О̶б̶ы̶ч̶н̶ы̶й̶ новый год

— Да? — Это Маша, открывай! — Что открывать? Ты же в Питере у родителей... — Ксения, ты трубку домофона сняла, а не телефонную. Я под подъездом твоим стою, открывай давай, у меня сейчас руки отмерзнут. — А, блять... Что?.. Щас. Из динамика домофона доносится громкое шорханье, потом удар и очередное нечаевское «блять» — видимо, уронила трубку, — снова шорханье, которое сменяется глухим стуком. Наконец-то, домофон радостно пиликает, и активно топающая у дверей от холода Маша Архипова срывается с места, будто на сдаче спринтерского норматива.

***

— Уууууу... Понятно, — Маша осматривает держающуюся за стену, как за жизнь, Нечаеву. — Новый год она не любит и просто спать ляжет... Пакет сама разберу, не цепляйся. Архипова опускает на пол большое шуршащее пятно, которое после настройки фокуса превращается в пакет с продуктами, и Ксюша мягко отшатывается обратно к стене, складывая руки на груди в попытках показать, что владеет ситуацией и, что немаловажно, своим телом. Получается не очень убедительно. — Иди ложись, пожалуйста, я пока тут приберусь и сделаю вид праздника, — Маша аккуратно разворачивает Нечаеву по направлению из прихожей. — Помощь нужна? — Не нужна! Че ты приехала тут командовать?! Мне тут и без тебя нормально было, понятно? — повышенный тон прерывается громким иком. — И вообще, я, может быть, не хочу ложиться! Может быть, я собиралась сейчас к друзьям ехать! А ты мне все планы испортила! — Да-да, к друзьям. А куда, если не секрет, и что за друзья? — Секрет! — Ксюша резко разворачивается, поднимая руку, чтобы тыкнуть в Машу указательным пальцем, но инерция уносит ее чуть дальше цели, и теперь Нечаева угрожает вешалке в прихожей. — Ну, хоть время вашей встречи не секрет? И который сейчас час? Вдруг тебе уже и правда торопиться надо... — Архипова небезосновательно решает, что Ксюша в полнейшем неведении про время, да и про дату, скорее всего, тоже. — Неважно! — Нечаева делает поправку на ветер и возвращает указательный к цели, в Машино солнечное сплетение... или нет — Архипова все еще в куртке, так что фиг его знает, где оно там, это солнечное сплетение. — Они всегда меня рады видеть, понятно тебе?! Я могу приехать, когда мне вздумается! И они будут рады меня видеть! Понятно?! — Ксюшина интонация становится все более истеричной, а на глазах показываются слезы. — А ты бы и сидела в своем Питере с родителями своими, зачем ко мне приехала?! — Потому что тебе, дуре, поверила, что ты Новый год за праздник не воспринимаешь и лучше выспишься пару дней спокойно, — Маша обнимает сопротивляющееся тело и шепчет на ухо, — но в следующем году никуда тебе не деться. Ни от праздника, ни от меня. В прихожей повисает молчание, прерываемое только парой Ксюшиных хныков. — ...Голова болит, — Нечаева громко шмыгает и морщит нос. — Аспирин есть? — Ксюша кивает в капюшон куртки, в которой уже отогревшейся с мороза Маше становится слишком тепло. — Сейчас выпьешь и поспишь, хорошо? Потом в быстрый душ и наслаждаться выходным в моей компании. — Ты со мной пойдешь? — Нечаева поднимает свои покрасневшие щенячьи глаза и смотрит сначала куда-то сквозь, но потом все-таки фиксируется, судя по всему, на кончике Машиного носа, что, в общем-то, уже успех. — Спать или в душ? — Архипова стирает мокрый след с Ксюшиных щек тыльной стороной ладони. — Угу. — Обязательно.

***

Нечаева с трудом открывает глаза. Уже стемнело. Она не помнит — точнее, не знает, — во сколько приехала Маша и сколько времени назад она отключилась. Или это все был сон, созданный Ксюшиным пьяным сознанием под влиянием резко свалившейся на нее вселенской грусти за очередной Новый год в одиночестве и обиды за это, почему-то, на Архипову... Тусклый свет торшера потихоньку возвращает в реальность, перекликаясь с цветными бликами от телевизора и еле доносящимися из него голосами. Обзор на часы — единственный достоверный источник связи с реальностью на данный момент — закрывается чем-то, находящимся между табуреткой с телевизором и диваном, на котором спала Ксюша. Эта конструкция — журнальный столик, и на нем стоит что-то типа... кастрюли? Бликующий металл рассекречивает и пару столовых приборов на тарелках. Вид посуды пробуждает в Нечаевой желание наконец съесть что-нибудь существенное, а не очередную тошнотворную лапшу быстрого приготовления, которая, если верить возвращающимся воспоминаниям, спустя пару пачек поглощалась уже в сухом виде. — Доброе утро, солнце, — доносится мягкий полушепот со стороны кухни. Маша действительно приехала? Ксюша трет глаза, чтобы точно убедиться в том, что видит. Она действительно приехала. Зажгла свет в холостяцкой пещере, перетащив из спальни лампу, накрыла стол и включила по телеку какую-то советскую муру, которую крутят из года в год на зимние праздники. Исторические костюмы и начавшееся веселое пение могли значить, что это, похоже, «Гусарская баллада». — Дай угадаю, твой любимый? — сев на диване, Ксюша кивает в сторону телевизора. — Почему? — Маша слегка вскидывает брови и не может сдержать улыбку. Не то чтобы она не видела Нечаеву в перекошенной майке и со взъерошенными волосами после н-ного количества выпитого алкоголя — к сожалению, это нередкое явление, — но сейчас Ксюша выглядит даже мило. — Девчонка машет саблей наравне с мужиками и получает медаль за отвагу. — Ксения! — русые брови резко дергаются обратно вниз. — Еще скажи, что ты не хочешь медаль за отвагу... — Во-первых, в фильме Георгиевский крест... — То есть, все-таки любимый, — вполголоса перебивает Ксюша. — ...Во-вторых, нет, не хочу, — Архипова решает не обращать внимание на вставленные пять копеек. — И, поверь мне, ты бы тоже не хотела, чтобы я оказалась в ситуации, за которую могу получить такую медаль, — отвечает без малейшей запинки. — А то кто тебя кормить будет? — мимолетная тень серьезности снова сменяется улыбкой. — Кстати, об этом. Курица в духовке, ставлю греть. А ты — быстро в душ!

***

— Давай-давай! Тебе нужно на свежий воздух. Да и мне тоже прогулка не помешала бы, — они сидят за журнальным столиком, который еле-еле возвышается над коленями, старательно выполняя не свою прямую функцию. — Я уже была там, мне нормально. — Твоя вылазка в ближайший магазин за новой порцией «семерок» не считается. — С чего ты вз... — Я умею считать, да и ты не то чтобы улики уничтожала. — Ну дай доесть хотя бы, имей совесть! — Нечаева начинает было показательно возмущаться, но, глядя в Машины глаза, быстро исправляется. — Кстати, очень вкусно, малыш! Ты как это все успела? — Ксюша с широкой улыбкой берет рукой половину картофелины и запихивает в рот, толком не прожевав все, что там уже находилось, и абсолютно игнорируя вилку, которую Архипова с трудом откопала в глубинах полупустых кухонных ящиков. — Я салат только сделала и картошку, остальное мама передала... Господи, Ксюша, ешь нормально, никто же у тебя не отбирает! — Маша легонько шлепает пальцами по руке Нечаевой, тянущейся за новым куском курицы. — Но ты меня торопишь! — смачно причмокивает Ксюша и протягивает другую руку к кружке с яблочным соком. Архипова опрометчиво привезла с собой бутылку шампанского, которое, естественно, сразу же было спрятано в самый далекий угол кухни (куда Нечаева точно никогда не заглянет) и заменено на надежно упакованную в несколько газетных листов полуторалитровую банку сока, сваренного мамой этой осенью. Она еще — вот дурочка — упорно от него отказывалась! Мол, и так несколько банок с маринадами, целая курица, которую мама запекла отдельно специально для уезжающей так скоро дочки, — как она все это одна на поезде попрет? На что мама справедливо вспомнила Машины спортивные баулы, которые долгое время были больше само́й юной фехтовальщицы, но которые, тем не менее, она не позволяла таскать за себя никому. В общем, Елена Владимировна Архипова была отблагодарена сегодня множеством добрых комплиментов не только своей вечно сопротивляющейся домашним передачам дочерью, но и ее «очень хорошей подругой», со слов которой та вообще никогда ничего вкуснее не пробовала. — Раз тебе так вкусно, то на следующий Новый год мы точно едем к моим! Я тебе не лошадь из Петербурга еду центнерами возить! — Жаль, а то я бы тебя оседлала... — Нечаева ехидно улыбается и смотрит в ожидании реакции на свою гениальную шутку. — Ну-ну, — Маша громко хмыкает. — А вообще, я не шучу, так что у тебя год, чтобы научиться использовать вилку. — Мы так далеко планируем? — Ксюша перестает чавкать и как будто включает серьезность. Архипова замирает, осознавая только что услышанные слова. И ведь правда, за пару месяцев их знакомства Нечаева так уверенно закрепилась в Машиных мыслях, планах и перспективах, что Ксюшино присутствие в ее жизни стало само собой разумеющимся. Слишком быстро? — Маш, ты чего? Это просто шутка, — Ксюша поднимает брови вверх и улыбается. — Прости. Я согласна, если что. Поехать.

***

— Блять, Архипова, только не говори, что ты еще и фигурным катанием занималась! — Ксюша в подступающей панике смотрит в светящиеся Машины глаза, которые блестят не только из-за огромного количества огоньков повсюду. По ушам бьет музыка, и как будто начинает тошнить от количества веселых людей вокруг. Мало того, что Маша таскала ее по заснеженной Москве целый час пешком, так еще в итоге привела не в теплый уютный бар, а на каток! Ну, не издевательство ли над несчастным, поспавшим всего восемь часов человеком? По правде говоря, на свежем воздухе Ксюше стало значительно лучше, даже прямо-таки жить захотелось, но на этом сегодня можно было бы и остановиться. — Не занималась, но на коньках стоять умею, так что не бойся, пошли! — Маша крепче сжимает Ксюшину руку в своей и тянет по направлению к катку. Не бойся — легко сказать! Нечаевой, которая ненавидит любую физическую активность, где нужно прикладывать хоть небольшие усилия. А добровольно надевать кандалы с ножами и выходить в них на скользкую замороженную воду, чтобы в очередной раз облажаться перед своим самым дорогим человеком, — нет уж, увольте! — Если ты хочешь покататься, давай я тебя тут подожду, а? Схожу пока за горячим чаем и пирожками, — Машиной хватке сопротивляться абсолютно бесполезно, поэтому в ход идет какое-никакое, но все-таки обаяние. — Ха-ха-ха, ну уж нет! Во-первых, знаю я, за каким «чаем» ты пойдешь. Во-вторых, одной не интересно. А в-третьих, какой Новый год без катания на коньках? — Обычный новый год. Такой же, как остальные, — Ксюша пожимает плечами и опускает взгляд на снег. — Значит, будем это менять! — Я уже устала и хочу домой... — Десять минут назад, закидывая меня снежками, ты на это не жаловалась, — Архипова, судя по всему, не собирается отказываться от своего новогоднего желания. — Подожди, а ты вообще стояла на коньках когда-нибудь? — Один раз, да и не стояла особо. Это, скорее, по-другому называется... Короче, мне не понравилось. — Я тебя научу! Ну, давай! Обещаю, это будет классное завершение вечера! — Я надеялась, классное завершение вечера будет дома. Начиная с совместной ванны, желательно, погорячее, — Ксюша хмурит брови, изображая непонимание. — Будет, но только после катка, — Маша все еще не перестает улыбаться ни на секунду. Ну, это условие уже не переспорить. Да и вообще, как можно отказать этому светящемуся чуду? Странно, как быстро Нечаева стала всецело зависимой от этой поразительной искренности, открытости и теплоты. Как быстро она стала находить в себе готовность буквально на все, что предложит этот сумасшедший генератор идей. Боже мой, она уже готова встать ради нее на коньки, а что, если завтра Маша предложит пойти кататься на лыжах? Нечаева будет долго и упорно противоборствовать в надежде, что за это время растает весь снег, но в глубине души все равно зная с самой первой секунды, что ради этой улыбки, ради этого звонкого смеха и вопреки всем будущим подколам — которых, конечно, не избежать — она готова свернуть горы, и неважно, что с трудом открывает даже консервную банку. — Хорошо, пошли, — Ксюша смиренно выдыхает и смахивает с Машиной шапки ворох снежинок, которые разлетаются в разные стороны, искрясь в уличных огнях.