Воспитатель

      — Камиширо-сан, доброе утро! Чужой голос, глубокий и чуть хрипловатый, прозвучал за спиной Руи, едва его подруга скрылась за углом дома, спешно помахав ему рукой на прощание. Он обернулся, и взгляд его сразу упал на Цукасу, стоявшего на фоне зимнего утра. Блондин выглядел слегка растрёпанным, его пальто было наспех застёгнуто, а волосы топорщились так, будто он выбежал из дома в спешке. И всё же даже в этой небрежности было что-то очаровательное.       — Руи-кун! Доброе утро! Едва он успел открыть рот, как в него врезался маленький вихрь — Момоко, крепко обхватив его ноги.       — Ой! — удивлённо выдохнул Руи, чудом удержав равновесие. — Доброе утро, Момоко-чан. Ты сегодня особенно энергичная.       — Папа сказал, что сегодня мы будем самыми первыми! — с гордостью сообщила она, а затем, прижав ладошку ко рту, будто доверяя тайну, прошептала: — Но из-за спешки он совсем забыл про завтрак. Руи едва сдержал смешок, но уголки его губ непроизвольно дрогнули в улыбке. Рядом Тенма нервно потёр затылок и надул свои щёки, отводя свой взгляд куда-то в сторону.       — Э-эй, Момо, не надо так меня выдавать, — пробормотал блондин.       — Вы так спешили, что даже не подумали о себе, Тенма-сан? Их взгляды встретились, и в этот миг что-то в груди младшего сжалось. Впервые Руи задумался, как это возможно — встретить человека, рядом с которым даже сам воздух кажется другим? Он чувствовал, как его собственное дыхание замирает под тяжестью чужого взгляда, в котором светилась одновременно мягкость и странная, едва уловимая искра… Может быть, это было тем самым теплом, которое согревало даже самые холодные уголки его души?       «Если это сон, то я не хочу просыпаться», — мелькнула отчаянная мысль. «Но если это реальность… тогда, может быть, я смогу хотя бы немного подержаться за это мгновение, прежде чем отпустить?..» Но затем его взгляд на мгновение опустился ниже — на руку Тенмы, которая нервно приглаживала складку на пальто. Тёплый свет зимнего утра скользнул по пальцам блондина, осветив простое обручальный кольцо, будто напоминая о границе, которую Руи, сам того не желая, переступил в своих мыслях. Он почувствовал, как сердце болезненно сжалось, будто его мечты, едва на мгновение раскрывшиеся перед ним, снова скрылись за высокой стеной. Мечты… Он вспомнил о том, как когда-то, ещё в детстве, представлял себя счастливым, окружённым близкими, которые наполняют его жизнь смыслом. Но этот образ всегда оставался смутным, призрачным, как хрупкий мыльный пузырь, готовый лопнуть от одного прикосновения суровой реальности. И вот теперь, глядя на Тенму, он осознал, что, возможно, его сердце всё ещё ищет чего-то недостижимого — чего-то, что никогда не сможет принадлежать ему.       Цукаса кашлянул в кулак, нарушая, как ему показалось, неловкую до ужаса тишину между ними, а потом достал из своей сумки шарф — бежевый, мягкий, знакомый Руи до мельчайших деталей. Честно говоря, он и не думал, что когда-нибудь увидит его снова.       — Вот. Вы должно быть уже и забыли о нём, да? — С лёгкой улыбкой сказал Цукаса. Он сделал шаг вперёд и, встав на носочки, аккуратно обернул шарф вокруг шеи Руи, завязывая его в красивый бант. И то ли воображение младшего уж больно разыгралось, то ли движения Тенмы в тот момент действительно были через чур нежными и настолько неторопливыми, что создавалось впечатление, будто он и сам хотел запомнить каждое мгновение. А Камиширо застыл, ошеломлённый, совсем не зная куда ему смотреть. Он вдруг вспомнил тот вечер. Как он молча подошёл к Тенме, дрожащему от холода, снял с себя шарф и, прежде чем тот успел возразить, накинул ему на плечи. В тот момент ему казалось, что это ничего не значило… Но почему сейчас в его груди вдруг стало так тесно?       — Вы могли оставить его себе, не стоило… — начал он, но голос предательски дрогнул.       — Прости, что не вернул раньше, — добавил Цукаса, хмыкнув. — Просто сколько бы я не бегал за тобой… Руи замер.       — Что?       — Н-ничего! — Тенма поспешно откашлялся и махнул рукой. — В общем, я его постирал, так что можешь носить спокойно. Услышав эти слова, Камиширо поднял на него удивлённый взгляд.       — Постирал? — переспросил он, чувствуя, как в голосе звучит больше растерянности, чем он хотел бы выдать. Закончив завязывать шарф, Тенма сделал шаг назад. Желтоглазый невольно усмехнулся, глядя на то, как он нарочито отворачивается, скрывая лёгкое покраснение щёк. Руи поднял шарф к лицу, словно проверяя его слова. Запах действительно изменился — теперь он пах свежестью, чем-то мягким и уютным, с едва уловимой ноткой лаванды. Наверное, обычный стиральный порошок.       — Спасибо, — наконец сказал он, пряча довольное выражение своего лица в складках шарфа.       — Не за что, — буркнул блондин, а затем, словно что-то вспомнив, начал копаться в своей сумке. — Ах да, чуть не забыл. Он достал небольшой конверт и вложил его в руку Руи.       — Это…?       — Билет на представление, — просто ответил Тенма, но голос его был чуть тише обычного. — У меня оказался лишний. Руи не знал, на что смотреть — на сам конверт, на чужую руку, что накрывала его собственную, или на лицо мужчины, в котором отражалась странная смесь смущения и решительности.       — Это, можно сказать, случайность. Момоко упомянула, что Вы любите театр и я подумал, что пригласить Вас будет хорошей идеей. Руи долго молчал. Затем, чуть медленнее, чем следовало бы, он сжал конверт в ладони.       — Я… подумаю, — произнёс Камиширо, хотя ответ в его сердце уже был предрешён. Тенма улыбнулся, и эта улыбка была мягкой, едва заметной, но почему-то врезалась в сознание Руи сильнее, чем следовало бы. В какой-то момент блондин наклонился чуть ближе, словно собираясь сказать что-то ещё. Его голос был тише, чем прежде, почти шёпот:       — Если придёшь… обещаю, не пожалеешь. И прежде чем Руи успел хоть что-то ответить, Тенма уже развернулся, взяв Момоко за руку.       — Пойдём, принцесса, я уже опаздываю!       — А как же Руи-кун?       — Он нас догонит, если захочет, — усмехнулся Цукаса, бросив последний взгляд через плечо. Руи смотрел им вслед, машинально касаясь шарфа на своей шее. И почему, чёрт возьми, его щеки вдруг стали такими горячими?!

***

      — Руи-сан! — Звонкий голос внезапно вырвал его из размышлений, заставив моргнуть. Перед ним стояла Эми, сложив руки на поясе и смотря на него с выражением самой серьёзной озабоченности. За её спиной уже собралась небольшая компания — Кота, Таро, Юи и ещё несколько ребят. Они оживлённо перешёптывались, и по их заговорщическим улыбкам было ясно, что у них уже созрел какой-то хитрый план.       — Ты сегодня какой-то… задумчивый, — продолжила Эми, склонив голову набок.       — Задумчивый? — Руи немного растерянно посмотрел на неё. — Что ты, нет же, я просто… Он замолчал, не закончив предложение. День встречи с Тенмой был уже завтра, и, хотя внешне он сохранял невозмутимое спокойствие, внутри него зрело странное, тёплое волнение. Это было почти незаметно, но дети всё же уловили перемены: долгие паузы, рассеянные взгляды, забытые где-то мелки и тетради с детскими рисунками.       — Вот, видите? — Кота, явно довольный, что оказался прав, важно сложил руки на груди. — Он опять завис!       — Значит, нам точно нужно что-то предпринять, — театрально подытожил Таро, сжимая кулачок. Руи улыбнулся, наблюдая за их решительными лицами.       — Руи-сан, мы объявляем начало «Операции: Улыбка»! — торжественно провозгласила Эми. Прежде чем он успел что-либо сказать, дети обступили его со всех сторон. Кто-то потянул за рукав пиджака, кто-то потряс его за руку, кто-то (видимо, считая это хорошей идеей) даже попытался взъерошить его волосы. Кота, щурясь, заявил, что «без очков Руи-сан точно будет выглядеть веселее», и потянулся к ним.       — Эй-эй, — рассмеялся он, отодвигаясь. Но хуже всего было то, что Таро каким-то образом ухитрился подложить ему в карман нечто липкое.       — Что это?..       — Секретное зелье радости! — гордо объявил мальчик. Руи вытащил из кармана ярко-розовую конфету, на которую прилип кусочек бумаги с нарисованной фломастером улыбкой. Он даже не успел удивиться, как Эми уже ткнула его в бок.       — Теперь ты обязан улыбнуться! Это же правила, Руи-сан! Руи тихо засмеялся, сдавшись.       — Хорошо, хорошо, вы победили. Спасибо вам, мои маленькие герои, я больше не грущу. Дети переглянулись и дружно кивнули, явно довольные собой.       — Значит, теперь ты пойдёшь на свидание с хорошим настроением! — с хитрым блеском в глазах добавила Эми.       — Что?.. — Руи едва не поперхнулся воздухом.       — Ой, а я ничего не говорила! — девочка приложила палец к губам и хихикнула, после чего вся группа, смеясь, разбежалась по своим местам. Руи вздохнул, покачав головой. Но, несмотря на лёгкое смущение, он чувствовал, как внутри стало теплее. Они просто хотели, чтобы он был счастлив.       Обеденное время всегда приносило в детский сад тёплый, почти домашний уют. Ложки стучали о тарелки, слышались негромкие разговоры и редкий смех, но в целом царила приятная тишина. Руи сел за один из столиков, наблюдая за детьми, которые с аппетитом ели своё карри и время от времени заливались смехом да переговаривались друг с другом. Юи, что сегодня сидела чуть поодаль от ребят, аккуратно накладывая еду на ложку, но почти не прикасаясь к ней. Она всегда была самой тихой в группе, но сегодня её молчание казалось ещё более глубоким. Руи внимательно посмотрел на неё, отмечая, как её волосы падали на глаза, скрывая выражение лица.       — Юи-чан, — он наклонился чуть ближе, — тебе не нравится еда? Девочка чуть вздрогнула от неожиданности, но быстро покачала головой.       — Нет… Просто… — она сжала ложку в маленьких ладошках, — когда я волнуюсь, у меня пропадает аппетит. Руи мягко улыбнулся, решив не торопить её с ответом. Несколько секунд она колебалась, а затем, не поднимая взгляда, тихо сказала:       — Завтра у нас урок музыки, и… Мочидзуки-сан сказала, что я должна сыграть партию на пианино перед всеми. Она нахмурилась, теребя край рукава.       — Я много репетировала, но… всё время путаюсь. А если я ошибусь, то испорчу всю песню, и все услышат. Руи внимательно посмотрел на неё.       — Ты боишься, что другие расстроятся? Юи медленно кивнула.       — И что подумают, что я не справилась… Некоторое время он молчал, давая ей возможность выразить свои переживания.       — Знаешь, — наконец заговорил он, — я думаю, что твои друзья будут рады услышать, как ты играешь. Юи слегка нахмурилась, явно не до конца веря в это.       — Даже если я ошибусь?       — Даже если ошибёшься. Она задумалась, опустив взгляд на свои руки.       — Когда кто-то играет, важно не только то, насколько правильно звучат ноты. Важно, какие чувства ты вкладываешь в мелодию. Если ты постаралась, если вложила в музыку свои эмоции, то это уже ценно. Юи слегка прикусила губу, а потом кивнула и перевела взгляд на него.       — Руи-сан тоже волнуется, да? Он моргнул, не ожидая, что разговор вдруг повернётся в другую сторону.       — Почему ты так решила? Девочка чуть пожала плечами.       — Вы смотрите в одну точку и едва ли коснулись еды. Руи слегка усмехнулся. Эти дети видели его насквозь.       — Пожалуй, ты права, — признал он. — Завтра у меня встреча с одним человеком.       — И Вы волнуетесь?       — Да. Юи задумалась, а затем вдруг улыбнулась:       — Тогда я думаю… всё будет хорошо. — Сказала Юи и аккуратно сложила руки на коленях. — Потому что вы волнуетесь, значит, это что-то важное для вас. А когда тебе кто-то действительно дорог, он наверняка будет рад тебя видеть. Она посмотрела на него с лёгкой, тёплой улыбкой. Руи почувствовал, как внутри разливается странное спокойствие. — Ты очень мудрая, Юи-чан. Девочка смущённо опустила глаза, а затем, немного поколебавшись, всё же взяла ложку и съела кусочек карри.

***

      Хоть Руи и верил, что способен сохранять спокойствие и встречать любую ситуацию с невозмутимостью — как актёр перед выходом на сцену. Прямо сейчас он ощущал, как каждое из этих убеждений медленно растворяется, словно утренний туман под первыми лучами солнца. Перед ним возвышалась тяжёлая, внушительная дверь театра — олицетворение его сомнений. Она будто безмолвно спрашивала: хватит ли ему смелости сделать шаг вперёд? Люди вокруг, элегантные и уверенные, без колебаний входили внутрь, оставляя за собой тихий шорох ткани да приглушённый звук стука каблуков. А мужчина всё стоял, словно прикованный, чувствуя, как дыхание становится всё труднее под гнётом волнения. Галстук, который утром казался идеальным завершением образа, теперь душил его, намереваясь затянуть на шее тугую петлю. Руи медленно потянулся к узлу, чтобы ослабить его и дать себе немного воздуха. Вздохнув, он опустил руки, словно признавая своё бессилие перед накатившими эмоциями. Билет, сжатый в его пальцах, был помят, но на нём всё ещё можно было разглядеть чёткие, золотистые буквы, которые переливались на свету. Этот кусочек бумаги казался слишком хрупким для той значимости, что внезапно приобрёл в его жизни. Гулкий стук сердца звучал в ушах, отдаваясь пульсацией в висках, а где-то на краю сознания вновь возникал чей-то до боли знакомый голос, который заставлял забыть обо всём, кроме него самого. Руки дрожали, когда он, словно машинально, разглаживал краешек билета. Этот жест казался попыткой успокоить бурю, бушующую внутри, но память, упрямая и настойчивая, вновь и вновь возвращала его к тому моменту, когда этот билет впервые оказался в его руках.       Он сделал ещё один медленный вздох, пытаясь собрать мысли, и сделал шаг вперёд, толкнув тяжёлую дверь. Тёплый свет, наполненный приглушённым золотым сиянием, окутал его, укрывая от сомнений, которые он испытывал ещё мгновение назад. Звуки шагов, разговоров и лёгкой музыки заполнили пространство, но всё это было лишь фоном, блеклым и незначительным. Высокие арочные своды устремлялись вверх, украшая пространство лепными узорами, перетекающими в изысканные росписи. На потолке раскинулся целый небесный свод — голубые краски смешивались с позолотой, создавая иллюзию бесконечности. Хрустальные люстры свисали гроздьями, бросая сотни искр на глянцевую поверхность стен. Его взгляд блуждал среди этого великолепия, сканируя лица людей и пытаясь найти кого-то в толпе.       И он нашёл. Отец Момоко стоял у подножия широкой лестницы, ведущей в главный зал. Рядом с ним, крепко ухватившись за его руку, стояла его дочурка, с живым восторгом разглядывая колонны и потолок, украшенные какой-то замысловатой лепниной. Они ещё не заметили Руи, но это дало ему возможность на мгновение остановиться и просто посмотреть на них. Тенма выглядел поразительно. Свет, льющийся из массивных хрустальных люстр, играл в его золотисто-персиковых волосах, подчёркивая мягкие волны, которые аккуратно лежали вокруг его лица. Скулы выделялись под мягким светом, а его лицо излучало ту непринуждённую харизму, которая так сильно привлекала других людей. Едва уловимый запах парфюма, что Руи ощутил его, когда сделал пару шагов ближе… Этот запах, утончённый и почти невесомый, наполнял пространство вокруг парочки и почему-то пробуждал внутри приятные воспоминания. На мужчине был тёмно-синий костюм, идеально сидящий на фигуре, подчёркивающий его стройность и безупречную осанку. Белая рубашка с лёгким атласным блеском выглядывала из-под пиджака, а тёмно-бордовый галстук дополнял образ. Всё в нём, от идеально выглаженных лацканов до начищенных до блеска туфель, кричало о безупречности. Но при всей своей утончённости в его внешности не было ни капли показной роскоши, лишь естественная, ненавязчивая элегантность. Цукаса улыбался дочери — мягко, тепло. Этот момент выглядел таким до ужаса милым, что Руи ощутил лёгкий укол в груди. Момоко взмахнула руками, увлечённо что-то рассказывая:       — Цуруги и Такуми опаздывают… Вдруг Шизуку-сан снова заблудилась, используя навигатор вверх ногами?! Или может близнецы опять убежали от неё?! Цукаса громко рассмеялся, схватившись за живот. Его смех был звонким, искренним, словно тёплый ветер, который проникал в самое сердце.       — Это совсем не смешно! Папа, ты такой злюка! — недовольно надула губы девочка. — Ты же знаешь, что когда Тойа-сан отсутствует, их семья превращается в самый настоящий хаос. Он, не переставая улыбаться, наклонился и мягко погладил её по голове, словно успокаивая.       — С ними всё в порядке, не переживай, — сказал он, снова выпрямляясь. Свет ламп играл на лацканах его пиджака, делая его почти неестественно ярким на фоне окружающего зала. — Шизуку написала, что они опоздают из-за пробок. Поэтому начнём смотреть без них…       — А?! Камиширо-сан! — радостно воскликнула Момоко, перебивая отца, когда вдруг заметила знакомое лицо в толпе. Её глаза загорелись, и она тут же бросилась к Руи, хватая его за руку. — Вы пришли!       — Конечно, — улыбнулся Руи, немного смутившись. — Неужели ты ждала меня?       — Да! — подтвердила девочка с таким важным видом, словно сама организовала всё мероприятие. Затем она потянула его за руку в сторону отца. — Мы очень ждали!       — Рад, что Вы смогли прийти, Камиширо-сан, — раздался спокойный голос Цукасы, что подошёл ближе и приветственно кивнул. Руи кивнул в ответ, стараясь не встречаться с ним взглядом, но ощущая его присутствие слишком близко.       — Ещё раз спасибо за приглашение, Тенма-сан. Это было… неожиданно.       — Надеюсь, это было приятно неожиданно, — ответил Цукаса, а уголки его губ слегка приподнялись. Пока Момоко, не теряя времени, переключилась на что-то новое и принялась увлечённо рассказывать обоим о сюжете спектакля, который она, как оказалось, уже знала наизусть, Руи всё время ощущал едва заметное напряжение. Оно было странным, но… довольно приятным? Что за странное чувство? Блондин стоял рядом с дочерью, его руки лежали на её плечах, а тёплая улыбка не покидала его лица. В этот момент Руи подумал, что эта сцена — такая простая, такая привычная, но такая живая — будет преследовать его в мыслях ещё долго. Работники объявили, что спектакль скоро начнётся и толпа медленно двинулась в зал. Цукаса шёл немного впереди, держа за руку Момоко, которая нетерпеливо тянула его вперёд, оглядываясь на Руи с взволнованной улыбкой, будто боясь, что он потеряется в людском потоке.       — Наши места где-то в середине, — сказал Цукаса, оглядывая ряды, как только они вошли в главный зал. Они нашли свои места — в третьем ряду, ближе к центру. Вид отсюда был идеальным: сцена была чуть ближе, чем обычно, и казалось, что каждое движение актёров можно будет рассмотреть в мельчайших деталях. Момоко моментально заняла самое дальнее место, заставляя отца сесть в середину. Руи неловко устроился рядом с ним, пытаясь найти удобное положение, но в итоге сдался, осознав, что неудобство исходило вовсе не от кресла. Цукаса, сидевший по другую сторону от него самого, откинулся на спинку, скрестив ноги в лодыжках. Легкий аромат его парфюма — тонкий, свежий, с тёплыми древесными нотками — смешался с запахом бархатных кресел и запахом самого помещения. Руи старался не заострять на этом внимание, но сам момент, смешанный с тихим шёпотом Цукасы, обращённым к дочери, — казался ему более захватывающим, чем предстоящая постановка.       Свет в зале внезапно погас, а разговоры затихли. Когда занавес поднялся, пространство наполнилось звуками мягкой музыки, а затем сцена ожила. Красивые декорации и грациозные движения актёров моментально увлекли зрителей. Руи старался сосредоточиться на сюжете, но его мысли, будто ведомые собственной волей, ускользали. Каждый раз, когда Тенма чуть наклонялся, чтобы поправить съехавший с волос Момоко бант, или тихо смеялся её восторженным комментариям, сердце Руи сжималось. Он старался подавить странное чувство, будто оказался не на своём месте, но в то же время не мог избавиться от мысли, что где-то глубоко внутри он хотел бы остаться здесь навсегда. Сцена утопала в полумраке, когда пьеса постепенно приближалась к своей кульминации. Свет, падающий с потолка, выделил две фигуры, стоявшие посреди неё. Актёр, высоко подняв голову, держал в руках маску, а его взгляд был устремлён на женщину напротив. Она выглядела живым воплощением трагедии: в ярко-красном платье, которое растекалось вокруг её ног. Руи смотрел на это, чувствуя, что его мысли разбегаются. Это была та самая сцена, которую он уже видел на одном из неудачных выступлений его подруги в старшей школе… Но теперь, сидя в кресле, а не стоя за кулисами, он замечал то, что раньше ускользало от его внимания. Игра света, приглушённые звуки шагов актёров, напряжённые паузы, которые заполняли зал тяжёлым молчанием, — всё это складывалось в нечто цельное. Он бросил короткий взгляд на Тенму, который, наклонившись вперёд, внимательно следил за происходящим на сцене. Чужие глаза блестели в изумлении, отражая слабый свет, а его пальцы, покоившиеся на подлокотнике, едва заметно подрагивали, будто он и сам был частью этой истории.       — Папа, сейчас будет самый интересный момент, — прошептала Момоко, едва слышно.       — Доверюсь твоему экспертному мнению, — тихо ответил Тенма, чуть улыбнувшись. Голос его был едва слышен, но мягкий тембр зазвучал в сознании Камиширо. На сцене женщина с мечом в руках шагнула вперёд. Её движения не были резкими, скорее наоборот, но каждое будто пронзало воздух. Руи поймал себя на мысли, что Казамацури Юка, актриса, исполнявшая главную роль, была не просто хороша — она была безупречна. Каждый жест, каждый взгляд, каждое дрожание голоса — всё это было настолько правдиво, что невозможно было отделить игру от реальности.       — Опусти оружие, коли жизнь дорога, — проговорила актриса. Голос звучал твёрдо. Тишина в зале настолько плотная, что голос её кажется даже слишком громким.       «То как она играет», — думает Камиширо. — «Она заставляет меня поверить, что эта сцена — не просто постановка.» Взгляд скользнул к мечу. Металл блестел в свете софита, словно это было настоящее оружие.       «Лезвие выглядит таким угрожающим, — подумал Руи. — И дело не только в качестве реквизита. Она держит меч так, словно это продолжение её самой. Интересно, сколько раз они репетировали эту сцену, чтобы добиться такого эффекта». Его взгляд переместился на актёра, стоящего напротив. Лицо того застыло в выражении ярости и боли. Руи заметил, как тот слегка сжал кулаки, будто пытаясь удержать себя от нечто большего.       — Ну уж нет. — Голос мужчины эхом отозвался в пустоте зала. В нём была ярость, но ярость эта явно рождалась из боли. Героиня усмехнулась. Горько. Холодно. Так, как умеют только те, кто привык прятать свои слёзы под маской безразличия. Руи почувствовал, как его сердце сжалось. Зал продолжал затаивать дыхание. Руи заметил, как зрители на краю своих кресел следили за каждым движением актёров. Даже он, несмотря на свою критичную натуру, был полностью поглощён.       — Какое глупое решение, — прошептала она, опуская взгляд. На мгновение ему показалось, что она смотрит прямо на него, сквозь толпу, сквозь свет и тьму сцены. Он знал, что это было невозможно. Это просто мастерство актрисы — умение захватить внимание каждого зрителя в зале. Юка всем своим видом кричала: «Посмотрите на меня!» Её фигура слегка подалась вперёд, меч в руке вздрогнул, отражая мягкий свет.       — Ты всегда идёшь до конца, да? — Её голос стал тише, но слова резали воздух, как лезвие. — Даже если это разрушает всё вокруг. Даже если это разрушает… меня.       — Это не я разрушил тебя, — наконец сказал он. — Это ты сама. Её лицо дёрнулось, как от пощёчины. Она сделала ещё один кроткий шаг к нему, сжимая свободную руку в кулак до побелевших костяшек.       — Действительно. — Голос актрисы вдруг сорвался. Тишина, следовавшая за её словами, была оглушающей. — Таким как ты никогда меня не понять. Она остановилась в шаге от него. Её грудь тяжело вздымалась, а глаза горели таким отчаянием, что даже просто смотреть на неё было больно. Руи понял, что напряжение достигло пика. Он слышал, как кто-то из зрителей вздохнул, но сам не мог пошевелиться. Всё в этой сцене казалось идеально выверенным, но в то же время — таким живым.       «Интересно, сколько в этом игры, а сколько их собственной боли?» — подумал Руи. Камиширо невольно перевёл взгляд на Тенму. В полумраке зала лицо того освещалось лишь слабым светом, который просачивался со сцены. Его плечи, обычно расслабленные, теперь были напряжены, а взгляд, полный боли и непонимания, будто говорил: он не просто смотрел — он переживал всё это. Руи заметил, как блеснула едва различимая в темноте слеза, скатившаяся по чужой щеке. Он видел, как другие зрители затаивали дыхание, как кто-то украдкой вытирал глаза, но видеть подобное у Цукасы…

      — Что ещё ты хочешь от меня услышать? — Юка произнесла эту фразу почти шёпотом, но её слова ударили, как гром. Меч выскользнул из её рук и с тихим звоном упал на пол. Этот звук был таким простым, но в нём было что-то окончательное.       — Может ждёшь от меня слова сожаления? — Продолжала она, теперь уже громче. — Никто никогда не поймёт, каково это… жить с тем, что ты сама и разрушила.       — Я понимаю, — сказал он. Она замерла, усмехнувшись. Словно не веря. Словно эти слова были каким-то насмешливым обманом.       — Нет, не понимаешь, — наконец ответила она. — Ты никогда не падал так, чтобы не было сил подняться. Когда женщина произнесла свою следующую реплику, тихую, но разящую, Руи снова услышал тяжёлый вдох Тенмы. Мужчина медленно провёл рукой по лицу, будто пытаясь избавиться от предательской влаги на глазах. Его губы слегка дрогнули, но он не отвёл взгляда от сцены. Слёзы, казалось, не были вызваны чужой игрой. Это не было простой эмпатией к героям пьесы. В выражении его лица, в том, как он глядел перед собой, неотрывно, сжатый и напряжённый, читалось нечто большее. Руи задумался. Что-то в этом моменте подсказало ему, что причина, по которой Цукаса так поглощён происходящим, лежит далеко за пределами сцены. Быть может, он видел в этой истории что-то своё? Что-то, что отзывалось глубокой болью в его сердце? Блондин вдруг чуть сдвинулся в кресле, его пальцы расслабились, а затем снова сжались в кулак. Это движение, такое простое на первый взгляд, было наполнено скрытым напряжением.       — Всё в порядке? — вдруг тихо спросил Руи, почти шёпотом, так, чтобы его слова не нарушили атмосферу в зале. Цукаса обернулся к нему. В его глазах читалось нечто сложное, запутанное. Это был взгляд, который Руи никак не мог расшифровать. Он был полон эмоций, но какие именно чувства скрывались за этой поверхностью, младший понять не мог.       — Да, — ответил мужчина со своей фирменной улыбкой, которая выглядела слегка вымученной. — Просто… их игра, она слишком… реалистичная. Руи не поверил этим словам. Они звучали неправдоподобно. Это была попытка уйти от разговора, попытка спрятать то, что действительно происходило в душе Тенмы. Он хотел спросить ещё что-то, но вовремя остановился.       Сейчас не время.       — Я падал, — раздался голос актёра, что был полон решимости. — Но разница между нами в том, что я решил встать. Даже если это больно. Даже если никто этого не ждёт. Девушка смотрела на него, не в силах отвести взгляд.       — Пора и тебе подняться, — ответил он. Герой осторожно протянул руку и коснулся её запястья. Прикосновение было мягким, но уверенным. Юка сделала шаг назад, её плечи содрогнулись, словно она только сейчас позволила себе ослабить ту маску, что носила так долго.       — Я боюсь… — Сказала она, и её глаза встретились с его, в которых застыло нечто одновременно нежное и обречённое. — Боюсь, что вновь ступив на этот путь значит снова отдать тебе своё сердце.       — Ты говоришь, что разрушила всё, — сказал он наконец, медленно, почти шёпотом. — Но то, что ты стоишь здесь передо мной, то, что мы вместе — значит ли это, что у нас ещё есть шанс? Она замерла, её губы чуть приоткрылись, чтобы что-то ответить, но слова застряли на краю. В этот момент свет на сцене начал медленно затухать, оставляя их фигуры в полумраке. Зал замер. Даже тишина, казалось, замерла, ожидая её ответа. Она посмотрела на него сверху вниз, и в её глазах читалась борьба, внутренняя война между чувством долга и чувством любви. И вдруг — она коснулась его лица своей дрожащей рукой.       — Может быть, и слишком поздно… — прошептала она, а в её голосе слышалась горечь. — Но я так устала жить без тебя.       Свет на сцене начал медленно гаснуть, оставляя их фигуры в полутьме. Актёры один за одним выходили на поклон, а Момоко, в какой-то момент уставшая от впечатлений, устроилась, положив голову на плечо отца. Руи невольно улыбнулся этой картине, но Цукаса заметил его взгляд.       — Она иногда теряет весь свой энтузиазм ближе к финалу, — тихо сказал старший.       — Она довольно милая, не так ли? — ответил Руи. На какое-то мгновение между ними повисла тишина, наполненная эхом только что увиденного спектакля. Руи наконец нарушил её:       — Очень легко сочувствовать тому, кого предали, кого обманули. Но сложнее — тому, кто сам стал причиной своего несчастья. Ведь никто не будет его жалеть, потому что он получил по заслугам. Тенма замер, его взгляд слегка потемнел, но он не отвёл глаз.       — Ты даже не позволяешь жалеть самого себя, — сказал он, словно продолжая собственную мысль. — Злиться не на кого. Нет злодея, на которого можно переложить вину, нет трагической случайности. Есть только ты и твои поступки. И единственное, что остаётся — попытаться исправить содеянное. Хотя чаще всего уже слишком поздно. В голосе Камиширо звучала не просто интерпретация пьесы, а нечто большее — что-то личное, спрятанное между строк.       — Ты видишь себя в этом герое? — тихо спросил Руи. Тенма усмехнулся, но его улыбка не дошла до глаз.       — В ней? Вряд ли. Руи кивнул, чувствуя, что разговор уводит их глубже, чем в простое обсуждение спектакля. Он хотел сказать ещё что-то, но музыка на сцене сменилась на финальный аккорд, и зал разразился аплодисментами. Когда представление закончилось и люди начали расходиться, Момоко взбодрилась.       — Я думаю, она не выдержит дороги домой, может дать ей немного времени на отдых? — сказал Руи, глядя на девочку.       — Верно, — с улыбкой согласился Тенма, осторожно поднимая её на руки.

***

      Толпа медленно рассасывалась, и люди направлялись к выходу, оживлённо обсуждая спектакль. Момоко, уютно устроившаяся на руках отца, зевнула, но, стоило им спуститься по лестнице, как её глаза тут же загорелись.       — Шизуку-сан! — звонко воскликнула она, вытягивая руки вперёд. У входа появилась молодая женщина с длинными голубыми волосами, которые мягко развевались при каждом шаге. Её внимательный взгляд метался между ними, а за спиной мелькали две одинаковые фигурки — близнецы Такуми и Цуруги. Они выглядели так, словно успели натворить что-то озорное, но пока что ловко это скрывали.       — Фух, наконец-то мне удалось вас найти, — выдохнула Шизуку, остановившись перед ними. Она слегка наклонилась, опираясь ладонями на колени. — Простите за задержку, Цукаса-кун, Момо-тян. Мы немного опоздали к началу, пробки были ужасные, да и…       — …и ты снова запуталась в навигаторе? — закончила за неё Момоко, скрестив руки на груди с лёгкой улыбкой. Шизуку вспыхнула.       — Н-нет! Момоко звонко рассмеялась.       — Я же говорила, папа! Руи сдержанно наблюдал за их разговором, подмечая тёплую, живую атмосферу этой компании. Они напоминали хаотичное, но удивительно гармоничное созвездие, в котором каждый находился на своём месте. Когда Шизуку, наконец, обратила на него внимание, её взгляд стал чуть более изучающим.       — О, так Вы и есть тот самый Камиширо-сан? — Она склонила голову, пристально разглядывая его. — Момоко много о тебе рассказывала! Руи невольно взглянул на девочку, но та лишь загадочно улыбнулась.       — Надеюсь, в лучшем свете, — мягко отозвался он.       — Вполне, — рассмеялась Шизуку. — Приятно познакомиться, Хиномори Шизуку! Но прежде чем разговор мог продолжиться, два маленьких озорника шагнули вперёд, переглянулись и хором спросили:       — А ты кто? Шизуку подавленно вздохнула, прикрыв лицо рукой.       — Вы могли бы быть хоть чуточку тактичнее… Руи сдержанно усмехнулся, глядя, как близнецы открыто его изучают. Такуми и Цуруги переглянулись, словно о чём-то молча договорились, а затем один из них задумчиво кивнул.       — Он странный.       — И очень высокий, — добавил второй, слегка прищурившись. Руи только усмехнулся, ощущая, как напряжение, преследовавшее его весь вечер, постепенно растворяется в этой лёгкой, почти домашней обстановке.       — Похоже, ты уже удостоился их внимания. Это своего рода признание, — сказала Шизуку. Камиширо едва успел заметить, как два стремительных силуэта пронеслись мимо него, устремляясь к Момоко. Они выглядели почти зеркальным отражением друг друга: схожие черты лица, одинаковые серые глаза, напоминающие холодное серебро в свете фонарей. Различить их можно было лишь по мелким деталям — у одного родинка украшала щёку, у другого находилась чуть ниже губы. Но главным отличием было даже не это.       Такуми держался с вызывающей уверенностью, в его движениях чувствовалась грация кошки, а улыбка казалась чуть насмешливой, как у того, кто всегда знает больше, чем говорит. Цуруги же двигался резче, в его взгляде таился лисий блеск, словно он только и ждал подходящего момента для шалости. Стоило им услышать звонкий смех Момоко, как их лица просияли. Через мгновение они уже вертелись вокруг неё, перебивая друг друга.       — Момо-тян, представляешь, из-за того, что мама опаздывала, мы бегали наперегонки по дороге сюда, — выпалил Такуми.       — Ага! Мы почти никого не сбили! — гордо добавил Цуруги, скрестив руки на груди, словно это было его главным достижением. Шизуку тихо ахнула, вцепившись в сумку.       — Вы что…?!       — Почти, — невинно улыбнулись близнецы. И если бы у них были хвосты, Руи был уверен, что они бы сейчас игриво ими вильнули. Цукаса усмехнулся, прикрыв рот рукой.       — Ох, как знакомо…       — Папа! — укоризненно воскликнула Момоко, надув губы. — И кто победил?       — Конечно, я. — Выпалил Такуми.       — Это неправда! — возмутился Цуруги, подпрыгнув на месте. — Я первый добежал до театра.       — Потому что толкнул меня.       — Неправда! Момоко только рассмеялась, наблюдая за их очередным спором, но внезапно схватила обоих за руки и громко объявила:       — Давайте лучше пойдём в кафе! Мы столько сидели, я хочу чего-нибудь сладенького! Глаза близнецов тут же загорелись.       — О, точно! Мам, можно?!       — Можно-можно?! Они все разом уставились на Цукасу и Шизуку с такими умоляющими лицами, что отказ был невозможен.       — Это, конечно, неожиданное требование… — протянул Цукаса, но уже знал, что исход предрешён. Шизуку только вздохнула, поправляя выбившуюся прядь за ухо, и сдалась:       — Ладно, ладно. Я отведу их. Всё равно нам нужно поужинать. Она взглянула на Руи, затем перевела взгляд на Цукасу.       — Можете подождать нас здесь? Не думаю, что дети дадут вам спокойно посидеть. Руи приподнял бровь, но, поймав её лукавую улыбку, только кивнул.       — Разумное замечание. Цукаса пожал плечами.       — Что ж, удачи в этом приключении. Шизуку закатила глаза, но в её выражении читалась тёплая нежность.       — Если не вернусь через час, вызывайте спасателей.       — Принято, — с улыбкой ответил Руи. Дети взволнованно переговаривались, пока Шизуку не взяла их под контроль и, попрощавшись, увела к выходу. Их звонкие голоса постепенно растворились в вечерней суете, а театр, хоть и оставался оживлённым, показался Руи немного тише. Он перевёл взгляд на Цукасу. Теперь они остались одни.       — Спасибо, что пригласили, — сказал Руи, чувствуя, что его слова звучат недостаточно полно, чтобы выразить всё, что он хотел передать. Они вышли из здания театра, и прохладный ночной воздух обволок их лёгким туманом. Улица была освещена мягким светом фонарей, а где-то вдалеке звучала приглушённая музыка. Тенма остановился, задумчиво глядя на Руи, словно собирался сказать что-то ещё, но вместо этого просто спросил:       — Может, Вы присоединитесь к нам как-нибудь снова? Руи встретил его взгляд и чуть кивнул, ощущая тёплое сжатие в груди, смешанное с неожиданным чувством близости.       — Я буду рад.       — Постановка была впечатляющей. Мне особенно понравилась интерпретация финальной сцены — эмоции были настолько настоящими, что казалось, будто актёры действительно прожили эту историю, а не просто сыграли. — сказал Тенма и задумчиво посмотрел вдаль, словно воспоминания перенесли его в иной мир.       — Это и есть искусство, — произнёс он. — Когда актёры не просто играют, а проживают каждую сцену, каждый взгляд, каждую эмоцию… Такие моменты остаются с тобой навсегда. Руи улыбнулся, но в его глазах промелькнула лёгкая тень грусти.       — Когда я был ребёнком, я мечтал стать режиссёром, — признался он неожиданно. Тенма удивлённо вскинул бровь.       — Режиссёром?       — Да. Мне всегда казалось, что режиссёр — это тот, кто создаёт магию на сцене. Кто заставляет зрителя почувствовать, задуматься, прожить что-то важное. Я думал, что если однажды поставлю пьесу, которая тронет сердца людей, то смогу сказать, что сделал что-то по-настоящему стоящее. Тенма внимательно смотрел на него, его лицо стало серьёзным.       — Почему же ты не пошёл по этому пути? Руи вздохнул и отвёл взгляд.       — Реальность оказалась сильнее. Жизнь редко совпадает с нашими мечтами. Со временем кажется, что они не такие уж и важные. На мгновение повисла тишина, нарушаемая только отдалёнными звуками города. Потом Тенма тихо сказал:       — Я тоже хотел связать жизнь с театром. Только в роли актёра. Руи удивлённо посмотрел на него.       — Правда? Тенма улыбнулся, но в его глазах было что-то тёплое, почти ностальгическое.       — Я всегда любил момент выхода на сцену. Момент, когда свет прожекторов ослепляет тебя, но ты всё равно видишь зал, лица людей, их эмоции… Понимание, что ты можешь заставить их смеяться, плакать, сопереживать — это невероятное чувство. Он на секунду замолчал, разглядывая звёздное небо.       — Ты даришь людям возможность забыть о реальности, — продолжил он тише. — Хоть на мгновение. Руи молчал, внимательно слушая его. Слова Цукасы отзывались где-то глубоко внутри, задевая те струны, которые он давно старался не трогать.       — Это правда захватывающе, — наконец ответил Руи, слегка улыбнувшись, но его голос был глубоким и задумчивым. — Раньше я искренне верил, что таким образом смогу сделать людей счастливее, — продолжил Руи, глядя прямо перед собой.        — Мы оба хотели одного и того же, — произнёс Руи, чуть улыбнувшись. — Заставить людей улыбаться. Просто выбрали разные пути.       — А теперь ни один из нас не идёт по нему, — тихо добавил Тенма. Руи улыбнулся, но его улыбка была наполнена чем-то неуловимо грустным.       — Может, в другой вселенной я не забыл о своей мечте, — пробормотал Тенма, глядя на Руи с лёгкой, едва заметной улыбкой. — Возможно, мы даже шли к ней вместе. Руи тихо рассмеялся, закрывая рот рукой. В его смехе звучала тёплая нотка, неожиданная, но искренняя.       — Ну вот, кажется, момент совершенно испорчен, — Тенма нарочито драматично вздохнул. — Вы такой неромантичный человек, Камиширо-сан. Руи медленно покачал головой, будто упрекая Цукасу за эту неловкую попытку пошутить над ним. Но на его лице мелькнула тень улыбки, а глаза искрились едва заметным хитрым блеском. Он хотел что-то сказать, но передумал, лишь поднял взгляд на мужчину, который стоял так близко, что прохладный вечерний воздух, казалось, отступил.       Цукаса, в свою очередь, поднял голову к небу, словно пытаясь найти там ответ на свои вопросы, но его внимание всё равно вернулось к Руи. Тот не отворачивался, просто стоял, разглядывая его, в его взгляде была странная смесь нежности и понимания.       Мгновение растянулось. Ветер лениво качнул прядь золотистых волос Цукасы, выбившуюся из аккуратной причёски. Руи чуть поддался вперёд, а затем, прежде чем успел остановиться, осторожно протянул руку, чтобы убрать эту прядь с его лица. Пальцы Руи едва коснулись кожи Цукасы — мягкий, почти неуловимый жест. Но этого касания хватило, чтобы сердце Цукасы сбилось с привычного ритма. Он не отстранился. Напротив, он замер, будто боялся разрушить хрупкость этого момента.       — Что вы делаете? — удивился Цукаса, чувствуя, как его сердце начинает биться быстрее.       — Исправляю «испорченный» романтический момент, — ответил Руи с лёгкой улыбкой, его голос звучал тихо, но в нём была почти незаметная, нежная насмешка. Их взгляды встретились. В воздухе повисло молчание — глубокое, наполненное чем-то невыразимым. Руи опустил руку, но его пальцы задержались чуть дольше, чем того требовал случай.       «Может быть, в другой вселенной,» — думал он, «всё сложилось бы иначе». Эта мысль вызвала тёплую улыбку на лице младшего, но и лёгкую тень грусти в глазах. Они ещё долго смотрели друг на друга, будто пытались что-то прочитать во взгляде человека напротив. Что-то, что не требовало слов. Цукаса чуть улыбнулся, и в его улыбке было что-то безмятежное, почти примирённое. Руи ответил ему той же мягкой улыбкой, которая, казалось, растопила последние осколки неловкости между ними.       Ветер чуть усилился, напомнив о прохладной ночи, но ни один из них не двинулся с места. Всё вокруг перестало существовать, оставив только двоих людей. Руи отвёл взгляд первым, но только для того, чтобы снова поймать его, теперь уже с другим выражением — более спокойным, уверенным.       «Что-то в этой ночи кажется особенным,» — подумал он. Цукаса, обычно уверенный и полный энергии, сейчас выглядел неожиданно уязвимым.       — Я уверен, что в другой вселенной ты сияешь ярче любой звезды, Цукаса-кун. — Добавил Руи почти шёпотом, его голос прозвучал так мягко, что слова, казалось, растворились в прохладном воздухе ночи.