Отпускай

      Тарталья морщится, когда слышит трель телефона, но спешит схватить его и кое-как сесть, боясь разбудить весь дом. -- Кто-то умер? -- спрашивает он хрипло, не успевая взглянуть ни на время, ни на высветившийся на экране контакт.       Повисшая на той стороне провода тишина оглушает Чайльда, и он облизывает губы, уже больше приходя в себя. Юноша трёт глаз, усиленно пытаясь проснуться окончательно, но не решается заговорить, неожиданно испугавшись, что ему звонит та самая забитая медсестричка, которая как раз вчера ночью должна была встать на вахту. -- Надеюсь, что нет, -- наконец после долгой паузы произносит мужской голос. -- По крайней мере, не в школе.       Тарталья бормочет "О Господи" и тяжело вздыхает, чувствуя, как с его плеч с грохотом падает целая гора. Ему физически становится проще дышать, когда он признаётся голос и мягкий тон директора, спокойно ожидающего по ту сторону. -- Простите, господин Чжун Ли, -- тараторит Чайльд, едва успевая вспомнить, что следует быть тихим. -- Боже мой, я... Простите. Что случилось?       Директор терпеливо переносит болтовню собеседника и начинает говорить лишь через несколько секунд после того, как Тарталья торопливо замолкает. -- Да, -- скорее подтверждая, что он всё услышал и воспринял, чем начиная свои слова, говорит мужчина. -- Боюсь, что у нас произошло нечто... выходящее за рамки. Учительница физкультуры, подменявшая Вас, только что связалась со мной и сказала, что не сможет присутствовать в школе в ближайшее время. Я хотел узнать у Вас, не сможете ли Вы сегодня прибыть к первому уроку. Собственно, в этом и заключается причина моего раннего звонка.       Чайльд перебирает пальцами, отстранённо постукивая ими по груди, и морщится, пытаясь собраться с мыслями. Он вспоминает ужасно долгую дорогу до школы, занятого отца и братьев с сестрой. Конечно, он может выехать и прибыть вовремя, если не станет подбрасывать их до их школы, но только допустимо ли такое? Тарталья слишком хорошо знает младшеньких, чтобы не переживать, что без его строгого наставления они не разнесут весь дом от радости, что прогуливают занятия. Будет ли у него время предупредить их? Одобрит ли такое отец? Чайльд не имеет представления. -- Я... я постараюсь, -- обещает юноша, вскакивая с дивана и морщась от пролетевшей по спине боли. -- Дайте мне час, и я перезвоню Вам, господин Чжун Ли.       Тарталья неловко посмеивается, пока одной рукой пытается нащупать свои домашние штаны, а другой удерживает трубку у уха. Он надеется, что директор не станет сердиться на него слишком сильно. Всё же Чайльд доставил ему уже достаточно хлопот, чтобы добавлять новые.       Мужчина легонько фыркает, совершенно не звуча сердито или расстроено, и говорит полным признательности тоном: -- Спасибо, Аякс Александрович. Я надеюсь, что это не станет для Вас слишком обременительно... В любом случае, подумайте в первую очередь о своём здоровье.       Тарталья нелепо стоит посреди небольшой гостиной, так и не одевшись, и совершенно глупо улыбается тону собеседника. Он знает, что это, по крайней мере, странно, и даже догадывается, что, должно быть, ещё и неправильно. Однако имеет ли это значение? Поскольку господин Чжун Ли является лучшим человеком на всей планете, очевидно, нет. -- Хорошо, -- обещает молодой человек, едва удерживая желания рассмеяться и буквально крича о своей улыбке всем голосом. -- Сделаю всё возможное и в этом направлении.       Директору хватает и такого простого заверения, и он, извинившись, отключается, а Чайльд стремглав летит на кухню. Он решает хотя бы приготовить быстрый завтрак, раз у него есть целый час на размышления, и только затем отправиться к отцу с повинной и принять решение.

***

-- Ты уже опаздываешь, -- ворчит мужчина, поспешно подталкивая сына в плечо и не давая ему лишний раз проститься перед тем, как сесть в машину. -- И не вздумай гнать, Яша.       Чайльд фыркает и улыбается, собираясь захлопнуть дверцу вместо нормального ответа. Он ни за что не может опоздать в школу после того, как дал господину Чжун Ли обещание. Он просто обязан приложить все усилия и успеть в срок, особенно если его навыки вождения не настолько ужасны, чтобы он не мог немного разогнаться. -- Буду осторожен, пап, -- всё же обещает Тарталья, быстрым движением растрёпывая волосы и кивая самому себе. -- Ты сам сказал, что я опаздываю, так что... Да, просто немного потороплюсь.       Мужчина вздыхает и качает головой, но уже не останавливает сына. -- Хорошо, -- разрешает он нехотя. -- Всё-таки господин Чжун Ли столько для нас сделал... Но мёртвым ты ему точно не нужен.       Чайльд смеётся над притворной строгостью в тоне отца и покорно кивает, не собираясь выражать должного уважения к наставлению родителя. В конце концов, настоящее отношение сына к нему он итак знает, так зачем изображать то, что и без того есть в сердце? -- Мёртвым я никому не нужен, -- миролюбиво заключает юноша. -- Так что перестану терять время.       Тарталья немного неловко улыбается и совершенно нелепо машет отцу, прежде чем закрыть дверь и включить двигатель. Ладно, возможно, всё же иногда следует быть более искренним, думает он отстранённо. Даже пускай со стороны два обнимающихся взрослых мужчины и выглядели бы странно, всё равно все соседи знают, кем они друг другу приходятся. Только вот допустит ли такое его отец? Чайльд сомневается. Всё-таки он из мужчин старой закалки, почему-то уверенных, что любое прилюдное излишнее проявление чувств не приведёт ни к чему, кроме позора.       Чайльд негромко фыркает, вспоминая все возмущения по поводу его костюмов. Конечно, сложно принять тот факт, что одежда для выступлений должна быть обтягивающей, но Тарталья уверен, что не настолько тяжело, как было для папы. Он боролся как лев, не собираясь позволить сыну выглядеть неподобающе, но каждый раз с холодной стойкостью Царицы разбиваясь о барьер её идей и туманных "указов сверху", которых, конечно же, не существовало.       Да, было время... Наверное, Чайльд и сейчас может влезть в свои наряды, только от этого уже не будет никакого проку. Теперь он уже должен подходить под свой учительскийкостюм, только вот ему кажется, что он совсем не может.

***

-- Простите, -- задыхаясь, бормочет молодой человек, не имея сил добавить ни одного слова. -- Я летел, господин Чжун Ли, но пробки...       Тарталья сгибается пополам, опираясь на колени, и тяжело дышит. Пожалуй, так уж нестись по лестнице было не лучшей идеей, как и перебегать двор. Ну и где его хвалёная выносливость, когда она так нужна?       Директор вздрагивает только на окончании фразы и отрывает взгляд от экрана телефона, с неподдельным удивлением взирая на Чайльда. Он спешит убрать гаджет в карман брюк и неуверенно протягивает к учителю руку, замирая на середине движения. -- Вы в порядке? -- спрашивает господин Чжун Ли с таким волнением, что Тарталья чувствует себя ещё хуже.       Чайльд делает расплывчатый жест рукой, яростно борясь с ходящей ходуном грудью, и качает головой. Он надеется, что директор не перепугается слишком сильно и поймёт, что Тарталья всего лишь обозначает свою неспособность говорить. -- В полном, -- наконец выдыхает молодой человек, выпрямляясь и облизывая губы. -- Немного побегал, только и всего. И... да, извините, получается, я опоздал уже на десять минут, а не семь.       Чжун Ли улыбается, смотря на Чайльда так мягко, что он готов умереть, лишь бы никогда не забыть этот взгляд. -- Дайте ребятам переодеться, Аякс Александрович, -- предлагает директор, позволяя себе несильно сжать плечо собеседника и погладить его большим пальцем. -- Вы никуда не опоздали. На самом деле, лучше бы Вы задержались, чем вот так бежали.       Тарталья шутливо морщится и отмахивается. Сейчас он так, как никогда, хочет выглядеть сильным и достойным, чтобы показать господину Чжун Ли, насколько хорошим он может быть. Директору нет до этого ровным счётом никакого дела, юноша знает, но это-то и заставляет его хотеть подобного ещё сильнее. -- Пустяк, -- бормочет молодой человек, упорно одолевая смущение от близости господина Чжун Ли. -- Выносливость не так-то легко растерять, не переживайте. -- Позвольте усомниться, что в понятие выносливости входит вред собственному здоровью, -- с улыбкой замечает мужчина, отпуская Чайльда. -- Вы совсем себя не жалеете, Аякс Александрович.       Тарталья едва удерживает себя от желания потянуться за этим прикосновением и неловко разводит руками в стороны, не имея сил говорить. Ему кажется, что господин Чжун Ли, пускай и надевающий очки, но всё равно имеющий невероятно острый глаз, успел заметить малейшее движение, всё же совершённое молодым человеком, и понял его желание. Правда, Чайльд ещё не понял, почему стремление угодить господину Чжун Ли и не расставаться с фантомным теплом его ладони через плотную перчатку должно быть дурным, но он ощущает, что это так.       Есть нечто в его чувстве к директору, что напрягает Тарталью. Он осознаёт, что в его желании выслужиться присутствуют уже не только въевшаяся в кожу привычка быть во всём лучшим и благодарность человеку, принёсшему ему поддержку, когда он разваливался на куски в больнице. Но хочет ли Чайльд думать о подобном? Конечно, нет. Ответ на все его вопросы окажется слишком простым и очевидным, а потому молодой человек невероятно боится случайно получить его. -- Полагаю, Вам пора идти, -- говорит китаец, смотря куда-то в стену поверх плеча собеседника. -- Буду рад пообщаться с Вами на перерыве.       Чайльд кивает едва ли не всем телом и уже собирается направиться к находящемуся не более, чем в десяти шагах от него, залу, но господин Чжун Ли останавливает его неожиданным продолжением речи. -- Спасибо, Аякс Александрович, -- негромко произносит он. -- Вы очень помогли мне.       Что-то в сердце Тартальи обрушивается, когда он вспоминает, сколько верёвок уже свил из несчастного директора, и он просто кивает, чувствуя, как сжимается его горло. -- Я счастлив сделать хотя бы это, -- немного хрипло говорит он. -- Это меньшее, чем я могу Вам отплатить.       Чайльд дёргает за ручку двери и исчезает в зале, тут же подтягиваясь и встречая столпившихся в середине помещения и занятых явно не разминкой детей своей обычной полуулыбкой. -- Сами разбежитесь в шеренгу или мне вам наподдать? -- интересуется молодой человек, бодро упирая руки в бока. -- Живее, товарищи, живее, предупреждение ещё в силе.       Тарталья наблюдает за тем, как два слитых класса со смешками выполняют его приказание, сознанием находясь далеко-далеко. Он вспоминает о просьбе господина Чжун Ли, о счастье, которе он испытал, выполнив её, о его глазах...       Может быть, если ещё есть шанс исправиться, коньки окажутся не такими уж и бесполезными.