По ту сторону удачи и неудачи

      Стук собственного сердца, казалось, заглушал звуки улицы. Ни шаги поздних прохожих, ни проезжающие мимо машины, ни даже тяжёлые капли, опускающиеся на зонт, не могли сравниться с тем в громкости. Сердце неистово металось в грудной клетке, словно хотело выскочить раньше, чем его обладателя разоблачат.       Канэцугу ждал. Но не Масамунэ — тот вообще не должен знать, что он вернулся сегодня. Канэцугу ждал своего бывшего коллегу, когда-то делившего с ним один кабинет.       И вот тот появился. С непосредственностью перепрыгивая лужи, приблизился и с лукавым прищуром посмотрел в глаза. Цель встречи Канэцугу не обозначил, но того, по видимости, это нисколько не смутило.       — Надо же, какие мы напряжённые! Неужели мы что-то нарушаем?       — Давно не виделись, Мамору, — проигнорировал колкость Наоэ. — Давай поговорим где-нибудь под крышей.       — Ладно… хотя мне нравится дождь.       Ивасаки Мамору всегда был для Канэцугу книгой для гаданий. Ему открывались то строки, то страницы, но о полном содержании у него так и не сформировалось представление. Вот и сейчас он не знал, что тот подразумевал. Хотя однажды при нём Мамору уже произносил эту фразу слово в слово с таким же расслабленным выражением лица. Канэцугу снова показалось, что тот связывает дождь с каким-то важным событием своей жизни. Но задавать вопросов он не стал. Хотя бы потому, что ответом на все те была бы наполненная скорбным принятием улыбка. Слишком тревожащая, чтобы на неё смотреть.       От дождя они спрятались в ресторане. На вывеску Канэцугу даже не смотрел, но охотно бы поспорил с кем угодно, что это место ориентировано на влюблённые пары: приглушённый свет, плетённые перегородки между столиками, матовое покрытие на окнах — всё было создано для поддержания атмосферы интимности. И оттого на его лбу образовалась страдальческая складка.       «Как же это подозрительно выглядит со стороны. Масамунэ ведь так и не знает о моём возвращении?» — понадеялся он.       — Здесь везде добавляется матча, — вырвал из размышлений Мамору. — Советую попробовать собу — они нашли идеальный баланс вкуса. Тем более, тебе с улицы должно страсть как хотеться горяченького.       — Действительно. Но я не хочу есть. Отчего-то…       О, Канэцугу хорошо была известна причина. Как-никак он сейчас шёл против собственных же убеждений, пусть и решил воплотить благую затею. Обманывать самого драгоценного человека в своей жизни ему не хотелось, но иначе поступить не получалось. Если б только его воображение было бы чуть менее скромным… С имеющемся же приходилось ломать себя. Оттого-то и кусок в горло не лез.       — На диету решил сесть, что ли? — беспардонно поинтересовался Мамору. — Не, ну ты, конечно, несколько плотнее, чем я тебя запомнил, но это ж не повод отказываться от ужина! — то ли увещевал, то ли издевался тот.       «Ещё один такой комментарий с его стороны, и я точно закажу собу. Чтобы опрокинуть чашу ему на голову!» — неожиданно для себя рассердился Наоэ.       Пожалуй, он так бы и поступил, если бы не относился с благоговением к чужому труду. А если бы не оценивал высоко затею, ради которой устроил тайную встречу, — развернулся бы и ушёл. Но ему пришлось найти в себе силы, чтобы остаться. Потом же понимание, чтобы смириться с тем, что некоторые люди — в частности Мамору — моментами лишены эмпатии, хотя в целом и не плохие. Только благодаря этому к нему вернулось относительное спокойствие. А ещё желание разговаривать.       — Я тебя не поесть звал, — перешёл сразу к делу Канэцугу. — Есть нечто, что мне не удаётся решить самостоятельно в силу ограниченности моего воображения. У тебя же с этим проблем нет. Так что прошу, помоги мне.       — Ну не будешь собу, так не будешь, — надулся Мамору. Только тогда Канэцугу понял, что тот увещевал, а не издевался. — Воображение, говоришь? А разве твой новый коллега и по совместительству сосед по кабинету им обделён? Или вы с ним настолько не поладили, что тебе проще оказалось меня позвать? — посыпались как из рога изобилия вопросы по делу и не очень.       С последним лицо Мамору как-то изменилось. Впрочем Канэцугу могло почудиться, что чёрные, с почти неразличимым зрачком глаза расширились, что тонкая рука, зачёсывающая назад иссине же чёрные, с розовой прядью волосы, застыла, что узкие челюсти сомкнулись сильнее обыкновенного. Всё это произошло в одно мгновение, а в следующее уже казалось чем-то нереальным. И Канэцугу не решился обращать на увиденное — точно ли? — внимание. Просто честно ответил на все интересующие Мамору вопросы:       — Да, воображение. Да, оно есть у моего нового коллеги и по совместительству соседа по кабинету. Нет, мы с ним очень поладили. Настолько, что начали встречаться. И именно поэтому мне нужна твоя помощь.       — А, так вот в чём дело! — воскликнул, стукнув кулаком по ладони, Мамору. — Тебе нужен совет насчёт подарка, — кивнул сам себе тот.       — В общем, да, но не всё так просто… — сразу предупредил Канэцугу. — Я бы хотел приобрести парные вещи, о которых могли бы знать только мы с ним. Что-нибудь такое, что всегда будет при нас, но чему никто другой не придаст значения, — объяснил он. — У тебя есть какие-нибудь идеи?       Он надеялся, что есть. Потому что ему самому в голову не приходило ничего стоящего. Футболки? Слишком заметно, да и не будешь каждый день носить одно и то же. Кольца? Трудно угадать с размером. Брелоки? Вероятно, их стащат. Чем больше Канэцугу думал над парными вещами, тем сильнее расстраивался. Казалось, не существовало ничего подходящего именно для него и Масамунэ. Он уже готов был сдаться, но к счастью, вспомнил о неординарности мышления Мамору. И теперь молился на ту.       — Тут много чего может быть. А тебе нужно именно незаметное для других… — Мамору облокотился на стол и уставился на поверхность того в задумчивости. — Вариант парных татуировок рассматриваешь?       Об этом Канэцугу даже не задумывался.       — Не знаю… С одной стороны, их можно набить там, где они всегда будут скрыты одеждой. С другой — оба ли мы окажемся согласны на них? — честно ответил он.       — Понял, пока не рассматриваем. Тогда… — взгляд Мамору поднялся к потолку. — Бижутерия. Кольца, браслеты… Кольца, кстати, можно на цепочку повесить и на шее носить. Некоторые однополые пары так поступают, — вдруг тот вздрогнул и резко подался вперёд, словно бы хотел застать Канэцугу врасплох. Небезрезультатно. Наоэ застыл, не зная, как поступить. И потому позволил обжечь своё ухо горячим шёпотом. — Кулоны!       Для чего Мамору придвинулся, чтобы сообщить это, Канэцугу не понял. Как тот вернулся в исходное положение, тоже ускользнуло от его внимания. Мамору же улыбался так гордо, будто совершил невесть какое открытие.       — С ними разгуляться можно, потому что к ним не будет таких вопросов, как к кольцам. Выбирай хоть зверей, хоть камни, хоть кандзи по ассоциациям. Если кто и обратит внимание, то не подумает, что они парные. Ну, если ты сам, конечно, подбирать будешь, а не купишь из тех, что надвое разделяются, — объяснил тот.       Теперь идея показалась Канэцугу интересной.       — Я очень рад, что обратился к тебе, — он смог наконец расслабленно выдохнуть. Цель встречи была достигнута. — Спасибо большое, — последовало вместе с поклоном.       — Эй, не спеши уходить! Давай хоть что-то закажем, — остановил его Мамору.       На лице того отразился такой ужас, что Канэцугу не посмел ослушаться. Мгновение погодя появилась ещё одна причина, чтобы остаться, — вернулись ощущения, которые ранее сдерживало напряжение. Он наконец осознал, как в действительности хочет пить.       — Пожалуй, ты прав, — осторожно согласился Канэцугу. — Невежливо уходить, так ничего и не заказав. Тогда просто матча, — уже с нажимом произнёс он.       — Ну ты и вредина! — опять надулся Мамору. — Ладно… Но платишь ты!       «Как будто за собу платил бы сам!» — в мыслях Канэцугу закатил глаза, но в действительности же только кивнул. Ему не составило труда убедить себя, что Мамору заслужил один заказ не за свой счёт — всё-таки тот предложил интересную идею.       После ресторана Канэцугу отправился к себе. И очень о том пожалел, когда за дверью его встретили темнота и холод. Он от них отвык, хотя прожил с Масамунэ вроде бы ещё совсем ничего. Как же быстро человек привыкает ко всему хорошему: к ощутимому присутствию и запаху другого, к тому, что на кухне всегда имеется что-то заботливо приготовленное, к теплу, что не покидает дом, в котором живут постоянно… Всего этого Канэцугу сейчас не хватало. Настолько, что он готов был сорваться, схватить чемодан, ещё по возвращении с вокзала брошенный у самой двери, и уйти к Масамунэ. Вопреки возможным расспросам и, тем более, затее. Просто потому что ему хотелось вернуться в то место, которое действительно стало для него домом.       «Мне надо пережить здесь всего одну ночь. Завтра я куплю нам кулоны и вернусь», — уговаривал сам себя Наоэ.       И как-то он смог это сделать.       На следующий день Канэцугу, как и планировал, отправился на поиски кулонов. Ночь у него выдалась бессонная, зато продуктивная — он определился с выбором. И теперь очень надеялся, что найдёт искомое. Всё-таки нужных кулонов в виде кандзи в продаже может и не быть.       А ведь только до часу ночи Канэцугу думал о Масамунэ: вспоминал все черты характера и привычки того, пытался вызвать у себя ассоциации. Поэтому быстро отбросил идею подбирать кулоны в виде животных — понял, что их представления друг о друге могут не совпадать. Масамунэ ведь сравнивал его с оленем, когда он сам для себя выбрал бы журавля. Так что тот мог не оценить в полной мере кулон в виде кота. И идею с камнями Канэцугу отложил — уж слишком мало знал о их значении. А вот подобрать кандзи ему показалось лучшим вариантом. Тем более, к Масамунэ так и просился один. Тот всегда восхищал своей целеустремлённостью, поэтому Канэцугу ни секунды не сомневался — мечта. Зато себе подобрать кандзи оказалось куда сложнее. И всё-таки он решил — стремление к порядку и справедливости лучше всего определяет честь.       Конечно же, это решение пришло под самое утро… О том, насколько сильно у него разлилась синева под глазами, Канэцугу старался не думать. А о возможной неудаче — тем более! Он настроился отыскать нужные кулоны. Даже готов был проверить каждый ювелирный магазин в городе, чтобы только его поиски увенчались успехом. В противном же случае не смог бы себя простить за обман своего самого дорогого человека.       К счастью, удача встала на его сторону. Канэцугу заглянул всего в два ювелирных магазина: в первом отыскал «честь», во втором обрёл «мечту».       — Наконец-то я могу вернуться домой, — выдохнул он.       В мыслях его уже возникали образы вышедшего помочь с вещами Масамунэ, вкусной еды, заботливо для него разогретой, мелькающего на экране фильма, который они будут вместе смотреть вечером… Поэтому Наоэ не шёл — летел. В квартиру за чемоданом, а оттуда домой. К уюту. К теплу. К любви.       Поэтому же чуть не разбился о стену чужой ярости, когда оказался дома. Конечно, Датэ его ждал. Вот только тот был, мягко говоря, не в лучшем расположении духа. А по какой причине… даже гадать не хотелось. Страшно.       — Разувайся, чего застыл? — сквозь зубы процедил Масамунэ.       Канэцугу послушался. Хотя посчитал уже, будто умер и попал в ад. И всё из-за своей затеи, призванной укрепить отношения. Иронично…       Стараясь не додумывать лишнего, Канэцугу проследовал за Масамунэ. Не на кухню, как он ожидал. В комнату. Заботливо разогретая вкусная еда осталась где-то позади — в той жизни, которую у него, кажется, получилось потерять. Масамунэ же был поглощён иной проблемой, нежели голод Канэцугу. А может, намеренно лишал его возможности вдоволь насытиться вожделенной домашней едой. Потому что оказался во власти ярости. Потому что не считал себя обязанным удовлетворять чужие потребности, пока находится в таком состоянии. Потому что… должен был сделать важный выбор?       «Наверное, он злится из-за того, что я приехал раньше и ночь провёл у себя, — всё-таки предположил Канэцугу. — Мне нужно просто рассказать о своей затее!» — настроился он. И сразу же его взгляд сделался решительным.       Но первым заговорил Масамунэ, чем и свёл весь настрой Канэцугу на нет.       — Я, конечно, словами не обозначал, но и так должно быть понятно, что нужно сразу говорить, как только влюбляешься в кого-то другого. Своему текущему парню, твою мать! — заявив это, тот плюхнулся на край кровати. Канэцугу оказался настолько шокирован услышанным, что ни слова сказать, ни с места сдвинуться не смог. И заблуждения продолжили укореняться: — Думаешь, мне приятно было, когда Уэсуги предложил пораньше уйти, чтобы тебя встретить, и это за день до твоего запланированного возвращения? Или когда ты отправился к себе на квартиру, а оттуда в ресторан? Или когда тот парень нагнулся к тебе за поцелуем? Я до последнего надеялся, что надумываю лишнего! Спасибо, конечно, что ты того парня к себе не повёл. Поберёг, едрить твою налево, меня.       После очереди выстрелов болезненными заблуждениями Датэ притих. Взгляд того затмевала ярость, объяснимая, но при этом возникшая из-за череды недоразумений. Полная картина происходящего вызвала у Наоэ ужас. Получается, он, пытаясь воплотить в жизнь вроде бы благую затею, заставил самого дорогого своего человека сомневаться в нём. Ему было жаль, что всё получилось именно так. В один миг вина охватила самую его душу, а в следующий потребовала выхода наружу любым способом.       — Можно мне рассказать о ряде событий, которые предшествовали встрече с тем парнем? — взмолился Канэцугу.       — Валяй, — раздражённо бросил Масамунэ. — Но так, чтобы я тебя не убил.       Услышав дозволение — пусть и данное в такой неоднозначной форме, — Канэцугу сел на край кровати. Рядом, но соблюдая некоторую дистанцию. Он боялся взъярить Масамунэ сильнее одним неверным жестом или словом. Боялся, что больше не представится возможности всё объяснить. А потому действовал осторожно.       — Я хотел кое-что купить прежде, чем встречусь с тобой. Потому что это нечто вроде подарка. Думал посоветоваться с кем-то и не нашёл никого лучше, чем бывший коллега. Я… не знал, что получится так…       — А нахрена ты себя целовать позволяешь, если советоваться шёл? — перебил Масамунэ.       — Он зачем-то один из вариантов решил прошептать мне на ухо. Но не целовал. Тебе, наверное, сейчас трудно мне поверить — всё-таки я намеренно тебя обманул по поводу своего возвращения, — поспешил добавить Канэцугу. — Но позволь показать то, ради чего была затеяна встреча с бывшим коллегой, — он с мольбой посмотрел на Масамунэ. Ведь от решения того зависела судьба их отношений.       — Ну давай. Только посмеешь и сейчас обмануть, не надейся, что уйдёшь целым.       Дрожащими от переживаемого потрясения руками Канэцугу выудил из карманов так и не снятого пальто две коробочки. Обе в официальный цвет ювелирных магазинов — одна светло-серая, другая тёмно-зелёная. И Масамунэ наконец поверил. Ссутулился, голову опустил, будто не мог справиться с тяжестью своей ошибки.       — Это парные кулоны, — видя, что Масамунэ не в состоянии изучить содержимое коробочек самостоятельно, сказал Канэцугу. — Ну, вроде. Мне хотелось найти то, что всегда будет при нас, но чему никто другой не придаст значения. Какой-то наш личный символ…       — Я понял это, — перебил вновь Масамунэ. — Но не заслужил принять, потому что позволил себе усомниться в тебе, — решил вдруг тот.       — Нет, ты заслужил, — не согласился Наоэ. — И сомневаться тоже. Это моя вина, что я решил тебя обмануть. Мне ничто не мешало сказать правду. Скорей всего, не всю. Просто я совсем не думал над тем, как это можно сделать. Обещаю, что впредь буду всячески намекать, если соберусь устраивать сюрпризы! — нашёл нужные слова он.       — Тогда я обещаю, что не буду больше обвинять сразу, — пошёл навстречу Датэ. — И следить… Мне ведь даже взбрело в голову зайти в ресторан. И сесть за дальний столик по левую руку от тебя. Но соба у них вкусная.       — Значит, вернёмся туда, чтобы её вместе поесть? — с лёгкой улыбкой на губах предложил Канэцугу.       — Хрен там, сам приготовлю!       На том все гложущие душу эмоции покинули обоих. Масамунэ наконец взглянул на кулоны, а Канэцугу обрёл внутреннее умиротворение, заметив блеск единственного глаза того. Затея всё-таки оправдала себя. Они оба даже думать забыли, что немногим ранее их отношения могли завершиться из-за заблуждений, вызванных ею. А может, просто не захотели думать об этом. Не в минуту обретённого вновь счастья.       Всё-таки к хорошему человек привыкает быстро. И именно поэтому долго не может от него отказаться. Канэцугу был уверен, что сейчас оно к счастью.