалось, что Джордж не ответит, что просто останется стоять, глядя на неё этим своим странным, слишком внимательным взглядом.       Но затем он всё же кивнул:       — Пойдем.       Она не стала больше ничего говорить, а просто развернулась и зашагала прочь.       На обратном пути они не обменялись ни словом. Молчание было напряжённым, но не тяжёлым. Джордж шёл рядом, но на этот раз не пытался заполнить тишину болтовнёй, не делал вид, что всё так, как и было до этого. Он чувствовал её границы и уважал их.       Но всё же…       Когда они вернулись в гостиную Гриффиндора и Рейна остановилась у лестницы, готовясь уйти в свою комнату, он надеялся, что она хотя бы посмотрит на него.       Просто посмотрит.       Но она этого не сделала, а просто кивнула — коротко, отчуждённо и скрылась в темноте.       Джордж задержался внизу ещё на несколько минут, вглядываясь в пламя камина. Тепло её кожи уже исчезло. Уизли никогда бы не подумал, что чье-то людское тело может быть таким мягким, приятным и в этот же момент его, как пуля, быстрые мысли могут находиться в полном спокойствии. И он надеялся, что искра, пролетевшая между ними, ещё осталась.       Рейна заснула, надеясь, что все происходящее обернется сном.       Но проснувшись раньше, чем следовало бы, та осознала, что на дворе двадцать пятое декабря и никакого сна не было. Смотрела в потолок, не понимая, что вчера произошло.       Смотрела так долго, не моргая, что пришлось закрыть руками лицо, смахивая с щек слезы.       Что с ней происходит?       Рейна совершенно не понимает.       Пустота. Самая глубокая в мире дыра.       Холодная, бездонная, безликая. Она тянулась внутри, словно безмолвное эхо чего-то забытого, утерянного, чего-то, что невозможно вернуть. Пустота была постоянным спутником Вандербум, привычной, укоренившейся частью её самой. Она знала, как заполнять её делами, как прятать за учёбой, за книгами, за долгими ночами, проведёнными над страницами пергамента, за работой, за отчитыванием Никки и Гипноса, за готовкой ужина. Она знала, как заглушить её тишиной.       Рейна лежала, неподвижно глядя в потолок, и впервые за долгое время пустота внутри неё ощущалась не просто глубокой — она была рваной, нарушенной, искалеченной чем-то.       Вандербум не понимала, как спустя десять минут, когда часы только пробили семь утра, она оказалась на четвертом этаже. Не понимала, почему стоит перед дверью, облаченная в один свитер с помятыми брюками и дурацкими носками. Не понимала, зачем стучится в его личный кабинет.       Послышалось шарканье.       — Аластор, это я, — произнесла ведьма, постучав ещё раз.       Спустя минуту напряженной тишины, Не-Грюм, каким-то сиплым, сонным голосом, совсем не похожим на его собственный, пробурчал:       — Заходи.