Маска

«Влюблённость в того, кто не испытывает идентичных переживаний к тебе, перекликается с влечением в звезду», — утверждал Маркус. — Тебя достигает её мерцание, и всё-таки тебе не суждено протянуть к ней рук...» До Карлайла теперь дошёл смысл приведённой фразы. Аро проявлял ласку и нежность, любезность и фривольность, и в результате Карлайл не знал, куда деваться от смущения... Это не назовёшь любовью... Аро во всём помогал блондину, одаривал золотом, мехами и драгоценностями. Несколько раз они даже разделяли ложе, вот только Карлайлу это ни капли не приносило облегчения. По вечерам он тайком уматывал из замка и, шатаясь по лесам и полям Италии, изливал испещрённую шрамами душу равнодушным звёздам. Нет, пешие экскурсии совсем не исцеляли, но личную боль ведь не спрячешь никуда, а разбитое, израненное сердце слишком устало молчать.

***

Этим вечером, как прежде, землю окутало спокойствие; накалённый воздух разносил повсюду запахи конского пота и лесной хвои, смешанные с обволакивавшим ароматом распустившейся в скалах черёмухи и морского бриза. Карлайл снова выпрыгнул в окно и, обогнув сад, перебрался через ограду. Он мнил себя воришкой, прокрадывавшимся в чужой двор за яблоками или клубникой, и всё равно не находил в себе сил отказаться: тошно... Пожухлая трава щекотала его пальцы, тогда как над головой раскинулось угрюмое, суровое, стылое небо, чёрное, как волосы Верховного лидера. Далёкие звёзды, разбросанные по воздушному океану, встретили его хмурым молчанием. Над окрестностями воцарилась абсолютная тишина, даже кузнечики и цикады перестали стрекотать, почуяв приближение хищника. Карлайл развалился на траве и думал, думал, думал... О том, что небосвод довольно далеко и что даже он не сумеет подпрыгнуть столь высоко, дабы оно заслонило его от пагубной любви, а также о том, сколь отрадно стяжать малейшую отдачу от того, у кого небо позаимствовало восхитительный тёмный, точно переспелый виноград, оттенок. Прям как... — Эй! — Карлайл подскочил и заозирался. Наверняка за ним шпионил мастер Кайус. Ох и достанется же на орехи Карлайлу, если Кай пронюхал о его шалостях!.. Эдак и до обвинения в измене рукой подать... — Эгей! — Ан нет, слава греческим богам, звал его не Кай, а Корин — низкая, хрупкая особа с тёмно-ореховыми волосами, в вульгарном красном платье с глубоким декольте. Руки вымазал грунт, словно она недавно закапывала чьи-то останки. Девушка уставилась на него с изумлением, её красновато-рыжие как кирпичи, глаза светились в темноте. — Что ты тут делаешь? — поинтересовалась она, стряхивая грязь. — Могу спросить тебя о том же, — проворчал Карлайл, глядя на её замызганные ладони. Фу, какой ужас! Карлайл преклонялся перед чистотой, о чём красноречиво свидетельствовал бардак в его комнате, и всё-таки подобное противно лицезреть. — Я-то? Трупы после трапезы утилизовала, а то наша королева Джейн совершенно обленилась. Владыки её так избаловали, что она возгордилась! — Корин возмущённо запыхтела. Карлайл холодно на неё посмотрел. — У неё явно есть более важные дела, — отозвался собеседник, на что Корин фыркнула: — Какие же? Например, побесить клан? Достойное занятие, уборка плачет в углу. Ой, что там: рейды на фоне сего великого деяния выглядят крайне убого. Да прославится имя её в веках!— Корин покатилась со смеху. Карлайл постарался сохранить непроницаемое выражение лица, однако не выгорело, в результате чего он рухнул на землю следом за хохотушкой. Колючая зелень оплела их каменные тела, а поцелуи всегда такой сдержанной Корин порождали бурю страстей. Странно, волшебно и в тоже время горько, будто блондин вылакал на очередном празднике как минимум бочонок вина. Тело партнёрши сохраняло тепло, гладкость и пластичность. Ткань одежды жалобно трещала под пальцами Карлайла, когда он опрокинул стражницу на спину и вторгся в её лоно. Корин зарычала от наслаждения, её когти выдёргивали скудные пучки. — Сволочь, — глухо простонал Карлайл, взявшись двигаться внутри Корин, голова при этом слегка кружилась. Её прекрасное тело притягивало вечного юношу наравне с тем, как смертный зависел от табака, и вампир себя не контролировал. Корин всхлипнула, стоило губам Карлайла провести по коже, и она, изловчившись, вонзила в него клыки. Карлайл охнул от того, насколько отвратительно-сладким представало происходящее. Пострадавший участок окатили кипятком, а яд мерзким наркотиком разливался по венам. Искушение и боль прессовали Карлайла, побуждая молить о большем. Корин оставалась узкой и горячей подобно яме, где сжигали новообращённых. И клыки её, задевавшие Карлайла, распаляли всё пуще. Вампир не боялся ни боли, что ублажала его огрубелой, ни удивления светловолосого Владыки, который обязательно заметит его шрамы… В данный момент он ощущал лишь обжигающий холод и ещё то, что в теле под ним не хватало пространства, и вместе с тем тянуло толкаться и вбиваться в него. Всё вскоре закончилось. Карлайл терялся в догадках, сколько они времени посвятили плотским утехам.  Год или всего-навсего миг? Он помнил только то, что трава под ним не отливало жёлтым и не приминалась, а небо над ней не полыхало оранжевым. — Ты разодрал меня! – захныкала сзади Корин, пробуя замотаться в лохмотья, представлявшие из себя плащи, покуда Карлайл в процессе соития не разорвал их. — Ты и не протестовала, – отозвался Карлайл, кинув на девушку короткий взгляд. Симпатичная... Корин хмыкнула, очевидно не мучаясь угрызениями совести. Её бледное, обнажённое, украшенное отметинами тело, небольшая грудь с крупными сосками цветами крови с молоком и короткие русые волосы, привлекали Карлайла, намекало на повторение, и тем не менее последний застыл, укрывшись своим чудом уцелевшим облачением. — Твои поступки меня шокируют, – пробубнила Корин. – Даже не поможешь? — Ты о слове «пожалуйста» слышала лишь из чужих уст? – прошипел Карлайл, деля свой плащ на две части, закрепляя верхнюю, с пуговицей у горла, на плечах визави, а нижнюю завязывая узлом на уровне бёдер. Корин молчала. — Не наругают за такое отношение к плащу? Ты ведь из внутреннего круга! — вдруг спохватилась она. Это обычные тряпки, – отозвался Карлайл, почти ласково касаясь её лица. – Тебе доводилось слышать легенду о Персефоне? — Нет. – Она прищурилась, пытаясь вникнуть в ход его мыслей. Ох, Карлайл и сам желал этого... — Когда-то очаровательную Персефону похитил могущественный бог мёртвых Аид. — Корин рассмеялась. — А, об этом я в курсе. Красивый и нелепый миф. — Карлайл вскинул брови. Корин поспешила пояснить: — Помнишь, что случилось позже? Богиня плодородия Деметра взмолилась Зевсу о том, чтобы тот вытащил её дочь. Задуманное свершилось бы, коли не помешал бы фортель Персефоны, которая приняла из рук Аида несколько гранатовых зёрнышек, заколдованных с тем расчётом, чтобы она к нему вернулась. Это не сказка о любви, Карлайл. Это история об идиотизме и наивности. — В таком случае ты могучий Зевс, а я неопытная Персефона, — хихикнул Карлайл. Корин засмеялась заливистей. — А Аид кто? Аро? — Карлайл едва подавил боль. Знала бы Корин, насколько права сейчас... — Не думаю, — парировал он, тщательно пряча взгляд. Корин цокнула языком. — Я пока что не понял. — Надеюсь, ты ещё не вкусила зёрен граната, милая Персефона. — Корин двинулась в сторону замка. — Иначе я не спасу тебя. «Поздно», — размышлял Карлайл, вспоминая изящные персты, тёмные, как чернослив, пряди и очи краснее дюжины пожаров. Они-то и напоминали ему зёрнышки граната, которые он, как вышеупомянутая персона, успел отведать. Глупая, глупая Персефона! Глупый, глупый Карлайл! Глупое сердце, не очерствевшее окончательно. Сокрушённый индивидуум созерцал удалившуюся фигурку. Дьявол! Не покори в его сердце Аро, светловолосый бы вручил оное ей. Повелителю богов, а не его мрачному и холодному родственнику. Чёрт подери!.. Корин вертелась везде, она явно не планировала перепоручать кому-то «хрупкую» Персефону-Карлайла и потому заполняла почти весь его мир. Оригинальная и немного упрямая личность не лишилась легкомыслия даже в бессмертной ипостаси, будучи переменчивой, как вода, и лёгкой, как воздух. Она очень много знала, и от неё веяло свободой и лёгкостью, чего не излучали остальные члены клана. Корин обжигала подобно солнцу и не подавляла бурной, громкой, шумной натуры, что подчас надоедало Карлайлу, обожавшему покой. Да, Корин умела развеселить его, рассмешить и согреть душевным теплом, Карлайл восторгался её ореховыми, гладкими локонами и игривым, отчасти диким нравом. Увы и ах, как бы он ни пыжился, у него не получалось в неё влюбиться. Трогая её волосы, он грезил о том, чтобы они окрасились в чёрный, соперничая с венозной кровью, с проблеском синего. Впиваясь взглядом в её красные, словно листья клёна осенью, глаза, втюрившийся кровосос фантазировал о том, чтобы цветом они напоминали мякоть спелого граната. А также взывал к небу о том, чтобы в период близости у него не стискивало грудь железными обручами и внутри не царапало клыками разъярённого вервольфа. Он дарил ей цветы. Жёлтые розы (и белые тоже), которые она вплетала себе в волосы. Жёлтое и белое с чёрным и красным не сочеталось. Невзирая на это, Карлайл не признавался ей, наблюдая за тем, как её глаза загораются счастьем, едва он дарил ей розу и как гасли от разочарования, едва роза увядала. Корин не избавлялась от них. Все высушенные розы хранились в ящике под кроватью Карлайла, и в моменты тоски он перебирал их хрупкие лепестки и сухие стебли, размышляя о том, как изменилась его жизнь. Как бы несчастный ни отрицал, Корин в него втрескалась. Проклятье, он не хотел этого, но так вышло! Он видел это, видел в жестах, восторженных глазах, дрожащих руках... Во всём. Да, Корин намного старше его, и всё же принадлежит к прекрасному полу, представительницы которого, как правило, хотят любви. Карлайл тяжело вздохнул. Сколько бед принесёт его увлечение? Сколько еще сохнут по нему? Скольким ещё он, сам не подозревая, терзает душу? И не превратился ли он сам в Аро, играя с Корин, не в силах отпустить её? Карлайл зарычал. Он не сумел склонить себя к тому, чтобы порвать с беднягой, и вовсе не потому, что нуждался в ней. Напротив, жизнь Карлайла устаканилась бы без назойливой чудачки. Жалость, обыкновенная жалость руководила вампиром, на своей шкуре испытавшем, отвержение. Она же не виновата в том, что вляпалась. Это всё он, Карлайл... И как бы Карлайл ни увещевал и ни истязал себя... Всё, о чём шептало ему эго, это жалость к Корин. Карлайл перевёл взгляд на большие багрово-чёрные настенные часы, натикавшие без пяти двенадцать. За окном поблёскивали высокомерные звёзды. А не относился ли Аро к Карлайлу с аналогичной доброжелательностью по причине того, что сам попал в такая же ситуация? Не мотивировала ли его жалость, отравлявшая душу при виде Карлайла? Ведь Карлайл не чувствовал к девушке с ореховыми волосами ничего, помимо сострадания и сожаления... Не переживал ли сам Старейшина нечто подобное, общаясь с учеником? У Карлайла времени промозглыми вечерами водилось в изобилии. Его раздирала куча вопросов без ответов, посему он практически перестал кому-либо доверять. Подвох ему мерещился везде: в каждом слове, движении, вкусе. Ему постоянно чудилось, что его обманывают, и он, пленённый душевной болью, снедавшей его ближе к ночи, страхами, отравлявшими разум и иллюзиями, уменьшавшими его сердце до размеров клубка, сходил с ума. Карлайла засунули в замкнутый круг, и спасения никак не являлось... Да и как оно состоится в море лжи, пороков и боли? Разве что с неба свалится ангелом. Как жаль, что Карлайл причислял себя к атеистам. И в ангелов вообще не верил. Карлайл сел на кровати, вдыхая едва уловимый аромат, источаемый лепестками жёлтой розы, которая до сих пор не потеряла свежести. — Ты так внимательно изучаешь этот жалкий лепесток, будто он значит для тебя многое. —  В холодном голосе, раздавшемся сзади, сквозила насмешка. — Это самая обыкновенная роза. Цветок, у которого срок жизни меньше, нежели у полевой мыши! Что же одурманило твою голову? — Карлайл обернулся. Аро, в чьих карминовых глазах плескались изумление и злоба, замер в проёме. Карлайла не прельщало с ним контактировать. Любопытнее всего то, что Карлайл предвкушал сию встречу и за пару часов до неё навёл чистоту в помещении. А то мало ли... За тот бедлам, что Карлайл устроил, Аро отжарил бы его раз так... Много. И не слишком деликатно. — Может, и в бренной оболочке отыщется нечто прелестное, — пожал плечами оппонент, пока глаза Аро прожигали в нём дыру. — Какой кошмар!.. Ты стал чрезвычайно сентиментальным.... Неужто это гадкое растение так заворожило тебя? Это настолько гнусно, что даже греет мою душу...  Вышвырни это, у меня подготовлен для тебя подарок. —  Сладкое и тяжёлое дыхание опалило волосы и шею Карлайла, а тонкие пальцы посетителя с силой сжали хрупкий лепесток на ладони Карлайла, отчего тот рассыпался в пыль. Карлайлу составило труда догадаться о том, что Аро проинформировали о его романе с Корин. Это ужасно... — Владыка? — прошелестел Карлайл. Аро приложил палец к губам. — Тише, за мной! Раз тебе по душе розы, тогда я преподнесу тебе одну, дабы она утешала тебя вечно. — Брюнет радостно засмеялся. — О чем вы? — прошептал Карлайл, как только чернильные двери сокровищницы со скрипом отворились. — О, тебе придётся по вкусу мой подарок, дорогой Карлайл. — Аро снял с верхней полки достаточно компактную коробку, обтянутую кожей. Открыв, Карлайла почувствовал, как всё в глубине души затрепетало, поскольку содержимое служило ничем иным, как издёвкой над ним. Внутри лежала чёрная, как волосы его повелителя, роза, сконструированная из агата, и в её лепестках проступали красные, подобно глазам Аро, рубины. — Уповаю на то, что мой скромный, — Аро хохотнул, — подарок загладит мою вину по отношению к тому мерзкому куску тлена, которым ещё смердит от твоих рук. Потрясённый Карлайл прикусил язык. Его господин ощерился. — Поверь, друг мой, смертность не добавит тебе ни притягательности, ни умиротворения. Напротив, ты сгинешь в тех муках, что она тебя подкинет. Вечность же одарит безмятежностью подобно тому, как снежное покрывало устилает природу зимой. — Аро крепко сжал подбородок Карлайла. — Не оступайся. Я, в свою очередь, непременно выясню, какой идиот норовит напичкать тебя разными бреднями. И жестоко покараю его, за подобное. А заодно и тебя. — Он отпустил его, и униженный Карлайл рухнул к его ногам, моля о прощении. — Повелитель... Повелитель... — бормотал тот, обезумев от боли. — Выбирай богатую и ледяную вечность, мой милый. — Лицо Аро на миг смягчилось. — А не возвращайся к ненавистной смертности. — Простите меня! — зашептал Карлайл. — Я никогда, никогда не... Смилуйтесь, Владыка! Я так долго проявлял верность! — Вот из-за твоей преданности я и прощаю тебя. — Красные, как зёрна граната, глаза Аро взирали на Карлайла почти с нежностью. — Более того, я вознагражу тебя, пусть мне и не по нутру твой проступок. Следуй за мной, дорогой друг. — Карлайл с трудом поднялся и побрёл за хозяином, всё ещё крутя в руках розу, выточенную из агата.

***

Аро привёл его в свои покои и, выхватив презента из рук Карлайла, поместил её на столик со словами: — Негоже столь хрупкой вещи дразнить тебя. К тому же меня к тебе более важное дело. Помнишь, я говорил о поощрении? — Карлайл тихо выдохнул и кивнул. Внутри всё сжималось после инцидента в коридоре. — Помню... — эхом откликнулся он, не узнавая собственного голоса. — Так знай же, меня удручила твоя проказа, так что экзекуция предназначена в качестве и бонуса, и наказания. А то повторишь. Раздевайся, — резко приказал брюнет. — Раздевайся и переворачивайся на живот. — Ч-что? — глухо уточнил Карлайл, оборачиваясь с целью понять, правильно ли услышал. Красные глаза Аро опасно сверкали. — Раздевайся, — повторил он. — Или ты оглох? Что ж, Кай вылечит. Или ты слишком туп для того, чтоб уразуметь сказанное? Карлайл кивнул и, быстро раздевшись, рухнул на постель. Тело его пылало от скверного предчувствия. — Я не воспользуюсь Джейн, ибо это варварство, — послышалось рядом с Карлайлом. — Но я умею причинять боль, и тебе предстоит в этом убедиться. — На спину Карлайла обрушилось что-то раскаленное, в воздух распространилась вонь от яда. Карлайл чудом не взвыл от боли. Его изводило нечто сопоставимое с вампирским ядом, который когда-то неизвестный впрыснул в кровь Карлайла, в результате чего тот корчился на улице. Отголоски этой агонии Карлайл сберёг на задворках сознания и потому имел право сравнивать. Спина у Карлайла пламенела так, словно её облили расплавленным металлом. Он весь трясся и извивался, а воздух вокруг колебался от оглушительного свиста, с которым железная плеть рассекала пространство. Он силился выдержать эту пытку, эту ярость, эту жуть, но у него не получалось ничего. Он задыхался, хоть и не нуждался в воздухе, рычал как бешеный (яд прожигал шёлковые простыни под ним) и в надежде заглушить стоны грыз собственные костяшки. Его разум пьянил аромат палёного яда, а вой плети не утихал ни на секунду. Карлайл всё упрашивал. Срывался на вопли, а затем — на хриплый шёпот. И раз за разом клялся липкими от выступившего яда губами в собственной верности, уверяя, что никогда не промахнётся, умолял пощадить. Не помогало. Аро не отвлекался от занятия. — Пожалуйста! — взревел Карлайл, когда плеть вновь хлестнула его по многострадальной спине. Аро не издал ни звука, через некоторое время ледяной рукой сдавив шею Карлайла, и засим предупреждения проник в задницу младшего. Карлайл заскулил, сграбастав одеяло так, что оно затрещало. Аро зарычал то ли от негодования, то ли от наслаждения и толкнулся, принуждая Карлайла выть от боли и эйфории, пропитывавшей каждую клеточку. — Приятно тебе? — Речи Аро лавовым потоком лились в уши Карлайла. Спина горела, а в анусе блондина нагло и грубо двигались, вышибая из него остатки самооценки и душевных сил. — Да… — глухо ответил Карлайл, измождённый морально и физически, и просто закрыл глаза, моля о том, чтобы всё описанное завершилось. Сколько ещё? Сколько ещё он вытерпит? Сколько ещё этот треклятый мир проверит его на прочность? Карлайл не располагал информацией. Да и энергию у него высосали. Аро в кои-то веки соблаговолил выскользнуть из него, на что Карлайл не отреагировал. Он совершенно не чувствовал свой организм, ведь его захлёстывала боль, сковывая, мешая шевелиться и трезво оценивать ситуацию. — Понравилось? — ласково полюбопытствовал брюнет, мёртвой хваткой вцепившись в шею блондина. Вкрадчивый шёпот обжигал шею и лицо. — Да... — Увы, до какой степени его бы ни растоптали, Карлайла это будоражило, импонировало то, что с ним творят, причём гораздо больше солнечных дней с Корин. Он, давно сломанный изнутри, забыл радость и вкус счастья, его удовлетворяли только боль и страдания, так как ими снабжал его Аро... О, как бы заслужить капельку тепла, нежности и ласки из рук брюнета, который щедро осыпал ими Кая, покамест на долю Карлайла выпадали побои и упрёки? Впрочем, он принимал их как должное, втайне жаждая иного Карлайл не ведал о том, что превратился в мазохиста и о том, что Аро ни за что не полюбит его, продолжая слепо верить. — Полагаю, ты выучил урок, — усмехнулся Аро, роняя перед подопечным одежду. Внизу, около с кроватью, в пустом ведре покоилась плеть. Интересно, сколько они развлекались? Сутки, неделю, месяц? Карлайл ощущал себя разрубленным на куски. — Да, Владыка... Я всё усвоил... Я впредь не наступлю на грабли, повелитель, — горячо пообещал Карлайл. Аро ухмыльнулся. — Вот и отлично, ты хороший мальчик. — Аро улыбнулся шире. — А теперь можешь быть свободен, завтра тебя ждёт трудный день.

***

На пути никого не попадалось. Карлайл представлял себя крысой, которая, трясясь от страха за подпорченную шкуру, рыскала по дворцу. Хотя так, по сути, дело и обстояло. Зал всё ещё пустовал, одиноко высились на помосте три чёрных трона. Здесь не маячил никто, даже вечно тосковавший Марк, которого обычно не выгонишь отсюда. Карлайл прошмыгнул в противоположный конец, стремясь, чтобы его не озаряли лучи солнца. Знакомая фигура не промелькнула нигде, что чертовски пугало Карлайла. Что ж, если брюнет воспитывал в нём кротость, ему это блестяще удавалось. Карлайл психологически зависел от него. В груди бушевал грандиозный пожар, когда Аро игнорировал существование Карлайла, на душе которого порой разливалась такая горечь, что он жалел о своём бессмертии и вожделел отправиться к праотцам, не томясь понапрасну. Карлайл бродил по коридорам, минуя закрытые наглухо окна. Одно, правда, открыли. Дико... По подоконнику вдруг забарабанили прозрачные капли, и в воздухе тотчас распространилась сырость. Он вздохнул и вдруг узрел Корин, болтавшую босыми ногами под проливным дождём. Невзирая на унылую обстановку за окном, Корин вырядилась ярко, словно намереваясь похоронить под пёстрым нарядом личную боль и неуверенность. Тело облегало изумрудное платье, к которому кто-то пришил синие и фиолетовые банты, на плечах трепыхался мокрый чёрный с алой отделкой плащ, а в ореховых волосах запутался венок из одуванчиков и жёлтых роз. Красные глаза взирали на Карлайла с укором. Он едва выдержал её взгляд и шустро юркнула в зал, спрятавшись за колоннами. В начале суда он чуть повернул голову. Она ступила в центр зала, мокрая, беспомощная и одинокая, но взгляд её отличался твёрдостью. — Что скажешь, мой дорогой Карлайл? — с улыбкой осведомился Аро. — Подтвердилось ли моё предположение о том, что Корин соблазнила тебя? — Карлайл краем глаза увидел лицо Корин, желтовато-белое от пламени свечей и молний за окном, и холодное точно восковая маска. Её губы пожались, а красные глаза будто упрямо твердили: «Нет». — Да, — промямлил Карлайл, не в состоянии спорить с Аро — Аидом из старой легенды, к кому невинной Персефоне не повезло воспылать интересом. Аро усмехнулся. — Три недели с Каем принесут тебе на пользу. — Карлайла как будто придавили к полу слова Аро. Три недели... Бедная Корин!— Разрешаю вам попрощаться. — объявил Аро. — Все свободны. — После этих слов всех как ветром сдуло. В зале переминались с ноги на ногу Карлайл и Корин, всё ещё мокрая и пёстрая, как попугай. Лицо её выражало спокойствие. Карлайл приблизился к ней. — Сильно злишься? — спросил он. Корин лишь горько улыбнулась. — Ничуть. Мне лишь жаль, что ты отведал граната, и я не успела тебя спасти. — Это не твоя вина, — пробормотал Карлайл, чья реплика повисли в воздухе. Корин смотрела на него с печалью и усталостью. — Ты... любил меня? — неожиданно задала вопрос она. Карлайл выдохнул. — Да, — прохрипел он, вопреки чему взгляд Корин не изменился. Оба знали правду. — Прости, — пролепетал Карлайл, закрыв лицо руками. — Я думал, что смогу. Что найду выход, что... — Тут его прервали. Корин впилась в его губы. Поцелуй отдавал горечью, и яд капал на губы, однако всё быстро прекратилось, словно она отпускала его. — Прощаю, — Корин сняла с себя венок, водрузила его на голову Карлайла и сразу же покинула его, оставив на полу лишь мокрые следы от платья и лепесток жёлтой розы, точно такой же, как вчера растёр в порошок глава клана.