Отпускай

— Если ты пришёл сюда, чтобы продолжить отвратительное поведение, можешь сразу выметаться, — скороговоркой кидает через плечо Люмин, даже не удосуживаясь повернуться в сторону коллеги. — Я пожалуюсь директору на харрасмент, и... — Полегче, дорогая, — поспешно прерывает её Чайльд, надеясь, что госпожа Яэ Мико невосприимчива к подобным заявлениям и не подумает на него лишнего. — Если уж и хочешь поспорить об этом, то давай потом, хорошо? — Это ещё почему? — спрашивает девушка и наконец поворачивается, тут же бледнея и едва не роняя несколько тетрадей, которые она взяла в руки.       Он нелепо хлопает глазами, раскрывая и закрывая рот, и только через минуту приходит в себя, встряхнувшись и натянув очаровательную улыбку. — Здравствуйте, — бормочет Люмин. — Пожалуйста, не обращайте внимания на то, что я только что говорила А... Аяксу Александровичу. Это была не более, чем шутка, правда.       Яэ Мико ничего не отвечает, улыбаясь кончиками губ и легонько кивая. — Приятно познакомиться, — говорит она так, словно её ни о чём только что не просили или она не заметила этой просьбы. — Вы, надо полагать, новая учительница французского, верно? — Я... Ах, да. Я Люмин, — спотыкаясь, мямлит растерянная девушка, откладывая тетради и протягивая руку для пожатия. — А Вы... — Яэ Мико.       Женщина сжимает данную ей ладонь, решая, что дальнейшие объяснения ей ни к чему. — Яэ Мико, прекрасно. Только... Простите, я не помню, чтобы у Вас были дети, и...       Яэ Мико улыбается шире, и Тарталья замечает мелькнувший в её глазах буквально на секунду дьявольский огонёк, тут же померкший и показавшийся ему видением. — У меня их нет. Моя подруга оказалась слишком занята, поэтому я приехала вместо неё. У Вас в группе должен быть ученик Куникудзуси. Каковы его успехи?       Люмин несколько секунд стоит нахмурившись, и юноша уже открывает рот, чтобы помочь ей, но она заставляет его замолчать взмахом ладони, будто просыпаясь ото сна. — Да, я знаю такого ученика. Пока что я не ставлю никаких оценок, потому что предыдущая учительница просила меня привыкнуть к детям, так что не могу ничего сказать... — Но Вы же наверняка видите уровень знаний детей, не так ли?       Учительница заикается, затем глубоко вздыхает и берёт себя в руки. — Да, Вы правы. Я могу его увидеть, но не оценить. То есть... Знаете, не люблю говорить плохо о способностях детей, тем более их родителям, тем более... — Я не родительница, можете не переживать. — Он бы учился лучше, если бы хотя бы немного постарался, — сдаётся Люмин. — Но он не хочет. Даже для виду учебник не открывает, хамит на уроках, мешает их проведению. Я не знаю, что с ним делать. — А что насчёт его знаний? — Немногим далеки от нуля. Это можно исправить, конечно можно, Вы не волнуйтесь, я постараюсь наладить процесс, чтобы ему было комфортно, но мне нужно содействие его матери. Вы не могли бы ей это передать? Ещё, если у него есть дополнительное время, я с радостью приведу его в группу пятиклассников, которые только начинают. Не хочу его обидеть, но без знания основ далеко не уедешь. — А разве он не учит французский для галочки? — интересуется Тарталья, подходя к столу девушки и от скуки приподнимая один из лежащих на нём учебников. — Что? — Люмин выглядит действительно удивлённой. — Зачем учить что-то для галочки? Это же такой красивый язык, он... — Допустим, я этого не понимаю, — отзывается Чайльд, открывая книжку на первой попавшейся странице и тут же захлопывая. — Разве Рай... его мать не сказала, что этот язык не имеет значения?       Яэ Мико угадывает, что это вопрос обращён к ней, и кивает. — Да, но ведь оценка всё равно будет стоять в аттестате! — восклицает Люмин, переводя взгляд с юноши на Яэ Мико и обратно.       Тарталья фыркает, а женщина молчит, предпочитая, чтобы собеседница сама дошла до наиболее простого способа решить проблему. — Он не собирается поступать на переводчика или жить во Франции, насколько мне известно, — уведомляет Чайльд. — Но и портить аттестат, конечно же, не стоит.       Люмин мотает головой, словно изо всех сил пытаясь отогнать предположение о том, что такая идея может казаться кому-то реальной, и складывает руки на груди. Её глаза на секунду вспыхивают решительностью, а затем вновь смягчаются. — Я рада буду помочь Куникудзуси всем, чем только смогу, госпожа Яэ Мико, — обещает она. — Но я не могу заниматься фальсификацией. Хотя Вы, конечно же, вряд ли имели это в виду. Наверное, я неправильно всё поняла, простите.       Тарталья прекрасно понимает, что она так не думает, но решает не вмешиваться, оставляя дамам разбираться с проблемой по из собственному желанию. Не может же он прыгнуть через голову, если Люмин против, в конце-то концов! Скорее всего, это вмешательство даже испортит результат, учитывая её незыблемое желание быть профессиональной чуть не каждую секунду и его разгильдяйство, как предпочитает характеризовать поведение юноши госпожа Нин Гуан, когда она бывает выведена из себя. Нет, эта девица не уступит Чайльду, разве что за деньги. Хотя нет, она, кажется, или питается воздухом, или имеет за спиной кого-то с тугим кошельком, если судить по страстному стремлению помогать детям совершенно бесплатно.       Женщина долго молчит, склонив голову немного набок и прищурившись, и реагирует только через несколько минут, для начала глубоко вздыхая. — В любом случае, я узнала то, зачем сюда пришла и познакомилась с Вами, — сообщает она, пожимая плечами. — Надеюсь, что Куникудзуси поладит с Вами. Мне нечего больше сказать, разве что отметить Вашу честность и добросовестность.       Люмин потерянно улыбается, явно горя желанием ткнуть приведшему сюда Яэ Мико Тарталью под рёбра. — Приятно было познакомиться, — отвечает она. — Я постараюсь быть к Куникудзуси лояльнее, насколько позволит совесть, обещаю. Может быть, Вам что-то ещё подсказать? — Нет, спасибо. Полагаю, кабинет директора я всё же смогу обнаружить сама.       Девушка скорее икает, чем издаёт утвердительный звук, и прижимает ладони к груди, дожидаясь, когда за неожиданной гостьей закроется дверь. — Что это значит? — прерывисто спрашивает Люмин. — О Боже, я не хочу, чтобы она жаловалась господину Чжун Ли. А если он неправильно всё поймёт? А если... Господи. — Расслабься, девчуля, — подаёт голос Чайльд с того конца комнаты, изучая дверцу шкафа с почти что неподдельным интересом. — Она не будет говорить с директором лично о тебе. Если уж кому и прилетит после этого, то мне. — Да, но... От этого лучше не становится! — возражает девушка, не подозревая, что загоняет себя в ловушку. — Неужели ты беспокоишься обо мне? — спрашивает Тарталья с ухмылкой.       Он знает, что нет. Во всяком случае, не в том смысле, какой он хочет придать её словам. Единственный человек, не являющийся частью его семьи, беспокоящийся о нём с неподдельной и глубокой искренностью, это Чжун Ли. Может быть, ещё его ученики, но они не могут ничем ему помочь. — Могла бы я сказать, что должна сдувать пылинки с нашего национального достояния, Аякс? — сухо спрашивает учительница. — К тому же, я не хочу, чтобы по моей вине страдал человек. Если захочу твоих мучений, устрою их самостоятельно, а не с помощью других людей. Думаю, ты претерпел уже достаточно масштабных разрушений, чтобы добавлять к ним увольнение. — А если я отделаюсь обычным выговором, а? — интересуется Чайльд, складывая руки на груди и подплывая к Люмин. — Ты наверняка запоёшь иначе. И вообще, подумай сама, что ты могла сказать такого, что господин Чжун Ли теперь обозлится на меня? Ты думаешь, твои шуточные обвинения хоть кто-то воспримет всерьёз? Или, быть может... Ну да, за предложение ставить поддельные оценки он действительно по головке меня не погладит. — Ладно, я уж попытаюсь смягчить его, если госпожа Яэ Мико передаст всё, что мы тут наговорили, — закатывая глаза, обещает девушка. — Может быть, я зря переживала, не знаю. Но в любом случае, ты тогда обязан хорошенько взяться за Скарамуччу и привить ему интерес к учёбе, если его мать не хочет это делать. — Легче сказать, чем сделать, девчушка, — отзывается Тарталья. — Он слушает только Нахиду, и то не всегда. Ты думаешь, я ничего не делаю, что ли? — Слишком уж похоже на то, — немного язвительно отвечает Люмин. — Ты не будешь выглядеть компетентно, пока не перестанешь обращаться с людьми так, как обращаешься со мной. Или, может быть, ты считаешь, что достаточно быть просто смешным, чтобы заслужить уважение детей? — Начнём с того, что я нигде этому не учился, дорогая, — отрезает Чайльд, сам не понимая, почему его это так задевает. — Так что делаю то, что мне подсказывает мозг. Сама бы ты вряд ли хотела себе учителя, которого нужно уважать и бояться, так что вопрос закрыт. — То, чего хочу я, часто не совпадает с тем, чего хотят другие, Аякс. Взять даже тебя и твои прозвища. — Грязный ход, Люмин, грязный ход, — слишком бодро и весело, чтобы это даже немного походило на правду, уведомляет Чайльд. — Но я прощу тебя. Почему? Потому что женщин нельзя бить, и, следовательно, мне нечего с тобой делать. — Вполне логично для учителя физкультуры решать вопросы с помощью применения грубой силы, согласна. А для профессионального спортсмена? — А вот это, девчуля, ты не узнаешь никогда, — всё тем же тоном говорит юноша. — Сейчас я учитель физкультуры, и только. Удобно, правда? — Для моего лица вряд ли. — Я же сказал, что не буду бить тебя. — Знаешь, я ведь ходила в секцию самообороны. Думаю, лежащим на лопатках окажешься ты. Впрочем, — тут же прерывает саму себя Люмин, тотчас собираясь и вновь становясь деловой. — Всё это глупости. Положи, пожалуйста, эту тетрадь на место. Ты обещаешь поговорить со Скарамуччей? — Почему ты просто не можешь договориться с его любимицей, а? Это решило бы все проблемы, — фыркает Тарталья, с сожалением возвращая взятое на место. — Это не этично. — Почему ещё? Могу привести множество... — Учитель не должен выделять одного ученика из всех. Я не стану обсуждать с Нахидой ничего подобного. Так что, будь добр, собери хоть что-нибудь в кулак, и...       Люмин вздрагивает всем телом, а Чайльд просто хватается за сердце, когда слышат лёгкое покашливание со стороны двери.       Директор молча переводит взгляд с одного на другую, кажется, решая, засмеяться ему или разозлиться.